Текст книги "Это моя собака (Пять повестей для детей)"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Скорей, Пиратыч! В три часа у нас субботник. Пойдешь со мной. И веди себя прилично, понял? Без твоих штучек, ясно? Где поводок?

Во дворе школы было полным-полно ребят с лопатами и граблями. Нас, конечно, сейчас же окружили истали спрашивать:

– Как зовет твою собачку?

– Какой породы собачка?

– Можно покормить твою собачку?

– Витя Витухин! – вдруг строгим голосом сказала высокая женщина. – Ты зачем привел собаку?

– Она не кусается...

– Тогда зачем ты держишь ее на привязи? Пусть побегает.

Ух, и подпрыгнул я! Метра почти на два! Надо же – какая оказалась у Вити хорошая учительница!

Я побежал трусцой вдоль изгороди – люблю обследовать новые места. Тут, конечно, не то, что в лесу, новсе же я обнаружил несколько интересных запахов. Однако из них меня особенно взволновал – знакомый. Я побежал быстрее и вскоре наткнулся на небольшой домик. Вместо одной стены у него была натянула проволочная сетка. За сеткой сидела рыжая собака! И до чего же она была похожа...

– Огонек!.. Это тт-ты?! – ошеломленный, пролепетал я.

– Очень может быть, – последовал ответ.

Он! Ну конечно, он! Кто же другой может ответить так невозмутимо и загадочно?

– Огонек, дружище! – завопил я и прыжком кинулся к немуна грудь. Но сетка спружинила, и я кубарем отлетел в кучу сухих листьев.

– Слишком энергично, братец, – спокойно отозвался лис. – Жизненные уроки, вижу, тебя нисколько не изменили.

– Нет! – признался я, выплевывая листья. – Наверное, главная моя специальность – доставлять всемвеселые минуты, а себе – неприятности...

Лис склонил голову набок, посмотрел на меня внимательно, и что-то вроде улыбки мелькнуло на его хитрой морде.

– Если вдуматься в суть явления, – начал он своим профессорским тоном, – это не так уж и плохо. Ты приводить людей в хорошее настроение, и они платят тебе за это любовью.

Вот что значит – иметь мозги!

Все лето я мучился, решая вопрос: для чегосуществую на свете, а лис решил в одно мгновение. Все сразу прояснилось в моей голове, и я вновь стал совершенно счастливой собакой.

– Рассказывай, чем кончилась та ужасная ночь побега?

– Пустяки, братец, – зевнул лис. – Я укусил Сиплого, и это ему не понравилось. А потом он чуть не лопнул от злости, обнаружив твое исчезновение.

– Отлично! – воскликнул я, но тут же понял: радоваться рано. – С горе-ковбоями у тебя, Огонек, будут еще неприятности.

– Они перевелись в другую школу, это я знаю, – ответил лис. – И я больше знать о них ничего не хочу.

– Правильно, – сейчас же радостно согласился я. Но моя радость все-таки не могла быть полной, потому что я видел своего друга в клетке. – Послушай, Огонек, – сказал я шепотом. – Тут совсем рядом лес... Мы сделаем подкоп... Понимаешь? Ты жил бы рядом, и мы могли бы видеться. В случае чего я бы подключил Витю...

– Пустой номер, дружище, – сказал лис, – хотя и прими мою благодарность. (Это было мне непонятно. ) Видишь ли, – продолжал лис, – как раз недавно, на уроке биологии, учитель рассказывал, что дикие звери, долго прожившие в клетке, уже не могут самостоятельно существовать на воле.

– Это еще почему? – удивился я.

Что-то вроде вздоха вырвалось из груди никогда не унывающего лиса.

– Привыкают жить на готовеньком... Вроде бы теряют спортивную форму. В лесу я просто сдохну с голоду. Ясно?

Я сидел с убитым видом.

– Не вешай носа, Пират! – бодрым голосом прервал мои размышления лис. Старостой биологического кружка ребята выбрали Витю Витухина. Насколько мне известно, это – твой хозяин.

Проклятая сетка! Меня опять отбросило в кучу листьев. А бесчувственный лис скалил зубы от удовольствия.

