Текст книги "Библиотека (СИ)"

Автор книги: Сергей Сазонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

За три дня до приезда жены осунувшийся сосед вытащил на помойку два пакета бутылок и долго шумел пылесосом, уничтожая следы преступления.

«У Мишки была девочка-пианистка из 191 квартиры?» В это невозможно было поверить. Кто она и кто Мишка? Пусть и начальничек в фирмочке, но не бог весть какой крутой! И чтобы та девочка и с ним? Андрей же разговаривал с ней. Будь в девочке хоть миллиграмм порочности, Андрей обязательно бы почувствовал. И, тем не менее, профессионал в нём говорил, что всё-таки это была она. Голос, он как папиллярные линии, как ДНК индивидуален. Если совместить голос оригинала и пародиста, то на графиках сразу будут видны отличия. Андрею же, как музыканту и графики не нужны, его ухо и без них уловит разницу.

И всё-таки не хотелось верить, что с соседом отжигала сегодняшняя клиентка, девочка-росточек. Спросить у Мишки? Не скажет, подлец. Вот тебе на полночи сомнений, а остаток в объятьях этой самой девочки, которая почему-то не хотела снимать очки. Таких снов Андрей давненько не видел, со времён полового созревания. Смешно? Если не считать эту историю с голосом навязчиво беспокоящей. Так сходят с ума? Что-то подобное он уже испытывал четверть века назад. И называлось это прекрасным словом "влюблённость" А как он страдал, когда девочка из юности (кстати, тоже в очках) выбрала не его. Повторение пройденного? Чур, меня, чур! Жизнь устоялась и новые потрясения не нужны. Своё комфортное жизненное болото надо беречь. А, значит, надо срочным порядком выбросить из головы то, чем страдал вчера. И потому, день следует начать в чашки крепкого кофе, а не привычного чая.

Хитрость не удалась. Бутерброд с маслом и колбасой не прогнали ночных наваждений. Живого человека пошлёшь, он и уйдёт, а как прогнать из башки образ хрупкой девушки с нежными грудками-пупырками и тонкой кожей. Как стереть из тренированной музыкальной памяти стоны её любви? Пить? Два вечера с коньяком и две ночи с неотвязными видениями. Что дальше? Действовать. Андрей поехал к ней, три часа прождал её у подъезда. То, что никого дома нет, подсказал бездушным пиликаньем домофон. Хорошо ещё не пришлось идиотом маячить у подъездной двери. Андрей поставил свою машину так, чтобы видеть подходы к дому с обеих сторон. Что он скажет ей, Андрей пока не знал. Его абсолютно не смущало, что ему, абсолютно трезвому придётся "клеиться" к девушке вдвое моложе его. Раньше ничего подобного ему проделывать не доводилось. Ну и что? Когда мужчине нравится хорошенькая девушка, разницы в возрасте он не замечает.

Как ни странно, а три часа ожидания протянулись как один. Обычно он терпеть не мог дожидаться, а сейчас время словно потеряло своё значение, наглядно подтверждая теорию Эйнштейна.

Девушка с нотной папочкой наконец-таки появилась. Андрей поспешил выбраться из машины и перехватил её метров за двадцать до подъезда. Удачно так получилось. От окон многоэтажного дома их скрывал огромный тополь.

– Здравствуйте! – заступил ей дорогу Андрей.

За линзами девушки полыхнул страх.

– Вы меня не узнаёте? – поспешил обозначиться Андрей, – Я – Андрей Петрович, что недавно вам настраивал пианино. Не помните?

Испуг в глазах девушки сменился неуверенностью, сомнением.

– Это я, Андрей Петрович, настройщик, – повторил он, – У вас ещё "ФА" диез первой октавы и соль минор второй не настроено было. Узнали?

– Да, – неуверенно произнесла она, – Что Вы хотели?

– Может, сходим в кафе или ресторан, – бухнул Андрей.

– Нет, – испугалась она, – Мне домой надо.

Она отступила на шаг, как бы защищаясь. Ребёнок, в глазах ни искорки порока, страх, да и только.

Андрей растерялся. В голове зашуршало: "А как же сосед-Мишка? Девочка совсем.... Голос на "пиках" не тот. Ошибся или всё-таки играет?"

