Текст книги "Шарль Перро"
Автор книги: Сергей Бойко
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
В июне Кольбер добился важного королевского решения: помимо уже созданных и отлично зарекомендовавших себя Вест-Индской и Ост-Индской компаний, была создана еще и Северная компания для торговли с северо-германскими городами Гамбургом и Бременом, а также с прибалтийскими и скандинавскими городами и Россией.
«Главная польза для нас от Северной компании, – писал Кольбер, – должна состоять в том, чтобы мы перестали пользоваться услугами голландцев».
Кольбер восхищался Голландией и ненавидел ее. Именно он добился заключения летом 1669 года союза между Францией и Англией. Шарль, обладавший феноменальной памятью, наизусть помнил статьи договора, к которым тоже приложил руку. Особенно важной была 5-я статья: «…Вышепоименованные великие короли, имеющие, каждый отдельно, гораздо более подданных, нежели сколько нужно для оправдания перед светом принятого ими намерения смирить гордость Генеральных штатов Соединенных Нидерландских провинций и ослабить могущество нации, которая так часто ознаменовывала себя черной неблагодарностью к основателям и руководителям этой республики и которая даже и ныне дерзает называть себя верховным правителем и судьей всех других государей, согласились и решили, что их величества объявят и будут вести войну совокупно всеми своими сухопутными и морскими силами с вышеназванными Генеральными штатами Соединенных Нидерландских провинций и что ни один из вышесказанных королей не заключит мирного договора, соглашения и перемирия без совета и согласия другого…»
* * *
Осенью на имя Шарля пришел пакет из Бордо: его извещали, что его брат Жан очень плох.
Шарль застал старшего брата живым. Он присутствовал при его агонии. Умирающему не стали даже пускать кровь – конец был очевиден. Перед самой смертью Жан успел принять Святое причастие, поцеловать крест.
Так у Шарля осталось только два старших брата. Он поклялся, что будет помогать обоим.
* * *
От мрачного старого королевского дворца тянулась в то время длинная, не очень широкая улица де Турнель. Около моста того же имени стоял прежде Турнельский замок, на турнирной площади которого король Генрих II погиб в поединке: копье соперника пробило ему лицо.
Поздней осенью двор из летней резиденции возвращался в Париж, в Лувр. Здесь конечно же не было парка, подобного версальскому, поэтому Шарль в редкие минуты отдыха гулял по улице де Турнель. Он равнодушно проходил мимо старых однообразных домов буржуа с их беседками и галереями, с большими жестяными щитами, которые висели подобно знаменам высоко над улицей. И только один дом отличался оригинальностью. Он невольно обращал на себя внимание странной архитектурой, в которой смешивались разнообразные стили: Шарль, изучивший десятки томов по архитектуре, понимал в них толк. Одна часть дома была выстроена в стиле Возрождения, другая – в готическом, а третья – во флорентийском. Общий вид дома был мрачный и угрюмый. Однажды во время прогулки Шарль увидел, как на стук колотушки дверь отворилась и гостя встретил швейцар с булавой, за которым стояли наготове лакеи.
Это был фамильный дом Гизов – французского аристократического рода. Генрих Гиз почти 100 лет назад был одним из организаторов Варфоломеевской ночи и одновременно главой Католической лиги, стремившейся низложить Генриха III и передать престол Гизам. Из этого дома он был увезен на допросы и пытки и больше уже не возвращался в него.
Во время одной из прогулок Шарль встретил на мосту Турнель группу молодых людей. В руках у двух из них были лютни. Они расположились у противоположных перил, стали петь и смеяться. Шарль хотел уже пройти мимо, но почему-то задержался. Один из молодых людей вынул из сумки бутылку вина, ловко раскрыл ее и сказал:
– Пускаю по кругу! Помянем нашу добрую королеву-мать!
Кто-то запел звонким голосом:
Величие и блеск и добродетель Анны
Известны каждому. Во всей вселенной славны.
В гробу она. По ней лишь слава не увянет:
С любовью Франция всегда о ней вспомянет!
Другие подхватили:
Удары презирать судьбы она умела,
Без ужаса на смерть могла она смотреть.
Для сына утвердить великий трон успела,
Умела царски жить, царицей умереть.
Бутылка обошла круг, молодые люди еще немного поговорили и пошли дальше, играя на лютнях.
Эта сцена тронула Шарля. «Франция жива, – подумал он, – пока народ чтит своих государей».
