Текст книги "Собаки не ошибаются"

Автор книги: Сергей Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

БОЛЬШАЯ ГЛУБИНА

Плохо, конечно, что те двое, Санька Ерин и друг его Лёха, видели, как Генка выходил из аптеки. Плохо, да ничего уже не поделаешь. Главное, они не знают, что ему заворачивали в свёрток. А то всей школе смеху было бы недели на две, не меньше. Как бы Генка объяснялся? Для братишки, мол, кое-что купил, для младшего? Так Мишка у него мужик здоровый, во втором классе учится. А тут – свёрток и свёрток. И ничего говорить не надо. Мало ли что и для кого можно в аптеке покупать? Аспирин, например, для кошки, если та ангиной заболеет. Генка просто махнул ребятам рукой и помчался домой.

Мишка с самого начала делал вид, что совершенно не верит в ДЕЛО, даже в аптеку с братом не пошёл. Уж такой это был человек. Слонялся по квартире из угла в угол, мыкался, а только Генка вернулся, брякнул:

– Купил, да? А всё равно у тебя ничего не выйдет!

– Выйдет, если ты мешать не будешь.

Не снимая пальто, Генка прошёл в комнату; разорвал плотную бумагу свёртка и вывалил на стол стопку розовых детских клеёнок: такие подстилают младенцам, чтобы пелёнок не пачкали.

– Деньги все потратил? – хихикнул Мишка. – А хватит?

– Должно. Так ты будешь помогать? Критиковать мы все умеем! – совсем по-взрослому сказал Генка.

– Конечно, буду! Только не выйдет ничего, а, Гена? – с надеждой на то, что выйдет обязательно, согласился Мишка.

– Ну и нытик ты! Тащи мамины выкройки!

– Выкройки? Мама ругать будет…

– Помощник у меня – клад! – Генка сам открыл полированную дверцу шифоньера. – Это же чертежи! Ты думал, мы с тобой на глазок работать будем? В серьёзном деле что главное?

– Не знаю…

– Чертёж! Жак-Ив Кусто без чертежей где бы плавал?

Генка прямо на полу разложил несколько вкладышей из журнала «Работница», которыми мама очень дорожила. Большие листы бумаги были густо покрыты какими-то хитрыми перепутанными линиями. По правде сказать, такого он не ожидал. Был уверен: разверни эти ценные мамины бумаги и сразу станет ясно, что делать дальше.

– Но ведь тут для тётенек только! – гнул свою линию Мишка. – Нам ведь такой костюм не надо, правда?

– Ну конечно же! – хлопнул себя по лбу Генка. – Конечно, не надо! Ну и дубины мы с тобой, Мишка! Сворачивай всё это! Да, видно, придётся на этот раз без чертежа. По памяти…

Мишка быстро распихал выкройки по полкам, а Генка тем временем аккуратно расстелил на полу детские клеёнки.

– Тащи ножницы! И клей тоже тащи!

– Гена, а он не промокнет?

– А если бы Жак-Ив Кусто стал бояться, не промокнет ли у него батискаф?!

– Гена, как думаешь, два водолазных костюма у нас получатся?

– Гидрокостюма! Сколько раз тебе повторять!.. Нет, Мишка… Денег не хватило на два…

– А как же я? – Мишка чуть не выронил ножницы, начисто забыв, что с самого начала не верил в это ДЕЛО.

– Главное – сделать! Мишка, когда у нас будет костюм!.. Да мы потом сможем просто по очереди, сначала я… нет, сначала ты, если хочешь, потом уж я!

– Ага, ты вон какой, а я вон какой! – надулся Мишка. – Ты большой, а я маленький!..

– Но ведь ты подрастёшь скоро. Я к тому времени, наверно, закончу свои исследования, и костюм будет совсем-совсем твой…

– Всё у нас так – «к тому времени»… – вздохнул Мишка, но ножницы и клей держал в руках крепко. – Гена, а ты сможешь залезть на дно и без всякой удочки рыбачить, да? Прямо хватать рыб руками?

– Ха, хватать рыб руками! Стоит из-за такого в воду соваться! Есть дела и посерьёзней! – Генка улёгся поверх клеёнок и широко раскинул руки. – Сначала обведи карандашом, а потом… Стой, Мишка, стой! Вот я балда! Надо их в два слоя положить.

– Это какие дела посерьёзнее? – напомнил Мишка.

