Текст книги "Рыбы у себя дома"

Автор книги: Сергей Кучеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Такие глухие забойки я видывал в детстве и знаю, как много в них брали рыбы. Но знаю и сколь много ее гибло в пересыхающих и промерзающих озерах и протоках выше городьбы.

На правах нанайца старик рыбачил разрешенными небольшими ставными сетями, и мы вечером и утром любовались его уловом: добрые караси, пара 5-килограммовых сазанов, три толстолоба, хороший верхогляд, белый амур, сомы, косатки, монгольский краснопер. Я откровенно удивился: под Хабаровском теперь такие уловы не взять. Старик ответил: «Скоро и тут будет как там – город рядом, рыбак на рыбаке, гляди, как берега все затоптаны…» До нового города Амурска было полсотни километров, да разве ж это расстояние для лодки с «Вихрем»! До Комсомольска на 40 километров побольше, но рыбаки и оттуда доплывают до Болони за три часа!

Следующим днем мы минуем и Амурск, и Комсомольск. Напротив города юности вплотную подступивший к реке Сихотэ-Алинь вновь стиснул ее до километровой ширины, и стала она здесь глубокой, а течением быстрее почти в два раза. Но вскоре – напротив устья Горина – Амур взял свое, расширив главное русло до 6 километров. А всего через час – опять «труба», такая же узкая, такая же глубокая, такая же быстрая, как в горах Малого Хингана, но более длинная. И теперь Амуру течь по ней около полутора сот километров – до старого села Циммермановка, где он вырвется на широкую Нижнеамурскую низменность. Тоже сильно заболоченную, густо иссеченную протоками и озерами, из которых Большое Кизи и Удыль размером примерно с Болонь.

Озер от Хабаровска до устья Амура много. Мелких пойменных не счесть – их сотни тысяч. Но то и дело встречаются и обширные. Свыше 300 квадратных километров имеют четыре озера, тех же, которые с гектар или с два, – не пересчитать. В Нижнем Приамурье их общая площадь составляет около 15 тысяч квадратных километров.

Для рыб озера в летнюю пору – все равно что сочные луга для скота. Во время паводков на Амуре они наполняются и аккумулируют воду, на спаде уровня – питают реку. Мощный естественный регулятор стока. Жаль только, что преобладающее большинство озер мелки и потому при резких спадах воды обсыхают, а зимой промерзают. Однако, будучи заполненными, они приносят Амуру большую пользу: мелководье для нагула и нереста рыбы – «земля обетованная». Громадное значение озер еще и в том, что они систематически напитывают амурские воды зоо– и фитопланктоном и другим кормом для рыб и прочих гидробионтов.

Палатку поставили, развели костер, насторожили рыболовные снасти на большой, золотистой, за день прогревшейся косе, отделившей от струистой воды широкую тихую заводь. Недалеко за Циммермановкой. На крючок, наживленный черным червем, подцепился полуметровый калужонок, мы полюбовались им и отпустили. И, словно благодаря нас за великодушие, в заводи заворочались, забили хвостами две здоровенные калуги. Любят они спокойные темные глубины, но охотятся на мелководье.

От этого места пошли калужьи пажити, и чем ближе к устью реки, тем больше будет и калуги, и осетра. Но меньше станет аухи, черных амура и леща, а вскоре и их белых собратьев, монгольского краснопера, желтощека, верхогляда, толстолоба – вода здесь для них холодна. Не тот климат – все-таки уже почти 51 градус северной широты, а завтра будет за 54. Выше Хабаровска на полтысячи километров, а относительно Сунгарийского прогиба – еще на сотню больше. О суровости здешних мест свидетельствуют и сопки за амурскими берегами – они в темных, хмурых ельниках и лиственничниках. Моховых. С кедровым стлаником в подлеске.

