Текст книги "Наташа и будущее (СИ)"
Автор книги: Сергей Спящий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)
Они катались на самодельных санках с двухкилометровой, искусственно выровненной промышленным теплоизлучателем, горы. Их совместная с отцом команда пришла второй, а первой были наладчики роботов с соседнего участка. Наладчики хотели отдать выигранный приз (серебряную звезду из добытого под городом серебра) Наталье уверяя, что им, взрослым сорокалетним мужикам, приз за гонку на санках на антарктических просторах совершенно ни к чему. Ташка нашла в себе силы вежливо отказаться от чужого приза. Правда потом жалела, что отказалась.
Много всего было удивительного. Даже странно, сколько всего может поместиться в две неполные недели. Иногда время как будто сжимается и за один день происходит столько событий, сколько не случается иной раз за месяц. Среди прочего отец познакомил Ташку с настоящим японским империалистом.
Вы представляете? Оказывается здесь рядом, всего в каких-то паре сотен километров проходит граница между советской частью Антарктиды и той, что по трехстороннему договору отошла Империи, вернее её восточно-японской части. И японские империалисты тоже что-то строили на своей стороне границы и собирались организовывать добычу полезных ископаемых и их первичную переработку на месте. Пока строительство только начиналось граница между двумя кардинально различными парадигмами общественного устройства была достаточно условной. Да и какой смысл проводить её между ледяных гор, которые вдобавок время от времени обрушивались или могли запросто сдвинуться за год на несколько метров сторону?
Представители двух мировых систем мирно уживались, по первой просьбе высылая на другую сторону специалиста для консультации по какому-то сложному строительному вопросу или приезжая просто так. «V gosti na chashku chaia» как с непередаваемой интонацией к месту и не к месту (большей частью не к месту) любили говорить заезжие империалисты. Не смотря на то, что и с той и с другой стороны хватало не слишком тщательно маскирующихся представителей ГосБеза и «Чёрный колпаков» встречи проходили в полуформальной или даже неформальной обстановке.
К Алексею, Ташкиному отцу, время от времени заглядывал Хироко-сан – архитектор, специалист по прокладке коммуникаций в условиях вечной мерзлоты. Хироко-сан страстно желал улучшить своё знание русского, а Ташкин отец (ах грехи наши тяжёлые) немного пристрастился к странным блюдам неизменно привозимым Хироко-саном «v podarok k chaiu». Он сам готовил их из генетически изменённого риса растущего со скоростью бамбука в гидропонных фермах и чего-то, чей генетический материал исходно принадлежал рыбе. По крайней мере, большей частью принадлежал. Но получалось, со слов отца, божественно вкусно.
Так вот, однажды вечером по условному времени города, отец торжественно произнёс: —Хироко-сан, познакомься с моей дочерью Наташей. Буквально на днях она стала взрослой.
– Сталя взлослой? – удивлённо вскинул брови пожилой империалистический архитектор, специалист по прокладке коммуникаций в условиях вечной мерзлоты.
– Закончила дипломную работу– торопливо пояснил отец.
– А! Полятно, полятно– закивал Хироко-сан – Такая юная и уже зякончила выссую сколу!
Сама не зная почему, возможно потому, что не привыкла к похвалам или от волнения вызванным личным знакомством с настоящим, живым и смешно путающим слова приверженцем реакционных сил мирового империализма, Ташка застенчиво сказала: —Спасибо, но это обычное дело для доминант.
– О! – воскликнул Хироко-сан. По недолгим наблюдениям Ташки он просто обожал восклицать и, вероятно, считал фразу пропавшей если та не начиналась с восклицания – Так ви доминанта-плюс-плюс? Я осень-осень радуюсь знакомству. У няс в Империи доминанты осень-осень почитаются и зивут в больсой роскоси!
Они встретились в зале, специально предназначенном, для приёма восточных гостей. Большой зал был разделён стенами из растущего пластика (их можно вырастить буквально за десять минут, а убрать за пять). Пластиковые стены создавали иллюзию уединения. Это было одно из немногих (по пальцам двух рук можно пересчитать) помещений в недрах недостроенного города в полной мере оборудованное камерами наблюдения.
