Текст книги "Швейцария на полкровати (рассказы и повести)"

Автор книги: Сергей Прокопьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Там дед с девочкой идут.

– Какой дед?

– Инвалид на протезах.

Это уже теплее.

– С ним девочка Юлька.

Боже мой! Откуда? Как? Что случилось?

В изложении деда Петро события развивались следующим порядком.

Машина в тот период стояла на приколе, туда-сюда электричкой добирались. По возвращении домой дед Петро отпустил Юльку погулять перед подъездом, сам прилег.

– Уставши был, – объяснял дочери.

– Знаю твое "уставши"! Принял с мужичками на грудь, так и говори!

– Никак нет, расстреляй меня комар! – не сознался дед. – Очень притомился в электричке.

Отдохнувши после усталости, проснулся и запаниковал от чувства ответственности за данное поручение. Внучку в садик пора вести. У них заведующая – зверь, страх как не любит опозданий. С максимальной скоростью протезных ног выскочил во двор, схватил Юльку, которая возилась в песочнице. Елена сто раз повторила: "Смотрите, не опоздайте! Устала из-за вас замечания выслушивать. Неужели нельзя пораньше выходить!"

Примчались в садик, там закрыто.

Дед Петро поначалу перепугался: "Опять опоздали, расстреляй меня комар!" Потом успокоился, состояние детского дошкольного учреждения говорило само за себя – не работает. Ни тебе детских голосов, ни командных воспитательских. Беззвучная тишина.

"Карантин", – поставил диагноз ситуации.

В таком разе, решил, делать в городе нечего. Надо ехать на дачу, помогать Елене собирать клубнику. Как раз скоро электричка.

В пути делать нечего, Юлька принялась развлекать деда:

Наша Таня громко плачет,

Уронила в речку мячик!

Тише, Танечка, не плачь,

А то будешь там, где мяч.

– Где только гадостей набираешься? Мать услышит, задаст перца!

– Ванька Манякин в группе рассказал. А знаешь, что такое любовница?

– И че? – заинтересовался дед познаниями внучки в семейных передрягах.

– Когда у дяденьки есть жена, а он еще одну тетеньку любит.

– Тоже Ванька научил?

– Ага! – радостно подтвердила догадку Юлька. И дальше деда пытать. Секс, знаешь, что такое?

И, будучи уверенной в дремучести собеседника, сразу сообщает:

– Это когда дяденька с тетенькой ложатся в кровать и трахаются.

– Я твоему Ваньке уши оборву по самую задницу, когда карантин закончится. И ремнем отхожу. Не побоюсь воспитательниц и другое начальство! Куда они только смотрят?!

Короче, не скучают в дороге старый да малый. Ведут развлекательно-воспитательные беседы. И вдруг дед Петро, глянув в окошко вагонное, начал сомневаться во времени суток. Солнце должно задорно подниматься над лесами и полями, оно устало к горизонту жмется.

И спросить не у кого, в какую сторону светило путь держит: кроме пустых скамеек, в вагоне одна бабка находится со стервозным видом. Обратись к такой, обзовет при внучке алкашом, который день с ночью не соображает.

Прилип дед к окну, следит за движением солнца, куда оно наладилось? Под купол неба? Или за край земли?

И как ни хотел, дабы сбылось первое, как ни подгонял: "Ну, давай, иди вверх!" – расстояние между горячим шаром и горизонтом не увеличивалось, а наоборот...

– Дед, знаешь, что такое трахаются?

– Отстань ты, банный лист! Я запутался – утро или вечер сейчас?

– Какая разница?

Разницы деду Петру, неработающему пенсионеру, и Юльке, дошколятнице, не было никакой. Кабы не существенное обстоятельство: последняя вечерняя электричка до дач не доходит шесть километров.

"Заночуем в поселке, – постановил дед Петро, окончательно убедившись, что на дворе вечер, в ночь переходящий. – Где мы, разведчики, не пропадали".

Слишком хорошо разведчик подумал о поселковских. Те ненавидели дачников лютой ненавистью. Жили, горя не зная, многие годы. Сами по себе. Что хочу, то и ворочу. Вдруг полчища чужаков нагрянули.

Вокруг поселка до горизонта нарезали дачных участков. И закатилось тихое счастье. Машины снуют. Электрички толпами народ туда-сюда возят. Жизнь, как на вокзале.

