Текст книги "Швейцария на полкровати (рассказы и повести)"

Автор книги: Сергей Прокопьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Отвечаю, – выложила бумажный ответ пришибленная девица.

– Мошкин бросал 200, 300, 400 тысяч, полмиллиона. Соперница талдычила свое пришибленное "отвечаю" и отвечала. Даже на отчаянно брошенный миллион.

– Секундочку, – взмолился азартный Мошкин.

– Пожалуйста, – вежливо согласилась девица.

– Займи миллион, – подлетел заведенный Мошкин к Артуру.

Если бы Артур знал, что деньги псу под хвост. И если бы Кока рядом был в тот момент, он как назло отошел по надобности...

Пришибленная и этот миллион покрыла...

– Дурак ты! – охарактеризовал друга Кока. – И не лечишься!

– Ну, ладно бы я, – сокрушался Артур, – дурак-работяга, но ты-то...

– И на старуху бывает непруха, – слабо защищался Мошкин. – Для вас же старался, думал, будет веселее в командировке.

И запил с горя. А что делать? На Байконуре тогда власть казахи взяли. Что могли, разграбили до основания, остальное стало разрушаться. В номере ни радио, ни телевизора и холод собачий. Ракетчики задернули шторы, заперли двери на случай, вдруг нахалявщики на чужой спирт нагрянут, и пошли в автономное плавание. "Задраить отсеки! – кричал Мошкин, в былые времена он частенько работал с моряками-подводниками. – Начинаем борьбу за выживание! Наливай!"

И боролись, не выходя из номера. А зачем выходить? Это в советском Байконуре все было: от цитрусовых до тушенки и сухого вина. В казахско-демократический на счет пожевать приходилось из дома везти. Дураков не было вино с цитрусовыми волочь на себе, но картошку мужики приволокли. Которую варить можно было только на костре на задах гостиницы. А зачем? Когда неработающий холодильник забит омским салом.

Неуловимо-волшебным способом не пустовал на столе графин с гидролизным спиртом. Рядом – дежурный шмат сала истощался в шматок. Иногда ракетчики, тяжело выбираясь из-под одеял, сходились у графина. Нередко случались одиночные подходы. "Задраить отсеки!" – кричал, проснувшись, Мошкин коллегам по автономке, которые далеко не всегда реагировали на призыв.

Когда волшебный графин наконец-то опустел, в номер вошла Галя, знакомая Мошкина с "десятки" – центра Байконура. Наши герои жили на 95-й площадке, это полтора часа на мотовозе от центра. Галя надумала Мошкина проведать, который начал выбираться навстречу гостье из-под одеяла.

– Подожди! – Галя поспешно отвернулась.

И зря. Мошкин был не в неглижово-постельном виде. Хотя парадно-официальным его тоже не назовешь. Брюки и пиджак порядком помялись за автономку.

– Ух ты, наша красавица! – поцеловал Мошкин гостью в щечку.

– Поешьте сдобненького! – достала Галя из сумки домашнюю выпечку.

– Ух ты, наша мамка! – Мошкин опять полез целоваться.

– Я еще и завтра к вам приеду, – сказала Галя.

На что Мошкин моментом сделал стойку:

– Привези канистру пивка.

– Я уже на "гидрашку" смотреть не могу! – Артур достал из-под кровати пустую канистру. – Привези, будь другом!

– Вы что, мальчики! Такую тяжесть тащить!

– Моя ты сладкая, – Мошкин два раза чмокнул воздух в сторону Гали, – мы тебя встретим у мотовоза и на руках в гостинницу принесем.

– А на "десятке" как я допрусь до мотовоза?

– На саночки поставь да вези, – весело подсказал Мошкин.

Галя нехорошо посмотрела на него и покрутила пальцем у виска, мол, что – голова бо-бо?

– Ты че? – сказал Мошкин. – У тебя же есть саночки!

– В окно-то выгляни, – закачала головой Галя.

Мошкин отдернул штору.

– Эх, мамочка, на саночках катался я не с той! – грянул из своего угла Кока.

– Откатался! – сказал ему Мошкин.

– Эт почему? – обиделся Кока и резко глянул в окно, при этом чуть лбом стекло не вышиб.

Вместо ожидаемого снежного пейзажика за окном зеленела трава.

