Текст книги "Свинцовый хеппи-энд"

Автор книги: Сергей Рокотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Молчи! – закричал на нее– старик, вскакивая. – Один черт, нам мало осталось, так добрым людям по крайней мере поможем. Молчи! Я тут хозяин, решил сказать, значит, все! Мое слово – закон!

– Если вы поможете мне найти дочь, я куплю вам квартиру в Севастополе, а майор Дронов оставит вам свой номер телефона, и никто вас пальцем не тронет, сказал Раевский.

– Не надо мне никакой квартиры! – горячился старик. – Ничего мне от вас не надо! Я ветеран войны! Подыхать скоро, расскажу, и все! Слушайте меня внимательно. Вчерась, примерно в двенадцать или в час дня, выглянул я в окно. И что вижу, глазам своим не верю – по дороге бежит девушка, раздетая, в каком-то стареньком платьице. Стройненькая такая, с распущенными светлыми волосиками. Буквально откуда-то от нашего дома отбежала и понеслась по дороге. И тут за ней рванулись двое мужиков. Ну, те самые, которые в доме этом жили, один невысокий, в очках, а другой лысый, как колено, сухой, страшный такой, то был с волосами и с усами, а на самом деле он лысый, – с какой-то жуткой яростью произнес старик Степанов, как будто именно в отсутствии волос на голове и заключается вина этого человека. – Тоже в одних свитерках, без пальто бегут. А на улице холодища жуткая, студеный ветер с моря дует. Так вот, чешут эти двое по улице, пистолетами машут, орут, бранятся. А она, бедненькая, из последних сил от этих извергов улепетывает. Я было хотел выскочить, помочь ей, но бабка вот меня удержала. – Он мрачным взглядом окинул притихшую и раскрывшую рот жену. – Век себе не простил бы, если бы они ее догнали.

– А что, они не догнали? – прошептал Раевский.

– То-то и оно, – хитро улыбнулся старик. – Они было уже все, догнали ее. Как вдруг откуда ни возьмись машина по улице в нашу сторону мчится, старенькая такая, ну, "уазик" военный вроде бы... И прямо перед этой девушкой и тормознул "уазик" этот. Дверца приоткрылась, девушка туда и сквозанула. А этим двоим только метра три до нее осталось, они уже ,свои ручищи к ней протягивали, видно, из сил она совсем уже выбилась, бедненькая. Они тогда из своих пушек по машине начали палить, но я так понял, что тот, кто в машине был, тоже находился при оружии. Далековато уже было, я толком ничего и не рассмотрел, глазами слаб, как-никак восьмидесятый годок на свете живу. Шум, возня, выстрелы один за другим. Стреляли в них из машины, это точно. Пригибались они, на землю падали, чтобы в них пуля не угодила. А "уазик" так ловко развернулся и на полной скорости обратно помчался... А эти два засранца так на дороге и остались. Жалко только, что не подстрелили их, гадов. Встали они, отряхнулись и поперлись, не солоно хлебавши, обратно к себе в лачугу.

– А вы что?

– А мы что? Понятно что, перепугались мы с бабкой до смерти. Двери на замочек, затаились и нос свой из дома не высовывали. Трусом я на старости лет стал, вот что. Раньше ничего не боялся, а теперь боюсь, хоть осталось-то всего ничего. Лучше уж пулю бы схлопотать, чем так жить. – Он снова мрачно поглядел на свою старуху. – А уж ночью вот товарищ майор пришел, мы ему и открыли. Такие вот дела, граждане хорошие, – подвел итог старик Степанов. – А потом, я так полагаю, эти гады из домишки убрались восвояси, раз вы их разыскиваете, добавил он.

– Ну и дела, – покачал головой Дмитрий Мар-чук. – Как все это понимать? Одни загадки.

– Ладно, – махнул рукой Владимир. – Главное, что она спаслась. Ее кто-то спас. И Павел Дорофеевич со своим странным компаньоном остались с носом.

– Мне кажется, что супруги Калиниченко завтра нам могут сообщить массу интересных вещей, – озадаченно произнес майор Дронов.

– А что же нам делать теперь? – спросил Владимир.