* * *
В конце года Кольбер получил должность государственного секретаря королевского дома, флотов и колоний.
А вскоре после этого денежное пособие Шарля удвоилось и стало составлять 500 экю (2 тысячи ливров).
1670Обширное строительство дворцовых комплексов, и в первую очередь Версаля, вызвало во второй половине XVII века расцвет французского прикладного искусства. Изделия художественных промыслов – мебель, зеркала, серебряная посуда, ювелирные изделия, ковры, ткани, кружева, гобелены – изготовлялись в огромных количествах, ибо были рассчитаны не только на потребителей внутри Франции, но и на широкий вывоз за границу, что составляло одну из особенностей политики, проводимой Кольбером. С этой целью основывались специальные королевские мануфактуры, куда нередко привлекались иностранные мастера; сбыт готовой продукции строго регламентировался.
Произведения прикладного искусства этого времени необычайно роскошны. Они органически входили в общий архитектурно-художественной ансамбль, являясь неотъемлемой частью «большого стиля». Создание этих произведений вызвало к жизни множество ярких талантов, породило великолепных мастеров, которые сочетали высокий профессионализм с истинным творческим вдохновением. За одно столетие прикладное искусство Франции отказалось от подражания иноземным, преимущественно итальянским, образцам и обрело свой собственный художественный язык, достигло замечательных результатов. Изделиям французских мастеров, в свою очередь, долгое время подражали в других странах Европы.
Некоторые отрасли прикладного искусства имели во Франции давнюю традицию. К ним относится производство гобеленов, безворсовых ковров-картин, которыми украшались стены дворцовых покоев. Уже с 1440 года ковровая мастерская братьев Гобелен (отсюда возникло и само название), расположенная в предместье Парижа Сен-Мишель, стала широко известна. К началу XVII века предприятие значительно разрослось. Здесь в первой половине века были исполнены многие гобелены по рисункам известных живописцев, в том числе Симона Вуэ. В 1662 году Кольбер купил мастерскую и учредил мануфактуру, которая была названа Королевской мануфактурой мебели.
Гобелены XVII века, огромные по размерам, отличавшиеся изысканным чувством цвета и пышным орнаментальным великолепием, – одно из наиболее эффектных и изощренных созданий декоративного искусства Франции. Они ткались на ручных станках из цветной шерсти с добавлением шелка, а иногда золотых и серебряных нитей. Их производство требовало высокого мастерства.
Кольбер поручил Шарлю Перро курировать гобеленовые фабрики. Его задачей было следить за тем, чтобы художники почаще вводили в композиции гобеленов сюжеты, связанные с подвигами и деяниями Людовика XIV. Даже сюжеты, почерпнутые из мифологии и античной истории, должны были прославлять французскую монархию.
Эта задача оказалась непростой. Создание подготовительных картонов для гобеленов, которые должны были изготовляться сериями и были связаны сюжетным единством, оказалось не под силу одному художнику. Многие из них специализировались теперь в определенной области: один изображал фон, другой – архитектуру, третий рисовал фигуру и утварь, четвертый – бордюры – своего рода пышную «раму», заполненную гирляндами цветов и фруктов, эмблемами, картушами, вензелями и разнообразными декоративными фигурами.
И над всеми главенствовал живописец, который осуществлял общий замысел, добивался комбинационного единства. Чаще всего таким живописцем был неутомимый Ле Брен. Многие гобелены, созданные по его картонам, пользовались большим успехом. К ним принадлежит, например, одобренная Кольбером и Перро серия «Королевские резиденции» (или «Месяцы года»), созданная в период между 1668 и 1680 годами. На двенадцати гобеленах изображены увеселения короля и придворных (прогулки, праздники, охоты), происходившие в тех или иных резиденциях, которые посещались двором в разные месяцы года: «Замок в Шамборе», или «Сентябрь»; «Дворец в Тюильри», или «Октябрь» и т. п.
Ле Бреном с одобрения Кольбера и Шарля Перро были созданы и другие известные серии: «История короля», «История Александра Македонского». Не случайно после его смерти гобеленное производство стала приходить в упадок. Лишь в XVIII веке в искусстве французского гобелена началась новая полоса расцвета.
По роду своей работы Шарлю приходилось часто выезжать в Лион, где Кольбер учредил Большую королевскую мануфактуру шелковых изделий, и в Алансон, где стали производить знаменитые алансонские гипюры, которые вытеснили фламандские и итальянские кружева.
