Текст книги "Ноги"

Автор книги: Сергей Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

11. Там и тогда
Архангельское
Июль 1996

В новехоньком белоснежном «Икарусе» с синей надписью «Спутник» по борту они ехали вдоль сплошного зеленого забора, который отделял от дороги густой еловый лес – Шувалов и еще две дюжины юных гигантов, каждый из которых был старше Семена на три, а то и на четыре года.

«Ты бросил меня, ты бросил меня, ты бросил меня, и я осталась одна», – надрывалась в динамиках какая-то певичка. Кудрявый Санек Самодин кивал в такт головой.

– Ну че, мы подходим такие к ним: девчонки, можно с вами познакомиться? – продолжал свой рассказ чернявый Феликс Глухов.

– Ну, а они чего? – теребил его в нетерпении толстомордый Витька Корсак.

– А они чего? С какой целью, спрашивают. Все такие деловые, небрежные, строгие, как будто цену себе знают и еще посмотрят, что мы за птицы. Но, конечно, заинтересовались. Мне-то видно.

– Ну, а вы чего?

– А мы чего? Пообщаться, говорим. Когда тебя спрашивают «с какой целью», ты должен отвечать «пообщаться». Все же с самого начала понятно. Ну, мы такие тоже стоим уверенные, а они тут отвечают такие вдруг: а нам это не очень интересно. Ну, я так припух слегка от растерянности, а они уже раз – и на эскалаторе поднимаются. Я Санька скорей за руку и быстро за ними. Ну, настигли их на эскалаторе, дальше едем и разговариваем. Ну, какие, спрашиваю, у вас на сегодня планы?..

Сплошной забор кончился. Пошла березовая рощица, дорога нырнула вниз, а затем начала карабкаться на высокий холм, одолев который «Икарус» очень скоро подъехал к другому забору, но на этот раз не деревянному, а железному, решетчатому. После долгого, тягучего разворота автобус подполз к высоким железным воротам, остановился и просигналил.

– Ну, тут одна из них, которая постарше, блондиночка такая вся накрашенная, и говорит: мы, мол, сейчас идем на Чистые пруды и будем гулять там до самого вечера. Ну, я и говорю: а че вы там будете делать, кого искать? Мне кажется, вы давно нашли тех, кого искали. Ну, она так скривилась насмешливо и спрашивает: это вас, что ли? А сама, я вижу, заинтересовалась.

– Она у тебя два часа назад заинтересовалась, – вдруг с гоготом заметил Ильдар, толкая Семена локтем в бок, – а ты все никак на миллиметр даже продвинуться не можешь. Очень нам интересно, да?

– Да погоди ты, я во всех нюансах рассказываю.

– Да какие тут тебе еще нюансы. Нюансы начнутся, когда у вас до дела дойдет!

Ворота автоматически открылись, и «Икарус» проехал по асфальтированной дороге в глубину территории. И здесь Семен увидел поле – с ровной и густой зеленой травой. Впереди был стеклянный купол со шпилем, а затем показался краснокирпичный фасад очень длинного двухэтажного здания.

За десять метров до нового шуваловского дома автобус окончательно затормозил. Рыжий шофер отвалил переднюю дверь. Подхватив свои нейлоновые сумки, ребята гуськом пошли по вымощенной широкими квадратными плитами дорожке.

Шувалов вместе со всеми оказался в просторном гулком вестибюле, под стеклянным, пропускающим небесный свет куполом. Круглый купол был похож на мяч, и Шувалов подумал, что находится внутри настоящего футбольного храма. Из этого вестибюля или, лучше сказать, святилища сразу несколько лестниц вели на второй этаж, по ним можно было подняться на блестящий теплым лаком деревянный круговой балкон, на котором сейчас стоял Гарольд и смотрел сверху вниз на воспитанников.

И вот их построили полукругом и начали распределять по комнатам.

– Корсак, Самодин – тридцать четвертая. Бугаев, Родионов – тридцать шестая. Сомов, Урузбаев – тридцать восьмая. Глухов, Никитенко – сороковая. Савельев, Коноваленко – сорок первая.

– А че я с Коноваленко-то? Можно мне с Демичевым?