– Поехали в Севастополь, ночевать ведь где-то надо. Устали все, а завтра предстоит тяжелый день. Мне кажется, что все обойдется. Она спаслась и вскоре объявится.

– Если в ее жизни не появится новый Ираклий, – добавил Сергей. – Она имеет обыкновение исчезать на целые годы.

– Мы подождем, Сережа, – дотронулся до его плеча Раевский. – Мы подождем... Сколько ждали, подождем и теперь. Я ведь, честно говоря, настраивался на самый худший вариант. Больно уж суровые люди эти Кузьмичев и Кандыба.

– Так что, поехали в город? – спросил майор Дронов.

– Поехали. А эти, как их, Калиниченко, с ними ничего не случится?

– А что с ними может случиться? Помрут разве что с перепоя, – махнул рукой Дронов. – Поедем в Севастополь. А утром подъедем. Да и вообще не факт, что они знают что-нибудь конкретное.

Раевский щедро отблагодарил старика Степанова за добрую весть. Тот деловито пересчитал зелененькие купюры и торжествующим взглядом поглядел на оживившуюся старуху.

– Добро иногда вознаграждается, – произнес он с гордым видом. – Людям добро сделаешь, и они к тебе с добром.

В севастопольской гостинице заняли несколько самых лучших номеров. Еще из машины Раевский позвонил Кате.

– Господи, – прошептала она. – Господи, сколько же довелось пережить нашей бедной девочке. И все только из-за меня, из-за моей глупости.

– Прекрати об этом, Катюша. Мы найдем ее, и, полагаю, на сей раз скоро. Она ведь где-то здесь, совсем рядом.

– Она была рядом с нами в течение многих лет. Только мы не знали об этом. Ладно, извини меня, все равно то, что ты сообщил, это здорово. Я теперь хоть засну ненадолго, уже несколько часов сижу у телефона и дрожу. Спасибо тебе, Володя.

Владимир поселился в одном номере с Сергеем. Они думали, что сразу же заснут, но, когда вошли в номер, спать им совершенно расхотелось. Открыли бутылку армянского коньяка.

– Вы знаете, Владимир Алексеевич, я стал забывать ее лицо, – произнес Сергей. – Я совершенно не представляю, какой она стала. Да и люди рассказывают о ней совершенно разные и порой диаметрально противоположные вещи. Гараев говорил, что она совершенно потеряла память и находится в каком-то блаженном состоянии, то же подтверждали и жены Сулейманова, старики в абхазском селении говорили, что она абсолютно нормальная женщина, добрая, вежливая, очень любит своего Ираклия. – При этих словах он опустил голову и отвел взгляд. – А этот подонок Крутой, как вы говорили, вообще утверждал, что это совершенно нормальная, очень горячая женщина, которая прекрасно узнала Кузьмичева и вообще рассуждала вполне резонно и логично. Как все это сопоставить?

– Сопоставить сложно. Но можно, – ответил Владимир. – Мне кажется, что поначалу она действительно потеряла память, это были последствия шока, удара головой о мостовую и, разумеется, двух ранений. Потом она пришла в некое стабильное состояние. Ираклий любил ее, заботился о ней, как о ребенке, и она стала жить его жизнью, его проблемами. Она не могла обходиться без него, жила за ним, как за каменной стеной. Возможно, какие-то проблески памяти стали у нее появляться, но она не хотела их развивать, ей было лучше пребывать в блаженном состоянии, нежели мучиться противоречиями. Пойми, ей столько пришлось пережить, что хватит на многих. Удивляюсь, как ее психика вообще смогла все это выдержать. Марчук в Стамбуле встречался с друзьями Ираклия, и они рассказывали про Вареньку. Она была доброй и покладистой женщиной, с Ираклием они жили душа в душу. Все поражались на них и завидовали им. И если бы не было неопровержимых доказательств того, что это она, можно было бы подумать, что это вообще совершенно другая женщина... Ведь то, что ты рассказывал о ней, расходится с описаниями ее в качестве жены Ираклия. Та Марина, которую знал ты, – это рискованная, склонная к авантюрам женщина, способная вести опасный, полный приключений образ жизни. Елена же, жена Ираклия – мягкая, добрая, покладистая женщина, говорящая тихим голосом, задумчивая, вежливая со всеми. А вот та женщина, о которой говорил Крутой, это снова та самая, которая вела вместе с тобой столь оригинальный образ жизни.

