Текст книги "Это моя собака (Пять повестей для детей)"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Эй ты, поди прочь! Тебе не достанется моя кость!

– Жадность и грубость не украшают даже собак, – медленным хриплым басом ответили мне из-за забора.

Ну, нахал! Вот я сейчас задам тебе трепку! Я проскочил стрелой сквозь кусты – и остолбенел.

По ту сторону нашей изгороди сидел огромный страшный пес. Черный, худой, весь в репейниках. На месте левого глаза у него... ничего не было. А правый смотрел на меня так, что я почему-то, независимо от собственного желания, встал на задние лапы.

– Отличное пузо!.. – насмешливо сказал черный пес. – Ты каждый день набиваешь его до самого горла?

Я не люблю, когда со мной разговаривают подобным тоном, а потому сразу же привел себя в порядок, то есть встална четыре лапы и сказал небрежно:

– Очень возможно... Набиваю. Три раза, а то и четыре в день.

Пес отвернулся, лег, устало положил свою большую голову на передние лапы и закрыл свой единственный глаз.

Нехорошо стало у меня на душе: уж очень скверный был у него вид.

– Послушай, – спросил я, – ты болен?

– Нет, – ответил он.

– Я чем-нибудь могу тебе помочь?

– Ничем, – ответил он. – На свете есть толькоодна собака, которая умеет делиться... И то потому, что у самой не густо.

– Чего не густо? – не понял я.

– Еды! – вздохнул он. – Тебе не понять этого, песик, но я уже три дня ничего не ел.

"Идиот! – Это я про себя. – Стоял и хвастал набитым пузом перед голодным братом. Стыд-то какой! "

Я снова проскочил сквозь кусты, схватил свою кость и притащил ее к изгороди.

Как он в нее вцепился! Даже затрясся с головы до пят! И грыз ее, грыз, пока не съел всю!

Я сбегал на кухню, с несчастным видом стал перед тетей Грушей на задние лапы, получил холодную котлету и принес ееодноглазому. Он проглотил ее, как я – муху.

– Еще хочешь? – спросил я.

– Что за вопрос? – ответил он уже веселее.

Я снова сбегал на кухню, впервые в жизни, как в тумане, украл батон. С ним одноглазый тоже расправился очень быстро и посмотрел на меня вопросительно.

– Пока все, – смущенно сказал я. – Извини, Приходи завтра. Я попытаюсь добыть чего-нибудь посытней.

– Приду, – сказал он. – Ты хороший парень. Извини и ты меня. Я тебе нагрубил: пустое брюхо портит характер...

Мы еще постояли молча. Мне было очень жаль с ним расставаться.

– Послушай, – вдруг спросил он, – а как у тебя хозяева... ничего?

Вот чудак! Я тут же рассказал, как я прекрасно живу. Какие у меня замечательные хозяева, как они меня любят, балуют и прощают все мои номера.

Пес внимательно слушал меня, потом сказал, опустив голову:

– Все это когда-то было и у меня, братец... А теперь вот хожу и побираюсь...

Комок застрял у меня в глотке. А черный песпродолжал:

– Такие дела, песик. В нашей собачьей жизни все может случиться. И если вдруг с тобой стрясется беда – ищи меня на задних дворах и помойках. Иногда вечерами я прихожу в желтый домик на горе, там живет старик и лошадь. Прощай, друг.

Напрасные ожидания

2 июля. Утром, едва проснувшись, я кинулся к месту, гдевстретил вчера одноглазого пса. Я расстроился – среди собак у меня еще никогда не было друзей, а он сказал мне: "Прощай, друг".

Потом тетя Груша позвала меня завтракать. Безо всякого аппетита я съел овсяную кашу. Потом с большим удовольствием принялся было, за кости, но сдержался. Вседо одной снес к забору и сложил кучкой на видном месте. Пусть одноглазый не думает, что насвете есть только одна собака, которая умеет делиться. Немного силы воли – и можно отказаться даже от колбасы.

Во сне и наяву

7 июля. Мой одноглазый друг так и не пришел. Хуже того, две сардельки, пирог с рисом, хлеб, сыр, картофельная котлета с грибами, которую я принес с таким трудом, – все растащили вороны. Я лаял на них, пока совсем не потерял голос. Но какой толк? Эти нахалки сидели на деревьях и, склонив головы, преспокойно слушали, как я надсаживаю горло.

Почему мой новый друг, измученный, грязный, в репейниках, ничего не ел три дня? Что у негоза хозяева, если у них собака в таком виде слоняется под чужими заборами?