И наконец в последний день стремительного бега мы посмотрели самые низовья Амура. Миновали Софийск, озеро Кизи, за которым уже Татарский пролив, – каких-нибудь 60 километров от нас! Богородское, Сусанино, Тахта, уже доступный для морских судов порт Маго, потом Николаевск. А там пошло широкое предустьевое пространство – длинная воронка с раструбом, само устье, которое непосредственно глазом не фиксируется, а далее – лиман, «незаконно» носящий свое название (это, по существу, часть пролива). Чем ближе к устью, тем шире Амур, все больше и больше в нем мелей и островков. Между конечными мысами Пронге и Табах – 16 километров. Простор! Дали в туманной дымке. Крутобокие берега. Свинцово-тяжелая вода… Но здесь так много мелей, что для судов обвеховано два фарватера. В северной стороне открывается студеное Охотское море, а до Сахалина рукой подать.

Мы проплыли громадину Амура в средний уровень воды. Но при обмелениях и наводнениях картина будет совершенно иной. Тогда Амур совсем не похож на тот, каким он бывает в нормальную воду, – ни при взгляде с высоты птичьего полета, ни из лодки. А реку надо знать во всех режимах водности, без этого нельзя составить даже приблизительного представления о ней как среде обитания рыб.

Сведения о поведении Амура в разные годы можно отыскать в подшивках газет. «Я давно живу в Хабаровске, но не припомню, чтобы так мелел Амур… Он до того стал мелким, что даже на моторной лодке плыть можно только по путевым створам: чуть в сторону – и на косе». «Наш Амур-батюшка вот уже несколько лет подряд год от года маловоднее… Создается впечатление, что он уже не будет так могуч и широк, каким был вечно… Просим привлечь внимание ученых, министерств и ведомств к проблеме обмеления Амура…»

Это – тревожные строки из газетных статей и писем 1978–1980 годов. Их, а еще больше разговоров тогда было много. Обмеление рек связывали с заполнением водохранилища Зейской ГЭС и считали чуть ли не фатально бесповоротным. Помню, этот вопрос серьезно обсуждался учеными осенью 1979 года, все лето которого вода в Амуре была ниже нулевой отметки; а в начале августа у Хабаровска зарегистрировали минус 120–130 сантиметров. Отдельные участки Амура стали несудоходными… Небывалое явление! Решили срочно готовить представительную научно-производственную конференцию: надо, мол, предпринимать меры…

А всего через 2–3 года рассуждения приняли противоположный характер. «В прошлом (1981) году вода как затопила пойму Амура у Хабаровска в середине года, да так и простояла на ней до осени… Почти три месяца уровень был выше отметки на 4 метра», – писал старожил Хабаровска. «Все залило! Все затопило! Не уцелело ни одного стога сена! Даже старые люди такой беды не припоминают, – сообщал корреспондент через три года, – с 19 мая (1984) до октября было море воды, а в сентябре ее уровень перевалил за шесть метров!»

Да, очень много воды было в реках с мая по октябрь 1984 года – все шесть месяцев! А наводнение в сентябре стало небывало катастрофическим: 6 метров с четвертью! Четыре недели выше 5 метров или около того! На пойме – 3-метровый слой воды! Река разлилась на десятки километров вширь!

Что же это с Амуром случилось? А ничего не случилось – он всегда таким неуравновешенным и был: то многоводен – то сух, редко когда в норме, если под этой нормой понимать оптимальную для людей водность. И вот почему такое.

Реки Амуро-Уссурийского края на 80 процентов питаются дождевыми водами, а наиболее «мокры» летне-осенние месяцы. Зимы в общем малоснежны, снег возгоняется и тает постепенно, и всего-то талые воды дают 8—10 процентов годового стока. Потому-то весенние половодья, столь обычные для европейских и сибирских рек, здесь невысоки и кратковременны. Даже щука, нетерпеливо ждущая их с зимы в полной готовности к икромету, отнереститься далеко не каждый год успевает.

А вот когда пройдут дожди – непременно быть паводкам. Продолжительность их и высота определяются характером летних муссонов. Если тучи стоят, проливаясь дождями, от Забайкалья до морского побережья, жди на Амуре грозных для человека стихийных бедствий. Особенно буйствует «батюшка» в дождливое лето ниже устья Зеи – на протяжении почти 2 тысяч километров.

