Текст книги "Стальная тень"

Автор книги: Сергей Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

4

Актер откашлялся и продолжил чуть пониженным тоном, каким обычно произносят в спектаклях трагические монологи:

– У меня есть близкий друг. Полковник, офицер спецподразделения по освобождению заложников. Профессионал высочайшего класса, красавец, спортсмен. Как-то мы с ним встретились, выпили немного, и он вдруг разрыдался. А было после трагедии в Северной Осетии. Ну помнишь, когда террористы захватили школу?

Еще бы не помнить! Сколько детских жизней унес тот теракт? Более двухсот! И взрослых тоже. Одних бойцов спецназа более десяти человек.

– Мой друг – человек бывалый, – не дождавшись ответа на собственный риторический вопрос, продолжил Актер. – Повидал немало смертей, был на пяти войнах. Знаешь, почему рыдал он тогда? А потому, что лично спровоцировал штурм. Тайно пробрался с минером-пиротехником к зданию, где удерживали заложников, установил взрывное устройство и в нужный момент лично взорвал его. Террористы решили, что начался штурм, и открыли огонь. Вот тогда начальство отдало полковнику приказ начать операцию по освобождению заложников… Результаты тебе известны!

Правду ли говорил сейчас «их благородие» или актерствовал? Был ли, нет ли у него сентиментальный друг-полковник? Это сейчас неважно, а сообщил мне Актер следующее: после захвата заложников руководство силовых ведомств оказалось в некотором ступоре. Отдать приказ на штурм очень рискованно – смерть детей неизбежна. Выполнить условия террористов тоже невозможно, в течение суток вывести из их мятежного края войска и предоставить независимость – дело нереальное. А к месту трагедии, точно стервятники, слетелись телевизионщики, репортеры, правозащитники, «иностранные гости», разумеется. Таким образом, за двое суток никакого решения принято высшими лицами не было. А в заминированном здании между тем кончилась вода, продукты, некоторым террористам, законченным наркоманам, дозу «дури» подавай. Нервы у всех на пределе. Либо кто-нибудь из заложников потеряет голову, наплюет на все и вся и с голыми руками бросится на захватчиков, чем спровоцирует взрыв здания, либо у какого-нибудь наркомана-боевика нервы сдадут, и опять взрыв… Руководство чешет затылки, а полковник, друг Актера, понимал, что на исходе вторых суток счет пошел даже не на минуты, а на секунды. И на собственный страх и риск спровоцировал пиротехнический взрыв под окнами террористов. Те немедленно открыли огонь из окон, не по заложникам, по отвлекающей группе, прикрытой броней. Ну а полковник поднял на штурм своих людей, ибо после того, как террористы начали стрельбу, штурм начинался автоматически без приказа свыше. Многих тогда спасли, многие погибли. Но привести в действие взрывные устройства террористы не успели. Кого-то снайперы сняли, кого-то в первую же минуту накрыли штурмовики спецназа. Полковник и его подчиненные рассчитали и подготовили операцию – дай бог! А если бы взрывы грянули – вся школа стала бы большой братской могилой. Такую версию тех, уже далеких трагических событий, я слышал и ранее, «их благородие» Америки для меня не открыл. Может, и так было, может, и нет. Но, главное, полковник был по-своему прав, спровоцировав террористов и начав необходимый штурм. Уж не Пловец ли тем полковником был? Нет, Пловец молод, пожалуй, для полковничьих погон. Интересно, что я именно о нем, о Пловце, подумал, когда слушал Актера.

– Полковник рыдает, говорит, может, минут через пять в верхах нашли бы выход, договорились, и все ребятишки бы живы остались. Я его успокаиваю: «Нет, не договорились бы верхи, все одно – штурмом, смертями кончилось все… Главное, ты сделал все, что мог, здание взорвать не дал, заложников спас. Да, не всех!» Потом полковник еще водки выпил, успокоился, и я спросил его: «Ну а сегодня, не дай бог, случись такое, вновь предпринял бы такие действия?» «Так точно», – ответил мне мой друг. Более мы этой темы не касались.

– Ну вот и мы не будем касаться, – кивнул я.

