Текст книги "И на Солнце есть пятна"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

     Тварь приземлилась на вспаханном поле.  Сейчас в этом полушарии планеты была ночь и местность вокруг оказалась  совершенно  пустой  и  безжизненной.  Но  издалека  легкий  прохладный  ветерок приносил разные запахи. Запахи органики, запахи живых существ.  Тварь  страшно  проголодалась  за  миллионы  лет  своего  космического  путешествия. Но сил, чтобы отправиться сейчас  на  охоту,  у  нее  уже  совсем не осталось. Ее сознание  медленно  и  неотвратимо  угасало  от  истощения. И все  же,  даже  пребывая  в  этом  состоянии  бессилия  и  полузабытья, она поняла, что утром сама, скорее всего,  станет  объектом  охоты со стороны сытых и сильных аборигенов.  Поэтому  тварь  и  стала  искать место, чтобы  спрятаться.  Схорониться  хотя  бы  на  время  от  алчущих и хищных взглядов.

     Еще  раз  внимательно   оглядев   окружающее   пространство,  она  обнаружила на северо-восточной  окраине  вспаханного  поля  длинную  кособокую постройку, сколоченную из стволов местных растений. Медленно  передвигая  ногами  и  опираясь  на  хвост,  чтобы  не  упасть,  тварь  поковыляла через поле к темному скошенному прямоугольнику сарая.

     Ей понадобилось почти четыре часа, чтобы преодолеть расстояние  в  полкилометра, которое отделяло ее от постройки. Когда  тварь  доползла  до полуразрушенной деревянной хибары, силы уже практически оставили ее.  Забравшись через распахнутую настежь дверь внутрь, тварь свернулась  в  клубок  около шершавой влажной стены и совершенно отчетливо осознала,  что  до  утра ей не дотянуть. Миллионы лет космического путешествия и падение в  атмосфере планеты отобрали слишком много сил. Слишком много сил, чтобы  теперь надеяться выжить.

     Она злобно заурчала и в последний раз распрямила свое  длинное  и  гибкое  тело.  Инстинкт  беспрекословно  требовал,  чтобы  она  сейчас  оставила потомство. Тварь сконцентрировала на своем яйцекладе  остаток  сил  и  напряглась.  Это  будет  ее  последнее  потомство.   Необычное  потомство. Ему предстоит  жить  здесь,  на  этой  голубой  планете.  И  поэтому  ее  ребенок  должен   уметь   максимально   адаптироваться  к  окружающей среде.

     По кольчатой трубе яйцеклада вниз от туловища поползло утолщение.  Через несколько минут кожистое овальное яйцо вылезло  наружу  и  мягко  шлепнулось на землю.

     Роды   отобрали   последние   остатки   сил   и   сознание  твари  затуманилось. Она зло зашипела, сделала несколько неуверенных шагов  в  сторону от яйца и рухнула на землю. Уже умирая,  тварь  подняла  вверх  свой хвост и, подчиняясь все той же программе животного  инстинкта,  с  силой ударила им себя в живот. Шипастое жало пробило  кожу,  разорвало  артерии и вошло внутрь тела почти до  самого  позвоночника.  Кислотная  кровь твари  хлынула  наружу,  обжигая  внешний  панцирь  и  растворяя  ее туловище. Тварь сдавленно зарычала от пронзившей ее мозг чудовищной  боли, дернулась всем телом и издохла.

 

 

 

                                                                 II

 

     Глубокую округлую яму посреди поля  обнаружил  колхозный  агроном  Федор Григорьевич Алиенко.

     В то утро  Алиенко  шел  с  хутора  Свинюково,  где  заночевал  у  косоглазой Дашки Отморозовой, в деревню Бутылкино. Близилась  посевная,  и Алиенко собирался зайти  в  колхозное  правление  и  переговорить  с  председателем Митрофаном Демьяновичем Навознюком о состоянии посевного  фонда.

