Текст книги "Это моя собака (Пять повестей для детей)"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Я попробую описать площадь перед ней. на которой я увидел такое количество самых невероятных собак, что даже не представлял себе, что такие существуют.

И вот мы тоже среди них: пекинесы и бультерьеры, сенбернары и колли, бульдоги и шпицы, борзые, московские сторожевые и мастифы, долматины и бассеты, овчарки и гончие, доги и чи-хуа-хуа и даже не знаю, кто еще. И все мы стояли и чинно ждали, когда дойдет наша очередь до освидетельствования. Мы ходили по кругу на веревочках, мы брали препятствия и лазали по стенам, мы... чего мы только не делали, даже летали. Я от усталости чуть не заснул прямо при всех.

Но это было бы неприлично, и потому я держался.

Да и марка не позволяла: я был единственным московским псом, которому довелось принимать участие в этом вернисаже.

Наконец мы получили документы с правом участвовать в большом собачьем празднике в Венеции. И даже не в празднике, а в марше.

Витя, которому как представителю большой страны, предоставили слово, предложил назвать этот марш Маршем любви к ближнему и дружбы, потому что, сказал он, и это правда, надо всем людям дружить так, как дружат собаки. Надо у них учиться преданности и доброте.

Правда, какая-то шавка все время гавкала во время Витиного выступления, но другие собаки нас полностью поддержали. А она к тому же гавкала с таким акцентом, что ее просто многие не поняли.

Да и Тролль вовремя вмешался и сказал ей такое, что она после этого вообще перестала гавкать...

И вдруг я увидел Козетту. Она улыбнулась. Она тоже получила призовое место и тоже будет принимать участие в торжествах. Я подбежал к ней и поцеловал ее уже открыто. В глазах ее стояли слезы.

– Вы в самом деле искренни сейчас? – спросила она.

– Конечно, вы мне невероятно симпатичны.

– А Эвелина?

– Но она просто знакомая.

– Правда? – спросила Козетта, и в вопросе ее было столько женского нетерпения, что я поспешил уверитьее в своих чувствах.

– Знаете, – продолжала она, – а ведь это вы помогли мне получить приз.

– Вот как?

– Да. Я так разозлилась на вас, увидев вас с ней, что решила во что бы то ни стало выиграть, чтобы вам доказать что-то... ... Это было впервые в моей жизни. Я сказал собаке: "Люблю".

Приз для Эвелины

А вот Три Лепестка Черной Розы со своей собачкой была расстроена. Им не дали приза и диплома, и тогда, посоветовавшись с Витей, я предложил им свой.

Собачка чуть качнула хвостом, но гордость не позволила ей принять этот подарок. И тогда Витя совершил поистинемужской поступок. Он подошел к членам жюри с Эвелиной, и уж не знаю, что он там им сказал, но вернулсяон с дипломом.

Тут только я понял, почему Наташа и Тролль вначале показались мне недоступными. Они, оказывается, были членами жюри. Что ж, тем лучше. Я думаю, чтоЭвелина им тоже нравилась, особенно Тролю, а чтосперва не получила приз – так это от застенчивости...

А потом мы все вместе гуляли по городу и радовались жизни.

Витю узнавали на улице и кричали: "Бон джорно, синьор "Перестройка"! Я их чуть не укусил.

А Витя, по-моему, был очень доволен.

Был доволен и я, и не только за Витю, а еще и тем, что и Козетта и Эвелина бежали рядом и весело помахивали своими хвостами.

На одном из перекрестков в условленном месте нас ждала в машине Галина Алексеевна.

– Пиратка, Козетта, Эвелина, скорее сюда! – закричала она, и мы припустили к ней. В машине нас ждал дядя Сережа.

Перецеловались и перелизались мы вволю. Нас благополучно доставила на вокзал Галина Алексеевна, которую мы тоже все лизнули по очереди. Она пошла с дядей Сережей дальше по перрону, а я стал озираться по сторонам, удивляясь, где же наш поезд. Потому что то, что стояло на рельсах, было похоже больше на ракету, которая почему-то лежит возле перрона.

