Текст книги "Рыбы у себя дома"

Автор книги: Сергей Кучеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Осетр – донная пресноводная рыба, столь же древняя и оригинальная, как ее сановитая родственница. Живет отдельными местными стадами, любит быстрое течение и глубину, но летом изредка заходит в мелководные озера и даже на разливы. Нерестится через четыре года. Брачный сезон – с конца мая до начала июля, на песчано-галечных косах, галечных россыпях и на перекатах, плодовитость – от 28 до 434, в среднем 105 тысяч икринок. Черных. Самые молодые из размножающихся – 8—10-летние, достигшие длины метр и веса 4–8 килограммов… Судите сами, какова разница в размерах между осетрами и калугами.

Растет осетр медленно: в 5-летнем возрасте хотя и набирает 75–80 сантиметров длины, но весит-то немного более 2 килограммов. Год от года подрастает в среднем на 8 сантиметров, а к 15 годам утяжеляется лишь до 12–15 килограммов. Три четверти века назад В. К. Солдатову удалось обмерить таких гигантов из осетрового племени: 288-сантиметровый потянул 152 килограмма, 258-сантиметровый – 86 кг. В том, что был длиною 2,5 метра, оказалось 60 кило, в 2-метровом – 35… Вникнешь в эту размерность и отметишь: что-то нет четкой закономерности в соотношении длины и веса. А все дело в том, что икрянки на 20–25 процентов тяжелее «пустых».

Главный современный дом осетров в Амуре – его низовья. В лимане их нет – там господствует калуга. По обильным промысловым уловам прошлых лет был установлен средний размер осетра из района Николаевска: 173 сантиметра – 37 килограммов, возраст – начало третьего десятка лет. Выше по Амуру осетры бывают в основном на нерестовых миграциях. В уловах здесь гораздо чаще оказываются неполовозрелые индивиды, и поэтому средние размеры руслового амурского осетра оказались мельче: около метра длины.

Кормится осетр в основном со дна и мелкотой: личинками ручейников и поденок, моллюсками, раками и небольшой рыбой. Зимует на глубине, причем активности не теряет. В море не выходит… А в остальном он – как младший брат калуги. И такова же его судьба – в ней много достойного печали и сожаления.

Промысел осетра запрещен уже давно, и даже лимитированный лов его не разрешается. Это должно бы привести к восстановлению его поголовья, да беда в том, что не получается: слишком сильно переловили этого красавца, эту гордость Амура когда-то наши отцы и деды.

Два злостных врага у осетра – браконьер с сетью или самоловной крючковой снастью и грязная вода. Зимой Амур покрыт сплошной ледяной броней, под которой вода теряет кислород. Чем ближе к устью, тем его меньше. А тут еще множество загрязнителей. Осетр же, как и калуга, любит и постоянно ищет чистые светлые струи.

Нижнеамурцы рассказывают: «Задыхающиеся подо льдом осетры в январе – феврале ошалело прут из Амура к устьям речек, несущих с гор чистую воду, забивают их. И здесь-то на них наваливаются с сетями… Даже просто с крючками…» Вот ведь какая несправедливость к одному из братьев наших меньших.

Но верю я, что вернем мы Амуру былые богатства. Одной строгой охраны и борьбы за чистоту воды мало – нужен еще хороший завод по разведению осетров. Безотлагательная необходимость в нем высказана уже давным-давно, и проект много лет как в деталях разработан. В чем же дело? Разве Амур хуже Волги, где таких заводов уже много, и дают они огромный биологический и хозяйственный эффект?

Ах, Амур-Амур, когда же у тебя появится добрый и всемогущий хозяин! Ведь позволяет же эта славная река в недалекой перспективе давать нам 20–25 тысяч центнеров калуги и 10–11 тысяч – осетра…

Амурские амуры

Их два вида – белый и черный: первый питается водными и затопленными наземными растениями, второй – исключительно ракушками. Красивы и стройны. Очень осторожны. Средние размеры – 60–70 сантиметров при весе 5–6 килограммов. Известны экземпляры в 20–30 килограммов. Теплолюбивы. Как активную растительноядную рыбу белого амура широко расселили в европейской части нашей страны. Средней Азии, Казахстане и за рубежом, где она спасает искусственные водоемы от зарастания.

Гуляют по широким амурским просторам красивые и сильные рыбы амуры. Белый и черный. Внешне они очень схожи, но первый как бы облачен в крупночешуйную кольчугу из надраенного до ослепительного блеска благородного металла, а у второго она будто мореная, старинно-темная, почти черная.