В горах, где узкие истоки ключей и ручьев стремительно плещут по каменным глыбам и не обзавелись даже подобием поймы, уровень воды после дождей быстро поднимается, но вскоре приходит в норму.

А там, где реки, набрав силу, уже ревут, оповещая горы о своей мощи, наводнения куда грознее. Эти мощные потоки и в хорошую-то погоду требуют к себе уважительного отношения, а после ливней или мусонно-затяжного ненастья становятся необычайно бурными, выходят из русел, заполняя хорошо разработанную, хотя обычно неширокую, пойму.

Неукротимая сила несущейся воды размывает берега, с корнями вырывает вековые деревья, шутя разбрасывает старые заломы и нагромождает новые. Даже иные острова сносит, намывая взамен их другие. Уровень воды может за сутки подняться на метр-другой, не то и на 3 метра, а в горных теснинах без поймы – в два раза больше. Рев, грохот, неистовая пенисто-водоворотная кипень, огромные деревья в мутной взбесившейся воде, что соломинки…

Но ушли тучи, разъяснило, вода быстро скатывается, и реки смиряются.

А вот на степенно-больших низменных реках, куда в конечном счете собираются воды с обширной горной территории, картина движения вала иная. Обладая широченной придаточной системой с бесчисленными протоками, старицами, озерами, марями и торфяниками, такая река не позволяет уровню рваться вверх бесконтрольно, как бывает у горных рек. Но он поднимается неуклонно, долго, и в конечном итоге высоко поднимается, а после своего пика снижается опять-таки медленно и долго: 15–20 сантиметров в сутки, редко когда 30–40.

Амур в наводнение страшен. Затапливаются сенокосы, гибнет застогованное сено и скот, уничтожаются пашни, сносятся дома и мосты, размываются дороги. Бывает, спасение людей не обходится без помощи воинских подразделений и вертолетов… А как много тонет косуль, енотов, лисиц и других диких животных.

Влияние же наводнений на рыб совсем иное. В половодье они используют ранее недоступные пространства, воды густо насыщаются массой органического веществ? Для рыбы большая весенне-летняя вода – благо: резвись себе на просторе, нерестись, нагуливай тело. Кормов на обширных разливах – каких угодно и в полном достатке вода гораздо чище, чем в русле. Рыбаку в половодье нет удачи, а для рыбы это счастье. После многоводных лет ее поголовье многократно возрастает. Особенно когда уровень не прыгает, а спокойно высок и изменяется медленно.

А вот низководье для рыбы настоящая катастрофа: виды, откладывающие икру на растительность, не размножаются месяц, другой, бывает, и совсем нет им для этого условий. И пелагофилы, мечущие икру в толще прогретой воды на ее подъеме, тоже не нерестятся. Тогда у них бесцельно гибнут зрелые продукты размножения, а на следующий год не созревают к нужному сроку. К тому же рыбы не успевают накопить зимних запасов, и пережить полугодовое подледье для них – проблема. Несколько таких низководных сезонов – кстати, для рыбаков весьма добычливых, – и рыбы становится мало.

Но коль уж мы заговорили об отношении рыбы к высоте воды, нужно остановиться и на скорости изменения уровня. Скачки его вверх безопасны: водные обитатели им радуются и рвутся в заливы и протоки, смело выходя на полой, как на праздник.

Снижение же уровня для многих рыб всегда опасно, но когда оно происходит резко – беда неминуема. В первую очередь – для беспечного карася, в реку с тихих мелководий никогда не спешащего, во вторую – для всякой многочисленной «детворы», еще не знающей, как погибельно оказаться в отшнуровавшемся водоемчике.

Тут еще надо иметь в виду, что уход рыбы с разливов к рекам осенью природою как бы запрограммирован. Накопив в достатке жир и гликоген на всю зимовку, изрядно подросшая за лето, рыба привычно скатывается вместе со спокойно убывающей водой к надежной глуби. Крупные, зрелые – амуры, толстолобы, сазаны, верхогляды, лещи – в первых эшелонах, кто поменьше – те попозже. В последнюю очередь мальки. Не спешат лишь рекордсмены по живучести и неприхотливости – караси, ротаны, гольяны… И змееголовы.