По-актерски история полковника прозвучала, судя по всему, приврал «их благородие». Но принцип изложил точно. Парадоксальная ситуация – делаешь вроде бы нехорошее дело, провокацию, но она в итоге оказывается куда меньшим злом, нежели то, что произошло бы, если бы ты эту провокацию не сделал. Таким образом Актер подвел меня к вопросу о выборе?

– Вы хотите сказать, что я отсталый человек и не понимаю сегодняшнего соотношения зла и добра?

– Да, Валентин.

Некоторое время мы оба молчали. Актер ждал слов от меня, а я не находил, что ему сказать. Сдаваться же Комбригу не было ни малейшего желания. Ведь ради его «проверки на прочность» погибли Олег, Кирилл, «марсиане» из подразделения Германа.

– Вы слышали о полковнике Пеньковском из ГРУ? – спросил наконец я, желая развить затронутую Актером тему.

– Что-то слышал, – тот искренне наморщил лоб. – Но… Нет, не помню.

– Это изменник Родины, предатель, который помимо службы в советской разведке работал на Запад, – пояснил я. – Выдал немало военных секретов, но в конце концов был разоблачен и расстрелян по приговору суда.

– Да, да, да! – вспомнил Актер. – В книге Суворова «Аквариум» этого предателя демонстративно сжигают в топке. Но это писатель, наверное, преувеличил?

– Скорее всего, – кивнул я. – А вы как считаете, приговор справедлив?

– Ну, если человек выдавал государственные секреты и подрывал обороноспособность своей Родины, то… Справедливо, конечно! – к Актеру вернулась былая уверенность.

Правда, она вновь была чересчур театральной.

– Справедливо, – кивнул я. – Но есть и другая точка зрения. Благодаря данным, полученным от полковника Пеньковского, западные спецслужбы имели объективную картину боевой мощи Советской армии. И это, в свою очередь, заставило командование наших противников отказаться от плана превентивных (то есть упреждающих) ядерных ударов, от последующей войны, которая должна была закончиться оккупацией войсками НАТО России и стран Восточной Европы. То есть западные стратеги поняли, что ограниченного ядерного конфликта не получится, у СССР хватит сил на ответный удар, и оккупировать в итоге будет некого и некому. И к такому решению они пришли благодаря достоверной информации от изменника.

– Предатель спас весь мир, всю цивлизацию, от ядерного огня? – аж бровями заиграл Актер.

– В некоторой степени, – ответил я. – Но это всего лишь гипотеза, точных данных на сей счет нет и быть не может. Когда я узнал об этом, то подумал, а может быть, Олег Пеньковский был нашим человеком? Да, его публично осудили, но не расстреляли, а сделали пластическую операцию, изменили внешность, документы и дали звание Вечного Героя Земли.

– Покруче Штирлица, – кивнул Актер.

– Нет, это, конечно, я преувеличиваю. Но парадокс тот же, что и в случае с вашим другом-полковником. Вроде бы отвратительное, подлое дело, которое спасает… В итоге спасает все человечество!

– Гениально, Валентин! – Актер всплеснул руками и, кажется, готов был мне аплодировать. – Я вижу, ты правильно понял меня! Действия Петра могут показаться жестокими, иной раз несправедливыми, но они оправданы…

– Вами оправданы, – очень спокойным тоном добавил я.

Актер вновь обхватил лицо ладонями, на некоторое время взял паузу. Вся его сгорбленная фигура должна была символизировать вселенскую скорбь. Скорбь по непонятливому, путающемуся под ногами десантничку Вале Вечеру.

– Толчем воду в ступе, – прервал я паузу. – Давайте по существу и без театральных жестов. Я не хочу участвовать в ваших экспериментах и знать о них тоже ничего не хочу. Но ваш друг Петр решил уничтожить меня на этом основании. Мне нужны гарантии моей жизни, только и всего!

Я сознательно ушел от линии, которую гнул Актер. Комбриг меня в живых не оставит, это факт. Но сейчас он боится, что я сумею сорвать подписание указа. Для этого хорош любой «театр». Комбриг должен нейтрализовать меня на несколько дней, но не убивать. А после подписания указа руки у Петра Петровича буду развязаны, и тогда я просто исчезну. Кажется, я вычислил, где у Актера прослушивающее устройство! Немного выжду, а потом начну действовать!