Отсюда попытки деда упроситься на ночлег кончились плачевно. Даже наличие внучки не разжалобило аборигенов. А вокзальчик на ночь закрывался.

– Стрелять вас надо, куркулей! – заругался дед.

– Что такое куркуль? – спросила Юлька.

– Сволочь! И хватит вопросов, пошли к мамке!

Оно шесть километров пустяк для летнего времени. Не зимой в мороз. Правильно, если свои ноги, не протезы. И темнота сгущается. Как только солнышко, порядком подкузьмившее в этот день, зашло, сразу тучки набежали, весь небесный свет закрыли.

Дед, старый разведчик, не растерялся, принял единственно правильное решение – идти вдоль железной дороги. Рельсы блестят, путь указывают.

Юлька, внучка разведчика и дочь мамы-туристки, держится молодцом, не капризничает, наоборот, деда развлекает:

– Дед, знаешь, почему сначала видим молнию, а потом гром гремит? Ага, не знаешь! Потому, что у нас глаза впереди, а уши сзади.

Двигались они с такой скоростью, что пройденное расстояние увеличивалось в час по чайной ложке, соответственно – предстоящий путь уменьшался в таком же объеме. Протезы они ведь не родные ноги, сами не передвигаются, волочь надо.

Когда Елена, оповещенная ночным посетителем о путниках, бредущих из последних сил на дачу, прибежала к ним с ружьем на плече, картина имела следующую композицию. На Юльке висел до пят пиджак деда. Температура окружающей среды стояла на прохладной отметке. Дед в майке передвигался на четвереньках. Бодрости в протезах не осталось. Сам бы давно завалился где-нибудь под насыпью в кустах и спал бы до утра. Старому разведчику не привыкать. Но Юлька... Поэтому, вспоминая военное прошлое, сотни километров исползал в тылу врага, передвигался на четвереньках. Под майкой характерно оттопыривалось.

– Ты еще и пьешь! – заругалась Елена.

Поллитровку дед купил в поселке, когда отчаялся устроиться на ночлег.

– Смотри, – достал бутылку, – только, расстреляй меня комар, для поддержания сил, всего граммов семьдесят пять выпил. Не соображаю, думаешь, че ребенок на шее?

Соображал, отпил не больше названных граммов.

– Ты зачем потащился сюда? Че стряслось?

– Дак, думал утро, оно – вечер, садик закрыт...

– И Юльку в этом грязном платье в садик повел?

– Че грязное-то?..

– Мам-мам, а дед не знает, что такое секс!

– Она у тебя, Ленка, такая умная стала. Пора ремешком поучить по одному месту.

– Вас бы обоих ремешком пора!

– А меня за что? – закапризничала Юлька.

Елена не стала пояснять проект приговора, взяла дочь на руку, отца под руку, и пошла троица с ружьем на женском плече в сторону частной собственности, громко именуемой дачей.

ГОРСТЯМИ И КЛОПОДАВНО

Дед Петро справлял День Советской Армии. Давно уже в новейших святцах отсутствовал боевой праздник с таким названием, у деда, старого воина Красной Армии, он проходил исключительно под данной вывеской. И хотя на календаре красовалось 19 февраля, а не искомое 23-е, веселье было в разгаре.

Дед Петро сидел на полу с гармошкой в руках и пел: "По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед..." Продвигалась дивизия к месту кровопролитных боев за новую жизнь не торопясь. Только разойдется по пересеченной местности, как стоп, машина, слазь, шофер, не работает стартер! Причина, конечно, не в стартере – "что-то горло дырынчит, надо горло промочить". Благо, бегать далеко не надо, бутылка рядом стоит. Промочит певец голосовые связки, устранит вокальные помехи и по-новой растягивает меха "по долинам и по взгорьям".

В данном исполнении текст был каноническим, не подкопаешься. Тогда как в музыкальное сопровождение то и дело вкрадывалось вранье. Когда оно становилось вопиющим, дед Петро в сердцах отрывал пальцы от клавиатуры и возвращал песню на исходные позиции. К месту назначения – "Приморью" должен был добраться без помарок, дабы безошибочно взять "белой армии оплот".