– Не унывай, брат. Смотри-ка, я кое-что приятное для тебя приготовил. И с этими словами он извлек из подстилки знакомую пыльную тетрадь с моими каракулями. – Ты так старательно мусолил ее каждый раз, что я подумал: а вдруг в ней все-таки есть какой-то смысл?

Мы не без труда протащили тетрадь под дверцей клетки, я схватил ее в зубы и кинулся домой.

– Пират! Пиратыч! – звал меня Витя. – Вернись! Назад! Ты слышишь?

Вечером Витя рисовал план размещения живого уголка на территории школы. Лису там был отведен теплый зимний домик с выходом в большую вольеру. Она захватывала порядочный кусок лужайки, смородиновый куст, маленькую березку и огромный плоский камень.

Я представил, как лис, растянувшись на нем, греется на солнышке. Или в любимой позе лежит на брюхе, вытянув лапы, подняв красивую рыжую голову с умными черными глазами.

– Как-нибудь я возьму тебя еще раз в школу, Пиратыч, – сказал Витя, и покажу такого зверя, какого ты еще не видел.

"Ха! Не видел! " – хмыкнул я про себя и лизнул Витю в ухо.

Возвращение в книгу

31 декабря. Я уж думал, что никогда не вернусь к своим запискам, но вот не выдержал и опять вернулся из-за моего друга – Черного Пирата.

Дома у нас сейчас пекут и жарят к Новому году всякие вкусные вещи. Кругом носятся такие ароматы, что я беспрерывно чихаю и попрошайничаю. Всего уже так напробовался, что с трудом умещаюсь в своей корзине. Кроме того, в комнате невыносимо прекрасно пахнет настоящим лесом – смолой и хвоей, потому что уже принесли новогоднюю елку. Я долго под ней лежал и мечтал, вспоминая лето. Представлял тетю Грушу, Фросю, обоих Пиратов, старика, который живет в желтом домике на горе. А как умела лаять Ватутька! Такого голоса я ни разу не слышал в городе... Да и хвост ее я не могу забыть...

– Пиратыч объелся, – сказал Витя, когда я с печальной мордой выполз из-под елки.

Вите и Косте подарки уже купили и держали их в секрете. А собаке какие же можно придумать подарки? Ведь никто не отважится купить собаке велосипед или надувную лодку!

Однако я получил подарок не хуже. Перед самым Новым годом вдруг пришел почтальон и принес нам фанерный ящик.

Витя его открыл. Мы с ним раскопали солому и, кроме яблок, нашли целлофановый мешочек, а в нем – письмо и варежки.

– Мамочка! – запрыгал Витя. – Письмо от тети Груши.

Мама-Маша пришла из кухни и прочитала нам письмо вслух:

"Дорогие мои Машенька, Павел Павлович, Витя и Костенька! Поздравляю вас с Новым годом, желаю счастья, здоровья и долгих лет жизни!

Я тоже живая, здоровая, грех жаловаться. Новости мои простые. Свинку продали. Фрося молока поубавила. Аккурат на третий день, как вы уехали, пришел домой Фома – хромой, ободранный. Теперь уже оправился, отъелся. Старый только совсем, не знаю, дотянет ли до весны.

Кузьма Егорович, что живет на горе в желтом домике, заходил. Велел вам кланяться. Собачку вашу веселую вспоминал, Пиратку. Анюта у него приболела, однако выходил.

Снегу нынче у нас много, лето будет хорошее. Дом я никому сдавать не буду, оставлю за вами. Варежки, которые Витеньке шлю, вязала из Пиратовой шерсти. Богатая у него к зиме стала шуба.

Службу свою собака справляет хорошо. На цепи ее не держу. Жалею.

Открыточку вашу с поздравлением получила. Спасибо, не забываете старую хозяйку Аграфену".

– Вот это да! Вот это да! – затанцевал Витя. – Ты слышал, Пиратыч? Шуба Богатая у твоего приятеля! А ну-ка, где варежки? Давай их сюда скорее!

Он натянул на руки черные пушистые варежки.

– Ну и теплынь, как в печке! – объявил он. – Ну-ка, Пиратыч, понюхай, может, узнаешь своего друга?