– Че, снег уже сошел?! – ошарашенно посмотрел в ту же сторону Артур и тут же обрадованно завопил. – Весна! Выставляется новая фляга!

И достал из-под кровати полную канистру.

– За зеленую травку не грех и принять! – согласился Мошкин и отдал команду. – Задраить отсеки! Начинаем борьбу за выживание!..

ПОД СТУК ТРАМВАЙНЫЙ

По иронии судьбы Кока Патифонов дорабатывал до пенсии под стук трамвайных колес кондуктором. В период демократических преобразований родное КБ платить перестало, Кока помыкался-помыкался и надел на шею сумку с мелочью и билетами. Пошел, как говорил друг Мошкин, в "обер-кондукторы". Работа не располагала к лирике и романтике, но, бывало, пробегающий за окном пейзаж воскрешал в памяти былое. Однажды (бросили его тогда на "второй" маршрут), проезжая мимо дома, в котором начинал семейную жизнь, отыскал глазами свои окна, и припомнился подзабытый за давностью лет эпизод.

Начинался он так.

– Николай, – подозвал начальник Коку, – сгоняй в Капъяр.

– Я же в отпуск собрался...

– Успеешь. Там дел-то, туда-сюда съездить. На две недельки всего!

– Знаю эти две недельки. Жена путевки берет.

– Он у нас еще молодожен, – друг Мошкин вставился, – не может оторваться от меда.

– Поезжай, некому больше, Мошкин в Плесецк летит.

– Две с половиной тысячи зарабатывать для семьи, – хохотнул Мошкин.

Накануне они подписали оптимистичную бумагу, что в случае гибели на полигоне семье выплачивается 2500 рублей. Примерно годовой заработок. Месяцев за десять до этого взорвалась ракета на старте, имелись жертвы, начальство высокое отреагировало.

Мошкин взял открытку, где на лицевой стороне взлетела ракета с надписью "Май! Мир! Труд!", и на развороте буквами, вырезанными из журнала, наклеил следующий текст: "СТРАХОВОЙ ПОЛИС. В случае чего этакого с гражданином Кокой подателю сего выплачивается 2500 рублей". В соседнем отделе у любителей домино была самодельная печать в виде головы козла. Ею Мошкин заверил текст и вручил Патифонову.

Кока не собирался осчастливить молодую жену Марию такой суммой, но рассказал ей накануне отъезда о финансовых правах "в случае чего" и ради хохмы вручил "страховой полис".

– Ты не лезь куда не надо, – обнимая в аэропорту, попросила Мария.

Две недели разлуки пролетели, технический руководитель продлевает ее ни много ни мало еще на пять дней.

– Что я могу поделать, – заявил Коке, – работа откладывается, значит, и твой отпуск!

Патифонов не из тех, кто личное ставит выше государственного, надо так надо. Только и всего, что крякнул от досады.

По истечении недели пришлось еще раз крякать, так как снова пуск отложили по техническим причинам.

Наконец одноступенчатая баллистическая ракета 8К63 на пусковом столе. Кстати, замечательная была ракета, которую закончили выпускать к средине 60-х, но она и через двадцать лет после этого летала, и еще бы работала, кабы Горбачев, прогибаясь перед американцами, не уничтожил весь запас.

И вот этакий карандашик, высотой с пятиэтажный дом, стоит в ожидании старта. Пуск, что называется, в народно-хозяйственных целях – по заказу разработчиков боеголовок. Новую в который раз испытывали. Как она и что в полете. Для этого снимали радиолокационные характеристики. Конечно, запускался макет. И было два режима – в одном боеголовка, после отделения от ракеты, нормально следовала по своей траектории, в другом – кувыркалась.

Дабы заставить ее лететь кувыркающимся образом, конструкторы придумали нехитрое, но верное приспособление на основе бельевой веревки, на которых хозяйки рубашки и носки с рейтузами сушат. Берется этакая метров десять длиной, по концам привязываются карабины, складывается гармошкой, один карабин за головную часть цепляется, второй – за переходный отсек ракеты. Когда полезная нагрузка, то бишь "голова", отделяется от ракеты, веревка натягивается, рвется и начинается нужное кувыркание.

Разработчики боеголовки перед пуском, в зависимости от своих настроений, делали заказ – крутить голову или нет.