Музыкально-боевые маневры происходили далеко за полночь, песня на колыбельную не тянула, дочь Елена маялась в соседней от музицирования комнате. Сказать отцу: "Заканчивай поход, пора спать!" – знала по опыту ничего не даст. А придумать, как по-другому прекратить продвижение войск, не могла.

...Родова у деда Петро была голосистой и певучей. В довоенные времена на свадьбе тетки как затянут на Бог знает сколько голосов "Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю", как поведут мелодию по душам односельчан, те про вино и закуску забудут. Будто околдуют Рыбаси, ничего не надо – пусть поют и поют... А дядька на баяне играет. Петро прилипнет к баянисту, глаз с его пальцев не спускает, и одно в голове: "Научусь так же, истинный Бог, научусь". А в будни приставал: "Дядя Андрей, научи!" Тот все откладывал...

В госпитале, очнувшись после ампутации ног, первым делом спросил:

– На баяне буду играть? Руки целы?

– Даже на рояле!

– Не, на баяне дядька обещал научить.

– Девок охмурять! – подмигнула медсестра.

– Не, песни играть! – застеснялся Петро.

– Будешь, солдатик. Обязательно будешь!

Но жизнь, расстреляй ее комар, понесла по кочкам только держись. Не до певучих черно-белых кнопок. Не раз сокрушался Петро: "Рано Гитлер, бисова кровь, войну открыл, ой рано. Не дал баян освоить. Сейчас бы жил не тужил..."

Приходилось инвалиду тужить. Всякое бывало. Одно время фотоделом подкармливался. Из аппаратуры фотокамера трофейная и ничего больше. А тогда не сейчас: щелк-щелк и без всяких проявителей-закрепителей огребай монету. Все в рукопашную. Денег на фотоувеличитель Петру где взять? Да и электричество до родной деревни еще не дошло. Как тот солдат, что из топора кашу варил, разведчик Петро одним фотоаппаратом обходился. При помощи системы зеркал, установленных в состыкованных трубах, солнечный свет залучал в темную комнату на самодельный увеличитель, с объективом от той же фотокамеры. Так печатал снимки со свадеб и других деревенских событий. И вздыхал. Будь в руках баян, королем бы жил, обрабатывая сельские праздники.

– Ничего, мы еще сыграем, – упрямо твердил. – Гармошку все одно освою.

Когда женился, супруга Настасья сразу в штыки встретила мечту о музыкальном будущем.

– Не дури, – злилась на упрямые мечты.

– Боишься, расстреляй меня комар, буду баб охмурять, – смеялся Петро, тогда совсем не дед.

Самое интересное, и, будучи в солидном возрасте, музыкальные мысли из головы не выкинул.

На шестьдесят пять лет дети подарили гармошку.

Радости было. Аж подпрыгивал на протезах.

– Эх, гармошечка-гармазеюшка! – гладил инструмент. – Долгожданная моя!

Пробовал на звук и светился, припадая щекой к мехам.

– От, золотенькие у меня детки! От, Леночка и Боречка! От, угодили папке!

Со шкодным лицом пел:

Растяну меха гармони!

Заглушу аккордеон

Третий день милашка гонит

И меня, и самогон!

"Растянуть меха" он мог, а вот "заглушить" кого-нибудь стройной музыкой – увы... Тем не менее весь вечер за столом не отпускал подарок от себя.

– Дай поставлю на шкаф, – говорила жена. – Че без толку держать. Не умеешь ведь!

– Не трожь, мамка!

Уже на следующий день "мамка" категорически потребовала в ее присутствии не музицировать.

– Мне твои упражнения-испражнения не нужны! Без них нервы истрепал за сорок с лишним лет! Умел бы, тогда другое дело. Не смеши людей!

– А как я научусь?

– Только не в моем присутствии. Без меня, хоть ложкой хлебай... А когда я дома, никаких пиликаний...

– Ты всегда дома!

Пришлось поставить гармонь на шкаф пыль собирать. Но самоучитель дед купил, теорию осваивать, листал и сам над собой смеялся: "Это, расстреляй меня комар, как девок по переписке целовать".

Лет пять стоял беззвучно инструмент на шкафу.

– Испортится без дела, – сокрушался дед Петро.

И только через полгода, после того как схоронил жену, достал "гармазеюшку".