Я изо всех сил втянул воздух... Нет! Одно мыло! Но я все же стянул варежкус Витиной руки, отнес надиван, вспрыгнул сам и лег, уткнувшись носом в мягкую шерсть. И тогда мне все-таки показалось, что она чуточку пахнет Черным Дьяволом – Черным Пиратом. Это было очень приятно. Вот такой замечательный получился у меня новогодний подарок.

И вас – С НОВЫМ ГОДОМ, дорогие друзья!

Я на этом заканчиваю свои записки, потому что уже про всех все ясно и, значит, писать больше нечего.

* ЗАПИСКИ ИЗ-ПОД ПАРТЫ *

(повесть-сказка)

Предисловие Пирата

Я давно понял, что для собаки самое важное на этом свете безвестность.

Но как всякий литератор, выпускающий не первую книгу, я позволю себе надеяться на то, что меня помнят, что мое имя известно. И если я все-таки решаюсь сказать о себе несколько слов, то потому, что моя книга очень быстро разошлась и не все ребята смогли ее приобрести. Правда, она есть в библиотеках, но нынешняя молодежь (сужу исключительно по моему хозяину, Вите Витухину) уж слишком занята. До библиотек ли тут? Посчитайте, сколько у них дел: бассейн и фигурное катание, кружки рисования и флейты, персидского языка и автовождения, компьютерных игр и юридической журналистики, самолетовождения и интернета. К тому же обязательно участие во всевозможных олимпиадах, в путешествиях, в классных и других собраниях, в соревнованиях, диспутах, вечерах; надо ходить в театры, кино, на дискотеки... К тому же со мной три раза в день обязательно надо гулять. Обязательно надо!

Кто же еще сможет со мной гулять? Мама-Маша? Сомневаюсь. У нее самой то совещания по повышению квалификации, то по понижению чего-то; то ее куда-то избирают, то она сама кого-то избирает. К тому же ей надо иногда и что-то приготовить, что-то выстирать. Яуже не говорю о том, что ей необходимо... э... э... привести себя в порядок...

Собираюсь серьезно поговорить с Пал Палычем, посоветовать ему, чтобы забрал маму Машу с работы. Как-нибудь мы все перебьемся и на его зарплату, зато у нас будет счастливая семья: все будут ухожены, накормлены, вымыты и обласканы. Не раз я слышал: в иных семьях хозяек берегут, иногда даже отправляют их на курорты отдыхать... Это я одобряю: хозяйка всем нужна здоровой. Ей ведь приходиться держать на своих хрупких плечах семью, работать с утра до ночи. ... Ну вот, уже начинаю ворчать, будто я не чистопородный жесткошерстный фокс, а какой-нибудь ерундовый фаунгабриак.

Как видите, косвенным образом я уже вам представился. Теперь добавлю, что я умею писать. Конечно, этим сейчас никого не удивить. Сейчас многие умеют писать. Уверен, что их стало даже больше тех, кто способен всею эту писанину прочесть.

Не знаю, как другие пишущие, но я использую это свое умение во благо читателям. А ведь писать мне совсем не просто. Приходиться делать это урывками, иногда даже ночью. Днем мало свободного времени, я ведь работаю: кому-то надо помогать Вите готовить уроки – у него нет времени и поесть – то как следует, все на ходу. Вот я и сижу с ним рядом, слежу, как он занимается, ворчу – а что поделаешь? Решаю задачки по тригонометрии!

Да уж пес с ним!

В наше трудное время (не мне объяснять) сложно не столько написать книгу, сколько ее напечатать. Конечно, в этом деле немаловажную роль играет и талант, и тема произведения. Но, безусловно, и умело сочиненная заявка на издание. Правдиво и убедительно написанная, она заранее дает редактору представление о писательских возможностях даже, к примеру, моего, собачьего, таланта.

Совсем недавно я воззвал к одному директору издательства, написав ему письмо в самом изысканном стиле:

"Уважаемый Сергей Юрьевич!

Обращается к Вам по имени Пират. Взяться вновь за перо меня вынудила ставшая чрезмерной моя популярность у юных читателей. Может быть, Вы помните, что в далеком теперь году я опубликовалв журнале "Искорка" свою повесть "Наши каникулы" – о том, как я и мой хозяин Витя Витухин провели веселое лето в деревне. Повесть имела огромный успех – отчасти оттого, что писал ее пес, а отчасти и потому, что легка в прочтении, понятна и детям, и взрослым. К моему удовольствию, я даже был удостоен за нее звания лауреата конкурса на лучшую детскую книгу.