Девочка поспешила шмыгнуть мимо него. Ерунда какая-то. Он не мог так бездарно перепутать или ошибиться. У него замечательная слуховая память. Музыкальный момент Рахманинова Ми минор он помнит до нотки, хотя уже столько лет прошло. А голос девчонки очень, очень похож на тот, из-за стенки соседа. Хотя, честно говоря, Андрей не чётко его слышал. Похоже, как у близнеца. У неё может быть сестрёнка близнец! Как он не догадался спросить? Андрей обернулся, далеко ли ушла та девчонка. Она сейчас стояла в окружении трёх переростков, явно выпивших. Они явно издевались над ней. Один тянул к себе её папочку с нотами, другой стащил с неё очки и поднял высоко над головой, не давая той дотянуться до них.

– Эй! Оставьте её! – закричал Андрей, бросаясь к ним.

На что он рассчитывал? Дерутся только рок-певцы? Серьезные музыканты избегают этого. Пальцы рук беречь надо.

Ребята, что пристали к девчонке, вдвое моложе его, обязаны послушаться. Оказывается, нет, шпана просто избила Андрея, Андрея Петровича, эксперта-акустика, со связями в милиции и ФСБ. Вот так. Их найдут, обязательно найдут, уж Андрей не оставит всё это без последствий, друзья, связи помогут. А пока...

Пока ему придётся с недельку поваляться на больничной койке с сотрясением мозга, разрывом селезёнки, отбитыми рёбрами и огромным синячищем на оба глаза. Один из ударов пришёлся точно в переносицу. Отсюда такой уникальный ореол вокруг глаз.

Обидно? Как сказать. Первая злость прошла. Гордость какая-то появилась. Как же, способен на поступок, заступился за девчонку. Правда, неудачно, поколотили. Но поступок был, мужской. Обидно, что не навещают его в больнице. Кому навещать? На работе пока раскачаются.... У всех семьи, свои дела. На месяц нужно здесь застрять, пока их профсоюз соберётся. Любовницы, не одна, так другая, могли бы заскочить хоть на минутку, но пока они сообразят, что к чему, можно состариться. Дамы не в курсе, куда он пропал. Позвонить бы одной, другой, намекнуть, но мобильник его испарился вместе со шпаной, а запомнить номера мобильников своих подружек он не удосужился. Так что лежи, герой без сочувствия, без ласки, давись больничной кашкой, дожидайся, пока выпишут. Именно, что "лежи", о прогулках и речи нет. После сотрясения неделю вообще вставать запрещено. Строго с этим. Вон, у молоденького соседа даже больничные шаровары отобрали, чтоб не вскакивал. Слава богу, у Андрея не отняли, хоть до туалета можно дошкандыбать, не позориться с уткой.

Короче – тоска тут. Больница времён строительства социализма, палата тоже не VIP, телевизор в ней не полагается. Хорошо ещё сосед по палате свою книжку прочитал, дал ему. Книжица дрянь, боевичок низкосортный (пах-пах, хрясь), но и на том спасибо. Иначе от скуки можно повеситься. Небольшое оживление по вечерам, когда приходят посетители. Кроме Андрея навещают всех, даже мужика со сломанной челюстью. Он ходячий, здесь уже больше месяца. Мужик нормальный, ровесник Андрею. Но с ним особо не поболтаешь, еле цедит слова, сквозь стянутые проволокой зубы. У него своя забота, мечтает о сухой колбаске. Не мудрено, весь месяц на бульончиках, затоскуешь.

На четвёртые сутки, ближе к ужину, в дверь палаты постучали. Входят: женщина, одетая по дресс-коду – белый верх, тёмный низ и девочка-пианистка из 191 квартиры. Мать и дочь, тут и гадать не надо. Младшая копия старшей, только субтильней.

Мать обводит взглядом палату, в растерянности оборачивается к дочери. Облом, кто нужен сразу не разберёшь. Здесь травма, все побитые или переломанные, все герои в своём роде. Девочка кивает на Андрея. Мамаша из самой серьёзности моментально преображается в саму радость и спешит к кровати Андрея.

– О, боже! – всплёскивает руками она, – Что эти подонки с Вами сделали! Какой Вы молодец, спасли мою дочь!