В тот раз было то Степа, то не Степа. Сначала дали разнарядку "крутить", потом, когда ракета уже стояла на стартовой позиции и началась подготовка к заправке топливом, поступила команда "не крутить".

Проблем-то, казалось бы, – веревку перерезать. Чик-чик и готово. Совершенно верно, будь она во дворе между столбами, а не в ракете на самой верхотуре. Привязывают, когда ракета в горизонтальном положении.

В арсенале высотных средств имеется автовышка, но коротка для данной задачи. Вот если в приборный отсек надо, что между баками окислителя и горючего, то запросто, а тут другой отсек – переходный, к которому "голова" крепится и веревка. Можно, конечно, с помощью автовышки на цыпочках попытаться проникнуть в люк, ведущий к веревке. Но инструкций на данную операцию нет. Что делать?

Офицерики топчутся, скромно молчат, хотя вопрос их зарплаты. Боятся, вдруг за это штаны снимут.

Видя нерешительный настрой, Кока запаниковал. Он с таким трудом, даже с боем, как-никак лето отпускное вовсю полыхает, вырвал вчера билет домой, и вот запахло новой отсрочкой старта, а значит, и отъезда.

– Давайте я полезу! – вызвался на амбразуру.

– А у тебя удостоверение монтажника-высотника есть?

– Есть, – соврал Кока, – но дома.

– Без удостоверения, – сказали военные, – не пойдет.

Короче, и хочется и колется. Но пуск откладывать им тоже не резон.

– Ладно, – разрешили.

Дали Коке в помощники старшего лейтенанта, которого Мошкин звал "человек со зверской фамилией".

Зверь, легший в основу фамилии, был из жутко страшных – барсук. Экипировали Коку с Барсуковым, как полагается для работы на высоте монтажными поясами, и полезли бедолаги к злополучной веревке.

По пути Кока вспомнил про две с половиной тысячи, что выдаются родным в случае гибели. "Но ведь я без удостоверения, – подумал. – Могут не дать Марии". Короче, падать было нельзя.

А вероятность имела место. Вышка и ракета ходили под дуновениями ветра. Это на земле он приятно ощущался легким зефиром, наверху сердце екало, когда вышка в одну сторону, а ракета – в другую... Высота, напомню, хороших двадцать метров.

Закарабинился Кока, дотянулся до люка отверткой. Винты удобные невыпадающие, люк тоже хорошо снимать – на цепочке, держать не надо. Осталось веревку перерезать. А как? Как проникнуть в люк, спрашивается? Не хватает автовышки.

С добрый метр можно добавить, если встать на перила площадки. Для чего надо отцепить страховку, которая, как цепь собачья, не пускала к цели.

Кока крякнул, снова вспомнил про две с половиной тысячи и ступил на перила. Под ложечкой похолодело. Фактически на жердочке стоишь, что над пятиэтажной высотой. "Парашют бы", – тоскливо подумал Кока.

Бочина серебристой ракеты перед носом ходит. И автовышка туда-сюда... "Человек со зверской фамилией" за ноги обхватил. "А ведь не удержит, подумал Кока, – если вдруг полечу".

Значит, лететь нельзя. Но подошвы отрывать надо, чтобы в люк залезть. И вот Кока наполовину в ракете – голова в районе головной части, тогда как ноги болтаются в околоземном пространстве. Перерезал веревку у карабинов, чтоб ни клочка не осталось, сунул в карман на память об уникальной операции и в обратную сторону направился. Для чего надо на перила попасть. Глаз на затылке нет, "человек со зверской фамилией" ловит Коку за ноги, показывает башмакам, где перила.

Все получилось удачно, сэкономил Кока государству две с половиной тысячи рублей. И сам доволен – отпустили в Омск. На крыльях любви зашел во двор – балкон открыт, значит, Мария дома, взлетел по лестнице, на звонок надавил, весь в нетерпении обнять жену.

Та открывает, но не радость увидел молодой супруг на лице не менее молодой жены – дикий ужас отразился на физиономии.

Побелела, руками замахала в значении "изыди, сатана". Кока думал: на грудь бросится, она шарахнулась, как от покойника. Убежала в спальню и как заплачет в голос.

Ничего себе – встретила мужа после первой разлуки!

Кока даже обиделся...

