Текст книги "Последний свидетель"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

21

– Вот здесь. – Алик показал пальцем на рощицу за гаражами.

– Вот так бы и сразу, – довольно промурлыкал Приколист, поворачивая машину направо. Он хотел подъехать к скопищу чахлых деревьев не со стороны гаражей, а от окраины, чтобы не привлекать внимания.

«Дэу» съехала с асфальта и вторглась на территорию рощи, медленно продвигаясь вперед, пока это было возможно. Наконец машина встала перед двумя тонкими осинами.

Алика вытолкнули из машины. Следом вылезли Приколист, Лысый, Брежнев и Слепой, которому приходилось тащить Наташу. Девушка, хотя и пришла в сознание, чувствовала себя плохо, ноги ее заплетались. Слепой прошел несколько метров от машины и опустил Наташу на землю, прислонив спиной к дереву.

Она апатично наблюдала за происходящим. Алик то и дело посматривал в ее сторону, но Наташа не реагировала на него, и Алик думал, что она презирает его за предательство.

«Ничего, я потом ей постараюсь объяснить», – решил Алик. Он прикинул расстояние от гаражей, посмотрел на недавнее костровище и ткнул пальцем в землю.

– Здесь.

– Смотри, пацан, – предупредил его Брежнев, доставая из багажника машины короткую саперную лопатку. – Если там ни хрена нету, мы тебя самого в эту яму закопаем.

– Должно быть здесь, – сказал Алик, и лопата вгрызлась в иссушенную землю.

Брежнев работал быстро и эффективно. Не прошло и трех минут, как он довольно крякнул, увидев в земле ручки синей спортивной сумки.

– Что, есть? – подскочил к нему Приколист. – Вот оно! – Он не выдержал и стал помогать Брежневу руками. Тот оттолкнул его.

– Уйди, пока пальцы не оттяпал!

– Пожалуйста. – Приколист встал и отряхнул руки. – Я хотел как лучше... – Он повернулся к Алику и широко улыбнулся. – Ничего, не переживай. В мире много денег. Когда-нибудь и тебе достанется.

– Спроси его, откуда он эти взял? – прокряхтел Брежнев. Он вытаскивал сумку из земли и чувствовал, что весит она прилично.

– Откуда ты ее взял? – спросил Приколист, но Алик даже не повернул головы в его сторону, и Приколист махнул рукой.

– Вот и она, – выдохнул Брежнев и поставил сумку на землю. – Можно любоваться.

Лысый и Слепой заинтересованно окружили его, а Приколист даже встал на четвереньки, чтобы не пропустить волнующий момент.

Алик подумал, что ему надо было вызваться самому откапывать сумку, вытащить автомат и... Хотя вряд ли. Обращаться с таким оружием он не умел. Припугнуть? Но эти четверо наверняка не испугались бы автомата в его дрожащей руке.

Он подошел к Наташе и сел рядом.

– Как ты? – спросил он, беря ее вялую руку.

– Нормально, – девушка шмыгнула носом. – Только кровь все еще идет.

– Прости, что я сказал им про деньги, – пробормотал Алик. – Я испугался за тебя.

– Я тоже за себя испугалась, – кивнула Наташа. – Ты правильно сделал.

– Серьезно? – Он даже обрадовался, хотя ситуация была малоподходящей для радости.

От ямы доносились удивленные восклицания и веселый мат – там тоже царила радость.

Она была прервана громким требовательным голосом:

– Никому не двигаться! Руки за голову!

Алик повернулся на звук и увидел, как от гаражей по склону к ним спускаются двое милиционеров. Один, невысокий, широкоплечий старшина, держал в руке «ТТ», а второй, совсем молодой, стриженный наголо младший сержант, лихорадочно расстегивал кобуру.

«Это почти как в кино, – подумал Алик. – В нужный момент появляются наши и мочат всех злодеев. Только что стоило появиться нашим чуть пораньше?»

– Одно движение – и я стреляю, – выкрикнул старшина.

– Я тоже, – прошептал Брежнев и положил руку на рукоять «борза», который он уже освободил от обертки.

Приколист глубоко и часто задышал, не сводя глаз с расстегнутой синей сумки.