Звучит театрально, зато как бальзам на раны. В палате сейчас трое лежачих, пусть послушают (жаль челюстной пошёл проводить своих). Дама, поискав стул и не найдя его поблизости, присаживается прямо на кровать к Андрею. Надо же, а вблизи она показалась ещё симпатичнее. Поинтересней его подружек будет. Андрей разглядел пару очаровательных родинок: одну, крошечную над губой, другую, чуть больше, под левым глазом. Мелочь вроде бы, а сидят именно на своих местах, точка в точку. Но самое главное – голос, грудной, с таким возбуждающе мягким "А".

– Я Вам так благодарна, – частит она, сбивая с мысли.

Голос! Именно голос! Как он мог так ошибаться. Он помнит голос девочки. Их голоса так схожи. Так и должно быть, наследственность, генетика. Надо бы заставить младшую сказать что-нибудь, сравнить ещё.

– Здравствуйте, – кивает он в сторону дочери.

– Здравствуйте, – отвечает та, сжимая ручку пакета с гостинцами.

"О, боже!" – хочется вскрикнуть Андрею, но он только расплывается в улыбке. Он-то, дурак, подозревал эту тощую пигалицу во всех тяжких. Идиот, как он мог так подумать! Без сомнения, это мамаша была в гостях у Мишки-соседа. Голос её, тембр, полное соответствие, тут и лабораторного исследования не потребуется. Они с Мишкой, наверное, работают вместе. Лёгкий тычок зависти-ревности. Как могла? Зачем? С Мишкой! Андрей отводит взгляд с её лица, опускает глаза, замечает кольцо на безымянном пальце её левой руки. Разведена. Имеет право.

Женщина спохватывается, забирает пакет у дочери, начинает выгружать на прикроватную тумбочку бананы, апельсины, соки в пачках. Андрей, молча, наблюдает за ней. Курицы нет? Жаль. И на том спасибо. Всё не умещается на крохотной столешнице. Женщина открывает тумбочку, чтобы сложить гостинцы туда и удивляется, что она пуста.

– Некому носить, – слегка кривит душой Андрей.

Грех небольшой. Юридически он разведён. А если кто на время забыл о нём, а сам виноват. Более заинтересованный взгляд скользит по нему. А он, заросший как душман, с синяками на пол лица, в больничной застиранной рубашке.

Но даму, похоже, это не смущает. В череде расспросов-охов о его самочувствии нет-нет, а проскальзывает вопрос из серии "Кто ты и как?" А вот здесь скромничать глупо. И взгляд молодой ещё мамы из всё той же 191 квартиры становится перспективнее. Так что Мишка, скорее всего ты облизнёшься. Но ничего, у тебя Антонина имеется. Твой крест, тебе и его нести. Или её?

Не забыть бы намекнуть, что он тоже может подготовить дочку на фортепиано, получше заштатных репетиторов. Опять же, деньги из семьи не уйдут.

На поле с ветряными мельницами

Это очень важно оказаться в нужном месте, в нужное время. Моё нужное место и время оказалось вечером на лесной дороге. Я возвращался с дачи и увидел стоящий на обочине джип, с поднятым капотом. Рядом суетился водитель, здоровенный парень в официальном костюме и белой рубашке. Заметив меня, он отчаянно заголосовал. Это полный идиотизм останавливаться у аварийной машины в глухом месте. В лёгкую можно без башки остаться. Хороший костюм в наши дни может оказаться и на отмороженном бандите. Будь я с женой в тот момент, никогда бы не совершил подобного. Но я был один и почему-то не мог проехать мимо. Мы в России, где взаимовыручку и милосердие из народа ещё не вытравили.

Водитель обрадовался мне как службе спасения:

– Больше часа уже здесь кукуем. Встала, зараза, как мёртвая.

– Может, на буксир? – простодушно предложил я и тут же начал прикидывать, смогу ли потянуть такого "дурика" на своём "паркетнике".

Водитель джипа тоже сомневается:

– Не утянешь. Я на автомате. Лучше шефа моего забери, будь другом. Он опаздывает.

– А сам?

– Я..., – водитель безнадёжно отмахивается, – Я аварийку дождусь. Заплутали где-то. Так заберёшь?

Соглашаюсь.

