Текст книги "Ноги"

Автор книги: Сергей Самсонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Только вы мне не очень-то нужны, – стоял на своем Семен.

– Да послушай ты…

– Все, разговор окончен.

– Ну-ну, Семен, ну-ну. Это как ты скажешь. Только мне, возможно, помогут некоторые дополнительные аргументы.

– Ага, да, помогут. Держи карман шире.

– Ну, я подержу, подержу. Ну вот, скажем, твоя девушка, да?.. Полина. Обворожительное создание. Она сейчас одна, без присмотра, домой к себе едет, да? Ты знаешь, мне иногда становится страшно. За таких, как она. Мы их любим, правильно? Но почему мы так уверены, что с ними ничего не произойдет? Так запросто их отпускаем. А все ненадежно, хрупко. Окружающий мир опасен и жесток. Такие мерзости в нем творятся, зачастую выше всякого человеческого понимания. Господи, да мало ли уродов, которые только вчера купили права? Носятся по улицам как угорелые. А мало ли опасных извращенцев разгуливает по городу? А озабоченные подонки? Ну вот представь себе, кто-то из них сейчас смотрит на нее, на такую вроде бы доступную, в легком сарафане, с бретельками на честном слове. И вот уже представляет себе, что бы он с ней навытворял…

– Ты на что намекаешь?

– Да ни на что я, Семен, не намекаю. Говорю же тебе, иногда мне бывает страшно за них. Неужели тебе не страшно за Полину? Даже мне за нее страшно! Или вот милиция наша, которая нас бережет. Недавно в новостях сообщали: схватили в метро девушку, студентку, затолкали ее к себе и, сознавая свою безнаказанность, все трое, поочередно…

– Ах ты, значит, так решил ко мне подойти? – в каком-то ледяном остервенении ответил Семен. – А не боишься, что я тебя прямо здесь удавлю?

– Ах, Семен, Семен. Ну вот уже и угрозы пошли… А я просто помочь хочу. Ну дай мне, пожалуйста, объяснить. Три дня тому назад она сказала мне, что у нее возле дома трется какой-то подозрительный тип, явно не в себе, ощупывает ее глазами… И я, конечно, обеспокоился – мало ли что?

– А ты что, ее знаешь давно?

– И давно, и очень хорошо знаю.

– Откуда?

– Ну, откуда-откуда? Мир тесен. У нее работа такая. Если ты, конечно, успел это заметить.

– И ты давно уже знал, что она со мной?

– Давно знал, Семен.

– Да откуда? Она все тебе рассказала?

– Да все оттуда же, Семен, все оттуда же. Я многое про тебя знаю. И про маму твою, детсадовского воспитателя, и про отца, воркутинского шахтера, который, когда шахту закрыли, перевез вас всех в Подмосковье. Устроился здесь по второй специальности слесарем в автоколонне. А тебе тогда всего три года было. И про это знаю, и про то, как ты в футбольную школу поступил, и про то, как тебя в обычной школе хотели на второй год оставить. И про то, как в Москву на электричках сначала мотался, пока тебя в ваш интернат не взяли. И про то, что у матери из-за этого твоего увлечения постоянно сердце не на месте: все дети как дети, все уже в институты готовятся поступать, а у тебя по-прежнему один только мячик на уме. И про то, как избили тебя восемь лет назад, тоже знаю. Работа у меня такая.

– Да мне плевать. Про нее и меня ты откуда знаешь?

– Когда вы только с Полиной повстречались, я уже и тогда знал, что она к тебе поедет. Попросил ее разузнать о тебе побольше. Мы тогда к тебе только присматривались, а вот сейчас…

– И что же она вам еще рассказывала?