Ташка, отец и Хироко-сан по русскому обучаю сидели вокруг стола сделанного из пластика, но выглядевшим совершенно как деревянный. На столе стояла корзинка с идеально круглыми (испечёнными авто-поваром) баранками. Пластиковая корзинка стороннему взгляду казалась сплетённой из ивовых прутьев. Ещё на столе стояла мисочка с мёдом (самым настоящим, насколько это возможно) выставленным Ташкиным отцом как ответное угощение. И электрический чайник, разумеется в виде здорового самовара. Хироко-сан принёс с собой несколько герметично запакованных коробочек и они также стояли на столе, рядом с баранками потому, как кроме стола и стульев в импровизированной комнате ничего больше не было. Сквозь матовые пластиковые стены можно с трудом разглядеть смутные силуэты других людей.
– Алексей-семпай, ви не говорить мне, что тоже доминанта– осуждающе покачал головой гость.
– Простите– поправила Ташка – Но я лишь доминанта-плюс, а не «плюс-плюс».-И окончательно смутилась. к
– Это всё равно осень-осень замесательно! Я кланяюсь вам– заявил Хироко-сан и действительно встал и поклонился сложив руки на груди чем смутил Ташку ещё сильнее, хотя казалось сильнее некуда. Оказалось, что смущаться можно бесконечно.
С энной попытки одолев смущение Ташка осмелилась поинтересоваться: —Почему вы поклонились мне? Мой геном не моя заслуга, а скорее результат искусства генограммистов разработавших генетическую карту ребёнка для моих родителей и удачной реализации генетической программы, что опять же следствие искусства генограммистов.
– О Натяся-тян ви осень скромная и осень умная девуска– улыбнулся Хироко-сан – Я клянялся вам, но на самом деле я клянялся совеским генограмисам и мусеству твоих родителей. Алексей-семпай ви осень мусественый человек. И, как окасалась, осень удачливый. У няс говорят: мусество и удача идут рука об руку. Я ряд за вас Алексей-семпай и за вас Натяся-тян.
Неудобно себя чувствовавший и ёрзавший на протяжении всего разговора Ташкин отец наконец решился переменить тему разговора.
– Хироко-сан…
– О! Просю насивайте меня товарисем, по насему это будет «сэмпай».
– Товарищ Хироко-сэмпай скоро должен будет закончится срок вашего контракта…
– О да-да! Через седьмую часть года я вернусь в Токио. Ах какой это замесательный город. Как жаль, что вам там никогда не придёся побывать там Алексей-сэмпай потомусто вы не японец. Мои сыновья говорят по видеосвязи сто осень ждут меня. Младший, Сато-кун, собирается поступать в тайную академию и выучиться на «чёрного колпака». Он немного старше вас Натася-тян. И также осень интересуется красивым русским ясыком.
– Давайте пить чай– предложил Ташкин отец на что гость восторженно отреагировал – Ах цай, цай с баранками – как экзотисно!
Товарищ Свирепый, отец Ташки, разливал в чашки кипяток когда у него замигал огонёк входящего вызова. Выслушав неслышимый для других голос, отец сказал: —Сейчас буду, отключите туннель от линий энергоподачи.
– Простите– извинился он уже вставая: —Срочный вызов, вернусь буквально через десять минут. Наталья, развлечёшь гостья?
Ташка отозвалась: —Хорошо, папа.
Они сидели и смотрели друг на друга: советская девочка, вчерашняя школьница и пожилой японский империалист с круглым, словно луна, лицом, а над чашками с кипятком поднимался пар.
Ташка смущённо кашлянула и предложила: —Давайте я налью вам заварки, чай стынет…
Горячая вода в чашках приобрела цвет шоколада: —Берите баранки пожалуйста и мёд кушайте. Папа говорит, что очень хороший мёд, цветочный.
Ташка мучительно подыскивала тему для беседы и наконец-то нашла: —Хироко-сан вы тоже строитель?
