Текст книги "Проиграл ли СССР "лунную гонку"?"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

В свою очередь генерал Николай Каманин, курировавший Центр подготовки космонавтов от ВВС, написал на рапорте “Согласен”, а в своем дневнике отметил:

“Получил рапорт Гагарина – он очень обижен запретом самостоятельного вылета на самолете и просит освободить его от должности заместителя начальника ЦПК, полагая, что будучи руководителем летно-космической подготовки космонавтов он сам обязан много летать. Сейчас главная задача для Гагарина – окончание Академии имени Жуковского до мая 1968 года, – а потом мы разрешим ему летать, но лишь при организации полетов более строгой, чем та, при какой собирался это сделать генерал Кузнецов в ноябре. Придется серьезно поговорить с Юрой”.

 

 

11.2. Тот роковой день…

 

Тренировочные полеты на самолетах Юрий Гагарин возобновил на аэродроме Чкаловский 13 марта 1968 года – уже после успешной защиты дипломного проекта. До 22 марта он успел выполнить восемнадцать полетов с инструктором на учебном самолете “МиГ-15УТИ”. Общая продолжительность полетов составила почти девять часов. С Юрием Гагариным по очереди летали инструкторы 70-го отдельного исследовательского авиаполка, который обеспечивал все авиационные тренировки отряда космонавтов: заместитель командира эскадрильи майор Есиков, командир звена майор Лашков, капитан Хмель и командир эскадрильи подполковник Устенко.

После возобновления летных тренировок за две недели марта 1968 года Юрий Гагарин налетал семь часов. Это не так уж мало вообще, но “катастрофически мало для того, чтоб в крайней ситуации суметь за секунды принять единственно правильное решение” (по мнению летчика Г.Санина).

По мнению генерала Ю.Куликова, начальника службы безопасности полетов ВВС в те годы, Юрия Гагарина можно было отнести по наличию практических навыков к уровню бесклассных выпускников летного училища, да и то с натяжкой – другого с таким опытом в летных кругах могли бы назвать “цыпленком”. Поэтому первым шагом к катастрофе 27 марта 1968 года стало присвоение Юрию Гагарину, в нарушение всех летных правил, квалификации “Летчик 1-го класса”, которая требует не менее 2200 часов безаварийного налета на самолетах.

Однако по итогам мартовских тренировочных полетов уровень подготовки Гагарина сочли достаточным, и 27 марта Юрий Алексеевич был допущен к самостоятельному пилотированию на самолете “МиГ-17” (бортовой № 19). Были запланированы два простейших полета: по кругу, с продолжительностью 30 минут каждый (это называлось “упражнение 4 КБП ИА-67”).

Но не тут-то было. Начальник ЦПК ВВС генерал Николай Кузнецов вдруг обратился к генералу Николаю Каманину с достаточно странной просьбой – Кузнецов сам, лично хотел проверить подготовку Гагарина к самостоятельным полетам. Для этого он просил совершить еще один дополнительный вылет на самолете УТИ “МиГ-15”.

Но генерал-лейтенанта Николая Каманина отказал в этой просьбе, а в своем дневнике отметил:

“26 марта 1968 года. Генерал Кузнецов доложил мне, что завтра предполагается выпустить Гагарина в самостоятельный полет на самолете МиГ-17. Кузнецов просил меня разрешить ему лично проверить на самолете УТИ МиГ-15 подготовленность Гагарина к самостоятельному вылету. Совместный полет Гагарина с Кузнецовым я запретил, прямо заявив последнему, что он давно утратил навыки летчика-инструктора. Я разрешил командиру полка В.С.Серегину проверить завтра технику пилотирования у Гагарина, а генералу Кузнецову приказал лично проверить организацию выпуска в полет Гагарина, проанализировать и доложить мне воздушную обстановку и метеоусловия. Право на разрешение самостоятельного вылета Гагарина я оставил за собой”.

И вот наступило роковое утро 27 марта 1968 года…

Начальник Центра подготовки космонавтов ВВС генерал Николай Кузнецов в своей книге “Годы испытаний” позднее напишет:

“День в среду 27 марта 1968 года выдался пасмурным. Была низкая облачность. Летчики и космонавты, которым предстояло летать, после завтрака пошли переодеваться в специальную комнату на аэродроме, где хранилась их полетная одежда. Вместе со всеми одевался и Юрий Гагарин... По пути зашел в кабинет к В.С.Серегину.