Но оказалось, что это он и есть. Витя изо всех сил старался не удивиться.

На вагоне, куда мы садились, была нарисованасобака. И у меня отлегло от сердца. Значит, нас приветят и в поезде, значит, не выгонят.

И в этом вагоне все было устроено так, что даже собакам было удобно ехать. Специальные загоны для нашего брата. А над каждым загоном металлический кармашек для билета.

Билет меня, правда, огорчил: а нем было написано, что по нем могут ездить кошки, собаки и обезьяны. Что я, носорог, что ли, чтобы ездить по обезьяньему билету?

И в загончик я не пошел, потому что там хоть ихорошо, но мне ведь надо не просто ехать, но и посмотреть мир, и сделать записи для будущей книги, поэтому я, виляя хвостом, испросил разрешения смотреть в окно. Еще бы, ведь мы ехали по Италии!

Город на воде

Какая собака может похвастаться, что за нейгонялся хозяин по перрону, и где! Страшно сказать: в Венеции.

А все потому, что продавец воды кричал: аква, аква... И ярешил, что это квакают лягушки, и побежал смотреть. Интересно ведь, что они квакают здесь по-итальянски.

В соседнем вагоне, в первом классе, ехала Галина Алексеевна с дядей Сережей. Мы пошли их навестить, хотя, честно говоря, в тот вагон мы не должны были и заходить.

Дядя Сережа спросил Витю, есть ли у него деньги, и Витя ответил "да".

Меня потрепала по холке и заказала прохладного глачолли Галина Алексеевна. Глачолли – это мороженое, только собачье, без молока. У нас оно называется "ледок". Перекусив, мы отправились в наш вагон, чтобыс невероятной страстью смотреть в окно.

Это ж надо! Едем по Италии!

И тут мне пришло в голову, что Италия – собачья страна. Ведь прародитель Италии – Рим. А Рим построили Ромул и Рем, а их, в свою очередь, выкормила волчица. А волчица – это почти собака...

Я даже почти не удивился, когда в окнах поезда замелькал город.

– Смотри, Пиратка, это Венеция! – закричал Витя, но я так устал, что попервоначалу даже не среагировал на город, в котором мечтает побывать каждая собака. А потом, конечно, удивился, но вел себя нарочито тихо.

Из окна поезда мы увидели кусок вокзала, книжныйкиоск с газетами и мороженым одновременно, и я, как истинный иностранец, медленно и с чувством собственногодостоинства полез из вагона, но не выдержал ипринялся носиться по перрону. Витя догнал меня, перекинул через плечо свою сумку и взял меня на поводок. Я попросил его об этом сам, не только чтобы не потеряться, а потому, что я за себя в Венеции не мог поручиться.

Город меня поразил своим величием. Сперва он мне напомнил Ленинград, или, вернее, Санкт-Петербург. Потом он мне напомнил все то доброе и ласковое, что я видел в жизни.

Дядя Сережа, конечно, стал рассказывать про Венецию по-научному, как пишут в книгах.

– Венеция, – говорил он, – имеет триста шестьдесят тысяч жителей. Расположена она на ста восемнадцати островах Венецианской лагуны Адриатического мора, разделенных ста пятьюдесятью протоками и каналами, через которые переброшено около четырехсот мостов.

Венеция – город-музей. В нем имеется институт по изучению Адриатики, Академия искусств и оперныйтеатр.

Выдающийся архитектурный памятник девятого – восемнадцатого веков.

А Дворец дожей, а...

Нет, я лучше побегаю по городу сам и в гондолах сам покатаюсь.. ... Галина Алексеевна отправилась по своим делам.

А перед нами открылась удивительная картина: в городе улиц не было, а были сплошные каналы, и поним, как машины по улицам, носились самые невероятные суда. Здесь были и моторные лодки, и баржи, ибаркасы, и парусные яхты, и еще множество неведомых мне посудин. Даже такси тут были из лодок. Тридцать шесть мостов я насчитал, стоя на одном месте, а дядя Сережа, когда мы пошли вверх по улице к древней части города, на одной только улице тринадцать бензоколонок. Он – урбанист, а я – романтик, поэтому мы с ним считали разные вещи. Но для чего здесь бензоколонки, когда не машин, я так и не понял. Может быть, для лодок?