Потом я подумал: почему он не сказал мне сразу, на какой даче живет?

И вдруг я понял страшную правду. Мой друг – бездомный пес. Его бросили хозяева, когда уезжали с дачи. Этот старик, который живет в желтом домике на горе, говорил нам с Витей о нем: "Бесхозныегоремыки! "

Я долго лежал в траве, а горькие мысли не давалимне покоя.

В конце концов, я решил сам отыскать и выручить друга.

Первым делом я, конечно, приведу его к нам. Мама-Маша, как только его увидит, сразу же скажет: "Господи, до какого состояния довели бедную собачку! " Она его накормит из моей миски и выстрижет ножницами репейники. Витя и Пал Палыч построят для неготеплую собачью будку. Тетя Груша, конечно, сперва будет ворчать: "Вотеще, не хватало тут дармоедов! " Но потом она, как всегда, успокоится и позволит ему остаться, потому что она добрая и, кроме того, зимой боится оставаться одна дома.

Так я решил – а завтра начну действовать.

Новое знакомство

11 июля. Вчера я удрал на улицу ипознакомился с Ватутькой. Она простая деревенская дворняжка, зато как хорошо знает жизнь! Я рад, что у меня сразу же хватило ума не задирать перед нею нос. И я получил много ценных сведений.

Одноглазого лично она не знает, но боится до смерти. Мне связываться с ним не советовала – говорит, наживешь горя. Иначе как Черным Дьяволом его никто не называет. Прошлой зимой он унес у них со двора красного петуха. Весь поселок гонялся за ним с вилами.

– Поймали? – испугался я.

Ватутька сделала вид, будто не услышала мой глупый вопрос:

– Он спрятался у старика... одного доброго старика...

– У старика, который живет в желтом домике на горе? – сразу же догадался я.

– Откуда ты взял? – подозрительно спросила она.

"Откуда?! Я-то сразу понял, кто этот добрый старик".

– А ты сама-то, ты никому не болтала об этом? – спохватился я.

Ватутька фыркнула и задрала хвост.

– Собаки друг друга не выдают и зря языком неболтают. Запомни это! Помолчала, а потом добавила презрительно: – Дачник!

На этом разговор наш оборвался. Хозяйка бросила Ватутьке кость. Отвернувшись, она принялась за нее так усердно, как будто меня на свете и вовсе не было. Я обиделся и ушел.

– Где ты был? – спросил меня Витя.

Я поджал хвост.

– На улицу повадился, шляться, – сказала тетя Груша. – Ты не вели ему, Витя. Замыкай калитку. Пес он глупый, а настырный, раздерут его наши собаки.

Витя надел мне ошейник и пригрозил:

– Будешь убегать – привяжу на веревочку!

Я залез под крыльцо совсем расстроенный: как жемне теперь искать друга?

Гостья

13 июля. Ночью где-то далеко выла собака. Голос мне показался знакомым. А что, если это был Черный Дьявол и у него опять какое-нибудь несчастье?..

Гостеприимство

14 июля. Вчера приходила Ватутька. Наверное, мириться. Сперва мы поговорили через изгородь. Но Мама-Маша сказала:

– Пригласи гостью в дом.

А Пал Палыч сказал:

– Ого! Наш пес обзавелся приятельницей!

Ватутьку впустили через калитку.

Мы обегали весь наш участок, потом играли вместе с Витей – он бросал нам мяч и палки.

– Прекрасная псина – похвалил ее Пал Палыч. – Дворняжки вообще сообразительный народ.

– Очень изящная собачка, – сказала Мама-Маша. – Легкая, быстрая. И смотрите: какой хвост!

Хвост у Ватутьки действительно очень хорош – раза два заворачивается колесом.

Когда Ватутька уходила, я ее спросил: нет ли новостей про одноглазого?

– Всю ночь выл и не давал спать, – сказала она.

Вот! Значит, я был прав. Сегодня ночью непременно убегу его искать.

Первый блин – комом

18 июля. Если вы никуда не ходили ночью – и не ходите. Под каждым кустом неизвестно что. В траве что-то шуршит. На деревьях – таится. Все время падаешь в ямы и из темноты что-нибудь сваливается.

Я шел, приседая от страха, и меня занесло неизвестно куда. Как мне удалось добраться до желтогодомика на горе – не могу объяснить. К счастью, изгородь была дырявая. По запаху нашел в сарае лошадь. Заглянул: удивительное дело, она спала стоя!