– Да ничего она мне не рассказывала. Неужели ты полагаешь, что она и в самом деле подосланный мной шпион? Нет, у вас все сложилось замечательно, и я рад… но понимаешь, Семен, – сам Коплевич очень хочет, чтобы ты перешел в «Тоттенхэм». – Азархов сделал ударение на слове «очень». – А если он чего-то хочет, Семен, то рыпаться, как правило, бесполезно. И если он захочет использовать какие-то не вполне законные методы, то он их использует. Я лишь констатирую факт. Что касается Полины, то ты несешь за нее ответственность. Вот если бы ее в твоей жизни не было и ты бы отвечал только за себя, то тогда ты мог бы с полной уверенностью послать меня в задницу. А сейчас не сможешь.

– Думаешь, меня за яйца поймал? – наливаясь тяжелым отвращением, с усмешкой спросил Семен. – Ты думаешь, я сейчас от страха обоссусь? Когда меня вот так берут за горло, то я предпочитаю идти до конца. Ты на привязанность меня решил купить и полагаешь, что я теперь отвечу «да»? А вот хрен тебе, а не подпись под контрактом. Усек? Короче, все, я пошел… чемоданы собирать в «Барселону». Открытку тебе оттуда пришлю. Амфакинфидерзейн. – Шувалов с грохотом отшвырнул стул.

Азархов схватил телефон:

– Мальчишка заупрямился. Про «Барселону» узнал. Да как, как? Идиотизм полнейший. Пришел ко мне на встречу в бар и по ящику увидел. Да, попробовал его прижать. Он невменяем. Неуправляемый совершенно. Поработать придется. Я сделаю все без грязи, так и передай. Через две недели, максимум три он будет в Лондоне. А уж дальше делайте с ним, что хотите. Не исключаю, что начнет лупить по своим воротам. Амфакинфидерзейн.

А Шувалов тем временем уже прыгнул в свою машину – джип, провизжав резиной по асфальту, едва не врезался во вставшую поперек черную «ауди» – и, взлетая правыми колесами на тротуарные бордюры, распугивая встречные авто, которые ревели, будто мартовские коты, понесся к Мясницкой.

Это был ее двор, Полинин, – просторная асфальтовая площадка, а за площадкой – гаражи. Вывалившись из джипа, Семен увидел Полину в окружении трех бритых парней, очень мощных, массивных, по виду настоящих десантников… Они притиснули ее к невысокой кирпичной стене гаража, рядом с лесенкой, по которой можно было подняться на гаражную крышу.

– Эй, вы чего устроили! Отвалили от нее! – прикрикнул Семен и пошел на них, весь подобравшись, готовый к драке.

– А тебе-то чего, говнюк? – спросил один, поворачиваясь к Семену. – У… отсюда быстро!

– Ты кого, сука, тронул! – Семен разбежался и всадил ему в челюсть носок лакированной туфли.

Голова откинулась назад, и «десантник» грохнулся затылком об асфальт. Тут Семена стали бить с обеих сторон, он мгновенно оглох на левое ухо, дернул правой и промахнулся… Через миг на голову его обрушился удар, от которого свет померк.

Шувалов очнулся на узкой деревянной лавке. Белый потолок над головой. Пахло мерзко, должно быть рвотой. Попытался привстать, но тупая боль в темени не дала. Левый глаз был словно затянут мутной пленкой и, казалось, вообще не открывался. Зрячим он обшаривал стены, каменный пол, решетку. «Обезьянник», – понял он. Он предпринял вторую, более осторожную попытку подняться. Сморщившись и скрипя зубами, сел. Спустил ватные ноги на пол. Так и есть – «ментовка». Решетка разделяла помещение на две части. Лавок было две: на одной сидел он, на второй – какой-то желтолицый чумазый парень в клоунской куртке, с оранжевыми крашеными волосами, а рядом густо накрашенная баба в вульгарных сетчатых чулках. Возраст ее с трудом поддавался определению. Проститутка и токсикоман. Восхитительная компания. Что с Полиной? Где она, что с ней? Он должен узнать это прямо сейчас! Шувалов, пошатываясь, встал. И пошел к решетке. Там, за прутьями, – казенный стол, табурет. Щуплая спина в мундире. И лейтенантские, кажется, погоны.