Хотел в кружок записаться. Обзвонил все клубы и не нашел гармошечной студии.

– Ну, и дураки! – оценил ситуацию. – Сам научусь!

На кнопки клавиатуры наклеил кружочки с названиями звуков: до, ре, ми и так далее. Приступая к разучиванию песни, писал свою партитуру. К примеру: до2, ми3, соль1. Что означало в переводе на язык действий: до нажимать два раза, ми – три... Длительность звуков – целые, половинные, четвертные... не обозначались в оригинальной записи. По поводу этой составляющей музыки дед Петро полагался исключительно на слуховые данные.

"Че мне симфонии играть?"

Смастерил несколько пюпитров, дабы самодельные партии песен держать при разучивании перед глазами. Для игры на полу (без протезов, сидя на полу, очень удобно) – одна подставка для нот. В случае музицирования на диване другой пюпитр, за столом – третий. Основательно подготовился.

Разучивал песни, как сам говорил, "давя клопов", или – "клоподавно". Больше, чем на одну кнопку, сразу не нажимал.

Взялся за гармошку настырно. Играть, считал, так играть, а не мечтательные пузыри пускать. Без того уйма лет безмузыкально потеряно. Поэтому продыху инструменту не давал.

Первую песню выбрал "Во поле береза стояла".

– Ух, у нас в разведке один хорошо ее пел! Как затянет, бывало!

Действовал начинающий музыкант так. Усядется, скажем, на полу, пюпитр с партитурой поставит и поехали:

– Во поле бере...

Конечно, каждую клавишу прежде чем нажать, глазами найти надо. Мелодия и без того неспешная, у деда Петро вообще со скоростью черепахи движется. Через очки на носу посмотрит в партитуру, потом на меченые клавиши, дабы точно совместить одно с другим, извлекая песню из гармошки. На пути от партитуры до клавиатуры нередко происходили потери, и тогда вранье закрадывалось во вдохновенную игру.

– Деда, какую-то левизну играешь! – не могла промолчать внучка Юлька.

– Сам вижу! – психовал дед. – Молчала бы, соплюшка!

– Сам соплюх!

Пальцы у гармониста отнюдь не для виртуозных пассажей. Суставы узлами, подушечки шляпками болтов, так и норовили, кроме нужной, за компанию соседнюю пуговичку прихватить. То и дело инструмент блажил аккордом, не предусмотренным нотной грамотой. Случалось, на пути к цели палец за палец запнется, опять затык.

Дед не отчаивался от таких мелочей. Тем более, играл и пел одновременно. Вранье сопровождения покрывал вокальной партией.

– Во поле береза, – к примеру, бравенько сыграет и споет без помарок. Как результат – головокружение от успехов. Забудет, какого следующего "клопа давить". – Вот, расстреляй меня комар! – ругнется и по-новой. – Во поле...

А тут палец оступится, не на ту пуговку попадет.

– Ну, старый тупень! – автобиографично обзовет себя, но продолжает упорно гнуть свое. – Во поле береза...

– Когда она у тебя стоять будет? – не выдержит Елена.

– Ты лучше борщ не пересоли! – защитится музыкант. – Кричишь под руку. Сама вечно соли набуровишь, без самогонки в горло не лезет.

– Тебе лишь бы повод осамогониться найти! То не лезет – пересолила, то не лезет – другая холера!

– Во поле береза стояла, – удачно перейдет трудную часть гармонист, во поле...

И опять тормоз – не может отыскать, с какой клавиши продолжать "кудрявая"...

– На полу неудобно играть, – найдет выход из заминки, – некуда меха растягивать.

Начинает перемещаться на диван. С помощью Юльки установит диванный пюпитр.

– Ничего, – усядется поудобнее, – оно всегда морока в ученье, зато потом, как заиграю, все девки на гулянке мои. "Не забуду четверга, было девок до фига..."

Спел частушку а капелла, без гармошечной поддержки.

– Дед, а зачем тебе девки? – спросила Юлька.

– Любовь крутить!

– Старые любовью не занимаются, – Юлька заявляет, – у них импотенции нет.

– Юлька схлопочешь по губам! – выскочит из кухни Елена.

Дед, прикрывая внучку, громко заведет в который раз:

– Во поле береза стояла!