Так я встретил своего будущего шефа. Но тогда я об этом ещё не знал, просто захватил с собой пассажира из джипа и повёз в город. Случайный попутчик, с виду большой начальник, вельможу из себя не строил, первым завёл разговор о машинах, дорогах, футболе, потом стал расспрашивать меня.

Я отвечал: "Производственник, начальник цеха... Месяц как без работы... На химкомбинате сменился собственник. Новая метла, как водится, по-новому... Зла не держу. Понимаю. Команда набирается из своих... Жена... Дочка учится в столице... Машина кредитная... Кто ж знал... Как-нибудь..." И так далее.

Высадил я его у здания нашей администрации. А через неделю звонок домой.

– Такой-то такой? – незнакомый женский голос называет мою фамилию.

– Да.

Хорошо, что ещё не жена сняла трубку. Объясняйся потом, кто, чего и как? Особенно, когда объяснять-то нечего. Я вообще не в курсе, подумал, что из банка звонят. А меня, оказывается, приглашают на собеседование в область. Неожиданно. Кому это я понадобился? Но девочка-секретарь назвала лишь место, день и время.

Поехал, разыскал указанный адрес – двухэтажное здание за высоким забором со шлагбаумом и охраной на входе. Просто так не зайдёшь. Но обо мне были извещены, пропустили.

Кабинет генерального на втором этаже. Таблички с фамилией нет. Местным она ни к чему, а случайные, как оказалось, здесь не ходят. По-хорошему и я должен бы знать хозяина – фирма его гремит на всю область. Но как-то не случилось. И потому шёпотом (в приёмной ещё были люди) справляюсь у секретаря. Та удивлённо распахивает на меня глаза и также шёпотом отвечает.

Во как! Фамилия в наших краях известная, повторять не буду, для рассказа это ни к чему, а чтобы как-то обозначить его, назову, скажем – Пал Палычем. Неопределённо и солидно – Пал Палыч.

Пришлось подождать. Но мы – люди не гордые, точнее в меру гордые, можем и подождать, особенно с кофе, любезно предложенным секретаршей. Из рук красотки и яду глотнёшь, хотя, чего вредничать, её кофе тоже хорош. Качественный продукт трудно испортить.

Наконец, дошла очередь и до меня. Вхожу в кабинет и в хозяине его узнаю своего пассажира, которого подвозил с неделю назад. Сказать, что удивился – ничего не сказать. В чудеса и всяческие совпадения не верю. Стою как дурак, онемел, окаменел. Как он нашёл меня? Соображаю, по номеру машины. Зачем? И тут он, без всяких предисловий и лирики, предлагает поработать на него.

– В качестве кого? – не могу не уточнить.

Проблема с трудоустройством ещё не стоит передо мной настолько остро, что, надо не разбирая соглашаться на любую работу.

Предложение Пал Палыча сражает наповал:

– Разведчиком.

Я не ослышался? Разведчиком? Начинаю улыбаться – это явный розыгрыш!

Но Пал Палыч серьёзен.

– Я не шучу, – говорит он, – самым настоящим разведчиком. Небось, в детстве мечтали стать им, работать в тылу врага, водить противника за нос, быть героем? Кто из мальчишек не мечтал. Я в своё время тоже. Это нормально. Предлагаю поработать на меня лично, заодно исполнить свою мечту. Согласитесь, весьма редкая возможность – реализовать свою мечту.

В это просто не верится, потому переспрашиваю:

– Стать шпионом? Вы серьёзно?

– Вполне. И расслабьтесь. Вам не потребуется бегать по крышам, стрелять и скрываться на явочных квартирах. Разведка – это в первую очередь сбор и анализ информации. И Родину предавать не придётся, упаси бог. Я хочу, чтобы Вы побыли для меня глазами и ушами в одном из наших районов. Ничего противозаконного.

– Для чего это?

Пал Палыч предупреждает:

– То, что я сейчас скажу, не должно выйти за порог этого кабинета. Обещаете?

Я подумал и поклялся, что буду молчать. Хозяин кабинета продолжает:

– Месяца через два-три, край через полгода, меня назначат руководить этим райцентром. Дело уже решённое, остались формальности. Мне нужен свой человек на месте. Чтобы к тому времени, когда я сяду в кресло градоначальника, у меня была полная картина о городе, так сказать, изнутри.