Откуда он знал, что Мария себя во вдовы записала. Не дождавшись мужа в обещанный срок, позвонила знакомой, которая работала с Кокой в КБ, но по канцелярской части. В те времена все были сдвинуты на секретности, знакомая, находясь в декретном отпуске, вместо того, чтобы дать телефон приемной КБ или Кокиного отдела, насоветовала "отбить" телеграмму в Капустин Яр, в гостиницу "Уют".

– Больше негде ему остановиться.

Мария так и сделала.

Ответ пришел до жути короткий: "ПАТИФОНОВ НЕ ПРОЖИВАЕТ"

"Погиб!" – остолбенела супруга.

Откуда ей знать, что Кока жил не в самом Капъяре, а на так называемой "четвертой площадке".

Мария снова звонит знакомой.

– Может, он в другой гостинице?

– Одна гостиница в Капъяре, одна. И не паникуй раньше времени, успокоила знакомая. – Еще телеграмму давай. Не захотели толком искать.

Второй ответ несколько успокоил: "ПАТИФОНОВ УЕХАЛ В ОТПУСК"

"К родителям подался? – решила жена. – Мы ведь вместе собирались! Что за человек? Значит, Коленька, не хочешь расставаться с холостяцкими привычками. Ну, задам тебе!.."

Быстренько отправляет телеграмму свекрови со свекром: "ЕСЛИ НИКОЛАЙ У ВАС ПУСТЬ ПОЗВОНИТ".

И сердце оборвалось, когда среди ночи принесли "срочную": "НИКОЛАЙ К НАМ НЕ ПРИЕЗЖАЛ ЧТО СЛУЧИЛОСЬ".

"Что-что? – заревела над бланком жена. – Ракета взорвалась, и все сгорели. Поэтому не сообщают".

Кока ведь застращал супругу секретностью и опасностью своей деятельности. Дескать, ни в коем случае нельзя раскрывать профиль работы мужа, географию командировок. Даже намеком. "Иначе затаскают. Все под контролем спецорганов". И вдруг пропал. Значит...

Сидела и ждала, когда позовут на похороны.

...А он заявляется живее живого.

Бросился Кока в спальню к супруге.

– Все, – вскочила та с кровати зареванная, – завтра подаешь заявление об уходе. Не надо мне ночей бессонных, две с половиной тысячи! Хватит! Ты почему ничего не сообщил?

– Я думал, в отдел позвонишь.

– А ты телефон дал? Чтобы я с тобой еще в отпуск когда собралась, бросила в сердцах. – Раздельно будем отдыхать.

Такой случай припомнил Кока в салоне "двойки". А другой, опять же касаемый отпуска (на сей раз "раздельного"), всплыл в памяти, когда обилечивал граждан на "восьмом" маршруте. Проезжал в районе одной интересной больницы и усмехнулся сам себе.

В те времена – семейный стаж исчислялся уже солидной цифрой – отпуск у Коки выпал на холодную зимнюю пору.

– Никак не дадут поваляться кверху пузом на солнышке, – сказал, ознакомившись с графиком отпусков.

– Позагораешь на полигоне, – пообещал Мошкин. – Облезешь даже.

В феврале Кока взял путевку в Чернолучье, в дом отдыха. Получилось дешево и лучше не надо. Почти задаром, за 30 процентов стоимости, и в часе езды от дома, в чудном месте.

Кока отсыпался, играл в бильярд, в шахматы, катался на лыжах, пил пиво.

Дня за три до отъезда желающим предложили русскую баню.

– Непременно! – разыгрался аппетит на парную у Коки.

Мышцы сладко заныли в предвкушении горячего веника.

Но русскую баню в тот раз топил нерусский. В парной стояла температура моечного отделения, в моечной – предбанника, в предбаннике хоть волков морозь.

А Кока уже растравил душу на пар так, что или пан или пропал. Набравшись сил за три недели ничегонеделанья, рвался в бой на полок. Перед этим, дабы раззудить тело, сделал лыжный поход километров на 15. Настроил организм на массаж банным жаром и березовым ударом. Пива взял три бутылочки. А в парной ни два ни полтора.

Кое-что Кока попытался выжатьз каменки. Прежде чем плеснуть, прыскал изо рта на камни, определял, какие горячее. Все было мертвому припарки.

Что там говорить, вышел из бани в настроении "лучше бы не ходил". Словно бежал на день рождения, а угодил на поминки.