– Во поле кудрявая стояла, – помогает внучка, но быстрым ритмом собьет, не давая дойти до заветного "люли-люли".

– Юлька, не мешай!

– Дед, ты опять сегодня не заломаешь березу! А зачем ее ломать?

– Чтобы тебя прутиком выпороть! Может, старших начнешь уважать! Любовь они, видите ли, крутить не могут!

– Папа, прекращай! – снова прибежит из кухни Елена...

Так бился за музыкальное будущее наш гармонист.

К моменту действия сегодняшнего рассказа, когда дед Петро праздновал День Советской Армии, он уже прошел начальный этап ученичества. И, как всегда самоуверенно, считал, что победил гармонь. Клавиатура все еще была в кружочках, хотя гармонист уже свободно ориентировался в расположении клавиш. На гулянках после первой рюмки рвался поразить гостей исполнительским мастерством, хватался за инструмент. Не всегда Елене удавалось вовремя пресечь гармошечные порывы. За душу, что там говорить, музыка из-под пальцев деда Петро никого не брала. Если и развлекала гостей, исключительно как цирковая экзотика: древний дед гармошку на восьмом десятке освоил.

Как бы там ни было – мелодии наш герой научился "клоподавно" выводить. С поддержкой басами дело обстояло хуже. Правая рука с левой никак не могли спеться. Одна в лес, другая – по своим делам. Аккордами, как говорил дед Петро, "горстями", – вообще плохо получалось.

Это не смущало гармониста, играть он любил. Репертуар был не слишком богатый, но по одной песне на все случае жизни. "Заламывал березу", "искал Сулико", выпрашивал у мороза милость по отношению к себе и коню белогривому... Согласно тематике февральского праздника, растягивал меха "по долинам и по взгорьям...".

"Дивизию" на место боев вел с привалами, на которых прикладывался к бутылке и дремал, положив голову на гармошку.

В эти моменты Елена радовалась: "Кажется, успокоился". Однако вскоре опять "шли лихие эскадроны".

В одну из пауз дочь осторожно выглянула. Отец спал – спиной к стене, голова на мехах. Елена осторожно взяла бутылку, где оставалось граммов сто пятьдесят (на пару часов "похода дивизии"), на цыпочках унесла. Затем вышла на лестничную площадку, повернула рубильник, отключила электричество в квартире, для правдоподобности картины – погасила лампочку на площадке.

Вскоре дед Петро проснулся.

– Че темно-то, расстреляй меня комар? – обратился в ночь. – Лена, ты погасила?

Не дождавшись ответа, пошарил рукой вокруг себя. Играть и петь в темноте мог, но сугубо при наличии смягчителя "дырынчащего" горла. Коего не находил.

С трудом поднялся на протезы, щелкнул выключателем в комнате, затем – в коридоре. Повозился с замками, открыл входную дверь.

– Расстреляй меня комар, – проворчал, – и здесь нет. Сволочи! День Советской Армии, они свет вырубили! Сталина бы на вас!

– Лена, – обратился за сочувствием к дочери, – холодильник разморозится...

Долго ворчал, укладываясь на диван.

"Вот я умно сделала! – мысленно гладила себя по голове Елена. – Вот хитро придумала!"

А гармонисту в ту ночь приснился волшебный сон, в котором молодой Петро был одновременно в двух лицах: сидя на лавке, играл на баяне, да так играл, что пальцы в умопомрачительной скорости носились по клавиатуре, не давая спокойной жизни ни одной кнопке! и тут же на круге плясал с "гарными дивчинами". Ноги – свои родные ноженьки! – резвые да проворные заделывали такого гопака, что земля ходуном ходила!..

ПЫЛАЮЩИЕ ГОЛОВЁШКИ

Через год, как жена Настасья умерла, дед Петро надумал бабушку завести.

– Две головешки веселее тлеют, – сказал дочери.

Елена и сама за такой расклад. Трудно одной дом вести, когда Юлька маленькая, отец – инвалид. С бабушкой все легче будет.