– Почему до сего времени не вылетел разведчик погоды? – строго спросил Владимир Сергеевич своего заместителя Ремезова.

– Не разрешает местное начальство, – ответил Евгений Артамонович. – У них на мерной базе проходит испытание тяжелый самолет.

– Разве он не знает, что это наше время, а данные разведки погоды должны быть известны летчикам на предполетной подготовке?

– Я говорил ему об этом, – продолжал Ремезов. – Но Николай Терентьевич и слушать не хочет, говорит – подождите.

– Надо еще позвонить – предложил Гагарин.

– Генерал уже звонил. Его на месте нет и, наверное, не будет! – Резко сказал Серегин и, посмотрев на часы, обратился ко мне:

– Разрешите на предполетную? Уже время...

В классе, где собрались летчики, Серегин заслушал доклад инженера о готовности материальной части к полетам и отпустил его для проведения контроля.

– Товарищ Лыков, доложите о погоде на сегодня в нашем районе. Начальник метеослужбы вышел к доске и укрепил на ней

Развернутые синоптические карты. Карандашом показал движение воздушных масс за сутки и в последние часы. Подробно доложил о состоянии погоды в нашем районе.

– Держите связь с разведчиком погоды, – приказал Серегин, – Данные сообщите летному составу” [11.6].

Начальник штаба полка Евгений Артамонович Ремизов позднее вспоминал:

“В день полетов 27 марта утром я находился в своем кабинете. Прибыл полковник Серегин (Владимир Сергеевич – С.Ч.) и вызвал меня. Начался разговор о погодных условиях и о подготовке Юрия Алексеевича к самостоятельному вылету. Пришел генерал Кузнецов (Николай Федорович С.Ч.) и попросил посмотреть вместе с ним полетную документацию Юрия Алексеевича. Мы взяли летную книжку, полетные листы, стали смотреть его проверки и посчитали налет. В это время в кабинет вошел Юрий Алексеевич. Он уже переоделся в летную кожаную куртку и брюки от летного костюма. Выглядел он бодро, улыбался. Так он, ни слова не говоря, моргнул мне, указывая кивком головы на сидящего спиной к нему генерала Кузнецова, как бы говоря: “Что, начальство проверяет?” Я ему показал жестом, что все нормально. И он вышел из кабинета.

Затем я его видел, когда он выходил с каким-то летчиком из штаба, следуя на аэродром. Погода в этот день с утра была такой, когда можно было принять решение на полеты по простому варианту или при повышенном минимуме. Я предложил генералу Кузнецову пройти на метеостанцию, еще раз проанализировать прогноз погоды и решить вопрос относительно самостоятельного вылета Юрия Алексеевича. Я высказал свое предложение: “После полета Юрия Алексеевича с Серегиным мы запишем в книжку допуск к самостоятельному вылету, а в этот день выпускать не будем”.

Мы прошли к синоптикам. По их докладам погода к этому времени была следующей: облачность с разрывами, нижний край 900 м, верхний – 4000 м, но ожидалось ухудшение метеоусловий. Генерал Кузнецов согласился с моим предложением, и было принято решение: Юрия Алексеевича в этот день проверить, а самостоятельно выпустить в следующий летный день после предварительного контрольного полета.

С метеостанции мы вместе с генералом Кузнецовым Н.Ф. пошли на аэродром к самолету, в котором сидел Юрий Алексеевич. Генерал Кузнецов подошел к самолету, встал на стремянку и о чем-то говорил с Юрием Алексеевичем. Я в это время находился метрах в пяти от самолета и их разговора не слышал, а только наблюдал это. Затем генерал Кузнецов отошел от самолета и сказал мне, что почему-то задерживается начало полетов. Мы пошли на КП (командный пункт – С.Ч.) полка.

В это время из домика, где размещался КП полка, вышел Серегин В. С. и пошел к нам навстречу. Он был несколько возбужден и сказал нам: “Сейчас осуществлялся полет на километраж и нам временно задержали полеты. Но теперь разрешили”. Владимир Сергеевич пошел к самолету Гагарина, а мы с генералом зашли на КП” [11.3].

Еще одно интересное свидетельство о последних минутах перед тем роковым полетом 27 марта 1968 года:

“Космонавт Шаталов В. А.