– Не можно. Не на курорт приехал. Ты покамест никто, и звать тебя никак.

– Ну, Гарольд Семенович…

– Не нукай – не запрягал. Еще раз такая же история повторится – вылетишь у меня из интерната в два счета.

– Слушай, а че он?

– Че не помнишь, что ли, как в номере бухали?

– Тарпищев, Бауэр – сорок вторая. Шувалов, Корольков – сорок четвертая. Все своих соседей услышали?

– Все-е-е…

– Разошлись по номерам. В семнадцать ноль ноль всем собраться в холле.

Эх, как же Семен хотел поселиться с Ильдаром! Но он привык подчиняться беспрекословно.

Несмотря на угрюмый вид, на постоянно удрученное и как будто обиженное выражение лица с дрябловатыми жирными щеками и расплюснутым носом, Корольков отличался словоохотливостью и мог молоть своим неугомонным языком в течение целого часа, без роздыха. Корольков подвизался в середине поля в качестве опорного хавбека и считался осторожным игроком, аккуратным, старательным, но ничем особенно не выдающимся. И вот он тронул Шувалова за локоть.

– Ну что, мелкий? Пойдем заселяться, что ли? Вот ведь, блин, все люди как люди, всех нормально поселили, а мне одному какой-то детский сад устроили. Ну как мне вот, спрашивается, жить? Ну вот о чем с тобой разговаривать прикажешь? О чем с тобой говорить? О телках с тобой нельзя, о фильмах с тобой нельзя, потому как ты не видел ни одного фильма жизненного. Ты их вообще, похоже, не видел. У тебя видак дома есть? Вот то-то и дело, что нету.

– Про футбол со мной можно, – отвечал Семен.

– Про футбол? Да че ты про футбол знаешь? Бей – беги, ЦСКА – чемпион? А футбол – это, брат, целое искусство, это, если хочешь знать, шахматы в движении. – Корольков важно поднял указательный палец.

Тем временем они поднялись по лестнице на круговой балкон, нырнули в один из длинных, прямых коридоров и быстро отыскали дверь назначенной им комнаты под номером сорок четыре. Корольков толкнул дверь, и они оказались в узкой комнате. Из мебели здесь были только две стоявшие параллельно кровати с казенными шерстяными одеялами, две тумбочки для личных вещей, приземистый журнальный столик и два стула с прямыми спинками. Корольков тотчас же плюхнулся на одну из пустующих кроватей, которую он счел почему-то лучшей, и указал Семену на вторую, у самого окна.

– Про программу «Футбол без границ» можно, – продолжил разговор Семен. – Я все выпуски смотрел. Про лучшие матчи лучших европейских команд. Есть потрясающая команда «Барселона». Они такие там голы забивают! Атакуют все время. Даже если два или три гола забьют, все равно продолжают атаковать. И комбинации такие, которых мы и не видели. Ну, вот вроде бы один игрок, и его со всех сторон противники окружают, а он все равно найдет пустое место и своему нападающему пасанет, а тот, вместо того чтобы долго возиться, как откатит прямо пяткой под удар. Из-за спины, понимаешь! А третий игрок, он вроде как бы бить обязательно должен, но он не бьет. Выдерживает паузу. И вот, когда уже противник мимо пролетит, опять отпасует – по единственно верной линии, так что четвертому игроку остается только ногу подставить, чтобы мяч в ворота залетел. И форма у них самая красивая. Полосатая красно-синяя, но не такая, как у наших, а намного красивее! Темнее.