Мода на кружевные изделия охватила французское общество. Они были непременной принадлежностью не только женского, но и мужского костюма. Кружева применялись в церковном облачении и оформлении будуаров, ими украшались веера, платки, перчатки, туфли, салфетки, зонты, мебель и даже внутренность карет. До середины XVII века Франция не знала собственного производства кружев. Их ввозили из Фландрии и особенно из Италии. Покупка дорогих венецианских кружев в первой половине века достигла таких размеров, что французское правительство пыталось, хотя и безуспешно, воспрепятствовать этому вплоть до издания «Правил против излишней роскоши в одежде», и только реформы Кольбера остановили отток денег за границу.
Малая академия, которой фактически руководил Шарль Перро, взяла под контроль и производство дворцовой мебели. Было дано строгое указание мастерам включать в декор мебели эмблемы королевской власти – картуши с лилиями дома Бурбонов, вензеля Людовика XIV, изображения лика Аполлона.
* * *
В 1670 году народное восстание охватило Лангедок. Здесь во главе крестьян стал военный предводитель из дворян Антуан де Рур, который принял титул «генералиссимуса угнетенного народа». Отряды восставших заняли несколько городов. Они расправлялись не только с финансовыми чиновниками, но и с дворянами, духовенством, а также со всеми должностными и просто богатыми лицами. «Пришло время, – говорилось в одном из воззваний восставших, – исполниться пророчеству, что глиняные горшки разобьют железные». «Проклятие дворянам и священникам – они все враги нам!»; «Надо истреблять кровопийц народа!» – провозглашали восставшие.
Местные власти собрали все наличные вооруженные силы, но не могли справиться с восстанием. И только из-за того, что Франция в тот момент не вела войны, военный министр Лувуа по указанию Людовика XIV послал в Лангедок регулярную армию, в том числе всех королевских мушкетеров. Вслед за победой началась кровавая резня…
* * *
Сохранились рисунки, выполненные Шарлем Перро в 1670 году. На них изображены королевский дворец и парк с каналами, фонтанами, скульптурами и другими украшениями. Этот утопающий в зелени несуществующий дворец должен был располагаться в… Вири – рядом с любимой усадьбой самого Шарля Перро.
Спустя много лет, когда усадьба в Вири была уже продана, Шарль Перро, окруженный внуками, любил вспоминать о том, как едва не устроил королевскую резиденцию не в Версале, а в Вири. В то время король охотно рассматривал различные проекты устройства своего летнего дворца. Ему хотелось, чтобы там были множество фонтанов, водные фейерверки. А где можно устроить фонтаны, как не там, где в изобилии имеется проточная вода? Казалось, Вири идеально подходило для этого: с одной стороны его окружала река Орш, которая протекает по прекраснейшей местности Франции, с другой – речка Эстамп. А сколько там прудов, ручейков, родников!
Перро долго не решался представить проект королевской резиденции в Вири Кольберу. Но помог случай. В то время он работал в Интендантстве королевских построек и к нему приходило много разных просителей. Однажды пришел какой-то чудак и принес «Проект подведения к Парижу воды реки Эстамп». В месте, где речка Орш проходит между селами Вири и Савиньи, он предлагал провести водопровод, который перебрасывал бы воду с одного холма на другой. С этим проектом Перро и пришел к Кольберу.
Однако он опоздал. Король сделал окончательный выбор в пользу Версаля.
Так королевская резиденция в Вири осталась несбывшейся мечтой Шарля Перро.
Часть четвертая
ЗРЕЛОСТЬ
(1671–1684)
1671 годЭто был необычный год в жизни Шарля Перро. Наш герой решился наконец нарушить свой холостяцкий покой…
Почему? Потому ли, что поджимал возраст? Безвозвратно уходили годы? Или потому, что он очень любил детей и хотел иметь своих?
На самом деле все очень просто. Шарль впервые в жизни влюбился.
Он и сам не знал, что с ним такое может произойти. С детства он желал и боялся женщин.
Именно с детства! Именно в семье корень его болезненного отношения к противоположному полу. Мать, сама себе не отдавая в этом отчет, не любила Шарля. А он жаждал ласки матери и в то же время отвергал ее. И если во многих своих стихах он бросает колкости в адрес женщин – то на самом деле невольно и неосознанно направляет их против матери.
