Текст книги "Вторая мировая война. Вырванные страницы"

Автор книги: Сергей Веревкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

При этом непременно говорится, что нацисты удирали (нацисты не могут эвакуироваться, они могут только удирать).

Ну и, наконец, «Вильгельм Густлофф» («Wilhelm Gustloff»), потопленный 30 января 1945 года подводной лодкой С-13 капитан-лейтенанта А. Маринеско.

«Вильгельм Густлофф» – это песня! От семи до десяти тысяч потопленных нацистов. Целая дивизия тремя торпедами! То ли пехотная, то ли танковая дивизия – целиком.

Многократно повторяемая фраза «целая дивизия» превратилась в какой-то пошлый и заезженный штамп, одно произнесение которого приводит в благоговейный трепет и писак-журналюг, чуть ли не закатывающих глазки при его произнесении, и убеленных благородными сединами адмиралов и генералов. Кстати, «убеленных благородными сединами» тоже штамп: вы где-нибудь, Уважаемый Читатель, видели «неблагородные седины» или, может быть, объясните, чем «благородная» седина отличается от «неблагородной»?

Кроме этого, на «Вильгельме Густлоффе» были потоплены еще «до кучи» экипажи на сто подводных лодок в полном составе.

Причем, чем больше времени проходит после окончания войны, тем меньшим оказывается число экипажей подводных лодок, которые якобы были потоплены вместе с «Вильгельмом Густлоффом». Сначала в шестидесятые – семидесятые годы этих самых экипажей, называемых «морскими волками Гитлера», было двести. Потом планка снизилась, и устоялось другое число  сто экипажей. И, наконец, в телерепортаже от 5 мая 2005 года по Первой государственной телепрограмме было названо третье число – восемьдесят экипажей!

Так как госпитальное судно «Вильгельм Густлофф», в которое трансокеанский пассажирский лайнер был переоборудован сразу после начала мировой войны, было потоплено 30 января, а репортаж прозвучал с экрана телевизора 5 мая, то посвящен этот репортаж был не годовщине потопления судна, а предстоящей годовщине 60-летия окончания мировой войны в Европе, которую в бывшем Советском Союзе упорно продолжают величать годовщиной великой победы. Таким образом, телерепортаж о потоплении госпитального судна «Вильгельм Густлофф» был своеобразным «букетом», преподнесенным Государственным телевидением ко дню великой победы.

Похоже на аукцион – кто меньше?

Ну, и остальные потопленные пассажиры «Вильгельма Густлоффа», разумеется, «видные нацисты, удиравшие из осажденного Кёнигсберга, короче, Восточной Пруссии». Вот так вот: не больше и не меньше.

Так что все тики-так и чики-брики! А вы говорите – бездействовал, отсиживался!

Только при ближайшем рассмотрении выясняется, что эсминец был потоплен уже после выхода Финляндии из войны и прекращения боевых действий. А сухогрузы со «стратегической» рудой топились в шведских территориальные водах. А в международных водах топились в основном суда нейтральных стран. А если германские, то с беженцами, шедшие в те же нейтральные воды, в ту же Швецию безо всякой охраны и иногда даже с опознавательными знаками Красного Креста.

Как тот самый многострадальный транспорт «Вильгельм Густлофф», который вез на своем борту гражданских беженцев и раненых. Это было госпитальное судно, и если на нем и присутствовали экипажи подводных лодок, то исключительно в виде затянутых в бинты и закованных в гипсы мумий с капельницами в венах.

И ведь знали советские адмиралы и генералы всю правду об этом, так же как и молоденький восторженный журналистик из телерепортажа от 5 мая. Хотя бы потому', что после громких и ярких панегириков капитану Маринеско и красочного до торжествующей визгливости в голосе описания всей той жуткой опасности, которой отважный и неустрашимый капитан-герой моряк-подводник подвергался при этой атаке, когда в Данцигской бухте гнался на своей подводной лодке за этим самым распроклятым «Вильгельмом Густлоффом» и все никак не мог его догнать, так что пришлось герою всплыть и в надводном положении подводной лодки расстрелять его тремя торпедами, каждая из которых достигла цели, тележурналист вдруг брякнул... Да-да, брякнул, именно брякнул! В самом конце своего «громыхающего фанфарами» репортажа тележурналист вдруг промямлил, что время было военное да и темно тогда было – ночь, буря снежная, так что не мог герой Маринеско толком рассмотреть в иллюминаторах судна, кто же там был на самом'деле на этом судне: чи гражданские, чи военные?!