Есть у белого амура много общего с белым толстолобом: оба «южане», оба крупны и красивы, оба широколобы и сообразительны, оба чутки к спаду уровня воды и осторожны, оба признают лишь растительную пищу, и, наконец, оба удивительные мастера рыбьих плясок.

…В детстве мне приходилось бывать на рыбачьих тонях. И какую только рыбу не выцеживали тогда из Амура на моих глазах, и в каких баснословных количествах! Но не часто в неводах оказывался амур: обычно он уходит из западни, легко перепрыгивая через дорожки поплавков. Взметнется ракетой, сверкнет светло-золотистой чешуей и, описав плавную дугу до 5–6 метров, уйдет в свою стихию без брызг и всплесков. Но грандиозные пляски амуров мне все же видеть довелось, и помнятся они в таких свежих красках и звуках, словно только что были.

…На июньском подъеме воды зашло как-то в одно из просторных приамурских озер множество всякой рыбы, в том числе и наших белых амуров. То лето было полноводным, рыбы на широких разливах и в озерах плодились, росли, беззаботно нагуливались, готовясь к суровой зиме.

В середине августа уровень воды стабилизировался, а через несколько дней стал падать. Крупная рыба эшелонами двинулась в протоку, ведущую в недалекий Амур, но оказалась та дорога наглухо перекрытой от берега до берега заездком, хитроумно сработанным рыбаками из бревен, кольев, досок, плетня и сетей таким образом, чтоб в его щели уходила с водой только рыбья мелюзга и молодь.

И началась для рыб в отрезанном от Амура озере беда. Карась, чебак, коньки, косатки, пескари и прочая некрупная разнорыбица, посуетившись у загороди, нашла в ней хотя и просторные, но подозрительные дыры. Собирались у них, стояли, толкались. А вода уходила все быстрее и быстрее. И пошла в те дыры обеспокоенная разнорыбица. И попала в вентеря…

Крупные, умудренные опытом рыбы осторожно плавали под забором в поисках возможности уйти на свободу. Осторожно рыли было ил да песок, но то колья оказывались вбитыми слишком глубоко, то обнаруживалась вдоль загородки уложенная прочная сетка. А надежность заслона каждый день проверял водолаз. Медленно ходил он вдоль барьера в своем тяжелом скафандре, с бульканьем испуская густые клубы пузырей и взмучивая воду, и после него даже маленькие лазейки для прорыва осажденных на волю исчезали.

Сазаны, щуки, верхогляды, змееголовы, по своей извечной подозрительности и осторожности чуя неладное, в вентеря не шли. Но они искали в заборе низкие места и решили преодолеть их прыжками. И прыгали один за другим. Но не свободу обретали, а плен в натянутых по ту сторону преграды сетях.

Совсем не так вели себя белые амуры и толстолобы. Обнаружив глухую забойку в горле протоки, они благоразумно отходили и уплывали в неглубокую яму неподалеку. Табунились. От беспокойства не ели. В самом «низком» месте ямы, близко подступавшем к берегу, обособился большой косяк амуров, а подальше к разливам выстроились толстолобы.

…Охватили ту яму рыбаки неводищем вскоре после рассвета. Было тихо, огромной зеркальной чашей сияло озеро в зеленовато-буром окружении уже высвободившихся из воды, но еще не обсохших берегов, вскрикивали речные чайки, крачки и кулики, чертили небо поднявшиеся на крыло утиные выводки. На высокой лесистой релке басовито рявкали косули. Озерная гладь жила возникающими и расплывающимися кругами, всплесками… И в этот мир и покой природы грубо вторгались громкие озабоченные людские голоса, скрип весел, плеск раздвигаемой тяжелыми лодками воды. И чем ближе подходила просторная дуга неводных поплавков к брегу, тем больше становилось галдежа, а отсеченная от озера неводом вода бело вскипала.