     Позавчера   поздно    вечером    он    звонил    председателю  из  Чертово-Куличкино, в котором вот уже почти  десять  лет  жил  со  всем  своим семейством –  женой  Марусей  и  двумя  детишками,  –  и  просил  прислать за ним председательский «газик».  Митрофан  Демьянович  молча  выслушал просьбу агронома, громко икнул в телефонную трубку и  ответил  в том смысле, что с бензином в колхозе напряженка и что Алиенко  –  не  премьер-министр Контюх и даже не председатель парламента товарищ Хрющ.  А поэтому пусть он оторвет от стула ту мягкую  область,  что  природой  помещена ниже спины, и своим ходом, на собственных ногах,  преодолеет  расстояние в десять километров от забытого Богом Чертово-Куличкино  до  Бутылкино – признанного во всем мире  районного  центра  духовности  и  культуры. Так сказать, ик твою  мать,  совершит  паломничество.  Хадж,  значит, ик и еще раз ик. А по дороге  дорогой  товарищ  агроном  пусть  заодно заглянет и к своей ненаглядной  Дашуньке  с  хутора  Свинюково,  которая несколько дней назад в сельском магазине прилюдно  жаловалась,  что в ее роскошном теле – ик! – кое-что и  кое-где  уже  заржавело  от  долгого не использования по прямому назначению.

     Пока  Митрофан  Демьянович  с  присущей  ему  эмоциональностью  и  напором произносил эту тираду, в трубке  явственно  слышалось  мерзкое  хихиканье его молоденькой разбитной секретарши  Аллочки  Стервенец,  у  которой, ясное дело, ничего и никогда не ржавело. Алиенко тактично  не  стал уточнять, какой это срочной работой  занята  Аллочка  в  кабинете  председателя в половине десятого вечера,  молча  выслушал  пространное  напутствие Митрофана Демьяновича и положил трубку на рычаг.  Ему  было  очень обидно, но ссориться с жестоким и злопамятным  Навознюком  из-за  такого пустяка не хотелось. Кроме того, брошенная  председателем  идея  насчет Дашки  Отморозовой  показалась  Пете  Алиенко  не  такой  уж  и  неинтересной.

     Поэтому на следующий день  после  полудня  Алиенко  отправился  в  путь, свернул на  ночь  в  Свинюково  и  сегодняшним  утром,  ровно  в  половине  шестого,  оказался  на  уже  успевшей  подсохнуть  грунтовой  дороге,  ведущей  с  хуторского  подворья  через  распаханные  поля  и  еще не успевшие покрыться листвой лесополосы прямо в деревню Бутылкино.  Состояние    головы и желудка агронома после обильного вчерашнего застолья и бурной  ночи  в  объятиях косоглазой Дашуньки явно  оставляло  желать  лучшего.  Голова  раскалывалась от дикой  боли,  в  желудке  что-то  самым  мерзким  образом  по  лягушачьи  квакало  и  периодически  пыталось  выпрыгнуть  наружу, по ногам и рукам разливалась  неприятная  ватная  слабость.  В  очередной раз утерев рукавом плаща холодный  пот  со  лба  и  мысленно  помянув Дашуньку и ее слишком уж  горячее  гостеприимство  по матушке,  Федор Алиенко свернул  с  грунтовки,  огибавшей  распаханные  поля,  и  принял мужественное решение пересечь пространство по кратчайшей линии:  по прямой, через пахоту.

     Вот тут-то, когда Федор Григорьевич, чертыхаясь и  проклиная  все  на свете, проковылял по вспаханному полю метров триста  в  сторону  от  дороги, он и заметил в некотором  удалении  от  своего  магистрального  пути округлую яму, похожую на свежевырытый колодец.  К  этому  времени  чистый,  свежий  и  прохладный  воздух  отчасти   уже   успел  оказать  благоприятное воздействие на измученный излишествами  организм  Федора  Григорьевича.  Поэтому   с   детства   присущее   сельскому   агроному  любопытство взяло верх над еще остававшимися проблемами со  здоровьем,  и Алиенко круто свернул прямо к округлому отверстию.

     Нужно отметить, что Федор Григорьевич, несмотря  на  свое  высшее  сельскохозяйственное  образование  к  сорока  двум  годам   так  и  не  удосужился прочитать бессмертный роман Герберта Уэллса «Война  миров».  Именно поэтому он    не  имел  понятия,  как  опасно  приближаться  к  округлым отверстиям, вырытым посреди поля неизвестно  кем,  неизвестно  как и неизвестно с какой целью.