Профессор Парижского университета Марк Сориано считает, что это противоречивое отношение к женщине проявляется во всем творчестве Шарля Перро, в том числе и в сказках. Так, в сказке «Феи» присутствуют не одна, а две феи, – таким образом опять же неосознанно Шарль Перро хочет подчеркнуть противоречивость женщины, которая может быть доброй и злой, «медовой» и «уксусной», может награждать и наказывать, приносить в дар змей и жаб или цветы и драгоценные камни.
Доктор Лозье-Депрец писал о Перро: «Шарль был последним ребенком в семье. У него была разница более чем в двадцать лет со старшим братом; его отец был слишком стар, чтобы дать ему представление о мужественности, а мать – слишком стара, чтобы внушить ему желание женщины. Это вызвало у него, во-первых, подавление импульсов, а во-вторых, огромный страх перед женщинами».
«Действительно, – соглашается с ним Марк Сориано в своей докторской диссертации „Критическое изучение сказок Шарля Перро“, – отсутствие мужественности и боязнь женщин глубоко связаны чрезмерным чувством неуверенности, которое испытывал Перро из-за того, что он был младшим и единственным выжившим из двух близнецов».
Доказательство этому мы находим в его удивительном «Диалоге Любви и Дружбы».
Вот его тема. Мирно живут сестры-близнецы – Красота и Доброта. Приходит Желание и, как это и должно быть, влюбляется в Красоту. У них появляется ребенок – Любовь; сначала она очень забавна, но потом делается несносной. В этот момент Желание увлекается Добротой, тоже женится на ней, и у этой новой пары также появляется ребенок более ровного нрава – Дружба. Тем, кто удивляется этому двойному браку, автор непринужденно сообщает, что действие происходит в то время, когда позволительно было жениться на двух сестрах.
На самом деле, разъясняет Марк Сориано, речь идет о так называемом «общем браке», о котором, как свидетельствуют исследования, мечтают многие близнецы. Женщины-близняшки хотят иметь одного мужа на двоих, причем дети от этих двух пар образуют еще одну пару, на этот раз – разнополую.
Эта подспудная идея «Диалога» позволяет сделать вывод не об отсутствии полового влечения автора, а о его необычайной хрупкости. Шарль боялся разочаровать женщину физически. Он желал женщину и одновременно боялся ее. У него и раньше были попытки близости с женщиной, но они кончались неудачей из-за того, что партнерша слишком торопила события…
Девушку, на которой предстояло жениться Шарлю, звали Мари Пишон. Она была из очень богатой семьи. Иначе и быть не могло: в семье Перро привыкли во всех обстоятельствах думать о выгоде. Тем более когда речь шла о женитьбе.
Встреча состоялась в парке. Мари шла ему навстречу по аллее. Шла спокойно, ничем не выражая ни страха перед знакомством, ни торопливости в чувствах, На ней было бархатное платье зеленого цвета, ниже талии оно колыхалось на обручах.
«Она плывет словно фея, словно королева, – думал Шарль, стараясь лучше разглядеть черты ее лица. – А на вид еще ребенок!.. Сейчас она подойдет ко мне, и сказка разрушится».
А Мари приблизилась к нему, как-то очень по-простому улыбнулась, сделала книксен и лукаво спросила:
– Как вы меня находите?
– Вы прелестны… как дитя! – вырвалось у него.
А она продолжала, как бы шутя:
– Да разве вы меня разглядели? Вы смотрите куда-то в сторону!
– Я и так увидел слишком много, – пролепетал сорокачетырехлетний жених.
Мари протянула ему свою маленькую изящную ручку с дорогим перстнем и, пока он целовал ее, думала:
– У него испорченные желтые зубы… Под пышным париком конечно же лысина… На лице не сосчитать морщинок… Он уже старик… Но я буду его женой, ибо он не так плох еще… И я рожу ему детей.
И когда Шарль выпрямился и встретился взглядом с девушкой, то увидел в ее глазах материнскую теплоту… И едва не заплакал: ему так хотелось видеть именно такие теплые, добрые глаза!
Восемнадцатилетняя девушка, о которой он последний месяц столько слышал, но которую увидел впервые, стояла перед ним и улыбалась ему, старику. Улыбалась так, как улыбаются милому другу, а ведь между ними лежали многие годы. И единственное, что вырвалось у него, – это слова:
– Мари! Как ты хороша!