– Петр не собирается тебя убивать, поверь мне! Но ты должен будешь несколько дней провести под нашим наблюдением. А потом – будь свободен! – проговорил Актер, глядя мне в глаза.

Боже, как примитивно! Расчет на то, что мне попросту некуда деваться, и я куплюсь на эту примитивную приманку! Да, да – несколько дней под ИХ наблюдением, потом подписание указа, на следующий день меня закатывают в асфальт. После указа и придания Управлению координации министерского статуса мои возможные «разоблачения» мало кого заинтересуют. Подпись президента заполучить непросто. А отменить иной раз еще сложнее.

– Дайте подумать, – развел руками я. – Все бы меня устроило, но… Гарантий нет, что Петр меня отпустит.

– Гарантии были бы, причем более чем весомые, если бы ты согласился работать на Петра.

Согласился! Легко говорить, тут увяз коготок, всей птичке звездец. Нельзя соглашаться, нельзя отказываться! А что можно? А вот что!

– В горле пересохло, – кашлянул я, нервно усмехаясь. – Может, попросим хозяйку чем-нибудь нас угостить?

– Что предпочтете? – с заметным энтузиазмом отозвался Актер, при этом почему-то перейдя на «вы».

– Легкого красного вина, – ответил я. – Играющего и бодрящего.

– Полусладкое?

– Любое.

Актер мило улыбнулся и вышел из комнаты. Использовать Ирочку в качестве подавальщицы напитков не решился. Я вновь выглянул за окно. На сей раз никого, что, впрочем, еще ни о чем не говорит. Комбриг неосмотрительно дал мне время. И я сумею его использовать. Но он, однако, точно все рассчитал, психолог Петр Петрович первостатейный. Прислал человека, «которому я должен безоговорочно доверять». И ведь в самом деле, когда-то я верил Актеру. Верил его персонажу, когда он играл заброшенного в тыл советского разведчика, верил и его школьному учителю, и простому шоферу… И леснику, спасшему маленького медвежонка от браконьеров, а потом получившему от них пулю в спину. И революционеру-подпольщику, и политзаключенному из разоблачительной лагерной драмы конца восьмидесятых, и доброму сказочному волшебнику, рассказывающему в утренней детской передаче сказки Андерсена… И сейчас он мне интересные «сказки» тут излагает.

– Прошу вас! – послышался за моей спиной голос Актера. – Какой сыр предпочтете в качестве закуски?

– Французский с плесенью, – обернувшись, ответил я.

– Пожалуйста, – Актер кивнул на поднос с колесиками, который он вкатил в нашу «переговорную».

– Вино можно пить с сыром, а водку только с другом, – заметил я, беря в руки бокал красного.

– Подружимся, выпьем водки, – заметил Актер и подмигнул мне.

– Чем черт не шутит, может, и подружимся, – улыбнулся я. – Ответьте мне на последний вопрос. Лично вы очень хотите власти? Хотите на самый верх?

– А ты, Валентин? Я знаю, Петр предлагал тебе хорошую должность.

– Было дело… Вместо вас произнесу завершающую фразу – любой прогресс несет с собой социальные бури и катаклизмы. Война – основной мотор, двигатель этого самого прогресса. Спорить с этим бессмысленно, выбора у нас нет!

На самом деле выбор есть. О нем мне говорила детская писательница Наташа. Только выбор этот специфический. Либо войны, несправедливость, но при этом прогресс. Либо идеальное общество, но ходишь при этом в одной набедренной повязке, как островитяне, про которых мне рассказывала детская писательница.

– Ты и Петр должны быть друзьями, – подняв свой бокал с вином, продолжил свою линию Актер. – Точнее, соратниками.

– Петр Петрович пошел погулять, поймал перепелку, пошел продавать. Просил полтинник, получил подзатыльник! – я всеми силами изображал нервное, наигранное веселье обреченного человека.

– У тебя прекрасная актерская дикция! Вполне мог бы поступить в театральный институт.

Я лишь махнул рукой.