– Какие-какие! Такие! – Генка, исправляя свою оплошность, раскладывал второй слой клеёнок. – Тихий океан исследуют, так? Атлантический исследуют. А нашу реку Смолянку кто-нибудь исследовал, как ты думаешь?

– Не знаю…

– Вот то-то. А она, может быть, столько тайн разных скрывает! Где-нибудь у моста на глубине та-акое обнаружится!..

– У моста Колька Шаров и без водолазного костюма до дна доныривал.

– Скажешь тоже, доныривал! Прыгнул, а потом выскочил, глаза выпучив! А исследователь затаится, чтобы в жизнь подводного царства не вмешиваться, час лежит, два…

– Замёрзнет…

– А гидрокостюм на что?! Я под него и свитер надену, и брюки. А потом сделаю открытие и всплыву. Как Жак-Ив Кусто… – Немного поёрзав, чтобы клеёнки расправились, Генка снова устроился на полу.

Мишка со всех сторон обвёл брата карандашом; получилось не очень ровно, но похоже. И Генка приступил к самому главному – резке и склейке. Мишка шумно сопел у него над ухом, клей засыхал быстро – в общем, дело спорилось.

Наконец костюм был полностью готов! Получился он несколько неуклюжим и кособоким, но наверняка надёжным, а потому самым лучшим гидрокостюмом на свете!

– Вот так! – удовлетворённо заметил Генка, развесив костюм на спинке стула для полной просушки.

– Вот так! – повторил вслед за братом Мишка.

– Теперь только испытать – и к лету мы готовы!

– А как испытать? Где?

– Не торопись, пусть подсохнет как следует… А вообще, напускай воду в ванну – пока набежит, как раз будет!

Мишка испуганно посмотрел на брата – ванна показалась ему куда более страшным испытанием, чем час или два неподвижного сидения на большой глубине под мостом.

– А если мама придёт?

– А если бы Жак-Ив Кусто перед спуском под воду думал, что вот сейчас придёт его мама?!

Мишка кинулся выполнять приказ.

Генка начал одеваться. Он натянул тёплый спортивный костюм, свитер и только потом залез в гидрокостюм. Достал с полки маску для подводного плавания.

Вернулся из ванной Мишка.

– Ого!.. Ты прямо космонавт!

– Неси-ка лучше шланг от стиральной машины.

– Зачем?

– А как я дышать должен? Трубки-то у нас нет!

Мишка побежал за шлангом, а Генка, тяжело переступая резиновыми ногами, направился к ванной.

Ванна была почти полна. Генка перешагнул через край, схватил поданный Мишкой шланг, конец засунул в рот, надвинул маску на глаза и всем телом погрузился в воду.

Странное это чувство – знаешь, что вокруг вода, слышишь её, видишь, трогаешь резиновой рукой… а она не мокрая! Её словно нет! Вода вокруг – и её нет как будто…

Что-то горячее и мокрое проползло вдруг по Генкиной спине… Оно ползло куда-то вниз, к животу. И становилось всё горячее и горячее!

Генка вскочил. Он стоял в наполненной ванне, видел через маску широко раскрытые глаза брата и чувствовал, как прекрасный розовый, лучший в мире гидрокостюм клочьями слезает с него.

– Гена, а почему…

Он что, сам не видит – почему?!

– А почему ты в свитере? Я налил горячей воды, а ты в свитере!

– Горячей?! – Генка медленно снял маску. Он промок до нитки, но это не имело теперь никакого значения. – Зачем же горячей?!

– Чтобы ты не замёрз, а ты в свитере! – Мишка бросился выдёргивать пробку, брызги летели во все стороны. – Что я натворил! Ведь это всё от горячей воды, да, Гена?!

– Осторожней, Мишка… Если бы Жак-Ив Кусто так брызгался из-за неудач, на Земле давно уже появился бы лишний океан! – невесело пошутил Генка.

– Это всё я! И мы теперь никогда не узнаем, что там, под мостом!

– Узнаем! – решительно перебил брата Генка. – Склеим гидрокостюм заново! Только как следует теперь…

АГАПСИК

Юрка даже не видел летящего мяча, просто вдруг что-то несильно ударило его в коленку. Он споткнулся; падая, успел заметить, как напружинившийся в паучьей вратарской позе Шпуня неуверенно шагнул вправо, на мгновение замер…

И тут же зазвенел, уносясь высоко-высоко в прозрачное, чистое небо, срывающийся от напряжения предыдущих секунд ликующий, счастливый Славкин крик:

– Го-ол! Го-ол! Гол с подачи Вячеслава Умрихина забил Юрий Воронов!