– Предлагаете...

– Предлагаю какое-то время поработать на месте, в отделе по рассмотрению жалоб от населения. Есть возможность засунуть Вас туда. Где как не там хорошо видны слабые места городского хозяйствования. Где как не там быстрее всего познакомиться с руководителями служб города, оценить их со стороны.

Он, конечно, прав, но у меня сомнения:

– Но... я производственник, я никогда...

– Чем и дороги, – напирает Пал Палыч, – Производственник быстрее схватывает проблему, видит пути решения. Мне нужны люди дела. Болтуны сами набегут, не отобьешься. Ну как, согласны?

Мнусь, не зная, что и ответить.

– Зарплату, помимо официальной, будете получать ещё и от меня, – искушает собеседник.

– Какую? – скорее для проформы уточняю я.

– В равной доле, чтобы обидно не было.

Разумный аргумент, который, в конце концов, является решающим. Соглашаюсь.

– Это хорошо, что колебался, – смеётся Пал Палыч, – Согласился бы сразу, заставил бы усомнился в тебе. Терпеть не могу всезнаек, всёумеек.

Сразу с "Вы" на "Ты", вроде, как и положено. Это в нас неистребимо. Я – начальник, ты – соответственно.... Но пока не обидно. Больше занимает порученное мне задание. Даже самому интересно, что из этого выйдет. Всегда хотелось поработать в надзорных органах. Все эти госгортехнадзор, котлонадзор, пожарники, санитарная служба, ещё какой-то там надзор, даже лаборатория по проверки заземлений – все они вволю поглумились надо мной, в бытность сначала мастером, потом начальником участка и цеха. Теперь сам похожу, помашу "ксивой", народ постращаю.

Как Пал Палыч и обещал, в отдел по работе с жалобами меня взяли сразу. Располагался он в отдельно стоящем здании, прямо за администрацией. Теперь я знаю, куда не зарастает народная тропа.

Моё появление здесь встречено с повышенным вниманием. В чём дело сначала я не понял. Грешным делом, подумал, что меня сдали, всем известна моя секретная миссия, а для тех, кого ещё не просветили, доброхоты прилепили мне на спину бумажку "Шпион". В конце концов, до меня дошло – в здании работали одни женщины. Я был здесь вторым мужчиной. Первым, соответственно, начальник, тут же углядевший во мне конкурента. Пришлось заверять его, что я здесь случайно и уж точно ненадолго, жду обещанного места на заводе. Лишь после этого он слегка смягчился и то, больше для виду. Начальники "из-под сохи" никогда не расслабляются, ни о чем не забывают и никому ничего не прощают.

Вообще, печальное зрелище – мужик, всю жизнь работающий с бабами. Как правило, он мелковат, с ярко выраженными комплексами, частично мимикрирует в их среду. У таких мужиков даже случаются "критические дни". Это когда он приходит мрачнее тучи и срывает на подчинённых плохое настроение. А чего, в морду никто не даст, изгаляйся, как хочешь. Это не так, то не этак, а дай-ка дерьма на ложке, теперь помоги прожевать. Какое счастье, что мне здесь вечно не работать, кое-что можно и перетерпеть. К тому же я – разведчик и тут на задании.

Мне выделили стол, ручку, кучу всяких бланков, – проинструктировали, как вести себя. Это чуть ли не самое важное в нашей работе. Один день стажировки под присмотром опытной дамы из нашего отдела и меня отпустили в свободное плавание. Теперь я член административной команды и от меня практически зависит благосостояние подведомственного района. Я для горожан отец родной, защитник и жилетка для слёз. Так, по крайней мере, мне внушили.

Рабочий день начинается в девять. Минута в минуту появляется первый посетитель – бабуля с жалобой. Похоже, загодя караулила под дверью. Пока коллеги-женщины ещё только готовятся к трудовому дню, принимаю посетительницу я. Бабуля из культурных, у кого только совести хватило обидеть такую. Оказалось, у аптеки. Продали ей контрафактные лекарства. Слово такое бабуля не применяла, не знала, наверное, говорила «не такие», «поддельные».

Невольно радуюсь. В первый же день и удача! Есть возможность перекрыть канал поступления контрафактных лекарств.