– Эй, командир! – хрипло, почти беззвучно позвал Шувалов. И потряс прутья решетки. Офицер повернулся, показав худое, узкое лицо с аккуратной скобкой усов над плотно сжатыми губами. «Пожилой», – сказал себе Семен, хотя офицер был скорее средних лет. У него были круглые, навыкате, глаза исправного, не-рассуждающего служаки, бессмысленные, непроницаемые. Во всяком случае, так показалось Шувалову. – Что случилось с той девушкой?.. Она была там, на том месте, где вы меня взяли…

– А, проснулся. С девушкой-то? С девушкой ничего. Все кричала, к тебе рвалась, билась в истерике… Ничего, приехала «скорая», успокоили. Дали там что-то…

– Гдe она? У себя, в квартире? – Семен с трудом ворочал языком.

– Ну почему в квартире? Здесь она. Не хочет уходить.

– Я могу ее увидеть?

– Нет, не можешь. Не положено.

– Почему не положено?

– Потому что не положено.

– А чего я здесь?

– А где тебе быть еще? – сказал офицер и взял официальный тон: – Вы, гражданин, человека убили.

– Я… убил? Кого я убил? Это того, которого ногой, что ли?

– Ну я не знаю, ногой, не ногой, разберемся со временем. У человека раздроблена голова, предположительно, от удара тупого тяжелого предмета.

– Да какого предмета? Я ему ногой в челюсть засадил – и все. А что там дальше, я не знаю.

– Разберемся.

– Тогда ей хоть скажите, чтобы шла домой.

– Да говорили уже, только без толку.

– А можно, это… кому-нибудь сообщить? Ну там вызвать кого-нибудь?

– Требуешь адвоката, парень? – усмехнулся офицер. – И позовем со временем, и вызовем. А ты пока отдыхай. Тебе долго отдыхать предстоит.

Семен отвалился от прутьев и, покачиваясь, направился обратно к лавке. Тяжело опустился и привалился ноющим затылком к стене.

Неужели убил? Не могло такого быть. Если только он башкой при падении о какую-нибудь железку… Но это ведь несчастный случай и только, можно будет отмазаться. Он защищал, оборонялся… всех допросят, и очень скоро все встанет на свои места. Клуб пришлет адвоката, какого-нибудь ловкого очковтирателя, и все будет в ажуре. Кто же их послал? Азархов? А кому же еще быть? Верняк, Азархов. Не так просто же он угрожал, совпадения быть не может. Но так даже лучше. Хрен он что теперь от Шувалова получит. Шувалов в кутузке, а стало быть, под защитой. Никакого договора с «Тотгенхэмом» он в кутузке, находясь под следствием, подписывать не обязан. Так что нечего было угрожать – только себе хуже сделал.

Через час прибежал администратор армейского клуба Борзыкин с адвокатом.

– Ты знаешь, кто это такой? – раздавался из соседней комнаты его зычный бас. – Это Семен Шувалов. Знаменитый футболист. Нападающий национальной сборной.

– Да хоть президент. Он преступление совершил и поэтому задержан. Заключен под стражу до проведения предварительного следствия.

– Слушай, не зли меня, лейтенант. Ты что, не представляешь, какие у тебя могут быть проблемы? Ну отпусти хоть под залог, человеку медицинская помощь нужна, а ты его с б… в обезьяннике держишь.

– Задержанный будет переведен в следственный изолятор. Необходимая медицинская помощь ему уже оказана.

– Да в какой изолятор? Ты в своем уме? Ты на что подписываешься, понимаешь? Ну ты сам напросился. Жди звонка от начальства и готовь вазелин. Ох, не завидую я, лейтенант, твоей ж…

– Покиньте помещение. Покиньте помещение, я вам сказал.

– Эй, ты как там, Семен? Короче, через час мы тебя вытащим.