Возле террасы увидел кроличью клетку. Приставил нос к решетке: аромат жуть! Я чихнул. Кролики сразу все проснулись, шарахнулись в угол и залезли друг на друга. Странные животные: уши, как у ослов, усы, как у кошек, носами беспрерывно дергают.

Вдруг кто-то громко и жадно дохнул мне в загривок. Я шарахнулся не хуже кроликов и забился под террасу. Конечно, там были куры. Они сразу устроили такой скандал, что я вылетел пулей.

ПО двору шел старик с фонарем.

– А-а! Кого я вижу! Знакомое лицо, вот не ожидал!.. Культурная собачка, а занялась нехорошим делом...

Он взял меня за шиворот, принес в дом.

Я сел и повесил голову: дожил, завора приняли! Теперь пойди докажи свои благородные цели.

– На-кось, песик, перекуси, – поманил меня старик. И под самый нос сунул баранью кость.

Какой прекрасный запах шел от нее! Я уж было разинул рот, но тут же захлопнул.

– Не берешь? – удивился он. – Не голоден? А зачем в курятник полез?

Что мог яему ответить?

Я опрокинулся на спину и поднял вверх все четыре лапы. И состроил такую невинную морду, что даже сейчас вспомнить противно.

– Ага, стыдно! – обрадовался старик. – Стало быть, не курочкой интересовался. Скорей всего, что-то у тебя стряслось. Ну да ладно. Утро вечера мудренее. А пока, брат, извиняй, запру я тебя в сарайчик.

В сарайчике возле конюшни было темно и пахло мышами. За стеной отфыркивалась лошадь. Я лег возле самой двери и решил: как только старик ее откроет, я прошмыгну у него между ног.

Сколько я пролежал – не помню. Вдруг – бум-трах, бум-трах-тарарах забарабанил кто-то в стенку. Все кругом затрещало, заходило и рухнуло. Меня треснуло доской по голове, и я пулей вылетел в темноту.

Как я попал домой – не помню. Одно ухо у меня было ободрано. Задняя левая лапа до сих пор плохосгибается. Пишу, а буквы прыгают, как те кролики, – друг на друга. Что это было? Что будет? Лучшей пойду и залезу под крыльцо.

Добрый старик

20 июля. После завтрака, когда я стал немножко приходить в себя, скрипнула калитка, и к нам в сад вошел старик, который живет в желтом домике на горе. Всем по отдельности поклонился, а мне подмигнул.

– С добрым утром Прошу прощения за беспокойство...

– Ты ко мне, что ли, Кузьма Егорыч? – спросила тетя Груша.

Старик показал пальцем на меня:

– Я, Аграфена, скорее вот к нему.

Тут с места сорвался Витя:

– Дедушка! А я вас сразу и не узнал!

Пока Витя рассказывал, как мы познакомились в лесу, старика усадили за стол и налили ему чаю. А я, распластавшись на полу, медленно пополз по направлению к двери.

– Придержи-ка собачку, – сказал старик Вите, – сейчас о ней разговор будет.

Старик рассказал о ночных событиях подробно и правдиво. Все слушали его с большим изумлением.

– Чрезвычайно странная история... – сказал Пал Палыч и посмотрел на меня. – Кой леший тебя понес туда, Пират?

– Вот именно, – согласился старик. – Песик не был голодный, я проверил. Значит, не курочкой интересовался. Но всего больше мне непонятно про сарайчик. Был – и нету. Лежит. На составные части рассыпался.

– По-вашему, это Пират сарай у вас сломал? – закипятился Витя.

– Что ты, что ты, сынок. Такой мелкий песик! Я думаю, что сарай, скорее всего, Анюта разнесла.

– Зря-то про Анюту не болтай, – вмешалась тетяГруша, – за всюжизнь она мухи не обидела. А теперь на старости лет будет тебе сараи ломать?!

– Ради Бога, кто такая Анюта? – жалобным голосом спросилаМама-Маша.

– Кобыла, – ответил старик. – Кобыла моя. Анютой звать. Мы вместе с ней вышли на пенсию. Ездим вот потихоньку, мусор собираем... В виде общественной нагрузки... А лошадь, действительно, кроткая, разумная, и смолоду такая была... Живем с ней душа в душу. Но сам вижу, что это – Анюта... Точно... Следы есть. Как раз в том месте, где сарайчик прислонялся, доски в конюшне разбиты в щепки. Но вотпочему кобыле взбрело на ум молотить стену копытами, этого я понять не могу. Может, ты разъяснишь, песик?