Начинаю потихоньку выяснять. Аптека не самая близкая от дома старушки. В двух шагах открыли коммерческую, она туда сунулась, там всё дороже, потому по-прежнему ходит в 115-ю. Последние годы бабуля принимает одни и те же таблетки. У них хороший участковый врач. Какие прописала, такие и пьёт. Помогает. А как же. Но в последний раз почувствовала, что таблетки стали не те. То, что дороже, это понятно, какой-то там баррель подорожал, о котором всё по телевизору талдычат. От этого поганца всё дорожает, даже хлебушек. Но таблетки, точно стали не те.

Уточняю:

– Действовать перестали?

Бабулька мнётся:

– Нет. С этим вроде, как и раньше.

– А что с ними не так?

Жалобщица тушуется ещё больше и, наконец, выдаёт:

– На ощупь не такие, как были. Явная подделка. Сейчас, говорят, всё подделывают. Недавно вот передачу видела...

На ощупь? С минуту ошарашено молчу, затем до меня начинает доходить, что у старушки с головой не всё в порядке. Таблетки у неё на ощупь не те. Да ей не к нам надо. На минутку оставив бабульку одну, бегу за консультацией к своей наставнице. Та смеётся:

– Не ожидал такого? Погоди, осень только начинается. Скоро косяками попрут.... Никакой бригады из психушки. Ни в коем случае. Во-первых, они не приедут.... Сделай всё, чтобы заявление у неё не брать. Представляешь, потом по нему расследование открывать.... И вежливо, вежливо. А то она на тебя уже жалобу накатает. Прокурорские, конечно, посмеются над шершавыми таблеточками, но, тем не менее, оставят тебя с выговором и без премии.

Возвращаюсь к бабульке, дослушиваю содержание телепередачи о контрафактных лекарствах и сам начинаю плести плетушку. Мол, сейчас проводится тайная проверка этой и ещё нескольких аптек, и лишний шум пока не нужен. Иначе всех жуликов спугнём. Старушка понимающе кивает. Прикладываю палец к губам, призывая её молчать.

– Потом всё из газет узнаете, если позволят органы, – загадочно шепчу ей и выпроваживаю.

Смотрю на часы – сорок минут. Работёнка, оказывается ещё та! Не ожидал. Соглашаясь на неё, как-то упустил из виду, что люди со "съезжающей крышей" ходят по тем же улицам, что и все мы. И что для них открыты те же двери, что и для остальных. Вот с мороженым и собаками нельзя, а с тараканами в голове можно.

И началось! Если б вы только знали, сколько люди жалуются. Прозорлив был Пал Палыч, засунув меня сюда. Лучшего поста наблюдения за своей будущей вотчиной не найти. Через месяц я уже всё знал о местной инфраструктуре, её болячках, о слабых и сильных руководителях служб.

Мой первый отчёт Пал Палыч оценил:

– Рад, что не ошибся в тебе.

А мне как радостно. Я и не подозревал в себе талантов разведчика. Весь второй месяц я уже систематизировал заявления граждан. Основной и самый массовый поток жалоб – на условия проживания: ветхое жильё, вонь из подвала, текущие крыши, помойки, шум, качество воды. Жалуются на животных: на кошек и собак, на крыс и тараканов, свиней и даже на пчёл. Песнь песней – претензии к соседям. Они тоже никогда не закончатся. Несносные соседи постоянно шумят, ночью храпят, травят заявителей, пуская через замочную скважину волны, а через розетки газ. А ещё они безобразничают в квартире, пока хозяев дома нет.

Кому-то это и смешно, но не тем, кто по долгу службы обязан выслушивать бредовые заявления типа: сосед на балконе строит вертолёт. Нет у чиновника защиты от дурака. А ведь чего проще, весной и по осени, в период обострений, организовать прямо в отделе дежурство психиатра. Участвуют же они в работе призывных комиссий, могут и посидеть на приёме жалоб. Но, господь с ними, с больными. Их, в конце концов, по-человечески жалко. Вот уж кто донимает до печёнок, так это кляузники и сутяги. Боже мой, как замечательно работать на производстве и не видеть их. Кляузники – это особая людская порода. До настоящего дела им нет. Пусть льёт, воняет и мёрзнет, им главное, чтобы кого-нибудь наказали. И спасения от них нет. А ведь как было бы нормально – иметь определённый лимит по жалобам. Превысил его – извольте на диспансеризацию.