Да и вообще, вдруг выпалил тележурналист, атакой века потопление «Вильгельма Густлоффа» назвали даже не мы, а англичане. Вот так вот! Мол, с них и спрос, если на самом деле все окажется не так.»

Интересная концовка.

И не понимает молоденький, но уже «набивший руку» на всякой «клубничке» бойкий тележурналист, что, бездумно повторяя старые пропагандистские штампы относительно этой трагедии, он, во-первых, выдает себя, что называется, с головой. А, во-вторых, несет, как бы это помягче выразиться, чушь собачью!

Повторяя вслед за генералами и адмиралами, как те повторяли вслед за пресловутым Маринеско, фразу, что капитан-герой моряк-подводник «...гнался на своей подводной лодке за «Вильгельмом Густлоффом», но не мог догнать, и поэтому пришлось всплыть и, догнав его, расстреливать судно из надводного положения», и тележурналист, и адмиралы с генералами, наверное, упустили из виду, что гигантское пассажирское судно «Вильгельм Густлофф» – не торпедный катер и не аквабайк, чтобы носиться по бухте с такой скоростью, что за ним не могла угнаться подводная лодка! Но даже если предположить, что эта фантастика, эта сказка возможна, то, разогнавшись на глади Данцигской бухты (причем в условиях снежной бури, чуть ли не шторма, как тут же скажет тележурналист, описывая страшные-престрашные опасности, угрожавшие несчастному, бедному капитану-герою моряку-подводнику Маринеско), громадная махина «Вильгельм Густлофф» тут же или врежется в берега бухты, или сядет на мель. Кстати, по мнению тележурналиста, эта опасность угрожала только подводной лодке С-13 – малютке по сравнению с монстром, вторым «Титаником» «Вильгельмом Густлоффом». А «Вильгельму Густлоффу», имевшему на своем борту, помимо всего прочего, два театра, рестораны, бассейны, – ни мели, ни берега, ни плохая видимость не угрожали. Он мог носиться по бухте, как водный байк, за которым подлодке в подводном положении ну никак не угнаться!

И еще две чуши из телерепортажа от 5 мая. По утверждениям тележурналиста, основанным на утверждениях маститых «историков в погонах», которые, в свою очередь, основаны на хвастливых утверждениях самого капитана-героя моряка-подводника, капитан подлодки С-13:

во-первых, из надводного положения выпустил подряд три торпеды, и все три торпеды четко попали в цель (это в условиях, когда «Вильгельм Густлофф» «...шел под усиленным охранением»);

во-вторых, не разглядел в иллюминаторы, кто там был на самом деле (ночь, снежная буря – ничего не видно), но сразу определил при этом, что судно набито войсками и техникой (не говоря уже о пресловутых сотнях экипажей подводных лодок).

Смакуя факт расстрела судна из надводного положения тремя торпедами, причем все три попали в цель, тележурналист, наверное, хочет этим подчеркнуть исключительную меткость капитана подлодки: три торпеды –и каждая в цель. При этом, наверное, он представляет себе, что стрелять торпедами из подводной лодки – это все равно что стрелять пульками из пневматического ружья в тире. Но даже там, в тире, нужно время, чтобы после выстрела переломить ружье, засунуть в ствол новую пульку, затем опять выправить переломленное ружье и только потом заново целиться и готовиться к выстрелу.

Для того же, чтобы выстрелить торпедой из подлодки, нужно гораздо больше времени.