Через час Семена не вытащили. И через два часа тоже. Через три часа его вывели из отделения милиции, посадили в зарешеченный уазик, доставили в следственный изолятор и поместили в одиночную камеру, которую, должно быть, выторговали для него Борзыкин с адвокатом, и Семену оставалось только лежать на койке да пялиться в потолок, думая о своем затянувшемся мглой будущем и Полине. Он провел тут двенадцать часов, противных, гнусных, полных унизительного чувства беспомощности. А потом раздался скрежет – тяжелая, в полпальца толщиной дверь с глазком и оконцем для выдачи пищи распахнулась.

– Ну, здравствуй, Семен, – сказал Азархов, удрученно вздыхая. – Вот и встретились мы, хотя даже не знаю, что лучше в подобном случае – встречаться нам с тобой или не встречаться. Не самое лучше место для встречи, не так ли?

Шувалов выжидательно молчал.

– Ну да ты сам виноват. Наломал дров – теперь расхлебывай. Ну кто тебя просил вести себя неадекватно? Молчишь? Ну так даже лучше. Молчи и слушай внимательно. Может быть, тогда тебе удастся осознать всю серьезность своего положения. Тебя, Семен, ждет следствие, а затем и суд, самый гуманный и справедливый суд в мире… По обвинению в убийстве. Предварительное следствие, считай, уже закончено. У отличного парня раздроблена голова. Прутом арматуры. И на этом несчастном пруте, Семен, твои отпечатки пальцев. Представь, что тебе после этого светит. Да, ты можешь сказать, что находился в состоянии аффекта, что твоей девушке угрожали, вот, правда, в весьма завуалированной форме, и этих угроз никто, кроме тебя, не слышал… и ты, конечно, бросился ее защищать, но это ведь ничего не меняет. Убийство есть убийство.

– Никого я не бил… железной палкой. Дал один раз ногой.

– А хотя бы и так. Руки профессионального боксера давно уже приравнены к оружию, а твои замечательно тренированные ноги нельзя приравнять, что ли? Да и не в этом дело. А в том, что железный прут действительно существует. А свидетели?.. Сам посуди, Семен. Полина – лицо заинтересованное. А те парни, на которых ты напал, уже дали соответствующие показания.

– Ловко вы все… И что же, вы даже человека убили, чтобы запрятать меня в кутузку?

– Да зачем нам кого-то убивать? Кто-то где-то кого-то ударил железным прутом арматуры по голове, а дальше – дело техники. Протоколы, экспертные заключения… Да! На своих армейских друзей не рассчитывай – не помогут они тебе. Суд будет. А за умышленное убийство, Семен, светит тебе до десяти. Возможно, принимая во внимание твою репутацию и твой статус национального героя, суд и ограничится пятью, но тебя ведь это не сильно греет? Так что придется тебе повторить судьбу Стрельцова. Пять лет – самых плодотворных… Тебя просто не будет, Семен, ты перестанешь существовать как игрок, и это самое главное.

– Короче, чего вы хотите?

– А, вот уже слышу речь не мальчика, но мужа. А нужно от тебя все то же – подпись под контрактом с «Тоттенхэмом». Теперь, правда, на несколько других условиях. Считай, что на тебя наложен штраф – обещанная тебе зарплата сокращается вдвое. И в течение ближайших пяти лет ты – полная собственность этого замечательного английского клуба. Без права переходить куда-либо еще. Твое дело, как ты понимаешь, будет закрыто. Одно твое слово, и сегодня же вечером ты вместе с Полиной сядешь в самолет, летящий в Лондон. А дальше я замолкаю. И если ты не полный дебил, то поймешь, что выбора у тебя больше нет. И времени на размышления тоже.

– У меня одно условие.

– От тебя, Семен, теперь никаких условий.

– Я скажу, а вы решайте. Без этого я ничего подписывать не буду.

– Хорошо, что за условие?

– Вы должны взять в «Тоттенхэм» еще одного человека. Ильдара Тарпищева.

– Господи, кто это?

– Это мой старый друг. Вы должны с ним заключить контракт, и он тоже должен стать игроком вашей сраной команды.