– Эх ты, «красивее-темнее»! Совсем без понятия, малой. Ты знаешь, что такое европейский футбол? Возможность обеспечить себе достойное будущее. Ты знаешь, что из ЦСКА Корнеев в Испанию уехал? А Шалимов в итальянский «Интер» из «Спартака»? Знаешь, сколько они там за месяц получают? Тыщ по двести долларов. Причем можно в запасе сидеть, не играть ни хрена, и все равно зарплата – твоя. А посчитай, за год это сколько будет. Два года, и ты всю Москву, всю Европу сможешь купить. Машины, коттеджи, квартиры, особняки. Телки самые красивые. Мы таких в «Плейбое» только видели, на показах мод по ящику, а они их в легкую дрючат. Потому что имеют бабки. Но таких у нас в России единицы. Это те, кто еще в Союзе репутацию себе заработал, в то время, когда еще система не рухнула, когда их всех до седьмого пота начальство пахать заставляло. А сейчас все по-другому. Хочешь – играй, а не хочешь – не играй. Раньше все у тебя было: и квартира, и машина – у меня отец в «Торпедо» играл, я знаю, – а сейчас чего? Ты даже не знаешь, где будешь завтра. А вот так и не знаешь. Распустят команду к едрене фене, потому что хозяева влезли в долги. Потому что они все давно уже распродали, что нам принадлежит. А мы тут вкалываем за кусок хлеба с маслом и подзатыльники. Стимула нет.

– Мне нравится.

– Ну, дебилам всегда все нравится. Им фантик разноцветный покажешь, а они и рады. «Ба-а-арсело-на», – будут гундеть. Конечно, если бы у нас такие же бабки, как у твоей «Барселоны», были, то и мы бы одевались красиво. Может, тебе еще настоящую «Пуму» или бутсы «Адидас»? У нас в «адидасах» только главная команда играет, да и то не все. Ты знаешь, там какие деньги крутятся? Миллионы. Вот за эти миллионы все они свою ж… и рвут. Так и я бы сыграл, если б не за «спасибо», а за сто тысяч долларов.

– Так сначала нужно хорошо сыграть, а потом и деньги начнут давать.

– Самый умный, да? Ну давай-давай, сыграй, а я посмотрю. Много ли к тебе миллионеров с кошельками прибежит. Всем футбольным магнатам на Россию начхать. Потому что они знают, что здесь живут одни кривоногие уроды. Им бразильцев, аргентинцев, итальянцев подавай. Все равно мы, русские, в футбол по-настоящему играть не умеем и уже не научимся никогда.

– А чего ты тогда здесь делаешь?

– Че сказал?

– Ну чего ты тогда тренируешься? Если ты все равно по-настоящему играть никогда не научишься, потому что родился таким?

– Ну а жить-то мне как-то надо. Существовать по-нормальному, хавку иметь, квартиру, шмотки. Мне чего, после школы в путягу надо было идти? В школе я учился так, посредственно, ну не было у меня особого таланта к учебе. В институт поступить на юриста – это надо другую голову иметь, в институт я поступить не могу. Вот и остается либо на рынок идти торговать, либо челночить. Тоже, знаешь, сомнительное занятие – слишком много возни, и опять же тут пронырливость особую нужно иметь. Это только так, для виду повсюду теперь трындят: занимайтесь, мол, бизнесом, у вас есть шансы и полная свобода для того, чтобы заработать свой миллион. У нас, мол, теперь свободная экономика. А на самом деле ученые подсчитали, что всего лишь десять процентов населения Земли от рождения имеют предпринимательскую жилку. Вот они-то и способны грамотно распоряжаться деньгами, вот они-то и имеют свои миллионы. А я в эти десять процентов, знаешь ли, не попадаю. Я себе это сразу сказал, потому что я реалист. Ну и что мне остается? Правильно, футбол. Здесь ты на всем готовом: проживание, питание, медобслуживание. А со временем можно и в дубль взрослой команды попасть. После окончания интерната. А это уже и зарплата немаленькая – не сто тысяч, конечно, как у Шалимова, но жить на нее можно вполне. Нет, конечно, попотеть придется. Но, знаешь, это не вагоны с углем разгружать.

– Но играть-то ты по-настоящему не можешь.

– И чего?

– Как чего? По-настоящему играть не можешь, так, как надо, как положено, как правильно. Получается, ты врешь.

– Да кому я вру-то? Кто там знает, как по-настоящему? Для России и такая игра сойдет. Для России как раз и сойдет. Я, знаешь ли, в твою «Барселону» не собираюсь.

– Правильно не собираешься. Потому что тебя никто в нее не возьмет. Получается, ты вообще не свое дело делаешь.

– Почему это?

– Потому, что ты только изображаешь игру, – тебе это выгодно. Твое место в интернате в любой момент может занять кто-то другой. И если ты вдруг однажды уйдешь, то игра ничего не потеряет. – В душе у Шувалова зрело отвращение к этому Королькову.