– Выпьем за принятое мною решение, – проговорил я, перестав улыбаться. – Знаете, какое?

– Надеюсь, разумное, – пожал плечами Актер.

– Сдаюсь, – кивнул я. – Послать бы вас всех по известному адресу, но… Жизнь дороже. Сейчас выпьем, и поеду я туда, куда вы скажете. Только если Петр меня прикончит, это на вашей совести будет.

– Ну что ты, Валентин…

«Ну что ты, мой мальчик! Как ты мог подумать?!» – говорили и лицо, и фигура Актера.

– Устал я от вас всех. Делайте свои эксперименты, а мне жить дайте. За это и пью! – я поднес бокал к губам, но остановился. – Может, девушек позовем?

– Конечно. Счастливый финал всегда в компании девушек! – кивнул Актер.

Он поверил, что я сдался. Но вот поверили ли в это те, кто сейчас слушал нашу беседу? К правому рукаву недешевого актерского пиджака пришпилена оригинальная запонка. Можно предположить, что «их благородие» просто пижон, но мне хватило тренированного зрения, чтобы разглядеть запонку, которая была вовсе не пижонским атрибутом. И берег ее Актер, лишний раз рукой не тряс, старался держать рукав поближе ко мне, запонкой вверх. Вот она – «прослушка»!

– Милые женщины! Поздравим Валентина с его мудрым, продуманным решением! – произнес Актер вошедшим в комнату Ирме и Любе.

– Поздравим! – кивнул я. – Я продаю собственные убеждения, отрекаюсь от собственных принципов. Плюю на всех, все и вся! На товарищей погибших плюю! – я выпучил глаза и по-звериному оскалил зубы. – Потому что хочу жить! – с этими словами я залпом выпил вино и тут же продолжил: – Спасаю свою шкуру на радость этому господину и его хозяевам, – кивнул я в сторону Актера и тут же вновь наполнил собственный бокал. – Жить хочу, девчата!

Второй бокал я также осушил, ни с кем не чокаясь.

– Музыку! Хочу музыку по этому поводу! – я подошел к ДВД-проигрывателю, поставил первый попавшийся диск.

Помещение наполнилось приятными ритмами зарубежной эстрады семидесятых годов.

– Да, да, девушки! Лучше быть продажным гадом, но живым! Ваш всеобщий друг сумел меня в этом убедить! За него следующий тост!

Я шумно чокнулся с несколько ошалевшим Актером и еще более обескураженными женщинами. Актер выпил вино, вернул бокал на поднос.

– И еще один тост! – я распалялся все больше и больше, чувствуя, что от выпитого вина мое лицо начало краснеть. – За прогресс, которому ничего не сможет помешать!

С этими словами я налил вина сперва себе (наплевав на застольный этикет), потом девушкам, потом «их благородию».

– И еще тост! – заорал я, хотя вино еще не было даже пригублено. – За то, чтобы все добрые, талантливые, умные люди наконец объединились в кодлу и пошли мочить всю возможную нечисть.

При последних словах я позволил себе садануть ладонью по самодвижущемуся подносу-столику и целых три бокала с вином (мой, «их благородия» и Ирочкин) опрокинулись на актерский пиджак. Спортсменка Люба, обладающая завидной реакцией, свой бокал успела подхватить.

5

– Ой, надо немедленно застирать! У нас порошок есть, как раз от таких пятен!

Возражать Ирочке Актер не решился, неловкими движениями снял заляпанный пятнами пиджак и отдал его Любе. Ну не кричать же ему – подождите, я «прослушку» сниму! Неудобно получится перед девчонками-то… Тем более, «прослушка» водонепроницаемая, на всякие передряги рассчитана. Да и со мной разговор окончен. Актер сумел-таки своим красноречием «сломать» меня, я сдался на милость победителю, но не без финальной истерики, свойственной многим проигравшим. Сорвался человек, с кем не бывает… Музыка тем временем продолжала играть, Люба и Ирма скрылись в ванной комнате, а я как ни в чем не бывало повернулся к Актеру:

– Я вообще-то коньяк больше люблю, сорокадвухградусный. Но от него пятен меньше.