Последний раз я увидел Гагарина уже в кабине самолета. Он сидел в передней кабине, пристегнувшись ремнями. Полковник Серегин стоял рядом, перегнувшись через борт кабины, и давал последние указания, оживленно жестикулируя. Гагарин очень серьезно слушал и согласно кивал головой. Я обратил внимание на то, как долго и тщательно Серегин уточняет задание, исходя из конкретной обстановки дня. Наконец, указания закончились. Серегин занял место в задней кабине. Юра запустил двигатель, прогазовал, опробовал системы, дал команду “убрать колодки” и порулил на старт” [11.3].

То есть какие-то предполетные наставления давали Юрию Гагарину последовательно генерал Н.Ф.Кузнецов и полковник В.С.Серегин. Теперь невозможно установить, насколько совпадали эти указания. Например, генерал мог наставлять Юрия Алексеевича на тщательное выполнение полетного задания без импровизаций, а полковник мог рекомендовать Гагарину выполнить только часть задания из-за ухудшения погоды, а потом вернуться на аэродром.

Из вышеизложенного, однако, отметим, что, по крайней мере, до второй половины дня 26 марта 1968 года полковник Владимир Сергеевич Серегин никаких совместных, а тем более проверочных полетов с Юрием Алексеевичем Гагариным не планировал.

Юрий Алексеевич Гагарин занял место в передней кабине учебного самолета УТИ “МИГ-15” с бортовым № 18 (заводской № 612739), а командир полка Владимир Сергеевич Серегин – в задней. Их немного придержали перед взлетом – приземлялся самолет метеоразведки, а потом дали разрешение на взлет. От взлетной полосы самолет оторвался в 10 часов 19 минут.

В этом полете у Гагарина и Серегина был позывной “625”. Судя по аудиозаписям, которые сохранились, радиообмен позывного “625” с руководителем полетов был кратким и деловитым. Выполнялось очень простое задание на полет – упражнение № 2 “Курса боевой подготовки истребительной авиации” (2 КБП ИА-67). Это упражнение предусматривало пилотаж в зоне с выполнением виражей, витков малой спирали, пикирований, боевых разворотов, бочек, полета на минимальной скорости горизонтального полета. Отметим, что в вышеназванном “Курсе боевой подготовки истребительной авиации” (КБП ИА-67) это задание заканчивается фразой: “Полет выполняется без подвесных баков”.

Профессор С.М.Белоцерковский пишет в своей книге “Гибель Гагарина: факты и домыслы”:

“Как обычно, радиообмен, который ведется руководителем полетов с летчиками, совершающими полеты, записывается на магнитную ленту. При переговорах строго соблюдается правило, ставшее законом в авиации: получив команду, подтверди ее. Это снижает вероятность ошибочного толкования того или иного указания, что должно быть категорически исключено из летной практики. Конечно же, Гагарин строго придерживался указанного правила.

Магнитофонная запись позволяет не только дословно восстановить содержание переговоров, но и дает нам еще два вида очень важной информации: точный хронометраж времени и живую запись речи” [11.3].

Приведем дословный текст радиообмена между самолетом Гагарина с позывным “625” и руководителем полетов:

“0. Начало полета.

10 часов 8 минут 00 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625, борт 18, прошу запуск”.

Руководитель полетов: “625, разрешаю запуск”.

         10 часов 15 минут 10 секунд.

         Самолет Гагарина с позывным “625”: “625, прошу на полосу”.

Руководитель полетов: “Запрещаю, 625”.

         Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял”.

         10 часов 17 минут 33 секунды.

Руководитель полетов: “625, на взлетную”.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял, выполняю”.

         10 часов 18 минут 42 секунды.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625 к взлету готов”.

         10 часов 18 минут 45 секунд.

Руководитель полетов: “Взлет разрешаю, 625”.

         Самолет Гагарина с позывным “625”: “Выполняю”.

1. Первый разворот.

10 часов 19 минут 40 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Выполняю первый”.

         Руководитель полетов: “Понял Вас”.

3. Второй разворот.

         10 часов 20 минут 45 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625 со второго уход на рубеж”.

Руководитель полета: “Разрешаю, 625”.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Вас понял”.

3. Подход к рубежу.

         10 часов 21 минута 46 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625 с рубежа с набором до 4200”.

Руководитель полета: “625, разрешаю”.

         Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял, выполняю”.

Руководитель полета: “Переход на третий”.

         10 часов 21 минуту 50 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял”.

4. Начало набора высоты с рубежа.