     Впрочем,  в самой  дыре  с  оплавленными  краями  Федор  Григорьевич ничего существенного  не  обнаружил.  Гораздо  больше  его  заинтересовали следы, которые тянулись от округлой свежевырытой ямы  в  сторону заброшенного склада  сельхозинвентаря.  Следопыт  из  агронома  Алиенко  был  совершенно  никудышный.  Поэтому  единственной   мыслью,  которая  пришла  во  все  еще   слегка   затуманенную   голову  Федора  Григорьевича, была далеко не тривиальная мысль о том, что  кому-то  из  односельчан попала в руки  древняя  секретная  карта  сокровищ  и  под  покровом ночи клад, захороненный столетия  назад  как  раз  посередине  колхозного поля, был тайно вырыт,  проволочен  прямо  через  пахоту  и  сокрыт под прелой соломой внутри старого склада.  С  детства  привитая  Феде Алиенко тяга к всеобщей справедливости и имущественному равенству  сказала свое веское слово и колхозный агроном, еще раз  скорректировав  маршрут своего движения, направился в сторону просевшей от  времени  и  сырости деревянной постройки на краю поля.

     Когда агроном переступил порог заброшенного  склада,  в  нос  ему  сразу же  шибанул  едкий  и  острый  запах  разлитой  кислоты.  Внутри  постройки было наполовину темно, но  Федор  Григорьевич  все  же  смог  различить у деревянной стены справа от входа бесформенные останки явно  органического происхождения.

     «Корову тут  в  серной  кислоте  купали,  что ли?  –  подумал  он  раздраженно,  ковырнув  носком  сапога на  половину растворившиеся  в  кислоте  кости. – Эх, до чего только люди не додумаются! Хуже зверей  стали,  в  самом-то деле!»

     Федор Григорьевич  уже  сообразил,  что  никакими  сокровищами  в  заброшенном складе и не пахнет и  что  лучше  бы  отсюда  убраться  по  добру, по здорову и не дышать вредными испарениями, когда его внимание  привлек округлый предмет в противоположном углу постройки. Любопытство  снова взяло  верх  над  осторожностью.  Федор  Григорьевич  подошел  к  округлому  предмету  вплотную  и  присел  на  корточки,   чтобы  лучше  рассмотреть свою находку.

     Предмет больше всего походил на полуметровое, покрытое  сморщенной  толстой кожей яйцо. В своей верхней части темно – коричневый  кожистый  овал заканчивался тремя плотно сомкнутыми лепестками.

     – Чертовщина какая-то, – буркнул себе под нос Федор  Григорьевич.  – Гм, эта штука чем-то похожа на цветочный бутон...

     Он протянул руку и робко коснулся указательным пальцем  кожистого  предмета.  Овальное   яйцо   отреагировало   на   прикосновение  самым  неожиданным образом. Лепестки на верхней части предмета  вздрогнули  и  стали  медленно  раскрываться.  Федор  Григорьевич  испуганно   охнул,  отдернул руку и сделал попытку встать.

     Вчерашнее опьянение,  однако,  сыграло  с  координацией  агронома  Алиенко весьма дурную шутку. Ноги его еще  не  успели  разогнуться,  а  туловище Федора  Григорьевича  уже  резко  повело  назад.  Поэтому  он  потерял равновесие, качнулся на спину и совершенно по-детски опустился  на пятую опорную точку.  Это  маленькое  предательство  вестибулярного  аппарата в конечном итоге и решило судьбу колхозного агронома.

     Федор Григорьевич  попытался  подняться,  отталкиваясь  от  земли  руками, но ноги его вдруг сделались  совершенно  ватными  и  перестали  слушаться. Он открыл рот, чтобы выругаться, да так с раскрытым ртом  и  застыл.

     Лепестки на кожистом яйце  уже  полностью  раскрылись.  Изнутри  овального предмета наружу выбралось существо совершенно ни на  что  не  похожего вида. Внешне более всего оно походило на мертвенно  –  белую,  отсеченную от руки кисть огромных размеров. Четыре длинных суставчатых  пальца – ножки лениво покачивались в воздухе. Короткое  тело  существа  оканчивалось толстым хвостом, похожим на сильно вытянутый и загнутый в  сторону большой палец. Ни головы, ни глаз, ни рта на  теле вылупившегося из яйца  хвостатого паука на четырех ногах Федор Григорьевич не заметил.