– И как же все это объяснить?

– В каждом человеке, Сережа, живут как бы несколько людей. Попадая в определенные жизненные обстоятельства, человек становится то одним, то другим. А иногда, да что там иногда, в большинстве случаев человек живет совершенно не свойственной ему жизнью, а то, что дремлет в нем, так и умирает, не раскрывшись. Только актеры способны жить совершенно разными и не похожими друг на друга образами, и все же это только игра. Правда, порой игра становится второй натурой.

– Так что же, она все время играла? Когда же она играла, интересно было бы узнать?

Владимир видел, что, помимо тревоги за судьбу любимой женщины, Сергей испытывает еще и муки ревности – и к покойному Ираклию, и к тому неизвестному, кто спас ее на этот раз.

– Да никогда она не играла, в том-то все и дело... Это просто различные стороны ее характера. Она, видимо, очень одаренная и своеобразная натура, наша Варенька и Марина... Она вполне естественно может быть и одним человеком, и совершенно другим. В одних условиях это мягкая, добрая домашняя хозяйка; жена, мать, дочь, в других же – жесткая и непреклонная женщина, способная драться, сражаться, ну... и делать другое, то, чего я никак одобрить не могу. Но не осуждаю ее, разумеется, не пойми меня неправильно. Наши преступные рассеянность и халатность предопределили ее жизнь, сделали ее такой, какой она стала. А оказываясь в обычных условиях, когда ей не надо сражаться за жизнь и кусок хлеба, она становится другой, вот и все. А тут, безусловно, еще и сказались последствия травмы и ранения. Скорее всего смерть Ираклия произвела на нее такое страшное впечатление, что она снова вспомнила все предыдущее и снова стала той,' которой была до вашей поездки в Царское Село. Снова выстрелы, снова кровь, снова борьба... И она возвращается в прежнюю ипостась, становится прежним человеком. О том, кстати, свидетельствуют и вчерашние события – ведь убежать из такой маленькой халупы от двух кровавых отморозков далеко не простое дело, не простое и очень опасное, смертельно опасное. А она пошла на это.

– И выиграла! – крикнул Сергей, вскакивая и взмахивая сжатым кулаком.

– И выиграла! – подтвердил Владимир. – Давай выпьем за нее, Сережа. Мне кажется, что в настоящее время ей хорошо, я душой чувствую это.

Они подняли рюмки и залпом выпили.

Затем их разговор перешел в другое русло.

– Совершенно поразительна и история с этим пресловутым Кузьмичевым, сказал Владимир. – Тогда, два года назад, о его необычной биографии и таинственном исчезновении шумели все газеты. И впрямь – депутат Думы оказался не Кузьмичевым, а каким-то Болеславом Шмыгло, промышлявшим в семидесятых годах грабежами и разбоями. Все его документы оказались липовыми, он организовал убийство своей первой жены, потом убийство ее киллера, вслед за этим убил родного брата, опознавшего его в Киеве, и внезапно исчез. Его сообщник – некто Юферов – признался во всем, но твердо стоял на одном – о судьбе Кузьмичева он ничего не знает.

– И что, его судили?

– Да. Я узнавал, его недавно судили. Ему повезло – он получил двадцать лет. А все ожидали пожизненного. Но таков был приговор. Следователь полагал, что кто-то подтолкнул Юферова к даче показаний, именно тот, кто впоследствии расправился с Кузьмичевым. Но доказать это не удалось. И это, кстати, было в пользу Юферова, человек сам дал чистосердечные показания, признался в совершенных им убийствах. Если бы его жертвой был не депутат Верховной Рады Украины, он мог бы даже получить и меньший срок: чистосердечное признание большое смягчающее обстоятельство. Все, в общем-то, легко объяснялось, обоих взяли в заложники их враги, заставили Юферова дать чистосердечные признания, сдали его правосудию, а Кузьмичева тихо убрали. Но вот его воскресение из мертвых в эту схему никак не укладывается. Так все здорово организовать и упустить его, это очень странно. Тем не менее это так. Хотя, разумеется, точных доказательств, что это именно он, а не похожий на него человек, мы не имеем.

