Текст книги "Сияние жизни (СИ)"

Автор книги: Сергей Дормиенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 20

– Аска.

Густые ресницы задрожали, и девушка открыла глаза. Синдзи терпеливо ждал, пока она поймет, что проснулась, пока сообразит, что с ней, где она… Его мутило, БМК ощутимо раскачивался, прорезая путь по скалистой равнине, а где-то впереди вышагивала накрепко связанная с ним машина, управляемая Рей. Он прислушался и понял, что слышит оба сердца: горячее, мощное биение «Ядра» и тихий, но не менее уверенный пульс Аянами. Синдзи посмотрел на часы, вытряхнул из баночки таблетку и принялся жевать горькое лекарство, наблюдая, как Сорью трет глаза и постанывает, пытаясь сесть.

– Синдзи? Синдзи!

Она села в кровати и посмотрела на него широко распахнутыми глазами, и Икари с удивлением увидел, как на лице девушки расцветает слабая улыбка. Покрывало сползло с нее, и Синдзи мельком успел увидеть перетянутое бинтами обнаженное тело, прежде чем Аска рванула ткань на себя:

– Я тебе, конечно, рада, но не на столько, – заявила она.

– И я тебя рад видеть.

Выглядела рыжая вовсе не плохо, но за ее улыбкой пряталась тоска – чтобы понять это, вовсе не нужно было прилагать усилий.

«– Она проиграла, потеряла все – машину, возможность что-то доказывать себе и остальным, проиграла на глазах у всех…

– Она жива, – отозвался второй голос.

– Она…

– Она жива. Точка».

Синдзи, погрузившись в спор с самим собой, смотрел в голубые глаза Аски и в который раз за это слишком раннее утро потерял нить разговора.

– И чего молчишь?

– Я думаю, Аска…

– А по тебе и не скажешь.

– … О тебе.

Сорью неожиданно смутилась и порозовела.

– Приятно, черт возьми. И что думаешь?

Синдзи пожал плечами: он не видел ничего приятного в своих размышлениях о ней.

– Да так. Думаю о том, что ты выжила вопреки всему, пережила свою машину, могла умереть десяток раз за этот бой…

– На комплименты нарываешься? – поинтересовалась она, все еще улыбаясь.

– Нет. Скажи, каково это – проигрывать?

Аска смотрела на него, ее улыбка погасла, и он видел, как плывет, стремительно меняясь, выражение ее лица. Наконец, она отвела глаза и тихо сказала:

– Знаешь, такого мудака, как ты, даже благодарить не хочется.

– Я и не прошу. Хочу знать просто – каково это?

Сорью откинулась на подушку и закрыла глаза. «Давай, Сорью, скажи что-нибудь… Бой не мог не изменить тебя. Ты не нужна мне. Ты не должна быть нужна мне».

– Я не люблю сказок, Синдзи. Мне всегда представлялось жизнь тупой девки, после того, как ее спас прекрасный принц. Как ей придется с обожанием смотреть каждый день на самодовольное чмо – своего спасителя. Думала, если меня когда-нибудь спасут – удавлюсь.

– Ты выросла, Аска.

– Да, выросла, но ничего не изменилось. До этого тупого, мерзкого, сильного Ангела.

Она вздрогнула и одним рывком вновь села, глядя перед собой, подтянула ноги к груди, словно пытаясь согреться. Синдзи чувствовал ее упрямство, ее обиду, но чего не было и в помине – так это отчаяния или разочарования.

– Я поняла, что на самом деле хочу жить – и плевала я на принципы. Победа, «лучшая из лучших из лучших» – лишь средства достижения простой цели. Жить. Я считала, что просто жить – мало, надо чем-то это подтверждать, каждую секунду, каждый день…

Девушка помолчала, задумчиво глядя на Синдзи, заправила выбившуюся из хвоста прядь за ухо и сказала:

– Знаешь, чертова вечность в искореженной и раскаленной кабине очень качественно проясняет приоритеты. Когда меня вытащили, и я краем глаза увидела твой оплавленный, но целый «Тип» – думала, разрыдаюсь от счастья. Ты жив, я жива – что уж лучше?

Она подняла на него глаза, и Синдзи вздрогнул: в глазах криво улыбающейся Аски стояли слезы. Радости или горя – не понять.

– Пока я живу и остаюсь человеком – я… Я… Я есть, словом. Остальное – добуду.