Я вздохнул изо всех сил и очень жалобно посмотрел на Витю. Он крепок меня обнял:

– Не волнуйся, Пиратыч, мы все выясним.

– А ты его не защищай! – рассердилась тетя Груша. – Мало с ним дома мороки – новую моду взял: поночам в чужие дворы шататься.

Я сунул морду Вите под мышку.

Все засмеялись.

– Извините его, пожалуйста, Кузьма Егорыч, – сказал Пал Палыч. – Пес у нас с фантазией. А сарайчик мы вам восстановим.

– Да Бог с ним, с сарайчиком, труха одна была! – засмеялся старик. Спалю в печке. Я не затем пришел. Песик у вас городской, очумел от воли, вот и куролесит. Проверю, думаю, погляжу: домой пришел ли?

Витя пошел провожать старика до калитки. И я тоже заковылял на трех ногах, изловчился и лизнул его – очень хороший старик. Надо будет сходить кнему в гости еще.

Черный дьявол

26 июля. Спешу записать потрясающие новости!

Сорвалсяс цепи мой тезка Пират и стал вольным псом. Сказал – временно. Решил размяться от сидения на цепи. Мимоходом забежал навестить меня.

Понятно, я сразу же спросил его: не знает ли онодноглазого пса?

– Как не знать! – ответил он. – Одноглазый жил на даче рядом с нами. Он хоть и лаял попусту, лазил всюду и делал глупости, но был неплохим щенком. Смышленый такой, с характером, и меня уважал...

Я слушал и ушам не верил: Черный Дьявол – щенок?!

– Что ты выпучил глаза? – рассердился тезка Пират. – И я спал когда-то в старой хозяйской шапке!

– Подожди ты с шапками, – прервал я его. – Рассказывай, что было дальше.

– Дальше было– хуже некуда. Дачники его баловали, миловали, только и слышно: "Песик, милый, хороший". Жевал он весь день, не закрывая рта. Шоколад давали, представляешь? Иной раз подойдет к забору, брюхо у него шире ушей торчит. Я ему не раз говорил: "Куда ты жрешь столько? Пес ты или свинья? " А он мне: "Не могу удержаться – вкусно". Вот и доелся...

– Что ты мне все про еду болтаешь? – опять не утерпел я.

– Не перебивай. Я постарше тебя. Так вот... Жил, значит, он и горя не знал. И оба глаза у него были целые... А потом ничего у него не стало.

– Почему?

– Вот и потому. Уехали его хозяева в город, а егобросили. Сам видел. Вещи на грузовик покидали, а сами – туда же, а ему – привет. Бежал он за машиной, должно быть, долго – обратно вернулся не скоро, весь в пыли, язык на боку. И всю ночь выл, да так жалобно, что и мне перевернул всю душу... Ты чего, братец?

Тезка Пират меня спросил потому, что мне стало совсем нехорошо, во рту пересохло. Едва просипел:

– За что это они его, Пират?

– За рост, – ответил он. – За лето он вымахал в огромную псину – чуть поменьше меня. Куда такого в городскую квартиру тащить? Вот и бросили. Волкодав он. – Одноглазый-то понял? Мы с ним почти одной породы. Только я помесь, а он чистый.

И тут-то меня осенило:

– Послушай, это ты с ним едой делился? Ты, да?

– Ну, я. А что? Я не балованный. Если голодный – на брюхо лягу и легчает. А когда я на воле, еду всегда добуду. Хоть ты и куренка. Голодному псу ворованный кусок не в укор. Накорми – тогда честностьи спрашивай.

– А он как же? – спросил я. – Тоже таскал?

– Нет, – буркнул мой тезка, – он породистый, гордый... Сидел на заколоченной даче, выл с голоду, глаз с калитки не сводил, все не верил, что бросили... А потом своим благородным носом в помойке шарил. Мышей ловил... Но разве этим жив будешь? Я емуговорю: "Пролезайко мне. Ты теперь и в щель пройдешь. Я два дня потерплю, а ты подкрепишься. Потом ищи другого хозяина, не то зимой совсем пропадешь... " Ушел он. До снега помыкался. А на зиму пристроился...

Тут уж я сразу догадался, где пристроился черный пес: у старика, который живет в желтом домике на горе. Но почему его выгнал такой добрый человек?