– Помню этого Кузьмичева, – произнес Сергей. – Тогда он здорово расправился со мной, а особенно с Костей Пискарем. Я отделался легкими травмами, а Пискарь загремел на шесть лет, проведя на свободе не более месяца. Господи, как давно все это было, – тяжело вздохнул он.

Припомнился захолустный Землянск, безлюдная ночная улица Ленина, он, шестнадцатилетний, избитый, бредущий к вокзалу. И тень, мелькнувшая куда-то в подворотню, жалобный детский голосок: "Не бейте меня, только не бейте".

Тогда все только начиналось, все было впереди... А что теперь? Где она теперь?

Они легли только под утро. И уже через полтора часа их разбудил телефонный звонок. На проводе был майор Дронов, предложивший им поехать в Рыбачье, чтобы побеседовать там с запойными супругами Калиниченко.

Вскоре к гостинице подъехала милицейская машина. Они сели в нее и направились в Рыбачье. Там их ждал сюрприз.

Едва начинало светать. Дронов постучал в дверь дома Калиниченко. Никто не открывал.

– Откройте! – крикнул он. – Харитон! Татьяна! Это я, майор Дронов из уголовного розыска! Мне надо с вами поговорить!

Однако за запертой дверью царило гробовое молчание.

– Чего тарабаните? – послышался сзади скрипучий голос старика Степанова. Видел я их утром, рано-ранешенько собрались куда-то, дверь на замок заперли и потащились по дороге. Я-то встаю ни свет ни заря, на завалинке сидел, воздухом дышал. Крикнул им, куда намылились в такую рань? А они и не обернулись, идут себе, идут, и все. Пропали в тумане. Видите, какой туман сегодня, сырость, дышать нечем. Да, глядишь, скоро в нашем поселке никого, кроме нас со старухой, и не останется.

– И вы не останетесь, скоро переедете в Севастополь, – произнес Раевский. – А ведь неспроста эти Калиниченко так рано покинули Рыбачье, – добавил он, бросая взгляды то на Дронова, то на Сергея. – Чувствую я, имеют они какое-то отношение ко вчерашним событиям.

Они остались в Севастополе еще на трое суток, а потом, так ничего толком и не выяснив, улетели в Москву. Дронов обещал им постоянно держать их в курсе дела. Но пока ни следов бандитов, ни следов таинственно исчезнувшей четы пьянчуг Калиниченко нигде обнаружено не было.

Но самое главное, что не было никаких известий от счастливо спасенной из лап бандитов кем-то неизвестным Марины.

Материалы про Павла Дорофеевича Кузьмичева, опубликованные в центральных и местных газетах ранней весной девяносто шестого года, буквально потрясли захолустный городок Землянск. Народ говорил только об этом и ни о чем другом.

И впрямь, случай был из ряда вон выходящий, Даже для нашего бурного и криминального времени. Человек, который долгие годы жил в Землянске, был директором детского дома, ставший депутатом двух Верховных Советов и Государственной Думы, оказался уголовником и в придачу к тому вовсе не Кузьмичевым, а неким Болеславом Шмыгло, заказавшим в Киеве убийство своего родного брата. Молодая жена Кузьмичева Галина стала в городе центром внимания.

"И куда он мог запропаститься, гад такой?" – задавали вопрос досужие люди, которые еще совсем недавно голосовали за него на нескольких выборах.

"В бега, наверное, пустился, если поймают, ему не поздоровится..."

"Вот сволочь-то оказался. А на вид такой культурный, вежливый, деловитый. А мы-то, дураки, за него целых три раза голосовали..."

"Подумаешь, Кузьмичев. Мы вон за Ельцина два раза голосовали, мы все, как бараны, скажут – голосуй, мы и голосуем. Вот и навыбирали воров и бандитов на свою голову. Жили хреново, а стали жить еще хуже..."