Палило солнце, когда мы подошли к великому множеству серых и желтых камней, каждый величиной с наш теплоход. Это были типовые развалины древнего города. Мы спустились в пещеру, потом обошли огромный цирк. Всюду в этом цирке, похожем на Колизей, каким он нарисован в Витином учебнике истории, росли старинные деревья, сухие и колючие. Я проникся таким уважением к древности, что даже перестал бегать и лаять.

И вдруг прямо перед нами в самом центре этой древности оказалось суперсовременное кафе, куда я инстинктивно забежал, туда же следом за мной зашли дядя Сережа и Витя.

– Проголодались? – спросил дядя Сережа.

Конечно же нет, но разве в летнее кафе на земле древних ходят только затем, чтобы насытиться? Нет, конечно, Мы пришли насладиться отдыхом.

– Что будем есть? – спросил дядя Сережа, усаживаясь за столик и приглашая меня и Витю последовать его примеру.

– Джелато, – гавкнул я, да так, что туристы с соседних столиков оглянулись.

– Джелато, – согласился дядя Сережа и заказал три разноцветных порции этого удивительного, этого холодного в жаркий день и очень вкусного мороженого. Когда мы его поели, я вспомнил о Козетте, по которой соскучился... Ну и, конечно, о Тролле, который неизвестно о чем теперь с Козеттой разговаривает, пока его хозяйкалюбезничает с хозяином отеля, который находится прямо в воде и похож поэтому на корабль.

– Завтра продолжение собачьего вернисажа, – сказала Три Лепестка Черной Розы, – поэтому надо экипировать наших собак.

В одной фразе она произнесла два непонятных слова, но смысл был ясен: завтра выставка, и нам с Эвелиной надо приодеться.

Но я ошибся – не приодеться. Нас повели в самую настоящую парикмахерскую, усадили в кресло, точно такое, в каком в Москве стрижется Пал Палыч, ив итоге сделали из нас действительно красавцев. И никого это не удивляло, хотя я всячески старался привлечь своим гордым видом внимание прохожих на улице через стеклянную витрину.

А после парикмахерской Три Лепестка Черной Розы повела нас по специальным собачьим магазинам, но я магазины – я уже говорил об этом – не очень люблю, поэтому особенно не смотрю, что там в них продается, да к тому же это довольно однообразно: искусственные кости, лекарства, поводки, игрушки, домики, корзинки для транспортировки, шампунь, искусственные зубы, одежда, даже обувь, почти настоящие кустики для пи-пи, костюмы, лифчики для сучек, переносные уборные, нахвостники, даже искусственная кучка дерьма, пахнущая духами, и еще многое такое, что нужно скорее людям, чем нам. Да к тому же и Москве теперь таких магазинов сколько угодно.

Витя купил мне шляпу.

По-моему, Эвелине все это тоже не очень понравилось. Но шляпу надели и ей.

Собака должна быть собакой, а то ведь приодетая и причесанная собака еще и государственный постзахочетзанять. Я не думаю, что нам надо перенимать западный культ отношения к животным, что-то в нем есть ненатуральное. Другое дело – общее отношение. Да, за границей нигде я не слыхал худого слова в свой адрес. Никто меня не пихнул, не обозвал. И в кафе пускают с собаками.

Эвелина говорит, это потому, что я собственность моего Вити, и по закону о собственности меня никтоне может тронуть, но я не верю: какая же я собственность?

И вдруг я подумал: неужели Козетта тоже собственность Каролы?

Этого я уж никак не могу понять, мы же не плюшевые собачки...

Живые герои

Из всех итальянцев на свете я знал только Пиноккио и Чиполлино.

Но их все знают, они национальные герои Италии.

На площади Святого Марка я видал много представителей детских сказок.

Там был и пес Пого, и Тан-тан, и древний герой Астерикс времен галлов, и, Чиполино, и Пиноккио, ималенькие голубые существа в белых колпаках штрумфы, и Красная Шапочка, и Кот в Сапогах, и Гато Сильвестро.