– Да зачем он нам нужен? Да и зачем он нужен тебе?

– Старый друг мой, ясно же сказал. Хочу рядом иметь родственную душу. Чтобы было с кем по-русски поговорить. Да и денег хочу ему дать заработать… настоящих. Вот такое условие. Без этого ничего подписывать не стану. Но сначала вы должны вытащить меня отсюда.

– Ну, это-то пожалуйста. Только учти – если с первым глотком свободы вздумаешь заартачиться и проявить свое прежнее упрямство, тотчас же сюда вернешься.

Через час Семен получил первый глоток свободы. Двое дюжих молодцев взяли его под локти. У ворот его встречал целый кортеж: длинный черный «мерседес», «гелендваген», «тахо» сопровождения, правительственные мигалки. И Азархов…

– Ты зачем придумал этого Тарпищева? – спросил он, усаживаясь рядом. – Никакого Тарпищева не существует в природе.

– То есть как?

– А вот так. Его просто нет, и все.

– Хорош гнать, я вместе с ним учился.

– Это ты так время решил выиграть, да? Никакого Ильдара Тарпищева в армейской футбольной школе нет и не было никогда.

– Да на хрена мне врать? Зачем?

– Ни один из выпускников за последние десять лет не может вспомнить парня с таким именем и фамилией. Никто не может, кроме тебя.

– Это их проблемы. То, что вы не можете его найти, это ваша проблема.

– Семен, Семе-е-ен. У тебя чрезвычайно буйное воображение! И не надо, пожалуйста, больше глупостей. Если хочешь взять с собой кого-нибудь из своих, так и быть, – хоть Абдурахмана ибн Фазула, лишь бы он существовал в действительности. Ты, может, Полину увидеть хочешь?

– Давайте уже скорей все подпишем.

– Что-то ты неожиданно покладист.

– А чего мне еще остается делать?

Они приехали в ресторан в каком-то имперском стиле, под девятнадцатый век, с официантами в лакейских ливреях и напудренных париках. Им отвели отдельный кабинет, появился коренастый лысый человечек со стальным «кейсом» и очень ловко извлек из него довольно объемистый контракт…

– Мне бы это… пожрать что-нибудь для начала, – попросил Семен. – И шампанского «Дом Периньон» – отметим это гребаное знаменательное событие. Хотя зря вы мне зарплату-то в два раза скостили. Не согласен я. Это что же получается… сколько вы мне предлагали?.. шесть лимонов… а теперь, значит, три. Не-а, не согласен я.

– Перестань паясничать.

– А чего перестань? Могу я хоть бабки нормальные получить, по-человечески продаться, а? У меня Полина, и мне ее нужно кормить мармеладом. Кроме того, у каждой девушки должно быть свое маленькое черное платье, и желательно за сто тысяч баксов, я правильно рассуждаю? Короче, пять лимонов, не меньше. Или пошли все на хрен.

Азархов кивнул и попросил лысого:

– Альберт, измените, пожалуйста, сумму в контракте. До четырех с половиной.

– Идет, – сказал Шувалов.

Азархов извлек из кармана перо, развинтил и протянул Семену. Безупречно вышколенные гварды замерли по обе стороны от Шувалова. Медлить было больше нельзя. Огромное зеркальное окно за спиной Семена было приоткрыто. Куда оно выходит? Во двор? А там – пробежаться по крышам подсобок, спрыгнуть и, если повезет, исчезнуть. Шувалов почесал пером за ухом, поерзал на стуле и одним рывком нырнул под стол. Двухметровый гигант скакнул через стол и изготовился поймать Шувалова, но Семен, раздвинув скатерть, схватил охранника руками под колени, повалил… Спотыкаясь, наступив на распростертое тело, он прыгнул к окну и последнее, что увидел, перед тем как рвануть на себя оконную ручку, – донельзя изумленные глаза все просчитавшего агента Коплевича.