10 часов 22 минуты 16 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625, с рубежа в зону 20, с набором до 4200”.

Руководитель полета: “Разрешаю двадцатку до четырех”.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял Вас”.

         10 часов 23 минуты 56 секунд.

Руководитель полета: “625, за облака выйдете, доложите”.

5. Выход за облака в наборе высоты.

10 часов 24 минуты 00 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625 между облаками”.

Руководитель полетов: “Понял”.

6. Занятие зоны, начало выполнения задания в ней.

10 часов 25 минут 50 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625 зону 20 занял, высота 4200, прошу задание”.

Руководитель полетов: “Понял Вас, разрешаю”.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял Вас, выполняю”.

7. Окончание задания в зоне.

         10 часов 30 минут 10 секунд.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “625 задание в зоне 20 закончил. Прошу разрешение разворот на курс 320”.

Руководитель полетов: “625, разрешаю”.

Самолет Гагарина с позывным “625”: “Понял, выполняю” [11.3].

То есть прошло всего 4 минуты 20 секунд вместо положенных на выполнение упражнения 20 минут, и последовал доклад Гагарина: “625-й задание в зоне двадцать закончил, прошу разрешения разворот на курс 320”. “625-й, разрешаю”, – ответил руководитель полетов. “Понял, выполняю”, – произнес Гагарин. Это были его последние слова, которые прозвучали в радиоэфире. В 10 часов 30 минут радиообмен прекратился. Позывной “625” больше на связь не выходил и на запросы не отвечал. Но на это тоже почему-то не обратили внимания.

Профессор С.М.Белоцерковский писал о причинах, побудивших летчиков досрочно прекратить выполнение полетного задания:

“Организация полетов осуществлялась при неточной информации о состоянии погоды. Это было установлено позже, при дополнительном анализе кольцевых карт погоды и других материалов, хранящихся в архиве. К началу полетов руководитель их не имел данных о фактической погоде в районе полета. Вылет разведчика погоды задержался и состоялся вместо 9 часов по плану в 9 часов 50 минут, а приземлился он в 10 часов 18 минут, за минуту до вылета Гагарина и Серегина.

Погода оказалась хуже, чем это следовало из прогноза, известного летчикам и руководителю полетов. Очевидно поэтому, прилетев в зону, Серегин сократил программу, отменив выполнение запланированного упражнения 2 КБП-ИА-67 в полном объеме” [11.3].

Странно, что, судя по расшифровке переговоров, приведенной выше, руководитель полета никак не прореагировал на это решение экипажа самолета. Только когда стало ясно, что горючего на УТИ “МИГ-15” остается слишком мало и его возвращение проблематично, забеспокоились. Генерал Николай Каманин был в центре всех событий того рокового мартовского дня:

“В 8:30 утра 27 марта я приехал в Главный штаб ВВС. Как обычно, Главком уже был на месте. Зашел к Вершинину, доложил ему о вчерашних заседаниях Госкомиссий, подписал приказ об испытательных полетах Германа Титова в ГНИКИ ВВС и документ о выделении денежных средств на заказ Киевскому авиационному институту телевизионного тренажера, имитирующего посадку на Луну. Уже собираясь уходить, я высказал Вершинину свое недовольство тем, что меня сегодня вызывают к 10 часам в ВПК, а к 15:30 – в ЦК КПСС по вопросу о допуске Феоктистова к полетам, что эта глупейшая возня с Феоктистовым отрывает меня от дела. На это Вершинин сказал: “Дружбу с работниками ЦК и ВПК терять нельзя. Поезжайте объясняться, но отступать запрещаю”. Я объяснил Главкому, что сегодня мне хотелось бы быть на Чкаловском аэродроме и поздравить Гагарина с самостоятельным вылетом: он вполне подготовлен к полетам на МиГ-17, и после проверочного полета с командиром полка на УТИ МиГ-15 можно будет выпустить его самостоятельно. Главком приказал: “Изучите прогноз погоды, заслушайте Серегина и Кузнецова о результатах проверочного полета и доложите о вашем решении”.

В 9:30 из ВПК по телефону сообщили, что сегодня совещания у Титова не будет. Через несколько минут позвонил Тюлин и подтвердил отмену совещания.