Неужели они все итальянцы?

Очень скоро все выяснилось. Галина Алексеевна объяснила, что, попадая в Италию, герои даже французских, немецких и датских сказок тотчас же становятся итальянцами.

И герои сказоккивали мне, а Эвелина объяснила, кто есть кто, и знакомила меня с ними.

Совсем как у нас, только у нас Мурзилка, Самоделкин, Незнайка, но суть-то ведь одна.

Меня отпустили с поводка, и я стал обнюхивать этих героев, чтобы чувствовали мое дружелюбие. Я это делал намеренно, ведь наверняка в этот сквер придут и другие собаки, почувствуют, что здесь был я с миссией дружбы.

Я твердо верю в то время, когда не только собаки будут обнюхиваться и дети дружить, но и взрослые, увидев, какой посреди братьев наших меньших царит мир, тоже станут братьями.

Я долго стоял перед сказочными фигурами, а когда оглянулся, то вокруг были какие-то чужие люди и не было ни Вити, ни Трех Лепестков Черной Розы, ниГалины Алексеевны, которая вообще редко была с нами. У нее было множество разных дел, она часто возвращалась с тяжелыми сумками, потом так же часто исчезала, а сумки таскал дядя Сережа.

Но сейчас не было рядом никого. Куда-то все подевались. Я подождал еще, но их все не было. Тогда я решил искать дорогу сам, но, конечно, не нашел.

Я брел понуро по венецианским тротуарам, дважды переплывал каналы, меня пропускали, советовали, сочувствовали, но... безрезультатно.

И вдруг я увидел, что небо потемнело. Я задрал морду и увидел нечто такое, чего не видел никогда в жизни и даже не мог себе представить. Надо мной плыл огромный надувной шар, который называется дирижабль. Он вдруг стал снижаться прямо надо мной, словно сфотографировал, а потом вдруг взмыл ввысь. И тотчас же к тому месту, где я стоял и удивлялся, подошел полицейский в серой блузе и, нагнувшись, погладил меня.

"Это еще не хватало", – подумал я и снова вспомнил волшебное итальянское слов, но на этот раз его не произнес.

Но ничего страшного не произошло, уже через пять минут я был в полицейском комиссариате, где встретился с Витей, Тремя Лепестками Черной Розы, Эвелиной, Галиной Алексеевной и дядей Сережей.

Что же случилось? А вот что. Засмотревшись надетский городок, я потерялся. И Три Лепестка Черной Розы тотчас же сообщили о моих приметах вполицию.

А дальше с помощью дирижабля меня просто увидели.

Хорошая штука дирижабль, надо бы такой, только поменьше, завести дома, а то Пал Палыч и Витя вечно теряют свои вещи. Но не такой, конечно, который рекламирует в Москве неинтересные газеты.

После беседы с приятным комиссаром полиции мы отправились домой на отдых, ведь завтра нам предстоял серьезный день.

Этот день, как я уже понял, засыпая в гостинице Великого канала, серьезным был еще и потому, что нам предстоял собачий Марш любви к ближнему, и потому, что я, может быть, в последний раз увижу Козетту.

Мой выбор

Когда я шел с Витей утром на выставку собак, я подумал: подумаешь, марш! Ну погавкаем и разойдемся.

Но не тут-то было. Марш-то происходил на небольшом пароходике, который плавал по Великому каналу – так называется главная река в Венеции. Под общее ворчание мы посмотрели дворцы Контарини и Дарио, проплыли у самой Церкви Дей Фрари, видели мосты и невероятной красоты дома.

А устроители марша нас не заставляли ни прыгать, ни бегать: оказывается, это был не только Марш любви к ближнему, но и доброты.

И мне было очень приятно, что и Козетта, и Эвелина, и Тролль, и друзья, и, конечно, я сам оказались на этом пароходе.

От моего собачьего нюха не укрылось то, что грубиян Тролль становился кротким и томным, когда видел Эвелину. Я этому радовался: знаете, когда тебе хорошо, хочется, чтобы и другим было так же.

Вообще Тролль сильно переменился после того, как помог Эвелине получить призовое место... Но не буду говорить о чужих чувствах, подумаю о своих собственных.