     – Твою  мать!  –  только  и  успел  произнести  колхозный  агроном  Алиенко.  В  следующее  мгновение  хвост  паука  мощно  распрямился  и  четырехногая тварь сиганула прямо в лицо Федору Григорьевичу.

     Алиенко сдавленно  вскрикнул,  оторвал  руки  от  земли,  пытаясь  заслониться от летящей к нему твари, окончательно потерял равновесие и  рухнул на спину. Паук тем временем мягко шлепнулся ему под  подбородок  и тут же властно обхватил голову Федора  Григорьевича  своими  лапами.  Алиенко с ужасом увидел, что всего в  нескольких  сантиметрах  от  его  лица прямо из гладкого живота твари  вдруг  вылезла  толстая  покрытая  слизью  трубка,  и  слегка   покачиваясь   в   воздухе,   двинулась  к  приоткрытому в немом крике рту Федора Григорьевича. Он дико завизжал и  с силой  сжал  зубы.  В  следующее  мгновение   толстый   хвост  твари  молниеносно обвился  вокруг  его  шеи,  перекрыв  доступ  кислорода  в  легкие агронома.  Кровь  ударила  в  голову  Федора  Григорьевича,  он  почувствовал, что задыхается, непроизвольно снова открыл рот и в ту же  секунду покрытая слизью трубка четырехногой  твари  рывком  раздвинула  его зубы, прижала вниз язык и прошла в  самое  горло.  Разум  агронома  Алиенко окончательно затуманился, он закатил глаза и потерял сознание.

 

 

                                                                  III

 

     Очнулся Алиенко только после полудня. К тому времени четырехпалая  тварь уже успела впрыснуть свой эмбрион в пищевод Федора Григорьевича,  отползла в сторону и мирно издохла прямо посреди кислотной лужи  около  деревянной стены сарая.

     Федор Григорьевич открыл глаза и некоторое время не  мог  понять,  где   он   находится.   Постепенно   мысли   его    прояснились  и  он  последовательно начал  вспоминать  разговор  с  председателем,  жаркие  объятия  Дашутки  Отморозовой,   круглую   загадочную   дыру   посреди  колхозного поля, странную кожистую яйцевидную  находку  в  заброшенном  складе и, наконец,  страшного  четырехпалого  паука.  Последний  пункт  воспоминаний был настолько  ужасен,  что  Федор  Григорьевич  отчаянно  вскрикнул  и  рывком  поднялся  на  ноги.  Испуганно   оглядевшись  по  сторонам, Алиенко никакой твари не обнаружил,  облегченно  вздохнул  и  пытаясь унять бешено колотящееся сердце, вышел из  старого  сарая  на  свежий воздух. Здесь, под ласковыми лучами мартовского солнышка, Федор  Григорьевич окончательно пришел в себя.

     – Все, – решительно произнес он вслух. – С сегодняшнего дня –  ни  капли. А то так можно и до зеленых чертиков упиться!

     Окончательно  списав  свое  утреннее  приключение  на  остаточное  воздействие спиртовых паров обильно принятой вчера в гостях у  Дашутки  перцовки, Федор Григорьевич продолжил свой путь в деревню Бутылкино.

     Тот день прошел  для  агронома  Алиенко  весьма  плодотворно.  Он  побеседовал «за жизнь» с председателем, взял пробы семенного  фонда  в колхозных  амбарах,  строго  отчитал  кладовщицу  Дуську  Гапченко  за  повышенную  влажность в зернохранилище.  И  часам  к  пяти  –  видимо,  от  трудов  праведных, – почувствовал страшный, прямо таки  зверский  голод.  Есть  ему захотелось так, что окажись он вдруг снова за  вчерашним  обильным  столом у косоглазой  Отморозихи,  все  закуски  без  разбору  были  бы  употреблены Федором Григорьевичем в один присест и в рекордно короткие  сроки.