В 10:50 мне из ЦПК позвонил полковник Масленников и доложил: “Гагарин с Серегиным взлетели на УТИ МиГ-15 в 10 часов 19 минут, в 10:32 с самолетом Гагарина оборвалась связь, через 10 минут в самолете кончится горючее”. Сообщение было очень неприятным, но, зная задачи и условия полета и подготовленность экипажа, я надеялся еще, что такой ас, как Серегин, найдет выход из положения, и дело закончится или вынужденной посадкой, или самое большее – катапультированием летчиков. Доложив Главкому о происшествии и приказав А.И.Кутасину и Л.И.Горегляду организовать поиск, я немедленно выехал на Чкаловский аэродром.

На командном пункте аэродрома меня встретили генерал Н.Т.Пушко, Н.Ф.Кузнецов и другие товарищи. Пушко доложил: “В воздухе находятся два самолета Ил-14 и четыре вертолета Ми-4, самолеты и вертолеты ищут самолет Гагарина в районе: Киржач, Покров и восточная окраина Москвы. Погода и видимость земли хорошие, но пока никаких признаков самолета Гагарина не обнаружено”. Уточнив район поиска, мы разбили его на несколько квадратов, в каждом квадрате размером 10 на 10 километров непрерывно на высоте 50-100 метров летали вертолеты, на высоте 300-600 метров летали самолеты Ил-14 они просматривали весь возможный район вынужденной посадки или падения самолета и одновременно были ретрансляторами радиосвязи командного пункта с вертолетами.

По уточненным данным картина летного происшествия выглядела так. Экипаж получил задачу выполнить простой пилотаж в зоне над районом города Киржач. Высота полета в зоне 4000 метров. Погода хорошая, двухслойная облачность: первый слой на высоте 700-1200 метров, второй – на высоте 4800 метров. Видимость под облаками и между слоями более 10 километров. После взлета Гагарин установил связь с КП и получил разрешение занять зону. Выполнив задание в зоне, Гагарин запросил разрешение КП развернуться на курс 320 градусов для следования на аэродром. На этом в 10 часов 30 минут 10 секунд связь с самолетом прервалась. На все вызовы КП экипаж самолета не отвечал, но проводка самолета локаторами продолжалась до 10 часов 43 минут. Наблюдение за самолетом прекратилось на удалении 30 километров от аэродрома по курсу 75 градусов.

Немедленно в воздух были подняты самолеты и вертолеты для поиска самолета Гагарина. Более четырех часов поиск был безрезультатным. В 14 часов 50 минут командир вертолета Ми-4 майор Замычкин доложил: “Обнаружил обломки самолета Гагарина в 64 километрах от аэродрома Чкаловская и в трех километрах от деревни Новоселово”. Получив это сообщение, я, генералы Мороз и Мадяев тотчас же вылетели на вертолете Ми-4 к месту происшествия.

На полях и в лесу лежал еще не тронутый оттепелью глубокий снег, лишь кое-где просматривались небольшие проталины – обстановка для поиска белых куполов парашютов была очень сложной (в полете я еще надеялся, что экипаж катапультировался). Через несколько минут мы были в районе Новоселово. В 1-2 километрах от деревни увидели на земле два вертолета. В воздухе кроме нашего вертолета был еще один: он кружил над лесом, пытаясь указать нам точку падения самолета. У меня большой опыт отыскания обломков самолетов с воздуха, да и зрение еще не подводило, но на этот раз я заметил их только с третьего виража – помог трактор, который уже подошел к обломкам. Наш вертолет сел на опушке леса метрах в 800 от места падения самолета. Глубина снега была более метра, при каждом шаге ноги проваливались, идти было очень трудно. Когда мы добрались до места падения самолета, там было уже около трех десятков человек во главе с подполковником Козловым.

Самолет упал в густом лесу, скорость в момент удара о землю была 700-800 километров в час. Двигатель и передняя кабина ушли в землю на 6-7 метров. Крылья, хвостовое оперение, баки и кабины разрушились на мельчайшие части, которые были разбросаны в полосе 200 на 100 метров. Многие детали самолета, парашютов, одежды пилотов мы находили на высоких сучьях деревьев. Через некоторое время обнаружили обломок верхней челюсти с одним золотым и одним стальным зубом. Врачи доложили, что это челюсть Серегина. Признаков гибели Гагарина не было, но и надежды на его спасение катастрофически падали. Вскоре обнаружили планшет летчика. Были основания считать, что это планшет Гагарина, но утверждать, что Гагарин погиб, было еще нельзя планшет мог остаться в кабине и после катапультирования, да и принадлежность его Гагарину надо было еще доказать.