А потом всем собакам-участницам подарили по банке собачьихконсервов, медаль и искусственную кость.

Все свои регалии я поделил с друзьями.

Когда мы сошли с парохода, я оглянулся и увидел, что Карола что-то говорит Вите.

Я не слышал, что она говорила, но она была настойчивой, а мой хозяин Витя на это громко сказал:

– Он взрослый, пусть он решает сам.

У меня сильно забилось сердце.

Потом мы все шли молча. А в глазах у Козетты стояли слезы. ... В этот день произошло много всего. Мы попрощались с Тремя Лепестками Черной Розы и Эвелиной, мы договорились, что на будущий год они приедут к нам в Москву, а потом еще долго гуляли по Венеции с Козеттой и Каролой.

И вот у памятника Бартоломео Каллеони я наконец решился.

– Козетта, – сказал я, – я не могу без вас жить, будьте моей женой.

Она ничего мне не ответила.

Итолько потом спросила:

– А это можно?

– Глупышка, – сказал я ей и положил голову на ее холку.

– Урра-а-а! – закричал Витя.

– Спасибо, – тихо сказала Карола.

И только потом я узнал, почему она так сказала. Она не хотела расставаться с Козеттой, но она уезжала далеко-далеко, в Россию, в Москву. Она собираласьучиться там в русской школе и не знала, как поступить с Козеттой.

А тут как раз нашелся Витя, из Москвы! Да я, который был готов ради Козетты на все.

Ура! Мы едем в Москву вместе. Когда в тебе просыпается настоящее чувство, какое имеет значение, где мы будем жить. Лишь бы быть вместе.

Виза Козетте не нужна. С итальянским паспортом она может жить там, где захочет на нашей прелестной планете.

Дорога домой

У Козетты, между прочим, маникюр. Интересно, кто ей будет делать его в России? Может быть, Мама-Маша?

Дорога домой хотя и продолжалась почему-то на один день больше, чем дорога туда, показалась мне короче. Еще бы, со мной ведь моя Козетта!

Мы попрощались с Галиной Алексеевной в Венеции.

Витя сидел в купе поезда и изучал иностранные языки. Может быть, он делал это потому, что пригласил многих своих друзей к нам домой, в Москву. А поскольку все они разных национальностей, надо сделать так, чтобы их понять и они поняли бы нас.

Вот Мама-Маша будет рада, когда у нас в доме поселятся сразу все наши с Витей приятели с собаками!

Кстати, о национальности. Пришел как-то к нам в гости знакомый Пал Палыча Станислав Борисович. Он из тех взрослых, кто не без удовольствия читаетмои книги. А тут вдруг прочел книгу Саши Черного: по-моему, она называется "Дневник фокса". Не могу точно сказать – не читал. И вот этот Станислав Борисович мне говорит: "Ты, – говорит, – оказывается, не первая собака, которая читать и писать умеет, тот вон, у Саши Черного, тоже фокс был. Может быть, тебя в гончую превратить, чтобы читатели не думали, чтоты такой-то плагиаторский пес? "

Я повилял хвостом и не стал продолжать разговор, только попросил Станислава Борисовича передать привет внуку Алеше. И подумал, что вряд ли найдется в нашей песьей братии собака, которая бы поменяла национальность ради конъюнктурных соображений.

Я стал смотреть в окно и своим скулежом стал подгонять наш поезд. ... Я, признаться, очень соскучился и по маме Маше, и по Пал Палычу, и по маленькому Костику, и по нашему дому, и еще по многому-многому другому.

Мне к тому же очень хотелось самому побродить по баррикадам революции, которую я видел по телевизору и которая произошла в Москве, пока мы путешествовали.

А в Вене и Будапеште мы с моей милой Козеттой бегали по перрону и даже по городу. И мне было приятно, что многие смотрели на мою невесту и улыбались.

Чоп

И вот в поезде в самое неподходящее время – ночью, когда так хочется спать, – к нам в дверь постучали. Дядя Сережа открыл ее, и мы все увидели человека в зеленой фуражке.