Через мгновение он уже перемахнул низкую чугунную ограду и вылетел на проезжую часть проспекта. Одна машина тормознула, и Шувалов, хлопая руками по капоту, закричал:

– Шеф! Штуку баксов даю! Гони в испанское посольство!.. Срочно!

16. Здесь и сейчас
Барселона
Май 2007

«Фаны будут любить свой клуб, когда он побеждает, будут любить его, когда он проигрывает, и будут просто безумствовать, когда он вновь набирает силу. Спорт целиком состоит из эмоциональных переживаний, которые очень нужны брендам. Фанаты становятся лояльными к спонсору своего клуба, начинают доверять ему… То же самое происходит и с наиболее известными спортсменами. Неважно, в каком состоянии они находятся и какую игру демонстрируют, вы все равно любите их имидж и тот бренд, который с ними ассоциируется…»

Шувалов отложил книжонку некой Барбары Саэндлэнд в сторону. Туда же – а еще эксперт! Речь не идет об узких и весьма немногочисленных группах фанатов, которые действительно души не чают в собственном клубе. Речь о чавкающем буржуазном стаде, имя которому легион и которое каждый новый год принимается любить новую команду и тех игроков, которые сейчас на коне. Для начала вышла бы из дома, наивная Барбара, посмотрела на людей! Тогда, может быть, и прозрела бы и увидела, что большинство щеголяет в цветах клуба, который взял последнюю Лигу чемпионов. Два года назад это был «Реал», год назад – «Милан», а теперь вот «Барса». Сотни тысяч новых беззаветно преданных поклонников на улицах всех европейских столиц, которые еще недавно обливались горючими слезами, глядя на своих сливочных «галактикос» и мечтая урвать с них хотя бы клочок белоснежных трусов. Нет, это очень важно, чтобы команда именно выигрывала. Поразмыслив, Семен вновь принялся за чтение. А вот это, пожалуй, верно: «Если вам удалось заключить контракт со спортивной звездой, которая должна подчеркнуть уникальность вашего бренда, вам следует направить все силы на то, чтобы удержать выбранную звезду в ее прежнем звездном статусе. И провалы того или иного спортсмена не играют здесь никакой существенной роли! Конечно, неудачные выступления звезды могут навредить бренду, который с ней ассоциируется. Но это лишь краткосрочные потери. Большие компании, как правило, тут же включают свои PR-машины и через какое-то, крайне незначительное, время сглаживают все неприятные последствия».

Шувалов усмехнулся: вот именно включают машины и сглаживают. Так оно и есть!.. Еще не успели осыпаться конфетти и отстрелять фейерверки над головами свежеиспеченных победителей Лиги, еще не успели его губы забыть холодноватый металлический привкус престижного европейского кубка, как уже появилось на экранах его лицо, призывая приобщиться к новому парфюмерному чуду для мужчин, с помощью изумительного аромата которого даже квазимода добьется благосклонности любой женщины. Последней была игра с совершенно безликим «Атлетико», и в Шувалова, казалось, мертвой хваткой вцепился один из защитников, камерунец Ноэ – усердный, исполнительный игрок, который компенсировал недостаток изобретательности недюжинной физической мощью. Он тенью бегал за Шуваловым, но при этом умудрялся всякий раз пропускать его к воротам.

– Послушай, – прохрипел камерунцу Шувалов. – Я хочу, чтобы ты ответил мне честно. Тебе приказали сдаваться мне? Ну, ответь, пожалуйста, прошу тебя. Мне это очень важно. Ты же не игрок давно, ты не должен быть здесь, на этом поле. Ответь мне – тебя заставили? Ответь мне или убирайся вон. Почувствуй себя хоть раз в жизни настоящим игроком. Пусть не сильным, не блестящим, но хотя бы честным. О чем думаешь? О деньгах? О том, что изменить тебе ничего и никогда не удастся? В таком случае ты просто обречен, обречен быть дерьмом до скончания дней.