– Гол, что ли? – с каким-то глуповатым выражением на лице спросил защитник Валерка.

Именно он «закрывал» Юрку, чтобы Славик не мог пропихнуть тому мяч.

Юрка не успел ответить.

– Штанга! Не было гола! Штанга! – вратарь Шпуня вдруг разом вышел из столбняка. – Штанга была, Дохлый!

– Го-ол! – ликовал Славик. Он даже несколько раз высоко подпрыгнул, резко ударяя кулаком по воздуху: хорошо, что облака не летают слишком низко, – подвернись какое, Славик запросто бы его нокаутировал.

А на «Дохлого» он никогда не обижался. Между прочим, «Дохлый» звучит намного мужественнее, чем «Умрихин».

– Штанга, тебе говорят! – Шпуня бросился к Славику. – Я даже метаться не стал, сразу увидел – мимо!

«Метаться» означало высшую степень вратарского мастерства, в далёком прошлом её достиг только великий Лев Яшин. В наше время по-настоящему «метаться» не мог никто, кроме фантастического голкипера какой-то африканской сборной, чьё имя во дворе произносили то так, то этак, да ещё Шпуня.

– Гол! – Славик нежно похлопал Шпуню по плечу. – Тут уж мечись не мечись – гол…

Валерка уныло поплёлся за мячом, но Шпуня всё не унимался. Круглые желтоватые его глаза постепенно становились совсем бешеными, как у противного кота Мефодия из второй квартиры. Мефодий этот целыми днями торчал у окошка и, как рассказывал Витька Малышев, от злости жевал занавески. Витьке все верили, хотя занавесок в том окне никто никогда не видел.

– Штанга! – Шпуня резким движением сбросил с плеча руку Славика; рот его перекосился и губы немного дрожали. – В морду захотел, да?

Вот в этот самый момент Юрка повернулся, чтобы встать и вмешаться… И сразу увидел Агапсика.

Доходяга Агапсик смешно подпрыгивал за спиной у Славика, размахивал руками и, видимо, что-то пытался сказать, но из-за криков Шпуни и Дохлого его совсем не было слышно.

– Тише вы! – гаркнул Юрка. – Судью послушайте! Судью!

Агапсик, Серёжа Агапов, был лучшим Юркиным другом. Футбольным судьёй стал он совершенно случайно. Вообще говоря, вряд ли кто в шестом классе всерьёз мечтает о карьере арбитра; вот нападающий или вратарь, на худой конец защитник – это другое дело! Но толку от Агапсика не было ни в защите, ни в нападении. Он, разбиравшийся в футболе лучше всех в классе, выходя на поле, начинал суетиться, попадая под ноги своим в самые ответственные моменты. Три или четыре раза удалось ему поразить ворота, но каждый раз это были ворота его собственной команды.

Сначала нашли, казалось бы, простой и верный выход: Агапсика не допускали к делению на команды, а просто присоединяли к более мощной с целью её ослабления. Но метод этот не оправдал себя – любую команду Агапсик ослаблял настолько, что хоть вообще на поле не выходи. Тогда решили: меньше неприятностей доставит судья – конечно, при условии, что его не видно и не слышно. Агапсик как раз и был таким человеком.

– Судью?! – закричал Шпуня. – Это, что ли, судья?! Да это лучший его друг, его вот, который с такого расстояния по воротам промазал!

– Шпуня ткнул пальцем в Юрку. – Что такой судья насудить может! А я всё видел, я в воротах стоял! В штангу он залепил!

Ни в какую штангу Юрка залепить не мог, потому что ни одной штанги у ворот не было: было замечательное поле, а ворота не успели ещё вкопать, и штанги приходилось определять на глазок.

Шпуня вдруг оставил в покое Славика и двинулся на Агапсика:

– А ты, судья, в морду не хочешь?

Они стояли друг против друга: худой нескладный Агапсик, единственный на поле одетый в синий тренировочный костюм – должен же судья чем-то отличаться от игроков, и высокий гибкий Шпуня, на вид тоже не слишком сильный (многие на опыте узнали мощь его кулаков).

– Что ты мог видеть, ты вон где был, на середине поля!

Агапсик посмотрел Шпуне прямо в глаза. Юрка и представить себе не мог, что во взгляде его робкого друга может быть столько твёрдости:

– Гола не было… – тихо сказал Агапсик, но все его услышали. – Штанга…

– Ага! – заорал Шпуня. – Слышали?! С судьёй не спорят!