Беспокойно запрыгали щуки и верхогляды, тяжело взметывались сазаны и черные амуры, неумело заплюхали и заворочались сомы. Испуганно метались стаи карасей и лещей, малолетних толстолобиков и сазанчиков, бестолково выскакивали чебаки, красноперы, коньки… С шумом оголился до «пояса» громадный желтощек, осветил всю эту сутолоку блеском своих широченных боков и погрузился в воду, оставив о себе короткой памятью крутую волну. Особняком держались толстолобы. Они, первыми почуяв беду, в поисках спасения обежали грозно надвигавшуюся крепкую сетяную стену, отошли от нее, постояли и, словно сговорившись, дружно ринулись на прорыв блокады. Стаями ринулись, стаями высоко взметывались над водою, неловко плюхаясь в нее хвостом. Но прыгали беспорядочно, даже бестолково, и потому немногие обретали временную свободу. В тесную мотню невода попадало их больше… А мотня та, быстро заполнившаяся всякой рыбой, уже тяжело волочилась по дну за крыльями невода, обозначая себя в озерном серебре темной рябью.

«Навалились!.. Прижимай подбору!.. Поднимай поплавки выше!.. Выше! – хрипел бригадир. – Вишь – сазан запрыгал, толпыга, счас амур пойдет!.. Сходитесь, не ели, что ли!..» И пошел амур. Пошел стеной, отчаянно и дружно. И потому помнится та картина без увядания.

Большие рыбы в крупной блестящей чешуе одна за другой легко выбрасывали свои удлиненно-вальковатые увесистые тела на метр-полтора над неводными поплавками и уходили в свой мир, освобожденный от неводного плена, но… запертый глухим забором забойки.

Рыбаки, для которых амур намного желаннее иной рыбы, засуетились, стали торопливо поднимать поплавочную подбору невода руками, веслами и шестами. Некоторые рыбы пружинисто ударялись о нее, другие преодолевали… Один, от многих прожитых лет побронзовевший, поболее чем метровый великан угодил самому крикливому рыбаку в голову, и тот оглушенно рухнул в воду, выпуская пузыри… Думалось тогда мне, что рыбий патриарх того рыбака специально выделил.

Люди зашумели пуще, засуетились больше, но обронили в суетливой панике поплавки. А амуры все прыгали и сверкали, и не было конца моему удивлению: сколько же их здесь скопилось! Как будто дружно и решительно ринулась в атаку на вражеские стены целая армия, и так много взлетало над водой отчаянных рыбин, и так густо напитался воздух брызгами, что заиграли в ней радуги, птицы испуганно шарахнулись к дальним берегам, а за плеском воды и человеческими криками уже ничего не было слышно…

И вдруг все странно стихло – молчало озеро, молчали люди, даже невод на берег не вытягивали. Но все еще слышал я и видел, как кипело амурами озеро, как сверкал ими радужный воздух и как все это слилось в ни на что не похожую пляску. Сейчас все то давнее тоже слышу и вижу – душой и сердцем.

Вот портрет белого амура, как говорится, в полный рост. Голова лобастая, серьезная, даже вроде бы угрюмая, с надменно сжатыми, как у важного сановника, губами. Но туловище как у хорошо тренированного атлета – великолепно сбитое, плотное и вместе с тем изящное. Спина зеленовато– или желтовато-серая, бока темно-золотистые, брюхо и глаза цвета полуденного солнца. По краю каждой броневой чешуи – она у разновозрастных особей размером от копейки до полтинника – темная полоска. А радужина глаз золотистая.

Эта рыба растительноядна, причем ее основной корм – трава. Всякая, даже такая относительно грубая, как хвощи, камыш, тростник, рогоз, вейник. В прудовых условиях этот травоед с удовольствием расправляется с сеном, овощами, отрубями, жмыхом, зерном. Ест также мелкую рыбешку, червей, насекомых или измельченное мясо.

У него мощные, сильно зазубренные глоточные зубы, через которые грубая пища попадает в длинный пищеварительный тракт мелко перетертой. А ест много, кормится подолгу и потому быстро растет. Почти всегда жирен! Чем теплее вода и больше кормов, тем быстрее нагуливает тело. В Амуре он способен достичь двухпудового веса, а в более теплых китайских реках известны и полуцентнеровые гиганты. Пятилетние на участке Амура от устья Сунгари до озера Болонь, где этой рыбы больше всего, подрастают до 50-сантиметровой длины и 2-килограммового веса, в Сырдарье же, где ее акклиматизировали, амуры к этому возрасту становятся в полтора раза длиннее и в 3–4 – тяжелее. А вот в водоемах жаркой Кубы растет наш герой просто стремительно: в прудах 3-килограммового веса достигает уже на третьем году жизни, а в теплых водохранилищах при электростанциях он и двухгодовалым уже тянет 10 килограммов.