– Кто это? – спросила меня Козетта. – Разве у вас революция еще не закончилась?

Мне пришлось ей объяснять, кто такие пограничники и для чего они нужны.

А дядя Сережа заодно просветил нас, что Чоп – это крупнейший железнодорожный узел на границе Украины, Венгрии с Чехией и Словакией. Это древний город. Конца тринадцатого века.

Пограничник между тем строго осмотрел купе и полез зачем-то под лавку: может быть, он надеялся найти там еще одну собаку, кроме нас с Козеттой, не знаю. Тролль ведь вылетел в Москву самолетом со своей прелестной хозяйкой.

Только потом дядя Сережа объяснил нам, что пограничник искал под лавкой не собаку, а шпиона. Шпиона у нас в купе не оказалось, а жаль! Было бы еще одно приключение.

Потом в купе пришла таможня в виде худой и неприветливой дамы. Она тоже что-то искала, потом еще пришел кто-то – какая-то карантинная служба, потом ветеринарный контроль, но нас с Козеттой это, к счастью, не коснулось.

После Чопа побежали украинские города – Тернополь, Винница, Киев. Киеву, между прочим, полторы тысячи лет. И он сказочно красив. Здесь есть Киево-Печерская лавра, царский дворец, Андреевская церковь, Софийский собор одиннадцатого века.

На станции Жмеринка мы покупали кукурузу и помидоры. Они продавались поджелто-голубыми флагами свободного государства.

Эпилог

В день приезда домой Козетту, меня и Витю ждал шикарный семейный ужин, и мы, не торопясь, рассказывали о своих приключениях. Я рассказывал и о теплоходе, и о Венеции, и об Афинах, и о Тролле, и о Наташе, и о докторе Черви, и о главном арбитре, и об Эвелине, и о пограничниках, и о морях, и, конечно же, о своей любви. Я переводил маме Маше и Пал Палычу то, что говорила по-итальянски моя лохматая невеста.

С этого дня мы стали жить и поживать, а через месяц примерно пришло письмо от Трех Лепестков Черной Розы, в котором она желала всем нам доброго здоровья и счастья, между прочим, спрашивала про Тролля.

В этом же письме Эвелина оставила отпечаток своей лапы. ... А Наташа действительно подружилась с мамой Машей, несколько раз была у нас в гостях вместе с Троллем и мужем-драматургом. Тролль называл его профессию в три лая. В последний раз это было неделю назад. Наташа принесла какие-то анкеты и спрашивала маму Машу, как их заполнить, потому что она хочет пригласить в гости Три Лепестка Черной Розы, с которой тоже подружилась.

Три Лепестка Черной Розы приедет с Эвелиной.

А еще Наташа сказала, что это будет совсем неплохо, потому что Эвелина – единственная дама, при которой Тролль становится по-настоящему галантным. Может быть, потому, что они очень похожи.

Она такая же длинная, как и он, только рыженькая. Ну что вы, таксу, что ли, не видели?

* ХВОСТ ИЗ ДРУГОГО ИЗМЕРЕНИЯ *

(Невероятное путешествие в первое измерение пса по имени Пират и его очаровательной супруги Козетты, описанные им в состоянии близком к абсолютному созерцанию происходящего)

"Мысль будет речью нам... "

Павел Лукницкий

Скрепки для скрижалей (Вместо предисловия)

"... Моцарт – это величественно и вечно. С помощью Моцарта... да-да, именно: "с помощью Моцарта" человечество научилось лечить множество болезней, а недавно было сделано открытие: ритмы некоторых его произведений убивают компьютерные вирусы... ".

Пират диктовал новую повесть... ... А вы знаете, что собаки живут по временной прямой на полчаса раньше своего хозяина. И, если хозяин умен, он всегда прислушается к своей собаке. Собака ведь наверняка знает, что случится в течение этих тридцати минут и может отвратить хозяина от неприятностей... ... Сейчас, когда собачьи события последнихмесяцев позади, базарная демократия, судя по всему, победила окончательно, а грядущая революция, хоть и не планируется на ближайший вторник, но если произойдет, боюсь, снова разбудит лишь инстинкт разрушения, я заготавливаю скрепки для своих очередных скрижалейи сибаритствую, проводявремя в доме дяди Сережи, Каролины и Мамы-Лисаньки со своей уже известной читателю лохматой и итальянской Козеттой.