Гораздо больше. А тут целых три торпеды. Да еще по судну, за которым никак не угнаться, так оно носится по бухте будь оно проклято! Так не угнаться, что всплывать пришлось. И стрелять в условиях снежной бури и сильного боевого охранения судна – нескольких чуть ли не эсминцев, которые тоже, разумеется, носятся по бухте, подобно водным байкам за тем судном, которое они охраняют. А иначе как они будут его охранять, если у них скорость будет меньше? Они просто отстанут от «Вильгельма Густлоффа» и потеряют его из виду, тем более в условиях ночи и снежной бури.

Да еще мели везде: того и гляди подлодка на них сядет. Это проклятому «Вильгельму Густлоффу» да эсминцам из его охранения мели нипочем, они их, наверное, перепрыгивают! А подлодка вполне может на них сесть. И тогда хана. Тогда конец герою.

* * *

А может, уже хватит этого бреда?

Факт первый

Не было никакого боевого охранения у «Вильгельма Густлоффа», из-за своих огромных, поражающих человеческое воображение размеров, действительно прозванного его современниками вторым «Титаником». Если бы оно было, то:

во-первых, корабли боевого охранения просто не дали бы подойти подлодке к судну, даже в подводном положении,, на расстояние кинжального в упор выстрела и забросали бы ее глубинными бомбами, не дав ей и «пикнуть». Не то что позволить ей гонку за охраняемым судном, я уже не говорю о версии погони в надводном положении. А сказка о том, что подводной лодке противника спокойно позволили догнать «Вильгельма Густлоффа», подойти в надводном положении к нему поближе и выстрелить торпедой, не говоря уже о том, чтобы дать возможность выстрелить тремя торпедами, это... сказка и есть. В особенности тот абзац, в котором говорится о том, как подлодка подплыла к «Вильгельму Густлоффу» так близко, что можно было заглянуть в иллюминаторы (хотя это, конечно же, преувеличение);

во-вторых, не было никакой гонки по бухте. Потому что, если бы она была, то корабли охранения, даже и «прохлопавшие» приближение подлодки к охраняемому судну в подводном положении, уже никогда бы не «прохлопали» приближение подлодки к охраняемому судну в надводном положении. Они – корабли боевого охранения – и предназначены только для того, чтобы заблаговременно, на больших расстояниях выявлять приближение подлодок к охраняемому судну. Там для этого даже люди специальные есть, гидроакустики называются. И не только там люди специальные, но и аппаратура имеется специальная, гидроакустическая.

Резюме: это чушь, что герой-капитан подлодки на своем верном «мустанге» – подлодке С-13 – гонялся по всей бухте, то под водой, то в надводном положении, за следовавшим в сопровождении сильного боевого охранения вторым «Титаником» – «Вильгельмом Густлоффом», – наконец настиг его, подонка, и, засадив на глазах этого самого пресловутого «сильного боевого охранения» три торпеды ему в «бочину», отправил на дно «целую дивизию», а еще – сто восемьдесят экипажей подводных лодок, а еще – целую свору видных нацистских чиновников, удиравших из Восточной Пруссии.

Факт второй

Не было вообще никакой гонки подлодки С-13 по глади Данцигской бухты за «Вильгельмом Густлоффом».

Огромная махина «Вильгельм Густлофф», второй «Титаник», сам по себе хотя и скоростной, но мало маневренный, неповоротливый, а тогда, в тот самый свой последний рейс, еще и сверх всякой меры перегруженный беженцами (недаром при общесписочном количестве пассажиров и экипажа в 6937 человек на борту было более 10 000 человек – «под завязку» был загружен суперлайнер!), выходя на свободный фарватер из Данцигской бухты в условиях снежной бури, ночи, мелей, окружавших проход из порта Данциг к фарватеру, в открытое море (а Балтийское море вообще само по себе мелкое, тут не разгонишься и на глубокой воде!), просто не мог двигаться по бухте со скоростью, существенно превышавшей скорость любой черепахи. Весельные ялики, и то, скорее всего, ходят быстрее.