Наблюдения за уровнем в Амуре ведутся с 1896 года Хабаровским водомерным постом. Графики водности почти за столетие позволяют делать любопытные выводы, искать какие-то закономерности, прогнозировать… Но прежде всего об упомянутом водомерном посте. Он прост в устройстве: монументальная свая с широким бетонным основанием, закрепленная на дне, а на ней – рейка-шкала с делениями. Отсчет ведется от реперной точки, зафиксированной в незыблемом положении раз и навсегда. И ведется он относительно условного нуля графика – плоскости, расположенной на полметра ниже самого низкого уровня.

«Но Хабаровск зимой, как правило, показывает минусовые отметки», – сразу же подметит внимательный читатель. Да, дает минусовые. И потому, что в 1895 году здесь нуль графика был выбран неудачно: гидрологи еще не знали, как сильно падает вода в Амуре зимой и каким «сухим» в иные лета он бывает.

Графики водности просто и наглядно являют собою сложнейшую, в определенной мере драматичную историю Амура за 90 последних лет.

Поскольку режим осадков у нас сильно различается по годам, очень заметно разнятся и уровни воды в реке. Дождливыми, а стало быть и многоводными, были периоды 1908–1916, 1928–1933, 1951–1954 годов. Промежутки между ними оказались маловодными, и последний из них пришелся на 1974–1979 годы. С 1980 года Амур во власти «мокрого» периода. А закономерность как в этих периодах, так и в колебаниях по годам, почти не просматривается, потому что проблематична она и в режиме осадков. Иные ученые, правда, усматривают некие циклы, якобы связанные с солнечной активностью, но очень уж сложны, непрямодейственны эти связи.

И потому-то гидрометеорологам очень трудно не ошибиться в прогнозах на месяц вперед, а тем более – на год. Ибо уровень воды в Амуре у того же Хабаровска, например, определится временем и количеством осадков в бассейнах Аргуни, Шилки, Зеи, Бурей, Сунгари, Уссури, Тунгуски, не считая Онона, Ингоды, Амазара, Архары, Виры, Биджана и прочих. Совпали дождивые периоды в них – формируется грозный вал воды, растянулись по всему сезону – колебания уровня глаже.

В общей, или усредненной, схеме на главных притоках Амура с весны по осень бывает 5–7 дождевых наводнений с резкими подъемами и спадами, учащающихся в июле – сентябре. Паводковые валы, смещаясь из этих притоков в Амур и сливаясь, подступают к Хабаровску двумя-тремя изрядно растянутыми большими горбами – так они смотрятся на графиках. При 2-метровом уровне вода выходит на самую низкую пойму, через 1,5 метра – заливает обширные пространства средней поймы, а когда около пяти – и высокая пойма оказывается под водой.

Наводнения бывают здесь почти ежегодно, но в «сухие» годы они кратковременны. Средние – при максимальных уровнях 450–550 сантиметров – за 90 лет зафиксированы 18 раз. Характер стихийных бедствий половодья за эти годы принимали 16 раз – когда уровень воды превышал 550 сантиметров. За 6-метровую отметку вода в Амуре у Хабаровска выходила восемь раз. А представьте себе слой воды в 6 метров – это же двухэтажный дом! Это же яроводье!

В графиках водности содержится богатейшая информация. Вот, например, самый низкий уровень водомерный пост Хабаровска отметил в 1921 году – минус 397 сантиметров. И в том же году был зафиксирован летний рекорд – минус 260. Высший летний паводок был в 1897 году – 642 сантиметра. Всего на 8 сантиметров ниже оказались максимальные уровни 1951 и 1959 годов; 625 сантиметров – отметки 1902 и 1984 годов.

А стояли эти паводки от 40 до 120 дней. В многоводном периоде 1951–1964 годов из 30 наводнений 10 были выше 5 метров. Зато с 1933 по 1943 год – 10 лет подряд! – Амур и его система оказались бедственно «сухими».