– О да-да, строитель.
– И вы строите большой город? – спросила Ташка.
Иностранный гость впервые за весь вечер помотал лунообразной головой: —Нет-нет. Не город, а больсой испрасительный лагерь. По васему будет «тюрьма».
– Так вы тюрьмы там у себя строите! – ахнула Ташка. Она никак не могла поверить, что сидящий перед ней пожилой архитектор, друг отца, хотя и подсобник мирового империализма, на самом деле жуткий сатрап и строитель тюрем. Ведь он так смешно рассказывал про своих сыновей и постоянно улыбался.
– Кого вы хотите засадить в свои тюрьмы? – спросила Ташка.
– О! Плохих людей – Хироко-сан продолжал улыбаться как будто они вспомнили что-то смешное или рассказывали друг-друг анекдоты: —Не садить, нет. Плохие люди будут сдесь сить, будут работать и не смогут месать хоросим людям.
Ташка воскликнула: —Так нельзя, поступать! Кто такие эти плохие люди, кого вы так называете?!
– Тех, кто не люпит императора– ответил Хироко-сан и продолжил: —Натася-тян ви слитесь. Я не понимаю посему ви слитесь. Просю вас подумать вот над цсем. Империя собирается ссилать сюда только плохих людей, а Союз строит целый город в котором будут сить много-много хоросих совеских людей, но саниматься они будут тем же самим, что и плохие люди в построенной мною тюрьме. Так кто же поступает более сплавесливо: Союз или Империя?
Ташка открыла было рот чтобы ответить, но промолчала и лишь принялась решительно размешивать заварку в чае. Несколько коричневых капель упали на стол. Ташка мешала ожесточённо, скорее даже зло. Старый империалист пил горячий чай мелкими глотками. Разламывал баранки на части, брал каждую часть отдельно, опускал в мёд и вращал, наматывая золотистую патоку и только потом отправлял в рот.
Ташка сказала: —Это нельзя сравнивать!
– Что нельзя сравнивать? – поинтересовался вернувшийся отец.
Ташка неопределённо махнула рукой и опустила в чашку мизинец, измеряя температуру чая. Температура оказалась приемлемой. Отец с Хироко-сан затеяли профессиональный разговор по вопросам проводки коммуникаций. Пока они спорили, она ела баранки без мёда, запивала остывшим чаем и думала над тем, что первый, увиденный ею, живой империалист был совершенно не похож на рисованных империалистов в книгах. Он каким-то образом сумел вывернуть реальность и правое стало левым, а левое правым. Белое он закрасил чёрным, а на чёрном нарисовал белые полосы так, что в целом получилась какая-то серая размазня.
Мужчины допили чай и Хироко-сан достал из принесённых с собой коробочек странные японские блюда. Те самые, что так сильно полюбились отцу.
– Восьми Натася-тян это осень редкая настояся рыба. Мне недавно привесли её живой в аквариуме.
– Если она такая редкая, то я не хочу– сказала Ташка.
– О Натася-тян, ви обиделись на Хироко-сэмпая?
– Я не обиделась – сказал Ташка, задумавшись как бы объяснить непростую ситуацию в двух словах.
К счастью на помощь пришёл отец: —Понимаешь товарищ Хироко: Ташка не способна чувствовать вкус пищи. Абсолютно не способна. Маленькая ошибка в процессе эмбрионального развития, вкусовые рецепторы отсутствуют, но это полбеды. Главное, что нет даже намёка на нервы, которые должны передавать сигналы о вкусе еды в мозг. Поэтому не обижайся, что она не станет пробовать твои особенно ценные кушанья. С Ташкиной стороны это выглядит так: если всё равно, что забрасывать в рот, то логичнее есть самое невкусное, чтобы вкусные вещи доставались тем, кому они способны доставить удовольствие. Она даже составила список самых невкусных вещей и в общественных столовых старается брать только их.
– Папа! – рассержено вскрикнула девушка.