В Землянский детский дом нагрянула суровая комиссия из Министерства народного образования, провела там серьезную проверку, директор детдома Грибулина была освобождена от работы, как и некоторые педагоги и воспитатели.

Кузьмичев не появлялся, он был объявлен во всероссийский розыск.

Виктор Нетребин, вернувшись из Киева, появился в доме Кузьмичева веселый и довольный.

– Буду теперь жить здесь, – улыбнулся он Галине и поцеловал ее.

– А как же... – испуганно спросила она. – А если он вернется?

– Не вернется, – уверенным тоном произнес Виктор. – Никогда он уже не вернется, так что будь спокойна. Жизнь только начинается.

Галина хотела уточнить, что именно Виктор имеет в виду, но он категорически отказался вдаваться в подробности того, что произошло в Киеве. И она прекратила расспросы.

В ноябре того же года Галина родила девочку. Ее назвали Дашей в честь покойной матери Виктора. Однако зарегистрирована девочка была как Дарья Павловна Кузьмичева, ведь формально он был жив и являлся законным супругом матери родившейся девочки. Положение Галины было довольно странным и двусмысленным, однако на первых порах она отнюдь не горевала по этому поводу. Виктор давно уже жил в доме на правах хозяина. Он устроился работать на какую-то фирму, получал неплохую зарплату, а Галина преспокойненько пользовалась банковским счетом пропавшего без вести Павла Дорофеевича. А счет был вполне внушительным.

– Что, Галка? – смеялся по вечерам Виктор. – Интересно моя жизнь складывается. Мучил меня в детстве Павел Дорофеевич, палками заставлял бить, к столбу привязывал, по три дня голодом морил. А теперь что – живу в его доме, сплю с его женой. Хорошо...

– Сплюнь, – предостерегала Галина. Но он только смеялся в ответ.

Еще до рождения дочери Галина съездила в Москву, где в Институте красоты ей сделали пластическую операцию. Безобразный шрам, рассекавший все лицо, практически исчез. И вообще она буквально расцвела на глазах. А после родов еще более похорошела.

– Как же благотворно на тебя действует отсутствие законного супруга!– смеялся Виктор. – Ты стала настоящей красавицей!

– Можно подумать, я не была ею раньше? – кокетливо говорила Галина.

Однако ей далеко не всегда было так весело. Что-то порой начинало мучить и тяготить ее. Некая тайная тревога, предчувствие какой-то надвигающейся беды. О Кузьмичеве давно уже перестала писать пресса, жареных тем хватало и без него, однако это не означало, что о нем перестали думать, Сказанное было сказано, намеки в газетах о том, что он руками киллера Ковальчука расправился со своей первой женой Светланой, пугало Галину. Пугало ее и собственное участие в подготовке устранения Павла Дорофеевича, хотя роль ее была довольно ничтожна: от нее требовалось лишь позвонить на его мобильный телефон и узнать, где он в настоящее время находится. И тем не менее она была все же не настолько глупа, чтобы не понять, для чего делается этот звонок. А потом поездка мужа в Киев, совпавшая с внезапным исчезновением Виктора, и все. Шум в прессе, связанный с арестом киллера Юферова, признавшегося в двух убийствах по заказу Кузьмичева, а затем появление сияющего как медный самовар Виктора, уверившего ее, что мужа она может больше не ждать.

Виктор был вполне доволен своей жизнью. Еще бы – круглый сирота, несчастный детдомовец, затем беглец, бомж, человек без образования, весьма сомнительных занятий, вдруг становится хозяином дома, мужем зажиточной молодой женщины, отцом ее ребенка. Он наслаждался своим положением буквально каждую секунду, его просто распирало от гордости и счастья. К тому же Галина видела, что у него есть и еще какая-то причина для этой гордости. Она лишь могла догадываться об этой тайной причине.

Самой же ей было далеко не так хорошо. Радовалась жизни она только поначалу, потом к этой радости прибавилось ощущение тревоги, которое потихоньку вытеснило радость. Ее постоянно мучил вопрос – что стало с Кузьмичевым? Она должна была узнать это, без этого ей не жилось, не спалось, не дышалось.