А она, девочка, вдруг протянула руку к его голове, на которой осталось так мало своих волос, мягко погладила его по парику, а потом прижала свою теплую ладошку к его щеке.
– Шарль… – ласково произнесла она, – я обещаю вам, что не предам вас и не изменю вам!
Это было сказано так неожиданно и так искренне, что он поймал ее руку и покрыл поцелуями.
…Так прошло знакомство. Позже будет обручение. И лишь весной следующего года – венчание.
В ожидании свадьбы Шарль не уменьшает своего рвения в работе. При его активном участии Кольбер основывает Парижскую академию архитектуры, в которой самую активную роль стал играть Клод Перро.
* * *
В 1671 году Шарль решился напечатать давно написанную поэму «Прогулки разума и кольца короля». Она получилась длинная, в половину печатного листа.
Как он был рад этой публикации!
Впрочем, радость ему омрачил, как и раньше, один из его ярых оппонентов Николя Буало-Депрео. Он посчитал эту поэму малозаметным явлением литературы. Если бы ее не было, заметил он в одном из разговоров, французская литература ничего бы не потеряла.
Буало был на восемь лет моложе Перро, однако литературная слава пришла к нему рано. Начало жизни у них было похоже. Буало тоже изучал право и тоже не стал адвокатом. Он решил посвятить себя литературе. Еще, ничего сам не написав, Буало стал критиковать других и, как ни странно, преуспел в этом. В 1660–1666 годах из-под его пера вышли девять сатир, которые принесли ему широкую известность, ибо написаны были очень метко.
В литературе Перро и Буало разделяло различное отношение к античному наследию. Братья Перро очень рано пришли к выводу, что античная литература не отвечает чаяниям Нового времени. И Шарль еще в 1648 году вместе с братьями Клодом и Пьером написал комическую пародию на одну из песен Энеиды.
Буало же всю жизнь был верен идеалам античности.
Находясь во главе Комитета литераторов, Шарль использовал свое положение для отстаивания своих идей. Когда на его рабочий стол в 1671 году легла поэма Буало «Поэтическое искусство», он стал ее внимательно читать, тем более что сам Жан Шаплен не считал ее публикацию своевременной.
Это была даже не поэма, хотя жанр был обозначен. Это, скорее, был кодекс правил о том, как писать литературное произведение.
В основу любого произведения, считал Буало, должны лечь строго определенные правила стихосложения. На основе изучения произведений античной литературы и поэтики (Аристотеля и особенно Горация) Буало пытался установить законы художественного творчества, незыблемые правила «хорошего вкуса». С точки зрения этих правил Буало судил и народную поэзию, которую он третировал как искусство вульгарное, варварское, площадное.
Особое возмущение Перро вызвала теория жанров Николя Буало. Каждый жанр, считал тот, имеет четкие формальные признаки, особую ограниченную сферу; никакого смешения возвышенного и низменного, трагического и комического, героического и шутовского не допускалось. Буало делит жанры на «высокие» и «низкие». Содержанием «высоких» жанров служат судьбы нации, ее героями являются короли и представители высшей знати, чья жизнь тесно связана с судьбами государства. К «низким» жанрам Буало относит комедию и роман, изображающие частную жизнь человека третьего сословия с ее прозаическими, будничными интересами.
Шарль Перро сделал все, чтобы Комитет литераторов отказал Буало в привилегии (то есть разрешении) на публикацию «Поэтического искусства».
Кольбер был недоволен этим решением. Однако он не смог игнорировать авторитет Шаплена, который был в большой милости у короля. Только через три года Буало сумел издать свой труд.
Вопрос о поэме Николя Буало «Поэтическое искусство» постепенно стал едва ли не государственным, ибо литература со времен кардинала Ришелье вошла в русло государственной политики. Кардинал впервые поставил литературу и театр на службу абсолютной монархии, сделал их проводниками своей политики. Он основал Французскую академию с целью создания во Франции общеобязательного языкового и литературного кодекса, соответствовавшего политическим задачам абсолютизма. И именно Ришелье способствовал развитию ведущего художественного течения во Франции – классицизма.
«Объявив войну» Буало, Шарль Перро, таким образом, выступил фактически против государственной политики в области литературы и искусства.
Он интуитивно чувствовал, что классицизм задерживает развитие французской литературы, втискивает ее в узкие рамки.