Как выяснили хабаровские ихтиологи Э. И. Горбач и М. Л. Крыхтин, амур в нашей реке созревает и становится взрослым в основном в 8–9, не то в 10 лет, в среднеазиатских же водоемах – в 3–5, а на Кубе – даже в 2 года. Но тут нужно учитывать, что амур обитает на юге Дальнего Востока на пределе видового ареала, активен он здесь всего-то четыре месяца, а две трети года терпеливо переживает суровые холода, в том числе 4–5 месяцев подо льдом в глубоких ямах, зачастую при кислородном голодании. В Сырдарье, а особенно на Кубе, этим рыбам рай круглый год. Легче живется амурам, акклиматизированным и на Украине, в Поволжье, Предкавказье…

Но давайте все же уточним размеры нашего амурского амура. До пяти лет он подрастает в среднем по дециметру за год, потом же темпы роста уменьшаются вдвое. Зато вес после пяти лет увеличивается быстрее – округленно по килограмму за сезон. 10-летние имеют 67–75 сантиметров от кончика рыла до начала хвостового плавника при весе 6–7 килограммов. Тем метровым 12—14-килограммовым, которых мне посчастливилось держать в руках, оказывалось по 15–16 лет. А живет амур до 22–24 лет, возможно, и больше. Точнее – способен жить.

Эта рыба естественно немногочисленна, во всяком случае в Амуре. Будем судить по промысловым уловам: начиная с 40-х годов, более полутора тысяч центнеров ее здесь не брали, в то время как уловы сазана были в 10–15 раз больше. В давние 30—40-е годы, когда рыбаки гослова вылавливали до миллиона сазанов в год, амуров в сетях и неводах оказывалось лишь 50–60 тысяч штук. Иными словами – один амур на 20 сазанов.

И это – несмотря на высокую плодовитость амура: в среднем 800 тысяч икринок на самку. Но до промысловых размеров доживает 3–4 на миллион икринок – десятитысячные доли процента. Почему? Очевидно, потому, что все-таки в Амуре южной рыбе трудно живется и гибель икры да смертность молоди очень велики.

И скажем прямо: эту ценную рыбу здесь в свое время брали сверх меры и неразумно. Ловили круглый год, в том числе и в нерестовый период, безжалостно выгребали ее из зимовальных ям, в которых она концентрировалась плотно. Минимальная промысловая мера не соблюдалась, в 1953 году ее установили смехотворно малой – в 30 сантиметров. Теперь эту меру по настоянию Элеоноры Ивановны Горбач, посвятившей свою жизнь изучению белого амура, увеличили до 70 сантиметров – размеров продуктивных половозрастных самок, – но поздно увеличили: промысел запрещен с 1972 года. Рыбакам-любителям амура ловить тоже не разрешается, хотя поймать его можно лишь в сеть да неводом.

Теперь, изредка видя красоту и мощь амуров, я не только вспоминаю их давние пляски, но еще и думаю: такие дикие и осторожные рыбы, а вот заставил их человек жить рядом с собой, приручив и почти одомашнив. Поручил им важную работу – очищать от зарастания рыборазводные пруды, оросительные каналы, охладительные водоемы электростанций. Но прежде чем это стало возможным, «водяную корову», как иногда называют амура, несколько лет акклиматизировали за пределами Дальнего Востока. Завезти-то новую рыбу в другие места не трудно, вырастить из мальков взрослых особей – тоже, но надо еще добиться, чтобы новоселы размножались на новой родине. Однако все эти трудности были преодолены, советские ихтиологи сумели разработать методы массового разведения амура в западных водоемах страны. Теперь он там – ценная промысловая рыба и один из лучших объектов рыбоводства. А «по совместительству» еще и водный мелиоратор.

…Не успели пустить воду по Каракумскому каналу и соединенной с ним ирригационной сети, как стали они быстро и буйно зарастать: в теплой воде под жарким солнцем водные травы за сутки прибавляли до 10–15 сантиметров. И вскоре заросли эти каналы и арыки до такой степени, что почти перестала течь вода. Сколь мощную и хитроумную технику ни применяли в стараниях вырвать, выкосить, уничтожить джунгли водной растительности и тем спасти дорогие водоемы – не помогало. Травили зеленую напасть ядами – и безуспешно. А заселили белых амуров – эти подводные «сенокосилки» – и вскоре стали каналы чистыми и текучими. Если кто-то не поверит в такие выдающиеся способности рыбы, то пусть поразмыслит над реальным фактом: за сутки она съедает столько, сколько сама весит. И даже больше! А в крупном амуре 8—10, до 20, а то и 30 килограммов. Позднее даже в США, во Флориду, завезли этих рыб с той же целью – спасти задыхающиеся, умирающие водоемы.