– Не он выгнал, – сказал Пират. – Это старикова старуха выгнала, она тогда еще жива была. Трех собак и четырех котов подобрал старик. "Надоели, ворчала, – мне твои нахлебники".

– Злая старуха?

– Почему злая? Эдакую ораву не прокормишь... Вот такие дела, братец... Поживешь еще на свете, может, и ты узнаешь, что такое собачья жизнь, сказал тезка Пират и ушел.

Ирония судьбы

27 июля. Пал Палыч прав – я действительно кошмарный пес. Со мной беспрерывно что-нибудь случается.

Утром пошел на кухню и нечаянно уронил со стола тарелку с сырой печенкой. Сперва я хотел положить ее обратно. Но вдруг услышал – идет тетя Груша, она уже подоила Фросю. С испугу я подхватил печенку, и ноги сами понесли меня к заветному месту возле забора. Я даже подумал: какой прекрасный подарок несу я моему бездомному другу! Но вороны сидели там такой черной тучей и так орали, будто чуяли, какой прекрасный продукт я несу.

Я обозлился. И чтобы этим гнусным ворам ничего не досталось, проглотил всю печенку сам. Не получил никакого удовольствия, и только пузо у меня сделалось, как говорил тезка Пират, шире ушей.

Я решил отлежаться в кустах. Но как раз в этотмомент Витя позвал меня.

Я обежал сад, подошел к террасе совсем с другой стороны и увидел такую картину: тетя Груша стоит на крыльце и стегает Фому березовым прутом. Кот извивается и вопит дурным, не кошачьим даже голосом.

Потом, когда мы все сидели на террасе, без Фомы, тетя Груша сказала:

– Что с ним сделалось? Никогда кот не воровал. Молоко, мясо – все у меня стоит открытое. Да и как влезла в него такая пропасть? Не всякая собака столько съест!..

Все почему-то повернулись в мою сторону. Я тут же отвернулся. Потому что только сейчас понял, за что били несчастного Фому.

– Не имеете права подозревать ни в чем не повинную собаку!

Это сказал мой добрый хозяин Витя. Онвзял меня на руки и унес в комнату.

Мы молча сидели там до тех пор, пока все взрослые не ушли из дома. Тогда Витя пристегнул к моему ошейнику поводок и привязал меня к ножке кровати.

– Ну, сэр, вам понятно, что вы наказаны?

Когда Витя говорит мне "вы" и "сэр", я знаю – дело плохо.

– Так вот, – продолжал Витя, – за мелкий и недостойный разбор вы просидите на привязи весь день и всю ночь.

Я пополз к нему на животе, перебирая передними лапами. Я лизнул тапочку моего хозяина, но он отдернул ногу.

– Можете не стараться. Мне противно вспомнить, с каким раздутым пузом вы явились на террасу. Мне отвратительно вспомнить, с каким невинным видом вы смотрели, как бедный Фома расплачивается за ваш низкий поступок. Я все сразу понял. А теперь спрячьте ваш язык и уйдите под кровать. Сегодня вы мне неприятны...

В тот же день. Сижу под домашним арестом. И Витя ушел, даже не взглянув в мою сторону. На душе отвратительно.

Думаю о Фоме. И каюсь. Нахал я, нахал. Молоко у него вылакивал. Мышей перехватывал. Лаял на него и пугал дурацкими прыжками. Из-за меня он стал, наверное, презирать весь собачий род.

Собачья дружба

28 июля. Все еще сижу. Один. От скуки пишу. Интересно, кто это скребется под окном? Ба! Ватутька! Выпучила на меня глаза.

– Что делаешь?

– Пишу.

– Врешь! Собаки не пишут.

Я издали показал Ватутьке тетрадь – дальше не пускал поводок.

Она опять не поверила:

– Не морочь мне голову. За Витину тетрадь тебе опять попадет!!

Я понял, что убеждатьее бесполезно, просто рассказал ей, почему и за что наказан. Это она поняла сразу.

Ватутька убежала. Я опять остался один. Но ненадолго, в окне появилась чья-то голова и спросила басом:

– Нашкодил?

Я сразу узнал тезку Пирата и рванулся к нему, но поводок меня не пустил.

– Сидишь? Надолго тебя? – Он сразу уловил смысл всей картины.

– До утра, – вздохнул я.

– Это что!.. – Шмыгнул он носом. А я, братец, завтра сажусь обратно на цепь...

– Зачем?! – изумился я.

– Хозяин нынче меня издали увидел. Погрозил кулаком. Пора...

– Бить будет?