– Я хочу домой, – тихо сказала Наташа и положила голову Алику на плечо.

22

Они позвонили в половине первого, за десять минут до истечения срока. Голос в трубке, неторопливый, с явным акцентом, назвал место.

– Будьте там через десять минут. Если все честно, все уйдут целые. Если попробуете фокусы – пожалеете.

– Я понял, – сказал майор и повесил трубку. Он оглядел четверых своих людей, которые были выбраны для этого дела, и неожиданно подмигнул им. – Только не сходите с ума, ребята. И не нервничайте. И если уж дело дойдет до стрельбы – то попадайте. И желательно – не своим в задницу. Все, инструктаж закончен.

Они поехали на двух машинах: в первой майор, Бондарев и два милиционера. Во второй – мэр и еще двое сотрудников управления. Они были в штатском.

Синяя сумка, на которой около часа назад было выведено слово «Мальборо», стояла на коленях мэра. Сумка содержала около тысячи настоящих долларов мелкими купюрами и пачек пятьдесят зеленой резаной бумаги.

Мэра бил озноб, несмотря на тридцатипятиградусную жару. На небе не было ни облачка.

– Что это за место, куда мы едем? – спросил Бондарев майора.

– Хорошее место, – ответил тот. – Вам понравится. Вы бы сказали, что они правильно выбрали место. На выезде из города. Там раньше был пост ГАИ, но знаете, как сейчас все происходит, нужда в нем отпала. Стоит заброшенная коробка. Мальчишки в нее забираются. Алкаши ночуют. Сразу за этой будкой – степь. А мы подъезжаем тоже по открытому месту.

– Знаешь что, – сказал Бондарев неторопливо, используя последнюю возможность для спокойного разговора, потому что на месте встречи нервы будут напряжены у всех. – Я никогда не настраиваю себя на хороший исход. Я не говорю себе: все будет отлично, прорвемся... Я настраиваюсь на худшее. На самое худшее.

– И что?

– Каждый раз я получаю приятный сюрприз.

– Посоветуй мэру такую философию, – хмыкнул майор. – Ему надо настраиваться на то, что он мог потерять жену и детей, а жена все-таки выжила. И поэтому он должен быть счастлив. Скажи ему.

– Я не для мэра это говорю. Для тебя. Чтобы ты не слишком убивался, если что-то не заладится.

– Ну, если меня не убьют, я не буду сильно убиваться, – пошутил майор. Он достал пистолет, взвел курок и поставил на предохранитель. – Вот так.

– Нам сигналят, – обернулся водитель. – По-моему, приказывают остановиться.

Бондарев привстал и увидел впереди маленького человечка, который помахивал автоматом вверх-вниз.

– Ты прав, – сказал Бондарев водителю. – Тормози.

Машина остановилась, и майор уже собрался вылезти наружу, когда запищала рация. Выслушав сообщение, майор повернулся к Бондареву и немного растерянно произнес:

– Ну вот. Видели ту машину, на которой уехала Селиванова. Наш патруль отправился на преследование. Что будем делать?

– А что изменилось? – пожал плечами Бондарев. – Кто его знает, сколько они будут гоняться за машиной, есть ли в этой машине Селиванова и скажет ли она, где сумка? Одни вопросы... Наше время истекло, майор. Вылезай.

Все шестеро покинули машины. С противоположной стороны тоже было шесть человек, при виде которых мэр дернулся было вперед, но был оттащен за руки. У Бондарева даже появилось желание запереть его в машине.

Бондарев чувствовал себя несколько неуютно, поскольку знал, что для него самого эта история не будет иметь никаких последствий. А вот для майора Казакова последствия могут оказаться фатальными, при том что он, Бондарев, подготовлен к таким ситуациям куда лучше, чем Казаков, и объективно его вина в гибели детей будет куда больше. Хотя какое уж там больше – меньше... Просто – вина.

Бондарев раздвинул стоявших почему-то шеренгой милиционеров и неспешно направился вперед.

Первым стоял Малыш. У него был автомат Калашникова с укороченным стволом, но все равно выглядевший непомерно большим в руках этого человечка.