Выпил Кока без вкуса пива. И на следующий день за завтраком почувствовал боли в горле. "Перетерпим", – решил. Деньги заплачены, надо доотдыхать. К вечеру густо обметало губы и начала опухать щека. Герпес.

– Ну и видок у тебя! – сказал сосед по палате.

– Ни фига себе, сказала я себе! – посмотрелся в зеркало Кока. – Вот это рожа!

И засобирался с ней домой.

– Что это? – испугалась Мария.

– В бане дров пожалели.

– К врачу с утра иди.

– Само пройдет! Пару дней отпуска осталось, дома отсижусь.

Но к утру "рожа" приобрела еще более жуткую живописность. Кока побежал в поликлинику.

– Ой! ой!! ой!!! – сказала терапевт. – Тут резать надо, идите к хирургу!

– Как резать? – Кока не хотел операций. – Выпишите таблеток.

– У вас абсцесс на лице, это крайне опасно.

"Лучше бы не ходил", – подумал Кока.

– Зачем резать? – возмутился хирург.

– И я о том же, – повеселел Кока. – Мазь там или таблетки...

– Идите обратно без всякой очереди, я сейчас позвоню.

Не успел больной опуститься на этаж к терапевту, как к нему подлетела медсестра:

– Пойдемте, "скорая" уже выехала.

– Какая "скорая"? – опешил Кока.

– В кожно-венерологический диспансер повезут.

– Зачем, – отпрянул Кока от медсестры, как от прокаженной. – Мазь бы какую, таблетки.

– Будут там и мазь, и таблетки.

И попал Кока в веселое учреждение.

"Во, отдохнул", – чесал затылок. И ругал себя за баню, холодное пиво, что не утерпел выпить после студеного пара. Водки бы надо... Ведь предлагали мужики. Пожалел деньги.

– За неделю вылечите? – спросил у врача.

– Какой ты шустрый! – доктор попался из веселых. – Со снегурочкой целовался?

– Ага, со снежной бабой в бане!

– С телками надо париться! – дал медицинский совет доктор. – Минимум недельки на четыре к нам загремел.

Кока жутко расстроился от такой перспективы. Болеть страшно не любил, лечиться – тем более. Будучи в поганых чувствах, жене о местопребывании не сообщил. Будто она виновата в "роже".

"Захочет, – подумал, – сама найдет".

Жена захотела. Вернувшись с работы и не застав супруга, помчалась в поликлинику.

– Мой муж у вас утром был? – спросила в регистратуре.

– У нас за день мужей и не мужей столько проходит...

– Мой видный.

– И видных, и замухрышек.

– В том смысле, что заметный. У него на лице опухло.

– А-а-а, который со страшной рожей, так его сразу в кожно-венерологический диспансер на "скорой" отвезли.

У Марии подкосились колени. "Кожно" пролетело мимо ушей, зато "венерологическим" ударило по мозгам.

"Вот, значит, как он, котяра, славно отдыхал! Наглец! Заливал про баню холодную! Сам бабу горячую подцепил. И подцепил..."

В гневе раскочегарилась так, что проскочила автобусную остановку, полетела домой пешком.

Внутри бурлило и клокотало.

"А я, дура, расчувствовалась! Ах ты, курвец! Ах ты, юбочник! Завтра же в КБ позвоню. Пусть знают о своем работничке. И чтобы ни в какие командировки больше не отправляли. Хватит! Развод!"

Придумав коварную месть, немного успокоилась. Даже мотив прощения стал возникать в душе. Может, выпил лишнего, и какая-нибудь халда повисла на шею. Ведь они специально за этим ездят отдыхать. А он неопытный. Не зря говорят, чаще такие залетают. От стыда и позвонить не решился. Переживает... Нет, развод – это слишком. Если прощение попросит...

Любящее сердце отходчивое.

Стало отходить, но вдруг бешено забилось: "Он ведь и меня заразил!!!"

Кровь прихлынула к лицу. Красным фонарем супруга забегала по комнате, не зная, что предпринять? "Завтра же на развод". В поисках брачного свидетельства в семейном архиве наткнулась на "страховой полис" с козлиным штампом – разорвала. Такая же участь постигла свадебные фотографии.