– Ишь, как заговорил! – разозлился тот. – А если ты уйдешь, тогда игра, значит, многое потеряет? Усосок маленький. А ты у нас, конечно, феномен, звезда. Ты у нас бразилец тайный, аргентинец секретный. Слушай, может, у тебя отец – аргентинец? Может, ты у нас внебрачный сын Марадоны? А чего, Марадона тайно приехал в Россию и решил: мол, подарю-ка я свои гены русским, а не то у них, мол, ничего в футболе не получается. Десантируйте меня, мол, в среднюю полосу России. Так осуществилась детская мечта, и узнала мама моего отца. Только это не Марадона был, а просто жирный низкорослый хачик. Ну че ты на меня зыркаешь, а? Че, ударить хочешь? Ну давай, не стесняйся – тебе же все можно, ты у нас неприкасаемый, я тебя даже пальцем не трону. Потому что я пальцем не трогаю. А трогаю я вот так… – Корольков поднес здоровущий кулак к самому лицу Семена. – И ты не думай, усосок, что если ты Гарольду глянулся, то ты уже бога поймал. Потому что здесь, в интернате, Гарольд ничего уже не решает. Он с мелочью пузатой возится, а здесь всем заправляют серьезные, деловые люди. И это они решают, кого оставлять, а кого на улицу выкидывать. И это они отбирают в дубль. И тут тебе, шибздик, не повезло. Потому что может статься так, что этот набор последний. Тех, кому сейчас шестнадцать, в дубль возьмут, потому что они по возрасту подходят. А школу с молокососами вроде тебя закроют. И вернешься ты в свою поганую деревню. И будешь там играть по-настоящему, гы-гы-гы.

Семен попытался встать, чтобы выбежать из комнаты, и не мог. Такая свинцовая тяжесть навалилась вдруг на него, надавила на плечи. Известие о том, что школу закроют, поразило его. Бессилие и какое-то окончательное отупение разлились по всему обмякшему телу. Семен был не нужен больше. Не нужен самому себе.

Ведь в самом деле, если школу закроют, на что он мог, пацан, рассчитывать? На то, что его возьмут во взрослую команду? Да хотя бы и в дубль? В тринадцать-то лет? Ах, Семен, Семен, голубиная твоя душа! Неистребимая ее готовность принимать все на веру!

Когда Шувалову исполнилось двенадцать, Гарольд предпринял шаг беспрецедентный – перевел Семена в команду, где занимались юноши на целых три, а то и на четыре года старше. Это было очень странное решение, на первых порах не вызвавшее у взрослых парней ничего, кроме приступа дружного хохота. И действительно, зрелище выходило презабавное: во время игры тщедушный и уступающий в росте Шувалов волчонком набрасывался на смеющихся исполинов, а те в свою очередь чуть поводили плечом, чуть разворачивали спину, и вот уже Семен отодвигался в сторону. Достаточно было тычка, чтобы он покатился кубарем или просто пробежал по инерции далеко вперед.

Потешались над Семеном изрядно, и только Ильдар – тот самый Ильдар, который провел Семена на стадион «Песчаный», – заступался за него, да еще Витька Олень и Вован Смирнягин. То, что Ильдар по-прежнему остается в школе, хотя ему уже и должно было стукнуть восемнадцать, вызывало у Семена немалое недоумение. Но никаких вопросов он Ильдару не задавал, опасаясь обидеть его и полагая, что Ильдара оставили и на второй, и на третий год по каким-то важным причинам.

В первый день в раздевалке он с изумлением заметил, что ноги и торс у многих парней покрыты густой жесткой шерстью, а потом для сравнения оглядел себя, совершенно безволосого.

Юные армейцы расхаживали по раздевалке нагишом, лениво друг на друга покрикивали, каждый старался первым занять душевую кабину… Они ощущали себя полновластными хозяевами окружающего великолепия – всех этих душевых кабин, бассейна, зеленого газона, как будто только для них специально и предназначенных. Семен взирал на них завороженно.