Первая кандидатка в головешки через три дома жила. Не прочь была вместе с каким-нибудь старичком тлеть. И площадь для этого есть. Своя однокомнатная квартира. Завидная головешка. Пригласили ее на семейную гулянку. Дед Петро, приняв на грудь, бульдозером пошел на невесту. Вместо того чтобы салаты подкладывать, водочку подливать, комплименты расточать и другие кавалерские знаки внимания, он начал прихватывать за когда-то знатно выпуклые места и недвусмысленно намекать на активные интимные действия. Дескать, айда к тебе, че время терять! Бабулька больше, как тлеть вместе, ни о чем не мечтала, тут на нее пламя рукастое налетело.

– Мне свой за сорок лет надоел до чертиков этим шорканьем! – наотрез отказалась идти в предлагаемый костер. – Не хочу перед смертью новый грех на душу брать!

Дед Петро не стал принимать близко к сердцу от ворот поворот, тут же казашку Раю нашел. Маленькая, неказистая, она никаких претензий не выдвигала насчет телесных притязаний. Другое в данном женительном варианте но. Для Елены особенно. Своего жилья Рая не имела, зато родственников добрый аул. И не в далеких степях Казахстана, в Омске. В частном секторе. Мыться, стираться как наедут, Елена не знала, куда бежать. Табор. Одни в ванне плещутся, другие на пол в большой комнате рассядутся, как в юрте, чай пьют. Подрастающее поколение в огромном количестве во всех комнатах на ушах стоит. Одним словом, от этой головешки такой пожар

– Из-за них с Юлькой не могу позаниматься! – жаловалась Елена.

Отцу хоть в лоб, хоть по лбу. Казашка Рая нравилась вместе с родней.

– Дак, хорошо! Люди вокруг, весело.

– Какие люди? Содом! Хоть святых выноси!

На святых и вышла нестыковка.

Казашка Рая – мусульманка, тогда как дед Петро любовь к салу всосал с молоком матери. За пятьдесят лет осибирился основательно, на украинскую мову только в моменты сильнейшего душевного волнения мог сбиться, тогда как аппетит к национальному продукту морозы не высушили. Дня не проживет без него. Казашка Рая видеть сала не могла. Покрывалась аллергическими пятнами... Дед Петро решил, что поступиться национальным достижением ради любви – неподъемная цена. И затушил казахский пожар русским выражением: а идите вы все куда подальше.

Вступив на женительную тропу, остановиться не мог. Вскорости после казахского нашествия появилась Лида. Бабушка-старушка очень даже исключительная. Шестьдесят восемь лет от роду, ей и пятьдесят пять не дашь. Яблочко наливное, а не бабулька. Моторная, страшное дело. Все сериалы посмотреть успеет, заодно – и сготовить, и постирать. На что Елена проворная, не могла угнаться. Ростиком новая зазноба деда небольшенькая. "Полумерок я", – иронизировала на свои формы. А силы!.. Деда Петро хвать и подняла с пола на диван.

– Черт ты в юбке! – жених довольный хохочет.

Пользуясь костровой терминологией, можно сказать, со всех сторон замечательная подвернулась головешка. Дед Петро рядом с ней разгорелся в ладного парубка.

А Елене какая подмога! Нарадоваться не могла! Пока обухом по голове не заявил отец: "Буду жениться по всем правилам".

Пусть без фаты и галстука-бабочки, но с официальным ЗАГСовым штампом в паспорте. Мол, все должно как у людей, а не потаскушным методом. "Мы не подзаборные собаки! Я че, зря кровь на войне проливал?!"

От такой честности у Елены давление начало зайцем скакать, а мысли блохами.

Сошлись, называется, головешки веселее тлеть.

– Ну, а вдруг ты умрешь, квартира как? – пытается отцу втолковать.

– Че ты меня хоронишь?

– А вдруг она на развод подаст? Начнет жилплощадь оттяпывать.

– Надо верить людям!

– Ему говоришь стриженый, он – бритый! Живите на здоровье без всяких ЗАГСов!

– Мы не подзаборные собаки!

– Дались тебе эти собаки! Ты нас с Юлькой хочешь сделать подзаборными, без квартиры оставить!

Да деда разве переговоришь. Упертый! Во всех отношениях. К примеру, кто бы ему что ни делал – всегда плохо. Нередко до смешного доходит: не знаю как, но не так. Всю жизнь дед провел на позиции: лучше его никто "не сробит". Даже если сам не может, из шкуры вон лезет под руку с советами. Уверен на все сто: только с его мудрыми подсказками что-то путное может получиться. При этом ценными указаниями доводит исполнителя до истерики. Ведь топор тот держит не так, рубанок не эдак, кистью, как метлой, машет... Словом, одни безрукие и безголовые деда окружают.