С тех пор я завален письмами детей и взрослых с просьбой продолжить повествование о моих приключениях. Но, увы, – хоть и грешно это говорить, почти нет времени. Надо было помогать писать научный труд тому, кто придумал эту первую книгу. Теперь, когда научный труд закончен, я считаю себя уже почти бакалавром естествознания. А главное, могу принимать некоторые предложения, связанные с моим творчеством, последовать добрым пожеланиям читателей и продолжить описания своих приключений.

Только что заключил договор с телевидением о создании мультипликационного фильма по повести "Наши каникулы", а два детских журнала предложили мне описать мои дальнейшие приключения – что я с упоением и делаю сейчас; кое-что совсем готово, и вы увидите это в книжке, которую сейчас держите в руках.

Далее я продолжал: "Надеюсь, что Вы мне предложите заключить с Вашим издательством договор на публикацию сразу пяти моих повестей: "Записки из-под парты", "Наши каникулы", "Пират в огненной стране", повести "Их собачья жизнь" – о друзьях за рубежом и "Хвост из другого измерения" – о путешествив компьютерную страну..

Я хочу сказать, что в этих повестях в занимательной, приключенческой форме рассказывается о добре и нравственности, любви к животным и природе. Но и, естественно, оценку всем происходящим со мной приключениям во всех повестях осмеливаюсь дать я сам – пес по имени Пират.

Кто-то, быть может, скажет, что собака-писатель – это вздор, сказка. Отнюдь нет. Никакая не сказка. Я совершенно нормальный пес. У меня четыре крепкие лапы, хорошая прыгучесть, черный нос, густые усы, веселая бородка и обрубленный столбиком хвост. А то, что я умею писать, так особых на то способностей у меня не было – взял усидчивостью...

И кто, скажите мне, из современных детских писателей может похвастаться хорошей прыгучестью?

Текст написан с мягким юмором, но с совершенно определенными акцентами в области морали; все, что я пишу, служит делу правильного воспитания подростков. А взрослым, быть может, откроет мир, в котором они сами когда-то жили, но со временем, под глыбами проблем, забыли его. Тем более уместно напомнить этим людям о времени, когда им не была чужда высшая справедливость и когда все, что было плохим, было плохим, а то, что было хорошим, было прекрасным... "

Внизу я приписал:

"... С совершеннейшим почтением к Вам.

Пес Пират"

Сами понимаете – после этого заявка была с восторгом принята, а повести, как оно и положено в собачьей жизни, урезаны вдвое. Но, тем не менее, спешите же прочесть книгу...

Глава 1. Я появляюсь в кухне

Однажды вечером я сидел за письменным столом и работал. Было то позднее время, когда дети – мой хозяин Витя Витухин и его братик Костя – уже спали, а мы, взрослые: Мама-Маша, Пал Палыч и я, обсудив некоторые семейные проблемы, разошлись по своим комнатам. Я отправился в кабинет, где, пробыв недолго и не намереваясь продолжать сегодня свои записки, увлекся логарифмической линейкой. Скажу вам честно: терпеть ее не могу, но мне уж лучше микрокалькулятор, на котором не то что я, а полевая мышь и та запросто сосчитает, что надо.

Но калькулятор лежал у Вити в портфеле, портфель был застегнут и лежал довольно далеко, а я, честно говоря, пригрелся на стуле: надо было решить еще полторы задачи, но соскакивать, а потом снова вскакивать на стул не хотелось. Вечером как-то сил меньше. Поэтому искать калькулятор я не стал. Прислушался. Из кухни доносился умиротворительный и довольно тихий разговор мамы Маши и Пал Палыча. Я не стал прислушиваться, о чем это они говорят, тем более что хотел побыстрее разделить косинус на котангенс. Но интуиция подсказала мне, что я должен принять участие в разговоре, и это будет тем более разумно, что издевательство над тригонометрическими функциями мне уже наскучило. И хотя я знал, что дома все в порядке, все же на всякий случай (а вдруг говорят о чем-то, мне интересном) соскочил со стула, вытянул свое тело, упершись задними лапами о стену, потянулся как следует, чтобы быть в форме (на кухне моя хозяйка, и я счел бы неприличным показаться ей в помятом виде), и побежал на кухню. По дороге думал: мало ли, может быть, там без меня не решается какая-то серьезная проблема: таракан ли выполз из – под плинтуса, и надо его срочно съесть, или перегорел предохранитель в телевизоре, и надо его заменить, или, может быть, Мама-Маша обсуждает с Пал Палычем фасон своего нового платья, что, как известно, бесполезно, он в этом не сечет или притворяется, что не сечет. Вполне возможно, что ей необходим мой совет.