При последних словах я ударил Актера ногой чуть ниже его колена. «Их благородие» охнул и, не устояв на ногах, рухнул на диван. Я в одно мгновение запер дверь и бросился на него. Коленом прижал грудь, а вокруг шеи Актера обмотал его же собственный галстук.

– На галстук вино не попало, – сообщил я. – А вот кровь или, скажем, мозги его могут испортить.

Я усилил хватку, и Актер захрипел.

– Ну, теперь думай, как свою жизнь выкупить! Мне терять нечего! – произнес я.

– Чего ты хочешь? – простонал Актер, когда я чуть ослабил хватку.

– Достать твоего Петра, Комбрига. Я ведь ясно сказал – Петр просил полтинник, получил подзатыльник. Вот я ему его и отвешу!

Выпитые за короткий промежуток времени бокалы вина несколько разгорячили меня.

– Ты сошел с ума!

– Возможно! – кивнул я. – Что за разработки ведутся Комбригом? В чем конкретно они заключаются?

– Я не знаю…

– Кто знает? Говори быстро!

– Я…

Актер что-то лепетал, изображая жертву произвола. Но мне эти его «спектакли» уже порядком надоели.

– А я ведь сейчас сорву планы Комбрига самым примитивным образом. Попросту убью тебя! Я сумасшедший, ты верно заметил!

Актер затрясся. «Спектакли» кончились. Сейчас ему стало по-настоящему страшно. Теперь и он понял, что в ловушке не только я, но и он. И Комбриг. За сутки до подписания указа – смерть известнейшего артиста! Да еще на квартире Ирочки Уткиной! Таким образом Актер стал окончательной «гарантией моей безопасности». Играл Петр Петрович мной, как пешкой шахматной, а теперь вот я им поиграю. Потому, как подставился Комбриг. Показал свое слабое место. Не убить тебе ни меня, ни народного заслуженного приятеля.

– Я тебя в окно выброшу, – сообщил я Актеру, вывернув ему правую руку и обхватив за тело. – Тут невысоко, но шею ты себе свернешь как пить дать. Толпа сбежится, милиция, пресса. И никуда твой труп уже не спрячешь. Каков подарочек Петру Петровичу?

Я приподнял трясущееся тело Актера и потащил его к окнам.

– Стой! – заверещал он. – Я… помогу тебе!

– Ну?! – опустив Актера на пол, рявкнул я.

– Раз уж так получилось, – к Актеру вновь вернулся театральный акцент. – Ты вправе знать, поэтому мне придется…

– Короче! – я рявкнул на него столь грозно, что «театр» окончательно улетучился.

– Я мало что знаю, но есть человек, который знает все. Один из зачинателей разработок. Он тяжело болен. Сейчас не в больнице, в дачном поселке. Умирать выписали, за ним следит сиделка, она же домработница, охраны нет.

– Сейчас вернется Ирма, – оборвал я Актера, услышав шаги в коридоре, – будешь вслух рассказывать анекдоты, а рукой напишешь все, что знаешь. Иначе я убью тебя.

Актер тяжело вздохнул, поднялся на ноги, поправил галстук.

– И запонку свою сходи, забери, – напомнил я ему перед тем, как отпереть дверь. – Пиджак посохнет, а запонка и на рубашке может побыть.

– Дурак, – только и произнес Актер и вновь сжался, думая, что я ударю его за несдержанное высказывание.

Но я в ответ лишь усмехнулся.

* * *

Далее мы выпили еще по бокалу вина. Актер рассказывал анекдоты, один мне даже понравился.

Приходит как-то маленький мальчик к папе на работу. И слышит из соседней комнаты: «Ну, еще сто грамм, и хватит!» «Папа, – спрашивает мальчик. – Там алкоголики водку пьют?» «Что ты, сынок! – отзывается папа. – Там гномики штангу поднимают!»

Девушки сдержанно, скорее для приличия, посмеялись. Между тем нервная, но не дрожащая рука Актера выводила на листке бумаги нужные мне сведения.

– Ну, а теперь чай, – произнесла Ирма, когда вина на четырех человек было выпито предостаточно.

– Чай, – кивнул я. – Отдохнем, посидим… Ну и в дорогу. К Петру Петровичу! Так? – повернулся я к Актеру.