Но отметка 642 рекордна лишь за время с 1896 года. Гидрологи же установили, что пик наводнения 1872 года был выше на 80 сантиметров – 722! Представьте себе эту стихию! Как много тогда погибло зверей, сколько было человеческих трагедий! И сколько сел смыло начисто… Но вместе с тем какое тогда было приволье для рыбы!

Не менее грандиозные наводнения зафиксированы и в других местах Приамурья. В 1861 году вода у Благовещенска поднялась до 10-метровой отметки. Невиданно высокой она была в тот год на Уссури. Паводок 1872 года напрочь смыл много казачьих станиц, причем так смыл, что уже никто не помышлял об их восстановлении. А ведь места для станиц выбирались бугристые, вроде бы надежно высокие… Разве мог кто подумать, что Амур когда-нибудь и до них дотянется.

Наводнения более всего характерны для Среднего и Нижнего Амура, но к самым его низовьям они сглаживаются вследствие близости моря. Средней многолетней амплитудой колебания уровня в период открытой воды считается 3 метра у Благовещенска, 4–5 – в Малохинганской «трубе», 2,5 – у Хабаровска, 2 метра – под Софийском и один – ниже Тахты. В среднем раз в два года эта амплитуда возрастает двукратно. Максимальными размахами колебания уровня воды в Амуре принято считать:

10—12 метров в Малохинганской «трубе»,

8—10 – у Благовещенска и Хабаровска,

9 метров – у Софийска,

4,5 – у Тахты,

в Зее 6–8 метров,

в Селемдже и Бурее 5–6…

Но что же и как изменило в режиме этой реки водохранилище Зейской ГЭС? И что принесет в него Бурейская? На них уже много нареканий, а зря. Водохранилища летний уровень воды в реках снижают лишь в годы с повышенным и нормальным стоком. Не будь, к примеру, Зейской ГЭС, уровень наводнения 1984 года на Среднем и Нижнем Амуре мог оказаться выше на 40–50 сантиметров, и тогда непоправимых бед было бы в десятки раз больше.

А вот в маловодье водохранилища щедро подпитывают реку, не давая возможности опускаться уровню так катастрофически – теперь уже для рыб – низко, как нередко бывало в прежние годы. Особенно интенсивно оно поддерживает уровень зимой: раньше зейские воды у Хабаровска в ледовое время составляли всего 13 процентов стока, теперь же гораздо больше. У села Ленинского зимний уровень Зейская ГЭС подняла на метр-полтора, у Хабаровска – немного меньше. А это для зимовки рыбы благо неоценимое, особенно если учесть, что с плотины ГЭС идет насыщенная кислородом вода. 1200 кубометров в секунду. Угроза заморов рыбы теперь уже не столь велика. Вот если бы еще очистные сооружения всем промышленным и бытовым стокам…

…Когда вступит в строй Бурейская ГЭС, режим Амура будет еще ровнее: пики летних паводков сгладятся, «антипики» зимних и летних обмелений – тоже. В конечном итоге и рыбе станет лучше, и людям.

Амур весной нагревается быстро. Небольшой весенний паводок заливает низины почти ледяной водой: всего 1–2 градуса. Но на мелководье она быстро теплеет, и когда к первым числам мая вернется в берега, в ней уже 5–7 градусов. В районе Хабаровска вода в Амуре к 10 мая прогревается до десятка градусов, к 20-му – примерно до 15, а к концу месяца – до 18. Это – в среднюю воду, в паводковом же мае 1984 года высокие воды к 30 мая нагрелись всего до 14 градусов.

Самой теплой вода в Амуре бывает в конце июля – в среднем 22–24 градуса. До 26 нагревается она на течении и до 30–32 – на стоячих мелководьях. Таким образом, даже для самых требовательных к температуре рыб благоприятные нерестовые условия наступают не позже середины лета, а преобладающая их часть размножается в мае-июне.