Словом, я появился на пороге кухни как раз вовремя и тотчас же был замечен моими хозяевами.

– Вот и псуля пришел, здравствуй, псуленька, – произнесла заботливая Мама-Маша, а ты разве не спишь?

Я приветливо завилял обрубком хвоста, показывая, что я не только сплю, но оторвался ради нее от весьма важного дела. Я бы мог ей об этом сказать прямо, потому что в последнее время напрактиковался и разговаривать, когда, конечно, никого нет в квартире. Однако по правилам игры и молчаливого сговора членов всей семьи, вслух ничего не произнес: еще бы! Пишущая – еще куда ни шло, но говорящая собака – это уже слишком, а выразить свое отношение к хозяевам, даже не прибегая к словам, совсем не трудно.

В знак особого расположения к маме Маше и того, что мы-то с ней понимаем друг друга без слов, я пошел и ткнулся ей чуть ниже колена. Это, по общепринятым собачьим нормам, – высшая форма приветствия.

Кстати, такого рода "добрый вечер" дал мне возможность заметить, что на щиколотке левой ноги мамы Маши, вернее на чулке, был прикреплен серебряный, похожий на дождь с новогодней елки, браслетик – мечта всех современных женщин. Я от души мысленно поздравил свою хозяйку с удачным приобретением и посмотрел на нее так, что мы сразу друг друга поняли: конечно, Пал Палыч ничего еще не заметил. Куда ему, он ведь занят более глобальными проблемами, например своей диссертацией. Меня он, однако, заметил и, пробурчав по обыкновению: "Привет, флибустьер", продолжал с мамой Машей о чем-то говорить, а я в знак приветствия почтительно наклонив голову и шаркнул лапами.

Глава 2. Проблема отцов и детей

Чуть позже, свернувшись таким образом, что мой нос оказался возле моего хвоста, удобно устроившись возле обеденного стола, я обнаружил, что разговор идет о моем хозяине Вите, сыне Пал Палыча и мамы Маши.

Мама-Маша, оказывается, была очень озабочена тем, что Витя вдруг стал плохо кушать.

– Ну и что, – не разделял ее беспокойства Пал Палыч, – у него много дел, до еды ли тут – взрослый, ответственный мужчина...

– Это-то меня и беспокоит, – сообщила Мама-Маша, – что взрослый-то он взрослый, но не ответственный совсем.

– А что, плохо стал учиться? – насторожился Пал Палыч.

– Да нет, пока еще, но я, как мать, чувствую, что с ним что-то происходит... А тебе не кажется: он от нас что-то скрывает? – вдруг шепнула она.

Пал Палыч, который сидел рядом с мамой Машей, обнял ее за плечи и произнес речь, призывая меня в свидетели:

– Милая наша мамочка, – начал он, даже положив ложку на стол, – когда парню одиннадцатый год, у него уже могут быть свои секреты, так что успокойся. В его возрасте я, например, мечтал убежать в Африку, помогать сражаться угнетенным народам против поработителей. Тоже ведь у меня тайна была, и вот ты первая, кому я ее открываю.

– Какая Африка?! – ужаснулась Мама-Маша, отстранившись от Пал Палыча. Что ты говоришь?

– Ну, это я так говорю; может, и не Африка, может, другая какая страна, – миролюбиво поглядывая на роскошного жареного цыпленка, сказал Пал Палыч, но спохватился и добавил: а может, он на Марс лететь задумал, это сегодня более актуально...