– Как и договорились, – как ни в чем не бывало отозвался тот.

Сейчас его артистический талант был весьма кстати. Те, кто нас слышит, должны поверить его тембру.

– Еще что-нибудь послушаем, – утвердительно произнес я, подходя к ДВД-проигрывателю.

Ритмы зарубежной эстрады смолкли, мне же захотелось услышать что-нибудь на русском языке. Но только не попсу и не рок-деятелей с суицидальной лирикой. Что тут есть у Ирочки? В основном Запад, рок-классика, Стиви Уандер вот есть, АББА. Современного нынешнего – ноль. Вот из отечественных – группа «Пикник», Геннадий Белов (это который «Травы-травы»?), какие-то «Запрещенные барабанщики» (тьфу ты, да это которые «убили негра» поют). Ну-ка, вот кто-то очень знакомый. В моих руках оказался диск автора-исполнителя «афганских песен», полковника Вооруженных сил. Не ожидал я, что Ирочка Уткина неравнодушна к такой музыке. Я поставил диск в проигрыватель, затем нашел нужную песню, которую раньше слышал всего один раз. И мы услышали:

 
Пусть красные звезды
В Кремле погасили,
Пускай над Москвою
Кружит воронье,
Но если мы жить
Не смогли для России,
Давайте сегодня умрем за нее.
 

Вот такие дела. Актер и Комбриг пафосных выражений не жалели. «Во благо Родины», «Россия станет по-настоящему великой державой!», «Все во имя Родины!» Во имя Родины…

За этими словами скрывается обыкновенная жажда власти, ничего более. Слишком уж все цинично, даже шахматист с такой простотой не жертвует пешками, как Петр Петрович пожертвовал Олегом и Кириллом. И каких людей к себе старается приблизить! И Актера знаменитого, и генерала, Героя Советского Союза, там еще ведь и космонавт был. И все вроде как друзья Петра Петровича. Уважаемые люди! Хотя тот же Актер – перевертыш обыкновенный, хоть и талант. В советское время играл чекистов и партработников, потом стал перестроечником-либералом, обличителем тоталитарного коммунистического прошлого, затем обличал демократов-дерьмократов, ограбивших народ и разваливших великую державу, стал патриотом-государственником, теперь к Петру Петровичу примазался, чует, кто может в скором времени власть взять. Придут к власти фашисты какие-нибудь, этот Актер и ему подобные громче всех будут орать: «Да здравствует товарищ Гитлер!». И я должен быть в одной команде с такими людьми! Нет, загнали меня в угол, теперь ждите ответного удара. Как я уже выразился: «Просит полтинник, получит подзатыльник».

Между тем Актер закончил свои записи и протянул их мне. Что ж, очень интересно. Некто Юрий Эдуардович Салтанов, ныне проживает по адресу дачный комплекс «Синицыно» Московской области.

Прочитав, я извинился перед женщинами и вышел из комнаты. Дверь прикрывать не стал и прекрасно видел, чем занимается Актер. Он вел себя на редкость благоразумно, рассказывал очередной анекдот. А я тем временем набрал номер полковника Стражникова Даниила Алексеевича. Перед тем как отпустить меня, фээсбэшник оставил мне свои координаты.

– Даниил Алексеевич, это Валентин Вечер. Как самочувствие?

– Спасибо, неплохое. Ты по какому вопросу?

– Через полтора часа я жду вас в дачном поселке «Синицыно». Возьмите группу силовой поддержки.

– И что будет? – позволил себе уточнение Стражников.

– Получите ответы на многие интересующие вас вопросы, – ответил ему я.

– Хорошо. Через полтора часа в «Синицах», – произнес полковник, и связь отключилась.

Мне нужны были союзники, а этот Стражников производил впечатление дельного мужика. Один раз я его спас, теперь очередь Даниила Алексеевича.

– Опять уходишь? – Ирочкины глаза сейчас были точь-в-точь как без малого двадцать лет назад, у юной «посланницы будущего».

Добрые, доверчивые и одновременно грустные. Потому как знает девочка, что нас всех в этом самом «прекрасном далеке» ждет.