Быстро темнело, производить раскопки ночью и без аварийной комиссии было невозможно. Доложили Брежневу и Косыгину, что Серегин погиб, гибель Гагарина очень вероятна, но окончательно о судьбе Гагарина доложим только утром 28 марта после детального обследования района падения самолета.

С восьми вечера 27 марта до двух тридцати ночи 28 марта на командном пункте аэродрома Чкаловская заседала аварийная комиссия Министерства обороны. Маршал Якубовский своим приказом (маршал Гречко совершал поездку по арабским странам) включил в состав комиссии Вершинина, Кутахова, Мишука, Еремина, Каманина, Кузнецова, Поповича, Бабийчука и других товарищей. Первое заседание комиссия провела под руководством Кутахова, маршал Вершинин совещался с руководством Министерства обороны и докладывал правительству и ЦК КПСС о ходе и результатах поиска.

На заседании комиссии были рассмотрены все документы, регламентирующие и планирующие летную работу 70-го ОИТАП (отдельный истребительный тренировочный авиационный полк – Ред.), допрошены десятки специалистов летчиков, командиров подразделений, инженеров, руководителей полетов, связистов. После длительного разбора материалов и опроса свидетелей происшествия все члены комиссии были убеждены, что Гагарин погиб, но вещественных и неопровержимых доказательств его смерти у нас не было. Было принято решение с рассветом 28 марта возобновить поиск Гагарина (еще теплилась надежда, что он мог катапультироваться) самолетами, вертолетами и группами лыжников. Маршал Якубовский приказал вести раскопки в месте падения самолета всю ночь, но комиссия после детального обсуждения обстановки пришла к выводу, что раскопки ночью вести нецелесообразно: в темноте многое можно зарыть, затоптать и поломать, что затруднит в дальнейшем ход расследования. Якубовский согласился с мнением членов комиссии. С трех до половины пятого ночи я отдыхал в профилактории ЦПК ВВС, другие члены комиссии отдыхали на Чкаловской.

В 5:15 вся комиссия собралась на аэродроме, а еще через 15 минут мы все вылетели к месту происшествия на двух вертолетах Ми-4. С рассветом возобновились поиски. До 7 часов утра ничего существенного обнаружено не было, но было уже точно установлено, что найденный вчера планшет принадлежит Гагарину (заполнен его рукой красными чернилами – Андриян Николаев подтвердил, что Юра в его присутствии заполнял бортовой журнал красными чернилами). Около восьми утра генерал Кутахов и я почти одновременно заметили на высоте 10-12 метров на одной из берез кусок какой-то материи. Он оказался частью куртки Гагарина. В грудном кармане куртки мы нашли талон на завтрак на имя Юрия Алексеевича Гагарина. Сомнений больше не было: Гагарин погиб. Мы с Кутаховым вылетели на вертолетах с места происшествия, чтобы доложить правительству печальную весть. В 8:30 Главком связался с командиром моего вертолета и попросил меня сказать одно только слово: “Один или два?” Я ответил: “Двое”. Через двадцать минут по телефону с аэродрома я доложил Вершинину подробности доказательств гибели Гагарина.

В 21:15 состоялась кремация останков Юрия Гагарина и Владимира Серегина. На кремации присутствовали родственники погибших, все космонавты, Устинов, Вершинин, Мороз, я и другие генералы и офицеры.

Поздно вечером (29 марта 1968 года – С.Ч.) с места происшествия сообщили: “Из ямы удалось извлечь двигатель самолета, основную часть передней кабины и много деталей”. Установлено, что при падении и ударе самолета о землю все его основные части (фюзеляж, двигатель, крылья, хвостовое оперение, подвесные баки, органы управления) были целыми. Обнаружен бумажник Гагарина, в нем удостоверение личности, права шофера, 74 рубля и фотография С. П. Королева. Найдены самолетные часы, наручные часы Гагарина и Серегина. Часы полностью разбиты, и по ним пока невозможно установить время удара самолета о землю, но специалисты все же надеются, что смогут его определить. От установления времени удара зависит очень многое. У нас есть данные проводки самолета локаторами до 10 часов 43 минут. Подтвердится ли это время?”

После прощания с погибшими и траурной церемонии 30 марта 1968 года урны с прахом Юрия Гагарина и Владимира Серегина были установлены в нишах Кремлевской стены.