– Да, я обречен, – вдруг ответил чистосердечный Ноэ. – Я не способен драться с тобой на равных.

– Ну хотя бы старайся! – закричал Шувалов. – Перестань быть дерьмом! Те, из «Бетиса», они же дрались, и мы им проиграли. Мы проиграли им, потому что они не думали о бабках. И о том, что обречены, – тоже. Они прыгнули выше своей головы, а ты послушно сдаешь момент за моментом. Кто тебя заставляет это делать?

И вот тут-то судья, заслышав перебранку, поспешил развести их в стороны. И все-таки Шувалов рассчитывал впоследствии найти камерунца, чтобы выбить из него признание, притащить с собой на большую пресс-конференцию, которую задумал устроить… Но не прошло и недели – защитник мадридского «Атлетико» Жан-Вивьен Ноэ во время очередной календарной игры испанского чемпионата на семьдесят второй минуте матча упал на траву «без видимых причин» и вскоре, не приходя в сознание, скончался. Шувалов, получив известие, весь день ходил сам не свой. Судья!.. Их перебранку слышал судья. Слышал то, что кричал камерунцу Шувалов. И вот два гигантских невидимых пальца взяли бедного Ноэ за черную круглую лакированную голову, словно пешку, и убрали с поля. Подобная смерть – случай исключительный.

Мигель-Ангель Кордоба – арбитр ФИФА, судья с безупречной репутацией, непримиримый борец с жестокостью и грубостью – принял Семена в своей огромной квартире на одной из центральных улиц Мадрида.

– Вы видели нашу стычку с Ноэ две недели тому назад? – спросил Шувалов арбитра.

– Предположим.

– Вы слышали, я обвинял Ноэ в том, что он сознательно мне поддается?

– Я слышал, как вы в весьма резкой форме говорили о том, что Ноэ – бездарный защитник. Что он недостаточно эффективно вам противодействует.

– Вы кому-нибудь рассказали, о чем мы говорили?

– Это допрос? Да, я написал об этом инциденте в отчетном протоколе и лично сообщил обо всем инспектору матча. Что в этом странного? И на вас даже, кажется, был наложен соответствующий штраф за неспортивное поведение на поле.

– Как звали инспектора матча?

– Сеньор Алехандре Надаль.

– И что, вы должны докладывать, о чем говорят игроки во время матча?

– Это моя прямая обязанность.

Шувалов понял, что распутывать клубок придется долго. Он явственно представил себе бюрократическую волокиту – дурную бесконечность отсылок ко все более высоким инстанциям. Этот хренов инспектор точно так же заявит ему, что докладывать об абсурдных обвинениях Шувалова – его прямая и главная служебная обязанность. А на самом верху пирамиды ему тоже ответят: да, мы прекрасно знаем о вашем разговоре с Ноэ, и что дальше? Нет, распутывать бессмысленно. У Семена оставался единственный выход. Выпасть из игры. Разрубить этот узел одним словом – «хватит!».

Его команде был устроен великолепный прием в одном из лучших особняков. По залам слонялись две сотни журналистов и столько же безвозрастных моделей с накачанными силиконом губами и бриллиантами от «Шапард». И были приготовлены золотые цепи для каждого из каталонских игроков, и дожидалась своего часа «Золотая бутса», которую должны были вручить Шувалову как лучшему бомбардиру сезона. Под дружные рукоплескания «бомонда» Шувалов поднялся на подиум. «Роналдинью прав: мы выглядим как макаки в этих итальянских костюмах», – подумал он.

Взяв полуторакилограммовый слиток золота, он вздернул вверх руку и потребовал тишины.