Святые небеса, по истечении второго месяца, моя маета здесь закончилась. А то я уже стал замечать в себе мизантропа. О том, что миссия моя завершилась, Пал Палыч известил лично. Я сидел у него в кабинете, пока тот читал мой второй отчёт.

– Можно поздравить? – услышав об этом, справился я, – Скоро в кресло градоначальника?

Пал Палыч кивнул, продолжая читать. Наконец, отложив бумаги, он резюмировал:

– Неплохо. Не думал, что из этого что-то путное выйдет. Самому-то понравилось в необычном амплуа?

Теперь уже киваю я.

– Нет желания поработать ещё? – интересуется Пал Палыч.

– Опять в отделе по жалобам? – кривлюсь я.

– Эта тема закрыта. Теперь мне нужны глаза с ушами в другой структуре.

Кривлюсь:

– Как только станете городским Папой, отбою от стукачей и так не будет.

– Стукачи преследуют лишь свою выгоду, – улыбается Пал Палыч, – А мне нужен трезвый взгляд, анализ. Короче, мне нужна твоя голова. Согласен?

В принципе ничего не имею против такой работы. Противозаконного в ней не вижу. Но кое-что всё-таки хочется для себя прояснить:

– Я вот не пойму, – говорю, – для чего существует отдел по работе с жалобами? Это настолько малоэффективный орган. Я словно два месяца провёл на поле с ветряными мельницами. Мы помогаем одному из десяти обратившихся к нам. Не продраться сквозь законы. Договора составлены так, что никто лично ни за что не отвечает. Управляющие компании – частные, им лишь квартплату собираясь. Ты им предписание, а они на него плевали с высокой колокольни. Ты виновного на административную комиссию, а там заседают те, у кого с потолка не течёт, канализация в подвале не хлещет и под окном мусор не разлетается, а среди хозяев коммунальных служб друзья друзей. Если мы реально не можем помочь людям, для чего этот отдел?

Пал Палыч помолчал, подумал, затем глянул исподлобья:

– Отвечать обязательно?

– Честность за честность. Вам же нужен преданный работник?

– О, как! -Пал Палыч глядит на меня с удивлением.

Он опять молчит, взвешивая, стоит ли откровенничать? В принципе, этого особо не жду. Просто хочется верить не только в хитрого, но и мудрого начальника.

– Это обычное болото, – всё же говорит он, – В нём вязнет недовольство населения. Отдел замечательно справляется с этим.

– Зачем? – не до конца понимаю.

– Из всех человеческих эмоций больше всего починяется математике недовольство. Оно охотнее всего множится. Один человек обиду сглотнёт, двое дальше скандала не пойдут, толпа, она уже на бунт способна. А вот тьма недовольных – это уже революция. Тогда всем мало не покажется. Кому это надо?

Не глупо для человека, нанимающего меня.

– Я ответил? – спрашивает Пал Палыч.

– Да, и я теперь согласен на новую работу.

А дальше, это уже другая история.

ШУТ

– Выбросите его за дверь!

Ну почему именно эти слова всегда воспринимаются буквально. Рядом со мной неумолимо возникает охранник, на помощь ему спешит доброхот из гостей. Кажется, это начальник ЖКХ. О, любимое ЖКХ! Ты всегда придёшь на помощь. Два бугая на одно тело утончённо-культурных пропорций. Меня подхватывают за шиворот и поясной ремень, отрывая ноги от земли. Успеваю лягнуть ЖКХшника. На охранника не покушаюсь. Он малый подневольный. Приказали выкинуть – исполняет. А вот чинуша сам разохотился подсобить. Никак не может простить, что я как-то назвал его главным по дерьму в регионе или главным дерьмом, уже не помню. А разве не так? Если коммуналка, то здесь, то там начинает тонуть в самом настоящем дерьме, а он у них главный.