"Стыд-то какой! Стыд-то какой! – стучало в голове и высекло ужасное предположение. – Завтра за мной "скорая" приедет на работу".

Утром затемно ("успеть до "скорой") полетела в кожно-венерологический диспансер узнать у Коки, насколько заразно. Может, без больницы разрешат лечиться?

– Вчера Николая Патифонова к вам привезли, – заикаясь, сказала дежурной.

– С чем?

– В доме отдыха, стервец, подцепил какую-то венерическую заразу.

– Да не трясись ты, милая, – нашла в списках Коку дежурная, – в кожном отделении твой. Венерики за решетками содержатся.

И сразу соловьи грянули в душе у Марии. Так хорошо стало, как, пожалуй, не было в жизни никогда.

А у Коки наоборот. За завтраком подсел к трем мужчинам, в настроении познакомиться, поговорить, надо ведь как-то обживаться, время коротать, четыре недели не три дня. Но не успел пожелать приятного аппетита коллегам по лечению, те, как по команде, подхватили свои тарелки и убежали в дальний конец зала.

Не захотели питаться рядом с жуткой "рожей"...

Об этом вспомнил Кока поздним осенним вечером под стук колес пустой "восьмерки".

"Чего только не бывает в жизни", – усмехнулся, поправляя сумку с выручкой и билетами.

Кондуктором Кока был одним из лучших в парке. План брал настойчивой деликатностью, завидной зрительной памятью и работоспособностью. Не возмущался, если кто-то, протягивал деньги с тихим: "Билет не надо". "Спасибо", – с достоинством кивал в ответ, а вечером мог позволить себе взять к ужину калымную чекушечку.

Так что, и на самом деле, чего только не бывает в жизни.

ГАЛУШКИ НА САЗАНА

В РУЖЬЁ

При всей боевитости Галка Рыбась против грома дите. По любым показателям отважная женщина, а как громыхнет – голову в песок прячет. Если в грозу одна дома – в ванной отсиживается. Заслышит раскаты и без памяти в укрытие. Свет и тот не включает. Вдруг по проводам молния хлестанет! Сжавшись в комок, посидит-посидит, приоткроет на палец дверь: закончилось, нет? Снова на задвижку запрется, если грохот продолжается.

Редкая трусиха грозового электричества. Тогда как спать одна на даче не боялась.

Ну, не совсем море по колено на предмет одиноких ночевок. С ружьем спит. Упросила мужа Борыску одностволку выделить. С огнестрельной подмогой спокойнее.

Надо сказать, любила оставаться на даче без всяких помех. Вечером так хорошо. Никому ничего не должна. Никто ничего не просит. На балкон выйдешь, и как на космическом корабле. Звезды вверху, земля внизу... Расправить бы крылья и полететь...

Над кроватью Борыска не разрешил одноствольный атрибут обороны повесить:

– Не казарма! – отрезал.

Спрятал в захоронку. Под крышей.

Выходишь на балкон, прыг на стол, руку просунул и – огонь!

В год описываемого случая Галка июнь без "огонь!" ночевала, отпускной июль без стрельбы по разбойничьим мишеням круглосуточно с дачи не вылезала, половину августа мирно провела, а потом нагрянуло "в ружье!"...

Как-то проводила своих, чай, не спеша, попила, посуду помыла, принялась ложе готовить. За день наломалась – навоз таскала, – руки-ноги отстегивались, в горизонтальное положение просились. Сопротивляться пожеланиям работников не стала. Вышла на балкон простынь вытряхнуть, дабы ни одна соринка поперек сна в бок не впилась.

И только намаявшиеся руки пошли вверх встряхнуть белоснежное полотно, как намаявшиеся ноги ослабли до ватности. Не по причине дневных нагрузок. Скосила глаза влево, а на соседнем участке мужик. В штормовке. Женским чутьем сразу уяснила: нежданно-незваный гость не с добрым намерением пожаловал. Поодаль еще один аналогичного содержания.

Первый второму отмашкой знак дал ("Командир!" – определила Галка), оба замерли, что суслики в степи. Только не свистят. Наоборот – не дышат. Специалисты оказались по маскировке. Стойку сделали, вроде неодушевленные предметы торчат из земли.

Да Галка уже раскусила: такие "предметы", дай волю, не пожалеют беззащитную женщину.