По этой причине Борыска долго не хотел копать колодец на даче у Елены. Согласился с одним жесточайшим условием – отца близко не будет. Пусть безвылазно дома сидит.

– Если появится, – сказал сестре, – брошу все в ту же минуту к чертовой матери, и ноги моей больше не будет. Начнет из меня дурака делать!

Папин сынок, одним словом.

Как ни буйствовал дед Петро на ультиматум старшего чада, пришлось согласиться.

– Да будь свои ноги, расстреляй меня комар, просил бы я вас!

Через Елену надавал советов. Непременно стыки колец раствором скреплять. Последнее кольцо на две трети должно в воде быть... и т. д. Елена записала техническое задание на бумажку. Роспись только забыла взять.

– Знаю без наставлений! – отмахнулся Борыска. – Я выкопал одиннадцать колодцев, что мне его теория.

Копал отцу с помощью друга. Хорошо получилось, без перекосов.

– Неправильно! – принесся дед Петро на следующий день. – Неправильно! Я не так говорил!

– Вот же! – Елена предусмотрительно бумажку с техзаданием сохранила.

– Они не дошли до жилы.

– Ты сам просил последнее кольцо на две трети опустить!

– Нет, воды будет мало, надо углублять!

– У всех так.

– Потому и маются без воды!

Борыска отказался заниматься "мартышкиным трудом":

– Делать мне нечего из пустового в порожнее надрываться!

Мысль об углублении колодца глодала деда Петро всю зиму, в которую с бабушкой-невестой Лидой познакомился. Эту головешку надумал (зачем тратиться на работников) послать на исправление огрехов сына.

– Ты сама говорила, что чистила в деревне колодец. А здесь – тоже самое. Подкопаешь по кругу, чтобы кольца сели. Не боись!

– Я и не боюсь!

Дал дед Петро указания, бабушка-невеста опустилась в земное чрево.

– Петро, – сосед спрашивает, – ты что уже баб в колодце солить начал?

– Вас ведь, расстреляй меня комар, не допросишься.

Лида, согласно наказу, подкапывала по окружности кольца. Дед сверху заглядывал.

– Сделаем в лучшем варианте! – бабушка-невеста кричит.

Не получилось. Из-под кольца хлынула вода, пошел плывун.

– Ой! погибель моя! – заголосила головешка. – Господи, спаси-помоги!

– Че ты орешь! – утешил жених. – Сейчас пройдет!

Ошибся. Кольца заскрежетали, начали смещаться. Трагические звуки наверху было жутко слышать, а уж внутри колодца... Бабушка-невеста истошно завопила, накрыв голову руками.

– Хватайся за веревку! – закричала Елена. – Скорей!

Кольца пошли вбок, Лида мертвой хваткой вцепилась в веревку. Елена вырвала работницу наружу.

– Ой! смертушка чуть не пришла! – голосила та, поспешно переодеваясь в чистое.

– Вот и остановились! – глядя в колодец, сказал заказчик. – Смотри. Завтра можно продолжить.

Смотреть бабушка-невеста не стала. Поспешно развернулась на выход и запылила с дачи, куда глаза глядят.

На радость Елены плывун бесповоротно отпугнул головешку от совместного тления.

А Дед Петро, снова оставшись вакантным женихом, вздыхал:

– Хороша была, расстреляй меня комар, девка! – Ох, хороша! Трусливая только! С кем теперь колодец углублять? Ума не приложу...

КЛИЗМОЙ ПО ПРОФЕССИОНАЛИЗМУ

КВЕРХУ НОГАМИ

На дежурный вопрос: "Как жизнь?" – Дарья Жарый до 29 лет отвечала: "Кверх ногами". Хотя жизнь до этого срока была конечностями в нужную сторону.

Дарья происходила из роду-племени, кто не любит откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня. Что и схлестнуло в туристической Хургаде с Леонидом Шубиным. На второй египетский день сластена Дарья купила клубнику дело было в январе, когда в родном Омске зверствовали крещенские морозы, – и тут же начала поедать аппетитную ягоду.