Двери распахиваются моей башкой. Обидно, голова – единственный ценный в моём теле орган. Ещё и больно, но в этом приёме нахожу свои плюсы. Могли бы выносить вперёд ногами. А такое никуда не годится, примета плохая, живого человека и из дверей как покойника. Затем идёт картинное раскачивание на раз-два-три и полёт с высоты крыльца на дорожку. Хорошо бы попасть на газон, но дорожка к дому широка как проспект и выложена привезённым из Хохляндии гранитом. Так, что не дождёшься меня сыра-земля, принимай на себя чужеземный камень. Руки назад, чтобы не повредить. По первой я ещё выставлял их вперёд, разбивая локти с ладонями. Голову тоже, как можно дальше запрокинуть, тело расслабить. Была ведь задумка подговорить прислугу после приезда гостей класть под крыльцо парочку гимнастических матов. Но, нереализованная мысль, как прерванная беременность. Толку от неё никакой, одни лишь сожаления.

Бах! Как ни учись падать, всё равно больно. И подбородок не уберёг, стесал о негостеприимный гранит. Сверху по лестнице суетливый топот. Оглядываюсь. Это доброхот ЖКХашный спешит пнуть мне под зад. Ну, что ещё ожидать от человека, поставленного помогать людям? Только хорошего пинчины. А ещё говорят, что лежачего не бьют. Бьют, ещё как, особенно это принято у тех, кто толчётся возле кормушки.

Но не в этот раз. Успеваю повернуться и подсекаю ногу набегающего. Тот картинно, от всех души, грохается на спину. А вот из раскрытых дверей особняка хохота не последовало. Странно, обычно всегда смеются над конфузом другого. Соображаю, команды ржать над незадачливым коллегой не поступало. Обидно, моя последняя шутка не удалась.

Поднимаюсь, мой бывший недруг и гонитель, а теперь уже собрат по контакту с гранитной дорожкой, продолжает лежать. Не удивительно, с таким пузом как у него, без посторонней помощи не подняться. А я уж сам, привычный. На моём счету это уже седьмой вынос моего тела. Руки-ноги двигаются, значит целы. Рёбра ноют – не беда, не ими за ложку держаться, заживут. Подбородок саднит, тоже переживем, главное зубы целы. Хорошая стоматология нынче ценами догоняет наращивание сисек. А вот костюму за две штуки баксов конец. Слабовата французская ткань против хохляцкого граниту. Надо будет при случае попенять лягушатникам за их слабину перед Украиной. Спасибо вашему дому, пойдём к другому. Оглядываюсь на губернаторский особняк, откуда меня, только что вышибли. Он расцвечен огнями. Праздник там продолжается. Но он уже не для меня.

Дорожка от дома до ворот – пятьдесят четыре шага, с учётом моего падения, уже чуть меньше. И мне по ней на выход. Шагаю не оглядываясь, знаю, никто не бросится позвать обратно. Хозяин отходчив, но не сразу. Признаю, виноват. Не стоило изрекать, что фарфоровые зубки женщин пострашнее акульих, особенно при неуёмном аппетите. Окружающие расцвели загадочными улыбками. Оказывается, не я один знал, что шеф недавно купил молоденькой любовнице загородный дом, подарил джип и заплатил двести тысяч за её фарфоровые зубы. Секрет полишинеля. Вот он и вспылил.

Глупо? Пить меньше надо, и не только мне. Второй раз страдаю из-за баб. Несколько лет назад прежняя его любовница, тогда ещё действующая, наняла отморозков, чтобы те изувечили меня. Заявлял и заявляю – бабы с их сюсю-мусю гораздо кровожаднее мужиков. Ей передали, будто я намекал шефу не жевать старую курицу. Любовница, дама зрелая, приняла это на свой счёт. Так ей преподнесли. Мол, я ещё подговаривал шефа перекинуться на молоденьких цыпочек. Ну, что за люди? А ведь я тогда из аксиомы, гласящей, что чем проще дотянуться до курицы, тем жестче её мясо, вывел парадокс "О зависимости крепости кубов от уровня общей ленивости". Кому лениво охотится, удовлетворяется тем, что по близости, под рукой. О молоденьких цыпочках было потом, зачем перевирать. Шеф как-то подначил своего дружка относительно его молоденькой протеже. Мол, не боится ли тот на старости лет обзавестись рогами? Мне захотелось поддержать дружка губернатора (мужик он неплохой) и я припомнил остроту прошлого тысячелетия о том, что лучше кушать молодого цыплёнка вдвоём, нежели жевать старую курицу одному.