Синдзи встал.

«Так не получится. Придется мне самому ее оставить… Кто же ты для меня?»

– Скажи, Аска… Если бы я мог дать тебе все, о чем ты попросишь… Что бы ты хотела?

Девушка подняла на него взгляд, пристроив подбородок на коленки:

– Издеваешься?

– Нет. Просто хочу знать.

Она прикрыла глаза:

– Любопытный… Тебя этот бой тоже изменил, Синдзи. Знать бы, в какую сторону. Ты словно… Уходишь куда-то…

– Аска, – он прервал ее немного резче, чем хотел: Сорью била точно в цель, в нежную розовую кожицу на заживающей тяжелой ране. – Ответь, пожалуйста.

Она улыбнулась.

– Ночи секса после того, как с меня снимут бинты, будет достаточно.

– Аска, я серьезно.

– А я тоже. Теперь пошел в жопу отсюда и закрой за собой дверь.

Синдзи покинул палату и уперся лбом в холодную стену коридора. Мысли размеренно текли в голове и с холодной уверенностью констатировали, что он провалился.

А еще почему-то очень хотелось улыбнуться.

* * *

Спасть весь день хотелось немилосердно.

Его разбудили на процедуры, вернули в палату, потом – почти вечером – пришел Кагитару с вопросами о курсе конвоя, заскочил, кажется Судзухара… И лишь весть о смерти Мисато-сан все не приходила. В его разуме шел непрерывный диалог едва различимых голосов, которые перебирали его жизнь, его мир, секундные ощущения. Словно прилежные клерки, голоса обращали внимание на любые мелочи, устраивали обсуждения – стоит брать в расчет или нет, что означает эта эмоция, в чем он запутался… Синдзи выпил снотворное еще раз, но во сне вновь было облако алых точек, вновь был чужой разум, которому он одним касанием приказал умереть, как приказывал своей машине – жить.

Он проснулся одновременно со звуком открывающейся в кромешной тьме двери. На фоне слабо освещенного коридора мелькнул стройный силуэт.

– Рей?

Под грубое больничное одеяло скользнуло теплое тело и прижалось к нему. Синдзи обнял девушку и почувствовал, как болезненно напряжены ее мышцы после дня, проведенного на рычагах ЕВЫ. Замерзший нос уткнулся ему в ухо, и там защекотало дыхание.

– Рей…

«Еще один протез… Я не могу отбросить ее сейчас – придется сделать это у самой цели. Не могу. Или не хочу?..»

Голоса в голове послушно замолкли.

– Икари… Ты изменился.

Синдзи не был удивлен этими словами, скорее, смущало то, что она так нескоро сказала их.

– Да? И каким я стал?

– Я… Не знаю. Я почти не чувствую тебя. А еще… Я слышу еще один голос, который становится сильнее, когда я в ЕВЕ…

Он молчал, обдумывая короткую сбивчивую исповедь, и понимал, что к описанию его состояния нечего добавить. «Какая-то часть меня – именно часть – отделилась для превращения в машину, эта часть несет отпечаток моего превращения… А еще я оставил что-то в „Типе“. Это как… Как разъемы. И теперь мне будет проще вновь дать жизнь тому существу…

– Проще? Или сложнее?

– Проще.

– Неужели? Ты начал сомневаться, что Аска – лишь костыль.

– Да.

– Не страшно? На отказе от помощи зиждется приказ отца…

– Не страшно. Слово Нагисы против слова Кацураги.

– Она слишком мало знает и может ошибаться…

– Может. Заткнись.

– Она…

– Заткнись».

– Икари… Пожалуйста, вернись…

Он прислушался: девушка вздрагивала, едва не плакала, и даже ее шепчущий голос дрожал.

– Рей? Что с тобой?

– Ты… Ты… Будто ушел куда-то. Мне стало страшно, потому что когда ты уходишь, исчезаешь, я прекращаю…

Она замолчала и теснее прижалась к нему. Синдзи мысленно закончил ее фразу, и предположение ему совсем не понравилось, хотя что-то такое он и подозревал, узнав от Нагисы подробности ее сущности.

– Рей. Договори, пожалуйста. «Я прекращаю…» – что?

– Я прекращаю существовать, Икари, – прошептала девушка.

