Текст книги "Последний свидетель"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

5

– Ты же практически завалил все дело, – сказал Директор.

– Разве?

– Конечно. Министр хотел получить, во-первых, своего парня живым и годным к обработке. Во-вторых, деньги этих казахских наркобаронов. Ты не добыл ни одного, ни другого. Как это еще называется, кроме как провал?

– Минутку. – Изумленный Бондарев было остановился, но Директор ухватил его под руку и потащил дальше.

– Минутку! – взвился Бондарев уже на ходу. – Откуда мне было знать про пожелания какого-то там министра?! Вы мне ничего подобного не говорили! Вы, наоборот, сказали – живым Шустрова не брать!

– И это тоже правильно, – согласился Директор.

– У меня, наверное, мозги спеклись на тамошнем солнце, – пожаловался Бондарев. – Потому что я ничего не понимаю.

– А что тут понимать... – вздохнул Директор и остановился. Бондарев тоже остановился, посмотрел перед собой и понял, зачем Директор вытащил его на это кладбище.

– Так это... – сказал Бондарев и вопросительно посмотрел на Директора.

– Да, – утвердительно кивнул тот. – Последний, шестой.

– Понятно, – сказал Бондарев. Теперь Директор мог бы не говорить ни слова, и Бондарев не посмел бы лезть к нему с расспросами. Но, очевидно, Директор сейчас переживал редкий момент переизбытка эмоций, и эти эмоции следовало на кого-то излить. Бондарев стоял рядом. И излилось на него – как будто медленными каплями всеразъедающей кислоты.

– Ты ведь тогда уже работал в Конторе... – сказал Директор, и Бондарев молча кивнул.

Он уже работал в Конторе – год или около того, – когда погибла жена Директора.

О самом факте существования жены Директора и о том, что она тоже работает в Конторе, Бондарев узнал тремя месяцами раньше, во время случайного совместного обеда с Директором.

Бондарев тогда был в жизнерадостном настроении и попросил Директора разъяснить политику Конторы в вопросах любви и брака.

– Мы же не монастырь и не секта, – сказал Директор. – Тебе никто ничего не запрещает, но при этом мы исходим из того, что идиоты к нам в Контору не попадают, а стало быть, идиотских вещей ты делать не будешь. А вообще, есть два варианта. Вариант первый – ты ей врешь. Как я уже говорил, идиотов мы в Контору не берем, а стало быть, ты достаточно умен, чтобы врать своей жене или подруге всю жизнь. Это хлопотно, но реально. Я знаю пару человек, у которых это получается уже на протяжении лет пятнадцати.

– Вариант второй? – спросил тогда Бондарев.

– Второй... – Директор повернул кольцо на пальце. – Моя жена работает в этом здании. Отпадает необходимость врать, но... Появляются другие проблемы... Впрочем, это уже неважно.

Какие именно проблемы имел в виду Директор, Бондарев тогда не спросил. А позже уже не нужно было спрашивать.

Это случилось в последние дни величия Антона Крестинского, миллиардера, который хотел иметь все деньги этого мира и всю власть этого мира. В России ему было отчаянно тесно, к тому же конкуренты не горели желанием добровольно эту власть отдавать.

Так что под конец Крестинского стали посещать все более безумные мысли, а в его окружении уже давно никто не решался ему перечить. Крестинский последовательно осваивал пирамиду российской власти, побывав уже и секретарем Совета безопасности, и министром финансов, и вице-премьером. В какой-то момент прочие олигархи и кремлевские старожилы потеряли терпение и сколотили боевой альянс против неуемного миллиардера. Был заготовлен убойный компромат на Крестинского (не так уж сильно расходящийся с реальностью), и через несколько дней эти бумаги должны были лечь на стол Президенту.

Крестинский узнал об этом плане гораздо раньше Президента, благо в то время МВД и отчасти ФСБ были его игрушечными зверьками. В особняке Крестинского в очередной раз запахло помешательством – Крестинский решил одновременно ударить по всем своим врагам. И он взялся за это дело со свойственной ему целеустремленностью и энергией, не видя в этом мире ничего и никого, могущего ему помешать.

План Крестинского был настолько же глобален, насколько и безумен.

Первая его часть должна была ударить по Президенту, используя застарелый чеченский кризис. Крестинский распорядился сфабриковать якобы одобренный Президентом план массового выселения чеченцев в Сибирь. План должен был попасть в западные СМИ, а одновременно с этим пара батальонов войск МВД (которыми Крестинский вертел как хотел через полностью подконтрольного министра) должна была начать исполнение этого плана с максимальной жесткостью – и журналистские камеры как бы случайно должны были заснять сцены жуткого насилия над мирным населением.