Все это стало возможным, повторюсь, лишь потому, что советские ученые впервые в мировой практике удачно разрешили проблему акклиматизации белого амура. В чем тут была трудность? А в самом главном: не мог вдали от родных текучих рек акклиматизант размножаться, ибо от природы ему положено нереститься на быстром течении, обычно в местах слияния крупных рек, потоки которых намывают на дне песчано-каменистые косы и пороги. Икра выметывается и оплодотворяется в верхних слоях текучей воды обязательно при повышении ее уровня и температуре 20–24, а лучше 26–30 градусов. Чаще всего после ливневых дождей, взмучивающих воду, на худой конец – в затяжную морось.

Несутся пелагические икринки самосплавом, а тем временем в них быстро развивается жизнь: эмбрион, предличинка, личинка, малек… Последний непомерно головаст, В двухнедельном возрасте он уже умеет жить самостоятельно… А в стоячих прудах и озерах нет амуру условий для продления своего рода-племени, и отсутствует он даже в реках с тихим течением.

Но нашли все-таки ихтиологи способы побудить переселенных и прижившихся амуров к нересту. Отловленным производителям, созревшим для икромета, вводили гонадотропные гормоны, помещали их в специальные камеры, в которых искусственно создавали условия быстротекущих рек на подъеме уровня… А теперь личинок выращивают миллиардами штук и не только по рекам разводят, но и в пруды выпускают, за границу отправляют.

Однако амура вселяли также и в быстротекущие реки – Волгу, Кубань, Дунай и другие. И научился он в них нереститься без людской помощи. Теперь амур стал и важнейшим объектом прудового рыборазведения и рыболовства. Успешно заселили им множество водоемов Украины, Молдавии, Северного Кавказа, Средней Азии, Казахстана. В низовьях Волги он теперь как дома, в Сырдарье и Амударье… Государственную комплексно-целевую программу разведения растительноядных рыб назвали «Амур» с полным основанием.

На примере амура (а далее будут названы и другие наши рыбы) видно, как легко акклиматизируются в отдаленных районах представители амурской ихтиофауны. Интересно, а как ведут себя в Амуре «чужеводные» вселенцы?

Завезли сюда обскую стерлядь – и не прижилась она здесь, хотя, казалось бы, в своей Сибири эта рыба условиями обитания не избалована. И судак в Ханке что-то уж больно долго решал, остаться ли ему там на долгое житие или сгинуть. Я так думал: пусть осваивал бы судак то озеро, но не дай бог ему добраться да расплодиться в самом Амуре, потому что в нем и своих хищников сверх меры! Но вот уже более десяти лет все чаще ловят его в Уссури, а последнее время и в Амуре.

Вернемся же к белому амуру. Кормится он, как мы уже говорили, всякой зеленью. И потому, что так питается, а обличьем и многими повадками схож с сазаном, его старые рыбаки иногда так и называют: травяной сазан. И оттого-то ни мне, ни другим моим землякам-удильщикам даже и не мечталось подцепить на крючок эту рыбу с необыкновенно сочным и вкусным мясом.

Но довелось как-то познакомиться со старым пасечником, хозяйство которого угнездилось рядом с Амуром, и убедился я: рыбачье мастерство способно достичь такой виртуозности, что и белый амур на крючке оказывается.

Однажды возвращается с утренней зорьки тот пасечник, Аким Иванович, а в садке, привязанном за ворох удилищ и тяжело заброшенном за спину, вместе с разнорыбицей сверкает пара отличных амуров. Я удивился. «Сетчонкой балуетесь или вентерьком?» – спросил. А тот помолчал, похмыкал этак насмешливо да и отвечает: «Я не браконьерничаю… А настоящий рыбак и травяного сазана на крючок посадит. Не всегда, конечно, но все же… Так-то, милок… Чисти-ка лучше мой улов!»