– Едем в гости к нашему общему другу, – кивнув в сторону Актера, пояснил я.

* * *

Мне пришлось тащить с собой Актера в эти самые злосчастные «Синицы». Был риск, что ему станет плохо с сердцем, как-никак немолодой уже дядька. Но иначе нельзя. Мы сели в машину Актера. Тот хоть и был слегка выпивши, но водил классно, я в каком-то журнале читал, что он в старом боевике даже автотрюки лично выполнял. Ко всему прочему, милиция к «народным кумирам» не слишком строга.

– К Петру, – громко произнес я.

– Разумеется, – ответил Актер, бросив унылый взгляд на запонку.

Он прекрасно знал, что его машина идет в «Синицы», и не оспаривал этого. Если бы у нас было время на болтовню, то я мог рассказать Актеру еще несколько парадоксальных эпизодов. Вот, например, еще по первой чеченской был у меня один приятель – офицер МВД, точнее, СОБРа. Парень этот – отчаянный храбрец, на войне ему сам черт был не страшен. В мирные же дни вылавливал самых лютых бандитов-отморозков, заламывал им руки, если шибко сопротивлялись, ломал ребра и отбивал почки. Был мастером спорта по нескольким видам борьбы и армейскому РБ[6]6
  FРБ – рукопашный бой.


[Закрыть]. Ну вот, как-то на гражданке, в родном городке, в каком-то кафе повздорил с крутыми хамами, в результате чего случилась потасовка. В результате одному сломал руку, другому – ребра, третьему – челюсть. А на следующий день лихого собровца арестовали местные фээсбэшники. Оказывается, один из хамов был сынком крупного фээсбэшного чина. Собровцу чуть ли не террористическую статью поначалу приклеить пытались, но самое главное – на время следствия заперли в СИЗО, в следственный изолятор. А в изоляторе такой порядок – сотрудники МВД должны сидеть в отдельных камерах, только с такими же, как они, сотрудниками. Тому парню к уголовникам никак нельзя было, он их «братков» во множественном числе переломал-перекрутил. А в том СИЗО все «милицейские камеры» оказались переполненными. А что – менты такие же люди и сидят по тем же статьям, что и все остальные – хулиганство, вымогательство, убийства при отягчающих, изнасилование, ну и, разумеется, различные должностные преступления, в основном взятки. Сидят все чины – от младшего сержанта до полковника. Среди начальства СИЗО мерзавцев не было – кидать офицера СОБРа в камеру к бандюгам они не стали. И подыскали собровцу вполне сносную и безопасную камеру.

– Народ тихий, культурный, – сказал собровцу лично начальник СИЗО. – Ты уж сам не обижай, если причины не будет.

Собровец в ответ лишь кивнул. И в самом деле, препроводили его в «хату», а там скромные такие, невзрачные мужички подобрались. Один – студент-второкурсник педагогического университета, еще один – доктор каких-то там наук. Даже бывший офицер среди них оказался, правда, армейский, какой-то тыловой службы. Спрашивать, кто за что сидит, вроде бы не очень принято, поэтому собровец с вопросами ни к кому не лез. Думал, или за мошенничество, или за какие-то «хозяйственные» мелочи мужички сидят. Народ и в самом деле культурный. На «вы» друг к другу обращаются, умные газетные статьи вслух обсуждают. Одним словом, публика в камере собровцу понравилась. Просидел он таким образом две недели, и тут место в «ментовской хате» освободилось. Собровец попрощался с сокамерниками и отправился в «ментовскую». Там хоть и свои были, но с культурой у них пониже, чем у сидельцев первой камеры. Но вот дней через пять совершенно случайно собровец из разговоров ментов-сокамерников выяснил, что в камере, где он до этого две недели обретался, сидят самые гнусные и лютые насильники-педофилы. На одном три убийства, на трех других – по два, на остальных – не один изнасилованный, покалеченный подросток. Им в другие камеры уж совсем никак нельзя, их-то точно в любой «хате» порвут. Вот и сидят они друг с другом тише воды, ниже травы, чтобы только в другую не перевели. Собровца чуть не стошнило, не стал он никому говорить, что сам с этими гнусами-извергами две недели чалился… Вот такие парадоксы бывают. И вопрос, разумеется, с кем лучше камеру делить? С крутыми бандюгами, которые тебе и в морду могут заехать, и еще чего похуже сделать, или вот с такой «интеллигенцией»? Интересно, что бы Актер выбрал?