Со второй половины августа, как правило, пасмурной и дождливой, вода во всех реках и озерах начинает остывать. В середине сентября уже почти никто не купается, к концу же месяца температура воды всего около 10–12 градусов. Уровень быстро снижается, и вся рыба скатывается к речным глубинам.

Ну а за период с мая по сентябрь средняя температура воды такова: на Верхнем Амуре – 15 градусов, у Благовещенска – 17, под Хабаровском – 19, за Комсомольском – 18. Более всего Амур прогревается от устья Сунгари до Болони: в июле – августе до 24–26 градусов. В такой воде и южным рыбам благодать.

Картина ледостава для Амура на всем его протяжении и для широких низовьев главных притоков сходна: сначала образуются забереги в стоячих мелководьях, однако днем первый стекольно-прозрачный тонкий ледок стаивает. Но утренники с каждым днем крепче, и вот уже дневное солнце с заберегами не справляется, – они быстро наступают и уже близ берега держат нетерпеливого махальщика (так у нас называют любителей зимнего блеснения с помощью короткого удилища, иначе махалки). А вскоре по всему еще текущему руслу пойдет шуга, непроточные водоемы замерзнут (на Верхнем Амуре – в середине октября, у Хабаровска – в начале ноября). Это, конечно, обобщенные сроки, после многоводных лет лед устанавливается на 10–15 дней позднее.

Забереги с каждым днем крепнут и теснят фарватер с обеих сторон, шуговой лед становится все крупнее и толще, и вот уже с громким шорохом несет и крутит большие льдины. Заторы, перемычки, скачки уровня до метра-полутора. К концу ноября застывают и Амур, и другие реки.

Период установления сплошного льда на Амуре длится от двух до шести недель, в среднем 2–3 декады. На горных реках этот процесс проходит быстрее и бурнее. Забереги растут рано, мороз сначала сковывает плесы, потом он штурмует и теснит перекаты, леденя их с каменистого дна. Их часто забивает шугой и салом то в одном месте, то в другом, и ледяная вода захлестывает пойму иной раз на глазах. Заторы пробивает, вода спадает, нередко оставляя после себя висячий лед. Иные бурные перекаты «дымятся» до середины декабря.

Уже ко времени образования заберегов и начала шугохода рыбы приготовились для долгой 5—6-месячной зимовки. Одни, укутавшись густой слизью, уснули в ямах, еле шевеля плавниками да жаберными крышками, другие просто потеряли бодрость, третьи – обычно хищники – все так же активны. А есть и такие, для которых лишь в подледье наступает настоящая, самая активная жизнь. Пресноводные лососи к ледоставу горные реки покидают, проходные – заканчивают ход, а тихоокеанская минога штурмует амурскую стремнину.

Лед поначалу за сутки «толстеет» на 2–3, до 4–6 сантиметров – в зависимости от морозов. Потом, когда толщина панциря перевалит за метр, он наращивается миллиметрами. К концу зимы мощность ледового покрытия – около полутора, а на севере бассейна – до двух метров. От медленного, но неуклонного снижения зимнего уровня лед сильно провисает, у пологих берегов он ложится на мели, у приглубых образует так называемые пустоледья.

А горные реки часто промерзают до дна, да еще стискиваются наледями, которые и подрусловым стоком наращиваются, и наступают с горных склонов, выжимающих грунтовые воды. В это время для рыбы здесь нет никакой жизни, и потому она такие участки загодя покидает. Лишь живучие гольяны, пробираясь в глубь меж камней, умудряются переждать, заснув и оцепенев, это бедствие, потому что подрусловой сток воды даже в насквозь промерзших реках имеется.

Талая весенняя вода поверх льда и водные забереги появляются в конце марта – начале апреля. Попозже зачернеют промоины в русле. Лед вспучивается, рыхлеет, начинаются его подвижки. Ледоход длится неделю-другую, затяжными веснами – до трех недель. На Амуре, как и на всех больших реках, он грандиозен. Очищаются реки обычно в третьей декаде апреля от Благовещенска до Комсомольска, в начале мая – на Верхнем Амуре и в его низовьях. Северные притоки вскрываются тоже в начале мая, а приморские – в первой декаде апреля.