Но маму Машу не утешило такое предположение. Она нагнулась и погладила меня несколько раз, но сделала это невнимательно и нервно (отчего я понял, она не только озабочена, но и расстроена), потом посмотрела на меня и сказала:

– Вот кто бы мог нам рассказать, что происходит с нашим сыном; наверняка Пиратка знает... Собаки – они вообще невероятно чуткие и хорошо чувствуют настроение хозяина.

– Мог бы, – согласился Пал Палыч, тоже посмотрев на меня пристально, если бы, конечно, захотел.

И тут я удивился. Но не тому, что Мама-Маша и Пал Палыч давно, конечно, разгадали тот факт, что я умею говорить, а тому, что они думали, будто я что-то знаю. Что я мог им рассказать – ровным счетом ничего! Я никаких перемен в нашем Вите не замечал, а если они и произошли, то, верно, потому, что он перезанимался. Да это и немудрено. Взбесишься с этими занятиями. К тому же я был убежден, что нет ничего наивней мужской тайны, более того, я был уверен, что легко разузнаю, в чем дело. Но я промолчал, картинно задумавшись вместе с ними. Я даже собрался было подпереть свою бородатую голову лапой, но решил, что это будет уж слишком.

– Вот что, флибустьер, – сказал, подумав, Пал Палыч. – Ты бы, братец, действительно последил за нашим сыном. А вдруг подтвердится, что ее беспокойство имеет серьезные основания...

Ради мамы Маши я был готов следить даже за Пал Палычем.

– А потом как-нибудь на досуге напишешь воспоминания, – хихикнул он.

Это добавление было уже лишним, но я не обиделся, подумав о том, что Пал Палыч тоже перезанимался, поэтому такая вот мысль посетила его соискательскую голову... Однако слово – не воробей, хотя их давно уже почти нет в нашем городе... Забавная мысль пришла в мою собачью голову: может быть, в нашем городе очень мало воробьев потому, что слышится слишком много слов...

Отвлекся, но с этого момента стал внимательно прислушиваться к каждому Витиному вдоху и выдоху.

– Хорошо, – сказал я тихо своим хозяевам и в знак заключения договора завилял хвостом.

А Пал Палыч в этот момент шелестел газетой и не слышал произнесенного мною слова, да и Мама-Маша мыла посуду и, по-моему, тоже его не слышала. В раковине шумела вода, и мне показалось, что это маленький Ниагарский водопад, возле которого Пал Палыч, когда был в возрасте моего хозяина Вити, намеревался помочь черным повстанцам бороться против белых поработителей.

А потом я подумал, что, вообще-то говоря, собаку моего типа неправильно использовать в таком вот примитивном сыске, а лучше использовать ее в науке, которая учит, как по запаху распознавать предметы. Она называется одорология. Наука не простая, а поэтому вам, юные читатели, не стоит спешить запоминать это слово. К тому же, пока еще не изобретена куда более важная наука, о нюхе на справедливость...

Однако несмотря на это, я буду откровенен; говорю вам как собака собакам: если Витю ожидает что-либо неприятное, я ему помогу!

И шерсть на моей шее вздыбилась.

В этот момент из-под плинтуса выбежали какие-то козявки. Пока я их разгонял, почему-то вспомнился мне муравейник возле дачи...

Иногда люблю смотреть на мир глазами деревенского пса. Тогда и вспоминаю этот муравейник. Какие же они, муравьи, труженики! Если бы кто-нибудь из моей семьи так работал (исключая маму Машу, конечно), я бы безмерно удивился. Но условия работы у муравьев ужасны: я был свидетелем, как одному из них, поторопившемуся отрапортовать об окончании какого-то дела преждевременно и лихо, его же собратья откусили голову.

И тут же я вспомнил, сколько уже времени строят и перестраивают Витину школу. Об этом тоже как-то раз говорили за обеденным столом Пал Палыч и Мама-Маша.

А ремонт в этой школе теперь делают заново, но уже родители учеников. Сразу после того, как "постарались" шефы, которые так нахалтурили, сляпали все так неуютно, что только диву даешься – как будто нарочно делали плохо.

Вот бы их в муравейник, как говорит Пал Палыч, – для обмена опытом.

Мошек я съел и стал собираться ко сну.