Метрах в тридцати за Малышом стоял тот самый, многократно описанный Джумой, красный «Крайслер». В джипе сидел Музыкант, положив на сгиб руки «ремингтон».

Машина была развернута поперек дороги, и у переднего колеса, закрывая телом покрышку, сидел крупный мужчина лет сорока, чья белая рубашка была залита кровью, а лицо представляло нечто темное и пугающее. Светлые усы и глаза едва виднелись через засохшую кровь. Вокруг головы избитого охранника вились мухи.

У заднего колеса сидел человек, увидев которого Бондарев несколько удивился. Он думал, что больше никогда не увидит Джуму, отбывшего на поезде к себе на родину. Но Джума был здесь, он выглядел немного лучше охранника, но все равно было понятно, что парню здорово досталось.

Руки у обоих мужчин находились за спиной, очевидно связанные, хотя для охранника такие меры предосторожности были излишними. Он даже не пытался пошевелиться.

Посередине между Малышом и джипом стояла канистра с бензином. По обе стороны от нее сидели дети мэра – девочка лет двенадцати и мальчик лет десяти. Они не пошевелились, увидев подъезжающие машины и выходящего оттуда отца. И Бондарев понял почему. Правая рука девочки и левая рука мальчика были пристегнуты наручниками к ручке канистры. Бондарев наклонил голову и увидел, что от канистры к джипу ведет влажная бензиновая дорожка. Он также увидел сигарету в зубах Музыканта.

Но и это было не все. На шее каждого из детей, словно зловещее ожерелье, была подвешена ручная граната. От двух колец тянулись две веревки, прикрепленные другим концом к джипу. И дети не шевелились, словно кролики, загипнотизированные удавом.

И последнее, что отметил Бондарев, была старая будка ГАИ, стоявшая на обочине дороги. Дверь в нее была прикрыта, за выбитым стеклом таилась темнота. Бондарев решил, что там должен быть еще один человек, иначе зачем устраивать встречу именно здесь.

Закончив обзор местности, Бондарев обернулся к милиционерам и заговорил спокойным, рассудительным голосом, будто бы все, что они видели, не выходило за рамки обыденности. Он хотел заставить их понять, что это – их работа. Не повод впадать в истерику, не причина бессильно опустить руки, а просто работа. Которую надо сделать, потому что никто другой ее не сделает.

– Их всего лишь трое, – сказал он. – Третий в будке. Их меньше, чем нас, но они хорошо подготовились. Если тот урод в джипе уронит сигарету, то канистра с бензином взорвется. Если дети хотя бы чуть шевельнутся, им поотрывает головы. Если машина тронется с места – случится то же самое. Они хорошо подготовились. Поэтому мы делаем вид, что готовы выполнить любые их условия. И нечего морщиться, и нечего хмурить брови и строить из себя крутых парней. Это не решение проблемы. Майор Казаков предложит им кое-что для обмена. Им это кое-что не понравится. Но пока они это поймут, пройдет секунда. Или две. За это время мы должны что-то сделать. То, что мне приходит в голову, – вещь простая, но, наверное, единственно возможная. Кто-то из вас, не меньше двух человек, должны броситься к детям, перерезать веревки, потом схватить детей в охапку и принести их сюда вместе с канистрой. Наручники будем снимать потом.

– А эти трое? Они будут смотреть, как мы убегаем?

– Нет, они будут стрелять вам в спины, – спокойно пояснил Бондарев. – По-моему, на вас бронежилеты? Или это противогрыжевый бандаж?

– Против пистолетов эти бронежилеты потянут, – заметил один из милиционеров. – А вот если в меня попадут из такой штуки, как у того парня, – он показал на Музыканта, – то от этого бронежилета будет столько же толку, сколько от дырявого зонта в дождливую погоду.

– А ты думал, что после того, как ты наденешь погоны, всегда будет светить солнце? Короче, трое оттаскивают детей. Остальные ведут огонь по машине и будке.

– А мне что-нибудь осталось? – поинтересовался майор, вытирая платком пот со лба и шеи.

– Самая малость. Вам придется взять сумку с так называемыми деньгами, отнести ее тем ребятам и присутствовать при том, как они ее откроют и убедятся, что их попытались надуть:

– И все?