А собровца через полгода выпустили. Дело закрыли за отсутствием состава преступления, нехваткой доказательств и, видимо, в связи с началом второй чеченской войны, на которую лихой старший лейтенант тут же и угодил…

* * *

У ворот дачного поселка нас остановил охранник – офицер в милицейской форме. Надо же, таких людей, как этот, пока еще неведомый мне Салтанов, охраняли офицеры МВД.

– Я к Юрию Эдуардовичу, – произнес Актер, показав охраннику свои документы.

– Проезжайте! – любезно отозвался офицер, только что не откозыряв.

Он узнал Актера и даже назвал по имени-отчеству. Выходит, «народный, заслуженный» тут частый гость. У меня вновь была небольшая фора по времени. Перед тем как машина затормозила у ворот, я снял с актерского рукава запонку-прослушку и выкинул ее за окно, в близлежащую рощу. Некоторое время, минуты полторы, не более, те, кто нас слушает, будут недоумевать, затем начнут активный розыск. Через сколько времени они окажутся в «Синицах»? Нужно исходить из того, что в самое ближайшее.

– Юра, это я.

– Проходи.

– Я не один.

– Вижу, зрение еще не отказало.

Голос у Юрия Эдуардовича был еле слышным, глухим, но дикция внятная. Он сам открыл нам дверь, но в его доме находилась еще какая-то женщина, видимо, домработница.

– С тобой хотят поговорить, – кивнул в мою сторону Актер.

Юрий Эдуардович был очень худой, что называется, высохший. Одет при этом в дорогой восточный халат. Больные, затравленные глаза смотрели на меня в упор.

– Кто он? – не отрывая взгляда, спросил Салтанов.

– Сам скажет, Юра. Ну, я могу быть свободен?

– Конечно, – кивнул я.

С этими словами я препроводил Актера во двор, быстренько связал ему руки за спиной и запер в домике, где прислуга хранила различный хозинвентарь.

– Разговор наедине, Юрий Эдуардович. Извините за беспокойство, но, кроме вас, помощи ждать не от кого, – произнес я, вернувшись к хозяину дачи.

– Светлана Васильевна, на сегодня вы свободны! – Салтанов отпустил домработницу, сам же жестом пригласил меня в гостиную.

Он уселся в кресло, я напротив него.

– Молодой человек, мне очень немного осталось жить на этом свете, – заговорил Юрий Эдуардович. – Дни, отведенные мне богом, я хотел бы провести в мире, покое и согласии. Поэтому разговор у нас вряд ли получится. Правда, если вы хотите побеседовать со мной о переводах английской поэзии, то я готов уделить вам полтора часа, но никак не больше.

Филолог по образованию? Бывший разведчик, отлично знающий языки?

– Гуд ивнинг белс, в переводе «вечерний звон». Вот все, что я знаю из английской поэзии, – честно произнес в ответ я.

– Тогда можете быть свободны, – проговорил Салтанов, опустив взгляд в пол.

– Юрий Эдуардович, мне на этом свете, возможно, богом отпущено еще меньше, чем вам. Я могу уйти. Отсюда, от вас. Но неужели вам все равно, что будет здесь, в России, да во всем мире после вашего ухода из жизни?

Салтанов совершенно неожиданно рассмеялся и поднял глаза. Они были уже не затравленные, даже веселые какие-то. Но по-прежнему с нездоровым блеском.

– А вы решили разнообразить мою рутинно-текущую жизнь? Я бы даже добавил рутинно-утекающую? – голос у Юрия Эдуардовича был сейчас бодрый, неглухой, лишь с небольшой заметной хрипотцой.

– Именно разнообразить. Человек, именующий себя Комбригом, он же Петр Петрович, он же бывший работник оборонного комплекса, без двух минут – руководитель Управления координации.

– Что же вы хотите узнать от меня? – пытливо вглядываясь в мое лицо, спросил Юрий Эдуардович.