И вот в начале сентября девяносто восьмого года, более чем через два года после исчезновения мужа, как-то вечером она уложила дочку спать, забралась с ногами на диван, пристально поглядела на Виктора, сидевшего перед телевизором с бокалом пива в руках, и произнесла:

– Виктор, я должна задать тебе один вопрос.

– Какой? – беззаботно отозвался он.

– Тот самый. Который очень беспокоит меня. Он нахмурился и поставил на журнальный столик бокал с недопитым пивом.

– Ты все о том же? – спросил Виктор, выдержав некоторую паузу и глядя куда-то в сторону.

– Конечно. Должна же я знать, наконец...

– Галя, есть такая мудрая пословица, хоть и довольно грубая – меньше знаешь, дольше проживешь.

– Она действительно очень грубая, – холодным тоном произнесла Галина.

– Тебе обязательно нужно это знать?

–Да...

– Того, что ты прочитала в газетах про твоего замечательного мужа, недостаточно?

– Нет...

– Слушай тогда... – Он сделал большой глоток пива и пристально поглядел на нее. – Твой супруг виноват не только перед законом, он виноват еще и перед конкретными людьми. Один из них давно искал его. И тогда, в девяносто шестом, приехал сюда, в Землянск. Мы с ним встретились. Это было буквально через несколько дней после того, как Вовка Малой совершил нападение...

Галина вздрогнула от страшного воспоминания, когда Малой буквально пополам разрезал ей левую щеку острым, как бритва, ножом, вспомнила, как истошно кричала, какую жуткую боль испытывала, как заливалась кровью.

– Я говорил правду, что никакого отношения к этому нападению не имею. Мы задумали другое, вернее, задумал этот человек... Если бы не случай, он бы погиб там, на пустыре. И с твоей помощью, между прочим, – добавил он, едва заметно усмехнувшись.

– Не надо напоминать мне об этом, – еще более холодным тоном произнесла Галина. Виктор заметил, что в последнее время она стала другой – резкой, заносчивой. До него начало доходить, что теперь она вполне может обойтись и без него. У нее есть дом, есть машина, есть счет в банке. А дочь? Ну и что, она воспитает дочь и без него, мужа она себе найдет запросто. При таких деньгах, при такой внешности.

Раньше она не задавала вопросов, она любила его, она .буквально глядела ему в рот. Но постепенно нарастало отчуждение. И он понимал, что с ней надо быть более откровенным. К тому же прошло уже более двух лет со времени исчезновения Кузьмичева.

– Так вот... Тогда не вышло, и мы поехали за ним в Киев. Ну а там, сама знаешь из прессы, он заказал киллеру своего родного брата Леонида Шмыгло, узнавшего его...

– Ну это я знаю, знаю, – раздраженно произнесла Галина. – Ты мне рассказывай то, чего я не знаю. Дальше-то что было?

– Дальше? – притворно зевнул он. – Дальше было вот что. Его заманили в маленький домик на берегу Днепра, его и киллера Юферова. Киллер написал свои показания, и Кузьмичев тоже, потом киллера сдали органам...

– А он? А Павел?

– Ах он теперь уже Павел?! – разозлился и Виктор. – Ты что, тоскуешь по пропавшему без вести мужу? Ты по-прежнему его любишь и страдаешь? Так вот – мы плыли с ним наперегонки через Днепр.

– Что?!!!

– Да, да, плыли через Днепр! – крикнул Виктор и побежал за очередной бутылкой пива. Налил полный бокал и выпил его залпом. – И он не выдержал этого заплыва. Он утонул! – торжествующе произнес он и выпил еще один бокал. Царство ему небесное, твари подколодной!

Галина сидела молча, глядела перед собой остановившимся взглядом. А потом как-то странно поглядела на Виктора и произнесла таким тоном, от которого тот буквально похолодел:

– А ты знаешь, Витя... Он ведь не утонул. Он остался жив.

– Ты что? – прошептал, побледнев, Виктор. – Откуда ты это взяла?

– Взяла вот.

– Приснилось, что ли? – никак не понимал он смысла ее слов.