«Она – часть меня. Ее даже нельзя убить, пока я жив, но становясь „Типом-01“, создавая зародыша бога, я исчезаю, а значит…»

– Аянами…

Она вздрогнула.

– Пожалуйста, Икари… Называй меня «Рей».

– Почему?

– Потому что… «Аянами» ты называл ее. Ты ведь сам решил, что я – не она?

Синдзи повернул голову и смотрел в темноту, лишь угадывая, где ее глаза.

Протез протеза все же стал человеком. «И даже больше», – услужливо подсказал немного удивленный голос и одним рывком развернул чужую память. Перед его разумом проносились ночные бдения у его беспамятного тела – она склоняется над ним, ловя каждый выдох. Летели обрывки образов девушки, закусившей от боли губу, – она ворочает рычагами, наслаждаясь прикосновением к той мощи, которую двигал он. Но она боится «Типа-01», ей страшно думать о машине. Она боится Аску и боится… Похожую на нее саму девушку из прошлого Синдзи. Боится? Может, правильнее сказать – ревнует?

«– О нет… Нет, нет… Так нельзя!

– Странно, что тебя так удивляет?

– Она ведь лишь должна быть со мной, быть Аянами!

– Ты сам признал ее другим человеком, который заботится о тебе. Так почему ей самой не влюбиться в тебя?

– Да потому что…

– Брось. Вернись к ней. Ей плохо».

Синдзи вынырнул из своего внутреннего диалога, и едва успел накрыть поцелуем губы девушки, готовой закричать от отчаяния. Чувствуя, как стихает дрожь и расслабляется тело Рей, он решил: «Плевать, я что-нибудь придумаю». На эту его мысль второй голос не отозвался, лишь удивленно моргнула память, давая понять, что он уже когда-то делал это потрясающе наивное заключение.

* * *

С самого утра, проводив Рей в «Тип», Синдзи гулял по коридорам БМК, разрабатывая ноги: Канаме отругал его скорость восстановления и запретил еще день садиться в ЕВУ. Суставы и в самом деле слушались очень плохо, из левого колена даже жидкость откачали, и теперь, кусая губы от боли, он мелкими шагами мерил атомоход. Красноватое сияние забранных в решетку ламп уже въелось в глаза, руки ощупали каждую ручку в межблоковых переходах, а он все не мог остановиться, доводя нервы до исступления. «По крайней мере, так меньше шумят эти двое спорщиков в голове».

Пропустив ступеньку, он едва не рухнул, но был подхвачен под локоть. Синдзи поднял глаза и увидел сержанта-разведчика, который внимательно изучал его лицо.

– Не ушибся, младлей?

– Нет.

Парень кивнул и снова облокотился на стену. «Ах да, это же конвоир Акаги…», – вспомнил Синдзи и осмотрелся в поисках доктора, попутно пытаясь понять, где именно он находится. По всему выходило, что он у переборки, ведущей в опечатанный кормовой блок. Дверь, около которой они стояли, вела в этот самый блок и была приоткрыта. Он посмотрел на сержанта:

– Акаги там?

– Так точно.

«Акаги должна знать, что с Мисато-сан. А я до сих пор не знаю».

– Я войду, – сказал он, делая шаг к дверям под надписью «Вход только для командующего и заместителей». Сержант, к его удивлению, только пожал плечами. Синдзи открыл дверь пошире, и ему в лицо уперлась дюза реактивного двигателя. Он вздрогнул и протиснулся мимо нее.

«Ракета? На БМК?»

Похожий на цистерну кормовой блок атомохода почти полностью занимала едва ли не десятиметровая труба толстой ракеты и поддерживающий ее ложем стартовый кран. Массивный люк ближе к носу снаряда был распахнут, и оттуда высунулась растрепанная голова Акаги.

– Икари? Что ты здесь делаешь?

– Ищу вас, – сказал Синдзи, отмечая искорку нервозности в вопросе доктора. – Хотел узнать о состоянии полковника. Меня к ней не пускают, главврач отмалчивается…

– Правильно делают, – ответила недовольным голосом женщина и вылезла из недр ракеты, вытирая руки промасленной ветошью. – Мы с Канаме колем ей сложные ингибиторы, так что она почти все время спит. Зато медленнее прогрессирует рак.

Акаги закурила, косясь на лежащий неподалеку баллон с кислородом.