– Разок вложит... За побег... Для острастки... Зато я душу отвел, пожил на воле... Придешь ко мне?

– Приду, – обещал я.

Как не навестить тезку, если он опять садится на цепь?!

– Тебе, может, надо чего? – спросил он. – А то я пойду.

"А чего мне надо? У меня все есть", – подумал я, но тут вспомнил:

– Слушай, если увидишь Одноглазого, скажи – пусть приходит сюда. Я упрошу хозяев, чтобы взяли его к нам. Навсегда. Скажешь?

Тезка Пират долго сопел, двигал ушами и, наконец, сказал:

– Пустое дело затеял. Поздно. Теперь Одноглазого, если примут к себе, так разве что волки... Вот так... Ты – славный пес... Приходи. Буду ждать тебя, друг...

Ну вот, и еще один пес сказал мне это прекрасное слов "друг". Теперь у меня двое друзей.

В окне опять появилась голова.

– Привет, песик. Твой тезка сказал мне, что тебяпривязали. За что?

Черный Дьявол! Я чуть не свалился со стула, опешил и застыл с разинутым ртом.

– Не надо меня бояться, – сказал он, – собаки умеют помнить доброе.

– Я не боюсь, – наконец пролепетал я. – Только сегодня... Но вороны...

– Знаю, – кивнул черный пес. – Уже второй раз эти наглые птицы воруют у меня еду...

– Ты знаешь и про тот?

– Конечно. Все это время я следил, чтобы с тобой не стряслось беды... Я сам был такой, как ты... Когда-то...

– А как тебя звали тогда? – спросил я.

– Забыл... И не хочу вспоминать... – ответил он, помедлив. – Зови меня Черный Дьявол. Прежнее имя мне уже не подходит... И прощай опять, друг, идут твои хозяева...

Он исчез. А я стал рваться, как сумасшедший, и лаять – ведь я ничего не успел ему сказать.

Когда вечером в нашем доме все уже заснули, я услышал, как кто-то тихонько скулит под окном. По голосу узнал Ватутьку и тоже тихонько проскулил, в том смысле, что, мол, у меня все в порядке, спасибо. Потом мысленно проводил ее до нашего секретного лаза в заборе.

Удивительный кот Фома

30 июля. Я уже не арестованный. Я как будто убитый – пропал Фома. В кухне стоит полное блюдце молока. В тарелке – остатки окуня (кот очень любил рыбу).

Тетя Груша не находит себе места: обошла все дома, ходила к реке, на станцию, в поле.

– Грушенька, не волнуйтесь, – успокаивала ее Мама-Маша. – Погуляет и придет. С котами это часто.

– Куда ему! Не те года по ночам гулять.

Я отрядил на поиски Фомы Ватутьку – никаких следов. Тезка Пират тоже о Фоме ничего не слышал.

Настроение у меня – хуже некуда. С досады сам себя укусил.

Тетя Груша

3 августа. Больше всего мне стыдно перед тетей Грушей. Она оставила для Фомы на ночь открытое окно, хотя очень боится жуликов и комаров.

Ночь я почти не спал – поймал здоровенную мышь, принес ее тете Груше, положил к ее ногам. Она невзглянула ни на мышь, ни на меня, а плюхнула в мою миску с овсянкой столовую ложку масла. Из этого я сделал вывод: сегодня она расстроена еще больше, чем вчера.

Но самое скверное было еще впереди. Вечером Мама-Маша и тетя Груша сидели на крыльце. Мы с Витей читали на террасе книгу. Вдруг тетя Груша всхлипнула.

– Грушенька, милая, ну зачем же! – воскликнула Мама-Маша и обняла ее за плечи.

– Знаю, – басом перебила ее тетя Груша. – Знаю, что дура старая... Люди услышат – смеяться будут: Аграфена, мол, из ума выжила, ревет – Фома потерялся.

Витя закрыл книгу, посмотрел на меня, и мы обастали слушать дальше.

– Плохо одинокому человеку, Машенька... А к старости – еще того хуже. Летом – ладно. Много хлопот: сад, огород, корова. Дачники приезжают, люди мневсе попадаются хорошие. А настанет осень, зима – не знаешь, куда себя девать. В гости пойдешь – так опять же домой воротишься. А дома пусто. Ходики тикают. Дрова в печке стреляют. Мыши скребутся. Муха, если какая выживет, возле лампы крутится – вот и вся моя компания.

– А родные? – спросила Мама-Маша.