Факт третий

Назойливое упоминание адмиралами, генералами, а вслед за ними и бойкими тележурналистами уже сегодняшних дней светящихся иллюминаторов (то в них из-за ночи снежной бури ничего нельзя рассмотреть, то они нагло и вызывающе сияли в ночи) говорит только о том, что на «Вильгельме Густлоффе» (как и было объявлено германскими властями сразу же после потопления судна) плыли только беженцы и раненые.

Потому что в любом другом случае судно постаралось бы выскользнуть из Данцигской бухты как можно более скрытно и уж никак бы не демаскировало себя включенными иллюминаторами. Тем более, если бы на нем действительно были двести-сто и даже восемьдесят экипажей подводных лодок! Двести-сто и даже восемьдесят экипажей подводных лодок в январе 1945 года в «рейхе» представляли собой величину не тактическую, а стратегическую. И подвергать эту стратегическую единицу, стратегическую величину величайшей опасности, причем дополнительной, ненужной, ничем не оправданной опасности, сажая ее на крайне уязвимый с воздуха, с моря и из-под воды громадину «Вильгельм Густлофф», который и так «по завязку» забит пресловутой целой дивизией, и так сам по себе представляет уж очень лакомый кусочек? Нет, до такого идиотизма ни один германский военачальник никогда бы не додумался!

Для этого надо быть маршалом Жуковым Георгием Константинычем.

Только он, незабвенный маршал победы, приказывал посылать своих солдат разминировать противотанковые минные поля, чтобы они в этих полях проделывали своими телами, своими трупами проходы для саперов, которые, уже не опасаясь противопехотных мин, будут спокойно снимать противотанковые мины.

Только он, гениальный военный стратег, после войны, на пресловутых учениях в Тоцке, приказал взорвать над своими войсками атомную бомбу, чтобы потом сразу же после взрыва послать на это поле десятки тысяч своих собственных сограждан, соотечественников, одетых в военную форму. Для чего? А чтобы понаблюдать потом за ними, посмотреть, на деле проверить, что с ними со всеми будет? Вот сколько их сразу умрет? А сколько – через сутки? А сколько – через месяц? А сколько – через полгода, через год? Интересно же!

Только он своими действиями, своими методами, своими «приемами» изобрел такую форму ведения наступления, которую потом выжившие в этих наступлениях простые солдаты и офицеры прозвали «Жуковская трехрядка». Страшная суть этой «трехрядки» (только, ради бога, не путайте с гармонью и вообще с музыкой) была выражена русским народом в короткой формуле, которую человеческому уму невозможно придумать самому, «на досуге»: «...наступать на врага по собственным трупам, укрываться от врага собственными трупами и завалить, наконец, врага «до смерти» собственными трупами!»

Или на худой конец для этого надо быть генералом Петровым или адмиралом Октябрьским, которые, бросив на произвол судьбы стотридцатитысячную армию в Севастополе, удрали из Крыма. Один – на подводной лодке, специально, по его приказу не принимавшей участия в боевых действиях, а поджидавшей его в укромном месте. Другой – на торпедном катере, также заблаговременно «заныканном» в одной из многочисленных бухточек возле Севастополя. А напоследок эти «гаденыши» (в «грачевском», исключительно «грачевском» смысле) приказали взорвать штольни в Севастополе, заживо похоронив там до тридцати тысяч своих собственных сограждан, своих собственных героев-солдат, проливших за Родину и за них самих, между прочим, свою кровь.

Обосновав свой чудовищный, преступный приказ тем, что «в штольнях хранились боезапасы всего Черноморского флота». И севастопольские штольни были, взорваны. А в этих штольнях в этот момент находились от десяти-пятнадцати тысяч (по официальным данным) до тридцати тысяч человек (по многочисленным свидетельствам гражданских и военных специалистов, которые имели доступ в штольни и которые чудом остались живы при взрыве, чудом в этот момент оказались вне штолен). Причем, помимо раненых, здесь прятались от артобстрелов и бомбардировок немцев многочисленные жители Севастополя. Стотридцатитысячная армия была предоставлена самой себе, была брошена на произвол судьбы без какого-либо управления и впоследствии вся попала в плен.