Иногда я стараюсь восстановить в памяти события последнего времени (хотя точнее конечно не времени, а пространства, времени как было мною недавно установлено – не существует в природе, оно просто-напросто – вымысел досужих литераторов... ), и впервые не задумываюсь над тем: станут ли они когда-нибудь книгой или не станут.

Потекла наша жизнь как в старинной сказке: "старик ловил неводом рыбу, а старуха пряла свою пряжу". Дядя Сережа ходил на службу в Министерство конфессий и потомрассказывал всем нам за ужином: что это такое. Каролина иногда готовила нам всем поесть, делала она это редко, и мы стали поэтому стройными, а в основном переводила дяде Сереже статьи, причем когда она не могла точно идентифицировать значение какого-то слова, ей подсказывала его Козетта. Мама-Лисанька ничего не переводила. Она писала свои волшебные книги, и, наоборот, готовила нам еду часто. И еда эта была такой же восхитительной, как и сама Мама-Лисанька.

Так что все не бездельничали кроме меня, а в конце-концов мне стало от этого невероятно стыдно, и я вновь занялся писательской деятельностью.

Как Булгаков, Лермонтов или даже Пушкин я придумал себе ситуацию, в которой мне якобы подбросили рукопись, а я всего-навсего скромный ее издатель лишь взял на себя труд довести ее до читателя.

Старый и более чем неуклюжий прием. Почему Пупкину не подбрасывают рукописи.

Я написал такую книжку. Написал и ужаснулся.

Получилась не беллетристика, а какое-то пособие по перевороту. За такие книжки сажают на цепь... А потом уже, на цепи сидючи, оправдываются, что это было ни в коем случае не пособие по перевороту, а пособие: как бы понезаметнее прожить середнячком, не желая славы Александра Великого или Наполеона, – повкуснее поесть, побольше поспать. ... если честно, хочу рассказать по-собачьи то, что увидел. ... смогу ли? Но это как захочет Высший Разум. Я теперь спрашиваю разрешение у Него.

Судя по тому, что я постоянно думаю об Этом, сопоставляю и анализирую увиденное, вероятно – захочет, ибо ему ничего не стоило отнять у меня понимание или память раньше, до того, как я вновь сел за письменный стол.

Память моя не пропала, чутье тоже, я думаю это потому, что Высшему Разуму надоело быть непонятым, и может быть он выбрал меня (это льстит моему собачьему самолюбию! ) для того, чтобы именно я объяснил человечеству и собачеству некоторые тайны бытия.

После таких слов, я предвижу, кто-то из читателей подумает грустно: "взбесился бедняга". Отнюдь. Просто я, как всякий пророк рискую быть традиционно не понятым и потому подстраховываюсь предисловием.

Все было так невероятно.

А началось с того, что позапрошлым летом мы поехали с моим другом Витей Витухиным в морское путешествие к нашейитальянско-австралийскойзнакомой в город Сенигаллию, что на восточном побережье Италии. Помните, у нее еще необычное имя Три Лепестка Черной Розы и милейшая собачка Эвелина.

Путешествие наше началось на теплоходе и длилось по странам ближнего зарубежья и Европы. С нами вместе путешествовал друг Витиного папы дядя Сережа, и там же, на теплоходе мы отпраздновали рождение двух новых семей: дядя Сережа познакомился со студенткой из Бергамо Каролиной, которая вскоре приехала к нему в Москву, а я с моей Козеттой.

Это был замечательный вояж, о котором вы конечно читали!

Книга, как и все мои другие, имела успех, но самое большое наслаждение, которое я испытал – это когда ее стала читать Козетта. Она читала ее со словарем, потому что нашим собачьим – русским владеет все-таки не так хорошо.

Я убедился – нет большего наслаждения наблюдать, как любимая тобой дама терпеливо изучает творение лап твоих.