Жан Шаплен был одним из основоположников классицизма, и если бы он понял, что усилия Перро направлены против этого литературного течения, он бы не поддержал своего ученика. Но Шарль очень умело направил гнев старого поэта лично против Буало. Тем более что ни Шарль Перро, ни его сторонники («новые», как их стали называть) не отрицали классицизма. Они только выступали против тех принципов художественного отбора, которые сковывали инициативу писателя, ограничивали правдивое отражение современной жизни.
* * *
Благодаря экономической политике Кольбера Франции удалось сократить ежегодные выплаты государства с 52 до 24 миллионов ливров. Это был очень крупный успех финансовой политики Кольбера, который сумел уменьшить сумму сбора тальи – одного из самых тяжелых налогов в старых французских провинциях. Одновременно Кольбер добился более справедливого налогообложения благодаря тому, что выявил множество лиц, незаконно пользовавшихся привилегиями, освобождавшими от того или иного налога.
В 1671 году королевский домен, восстановить который не смог даже Ришелье, благодаря стараниям Кольбера дал 5 миллионов ливров дохода.
Но все эти успехи могли пойти насмарку, если бы Франция ввязалась в новую войну. А остановить ее Кольбер уже не мог. Людовик жаждал славы Александра Македонского, и Летелье и Лавуа, два французских министра, умело разжигали его тщеславие. Первый удар было намечено нанести по Голландии.
Голландцы с ужасом смотрели на приготовления Франции к войне. Людовик XIV и его военный министр Лавуа развернули кипучую деятельность по приготовлению экспедиции против голландцев. Созвано было все дворянство, как во времена феодальных войн. Во главе огромной армии стояли первоклассные генералы – Тюренн, Люксембург и Вобан. Сверх того к берегам Голландии в любую минуту были готовы плыть 30 больших кораблей Франции и 100 английских парусных судов под командованием герцога Йоркского, брата короля.
* * *
Шарль Перро был человеком сугубо штатским, и война его не особенно интересовала. Год 1671-й, помимо помолвки с Мари Пишон, ознаменовался для него еще одним важным событием: он был принят в Академию Франции. Сам Шарль Перро так рассказывал об этом в «Мемуарах»:
«Кольбер как-то спросил меня о новостях во Французской академии и очень удивился моему неведению. Я отвечал, что ничего не знаю, поскольку не имею чести быть в этой компании. Кольбер сказал на это, что я должен там быть.
– Это общество, – добавил он, – которое очень любит король, а так как мои дела не позволяют мне быть там так часто, как я бы этого хотел, то мне было бы удобно через вас знать обо всем, что там происходит. Попросите первое же освободившееся место.
Через некоторое время умер брат Буало-Депрео. Все академики, с которыми я разговаривал, обещали отдать за меня свои голоса, но сказали, что нужно еще заручиться согласием канцлера. Я поехал к нему в Сен-Жермен-ан-Ле, и канцлер сказал, что пообещал уже это место маркизе де Гиш для аббата Монтини, но что он с удовольствием отдаст за меня голос, как только освободится очередное место.
Через несколько месяцев умирает знаменитый врач де ля Шамбр. Вся Академия тотчас же предложила принять меня на его место; но Кольбер сказал, чтобы я даже не думал об этом, потому что де ля Шамбр говорил с ним и просил за своего брата, кюре из Сен-Бартелеми. Я немедленно согласился с этим. Более того, мне пришлось упрашивать всех тех, кто хотел выступить за меня, не делать этого, чтобы не случилось так, что из-за меня не будет выполнено желание Кольбера. Де ля Шамбр, таким образом, был выбран, а я ждал еще. Так я пропустил впереди себя еще Ренье, Кино и многих других. Но, наконец, когда умер де Монтини, Академия назначила меня академиком.
Когда пришел день моего вступления в должность, я выступил с торжественной речью, которой все остались удовлетворены. Это было выражено так естественно, что нельзя было усомниться во всеобщей искренности. Похвала академиков побудила меня сказать, что если моя речь доставила им некоторое удовольствие, то она понравилась бы всему миру, и что было бы неплохо, чтобы в дни вступления новых членов Академия была бы открыта для всех, кто хотел бы увидеть эту церемонию. В то же время Академия должна работать при закрытых дверях, если речь идет, например, о создании Словаря, так как публике неизвестны все перипетии этого труда, который не может происходить без диспутов, обсуждений, порой очень пылких.