Он выхватил у Валерки мяч и начал устанавливать его на углу вратарской площадки.

– Что, Агап, Шпуни испугался, да? – без злости спросил Славик-нападающий и неторопливо побежал к центру поля.

Юрка поплёлся было за Дохлым, но услышал потерянный голос Агапсика:

– Юр! Не было гола, штанга. Сантиметров пять бы вправо, и гол… А так… Я никого не испугался. Честное слово!

– Ясно, не было, я-то тебе верю, – неожиданно беззаботно отозвался Юрка. – Да и что это за гол – никто не понял ничего, просто мячик ткнулся в коленку… Так, случайность!

ГОЛАВЛЬ

Голавль тот был, наверное, метра полтора в длину, не меньше. Хотя я прекрасно знаю, что таких больших голавлей не бывает в природе: самые достойные представители этой рыбной братии – ну, чуть длиннее обычной мужской ладони, моей, например. И если тот голавль оказался всё-таки полутораметровым, то это, как говорится, его личное голавлёво дело.

Может быть, он жив и до сих пор. Да что там, я в этом уверен! Двадцать лет назад занимал он удобный омут невдалеке от того места, где река Нязя впадает в Уфу, сразу за шатким деревянным мостиком. А за просто так менять место жительства, поверьте, совсем не в привычках пожилых голавлей!

Голавль этот – не просто голавль, у него есть имя. Я этого имени никогда не слышал, но твёрдо знаю, что оно есть.

Однажды имя голавля мне приснилось, но потом я проснулся и подумал: ну что с того, что я буду знать, как его звать? Или, скажем, он – как звать меня? Хотя он-то моё имя наверняка знает. Мушуня ведь тогда носился по берегу и кричал: «Серёжа! Ну Серёжа!»

И пока я вот так размышлял, имя гигантского голавля забылось.

И потом, наверное, он на меня тогда обиделся. И на Мушуню тоже. А после просто забыл: сколько нас таких было…

Впервые в жизни мы с Мушуней путешествовали самостоятельно. Брат мой на два года младше меня, и ему, конечно, было намного проще: ведь, если разобраться, самостоятельно-то путешествовал один я, а он ехал под моим присмотром! Мама только посадила нас на станции Дружинино в электричку, строго-настрого запретила даже с места вставать до самого Нязепетровска, где нас должна встретить бабушка, а всё остальное мы сделали сами.

Кстати, «остальное» в путешествии и есть самое интересное: мы с Мушуней смотрели в окно на неведомые края, благополучно пересекли границу двух областей и первыми обнаружили бабушку, которая нервно расхаживала по дощатому перрону в Нязе, боясь пропустить единственную электричку.

– Ого! – сказала бабушка, как только мы спрыгнули к ней с подножки. – Я жду своих внуков, двух малявок, а тут два взрослых мужчины!

Нам с Мушуней в то время было на двоих восемнадцать лет, возраст вполне взрослый, поэтому к бабушкиному «ого» я отнёсся с доверием.

– Да, – по-взрослому ответил я за нас обоих, – время летит!

– И вообще, бабуля, мы не погостить приехали, а на рыбалку! – гордо сообщил Мушуня, а потом тихонечко добавил: – На целых два месяца…

– Вот и замечательно! – бодро сказала бабушка. – На рыбалку? Отправляйтесь хоть прямо сейчас! Но лучше… с дядей Робертом, он такие места знает!..

Надо сказать, что ещё до приезда в Нязепетровск мы с братом стали настоящими и очень опытными рыбаками.

Мушуня прочитал в газете о совершенно невероятном способе хранения червей для рыбалки. Надо холщовый мешочек набить до отказа влажным мхом, и готово – сажай червяков и проживут они в этом мешочке… хоть сто лет, розовые и аппетитные, всем червякам червяки! Брат мой ещё ранней весной сшил такой мешок, набил мхом и таскал с собой повсюду, даже в школу с ним ходил. А я на своём счету имел пойманную рыбу. Ельца!

Перед нашим отъездом в Нязю мама разрешила нам с Мушуней порыбачить на водоёме. Рыбаков собралось видимо-невидимо, человек шесть. В том числе и мы с Мушуней. Сидели часа два; потом брату надоело, он засобирался домой; я вытащил удочку… а на крючке болталась рыбка! Елец!

И больше в тот день вообще никто ничего не поймал! А потом мы уехали…

Дядя Роберт ни о холщовых мешочках, ни о ельцах не имел ни малейшего представления. Червяки у него совершенно ненаучно жили в ржавых консервных банках. А ельцов в реке Нязе не водилось. Видимо, только поэтому дядя Роберт предпочитал им самых обыкновенных щук.