– Далеко живут, – ответила тетя Груша. – Один только раз приезжала сестра с внуками... Месяц жили у меня, а уехали – так еще хуже мне стало, места себе найти не могла... В ту пору как раз он уменя и появился...

– Кто появился?

Под тетей Грушей заскрипело крыльцо, она вздохнула.

– Фома... Шла я домой, уже смеркалось. Гляжу: возле калитки что-то ворочается. Присела – вижу: котенок, слепой еще. Хвостишко тонкий, лапы не держат, трясется. Мордой тычется... Подкинули, значит. А я сначала и не обрадовалась – мал больно. Но все-таки взяла, Сердце не позволило бросить... Ну и выходила помаленьку... Хороший кот вырос. Повадки у него свои были, иной раз и насмешит. Мух не терпел. И так уж их ловить изловчился, беда! Подстережет, подскочит и лапой ее рр-раз к стеклу. Та в голос, аж с визгом, но куда там – от Фомы не уйдешь!..

Тетя Груша рассмеялась, и Мама-Маша тоже.

– Вот видишь, Машенька... Невидный был кот Фома, а хороший. Иду, бывало, домой – он ждет на подоконнике. Дверь отворю – он уж тут как тут: хвост трубой, "мяу-мяу" скажет – значит, хозяйку приветствует. На колени вскочит – тепло от него. А уж мурлыкать мастер был! Бывало, у меня без его музыки исон нейдет. Иной раз и поговоришь с Фомой, новости расскажешь, пожалуешься. Все легче – живая душа рядом...

Я ушел с террасы, лег под Витиной кроватью и закрыл морду лапами. Потом пришел Витя и тоже лег. Но и ему не спалось. Одна рука у него вдруг свесилась с кровати. Я приподнялся и быстро ее лизнул.

– Пиратыч, Пиратыч, – сказал он и положил мне руку на голову. – Не могу я тебя побить. Мерзко бить существо, которое не может защищаться. Не могу я на тебя сердиться: ты просто глупый пес, который не понимает даже, что натворил... Иди спать...

Теперь я – сыщик

9 августа. Утром, после завтрака, Витя принес мне вязаную кофту тети Груши, на которой спал Фома.

– Нюхай хорошенько, Пиратыч. Сейчас мы пойдем искать Фому.

"Нюхай! " Как будто я и без него не знаю, чем пахнут кошки! Но я нюхал, рычал и фыркал, чтобы не огорчить Витю. И сразу же, пригнув шею, побежал вдоль забора. Возле калитки я сделал стойку и залаял.

– Понятно! Молодец! – сказал Витя и пристегнул мне сворку. – Зона нашего действия расширяется. Пошли на улицу.

На улице оказалось столько кошачьих следов, что я растерялся, но быстро сориентировался – выбрал самый свежий, самый противный и побежал по нему, увлекая за собой Витю.

Зачем-то этого кота понесло в поле, и мы понеслись туда. Поле было зеленое и желтое, оно шелестело, переливалось, качалось. Я гавкнул.

– Смелей, Пиратыч, – одобрил меня Витя.

Мы отыскали узкую дорожку, которая уходила в глубину поля. Очень здорово было мчаться по ней, прижав уши, заворачивая то влево, то вправо.

– Пиратыч! Убавь скорость! Или мы разобьем носы! – кричал мне Витя.

Мы врезались в шалаш. Пробили в нем дыру и растянулись на полу.

– Ой лихо мне! – простонал кто-то внутри шалаша, и голос показался мне знакомым.

Так и есть! Это опять был старик, который живет в желтом домике на горе. Нас он тоже сразу узнал.

– А-а! Гости дорогие, вот не ждал!

– Извините нас, пожалуйста, – пролепетал Витя, встал на четвереньки, посмотрел на меня с укором. Я его сразу понял, подпрыгнул и два раза лизнул старика в бороду.

– Узнал, значит, меня, песик? Ну, ну, не вертись... А то ведь и весь шалашик нам на головы посадишь – ты мастер!

Словом, он очень нам обрадовался.

– А куда это вы так поспешаете с песиком? – спросил он.

Витя рассказал ему, что мы ищем Фому и его следы привели нас в шалаш.

– Жалко, понятное дело... Хороший кот. Знаменитый, можно сказать.

Витя удивился:

– Фома?

– Он... Ты-то его уже в старости увидел. А года три назад Аграфена, не имей она совести, деньги могла бы на нем зарабатывать.

– Ученый был? – еще больше удивился Витя и я тоже.