Официальное и единственное объяснение этому преступлению, которое как было тогда, так и осталось по сегодняшний день без какого-либо изменения, – в штольнях еще и хранились боеприпасы всего Черноморского флота. Вот чтобы это богатство не досталось проклятым фашистам – штольни и взорвали! А то, что при этом уничтожили еще и тридцать тысяч раненых солдат и офицеров, ни в чем не повинных людей, более того, героев, которые кровь свою пролили, защищая Севастополь, – так это мелочь! Ну, уничтожили и уничтожили! Ничего страшного. На войне всякое бывает. А про женщин и детишек малых, число которых превышало несколько тысяч человек, – про это вообще никто и не заикается. Вроде как не было их никогда!

* * *

Немцы так не смогли бы!

*     *     *

Огромное пассажирское судно, битком набитое мирными жителями – беженцами из Восточной Пруссии и Данцига, а также многочисленными ранеными. Более девяти тысяч раненых и беженцев на судне, капитан которого, наивно понадеявшись на огромные красные кресты, нарисованные на бортах, трубах и постройках на палубе, оповещавшие всех, что это не военное судно, что это судно с гражданскими – женщинами, детьми, стариками, и ясно видные издалека, – капитан этого судна приказал не тушить иллюминаторов, чтобы все, еще не понявшие, наконец, поняли, что все это так и есть.

Бедный капитан!

Наверняка он ничего не знал про севастопольские штольни!

Командование, которое при малейшей опасности бросает свои войска. Офицеры, которые безжалостно и хладнокровно, без каких-либо эмоций уничтожают ни за что десятки тысяч своих раненых, своих собственных солдат, своих героев, проливших кровь в том числе и за них!

Что для них, для таких генералов и адмиралов, для таких офицеров, красные кресты на бортах иностранного гигантского пассажирского теплохода, перегруженного ранеными и беженцами, медленно плывущего с ярко включенными иллюминаторами, всем своим видом буквально кричащего, что на его борту мирные люди!

Ничего этого не знал капитан, поэтому и иллюминаторы были включены, и судно шло медленно, без охраны.

А крался бы в темноте да под прикрытием – глядишь, и не попал бы в него «снайпер»-Маринеско, просто промахнулся бы. Разве нет?!

*    *    *

И самое печальное и неприятное в этих фактах: и факте потопления госпитального судна «Вильгельм Густлофф», и факте хвастливого телерепортажа об этом по главному, государственному телеканалу, уже через шестьдесят лет после окончания мировой войны в Европе, – это то, что сам факт этот имел место быть 30 января 1945 года. И то, что в канун 60-летия окончания мировой войны в Европе (или, как это сейчас официально называется в Российской Федерации, – 60-летия великой победы) не смогли на главном государственном телеканале вспомнить никакого другого геройского факта из истории прошедшей войны, кроме как потопления госпитального судна с десятью тысячами беженцев и раненых на борту.

*  *  *

Кстати о бомбардировщиках. Увлекательные и поражающие воображение рассказы об армадах «юнкерсов» и пресловутых «мессеров», которые тоже почему-то бомбят, кочуют, густо пыля, из одних воспоминаний ветеранов войны в другие. Эти армады одна из главных ' причин неудач советских войск в войне и высоких, непомерно высоких потерь среди них. Даже песни об этом сочинили:

...Над нами «мессеры» кружились, И было видно словно днем, Но только крепче мы сдружились Под перекрестным артогнем...

При этом люди, поющие эти слова (и автор этой книги тоже, к сожалению, относился когда-то к их числу), как-то не задумываются над тем фактом, что истребители (а «мессер» – это и есть истребитель «мессершмитт», МЕ-109, МЕ-109В, ME-109G, МЕ-109Е) проектируются и создаются не для того, чтобы «кружить над пехотой» или тем паче бомбить ее, а исключительно для противодействия авиации противника, то есть, в переводе на общедоступный русский язык, истребители задумывают и делают исключительно для того, чтобы они сбивали истребители и бомбардировщики противника. Для этого, и только для этого!