Глава 3. Мы идем в школу

После разговора о Витиных проблемах все отправились спать, а я еще полакал воды, потому что на ночь имею обыкновение хорошо попить. К тому же, когда я представил себе данное мне поручение, у меня вдруг пересохло в горле. Я вошел в комнату и осторожно, как кот, изящно, прыгнул к Вите на кровать. Долго и пристально всматривался в его сонное лицо и все думал: что же такое особенное может волновать моего юного хозяина?... Витя перевернулся на бок, и по его скучному лицу я точно определил, что снится ему никакая не Африка и не Марс, а скорее всего школа.

Да, школа! Но первая версия показалась в тот момент мне слишком примитивной.

Я стал размышлять, как бы мне туда попасть, чтобы все выяснить на месте. Разве что спрятаться Вите в ранец? Ведь, придя в класс, не станет же он меня среди урока выкидывать за дверь, оставит под партой, наверное. Да еще сделает так, чтобы меня никто не заметил.

Этот план был по-своему хорош. Но были в нем и свои слабые стороны: наблюдать и делать выводы можно, если только об этом никто не знает, а если с самого начала показаться Вите, то он сразу же обо всем может догадаться и первый сделает, может быть, нежелательные для меня выводы. Менее всего мне хотелось терять его дружбу.

Поэтому, повинуясь старому доброму правилу, которое безотказно выручает любую собаку из любой ситуации, я решил прикинуться простачком. Побольше вилять хвостом и побольше улыбаться в свои усы.

Засыпая, я подумал о том, как сложно быть необыкновенной собакой. Все время надо что-то придумывать, чтобы тебя действительно считали необыкновенной.

Рано утром мы с Витей как всегда проснулись по первому зову будильника. Пал Палыч уже фыркал и плескался в ванне – он всегда вместо оздоровительного бега и гимнастики, как у некоторых, наливает себе горячую ванну и забирается в нее: не понимаю, правда, что это ему за радость, – после ванны он чувствует себя усталым и сонным и еле плетется на работу, – но мне уж лучше с утра побегать.

Я, памятуя вчерашний вечер и свое решение, забрался в ранец, но Витя тотчас же меня увидел, вытряхнул оттуда и удивленно крикнул:

– Смотрите, Пиратка хочет со мною в школу! Глупый пес, ты никогда не был в школе и даже не представляешь себе, что это такое. Но, – сказал он, поостыв, – чтобы ты представил себе это, я возьму тебя разочек, только полулегально, ты понял?

Как тут было не понять, я для виду даже слегка повилял обрубком хвоста; сильно повилять в данной ситуации означало бы – выдать себя с головой, – и запрыгнул обратно в Витин ранец.

– Нет, дорогой, – сказал Витя, – до школы ты пойдешь пешком, ты слишком тяжел, чтобы нести тебя в ранце, а в школе я скажу, что ты наш новый экспонат для живого уголка, и тебя никто не тронет. У нас, как правило, трогают только тех, кто не является экспонатами. А экспонат это все равно что "табу" у индейцев. Читал. Небось, Жюля Верна? Итак, решено: ты экспонат.

И мы отправились в школу.

Собственно, я много про нее слышал и даже читал иногда. Когда Мама-Маша спала, я полистывал даже выписанный ею неизвестно для кого и каких целей журнал "Семья и школа" и кое-что про школу, как мне казалось, знал. Больше в нашей семье никто не читал этот журнал, и слава Богу. Потому что много позже я понял, что этот журнал никакого отношения не имеет ни к семье, ни к школе, ни к воспитанию детей.

Если все, что в нем написано, применить к семье, то это будет уже не семья, а скорее армейское подразделение. Я говорю так потому, что наша семья гораздо лучше, интересней и дружнее, чем описывается в журнале, а школа значительно хуже, примитивней и даже, не побоюсь этого слова, бестактней, чем описывается в журнале.

Но... пока что я шел в школу, думая, что она именно такая, как я прочел.