Началось расследование катастрофы.

 

 

11.3. Официальное расследование трагедии

 

Еще 28 марта 1968 года, на следующий день после гибели Гагарина и Серегина для выяснения обстоятельств катастрофы самолета УТИ “МИГ-15” № 612739 была создана Правительственная комиссия. Ее возглавил секретарь ЦК КПСС Дмитрий Федорович Устинов, курировавший в Политбюро в том числе и космонавтику. На первом же заседании комиссии были образованы четыре подкомиссии:

– № 1 – по изучению летной подготовки экипажа, проверке организации и обеспечения полета 27 марта 1968 года;

– № 2 – по изучению и анализу материальной части самолета “МиГ-15УТИ” № 612739 и подготовки его к полету;

– № 3 – по проверке организации летной подготовки космонавтов в ЦПК ВВС;

– № 4 – по подготовке общего заключения и доклада в ЦК КПСС.

В состав каждой из подкомиссий вошли от 12 до 15 человек, среди которых были представители ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Комитета государственной безопасности.

1 апреля 1968 года Правительственная комиссия начала работу. Были определены обстоятельства катастрофы на основе анализа места катастрофы, обломков самолета и исследования тел погибших. Практически сразу же были сделаны и первые предварительные выводы:

1) самолет перед ударом о землю не был разрушен;

2) двигатель УТИ “МИГ-15” работал в момент удара о землю на оборотах, достаточных для горизонтального полета самолета;

3) оба летчика не пытались катапультироваться из кабины самолета;

4) оба летчика были в рабочем состоянии и, по-видимому, не теряли сознания. Не испытывали за 2-3 секунды до катастрофы Владимир Серегин и Юрий Гагарин и чувства страха – в образцах крови, взятых из тел погибших не обнаружили высокого содержания адреналина. Было так же установлено, что в крови погибших пилотов отсутствуют следы приема алкоголя в день полета и в предшествующие полету сутки;

5) было установлено, что катастрофа самолета произошла в 10 часов 31 минуту 27 марта 1968 года, то есть через 50 секунд после последнего радиообмена. Анализ был проведен по двум кабинным часам и наручным часам пилотов, найденным на месте падения самолета.

Подкомиссией № 2 после анализа состояния техники и изучения соответствующих документов было установлено, что “подготовка самолета к полету 27.III.68 года произведена в полном объеме, в соответствии с требованиями действующей документации по технической эксплуатации”. Был сделан вывод, что все системы самолета УТИ “МИГ-15” функционировали в пределах нормы вплоть до удара о землю.

По срубленным при падении самолета верхушкам берез, окружавшим место падения УТИ “МИГ-15”, был установлен угол наклона самолета к земле на конечном участке траектории полета. По размерам воронки, образовавшейся при ударе самолета об землю, была вычислена примерная скорость его полета в момент катастрофы. Не было найдено никаких следов столкновения самолета, в котором находились Гагарин и Серегин, с птицами, другими самолетами и шарами-зондами, запускаемыми для получения данных о состоянии атмосферы в районе полетов. Не было найдено никаких доказательств попадания в самолет молнии. Установили также, в каких позах находились летчики в момент удара самолета о землю: и Гагарин, и Серегин были полностью работоспособны до самого момента катастрофы. Юрий Гагарин левой рукой держался за ручку управления двигателем. Ноги у обоих летчиков были на педалях. Не были найдены и следы отравления ядами или газами, признаков повреждений самолета и травм пилотов от взрыва или пожара. Генерал Николай Каманин отмечал в своем дневнике:

“11 апреля (1968 года – С.Ч.)

Прошло уже две недели со дня гибели Гагарина и Серегина, но до сих пор мы даже предположительно не можем установить причины катастрофы. Правда, в 5 километрах от места падения самолета найден люк от фотокинопулемета – это признак разрушения самолета в воздухе. Но эту версию надо еще изучать.

…Л.В.Смирнов в предварительном порядке заслушал председателей подкомиссий Правительственной аварийной комиссии. Никаких достоверных причин катастрофы доложено не было, никто не высказался против полетов космонавтов и не задавал вопросов в духе: “А зачем Гагарин летал?” Только Сербин и Дементьев в кулуарах брюзжали: “Погода была хорошей, материальная часть исправна, летчики хорошо подготовлены и здоровы... Почему же они разбились?”