– Рыбачить у нас – дело нехитрое, – объяснил дядя Роберт, налаживая нам удочки. – Не скажите только кому-нибудь «поплавок» – засмеют! Тут все говорят «наплав». А в остальном что – закидывай да тягай, вот и всё…

И ушёл на работу.

Такого поворота наша бабушка не ожидала, но пока она размышляла, как быть дальше – может, самой натянуть болотные сапоги да отправиться с нами? – мы с Мушуней уже мчались с удочками вниз по склону, туда, где впадает Нязя в Уфу, где раскачивается над водой ненадёжный деревянный мостик…

У местных рыбаков, кроме привычки называть поплавок «наплавом», были и другие странные обычаи, но дядя Роберт о них почему-то ничего не сказал. Может быть, потому, что для него они странными не были.

Возле самого мостика нам с братом встретился здоровый парнища лет двенадцати-тринадцати. В левой руке он держал ведёрко чуть поменьше тех, с какими ходят за водой. Он ступал тяжело и неторопливо; увидев нас, оглянулся на реку и как-то неодобрительно хмыкнул – то ли рекой был недоволен, то ли рыбалкой.

– Ну что, клюёт? – крикнул нетерпеливый Мушуня.

– М-эк! – хмуро отозвался парень и для убедительности тряхнул головой. – М-эк!

Трясти головой было совершенно не обязательно, и так понятно: проторчал, бедняга, на речке с самого утра, а поплавочек… то есть наплав, даже ни разу не шелохнулся! Извёл, наверное, весь запас червяков, исходил весь берег, выискивая счастливое местечко…

Печальная такая участь была, конечно, не для нас с Мушуней, и мне стало жалко парня. Я представил, как тот проходит с пустым ведром через всю Нязю, и все видят, что ведёрко-то пустое, что…

Я мельком заглянул в ведро… и обмер: почти до самых краёв оно было наполнено рыбой! Сверху лежал язище в сковородку величиной!

Парень ещё раз горько вздохнул и косолапо побрёл по тропинке вверх на бугор.

– А мы-то вдвоём! – обрадовался Мушуня.

– И ведра у нас нет… Куда рыбу девать станем?! Может, я сбегаю?.. А ты пока лови, складывай на землю и сеном прикрывай! Сена тут много!

Сена в самом деле было много: аккуратные стожки теснились по заливному лугу, но Мушуня на всякий случай окинул их взглядом – хватит ли сена для нашей рыбы?

– Нет! – твёрдо ответил я. – Давай сначала вместе половим!

Брат посмотрел на меня с благодарностью: кому ж, в самом деле, захочется бежать за ведром, когда тут такое сейчас начнётся!

Река Нязя была безлюдна, нетороплива и ленива; невдалеке грохотала, выкатываясь из-за горы, Уфа. Мне вдруг показалось, что только что ушедший хмурый парень оставил реку нам с Мушуней, только нам двоим.

– А рыбу нам всей улицей не съесть, если по столько ловить будем! – не унимался Мушуня.

– Придётся сушить! Представляешь, поедем домой, а у нас несколько мешков сушёной рыбы!

Я представил. Получалось действительно здорово. Вот мы забираемся по высоким ступенькам в вагон электрички, а с перрона нам начинают быстро-быстро – стоянка всего пять минут – передавать тяжеленные мешки! Один, другой, третий!.. Вагон постепенно заполняется великолепнейшим в мире запахом – запахом сушёной рыбы; остальные пассажиры с завистью смотрят на нас: эти ребята летом не теряли времени даром! А мешки всё прибывают и прибывают…

– Смотри! – Мушуня схватил меня за рукав.

– Пошли туда!

Река, оказывается, принадлежала не только нам двоим. Как это я сразу не заметил? На мостике торчал какой-то человек.

– Ты посмотри, он же таскает одну за другой! – восхитился брат.

У человека не было удочки, но я увидел, как из воды вдруг выскочила рыбка, поднялась высоко-высоко в воздух, подлетела к мостику. Через мгновение вторая рыбка сделала то же самое, за ней третья, четвёртая…

– Пескари! – дёргал меня за рукав Мушуня, теоретически подготовленный очень солидно. Может быть, это и в самом деле были пескари – на таком расстоянии разглядеть было трудно. Но я понял, как тот человек это делает: он просто забрасывает в воду длинную нитку или леску. Но у нас-то были самые настоящие удочки!