Я чистил, а он, внимательно обследуя контрольный улей, просвещал меня. «Кода вода на разливах – и не моги удить амура: в жисть не пойдет… Ему тода всяких зеленей сколь хошь. А вот кода обмелеет река, как сичас, сильно, амурчик наш и заголодает. Ест, конечно, водяной мох и тальниковые корни у обрывов обсасывает. Но что это ему! Сильно затоскует по своему настоящему харчу. Вот тода и старайся его изловить… Я как рыбачу? Сначала обхожу улова и по калу – а он вроде бы как у гусей да уток – определяю, где амур отстаивается, межень терпеливо пережидает. А найду – начну прикармливать: свежего сенца разнотравного на бечевке аккуратно подброшу, нитяного моху наскребу с притопленных в протоке коряг да осторожно подсуну. Бывает, приваживаю распаренным зеленым горохом да молодой кукурузой, не то свежей фасолью… А потом ловлю. Прячу крючки во всякие мягкие травки и зерна гороховые, кукурузные да фасольные пробую… А лучше всего идет зеленый водяной мох… Нанижешь его на крючок, прихватишь ниткой… Хорошо еще на стрекозу: приделаешь ее тонкой проволочкой на щепку или ветку, положение живой смастеришь, а внутри крючок пропустишь… Правда, эту стрекозу не прочь схватить и сазан… Погоди, мил человек…» – И засуетился мой Аким Иванович со своим пасечным хозяйством.

Продолжил он за ухой. «Так вот, об той амуре-рыбице. Главное, скажу я тебе, не в наживке да приваде, а в осторожности. Если нет в тебе терпежу да выдержки. – и не моги изловить его, потому страсть как хитрый он, подозрительный и чуткий. Поплавок легонький, грузильце – дробинка, жилка тонкая, но прочная и зеленая, а крючок крепкий да острый. Следи, не сводя глаз, и не шевелись, ведь поклевку заметить трудно. Взял он эту наживу в рот, а поплавочек наклонился или прилег, и не зевай, дергай! А прошляпил секунду – и выплюнул амур твой крючок, почуял подвох – ищи дураков! Но, допустим, повезло тебе: подсек рыбу! А до садка еще далеко, потому как на крючке амур отчаяннее и сильнее сазана. Немало цеплял я их, а бывало, каждый второй или жилку рвал, или крючок разгибал да ломал… Зато изловишь этого красавца – и радуешься неделю, песни поешь. Сам собою гордишься. Так-то, мил человек».

Я пытался по полученному уроку ловить тех амуров, затаившись неподалеку от учителя. Он на моих глазах поймал, двух, меня же фарт ли не посетил или не хватила внимания, осторожности да умения. И далеко не всем их достало бы на моем месте. Тут нужен рыбацкий талант. Во всяком деле возможности совершенствования безграничны, и всякий труд способен возвыситься до степени искусства. Об этом я думал, когда увидел ужение белого амура пасечником Акимом Ивановичем. И не удивлюсь, если встречу столь же искусного рыбака, умеющего ловить удочкой близкого родственника нашего героя – амура черного, по-нанайски пуссули, который тоже игнорирует всякие наживки, всему предпочитая моллюсков – как в двустворчатых, так и в спирально закрученных раковинах… Просит, просит о себе уважительного слова черный амур, но ищу я человека, ловившего его удочкой. А были, слышал я, такие умельцы.

Так что же это за рыба – черный амур? Коротко я уже говорил: формой тела он похож на белого, но окрасом темен почти до черноты. В питании узко специализирован на ракушках.

В нашей реке известны великаны в 140 сантиметров и до 30 килограммов, в Китае – на дециметр и 5 килограммов больше. Родина амура – реки КНР, у нас же он встречается обычно лишь в самых теплых водах от Сунгари до Анюя, однако изредка попадается вплоть до устья. Летом жирует в неглубоких тихих реках и протоках, в половодье заходит в заливы и озера. Нерестится в июне и июле, когда вода сильно прогреется. И тоже – на течении при подъеме уровня воды мечет икру. И теми же сотнями тысяч икринок. Молодь развивается и растет так же, как и у белого амура. Да и темпы роста этой рыбы по годам примерно одинаковы.

Очень редок черный амур в Амуре, и радостен тот факт, что стали его выращивать в прудах на Украине, Северном Кавказе и Средней Азии.

Но почему все же так мало этой рыбы в Амуре? Ведь его белый родич тоже далеко не многочислен, а черного примерно в 150 раз меньше.

А еще более удивляет другое: основных-то кормов у пуссули в бассейне Амура, особенно в его южной части, очень много: до 70 видов и подвидов моллюсков, до нескольких сот штук на квадратный метр! Поля большой биологической продуктивности!

Может быть, черному амуру у нас не климат? Но и в теплой Янцзы, и в Хуанхэ его особо много тоже не бывает, хотя он и считается там промысловой рыбой.