Отец примирительно поднял руки, делая вид будто сдаётся: —Прости, прости. Но могу я раз в год похвастаться собственной дочерью?
Ташка ожидала, что имперский сатрап скажет, будто очень жалеет о том, что она лишена возможности ощущать вкусовые ощущения. Многие так говорили, когда узнавали. Ташка только фыркала – как можно жалеть об отсутствии того, чего никогда не имел? Сладкий, горький, кислый, терпкий – смысл этих слов давно вышел за пределы обозначающие ощущения, возникающие на языке. Сладким может быть что-то хорошее, например неожиданный подарок, сделанный хорошим человеком, когда никакого подарка не ждёшь. Горькой бывает судьба, если разом наваливается много проблем. Кислым называют неприятного человека не умеющего держать обещания (о таком говорят: он скис). Терпкий – с этим понятием совсем просто, достаточно провести ладонью по чему-то шероховатом и возникающее ощущение будет терпким.
К удивлению Ташки Хироко-сан встал и поклонился ей.
– Кому вы поклонились сейчас, Хироко-сан? – спросила Ташка.
– Я восхисён вами Натася-тян– сказал Хироко-сан: —Теперь мне понятно из каких истоков исходит проистикает сила совитского союза.
– Спасибо, наверное– поблагодарила Ташка разглядывая носки кроссовок.
Встреча с пожилым сатрапом и строителем тюрем оставила неоднозначное впечатление, но, по крайней мере, дала богатую пищу для размышлений. Ташка поняла зачем отец взял её на встречу с Хироко-саном.
Мужчины беседовали о каких-то отвлечённых материях от обсуждения последних новостей о ситуации на международной космической станции входящей в совместно разрабатываемый ведущими державами проект «голос вселенной». До разногласий по поводу способов бурения туннелей через твёрдую породу. Ташка подпёрла подбородок ладошкой и принялась думать над тем как много в мире живёт разных людей и насколько сложно этим людям понять и договориться друг с другом. От глобальных мыслей о судьбах народов и наций её отвлёк отец, напомнивший Хирок-сану его давнее обещание научить готовить те странные штуки из рыбы и риса.
Хироко-сан делал вид, будто забыл об обещании, но потом оказалось, что хитрый японец заранее привёз всё необходимое.
Электрический самовар отставили в сторону. Пустые чашки сдвинули на край стола. Пожилой империалист расстелил забавную конструкцию из тонких деревянных палочек плотно связанных между собой белыми верёвочками.
– Снасала берём хоросий рис– начал объяснять Хироко-сан.
– Это рис? – поразился отец разглядывая высыпанные гостем здоровенные, с детский кулачок, зёрна в жёсткой грязновато-жёлтой оболочке похожей на луковую.
– Да-да, самый лусий японский рис! – Хироко-сан негромко закашлял. Мгновение спустя Ташка поняла, что он так смеётся.
Глава 2
Прекрасное далёко всё же оказалось к нам жестоко.
Но я прощаю тебя, «прекрасное далёко». Понимаю, что ты просто не могло быть другим.
Выбирая меньше из зол, всё равно выбираешь зло.
Я прощаю тебя, человек. Я прощаю себя.
Отец лежал в прозрачной до пояса капсуле механического доктора, и сложный механизм очищал ему кровь.
Ташка стояла рядом и смущённо разглядывала стерильную белизну стен в боксе, превращённом во временный госпиталь. Каждый раз, когда она видела, как взрослые проходят необходимые им процедуры она испытывала смущение. Это было ничем не объяснимое чувство. Всё старшее поколение страдали от тех или иных недостатков. Основа их тел – генетическая программа, по которой синтезируются молекулы белков, и происходит деление клеток имела многочисленные изъяны. Чтобы оставаться сильными, умными, активными, добрыми и жить, по меньшей мере, до ста лет им был необходим профилактический уход. Как механизмам – вовремя смазывай, подкручивай и сможешь ездить хоть целый век. Здесь нечему смущаться и никто не смущался, кроме Ташки. Может быть дело в том, что в детях и в том числе в ней самой большинство повреждённых генетических локусов были заменены на исправные и даже улучшенные?