– Вы что? – сделал большие глаза вышеназванный Леонид. – Она ведь немытая!

– А, – беспечно положила на язык клубничину дама, – здоровее буду!

– Это же Азия! Тут всякой заразы полным-полна коробка!..

– Девочки и мальчики, не сосите пальчики! В пальчиках микробики попадете в гробики!

– Вот-вот, только не надейтесь, что ваш прекрасный труп в пирамиде Хеопса разместят.

С пирамидами и вовсе хихикс вышел. Экзотику Дарья тоже норовила вперед батьки поглощать. Из автобуса в долине пирамид выскочила раньше всех. Пока Леонид галантно пропускал таких же нетерпеливых до седьмого чуда света попутчиков, Дарья уже прыгала на древнюю землю. А на ней корабль пустыни в одногорбом исполнении лежит в призывной позе – садись, мол, поехали. Рядом бедуин стоит, на башке арабский намоточный головной убор, в руке повод. Дарья обрадовалась, как же – первая оказалась в очереди на верблюжье катание, быстренько, пока конкуренты не расчухали, взгромоздилась на горбатый транспорт. Бедуин-погонщик отдал команду, и начался скоростной аттракцион.

Возликовало сердце у Дарьи. Это же вспоминать и плакать всю жизнь, как хорошо! Солнце, небо, пирамиды фараонских эпох, горячий ветер в лицо бьет, в ушах свистит...

На лошади за всю жизнь ни разу верхом не пришлось, а тут на верблюде скачет...

Бедуин рядом верной слугой, будто она шахиня или фараонша, чешет...

В это время Леонид тряс за грудки экскурсовода:

– Я тебя урою! Почему не остановил ее!

Дарья поняла подводную суть скачки, когда пирамиды остались за спиной, верблюд несся в чистую пустыню.

Позади раздались крики. Погоня из полицейского и Леонида требовала остановить "катание".

Корабль пустыни оказался пиратским. Ему бы череп и кости нарисовать, хотя бы на мешке, что под хвостом висел для сбора навоза – сырья по производству местного топлива.

Бедуин бросил на произвол судьбы сырье и верблюда, один почесал в Сахару.

– Я думала, верблюд – это сервис египетский, согласно путевкам! оправдывалась Дарья. – Езда, как в зоопарке на пони!

– Ага, прямиком в гарем! Продал бы тебя бедуин, и обслуживай кого прикажут! Мусульманам только подавай таких красоток!

Дарья была белолицей, пышногрудой, крутобедрой блондинкой. И не удручающе прямоугольной формы, если смотреть со спины. Талия без словаря читается, а потом резко переходит в фундаментальное основание женской фигуры. Султаны таких наложниц не для кордебалета держат.

– В гареме поди благодать! – хихикала Дарья. – Целый день рахат-лукум трескай, телевизор гляди. Телевизор там есть?

– К турку немытому попала бы прямо на диван!.. – пугал Леонид. – Был бы тебе телевизор с картинками! Все – лавочка закрывается, больше ни на шаг от меня! Беру шефство!

– Есть! – с энтузиазмом стала подшефной Дарья.

Неразлучно с той поры купались в Красном море, совершали прогулки на катере и проводили вечера в ресторане. Только от погружений с аквалангом Дарья отказалась бесповоротно. Сначала загорелась, тем паче Леонид галантно брал на себя расходы по подводным экскурсиям. Приступила к курсу обучения, предвкушая экзотику глубинных слоев Красного моря. Пока не увидела в кафе на пляже кусок изгрызенной ласты, что висел на стене.

– Акула, – простецким тоном объяснил Леонид.

– Да?! – округлились, как по циркулю, глаза Дарьи. – Нет, с аквалангом плавать не буду!

– Не надо паники! Акулы-людоеды здесь только теоретически. Ласту ножницами покромсали для хохмы.

– Раз в год и теория с зубами бывает. Зажует акула, а сына куда?

– На мужа! – успокоил Леонид.

– Ага, он со своим оффшорным бизнесом всю дорогу в разъездах.

– Придет срок, мы оффшорников прищучим! – Леонид, несмотря на молодой возраст, был неслабым начальником в налоговой полиции.