Тем более что «мессершмитты», пресловутые «мессеры», никогда не летали ночью, пусть даже и «...видно, словно днем...». «Мессершмитты» не ночные истребители, а дневные! И поэтому, когда мы поем о «мессерах», кружащих по ночам над пехотой Красной Армии, мы этим, сами того не понимая, в первую очередь воспеваем мастерство летчиков Люфтваффе. Летчиков Люфтваффе, которые, сбив и уничтожив в воздухе всю «красную» авиацию, какую только можно было там обнаружить, и в то же время будучи людьми добросовестными и трудолюбивыми, не вернулись, неугомонные, на свои аэродромы загорать на солнышке, потягивая при этом холодное светлое немецкое пиво из запотелых бутылок и закусывая его копчеными цыплячьими крылышками с маринованным зеленым горошком. Нет, они, фашисты проклятые, нашли себе новое, не свойственное для истребителей занятие – «кружить», в том числе и по ночам (ну это только когда «...видно, словно днем...»!), над пехотой противника, пытаясь расстреливать одиночных солдат, прячущихся в глубоких, узких окопах, из намертво закрепленных на самолетах пулеметов и автоматических пушек!

Это в условиях тотального дефицита топлива в «третьем рейхе»! Дефицита настолько вопиющего, что бензин делали, не считаясь с затратами, из сланцев, из спирта, чуть ли не из угля и дров! И бензин этот получался «золотым»! И жечь этот драгоценнейший, «золотой» бензин тоннами, десятками тонн, гоняясь с очень малой долей вероятности попасть в цель (это только в кинофильмах пресловутые «мессеры» назойливо кружат над одиночными машинами, велосипедистами, просто прохожими или путниками и с одного захода, одной очередью начисто срезают любую, даже самую маленькую цель!) за одиночными машинами и даже людьми?!

Это немцы-то?

Расчетливые до скупости, умеющие считать каждый пфенниг, каждый грамм немцы?!

*        *  *

Из небытия сразу материализовывается знаменитый Станиславский с его еще более знаменитым «не верю!».

Или хитрый усатый хохол с характерным прищуром лукавых глаз и не менее знаменитым «тю-у-у, дурных немае!».

*        *  *

Это советский человек, советский солдат, встретив цистерну со спиртом, поленится забраться на нее, открыть и забрать себе, сколько ему надо. Нет, он просто пробьет дырищу в цистерне, причем побольше, чтобы побыстрее налилось, подставит емкость, нальет себе и пойдет дальше, даже не заделав дырку. Да и хрен с ним, что выльется весь!

Немец так не сделает никогда!

*        *  *

Потому что он немец.

*        *  *

«Юнкерсы» и «мессершмитты» (которые, как уже сказано выше, в общем-то не бомбардировщики, а истребители!), не дающие поднять головы, постоянно висящие в небе над полем боя, – про это читаешь и когда описываются события сорок первого года. И сорок второго года. И сорок третьего года. И сорок четвертого года. И, самое парадоксальное, самое не укладывающееся в сознании, – это было и в сорок пятом году! В одной книге воспоминаний говорится о боях за Берлин, когда на подступах к нему советским войскам не давали поднять головы над землей и выйти из окопов в атаки постоянно висящие в небе «юнкерсы» и «мессершмитты».

Конечно же, автор, заслуженный военачальник, не врет.

Тогда где найти ответ на вопрос: ну где еще у Вермахта в середине апреля сорок пятого года были аэродромы, самолеты и столько топлива, а главное, где у них была территория, где можно было все это разместить вне досягаемости от ВВС «Советов»?

Здесь сразу вспоминаются горькие слова писателя Виктора Астафьева, простым солдатом прошедшего войну, на своей шкуре все познавшего. Человека, перед которым хочется в ножки поклониться – за него, за всех русских людей, великое страдание и великое горе принявших и претерпевших: «...Немецкой авиации непогода отчего-то всю войну мешала меньше, чем нашим прославленным воздушным асам...»