     Он с  тоской  скользнул  глазами  по  центральной  улице  деревни  Бутылкино, на секунду остановил взгляд на заколоченных  досками  окнах  колхозной столовой, закрытой еще в прошлом году  из-за  своей  ставшей  вдруг очевидной нерентабельности, и тяжело вздохнул.  Ужин  мог  ждать  его только дома, в Чертово-Куличкино, до которого  нужно  было  пешком  протопать в сумерках еще добрый десяток километров.

     Живот несчастного агронома совсем свело и  внутри  желудка  даже,  кажется, что-то  с  явным  неудовольствием  завозилось.  И  тут  Федор  Григорьевич  к  своей  радости  вспомнил  о   небольшом   сверточке  с  провизией, который дала  ему  сегодня  утром  в  дорогу  заботливая  и  любящая Дашутка Отморозова.

     Алиенко дошел до окраины деревни, свернул к реке, где как  нельзя  кстати обнаружил  огромных  размеров  деревянную  колоду.  Эта  колода  валялась на песчаной отмели возле самой воды еще с лета прошлого года,  когда  председателю  Навознюку  неожиданно  приспичило  спилить  самые  старые деревья около реки, чтобы, – как он на одном дыхании  выразился  на общем собрании колхозного актива,  –  «улучшить  у  приезжающих  из  района руководителей  общее  благоприятное  впечатление  от  посещения  деревни Бутылкино». Мысленно поблагодарив председателя за своевременно  проявленную заботу о привлекательном имидже  районного  центра,  Федор  Григорьевич присел на колоду и  достал  из  глубокого  кармана  своего  плаща  завернутый  в  полиэтилен  сверток.  Руки  его  даже  несколько  подрагивали  от  нетерпения,  когда  он  развязывал   узелки   розовой  ленточки, которой Дашутка Отморозова любовно  перевязала  сверточек  с  провизией.

     Содержимое  свертка  превзошло  самые  радужные  ожидания  Федора  Григорьевича. Во-первых, внутри  оказалось  несколько  скибок  свежего  хлеба, прикрытого толстыми  аппетитными  ломтями  хорошо  просоленного  сала. А во-вторых, рядом с бутербродами  обнаружилась  наполненная  по  самое горлышко двухсотграммовая «чикушечка».  Отвинтив  пробку,  Федор  Григорьевич поднес  горлышко  бутылки  к  носу  и  вдохнул.  Чутье  не  обмануло его. Внутри «чикушки» находилась прославленная на всю  округу  перцовка, изготовляемая Дашуткой Отморозовой по специальной, тщательно  скрываемой от многочисленных конкурентов технологии.

     Федор Григорьевич энергично потер руки, довольно хохотнул  и  тут  же, что называется в один присест,  принял  на  грудь  все  содержимое  бутылочки.  Отбросив  в  сторону  теперь  уже  совершенно  бесполезную  стеклянную тару, Алиенко удовлетворенно крякнул и стал наминать, почти  не разжевывая, бутерброды с салом. Так у небольшой речки Поганихи,  на  прелой деревянной колоде и свершилось событие, сыгравшее  немаловажную  роль в истории страны, в которой жил агроном Алиенко.

     Здесь следует сделать  небольшое  отступление  от  текста  нашего  рассказа и отметить, что  контакт  двух  цивилизаций  всегда  является  деянием абсолютно непредсказуемым. Проверенные и отточенные в  тысячах  миров за миллионы лет схемы летят  под  откос  при  соприкосновении  с  совершенно незначительными на первый взгляд факторами. В нашем случае именно  порция перцовки, обильно  закушенная  салом,  и  стала  тем  фактором,  который опрокинул стандартную схему проникновения космических монстров  на очередную обитаемую планету.

     Ко времени,  когда  Федор  Григорьевич  принял  на  грудь  двести  граммов обжигающей горло жидкости, эмбрион  внутри  его  пищевода  уже  успел сформироваться в  небольшую,  но  вполне  жизнеспособную  тварь.  Тварь отчаянно хотела есть, передавая это свое ощущение через  нервную  систему прямо в мозг агронома  Алиенко.  После  получения  пищи  тварь  намеревалась немного вздремнуть,  чтобы  подкопить  силенок,  а  потом  разорвать изнутри грудную клетку  несчастного  Федора  Григорьевича  и  отправиться  бродить   по   окрестным   селам   для   самостоятельного  удовлетворения своих пищевых потребностей. Но не тут-то было.