Италия понравилась мне не только потому что это собачья страна, и столица ее названа в честь основателей Рима – Ромула и Рема, выкормленных волчицей (почти собакой), а еще потому что оттуда родом Козетта, но мне как писателю и женолюбу импонирует тот факт, что слово "слово" в итальянском языке – женского рода.

Надо сказать что, если язык наш невероятный Козетта постигла не в совершенстве, то в совершенстве постигла науку любви, и... (нет дамы без огня), вскоре после нашего возвращения подарила мне четырех прелестных щенков: трех девочек и мальчишку.

В собачьей жизни самостоятельность детей приходит рано.

А вот самостоятельность родителей значительно позже. Нам хотелось с Козеттой жить друг для друга, а Маме-Маше и Пал Палычу, Вите иКостику хотелось забавляться со щенками.

И было решено: мы с Козеттой перезжаем к "теще", т. е. к Каролине, дяде Сереже и его замечательной Маме-Лисаньке, а детей наших оставляем Маме-Маше.

Такой рокировкой все остались довольны.

Иногда, всей семьеймы любим забраться в машину и куда-нибудь ехать, все равно куда, а там уже побывать в ресторане, или в парке, или на пристани, любим мы и пересесть вдруг в самолет и полететь далеко, чтобы повидать там чудеса или экзотику и зарядиться впечатлениями, для того только, чтобы пестовать счастье и гармонию в нашем семейном бытии...

Внешний мир изменился невероятно быстро, и не только потому, что теперь можно бывать нам собакам почти что где угодно, он стал ярче, вкуснее, интересней и многогранней, более того, я вам хочу сказать, что пишу я теперь не пером, а на компьютере.

Витя учится в Британии. Через два года ему идти в армию. Не знаю только в какую. За Президента России пойдет он служить или за Английскую Королеву?

Тут как-то прошел слух, что будущим правителем России будет человек высокого роста. Я согласен на принцессу Диану. Она как раз высокого роста... Это я говорю не от отсутствия патриотизма, просто она породиста.

Пал Палыч ударился в науку, пишет докторскую. Иногда я помогаю ему, но не так интенсивно, как с кандидатской, дело в том, что тема его закрытая, и хотя он доверят мне, мне самому не хочется выглядеть излишне любопытным. С должности Пал Палыч ушел и говорит, что о том, как упал авторитет власти хорошо было видно из окон его служебного автомобиля... А Мама-Маша? Мама-Маша...

Маме-Маше прибавилась в этой жизни еще одна проблема – зарабатывание денег.

Хорош этот мир или нет, – не знаю, не мне судить, но я, по крайней мере, способствовал (своими книгами, конечно), чтобы он стал хотя бы на чуточку справедливее.

Книги писать стало не так интересно, их мало кто читает и не покупает, (в этоммы бесспорно догнали запад), а собачьи игрушки (косточки, лекарства, кучки дерьма, лифчики для сучек) стали продаваться и у нас.

Но не буду попусту ворчать, тем более что перехожу к грустной части предисловия.

Умерла тетя Груша – наша дачная хозяйка.

Умерла мирно и тихо.

Так же как прожила эту, прямо скажем, собачью жизнь. Помянулиее добрым словом, а на имя Мамы-Маши отписала она свой деревенский домик. Я, когда узнал о ее смерти – скулил целый день, а Мама-Маша плакала...

Но вот, кажется, предисловие подошло к концу, надо переходить к основному повествованию.

Глава 1

То, о чем я совсем не знал

... и слишком поздно почерпнул из засекреченной диссертации Пал Палыча, которую, после долгих его просьб и уговоров, взялся править в тот вечер.

Засекреченной она оказалась не потому что была плохая, и надо было во что бы то ни стало столь, увы, типичным способом скрыть ее изъяны, а потому, что если знать каждому что в ней говорится, то у непосвященных может случиться шок. Теперь-то, после моих рассказов, о том, что когда-то было секретно и недоступно, знает каждый щенок, а недавно еще казалось в диковинку, что на свете открыто пятое измерение...

Что и говорить: наш век – божественности техники в истории человечества – уникален. Но совершенство техники – это еще, к сожалению, далеко не есть совершенство духа.