Глава 4. Мы пришли в школу

Возле "храма науки" (как почтительно, но теперь, думаю, и с оттенком иронии, называет школу Пал Палыч) во дворе я увидел большое количество разновозрастных ребят, которые сходились группками и о чем-то возбужденно и громко переговаривались. Первое ощущение было такое, что возле школы готовится восстание или, я еще подумал, что, может быть, они собираются на маевку; обо всем этом я прочел в каком-то старом учебнике истории. И именно поэтому я даже бросился к одной такой группе ребят постарше с традиционным. как мне казалось, в этой ситуации криком: "Даешь, Российскую демократию! ". Я от души всегда на стороне угнетенных и очень хотел им помочь бороться за независимость, пусть даже и в школе.

Но они, видимо, не поняли меня, а один, когда я бежал, даже выставил ногу так, что, не затормози я всеми четырьмя лапами вовремя, обязательно бы ударился об нее. После этого он внятно сказал: "Изыди, зверь". И закурил сигарету, оглянувшись.

Мне стало очень обидно, потому что я пришел сюда в добром, миролюбивом настроении. К тому же весенняя природа будила воображение и фантазию, склоняла к чему-то хорошему. Расцветающие деревья удивительно благоухали. Небо было невообразимо синим. Земля дышала бодрящей свежестью. Даже асфальт, и тот пробуждался от зимней спячки, шумел ручьями. И вдруг – такое несоответствие высоких чувств и неизменной действительности!

Естественно, что я тотчас же "изыдел".

На другую компанию я посмотрел с удивлением и уже под надзором своего хозяина: это были девочки, которые за углом той же школы судорожно пили что-то из маленького флакончика, и громко, некрасиво смеялись.

И что странно: не над чем-то, а просто так. Одеты они были очень пестро бесвкусно, но дорого. От духов, которые учуял от них за десять метров, я страшно расчихался.

"Может, мы ошиблись школой? " – подумал я тогда, с опаской выглядывая из-под каких-то полуобвалившихся ступенек. Но нет, не ошиблись; я специально поглядел еще раз на вывеску, и там было написано, что это именно наша школа со специальным языковым уклоном.

Пока я читал вывеску, об меня споткнулся какой-то великовозрастный шестиклассник и тотчас же дал мне, да и окружающим, понять, что школа действительно с языковым уклоном, во всяком случае, я прижал, что совершенно мне не свойственно, уши, прикусил язык и окончательно притаился возле ног Вити.

"Неужели он здесь учится, с такими злюками? Или, может быть, мы все-таки ошиблись, это и не ученики, их не пускают учиться? – думал я с надеждой. – И от этого они такие странные? "

Но их пускали. Это они иногда не пускали в школу учителей. А сейчас, едва только зазвенел звонок, как стали загонять всех сразу какие-то двое в спортивных костюмах. Толпы учеников валом повалили в одну открытую створку узкой двери; причем, кто посильнее и постарше, отталкивал тех, кто послабее и помоложе. И я уже, грешным делом, подумал: а как бы посмотреть на моего хозяина со стороны, он посильнее или послабее?

Но было не того.

Глава 5

Я постигаю суть уроков

С отдавленными лапами, прижатыми ушами, несчастный, взъерошенный, растерянный я оказался в конце концов в классе и немедленно проявил здесь свою полезность.

– Вот собака, – сказал преподаватель, кажется, биологии, так, словно я в самом деле был экспонатом и находился здесь в качестве предмета исследования. – Она слышит ультразвук... – И с этими словами он закрутил какую-то ручку чего-то. Я, честно говоря, ничего не слышал, но от нетерпения заскулил, что было воспринято преподавателем как подтверждение его слов.

– Ты слышишь ультразвук? – спросил меня учитель.

И я, чтобы не обидеть его и не сделать тем самым плохо моему хозяину, кивнул. В классе рассмеялись.

– Вот видите, – совершенно удовлетворенный, сказал учитель, – она слышит. Потом он стал готовить какой-то опыт с лягушкой, которая страдальчески квакала. Я джентельменски гавкнул. Лягушка шлепнулась на пол и ускакала. Опыт не получился, хотя учитель тяжело и неповоротливо возился с ним до самого конца урока, время от времени разыскивая лягушку, а в перерывах пытаясь смонтировать какой-то прибор, но сделать этого не сумел; да и лягушка не находилась: не желала вылезать из-под плинтуса. Потом, правда, визг какого-то толстого парня с задней парты дал нам всем понять, что лягушка нашлась, но тут прозвенел звонок.