     Ни тварь, ни ее многочисленные родственники по материнской  линии  никогда и нигде за время своих миллионолетних странствий не потребляли  спиртных напитков. Тем  более,  разумеется,  не  пивали  они  огненной  перцовки,   созданной   народным   гением   Дашуткой   Отморозовой  по  собственным секретным рецептам. Стоит ли после этого  удивляться,  что  совершенно наперсточная для любого опытного землянина  доза  в  двести  миллилитров, произвела  в  голове  твари  настоящую  революцию?  Проще  говоря, возросший  внутри  Федора  Григорьевича  эмбрион  космического  монстра уже через пару минут после принятия  сельским  агрономом  даже  столь незначительного объема перцовки был абсолютно и очевидно пьян.

     А тут еще в пищевод Федора Григорьевича  подоспела  и  закуска  в  виде  просоленного   ароматного   сала.   Тварь,   чьи   родственники,  конечно  же,  никогда  не  едали  ничего  подобного  ни  в  Туманности  Андромеды, ни на широких просторах Млечного Пути,  проглатывала  кусок  за куском и получала абсолютно ни с  чем  не  сравнимое  удовольствие.  Когда последний кусочек жирного, белого, в меру просоленного  вещества  был уже съеден, тварь в полном блаженстве и удовлетворении  устроилась  в желудке  Федора  Григорьевича  и  предалась  размышлениям   о  своей  нелегкой доле.

     «Ну и что  дальше?  –  думала  она,  сидя  в  пищеводе  сельского  агронома.  –  Вот  сейчас  отлежусь,  посплю  –  и  все,  конец  моему  санаторию: придется выходить наружу».

     Она  представила,  как  снаружи  холодно  и  слякотно,   с  какой  жестокостью и охотничьим азартом аборигены начнут за ней охотиться,  и  содрогнулась. Теплый, уютный и сытый  мир  внутри  пищевода  агронома  Алиенко нравился  ей  много  больше,  чем  таящие  опасности  просторы  этой планеты.

     «А какого черта, собственно, я должна выходить наружу? –  забрела  вдруг в голову твари случайная шальная мысль.  –  Это  какой  еще  там  авторитет мне такое приказывает?»

     Не откладывая дела в долгий ящик, она тут же покопалась в залежах  своей генетической памяти и не обнаружила искомого  авторитета.  Более  того на самом  дне  фамильных  родовых  мозгов  отыскалось  требование  максимальной адаптации к окружающей среде.

     «Баста!  Хватит!  –  поразмыслив,  тварь  приняла   революционное  решение. – Никуда я не выхожу! Мне и здесь хорошо!»

     Придя к этому выводу, тварь тут же  намертво  вросла  в  организм  агронома Алиенко. Мозг ее соединился с мозгом Федора  Григорьевича,  а  яйцеклад вытянулся вдоль его прямой кишки.

     Все эти революционно – эволюционные изменения  внешне  совершенно  никак  не  отразились  на  здоровье  и  личности  колхозного  агронома  Алиенко. Единственное, что отметили бдительные односельчане,  так  это  сильно возросший интерес  Федора  Григорьевича  к  обжигающей  желудок  перцовке и  подсоленному  аппетитному  салу.  Впрочем,  односельчанам,  конечно, и в  голову  не  пришло  связать  этот  интерес  с  проблемой  контакта с инопланетными цивилизациями.

     С тех пор и стали мирно жить в одном  общем  организме  колхозный  агроном Федор Григорьевич Алиенко  и  прилетевшая  из  глубин  космоса  неизвестная науке кровожадная тварь. И продолжалась эта идиллия как раз  до того времени, пока тварь не вступила в период полового созревания.

 

 

 

 

                                                              IV

 

     С некоторых пор прижившаяся внутри пищевода  Федора  Григорьевича  тварь стала ощущать заметный дискомфорт. Нет, слава Богу, еды и  питья  ей вполне хватало.  Федор  Григорьевич  теперь  ел  за  троих,  немало  удивляя проснувшимся вдруг аппетитом и жену, и друзей. С точки  зрения  физиологии все было в полном порядке в этом  спонтанно  образовавшемся  благодаря  перцовке  и  салу   симбиозе   человеческого   организма  и  космической твари. А вот с точки зрения духовной...