Вторая часть плана била по альянсу олигархов и кремлевских чиновников. От их имени были проведены переговоры с бандитами, которые специализировались на заказных убийствах. Им был сделан заказ ни много ни мало на Президента Российской Федерации. Огромный аванс убедил бандитов в серьезности намерений заказчиков, и разработка операции началась. Накануне акции всю группировку должен был захватить спецназ, и бандиты немедленно бы выложили имена заказчиков.

Предугадать последствия этих двух одновременно проведенных акций было невозможно. Крестинский, видимо, надеялся, что в обстановке тотального хаоса и всеобщего недоверия он будет выглядеть героем на белом коне, который готов немедленно спасти страну и народ.

Однако события могли развернуться так, что взрывной волной этой «бомбы» Крестинского разорвало бы к чертям и его врагов, и его самого, и страну.

В Конторе тогда не имели полной информации о планах Крестинского, но даже того, что было известно, оказалось достаточно, чтобы Директор произнес:

– У сумасшедших надо отбирать такие игрушки.

В эти полные неопределенности и страха дни жена Директора и еще двое людей Конторы вышли на след – они вычислили адрес квартиры, где нанятые Крестинским политсочинители изобретали план депортации чеченцев и прочие сопутствующие документы, в том числе репортажи о будущих зверствах российских войск. Этим людям и самим иногда становилось жутко от тех текстов, которые возникали на экранах их ноутбуков, но за стальными дверями и матовыми стеклами пентхауса реальная жизнь как-то терялась и исчезала, а вот гонорары были реальны и чертовски привлекательны.

Жена Директора лично отправилась на эту операцию, потому что ситуация вырисовывалась и слишком опасной, и слишком деликатной. В любой момент могли возникнуть многосторонние переговоры ради избежания тотального кризиса. По вычисленному адресу предполагалось найти всего лишь пяток высокооплачиваемых сочинителей, поэтому силовое прикрытие у жены Директора было минимальным. И его хватило, чтобы войти внутрь, положить на пол охрану и изолировать журналистов от компьютеров, где хранились материалы.

Все вроде было сделано верно и вовремя – и это была бы победа, если бы война велась с вменяемым человеком.

Но в полдень того же дня Антон Крестинский передумал. Он решил, что затевать подобную кашу изнутри, находясь в России, – это слишком опасно. Крестинский решил сначала выехать за границу, а уже оттуда взрывать свою «бомбу».

В половине первого он отдал приказ сворачивать обе операции. И провести тотальную зачистку.

В пентхаус к журналистам были отправлены десять спецназовцев, чтобы убрать сочинителей и их охрану, сжечь квартиру, уничтожить компьютеры и таким образом стереть с лица земли все следы проекта.

Спецназ МВД наткнулся не только на журналистов и их охрану. Боестолкновение продолжалось не больше десяти минут – четверо спецназовцев были убиты, остальные отошли, так и не выполнив поставленной задачи.

Охрана журналистов решила, что это пришли их спасать, и потому кинулась было на людей Конторы. Это было очень неверное решение. Оно стоило им жизни. Из семи журналистов двое погибло, один был тяжело ранен и позже умер в больнице. Остальные немедленно дали пресс-конференцию, где эмоционально и убедительно разоблачили Крестинского и рассказали, как были похищены и заперты в квартире; как их заставляли работать под страхом смерти...

Это было началом конца Крестинского. Вскоре он уже оказался за пределами России, и уже там, в своей южноамериканской резиденции, стал изобретать новые проекты, еще более глобальные. И более безумные.

Но жена Директора к этому времени уже была мертва.

6

– Видишь ли, – сказал Директор. – Наша организация не занимается местью. Тем более личной местью.

– Да, – согласился Бондарев.

– И когда ты ликвидировал Акмаля, это не было местью за Воробья. Мы убрали Акмаля, потому что он представлял угрозу для национальной безопасности.

– Да, – сказал Бондарев.

– Я знал имена всех шестерых спецназовцев еще тогда. Но я не мог приказать их убить, потому что Контора – это не моя частная лавочка. Здесь другие правила. Эти шестеро, в конце концов, просто исполняли приказ. Но с другой стороны... Это такая тяжесть – знать, кто стрелял, и оставить этих людей живыми. Быть может, кто-то бы и выдержал это, кто-то бы и смирился. И забыл. И простил. Но я не смог.

– Я бы, наверное, тоже, – сказал Бондарев.

– Мне нужен был повод. Просто повод. Чтобы эти люди попали в поле зрения Конторы. И они попадали. Теперь уже все шестеро попали. Шустров был последним, шестым.

– Понятно, – сказал Бондарев.

– Поэтому я приказал не брать его живым. Поэтому я вытащил тебя из президентского дворца. Поэтому ты действовал один и без поддержки – чтобы в Конторе не знали. Тебе я, по крайней мере, могу объяснить свои мотивы. И ты, наверное, сможешь их понять. А вот поймут ли меня на Чердаке...