Новому поколению советских граждан не придётся раз в несколько недель проходить процедуры внешней коррекции, их кровь станет обновляться сама по себе, а системы внутренней регуляции будут работать как часы. Им не придётся, во всяком случае массово, принимать медикаментозные препараты, чтобы уметь получать удовольствие от труда и от учёбы и просто от того, что сделал близкому человеку что-то хорошее. Они в порядке. И всё необходимое заложено внутрь генограммистами из СовГенСтроя ещё до рождения.
Пожалуй, корни Ташкиного смущения при виде проходящего плановые и, по большому счёту, пустяковые процедуры родителя следовало искать в подсознательном ощущении превосходства, испытываемом ею в такие минуты. Впрочем, каждому школьнику известно, что невозможно беспристрастно самому проанализировать свою психику, это должен делать кто-то посторонний. Поэтому отложим в сторону сеанс самокопания и лучше сосредоточиться на том, что говорит отец.
– … Ты меня не слушаешь– нахмурился отец: —Опять мечтаешь о том, как станешь проходить практику в лаборатории этого Гааго?
– Гайтаго, папа– поправила Ташка: —Сергея Ивановича, заслуженного учёного-кибернетика и автора одного из лучших учебных курсов. Стыдно не знать таких людей.
– Да, ты уже взрослый и сложившийся специалист, получивший приглашение от крупного учёного– раздражённо произнёс отец. Ташка скосила глаза на таймер, показывающий сколько остаётся до окончания процедуры очистки и обогащения крови. Выходило около двенадцати минут.
Отец продолжал: —Однако, пожалуйста, скажи: правильно ли ты поняла сказанное Хироко-саном, когда я отлучился из-за аварии при прокладке третьего радиального коридора? Ох уж этот подрабатывающий архитектором и скучающий на пенсии «чёрный колпак». Не может удержаться, чтобы не смутить детский ум.
– Я взрослая– напомнила Ташка – Ты сам только что сказал.
Отец внимательно посмотрел через тонкий слой прозрачного пластика: —Надеюсь, что так. Ладно, тогда не буду утомлять тебя нравоучениями.
Как будто он не делал этого в течение последних двадцати минут!
– Ташка, ты молодец – произнёс отец – Ты самая лучшая и этот Гальтаго ещё не знает, как ему повезло, что ты будешь проходить практику в его лаборатории. Теперь беги, собирайся или ты забыла, что сегодня начинается конкурс по резке ледяных фигур? Мы с тобой должны победить раз уж в гонках на санях проиграли. Иначе задаваки с сорок девятой не дадут мне покоя в ближайший год.
Ташка улыбнулась: —Конечно, мы им покажем!
– Отличный настрой – одобрил отец – Когда-нибудь резка статуй из льда захватит всех жителей Антарска от молодых до старых. В условиях Антарктики ледяные скульптуры могут стоять веками. Представляешь: целые поля ледяных фигур вокруг города. С каждым годом их становится всё больше и больше и скоро их ряды протянуться до горизонта.
– Пугающая картина– заметила Ташка.
– Возможно. Но ты пока начинай готовиться к выходу наружу. Встретимся у главного подъёмника на минус втором уровне.
Всё хорошее имеет плохую привычку закачиваться. Прошло время и хотя дни, проведённые вместе с отцом на стройке Антарска – города будущего, навсегда останутся в Ташкиной памяти, но эти дни прошли.
Она сидела в громоздком защитном костюме в пассажирском трюме готовящегося к взлёту грузового автолёта. На стене, в том месте, где стена переходит в потолок, сменяли одна другую уменьшающиеся цифры. Рейсом на большую землю улетали без малого четыре сотни человек. Температура в пассажирском трюме не поднималась выше отметки в минус тридцать градусов – настоящая жара по меркам Антарктиды. Поэтому все сидели в активировованных защитных костюмах – большие глыбы серого льда с едва намеченными контурами головы и конечностей. Иногда защитный костюм той или иной молчаливой фигуры топорщился, как будто под толстой шкурой напрягались и расслаблялись каменные мышцы. При взгляде на ровные ряды казалось, будто видишь перед собой десант полярных медведей готовящихся к заброске в обжитые человеком земли. Тихо, холодно и мрачно.