"Не зря баб на фронт не берут, – позже вспоминала, – вроде стою, не падаю, а коленки ты-ды-ды-ды. В бедрах ничего, а ниже ходуном ходит..."

Первая реакция была из разряда – спасайся, кто может. Рви к людям без оглядки!

Да с ногами, что дрожат-подкашиваются, далеко ли уйдешь? В два счета накроют и зададут жару.

"Ружье успею достать", – оценила свои физические возможности.

Превозмогая дрожь, вскарабкалась на стол ослабшими ногами.

"Куда она лезет?" – удивились мужики.

А "она" уже слазит.

С ружьем.

И пусть коленки вибрировать не перестали, увереннее на душе сделалось.

Что теперь запоете, ясны соколы? Смелые, шаг вперед!

Курок взвела, на главного ствол наводит. Грамотно, согласно боевой инструкции действует: первым делом ликвидируй командный пункт, обезглавь противника, посей в его рядах панику.

"И так захотелось пальнуть, – рассказывала позже. – Сил нет, как зачесался палец жимануть на курок".

Стреляла Галка раз в жизни, в первый год замужества. Заряд был с дымным порохом. Конфузно вышло. В банку трехлитровую с пятидесяти шагов всадила заряд, только осколки брызнули, но и сама слетела с катушек. Отдачей в сугроб кинуло, только валенки сверкнули.

Помня стрелковый опыт с падением, наведя ружье, соображала: "Выстрелю непременно брякнусь. И возьмут тепленькую".

Так обмозговывалось одна половина дилеммы "стрелять – не стрелять?" В случае личного оглушения бой заканчивался поражением. Тем более, следующий патрон находился на первом этаже, в тумбочке.

Вторая часть гамлетовских терзаний упиралась в жуткое "вдруг попаду?"

Желание пальнуть назло врагам было такое, что еле сдерживала палец на спусковом крючке. Но не для уничтожения незваных гостей. Логика чисто женская: и хочется стрельнуть, и убивать жалко.

Поверх налетчиков открывать огонь боялась по причине того самого закона подлости. Если баба в небо целит, как пить дать, кому-нибудь в сердце наповал угодит.

Такие мысли в голове мечутся из угла в угол. В конце концов Галка решает: полезут через забор, открываю стрельбу. А там уж как кривая вывезет.

Налетчик, которого на мушке держала, под решительным дулом без всяких дилемм попятился за яблоню, а потом ломанулся через малинник, хруст, как от медведя, пошел.

Галка глядь – второй тоже исчез.

"Ага, испугались, сволочи!" – опустила ружье.

Села в бессилии на табуретку. Опасность миновала, а ноги по инерции продолжают трястись. И сердце им в такт заячьим галопом наяривает.

Но постепенно успокоилось...

Взяла Галка простыню, можно, наконец, спать укладываться, взмахнула белоснежным полотном во второй раз за вечер и во второй раз замерла. Внизу, у Омки, у самой воды, утка крякнула, а выше, на обрывистом берегу, другая ей отвечает. Потом еще раз перекрякнулись.

Сроду утки в здешних угодьях переклички не устраивали.

"Окружают!" – снова затыдыдыкали в страхе коленки, сердце от стресса хватануло порцию адреналина и тоже сорвалось в бешеную скачку.

Не долго думая, Галка поставила табуретку на стол и полезла в захоронку, откуда ружье достала. Отверстие было чересчур скромных размеров. Да уж какое есть. Быстрей-быстрей, пока "утки" не налетели, протиснулась в него вместе с ружьем и руками-ногами. Табуретку, прежде чем бесследно скрыться под крышей, предусмотрительно отбросила.

Все – лежим, не дышим.

Дышать-то особо нет места, теснота, как в гробу. Но длинном. Вперед-назад можно ползком передвигаться, в остальных направлениях – никак. Зато попробуй найди в таком месте. Обняла ружье, уши в ночь нацелила. Как там "утки"? Окружают? Или в другие края "кормиться" наладились?

Вроде молчат...

Трусливая дрожь в коленках стала проходить. На смену – от холода началась. Ильин день миновал, погода на осень температуру повернула. Галка уже неделю верблюжьим одеялом на даче укрывалась. А тут один халатик из ситчика. Ружье душу зарядом на волка греет, тело – отнюдь. Наоборот, ствол холодит кожу.