*  *  *

Командование фронта в лице маршала Говорова (кстати, уникального тем, что он являлся, единственный среди советских генералов и маршалов, бывшим белогвардейцем – колчаковским офицером, бывшим юнкером Константиновского юнкерского училища – «Константином») с тупой настойчивостью, достойной лучшего применения, гнало и гнало свои войска на прекрасно оборудованные немецкие оборонительные позиции, расходуя их чуть ли не до последнего солдата в бессмысленных фронтальных наступлениях, затем вновь пополняло до прежнего состава людьми и техникой и опять гнало на те же "самые немецкие позиции, на которых оно «обломало свои зубы» в прошлый раз. И так все эти полгода, до самого последнего дня войны!

Ну, это, разумеется, не он сам так придумал. Сам он этого делать не хотел. Это ему Сталин приказал. А сам командующий фронтом белый и пушистый.

И это при всем том, что уже с января 1945 года запертая в «Курляндии» группа армий потеряла всякое оперативное значение. Каждый день 2-й Прибалтийский фронт терял в боях в среднем по 2000 человек. Каждый день в течение полугода на «Курляндском» фронте по приказам советских полководцев бессмысленно гробилось в бессмысленных боевых действиях по две тысячи человек! Две тысячи человек в день с февраля по восьмое мая! (И это при том, что потери немцев были в это же самое время в этом же самом месте в десятки раз меньше!)

*  *  *

И все это в условиях, когда, начиная уже с осени 1944 года, сразу же после блестяще спланированной и проведенной группой армий «Север» операции «Гром», по эвакуации Риги и всех своих войск из Восточной Латвии в «Курляндию», германский Вермахт, запертый в этой самой «Курляндии», стал испытывать острейший недостаток во всем: в боеприпасах, продовольствии, фураже, снаряжении.

Из-за этого всем артиллеристам была установлена для артбатарей определенная, мизерная норма расхода снарядов в день на каждое орудие, превысить которую они не имели права. Так как немецкие офицеры и солдаты свято чтили отдаваемые им приказы, то эта норма не нарушалась. Поэтому немцам пришлось отказаться от стрельбы с закрытых позиций и стрелять только наверняка – прямой наводкой. Этот способ ведения артиллерийского огня приводил к повышенным потерям среди личного состава артиллерийских батарей, но приказ об экономии снарядов неукоснительно исполнялся.

Так же экономились и патроны. Было запрещено вести пристрелочный огонь, а также заградительный огонь длинными очередями. Только короткие, никаких длинных очередей. Патроны пулеметчикам отпускались из расчета одна лента – одна отраженная атака. И ни патроном больше.

Совершенно неожиданно новенькие, только-только начавшиеся выпускаться германской военной промышленностью штурмовые винтовки, современные и отвечающие всем требованиям ведения боя, стали причиной перерыва стрельбы во время боя, к ним сразу катастрофически стало не хватать боеприпасов, а старые патроны к этим винтовкам не подходили. И такое положение сложилось уже в октябре и ноябре 1944 года.

И в то же время в этих условиях, в условиях окружения, «котла» германские командиры находили возможность заботиться о своих солдатах.

Несмотря на все более вырисовывающуюся нехватку солдат на фронтах, на все более угрожающее положение в этой области, во всех частях солдатам продолжали давать отпуска домой, если часть не выходила с фронта (не из боев, а с фронта!) несколько месяцев. Отпуска давали даже в «котлах», даже в окружениях! Один из солдат Вермахта вспоминал, что ему в январе 1945 года (вдумайтесь, Уважаемый Читатель, – в январе, через три месяца после полного окружения войск в «Курляндии» и всего за какие-то четыре месяца до полной капитуляции германских войск в войне, до победы!) командование дало отпуск «за доблесть».

Это менее чем за четыре месяца до, капитуляции? Отпуск из окружения? Из «котла»?!