Из-за малоснежных зим, как уже отмечалось, весенний паводок в бассейне Амура незначителен и недолог: 1,5–2, реже 3 метра на 7—10 дней. Но заторы льда, бывает, за несколько дней и даже несколько часов поднимают воду в Амуре на 3–4 метра. Максимальный уровень весеннего половодья у Хабаровска зафиксирован в 1915 году – 529 сантиметров. Вызван он был множественными заторами льда. Для людей это уже бедствие, но и рыбам от него мало хорошего: истомившись за зиму бескислородьем, они вместе с водой ошалело устремляются в протоки, заливы, озера. А падает уровень после этих заторных половодий до метра в сутки, и, естественно, много рыб не успевает избежать обсыхания.

Такой необычный гидрологический и температурный режим Амура обусловил своеобразную биологию и поведение его рыб. В большинстве рек Земли рыбы нерестятся главным образом весной, на долгом паводке вешних вод, а в Амуре – в начале лета, когда и вода прогреется и придут первые дождевые наводнения… Приноравливаясь к частым подъемам-спадам уровня, амурские рыбы вынуждены были выработать способность к порционному многоразовому нересту – чтоб не вся икра гибла, чтоб была возможность дать за лето хотя бы небольшой приплод… В связи с длительным периодом ледостава рыбья молодь должна очень быстро расти, дабы к своему первому суровому подледью хотя бы немного возмужать. А взрослые спешат как можно основательнее зажиреть… И еще: абсолютная плодовитость амурских рыб заметно выше, чем у их родичей из других бассейнов.

Итак, фауна речных рыб Приамурья оригинальна, богата и разнообразна. Здесь обитает большая группа выходцев из теплых стран Юго-Восточной Азии – белый и черный амуры, белый и черный лещи, толстолоб, желтощек, окунь ауха, кони – губарь и пестрый, косатки, мелкочешуйчатый желтопер, ротан-головешка, усатый голавль… А рядом с этими типичными «южанами», в прочих водоемах нашей страны не встречающимися (или до недавнего времени там не обитавшими), преспокойно живут такие закоренелые «сибиряки», как таймень, ленок, хариус, голец… Более того, зимой можно выловить настоящих «полярников» – сига или налима, – хорошо зная, что совсем неподалеку дремлют тропического происхождения змееголов и косатка-крошка.

С какой точки зрения на мир амурских рыб ни посмотри – повсюду удивительное. Рядом с множеством эволюционно молодых, процветающих нынче видов живут такие реликты древней ихтиофауны, как калуга, амурский осетр, проходная и ручьевая миноги, амурский жерех, пескарь и сом Солдатова, горчак-синявка. Примерно каждый второй амурский вид рыбы эндемичен, то есть в ихтиологических списках Советского Союза значится лишь для бассейна Амура. Здесь и типичные обитатели шумных холодных горных рек, и те, кто не любит ни их, ни покоя стоячих и медленно текущих рек, а облюбовали умеренные во всех отношениях потоки предгорий, и приверженцы озер. Есть и такие, что по сезонам года меняют неспокойные и тесные горные реки, речки и ключи на степенный простор Амура и крупных водоемов его низовий.

И, наконец, особая группа рыб. Летом и осенью в Амур огромными стадами заходят тихоокеанские проходные лососи – кета, сима и горбуша. Они поднимаются на сотни и тысячи километров вверх по течению, чтобы оставить потомство и погибнуть. А немного позже идет из моря минога.

Многие ученые рассматривают амурскую ихтиофауну как в известной степени реликтовую – остаточную от той, что в древности господствовала на большой части Северного полушария. После сурового ледникового похолодания эти рыбы вымерли на громадных пространствах Сибири, но многим из них удалось сохраниться в тех районах Амурского бассейна, до которых ледники не дошли. Потому-то в нем и сейчас обитают представители давно минувших геологических эпох, в то же время остались здесь жить и оказавшиеся устойчивыми к похолоданию рыбы, которые теперь обитают на значительной части северной половины Евразии. А позднее в горных реках освоились некоторые представители полярной фауны. И все перемешалось. Уживаются в бассейне одной реки, хотя и в разных биотопах.