Маялась так до рассвета. Глаз не сомкнула. Какой сон, когда и "утки" могут нагрянуть, и холодно так, что плакать хочется! А плакать – нарушать маскировку – нельзя...

С рассветом осмелела. Время татей миновало, можно из укрытия выбираться. Хоть чуток поспать перед работой.

Сунула голову на выход, а не пролазит.

"За ночь доски сели или голова распухла от бессонницы? – растерялась Галка. – Как же вчера мухой проскочила?"

И вспомнился рассказ матери, та на пожаре, когда дом родной горел, тяжеленный сундук с приданым вытащила. Который сдвинуть с места не могла в спокойное время.

"Как же я выйду?" – и так и сяк пытается протиснуть голову на волю.

Расширить отверстие путем ломания тоже не получается. Борыска на совесть дом сделал. И пространство узкое, не размахнуться что есть силы. Все же изловчилась, ударила прикладом по краю доски. Той хоть бы хны, а ружье не выдержало топорного обращения, бабахнуло. Курок, как был с вечера взведен на "уток", так и находился в боевой готовности.

Заряд с жутким грохотом просвистел над ухом. Галка упала, как при том памятном, первом в жизни выстреле. На этот раз вперед лицом нырнула. И так удачно, прямо в дырку. Голова проскочила, как маслом намазанная. Но в тазобедренном районе Галка застряла. Ненадолго. В затормозивший район, в мягкую его сферу, последовал удар острой боли. Ножевой. И еще один. Отчего с воем и так свободно, будто враз похудела на пару размеров, вывалилась наружу. Плечом в стол. Массировать ушибленное место было недосуг. Согнувшись в три погибели, как от пуль на передовой, нырнула в дом, дверь за собой захлопнула.

Из-под крыши летели осы. Заряд, предназначавшийся ворогам, угодил прямо в осиное гнездо. Но дроби на всю злючую семейку не хватило. Выжившие после обстрела особи ринулись в ответную атаку.

Заперлась от них в доме, села на кровать без простыни. И тут же вскочила от обострения осиной боли.

Дней пять потом сидеть не хотелось. "Я постою", – кокетливо отказывалась в автобусе.

– Уйди! – говорила Борыске, когда тот шутя замахивался шлепнуть пониже спины. – Не мог отверстие шире сделать!

– На одностволку, а не на двустволку рассчитывал! – смеялся муж. – А ты полезла...

– Ума нет – считай калека! – крутила пальцем у виска Галка.

И больше грома в тот садово-выгодный сезон боялась ночевать на даче одна.

ПОДАРОК ПОДРУЖАЙКЕ

Года не случалось, чтобы Галка Рыбась не поздравила стародавнюю подругу, вместе техникумовский хлеб ели, Валентину Воронову с днем рождения. Гуляли – дым коромыслом, огонь столбом. С песнеплясами и другим отрывом от будничного состояния.

На этот раз Галка не помышляла о гульках до упаду. С некоторых пор Валентина воцерковилась. Муж Анатолий нетвердый оказался по части алкогольного выпивания. Пока дети в сопливом возрасте произрастали, еще туда-сюда – время от времени вспрыскивал за воротничок. Позже регулярно стал на пробку натыкаться. И мужик-то не опойка какой-нибудь. Голова на плечах, и руки не в карманах. А тянет и тянет к горлышку. Уже и сам не прочь остановиться, да разошлись вороные под откос...

Главный центр соблазна – гаражный кооператив, где автолюбители большие любители запузырить. Атмосфера пропитана вопросом: не послать ли нам гонца за бутылочкой винца? И всегда с положительным ответом.

– Ну, ходи туда со мной! – огрызался Анатолий на ругань Валентины.

– Ты что, дите неразумное? Пасти тебя?

Однажды Галка с ними за грибами поехала. Чуть время к вечеру наладилось, Анатолий заегозил: "Хватит пни обнюхивать! Пора домой!"

– Знаю, где у тебя свербит! – Валентина ему. – Торопишься в гараж глыкнуть.

– Не надо шороха без пороха! – обиделся муж. – У тебя одно на уме!

– Это у тебя одно, как бы застаканить!

– Ну, поехали-поехали вместе!

– А давай! – Галка говорит.

Анатолий хотел прикинуться глухим на встречную инициативу, но Галка настояла.