Ташка провела в Антарктиде неполный месяц, но уже научилась понимать, что на всё происходящее здесь нужно смотреть с двух сторон. Ужасный холод заставляет прятать смех и радость под толстым слоем защитной брони. В виртуальной локальной сети пассажирского трюма автолёта царило редкое оживление. Улетавшие в отпуск рабочие делились планами, обсуждали последние сплетни. Ругали какого-то Михалыча, который «сатрап» и «крепостник». Особенно рьяные весельчаки порывались исполнить хором первые куплеты популярной песни. Причём сделать это они желали непременно на общем канале. Их осаживали, выбрасывали из общего чата, но они легко прорывались обратно и начинали заново. А системного администратора или кого-то с расширенными правами управления сетью среди присутствовавших не имелось или они не желали мешать общему веселью расшалившихся, словно дети, возвращающихся в тёплые края рабочих.
Ташка разговаривала с отцом. Его лицо с видневшимся на заднем плане изображением внутренних помещений поблизости от главного шлюза, занимало большую часть обзора. Волосы у отца были растрёпаны. Он только что прошёл шлюзование, посадив Ташку в автолёт.
– Почаще заглядывай к маме – попросил отец – А может быть погодишь с переездом хотя бы месяца два?
– Папа– сказала Ташка, умудряясь вложить в одно слово множество чувств, оттенков и даже эмоций.
Отец вздохнул: —Конечно, я понимаю: принятая дипломная работа, первые трудовые балы и опять же традиции. Но ведь ты ещё такая… – Отец замолчал и виновато улыбнулся. Он хотел сказать «маленькая» поняла Ташка. Обычно дети становились взрослыми сдавая дипломные работы по первой выбранной специальности в шестнадцать – восемнадцать лет. При этом они продолжали ходить в школу на уроки не связанные со специализацией. Благо больше половины лекций и курсов проводились удалённо и не требовали физического присутствия слушателя.
Становясь взрослым, вчерашний школьник переезжал в отдельную комнату в общежитии. Чем-то это напоминало ритуал вхождения во взрослую жизнь принятый у первобытных племён, когда соискателю мазали краской лицо и давали новое имя.
– Заходи почаще к маме, ей будет грустно первое время– попросил отец и Ташка ответила: —Хорошо.
Цифры на стене уменьшились до нуля. Появилась надпись «подготовка к взлёту», потом её сменила «герметизация», затем «отрыв от земли». Изображение отца дрогнуло и пошло волнами, но уже через секунду снова сделалось чётким.
– И смотри не растеряй багаж по дороге– добавил отец.
Ташка улыбнулась. Ко времени её отлёта папины сослуживцы и даже какие-то незнакомые рабочие, которых она не знала, но которые, по-видимому, знали её, принесли столько самодельных подарков, что впору было по возвращению открыть музей «самобытное искусство строителей Антарска». Там были фигурки, отлитые из химически чистых металлов, пятилучевые звёзды, портрет текущего генерального секретаря на металлической пластине, её собственный портрет и ещё какого-то незнакомого мужчины с курчавой бородкой (может быть самого художника, но каким же самовлюблённым типом нужно быть, чтобы дарить кому-то оттиск собственной физиономии?). Была умещающаяся на ладони статуя снежного барса, вырезанная программируемым резаком из нетающего льда и порвавшаяся, навсегда окаменевшая псевдомышца первого робота-копателя сломавшегося при рытье котлована на месте где сейчас строится и уходит вглубь Антарск. Ташка всерьёз опасалась, что на промежуточной станции пересадки ей придётся оставить часть багажа. Грузовые автолёты назад на большую землю уходят практически порожняком. При желании в них можно загрузить хоть тонну раздробленного щебня из количества ежедневно выбрасываемого на поверхность роботами-тунелепрокладчиками и тебе никто слова не скажет. Но на пассажирских самолётах вес и размеры багажа строго ограничены. При мысли о том, что возможно придётся изрядно помучиться, разбивая гору подарков на части и оформляя каждую как посылку на собственное имя, по Ташкиному челу пробежала тень. Но не брать подарки значило бы обидеть папиных сослуживцев. К тому же Егор, которому она проболталась о ценном грузе, возвращающемся вместе с ней, уже имел какие-то планы на чужие подарки. Кто такой Егор? Ташкин одноклассник. Про людей его психотипа говорят «в каждой бочке затычка». О Егоре отзывались как о человеке, который, при нужде, попытается заслонить своим телом пробоину в днище корабля даже если пробоина будет раза в четыре больше его роста.