Есть у рыб Амура и другие особенности. Например, обилие бентофагов – это которые находят свой главный корм на дне водоемов. Их здесь 26 – в 3–4 раза больше, чем в других реках нашей страны.

Типичные или частичные бентофаги Амура – черный лещ, кони, сазан, черный амур, косатки, вьюны, пескари, пескоройки-миноги. И всем «харча» хватает.

Бентофаги – рыбы мирные. Растительноядными видами Амур тоже богаче любой другой реки или озера нашей страны. Но вместе с ними в, Амуре слишком уж много хищных рыб – почти треть его ихтиофауны. Да каких хищников! Таймень, ленок и сиг; щука, сомы и налим; змееголов, желтощек, верхогляд, ауха, «красноперки»… Калуга… Не обременительно ли это для мирной рыбы? Особенно если помнить, что и многие нехищные виды при удобном случае совсем не прочь заглотить малька. И сазан небезгрешен. Даже тихоня карась! Крупный, конечно. А икру почти все жрут.

О хищниках стоит поговорить. Начать с того, что не только в водах Приамурья, но и в его лесах наблюдается редкое для Евразии обилие хищников: каждый четвертый вид. От тигра и бурого медведя до горностая и ласки. В значительной степени из-за плотоядных зверей все меньше и меньше достается охотникам косули, кабана, изюбра, лося… Нечто подобное демонстрирует нам и ихтиофауна.

Предвижу возражения: хищников, в том числе и подводных, считают санитарами и селекционерами, оздоравливающими популяции своих жертв! Да, считали. Но период идеализации хищников прошел. Теперь, наверное, уже все поняли, что «биологический пацифизм» не согласуется с задачами охраны всего животного мира, с проблемами повышения продуктивности биоценозов и с законными интересами как охотников, так и рыболовов. Теперь трезво мыслящие зоологи провозгласили, что хищники чрезмерно активно сдерживают численность своих жертв, ибо вместе с незначительным числом больных и недоразвитых поедают массу вполне здоровых, и потому поголовье плотоядных необходимо сдерживать на весьма невысоком уровне, при котором им придется удовлетворять свой аппетит в основном за счет неполноценных животных – больных, недоразвитых, увечных.

Полную аналогию между взаимоотношениями по системе хищник – жертва в лесах и водоемах проводить нельзя, конечно. Нельзя потому, что многие хищные рыбы Амура дороги и промысловику, и любителю. «Волков» в реке нет. Возьмите калугу. Тайменя и ленка, желтощека и верхогляда. Они стоят доброго нашего внимания.

Но вместе с тем нельзя всерьез считаться с воплями неграмотных «природолюбов» о том, что, мол, слишком много махальщики ловят щуки и оттого-де ее почти не стало. Пусть ловят! Особенно крупную! На здоровье! И, осторожно выражаясь, не во вред рыбам Амура ловят. И потому пусть ловят, что, во-первых, щука плодовита, растет и созревает быстро, и ее в Амуре истребить просто невозможно: достаточно двух-трех многоводных весен, как ее полчища удесятеряются; во-вторых – в питании этой хищницы большое значение занимает молодь карася, сазана, толстолоба и других милых нашему сердцу рыб; и в-третьих – когда меньше щуки – больше других, более ценных для нас хищников. Но все же молодь и щуки нужно оберегать. А активно ловить взрослых вовсе не означает – уничтожать.

Помнится, в конце 70-х – начале 80-х годов в газетах печатались статьи и заметки с гневными нападками на махальщиков – извели-де щуку! Да, ее тогда стало действительно мало. Но ведь какими маловодными были 1974–1979 годы! Фитофилы, в том числе и щука, почти не нерестились. А простояла вода на травяных поймах четыре весенне-летних сезона подряд, и опять эту щуку знай лови…