Синдзи тоже взглянул на баллон и посмотрел на доктора. Она то и дело поправляла сползающие очки, а держащая сигарету рука чуть заметно подрагивала. «Тут что-то не так…»

– Надеетесь, что она доживет до возвращения?

Акаги отвернулась и медленно повела плечами: мол, надежда – дело такое, сложное.

– Доктор, эта ракета…

– Слушай сюда, – сказала Акаги и подалась к нему, вглядываясь в глаза. – Я вообще не понимаю, за каким дьяволом тебя сюда впустили, но раз уж ты такой настырный, то докладываю. Ракета должна быть запущена, когда экспедицией будет собрано достаточно образцов. В стратосфере она выпустит баллон с гондолой, который подаст сигнал и будет дрейфовать над мглой Атомных земель, пока его не заберет специальный самолет. Доступно? Пошел вон.

Синдзи кивнул и хотел уйти, но население его головы в два голоса предложило воспользоваться раздражением и явным смятением обычно холодной, как Арктика, женщины.

– Скажите доктор, почему вы пошли в этот поход?

Она вздрогнула и посмотрела на него, а потом, словно впервые видя, – на себя: на свою грязную полу-робу, на грубые ботинки, на зажатую в руке куцую сигарету.

– Имеешь ввиду, что я слишком ценный кадр? Да это почти комплимент, – тяжело сказала она, наконец. – Зачем тебе это знать?

– Интересно.

Синдзи прислушался к себе. «И впрямь, интересно… Ей плевать на людей, она разве только к Мисато-сан что-то чувствует. Вряд ли это из каких-то идеалов…»

– Я вызвалась не из-за Мисато, если ты это имеешь в виду, – ответила Акаги и затушила сигарету. – А остальное тебя не касается. Мне надо работать. Свободен.

Икари кивнул, схватился за стену, когда БМК тряхнуло, и пошел к выходу, скрипя зубами от боли в застоявшихся ногах.

* * *

Синдзи проснулся, и сперва не понял, что его разбудило. Сон – только что яркий и четкий – стремительно таял, прорезая и без того слабую память. Холод стены справа, тепло Рей слева, в меру острые пружины, тьма – все это одним ударом хлынуло в него, но было еще что-то, что-то на пределе ощущений. Он прислушался и уловил разговор, идущий в отдалении на повышенных тонах, словно в кромешной тьме ночного БМК транслировали непонятный «голос пустошей» – сплошной бубнеж, вскрики, голые интонации без единого четкого слова.

«– Сон? Галлюцинация? Бред?

– Нет. Надо проверить».

Синдзи сел в кровати, ничего не понимая. Голоса отдалялись, а потом – на высокой ноте – оборвались. Он перебрался через Рей и наощупь оделся, сражаясь с тупыми ударами боли во всем теле. «Я уже в своей каюте… Значит, голоса доносились из хвостовых отсеков». Синдзи сориентировался в слабо освещенном коридоре и пошел к корме атомохода, помаргивая в густой кровавой мгле, разлитой включенными на треть мощности лампами.

Он споткнулся и упал на лежащее под ногами тело. Мышцы и суставы отозвались вспышками боли, и когда к нему вернулось зрение, он смог рассмотреть сержанта разведки, безвольно раскинувшего руки посреди коридора. Небольшая черная лужица скопилась у его правого уха. «Пробита голова. А я совсем без оружия…»

За переборкой вновь зазвучали голоса, много ближе, чем раньше, но гулкий металл по-прежнему мешал разобрать слова. «Это коридор между зарядными контейнерами ЕВЫ… Значит, следующий блок – предпоследний», – понял он, всмотревшись в маркировку на двери.

– Икари…

Синдзи мгновенно покрылся потом, хотя сразу понял, чей голос тихо дохнул над ухом. Однако обернувшись, он увидел не только Рей, но и Аску. Рыжая молча подала ему пистолет и мотнула подбородком: давай, дескать, вперед.

Он кивнул в ответ, потянул ручку на себя, и голоса сейчас же стали разборчивы.

– Доктор, мой подчиненный выполнял приказ, и только обосновав свои действия, вы сможете избежать…

– Я уже обосновала, мы и так просрочили график, и самолет может не успеть подхватить выпущенный стратостат. Мой арест не меняет никаких планов.

– Я должен досмотреть груз.

– Исключено, вы не успеете. Я проверила все образцы, они соответствуют описаниям.