При этом ссылка в приказе об отпуске «...за доблесть...» была обязательна в силу того факта, что с лета 1944 года, после высадки англо-американских войск во Франции, обязательные регулярные отпуска для солдат и офицеров, с их поездкой на родину – в Германию, были отменены, и теперь их можно было получить лишь «на исключительных основаниях». Например, «за доблесть». Такими исключительными основаниями считались «особые заслуги, включая уничтожение вражеского танка средствами ближнего боя».

В Красной Армии отпуска офицерам, да и вообще никому и никогда не давались. Тем более из окружений, из «котлов»!

И при этом солдаты и офицеры не только в отпуска эти уходили, но и возвращались исправно в те же части, откуда они ушли в отпуск. Даже если эта часть находилась в «котле», в окружении!

И при этом как железнодорожная система, так и морской транспорт Германии нормально функционировали буквально до самых последних дней войны.

Суда, большие и малые, регулярно, будто и не было войны, курсировали между Виндавой (Вентспилсом), Мемелем (Клайпедой), Данцигом (Гданьском) и Штеттином (Шчеччинем, по-русски Щецином), гостиницы принимали отпускников в свои гостеприимные объятия, а железнодорожные поезда из Данцига и Штеттина уносили их в глубь Германии, будто и не стояли в нескольких десятках километров от Данцига, Мемеля войска мощнейшей Красной Армии, а армады американских «летающих крепостей» не кружили и не налетали, словно стаи коршунов, на промышленные и гражданские объекты Германии.

*  *  *

А где же неутомимый и неугомонный капитан-герой моряк-подводник Маринеско, лихо и бесстрашно гоняющийся в надводном положении на своей подводной лодке за вражескими судами, окруженными мощной охраной из эсминцев и торпедных катеров, не то что в открытом море, а в самой гуще вражьих стай – в Данцигской бухте? В той самой Данцигской бухте, куда так буднично, по-мирному, приплыли отпускник и его спутники. Или на худой конец где его боевые товарищи, такие же отважные герои подводники-снайперы, что сразу тремя торпедами и без единого промаха?

Непонятно...

Или где же наши советские соколы – бомбардировщики, штурмовики да истребители, ни разу не показавшиеся за долгие восемь часов перехода рыбацкого судна по прибрежным районам Балтийского моря даже на горизонте?

Или это только «мессеры» могут кружить, а «наши» так не могут, не умеют?

Второй раз непонятно...

*  *  *

Что же касается выражения «бои до последнего дня войны», то это не аллегория и не красивое словцо! Наступательные бои продолжались и после падения Берлина! Что само по себе бессмыслица и преступление! Со всех точек зрения, военной, политической, моральной, экономической, общечеловеческой, практической. Просто с точки зрения здравого смысла!

Сами немцы насчитали за все время существования «Страны Kurland» – с октября 1944-го по 8 мая 1945 года – шесть битв за «Курляндию»! Шесть генеральных наступлений силами всех войск Прибалтийского фронта (и это при том, что деваться немцам из «Курляндии» было некуда! Некуда!. И все эти битвы за «Курляндию» заканчивались с одним и тем же, можно сказать, однообразным, если бы он не звучал зловещим, реквиемом по бесцельно, бездушно и бессмысленно угробленным простым советским солдатам и офицерам – русским, украинским, белорусским, казахским и еще нескольким десяткам других национальностей). Более того, последнее, шестое полномасштабное наступление «Советов» на Курляндском фронте – шестая битва за «Курляндию» (при этом, по немецким подсчетам, это была уже седьмая битва, а фактически восьмая битва за «Курляндию») – было назначено маршалом Говоровым и началось шестого мая 1945 года, когда было уже известно, что менее чем через два дня, послезавтра, состоится формальная процедура оформления окончания войны – Акт капитуляции и Германия капитулирует безо всяких боев. Капитулирует безо всяких боев и потерь. Более того, для участия в этом последнем наступлении из Германии были переброшены танковые части Красной Армии, которые освободились после взятия Берлина.