– Мы не будем ловить пескарей! – у меня перед глазами всё ещё трепыхался огромный язь в ведёрке. – Пескари – не самая лучшая рыба, а потом… потом, у нас удочек не хватит, чтобы ловить с моста, понял? Видишь, как высоко? Тут только на дурацкую нитку и можно ловить глупых пескарей!

Прошло часа четыре. За это время мы с Мушуней нашли отменное местечко, самое рыбацкое: сухое, с падающей на воду тенью деревьев – чтобы хитрая рыба не разглядела удилища, и главное – с омуточком невдалеке от берега.

Неугомонный Мушуня, едва забросив удочку и воткнув конец удилища в песчаный бережок, крикнул мне:

– Ты смотри, если что!

И почти тут же вернулся с охапкой свежего сена:

– Ну что?

За прошедшие несколько мгновений ничего не произошло, я только-только успел настроить свою удочку. Удивительно другое: ничего не произошло и через час, и через два, и через четыре…

– Ы-ых! – наконец горько вздохнул Мушуня. – Говорил же, на Уфу идти надо было. И вообще, на червяка теперь уже никто не ловит! Уже лет сто никто не ловит…

Золотые слова! Конечно! Ну как можно поймать рыбу на червяка, на которого уже сто лет никто не ловит. У дяди Роберта потому и расплодились червячищи в таких невообразимых количествах, что он их не трогает! Сто лет не трогает, вот и размножились!

И парень тот, с большим уловом, шёл с реки Уфы! И банки с червяками у него не было! Язь вообще на червяка не клюёт! И даже «пескарятник» с моста тоже рыбачил на Уфе!

Нет, «пескарятник» рыбачил всё-таки на Нязе. Ну и что?! Так он «пескарятник» и есть!

– И дураки мы с то… – Мушуня не успел закончить самую правильную из своих мыслей.

Мой поплавок вдруг резко ушёл под воду, в лицо полетели мелкие брызги, а потом какая-то сила подбросила и швырнула меня в воду – правда, совсем недалеко от берега.

За спиной уже метался Мушуня:

– Серёжа! Ну Серёжа же! Хватай его, держи!

Коленкой я наступил на какую-то палку, которая потом оказалась удилищем; руками шарил в сразу ставшей мутной воде, понимая только, что мне надо кого-то поймать!

– Ну, держишь?! – кричал Мушуня. – Не упусти!

И вдруг кто-то цепко схватил меня сзади за штаны.

– А-а-а! – дико заорал я… но это был Мушуня.

– Упустил?.. Упустил, да? – чуть не плача повторял он.

– Кого? – наконец спросил я, поднимаясь на ноги, и сердце слегка ёкнуло в ожидании ответа.

– Голавля! – простонал Мушуня. – Гигантского голавля!

– А ты… ты его видел?

– Нет… – сдавленным шёпотом ответил брат.

– Только хвост! Во-от такой вот!

И я вдруг понял, что ведь тоже видел этот самый рыбий хвост. Ну конечно! Как раз перед тем как что-то бросило меня в воду, я увидел хвост! Хвост, который со страшной силой рассёк воду, который легко мог переломить удилище, если бы оно подвернулось!

– И ещё плавники видел! Спинные… – добавил Мушуня.

Да, я тоже видел плавники! Мощная синеватая рыбья спина с яростно поднятым плавником, почти акульим! Затем последовал удар хвостом! Ещё один! Тр-рах! Тр-рах!

– Это был голавль, я думал, ты схватил его…

И тут я отчётливо вспомнил, как руки мои сжимали круглые, шершавые от чешуи рыбьи бока. Я с трудом обхватил гигантскую рыбу, как в классической борьбе, даже, кажется, пытался провести какой-то приём!

Но голавль выскочил, вывернулся!..

Прошло уже двадцать лет. Я прекрасно знаю, что самые большие голавли – чуть больше моей ладони.

И Мушуня об этом тоже знает, и ладошка у него почти такая же, как у меня, пальцы только чуть длиннее.

Но того голавля, полутораметрового, мы с младшим братом запомнили на всю жизнь. Нет-нет да и скажет кто-нибудь:

– А помнишь?

– Конечно, помню!

И ещё Мушуня считает, что мы голавля тогда обидели. Мушуня тем, что болтал всякую ерунду, а я уж совсем – бороться полез!

Только сразу после этого, я ещё мокрый был, клевать начало – э-э-эх!..