Конечно, и помыслить нельзя было о том, чтобы разговаривать с этими битюгами на равных. И, конечно, к нему относились со снисхождением – словно к кутенку, который вечно путается под ногами. Но скоро, очень скоро – двух месяцев не прошло – все увидели, что этот мальчуган находится здесь, среди старших, отнюдь не случайно.

Кутенок обнаружил какое-то особое ритмическое чутье, позволявшее ему застигать врасплох всех этих гигантов. Получая мяч, он то и дело ловил противника на секундной расслабленности. Стоя вполоборота к очередному защитнику, он мгновенно выворачивал стопу и неуловимым движением проталкивал мяч между расставленных ног. Этот удачно проведенный прием встречает у юных игроков особое восхищение, но зато вызывает ярость «врага». Такое не прощают. И вот за подобные «шуточки» Шувалова однажды «срубили под корень»: упиваясь собственной неуязвимостью, он увел мяч в сторону от очередного обманутого, толкнул его и вдруг, совершенно ничего не поняв, грохнулся на землю. Его просто-напросто «подрубили» сзади. Очень скоро он стал получать такие удары регулярно.

Прошел еще год, Семен почувствовал вокруг себя такую тяжелую зависть, что порой ему даже становилось совестно за свое превосходство. Безусильность, с какой он уводил мяч, щедрость, с которой он расточал обманные движения, минимум касаний, нужных ему на то, чтобы уложить защитника на землю и перебросить вратаря, недюжинная фантазия, помогавшая ему изобретать всё новые и новые парадоксальные ходы, вызывали настороженность, глухое неприятие. И еще возраст! Шувалов слишком забежал вперед, и его мастерство находилось в каком-то катастрофическом противоречии с его малым возрастом. У всех воспитанников уже не оставалось права на ошибку: через год-другой их должны были либо принять в команду, либо выставить за ворота. Всех сковывал страх оказаться ненужными, а Шувалов порхал бесстрашно, беззастенчиво, беззаботно.

Детские игры кончились. Каждый день они бегали укрепляющие кроссы. Четыре с половиной километра в гору и столько же вниз. К лодыжкам и предплечьям привязывали ремни со свинцовыми грузилами. А еще стреноживали себя тугими резиновыми жгутами и в этих жгутах передвигались по полю: со стороны они походили на водолазов, которые шагают по морскому дну. И мышцы но ногах потом болели так, точно из них очень долго делали телячью отбивную. Каждый должен был обвести с десяток живых партнеров поочередно, а если не удавалось, неудачника возвращали на исходную. А еще на двух жердинах устанавливали планку – все выше и выше, и каждый должен был, прыгнув, коснуться этой планки лбом. Отстающих заставляли отжиматься и наматывать бесконечные круги.

Шувалов был в команде главным тихоней. Привычка к молчанию развилась в нем давно, поговорка «клещами слова не вытянешь» прилепилась к нему с тех самых пор, когда его регулярно стыдили перед всем классом в той, обычной, старой, находившейся по месту жительства школе. Но вот временами, в игре, появлялась в его повадках какая-то особая властность, коротко, жестко командовал он, требуя мяч. Повинуясь этому внезапному металлу во вчерашнем высоком и ломком мальчишеском голосе, иные гиганты невольно исполняли приказание «щенка». И сами себе поражались. Молокосос кричал им «оставь!». И они оставляли. Да где это видано, и как такое вообще может быть?

Откуда бралась эта властность, несокрушимая уверенность в своей правоте, Шувалов и сам не знал. Но поскольку она возникала совершенно естественно, Семен и не думал замечать в себе какое-то перерождение. Он просто жил своей новой, интернатовской жизнью. Скоро двадцатку лучших должны были забрать на настоящую, взрослую базу.

Забрать-то его забрали, но, выходит, только для того, чтобы Семен испытал здесь окончательное крушение надежд и затих, как придавленная мышь, в предчувствии неминуемого конца. Сейчас Шувалову с горя захотелось закурить. Несмотря на установленный беспощадный режим, кое-кто из воспитанников втихаря курил, и Семен не был исключением: очень быстро втянувшись, он уже через неделю тяжело страдал от никотинового голода. Он спустился по лестнице и встал у запасного выхода.

– Ага, нарушаем, значит? – раздалось вдруг за его спиной.