     Тварь хотя и была тварью, однако с определенного возраста  начала  вдруг испытывать острое желание пообщаться  с  себе  подобными.  После  сытного обеда, переваривая очередную  порцию  сала  с  перцовкой,  она  любила понежиться и помечтать о таких  же,  как  и  она  сама  тварях.  В общем-то, для процесса деторождения себе подобные существа были  ей  не  особенно и нужны, поскольку размножалась тварь  бесполым  почкованием.  Но духовный голод все-таки требовал своего удовлетворения. Ну, хотя бы  иногда. Ну, хотя бы по мелочам.

     Вот тут-то как раз и  подоспело  важное  политическое  событие  в  обычно скучной и размеренной жизни Бутылкинского колхоза.  В  гости  к  своему закадычному другу председателю Навознюку  заехал  погостить  на  денек – другой сам первый секретарь Главной Оппозиционной Партии  Петр  Николаевич Мисоненко. Тот самый, которого продажные буржуазные писаки – журналисты часто ошибочно называли  Мисюненко,  а  враги – «дерьмократы»  прозвали  Писюненко  за  постоянное   и   неуемное   стремление  Петра  Николаевича охаивать все и вся по любому поводу и  на  каждом  удобном  углу.  Знающая  толк  в  политических   веяниях   в   парламенте  и  в  администрации президента бабка Табачниха, по  прозвищу  «наша  Глоба»,  жившая  у  околицы  деревни  Бутылкино,  тут  же   поведала   сельской  общественности,  взволнованной   визитом   столь   высокопоставленного  партийного лица, что прибыл к ним  известный  всей  стране  персек  не  просто так, с Навознюком водочки попить, а для  плодотворного  решения  важнейшей внутрипартийной проблемы. Дело в том, что в скором времени в  стране предстояли очередные парламентские выборы и  товарищ  Мисоненко  на скорую руку сколачивал избирательный блок своей ГОП – партии, особо  рассчитывая на голоса совершенно обедневших при нынешнем режиме рабочих  и крестьян. Вот, вещала сельская Глоба, полузгивая семечки, и возникла  у Петра   Николаевича   проблема   с   представителем   от   трудового  крестьянства – таким, чтобы и особо рот не раскрывал, и голосовал так,  как нужно руководству ГОП – партии. А в особых случаях – на  практике,  впрочем, не так уж и редких, –  мог  бы  активно  поддержать  и  любую  застольно – политическую  компанию.  Основательно  порывшись  в  своей  памяти, разбухшей в последние  годы  как  старая  записная  книжка  от  неисчислимого  множества  имен  и  фамилий   партийных   соратников  и  соратниц, товарищ Мисоненко и обнаружил вполне приемлемую  кандидатуру  в лице  своего  старого,  еще  со  школьной  скамьи  друга   Митрофана  Демьяновича Навознюка.

     К   приезду   персека   Мисоненко   сельчан   собрали   в  срочно  отремонтированном  по  такому  случаю  и  протопленном,  –   чтобы  не  простудить высокого гостя, – колхозном клубе.  Выйдя  на  трибуну,  на  которую ради такого торжественного случая впервые за последние  десять  лет  даже  водрузили  стеклянный  графинчик  с   водой   и   маленьким  стаканчиком  на  макушке,   Петр   Николаевич   произнес   стандартную  зажигательную речь о его с  товарищами  –  гоппартийцами  непримиримой  борьбе с антинародным режимом,  ответил  на  заранее  заготовленные  и  накануне под контролем председателя заученные назубок немногочисленные  вопросы  слушателей  и  мирно  уселся  на  свое  место  в  президиуме.