– Я хочу сделать важное заявление. Всю нашу жизнь… всю нашу сознательную жизнь мы подчинили игре, потому что она редчайшая по красоте игра в мире. – Последние слова потонули в грохоте аплодисментов. – Она доставляет людям очень много радости. Ни с чем не сравнимой радости. Я думал, что все мы, игроки, живем для того, чтобы доставлять людям эту радость. Мы делимся с ними своей энергией. На поле бывают такие секунды, которые стоят целой жизни, ты как будто проживаешь несколько десятков, сотен полноценных жизней за совсем небольшое время. Вот моя жена… она говорит, что наша игра символизирует смерть, был такой древний ритуал, в котором победители играли головой своего врага. Но это утверждение не соответствует действительности. Смерть – это тупик, глухая стена. Правда, в игре мы постоянно попадаем в тупик, из которого, как кажется, невозможно найти выход. Когда Роналдинью, мой друг, ударил по мячу без замаха, неуловимым для глаза движением, помните, в том матче с «Тоттенхэмом»?.. Он стоял перед двумя защитниками, но все-таки нашел выход. Своей игрой мы говорим людям: выход есть всегда! – Все вновь зааплодировали. – У людей слишком мало свободы, – продолжил Шувалов. – В них живут слабость и страх. Человек прекрасно знает о слабости своего тела, он не верит ему, стыдится его. Человек осведомлен о том, что однажды умрет. Красота игры, которая живет секунду, имеет гораздо большее значение, чем знание о том, что однажды умрешь. Вы не можете этого объяснить, но, когда мы играем, вы все это чувствуете. Футбол дает людям максимально возможную свободу. Но теперь у нас этой свободы нет, ее отняли, она закончилась. Вы вручили мне «бутсу». Это знак того, что вы считаете меня превосходным игроком. Это знак того, что я поднялся на самый верх. Вы полагаете, что я лучший, и мои друзья, которые собрались здесь, – тоже лучшие. Но все это не так. В этом мире давно уже существует заговор. Заговор футбольного правительства и заговор хозяев крупнейших компаний, которые продают всякое синтетическое дерьмо. Вы думаете, что я могу обращаться с мячом как угодно, но это не так. Вы думаете, что я могу расправляться с защитниками как мне захочется, но это не так. Мне только позволяют делать это. Защитники сдают мне свои позиции, нарочно покупаются на мои финты, чтобы я имел возможность быть тем блестящим игроком, которого вы знаете. А потом на моем имени компании зарабатывают огромные деньги. Вы думаете, что я хорош, и идете покупать разное дерьмо, которое продается под моим именем. В то время как на самом деле я – зависимое ничтожество. То же самое и с другими игроками, на которых вы молитесь. Все они уже давно фальшивые кумиры. О какой свободе тут может идти речь?

После этих слов в зале все стихло. Перестали щелкать фотовспышки, и в динамиках раздался металлический скрежет, означавший, что сейчас отключают звукозаписывающую аппаратуру.

– Вы рукоплещете мне, а между тем я превращаю вас в рабов, потребляющих всю эту рекламную дрянь. Вся игра, таким образом, превращается в дешевую подделку, в гнусную профанацию. Ведь она должна приносить людям естественную радость, а она приносит искусственную. И уже не важно, кто победил, и наш путь к победе, который мы проделали за последний год, не имеет никакого значения. Все сводится к тому, чтобы те люди, которых назначили в звезды, продолжали блистать. Мне противно от этой мерзости. Я хотел творить на поле чудеса, которые зависели бы только от меня, а теперь я потерял свою свободу. И поэтому я говорю – хватит. Я ухожу из клуба и завязываю с игрой. То же самое я советую сделать и всем другим игрокам, в которых осталась хоть капля достоинства! Всем, кто верит в настоящую свободу нашей игры, я говорю – уходите. Пространство современного футбола отравлено. Оставим игру жить на пустырях, в детских школах. А когда умрет последний из нас – кто помнит весь этот позор, наши внуки начнут играть вновь. И тогда футбол вернется таким же, каким появился на свет, – чистым и настоящим.

Он увидел, что к нему бегут их президент Лапорта, спортивный директор Бегиристайн и главный тренер Франк Райкаард. Но все это уже не имело значения. Он сделал то, что должен был сделать. Дурная бесконечность разорвана. Он выпал из их игры.