– После того как они обнаружат обман, постарайтесь застрелить одного из них раньше, чем застрелят вас.

– Одного?

– Если вы успеете застрелить всех, мы будем вам очень признательны.

– А что с теми мужиками? – милиционер показал на Джуму и охранника. – Вы про них ничего не сказали. А если начнется перестрелка, то им достанется...

– Будем считать, что им не повезло, – сказал Бондарев. – В такой ситуации, как наша, нельзя спасти всех. И если надо кем-то пожертвовать, то я предпочитаю жертвовать этими двумя и спасать детей. Не потому, что они дети мэра. А потому, что они дети. Еще вопросы?

– Больше вопросов нет, – сказал милиционер. – Но, по-моему, эти ребята хотят что-то сказать.

– Они? – Бондарев обернулся к Малышу. – Всегда пожалуйста.

Между Малышом и Бондаревым было метров двадцать пять, и Бондарев прошел почти половину, прежде чем Малыш предупредительно покачал стволом автомата.

Бондарев остановился и поднял руки вверх, показывая, что он безоружен. На самом деле это было не совсем так. Небольшой черный предмет, прицепленный на нагрудный карман бондаревской рубашки и напоминавший внешним видом авторучку, являлся на самом деле однозарядным огнестрельным оружием. У Бондарева в его вещмешке валялось достаточно всяких игрушек такого типа, и иногда, как, например, сейчас, они оказывались кстати.

Да и без «стрелялки» Бондарев бы смог в секунду свернуть шею Малышу. Если бы не дети.

– Мы прибыли, – сказал он Малышу.

– Уже двенадцать сорок три, – возразил Малыш. – Вы опоздали.

– Это что-то меняет? Мы будем препираться из-за минут или будем решать наши дела?

– Дела, – кивнул Малыш. – У нас очень важные дела. Да и у вас тоже. Вы привезли сумку?

– Конечно.

– Покажите.

– Прежде чем мы покажем вашу вещь – снимите с детей гранаты. Это перебор.

– Нет никакого перебора, – хмуро сказал Малыш. – Вот когда у нас крадут нашу вещь, убивают при этом наших людей, а мне приходится тащиться за этой вещью черт знает куда – это перебор. Может, вы думаете, что мне все это в кайф? Воровать детей и приковывать их к канистре с бензином – я до этого не от хорошей жизни дошел.

– Обойдемся без автобиографии? – предложил Бондарев.

– Я просто хочу, чтобы вы все тут поняли. – Малыш сплюнул на асфальт и взглянул на выстроившихся за спиной Бондарева милиционеров. – Мы тут не от хорошей жизни.

– Я уже слышал.

– У меня друга вчера убили. Я забрал его из вашего вонючего морга, чтобы вы знали. Я должен вернуть эту вещь домой. Иначе будет плохо.

– Кому?

– Всем. Мне, моей жене, моим братьям. Моему хозяину. Потому что второй раз он не сможет собрать такую сумму, и товар уплывет к другим. Мой хозяин этого не потерпит и начнет войну. Погибнут двадцать или сорок человек, прежде чем все успокоится. Вот чего стоит эта сумка. Чтоб вы знали – если оставите сумку у себя, погибнут и наши люди, но погибнут и ваши дети. Нравится вам такой расклад? Возьмете грех на душу?

– А с чего вы взяли, что сумка у нас? Вы сперва гнались за другим человеком.

– Он потерял сумку. – Малыш усмехнулся. – Вот, наверное, расстроился этот шакал. Он начал всю историю и остался без сумки. Вон тот маленький милиционерчик нам рассказал. – Малыш показал на Джуму. – Мы выцепили его на вокзале, когда он уже собирался домой. Слегка надавили на него, и он рассказал все, что знал. Рассказал, что за тем шакалом мы гонимся вместе – и ты, и я. Что шакал этот потерял сумку. И что сумка в городе. Разве не так? Ты же сказал, что привез ее с собой.

– Привез, – согласился Бондарев. – Так что насчет гранат?

– Даже не проси. Я не хочу смерти детишкам, но я хочу получить назад свое. Как только это произойдет, я сам сниму с них наручники.