Как известно: дав обещание – держи. Потому Ташке действительно пришлось изрядно понервничать, разбивая гору подарков на несколько маленьких кучек. Действующий макет буревой установки, не смотря на все старанья, пришлось оставить, так как её линейные размеры в сумме превышали допустимый для провоза максимум более чем на два с половиной метра. Интересно куда дальше попадёт макет буревой установки. Так и пропылится на складе аэропорта или его ждёт более занимательная судьба и он сможет как-то пригодиться людям?
– Послушай, Егор– спросила Ташка, щуря глаза от резких порывов ветра на проспекте торжества коммунизма: —Что ты будешь делать со всем этим хламом?
Маленький, чуть выше Ташки, в застёгнутом на все пуговицы комбинезоне Егор стоял, засунув руки в карманы.
– Мы решили сделать выставку.
– На совете класса? – уточнила Ташка.
Егор кивнул. Ташка потупилась: – Я, наверное, не смогу участвовать.
Егор широко улыбнулся. На смуглом лице прорезалась белая полоска зубов: – Мы понимаем, ведь ты теперь совершеннолетняя и будешь работать в самом институте кибернетики. – В голосе парня мешались восхищение и зависть.
– Всего лишь проходить практику – поправила Ташка.
– Ты называешь это «всего лишь»? – воскликнул Егор: – Да знаешь, какие люди работают в Новосибирском филиале? Учёные с мировыми именами!
– Послушай – попыталась сменить тему Ташка – А куда вы собираетесь деть килограммы этого… народного творчества после выставки.
– Что-то пойдёт в школьный музей. Остальное раздадим дошкольникам, победителям олимпиады на тему кто больше знает о новом городе.
– Здорово придумали с олимпиадой.
– На том стоим! – Егор с таким значением посмотрел на Ташку, что деревянный чурбан догадался бы кто первый выдвинул идею: —Учти, ты должна будешь хотя бы появиться как единственный человек из класса, в самом деле, побывавший на Антарской стройке. Подумай, о чём станешь рассказывать дошкольникам.
Оказывается ещё придётся выступать перед дошколятами – подумала Ташка – Кажется это называется «положи палец в рот…».
– Знаешь– рассказала Ташка – Я разговаривала с настоящим японцем, он там неподалёку тюрьмы строит.
– Не вздумай говорить об этом дошколятам? – взвился Егор.
– Может быть, тогда, рассказать, как мы с отцом в защитных костюмах катались с двухкилометровой ледяной горы на санках, сделанных из корпуса старого робота?
– Непедагогично– отрезал Егор.
– Тогда о конкурсах по вырезанию фигур из ледяных глыб, проводящихся раз в два месяца – предложила Ташка: – В седьмой коммуникационной работает такой великолепный скульптор, Юрий Михайлович. Он каждый раз побеждает, никто уже не ждёт иного. Все разговоры вокруг того, кто займёт второе место. А когда он улетал в отпуск на большую землю такая борьба разгорелась.
– Что за ерунду ты говоришь? – возмутился Егор – Это же Антарск! Город будущего! Образ и прообраз поселений на луне и на других планетах. А ты собираешься говорить о каком-то любительском конкурсе.
– Так образ или прообраз? – хитро переспросила Ташка.