     Следующим слово  взял  сам  Митрофан  Демьянович  Навознюк.  Хотя  председатель  и  посверкивал  весьма  красноречивым  и  проникновенным  взглядом на ставших уже подремывать  сельчан  и  периодически  в  такт  своим  словам   долбил   по   трибуне   пудовым   кулачком,   от  чего  вышеупомянутый графинчик с водой  под  нежное  дребезжание  маленького  стаканчика совершал героические попытки преодолеть земное тяготение, в  целом его выступление отличалось от  речи  высокого  партийного  гостя  только обилием словесных конструкций типа «значить»  и  «твою  мать»,  которые председатель ухитрялся вставлять в самых  неожиданных  местах.  Поскольку  включение  председателя  Навознюка  в  предвыборный  список  ГОП-партии по просьбе сельчан было уже практически предрешено, на этой  жизнеутверждающей ноте партийная тусовка в  глухом  селе  Бутылкино  и  могла бы благополучно завершиться. Но именно в этот момент у сидящей в  животе у агронома Алиенко  твари  не  на  шутку  разыгрались  гормоны,  отвечающие за общение с себе подобными.

     Нужно сказать, что за несколько месяцев  жизни  в  кишках  Федора  Григорьевича космическая тварь вполне  сносно  успела  изучить  основы  человеческого языка. Поэтому при первых  же  словах  уважаемого  Петра  Николаевича о необходимости отнять, разорвать на части и уничтожить до  конца, произнесенных с  трибуны  в  сельском  клубе,  тварь  сразу  же  интуитивно почувствовала  в  товарище  Мисоненко  родственную  душу  и  навострила свои уши.

     И представьте себе удивление Митрофана Демьяновича, который после  своего ответного слова уже совсем было собрался  закрыть  внеочередную  сельскую  сходку,  когда  в  зале  вдруг  поднялась   рука   желающего  выступить, и тут же к трибуне  широкими  шагами  направился  колхозный  агроном Алиенко. Поскольку  Федор  Григорьевич  никогда  не  отличался  особой речистостью и на производственных планерках, и  на  канувших  в  небытие партийных собраниях никогда больше одного предложения вслух не  произносил, его добровольное появление  на  сцене  зала  произвело  на  односельчан эффект разорвавшейся бомбы.

     К тому моменту, когда Федор Григорьевич  открыл  рот  и  произнес  с трибуны  свое  первое  слово   в   качестве   публичного   политика,  внутриутробная  тварь  уже  успела  полностью   подчинить   себе  мозг  сельского  агронома.  Поэтому  в  своей  десятиминутной  речи  агроном  Алиенко подробно поделился с жителями Бутылкино своими мыслями о  том,  как именно  нужно  поступать  с  пособниками  антинародного  режима  и  представителями  компрадорской  буржуазии.  Речь   изобиловала   таким  количеством живописных подробностей и была произнесена таким  простым,  доходчивым  и  глубоко  народным  языком,  что  по  окончании  вызвала  невиданную ранее под сводами сельского клуба бурю аплодисментов.

     Товарищ Мисоненко сидел за столом в полной  прострации.  Сказать,  что персек был просто ошарашен – это значит ничего не  сказать.  Он  и  предположить не мог, что здесь, в  далекой  сельской  глубинке,  может  найтись оратор, который по своим  речевым  данным  превосходит  самого  Цицерона, а по партийной принципиальности – страшно даже и подумать, а  не то что вслух сказать! – Владимира Ильича, Иосифа  Виссарионовича  и  товарища Гюзанова вместе взятых. Короче говоря,  агроном  Алиенко  был  тут же взят высоким партийным гостем на  карандаш  и  уже  через  пару недель на партийном съезде внесен  в  предвыборный  список  ГОП-партии  сразу же следом за кандидатурой Митрофана Демьяновича Навознюка.

     Как известно, наш народ, особенно на  востоке  страны,  любит  на  досуге погоревать об  относительно  сытом  и  обеспеченном  прошлом  и  поэтому легко покупается на сладкие обещания членов ГОП-партии,  умело  эксплуатирующих именно эту черту широкой народной души. Голосование за  ГОП-партийцев идет так весело и жизнерадостно, что  иногда  избиратель  даже  не  удосуживается  взглянуть  хотя  бы  на  фотокарточку  своего  будущего  избранника.  И  уж  совсем  никому  и  в  голову  не  придет  потребовать  у  потенциального  народного  депутата  сделать   рентген  пищевода.