Из-за сваленных в кучу спинок кроватей выступил Ильдар. Вместе с ним была невесть откуда взявшаяся пышногрудая деваха. Эта деваха поразила Семена своим ростом и формами. Настоящая породистая кобыла. Тяжелая рука Ильдара спокойно, по-хозяйски лежала на ее талии.

– Ну, раз закурил, так давай покурим, – лениво продолжил Ильдар. – Хорошая девушка у меня?

Шувалов кивнул.

– Нет, ты посмотри, – настаивал Ильдар и даже повернул деваху. – Ну как? Блондинка-картинка?

– Да ладно, чего ты к нему пристал, – смущенно сказала девица и ласково, с оттенком жалости, посмотрела на Семена. Она как будто извинялась за грубую прямоту, за похабную бесцеремонность своего парня.

– Что скажешь – маленький? – с гоготом спросил Ильдар. – Маленький, да удаленький. Да я не об этом – у тебя все одно на уме. Он знаешь как играет? В натуре, как Кантона. Только так нас всех укладывает. А ты, пацан, смотри и запоминай, каких девушек нужно, а главное, можно иметь.

Потерять свое место в команде Ильдар не боялся: всем было известно, что тренеры взрослой команды давно уже видели в нем идеального «волнореза» – надежную защиту, о которую разбиваются все атаки противника. В борьбе он был немилосерден, умел ставить корпус, владел хорошим длинным пасом при переходе из обороны в атаку. Ильдар давно уже считался первым кандидатом в дубль, и ему прочили взрослое будущее. Ильдару сходили с рук систематические опоздания; в раздевалке же он был лидером, кумиром, и многие парни старательно подражали даже Ильдаровой ленивой походке. А успехи на любовном фронте внушали к нему безграничное уважение.

– А ты чего такой? Как пыльным мешком ушибленный! Тебя обидел кто? Да ты сразу мне скажи – я разберусь.

– Слушай, Ильдар, ты ничего не слышал про то, что нашу школу закрывать собрались?

– Э, пацан, а ты откуда знаешь?

– Корольков сказал.

– Этот еще козел. Да, хреновы дела с нашим интернатом. По ходу, действительно закрывать собрались.

– А чего же Гарольд?

– А чего Гарольд? Его никто не спрашивал. Тут такое дело, пацан: интернат закроют, базу продадут. Мы же тут располагаемся по соседству со взрослой командой. А здесь лесная зона отдыха. Считай, заповедник, Беловежская пуща. А дом у нас роскошный, с массажными кабинетами, бассейнами-тренажерами и тэ дэ. Тут можно такой пансионат отстроить. Ну, дом отдыха, понял? Да хоть бордель с путанами. Видел, сколько здесь комнат? Так вот, в каждой комнате можно спокойно посадить по путане. А вместо поляны нашей – четыре теннисных корта. Вот, короче, слух и прошел, что хозяева наши новые хотят из этой базы элитный санаторий сделать. Ну для разных иностранцев, для козлов богатых, чтобы база наша не в убыток им была, а большие доходы приносила.

– А школа?

– На хрена им школа сдалась, без базы?

– Ну, мы можем без базы. На стадионе.

– Стадион они тоже закроют, потому что по всем международным требованиям играть на нем уже нельзя, а денег на его восстановление тоже нет. Из стадиона рынок сделают, понял?

– Какой еще рынок?

– Обычный рынок – со шмотками, китайцами, вьетнамцами. За аренду торговых площадей опять же большие деньги пойдут.

– А с нами что будет?

– Да ничего не будет. Выбросят всех на улицу, и дело с концом. Интернатскую команду распустят. Ну, возьмут, может, человек пять самых лучших в дубль, а остальных по заштатным командам распихают. Да ты не ссы, пацан, тебе-то чего волноваться? Ты без работы не останешься. Нет, конечно, все может быть. Да ты чего так напрягся? Ты делай свое дело и ни о чем не думай. Вся наша судьба на небесах расписана и заранее известна. Что будет, то и будет.

– Не могу я без этого… не могу без игры.

– А ты и не моги. Ты не моги, и она, так случится, не сможет без тебя. Понял?