Мои слова были настолько благоразумными (впрочем, большинство присутствующих решило, что эта идея принадлежит Кольберу), что все их шумно поддержали. Лишь Шаплен некоторое время был против, считая, что никаких нововведений не нужно, но его мнение так никто и не поддержал.
После меня первым принимали аббата Флешье. Было большое стечение народа, прекрасное общество, и все были очень рады этому новшеству.
Можно сказать, что это подняло престиж Академии: если раньше она была мало кому известна, то теперь все только о ней и говорили. Этому способствовало и то, что теперь выступления ученых стали гораздо интереснее и ярче, нежели при закрытых дверях. Молодой аббат Тальман-Зили четыре раза выступал с прекрасными речами, которые чрезвычайно удовлетворили публику и, в частности, Кольбера, что значительно способствовало его дальнейшей карьере. Король дал ему монастырь рядом с Верноном и пособие в 1500 ливров, надеясь, что из него получится хороший проповедник.
В это время умирает покровитель Академии, господин канцлер. Король, любивший это общество, соблаговолил лично сменить его в должности покровителя Академии. Он выразил желание, чтобы в дальнейшем заседания Академии проводились в Лувре. Дюма, королевскому мебельщику, было поручено меблировать отведенные для этого апартаменты, что было сделано с большой опрятностью и аккуратностью. Кольбер уговорил короля подарить Академии двойные экземпляры книг из своей библиотеки, что составило прекрасную малую библиотеку. Кольбер приказал также купить все книги тех академиков, которые умерли, не оставив наследников. Каждый академик должен был передавать в библиотеку экземпляр любого своего произведения, что со временем создало бы обширную библиотеку прекрасных книг. Однако это указание не соблюдалось в точности».
В последние годы перед вступлением Шарля в Академию Франции она превратилась в самую настоящую «кормушку». «Бессмертные», как называли ее членов, ничего не делали, зато исправно получали деньги. Достаточно сказать, что над «Всеобщим словарем французского языка» они работали уже 40 лет!
Прежде всего Шарль Перро предложил изменить порядок выборов в Академию. В «Мемуарах» он вспоминает:
«Когда я вступал в Академию, выборы проводились следующим образом. Месяц спустя после смерти кого-нибудь из академиков один из академиков, поговорив с несколькими друзьями, предлагал на это место своего протеже. Через некоторое время после того, как я был избран, я предложил другой порядок. „Нужно попытаться, – сказал я, – проводить выборы посредством голосования и с помощью бюллетеней, чтобы каждый имел полную свободу голосовать за того, за кого он считает нужным“. Так как все решили, что мысль эта исходит не только от меня, но и от Кольбера или что он хотя бы одобрил ее, все согласились, что в будущем надо идти именно по такому пути, что и было осуществлено. И это было весьма кстати, потому что с некоторых пор начался невероятный ажиотаж вокруг вступления в Академию и она наполнилась бы огромным количеством шалопаев, а на всех вступлениях в должность разгорались бы шумные споры.
Для проведения выборов я подарил Академии очень удобную машину и сделал это с величайшим удовольствием».
С именем Шарля Перро связаны и другие усовершенствования в работе Академии. Продолжим цитату из его «Мемуаров»:
«Кольбер, заметив как-то, что заседания Академии не проводятся с достаточной регулярностью, и из-за этого совершенно не продвигается работа над созданием Словаря, предложил установить более строгий порядок. До этого не существовало точного часа ни начала, ни окончания работы: одни приходили слишком рано, другие – очень поздно; одни заходили, когда другие уже собирались уходить, и иногда все заседание было посвящено лишь тому, чтобы обменяться новостями. Теперь же было решено, что заседание будет начинаться в 3 часа, а заканчиваться в 5 часов пополудни.
Чтобы этот порядок неукоснительно соблюдался, Кольбер приказал доставить в Академию большие часы с поручением часовщику Гюре следить за ними и поддерживать их в рабочем состоянии. Кольбер также приказал выдать журнал в сафьяновом переплете, куда секретарь заносил все решения заседаний; кроме того, были куплены письменные приборы, чернильницы, подсвечники, воск и установлено хорошее жалованье для слуг Лувра, чтобы те открывали, закрывали и убирали залы, в которых проходят заседания, и находились там в качестве консьержей и привратников.