Задувая в проём между двумя многоэтажными домами ветер тугой струй бил прямо в молодых людей.
Ташка предложила: —Отойдём с пути ветра, не будем препятствовать неизбежному?
– В этом твоя проблема– сказал Егор.
– В чём?
– Ты отступаешь перед тем, что считаешь неизбежным, но что на самом деле, быть может, вовсе не являться таковым.
– Философ, лови коды доступа к почтовым ячейкам временного хранения, где лежат приветы из Антарска.
– Ага, поймал– сказал Егор – Ты подумай над рассказом о волшебном городе во льдах. Рассказ должен быть интересным и вдохновляющим. Чтобы у дошколят глаза горели!
– Глаза горят если их смазывать утром фосфором и потом по часу сидеть на ярком солнечном свете.
Ташка была на несколько лет младше одноклассников, но в большинстве случаев чувствовала себя куда старше и мудрее. Сегодня был странный день исключение.
Егор улыбнулся улыбкой серьёзного молодого человека, а не шебутного школьника, каким Ташка привыкла его считать. Ему без малого семнадцать лет и он выбрал первой специализацией профессию химика, специалиста по синтезу материалов с заранее заданными свойствами. Ташке скоро исполнится тринадцать. Она закончила дипломный проект и, следовательно, может считаться взрослой. А Егор ещё ребёнок. Но они оба будут продолжать ходить в школу пока не прослушают полный курс общеобразовательных дисциплин. Такие вот странные коленца выкидывает судьба, если ты относишься к доминантам.
Егор проводил её до дома и на прощание спросил (видно вопрос не давал ему покоя всю дорогу): —Как выглядит настоящий японский строитель тюрем?
– Пожилой– сказала Ташка – Часто улыбается. Любит задавать хитрые вопросы, московские баранки с мёдом и сырую рыбу.
С умным видом покивав, Егор напомнил Ташке о месте и времени следующего собрания совета класса и о рабочей повестке собрания, чтобы она успела подготовиться. Ташка неопределённо мотала головой и отвечала не всегда попадая в такт. Мысленно она была уже наверху, торопливо ела горячие пироги, которые мама пекла редко и только по значительным поводам. Где печальные мамины глаза станут смотреть, казалось, в самую душу. Хотя чего печалиться? Они по-прежнему будут жить в одном городе и почти в одном районе, точнее в двух смежных. Ташка будет забегать в гости часто-часто. И вообще: всё будет очень хорошо. Когда жизнь продолжается надо радоваться новому, а не грустить по ушедшему, тем более прошлое никуда не делось – оно навсегда с нами, записанное в структурных изменениях нейронных сетей головного мозга.
– О чём ты думаешь? – спросил Егор.
Ташка честно ответила: – О частично замкнутых контурах нейронных сетей, в структуре которых хранятся наши воспоминания и чувства и даже мысли потому как, что такое воспоминание о мыслях как не воспоминания?
– Понятно – сказал Егор – Готовишься к практике.
– Что-то вроде того.
– Удачи тебе! Только не забывай, что ты по-прежнему входишь в совет класса.
Ташка сказала: – Передавай привет Соколовой.
Егор взмахнул рукой и, не оглядываясь, пошёл. Комбинезон из металлизированной ткани делал его со спины похожим на огромного жука научившегося ходить на двух ногах и вдруг решившего так и проходить всю жизнь – как человек, а не как жук.
Ташка поднялась на лифте и открыла дверь их жилой ячейки. В лицо пахнуло тёплым и даже слабое Ташкиное обоняние уловило сочный запах сдобы. Тотчас информационные импульсы пробежали от жалких крох обонятельных рецепторов в мозг, где множась, разветвляясь и затухая пробежали по связанным нейронам активируя воспоминания о далёких днях, когда она чувствовала похожий запах: день вывода на орбиту первого модуля для сети приёмо-передающих станций «голос вселенной», награждение матери почётным орденом за трудовые заслуги, отъезд отца на Антарскую стройку и множество других, более слабых воспоминаний.