– И приснилось тоже. Видишь ли, Витя. Женщины воспринимают мир иначе, чем мужчины. Не умом, а интуицией. Душой правду чуют.

– И ты чуешь?

– И я чую. Когда я была неделю назад в Москве, я зашла к колдунье, меня подруга свела, мы с ней вместе в Думе работали официантками. У этой подруги муж полгода назад сбежал и на содержание ребенка ничего не давал. Так знаешь колдунья эта точно определила его местонахождение. Его нашли и заставили заплатить. Так-то вот...

– Так что с Кузьмичевым? Ты про это говори? Что тебе сказала эта колдунья?

Галина поежилась от неприятного воспоминания.

– Сара ее зовут, – сказала она. – Страшная такая, худая, черная. А глаза с пол-лица. Я ей фотографию принесла его... Павла... Дорофеевича... Она долго на нее глядела, пристально так. Я чуть со страха не умерла, пока она на фотку глядела. А потом она и говорит: "Жив он, милая, жив и здоров. И затевает что-то недоброе..." – "А что он затевает?" – спрашиваю. Она засмеялась так страшно и говорит: "Я же не господь бог и не уголовный розыск, откуда я знаю? А что жив, это точно, не сомневайся. Жди, скоро даст о себе знать". Такие вот дела, Витя. А ты говоришь, меньше знаешь – дольше проживешь. Это как сказать.

– Слушай ты больше всяких шарлатанов. Заплатила небось ей огромную сумму, она и рада стараться, – неуверенным голосом произнес Виктор. – – Была бы рада стараться, сказала бы, что мертв, – усмехнулась Галина. – Что я не заинтересована в возвращении мужа, она прекрасно видит, это не только колдунье, это и ежу понятно. Говорю же тебе, мужа моей подруги, ее тоже Галкой зовут, отыскала. Место указала, где он...

– Так пусть и местонахождение Кузьмичева покажет. Что же она?

– Не может. Сказала только, что он находится в пути. Едет куда-то на юг.

– Откуда едет-то? Это ведь смотря откуда глядеть?

– Не знает она этого. А то, что живой, уверена. Ну, уж раз живой, то, само собой, недоброе замышляет, это бы я и без нее поняла. Против кого он может замышлять недоброе, а? Очень трудно догадаться? А у меня дочка, ей и двух годиков еще нет, А ты мне лапшу на уши вешаешь.

– Я тебе укажу его местонахождение не хуже всякой колдуньи! – запальчиво крикнул Виктор. – На дне Днепра его местонахождение, вот где! И не бери ты в голову всякий вздор.

Он подошел к ней, обнял и поцеловал. В ее голосе снова появились теплые нотки, и ему стало жалко ее. В принципе она была единственным на свете близким ему человеком.

Прошло еще три месяца. Шел декабрь, приближался Новый год.

Как-то вечером Виктора не было дома, он пошел к своему другу на день рождения, а Галя осталась дома. Она смотрела телевизор, маленькая Даша играла на ковре. И вдруг раздался телефонный звонок.

Галя подняла трубку.

– Алло, слушаю вас...

В трубке царило молчание.

– Перезвоните, вас не слышно, – сказала Галя и хотела было положить трубку, как вдруг услышала , тяжелое дыхание.

– Говорите, – произнесла она, отчего-то испытывая чувство волнения.

– Мне, пожалуйста, Виктора, – наконец, раздался мужской голос в трубке. Голос этот был какой-то странный, создавалось такое ощущение, что говоривший изменял свой голос, то ли зажимал нос пальцами, то ли специально гнусавил.

– Его нет дома, – ответила Галя, чувствуя, как яростно бьется ее сердце. Она бросила взгляд на толстенькую Дашу, тискающую огромного плюшевого медвежонка, чуть ли не больше ее ростом, и ей почему-то стало страшно за дочь.

– А когда он будет? – спросил голос.

– Он будет поздно.

– Спасибо, тогда я перезвоню завтра.

– Может быть, ему что-нибудь передать? Кто это звонит?

– Не надо ничего передавать, – ответил голос, и Галя почувствовала в нем сдерживаемый смех. И от этого ей стало еще страшнее.