– Я думаю, они бы поняли, – предположил Бондарев.

– Кто знает? Эти шестеро... Быть может, они были не такими уж плохими людьми. Не такими уж опасными, чтобы бросаться по их следу. Этот твой Шустров...

– Шустров? С Шустровым все было правильно. Он заслуживал то, что получил.

– Да? – Директор посмотрел на Бондарева снизу вверх. – Может, и так. Ведь при Крестинском в такие подразделения отбирали особых людей, с повышенной моральной гибкостью. Чтобы могли исполнить любой приказ. Подразделения потом расформировали, а люди-то остались... – Директор вздохнул. – Люди...

7

Бондарев стоял с «ремингтоном» в руке, глядя, как исчезает где-то там, внизу, тело Шустрова, чувствуя обычную в таких ситуациях усталость и опустошенность. Он выполнил свою миссию. И на некоторое время перестал осознавать смысл своих действий, прошлых и будущих.

Наташа смотрела на свою ногу, которую еще недавно сжимали мертвые пальцы, и дрожала. Ей казалось, что на коже еще видны отпечатки от пальцев Шустрова, которые так судорожно впились ей в ногу на несколько последних секунд...

А потом она увидела сумку. Синяя спортивная сумка, брошенная Шустровым в своего противника, ударилась о камень, отлетела назад, на песок, и теперь медленно сползала по наклонной вниз.

Наташу вдруг охватило сильнейшее желание броситься к ней, превозмогая боль, превозмогая страх... Она даже протянула руку с растопыренными пальцами в том направлении. Но не больше. Словно стеклянная стена отделила ее от сумки – Наташа не видела эту стену, но она знала, что такая стена есть. И даже не стоит пытаться ее пробить.

Завороженно и в то же время с абсолютным спокойствием следила она за скольжением сумки по наклонной плоскости, все ниже, ниже...

– Ты можешь встать? – услышала она.

– Я?

– Разве здесь есть еще кто-то? – улыбнулся Бондарев. – Так что?

– Попробую... – Со второй попытки она встала. Бондарев протащил ее через проход, потом взвалил на правое плечо и медленно, трудно, но непреклонно стал выбираться наверх.

Когда они добрались до джипа, солнце садилось. Бондарев неприязненно смотрел в его сторону. Он подумал, что это, должно быть, местный жестокий бог, требующий кровавых подношений. Таковых достаточно было сегодня, поэтому солнце на некоторое время покидало небосклон. Чтобы завтра вернуться и потребовать новую кровавую дань.

Бондарев положил девушку на заднее сиденье. Наташа держала ладони на повязке, сквозь которую пробивалась боль, и думала о том, что путь домой есть самый лучший из всех путей.

«Крайслер» медленно тронулся, и вскоре Бондареву пришлось включить фары, чтобы освещать себе путь. Солнце ушло.

– Как вас зовут? – вдруг спросила сзади Наташа.

– Бондарев, – ответил Бондарев.

– А имя?

– Просто Бондарев, – ответил он и, морщась от боли, вытянул левой рукой из кармана рацию. Надо было оповестить всех, что он возвращается.

8

Часы показывали неизменные двадцать один пятьдесят три, когда Директор вступил в один из трех подземных коридоров, что вели в Зал. Телохранитель остался позади, и Директор продолжил свой путь в одиночестве.

Сканер опознал рисунок сетчатки, Директор отстучал на панели набор из семи цифр и подождал, пока дверь неторопливо и солидно отъедет в сторону. Потом он вошел в Зал Трех – так же как входил сюда несколько десятков раз до этого. Все трое были в сборе.

– Итак, – сказал Президент. – Сегодня надо рассмотреть текущие вопросы...

Прошло около получаса, прежде чем министр внутренних дел смог задать интересующий его вопрос.

– Я вас не слишком обрадую, – сухо сказал Директор. – Объект нейтрализован, взять живым не удалось. Мне очень жаль, но на этот раз обстоятельства оказались сильнее нас.

– Н-да, – сказал министр без энтузиазма. – Действительно жаль... Хотелось бы понять, какие недостатки в воспитательной работе могли породить такие отклонения... Как вы понимаете, подобные случаи совершенно не характерны для нашей системы.

– Понимаю, – сказал Директор.

Он вспомнил, как утром пропустил через бумагоуничтожитель последнюю порцию документов по операции «Красное солнце». Потом Директор достал зажигалку, запалил верхний слой бумажных обрезков и закрыл крышку металлического контейнера. Когда утром уборщик откроет его, чтобы высыпать в мусорный бак, внутри окажется только пепел – черный, как бездонная непостижимая бездна, именуемая человеческой душой.

– Теперь – следующий вопрос... – сказал Президент.