– Как тебе сказать... Не столько ученый – талант имел от природы. Мышей ловил – красота поглядеть. Утром встанешь, а он их уже кучкой сложил, сидит, умывается, ждет: принимайте, мол, работу... Ловок был, умен, словом охотник. Соседки к вашей тете Груше то и дело бегали: дай ради Бога Фому хоть на три денька – мыши заели. Так что он у нас тут чуть ли не в каждом доме на гастролях побывал... Не хуже тенора... Вот какие дела, сынок... Надо Фому сыскать.

– Найдем! – вскочил Витя. – Ты понял, Пиратыч?

Не только понял – опять расстроился: бежали мы по чужим следам.

Поиски

11 августа. Продолжаем поиски Фомы. Ватутька посоветовала пойти в самый красивый дом поселка. Он обнесен высоким забором. Калитка всегда заперта. Что там внутри, ни одна собака не знает. На лето туда из города приезжают родственники – двое мальчишек, которые ни с кем здесь не водятся. Дачников хозяева не берут. Судя по следам, запахам и звукам, за высоким забором, кроме людей, есть корова, свинья, коза и еще какой-то никому не известный зверь.

Конечно, я сразу заинтересовался этим загадочным домом.

– Держи ухо востро, – предупредила Ватутька, – я чую там недоброе. Ни собак, ни кошек там не держат.

Я повел Витю прямо к этому дому, остановился около калитки и грозно зарычал.

– Ты что, Пиратыч? – спросил Витя. – Вот оно что! – прошептал Витя. Значит, он здесь?!

Мой догадливый хозяин сейчас же дернул за проволочную ручку, висевшую над калиткой.

Задребезжал звонок. Послышались тяжелые шаги. Что-то щелкнуло, и в калитке образовалось маленькое окошко. Из него на нас с Витей поглядели два холодных зеленоватых глаза. Сиплый голос спросил:

– Тебе чего надо, лоботряс?

– Я не лоботряс! – вспыхнул Витя. – Мы ищем кота. Тетя Груша очень горюет.

Глаза в окошечке прищурились:

– Тьфу! Делать им нечего! Убирайтесь!

Окошко захлопнулось.

Мы с Витей остались как два дурака. Мой хозяин был весь красный, ноздри у него раздувались.

– Пиратыч, простить это невозможно, – прошептал он дрожащим голосом.

О, мой Витя! Я не успел опомниться, как у него уже созрел план. Он вынул из кармана кусок мела, нарисовал на калитке страшную рожу и написал: "Здесь живет злой человек! " Ну и, ясное дело, мы тут же во весь дух умчались прочь.

Вечером тетя Груша рассказывала, над чем весь поселок смеется. Кто-то разрисовал Буровым калитку: точь-в-точь хозяин – морда злющая. И поделом им, шкурникам.

Конечно, я не утерпел, побежал, нахвастал про все это Ватутьке. Она не выразила никакого восторга.

Как бы не так! Очень я испугался! Я еще проберусь в этот дом! Я еще покажу себя! Я отыщу Фому! Факт!

– Вы нажили себе врагов, Пират. Я местная, все здесь знаю. Не бегай на улицу один!

Я в плену у врагов

(Мемуары, или воспоминания, написанные по памяти. Дневник вести не мог)

Избитый, грязный, сижу на куче хлама в темном сарае. Уже второй день. Вспомнил, как тезка Пират лечился от голода, и лег на свой бедный опустевший живот. Стало немного легче.

Но глаза лучше не закрывать. Как закрою – сразу представляется моя большая миска, полная овсяной каши. Еще фыркал, неблагодарный, что тетя Груша кладет мне мало масла! Сейчас съел бы даже манную кашу, сваренную на одной воде.

Вода... Она тоже у меня перед глазами. Наша чистая, холодная речка. Забежать бы в нее по самое брюхо и лакать, лакать воду, пока не надуешься, как резиновый крокодил. Но и воды мне не дают.

Почему так мучают? Я никого не укусил. Я только рычал и вырывался. Но ведь это делает каждый пес, если на него вдруг нападут. А эти мальчишки напали на меня первые. Я просто стоял возле их забора на задних лапах и старался увидеть в щелку, нет ли у них во дворе Фомы. В этот момент они и накинули на меня веревку. Петля сдавила мне горло, я упал, и они потащили меня, поволокли по земле. Я ударялся о камни, мне было больно, глаза засыпало землей. А потом вдруг сделалось темно, тихо, и я уж и не помню, как попал в этот сарай.