– Ладно. – Бондарев развел руками. – Как скажешь. Все козыри у тебя...

Он неспешно вернулся к своим и сказал майору:

– Твой выход.

Тот усмехнулся, но смех его не был искренним:

– Первый и последний.

Он подхватил синюю сумку и зашагал к Малышу. На майоре была голубая форменная рубашка с короткими рукавами, брюки и фуражка. Он шел и левой рукой беспрестанно вытирал пот с лица.

Он должен был приблизиться к Малышу почти вплотную и бросить сумку к ногам бандита. Потом – совершенно мотивированно – снять фуражку и еще раз вытереть вспотевший лоб. Однако к днищу фуражки был прикреплен маленький «браунинг» из коллекции Бондарева.

– Жарко сегодня, – жалостливым тоном произнес майор. Малыш не ответил. Он смотрел на сумку, и у майора возникло предчувствие, что маленький круглолицый человечек с автоматом в руках увидел, что это не та сумка, и в следующую секунду автоматная очередь разорвет майору внутренности.

Малыш смерил взглядом остановившегося перед ним милиционера, положил палец на спусковой крючок и сказал:

– Очень жарко.

23

Все дело было в памяти. В плохой памяти старшины Ахмедова. Не то чтобы Ахмедов страдал склерозом, нет, он прекрасно помнил все необходимые даты и цифры, касающиеся его самого и его семьи: дни рождения, годовщины свадеб, адреса, суммы долгов и так далее. Он забывал другое – оперативную информацию, которую ему сообщали перед заступлением на дежурство.

Начальство об этом догадывалось, но предпочитало делать вид, что все нормально. Тем не менее в напарники Ахмедову дали двадцатилетнего пацана, который вообще ничего не соображал по работе, зато имел прекрасную память. В обычной обстановке эти двое хорошо дополняли друг друга.

Но только не в тот день.

– В вашу сторону движется автомобиль «Дэу», – прохрипел динамик в машине. – Необходимо задержать... Утренняя ориентировка...

– Это что за утренняя ориентировка? – недовольно спросил Ахмедов, нажимая на педаль газа. – Это про поезд? Про мужика в синей майке, который там стрелял?

– Нет, это про какую-то Селиванову Наталью Ивановну, – возразил напарник. Ахмедов покосился на его розовые щечки, которые можно было брить не чаще раза в год, и хмыкнул.

– Это все-таки про мужика, – буркнул он, выворачивая руль вправо. – Про которого говорили, что он особо опасен. Сказали, что можно стрелять в него без предупреждения. Иначе он сам тебя пристрелит.

– Да? – Напарник, ни разу в жизни не стрелявший из боевого оружия в людей, заволновался.

– Он в поезде одного мужика замочил, – напомнил Ахмедов. – Или двух. Короче говоря, не зевай, когда мы его догоним...

На повороте Ахмедов увидел стоящую впереди «Дэу» и резко подал назад.

– В лоб мы на него не пойдем, – объяснил он напарнику свои действия. – Зайдем с другой стороны.

Ахмедов задом выехал к гаражам и заглушил мотор.

– Пошли! – Он выскочил из машины, расстегивая кобуру. – Тот мужик был высокий, в синей майке...

– Я помню, – торопливо отозвался напарник. Он уже не настаивал на своей версии по поводу Селивановой.

– Никому не двигаться! Руки за голову! – закричал Ахмедов, сбегая по склону вниз. – Одно движение – и я стреляю! – Его палец уже лежал на спусковом крючке пистолета.

Напарник спешил за ним, расстегивая кобуру. Его немного смутило количество людей, находившихся в рощице невдалеке от «Дэу». Четверо мужиков, почему-то сгрудившихся вокруг какой-то ямы. Да еще в стороне парень с девчонкой. Ни в одной ориентировке такого перечня разыскиваемых лиц не было.

Напарник растерялся и предоставил Ахмедову, как более опытному, полную свободу действий.

Ахмедов же с удовлетворением заметил, что на одном из четверых парней надета синяя майка. Еще там было что-то насчет орла... И у этого тоже на майке был орел. И надпись «Монтана». Ахмедов направил пистолет в его сторону, готовясь при малейшем движении продырявить опасного преступника.