– Послушайте…

Синдзи приник глазом к щели, хотя уже узнал и так оба голоса: спорили Кагитару и Акаги. Рядом с доктором стоял непривычно серьезный главврач Канаме, его пухлые руки были сложены за спиной, а плечи нервно подергивались. Все трое замерли у дальней двери, ведущей в опечатанный до недавнего времени ангар ракеты.

– Доктор… – устало сказал капитан, вздохнул и щелкнул пальцами. С верхнего уровня блока спрыгнули трое разведчиков и нацелили невидимое для Синдзи оружие на Акаги и Канаме.

– Кагитару! – тонким голосом воскликнул главврач. – Не забывайтесь!

– Я должен проверить груз, господа. Акаги, не пудрите мне мозги. Приказ о дате пуска ракеты подделан. Кого вы туда засунули? Икари-младшего? Хотите выслужиться перед командующим?!

Синдзи нахмурился и распахнул дверь. Оба голоса в голове согласно прикрикнули на здравый смысл.

– Капитан, я здесь.

Кагитару оглянулся, дернулись двое из трех разведчиков, и на Синдзи теперь смотрели зрачки тупорылых пистолетов-пулеметов. Коридор как-то пугающе сократился, казалось, что выстрели они – и он даже не успеет услышать хлопков. Тягучая тишина замедлила само время, и воздух в блоке медленно густел, наливаясь тихим звоном угрозы. Голоса в разуме Синдзи гремели идущими вразнобой неразличимыми словами, «вальтер» уже не оттягивал руку, – сам силился поднять ствол и найти противника, чтобы положить конец гнетущей паузе, пусть и ценой жизни своего хозяина.

Громкое шипение и едва слышный лязг едва не заставили его спустить курок. Лица разведчиков, насколько ему было видно, выражали схожее смятение. Акаги торжествующе вскрикнула, а из-за переборки за ее спиной слышался уже непрерывный мерный рокот гремящего железа и гул запущенных электроприводов. Кагитару ринулся к двери, оттолкнув полетевшего на землю Канаме, и вцепился в ручку, но ракетный отсек был уже запечатан.

– Кто включил подъем крана? – закричал капитан, приставив ствол пистолета ко лбу доктора.

Акаги полезла в карман халата и преспокойно достала оттуда сигарету, не обращая внимания на упирающееся в ее голову оружие. Синдзи увидел, как вздрогнул капитан, встретившись взглядом со спокойными зелеными глазами.

– Отмените запуск, доктор! – заорал он, перекрывая лязг и шум, доносящийся из-за переборки. – Мне плевать, что там, но…

– Заткнитесь. Там полковник Кацураги, – раздельно сказала Акаги и выпустила струю дыма в лицо капитана. – Сто лет мечтала это сделать…

– Труп? Вы посылаете командующему труп?!

Синдзи вздрогнул, а Акаги зло прищурилась и что-то тихо сказала ему, слишком тихо, чтобы услышать это с другого конца блока. Кагитару замахнулся и наотмашь ударил ее пистолетом по лицу. Брызнуло стекло разбитых очков, и Акаги отшвырнуло к стенке, по которой она осела на пол рядом с Канаме. Кагитару развернулся к разведчикам и крикнул:

– В рубку! Отключить питание блока!

Он стоял на пути взявших разбег солдат и не знал, что делать. Сзади – две девушки, впереди разворачивалось неимоверное безумие, а Синдзи стоял с пистолетом в руке и не мог понять, как здесь очутился – на этом странном раздорожье людского сумасшествия. «Труп… Кацураги же не умерла? Или умерла, но это скрыли?» Синдзи вдруг вспомнил кислородный баллон у люка ракеты, нервные взгляды Акаги и все понял за секунду до того, как доктор, держась рукой за разбитое лицо, подняла голову и крикнула ему:

– Икари, она операбельна! Ее спасут!

Кагитару досадливо скривил лицо и, не глядя, выстрелил.

Время остановилось, и голоса в голове стали разборчивы.

«Весы. Два голоса и мое решение. Полковник Кацураги, человек, желающий победить судьбу. Она не умеет не воевать, но она добра ко мне…

– Она хотела тебя изучить.

– Она хотела меня понять.

– Она убила Аянами.

– Она не смогла оставить ее в живых.

– Должен ли ты дать ей этот призрачный шанс?

– Да.