Запищали частые гудки, но Галя так и осталась сидеть с трубкой в руке, глядя в одну точку. Тут же вспомнилась колдунья Сара и ее слова.

– Это он, – прошептала она. – Он вернулся, чтобы отомстить нам. Что делать? Что делать?

Ей пришла в голову мысль позвонить в милицию, но она тут же отказалась от нее. Что она скажет? Что ей нагадала колдунья Сара, что Кузьмичев жив? Что кто-то позвонил и спросил Виктора? Да с ней никто и разговаривать не станет.

Она покормила девочку и уложила ее спать. Тревожные мысли не оставляли ее. Наоборот, ей становилось еще страшнее. Она позвонила приятелю, у которого был Виктор.

– Алло, Роман? Это Галя говорит. Виктор еще у тебя?

– Нет, он уже ушел. Примерно полчаса назад.

– Да? Ладно... Значит, скоро будет.

Тревога в ее душе все нарастала. Галина просто места себе не находила.

От дома Романа до них на машине было минут двадцать езды. Но Виктора все не было и не было.

Прошел час, пошел другой...

Галя накинула шубу и выскочила на улицу. Было холодно, около двадцати градусов мороза. Черное небо было все усеяно звездами. И полная огромная луна. Где-то вдали выли собаки.

Она стояла на крыльце, вглядываясь в ночь, вслушиваясь в ее звуки.

Ничего. Только вой собак, да где-то вдали шум проходящего поезда.

Она уже хотела было войти обратно в дом, как вдруг вдалеке раздался человеческий крик. Галя похолодела, она чувствовала, что от ужаса теряет сознание.

"Это он, – подумала она. – Это все".

Она не знала, что ей делать, в доме спала маленькая дочка, а там... в темноте что-то происходило. И она догадывалась, что именно.

– Витя! – истошно закричала она. Ответом было зловещее молчание.

Тьма, холод, порывистый ветер.

И вдруг снова крик. Приглушенный, жалобный... Она узнала голос Виктора.

Галина шагнула с крыльца на протоптанную Дорожку, но потом вспомнила про маленькую Дашеньку и бросилась обратно в дом.

Набрала номер милиции.

– Алло! Это Галина... Кузьмичева... – нехотя произнесла она свою ненавистную фамилию. – Тут... – Она не знала, как ей объяснить происходящее. Приезжайте. По-моему, тут произошло преступление. Вы же знаете, мы живем на отшибе, далеко ото всех. Пожалуйста...

– Приедем, работа такая, – нехотя произнес дежурный.

В городе Галина Кузьмичева пользовалась дурной славой. Это было совершенно естественно. Поначалу ей завидовали, как простой официантке, вышедшей замуж за депутата Думы, потом завидовали, как зажиточной женщине без мужа, при любовнике, при доме, машине и при солидных банковских счетах, пользующейся всеми благами жизни. О ней судачил весь город, с ней опасались общаться. Ее странное положение раздражало всех.

Галина положила трубку и бросилась к спящей безмятежным сном дочке.

– Дашенька, Дашенька, – бормотала Галина, не вытирая обильно текущих слез... – Девочка моя бедная... Нет у нас больше папы. Нет у нас больше папы.

Вдруг до нее дошло, что она позабыла запереть дверь. Ей стало так страшно, что похолодела спина.

Она сделала было шаг к двери, но почувствовала, что не в состоянии идти.

И тут она услышала четкие, размеренные шаги.

Она поняла, что это не может быть милиция, так быстро они бы не приехали. Нет, это не милиция, это ОН. Он пришел...

Окаменевшая, она стояла посередине комнаты и остекленевшими глазами глядела на посапывающую в кроватке крохотную дочку.

А шаги звучали все ближе и ближе.

Из груди Галины раздался некий судорожный стон. Она даже не могла представить себе, что человеку может быть до такой степени страшно.

Дверь со скрипом открылась.

– Ну что, здравствуй, дорогая законная женушка, – услышала она знакомый до кошмара голос, еще не видя лица входившего.

В полумраке появилась невысокая фигура. Зловеще поблескивали очки. Он стоял в дверном проеме и глядел на нее в упор.