– Всем лечь на землю! – закричал Ахмедов. – Вы окружены!

– Он что, спятил? – тихо произнес Лысый. – Что еще за окружение?

– Я ему не отдам деньги, – нервно ухватившись за сумку, сказал Приколист.

– Я тоже. – Брежнев держал руку на «борзе».

– Мужики. – Слепой с опаской погладывал на оружие в руках милиционеров. – У нас такая куча денег... Надо им отстегнуть по пачке – и все дела. Зачем лезть на рожон, когда все можно решить миром...

– Не дергайся! – снова крикнул Ахмедов. Он подходил все ближе и поэтому нервничал все больше.

– Я этому козлу ни копейки не дам, – прошептал Брежнев. – Они у меня сейчас уберутся отсюда, как... Они нас на пушку берут, они не будут стрелять. А у нас тут такая штука, которая раз в жизни только попадается... – И он просунул указательный палец под скобу «борза».

– Расслабься, болван! – прикрикнул Слепой. – Сейчас я все улажу, – и он поднялся на ноги, держа в руке пачку долларов.

Синяя майка с надписью «Монтана» была именно на нем. Ахмедов выстрелил, потом еще и еще, чтобы уж наверняка.

Слепой уронил деньги и повалился на землю.

– Суки! – Брежнев вскочил, поднял «борз» и нажал курок, не отпуская его до тех пор, пока магазин не опустел. Ахмедов испуганно присел и выпустил остаток обоймы, почти не целясь. Его напарник стрелял, как в тире, задерживая дыхание перед каждым выстрелом и тратя по две пули на каждую очередную цель.

А целиться ему было легко, потому что все трое – Брежнев, Лысый и Приколист – находились рядом и еще не успели разбежаться.

Потом пуля из «борза», одна из последних, ударила ахмедовскому напарнику в голень. Он вскрикнул и неловко сел, удивленно глядя на свою левую ногу, которая вдруг перестала его слушаться.

Брежнев единственный из всех остался на ногах. Он посмотрел на тело Слепого, из-под которого уже натекла целая лужа крови. На Приколиста, который смотрел в небо мутными глазами. На Лысого, который лежал на земле, зажав простреленное плечо и истошно крича: «Не стреляйте! Не стреляйте! Я сдаюсь!»

Он перевел взгляд на замолкший «борз» в своей руке, и в следующую секунду ахмедовский напарник собрался с силами и нажал на курок, отправив две пули Брежневу в живот.

«Борз» выпал из ослабевших пальцев, и сам Брежнев подпиленным деревом повалился на сумку с деньгами, которую он так яростно защищал.

В наступившей относительной тишине ахмедовский напарник крикнул, перекрывая стоны Лысого:

– Товарищ старшина! Кто из них был этот... преступник! Кого мы преследовали?! Я не знал, в кого стрелять! Я стрелял во всех подряд! Вы же сказали – без предупреждения.

Он почти плакал, и старшина, поднимаясь с земли и удивляясь, как это его не зацепили в этом побоище, сказал:

– Ты лучше это... Ты лучше заткнись. Пока. Чего уж тут орать. Поздно орать-то.

Старшина побрел вверх по склону, вызвать «Скорую помощь» и подмогу. Его сопровождали причитания напарника:

– Господи, да зачем же меня в милиционеры-то понесло... Откуда я знал, что надо будет стрелять! По людям!

– А ты что думал – по кошкам? – презрительно бросил, не оборачиваясь, Ахмедов.

Они совсем забыли про пару, что сидела у дерева, чуть в стороне от ямы. Наташа обхватила голову руками и закрыла глаза. Так она сидела все время, пока длилась перестрелка. И она долго не могла поверить в то, что выстрелы стихли. Она думала, что оглохла и потому ничего не слышит.

Она убрала ладони от ушей и открыла глаза. Вокруг были деревья. Светило солнце. Где-то шумели машины. Незнакомый голос сзади жаловался на жизнь. Алик сидел рядом. Чуть впереди, на сумке и рядом с ней, лежали четыре человека. Из них только один подавал признаки жизни.

И Наташа снова закрыла глаза.