– Хочешь ли ты этого?

– …Да».

Акаги уже умерла – зачем – еще предстоит понять. Остальные хотят помешать тому, что он решил. Повисшие в полушаге разведчики замерли, окаменевший Кагитару так и не поднял пистолет, остановился вполоборота. Поле зрения взорвалось кроваво-красными точками.

– Умереть.

Облако разлетелось на четыре копья, и каждое уверенно взяло свой курс.

Синдзи почувствовал, как в него входят невидимые иглы, как ослепительная боль почти ломает его хребет, и отключился.

* * *

Мир возвращался короткими толчками, словно начало биться больное сердце. Он открыл глаза и почувствовал тошноту: обезумевшие глаза то приближали серый потолок, то отбрасывали его ввысь. В углах комнаты клубился дымный мрак, всасывая свет единственной лампы.

– Ты уже понял, что такое «А-10», Синдзи-кун?

«Голос. Знакомый голос».

Он пошарил ватными руками по одеялу, едва чувствуя грубую ворсистую ткань. Тело едва прощупывалось, живот и грудь почти не ощущали поглаживаний, и вдобавок снова накатила тошнота.

– Синдзи-кун…

– На… Нагиса?

– Наконец-то.

Синдзи скосил глаза, с трудом проглотив комок подкатившей к горлу желчи. Комната была пуста – не похожа на больничную палату, и на привинченном к полу стуле сидел беловолосый парень, сверкая в полумраке красными глазами.

– Что… Что ты тут делаешь?

– Глупости. Правильный вопрос – где ты и что ты тут делаешь.

Икари закрыл глаза. Мир давил его даже убогим крохотным объемом комнаты, комкал сознание, уминая поглубже в гудящую черепную коробку.

– И… Где я?

– Ты в карцере.

«Карцер. Почему?» Вслух говорить не хотелось: еле слушался опухший язык, больно царапаясь во рту, нестерпимо зудели зубы.

– Хорошо, говорить ты не расположен. Слушай тогда. Ты применил свою сущность не по назначению. Почти надорвался, отправляя к праотцам сразу четверых. Это… Впечатляет, даже меня. Ха-ха…

Голова отозвалась немелодичным звоном на резкий смешок Нагисы, но разум начал собираться, подстегивая память. Глубоко-глубоко заворочался словно бы контуженный второй голос, послышался стон. «Я… Я их убил. Всех».

– «А-10», твое проклятие, – это возможность воздействовать на мир руками ангела – свободной волей, – сказал Нагиса. – Ты шустро освоил команду «подохнуть», самую простую… Хотя больше тебе и не надо пока. Загвоздка вот в чем, Синдзи-кун…

Каору встал и прошелся по комнате.

– Ты получил зародыш всемогущества будущего бога. Но задействовать твой нечаянный дар стоит только в единстве с «Типом», который работает как рупор для твоего голоса. А ты разорался и едва не порвал связки…

– Погоди… Ты сказал «руки Ангела»?

Красные глаза вплотную приблизились к его лицу. Картинка еще подплывала, но уже было не так тошно.

– Да. Только не того, которого ты имеешь ввиду. У большинства тех, о ком ты подумал, свои виды на такую свободную волю. Прямо скажем, убийственные. Ангел и ангел… Хе-хе, парадокс намечается…

Синдзи вновь закрыл глаза. Контуженное состояние бередило разум, не давая сосредоточиться, он воспринимал слова Каору и отправлял их в память, даже не пробуя анализировать, только отдельные моменты привлекали его больное расстроенное внимание.

– Ладно, это все сложно… Не напрягайся, отдыхай, но помни, что тебя и твои протезы будут судить. Выяснять, насколько вы безумны. Убили временного командира, доктора Акаги, троих солдат, главврач из-за вас с ума сошел… Да… разорался ты некстати, Синдзи-кун.

Сознание медленно переваривало услышанное и затошнило уже не тело – разум. «Суд… Безумие…»

– Ты в беде Синдзи-кун, но это может принести неожиданное преимущество…

Он невидяще уставился на почти скрытого тенью Нагису. Каору растворялся, рассыпаясь нитями мрака в углу, а в дверях грохотал ключ, едва не глуша угасающий голос:

– Я уведу тебя по первому твоему слову, а твои протезы останутся здесь, чтобы разделить судьбу всех ненужных вещей.