Текст книги "Учительница"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

6

Это случилось в воскресенье, Ирина и Вера были дома. Оля привскочила на кровати, услышав знакомые голоса.

– Можно? – громко сказал Павел, открывая дверь и отряхивая снег с валенок. – Принимай гостей, Оля!

А Мотя, опережая Павла, прямо кинулась к кровати.

Она заплакала, еще не успев обнять Олю, растроганный Павел тоже сопел, хлопая Олю по плечу.

– Ну, бабы, – сказал он, стараясь скрыть свое волнение. – Нет того, чтобы сырость каждый раз не разводить. Ну, чего вы ревете? Смеяться надо, а не плакать. Вставай лучше, Оля, отпразднуем встречу.

Он деловито поставил на стол принесенные с собой припасы – вино, консервы, картошку. Ирина поспешно ответила за Олю:

– Нет, нет, ей вставать нельзя, она нездорова.

Мотя испугалась, встревоженный Павел тоже подошел к кровати.

– Я уже выздоравливаю, – успокоила их Оля. – Просто так, немного прихворнула. Но вставать мне в самом деле пока не нужно. Вы посидите около меня, ладно? И скажите, как вы меня нашли?

– Он нашел, – показала Мотя на Павла, а тот объяснил с гордостью:

– Дело простое, во вчерашней газете твоя фамилия поминается. Я, конечно, сообразил, что это ты, другой Журавской откуда тут взяться? Ну, зашел в ваше учреждение, мне растолковали, где ты квартируешь. Вчера еще собирались, пурга началась к ночи, решили – сегодня.

Он показал Оле газету со статьей заведующего окроно, посвященной итогам зимней учительской сессии. Мотя и Ирина хлопотали у стола, Оля запоздало сказала:

– Познакомьтесь с моими подругами.

Стол подтащили к кровати, Вера принесла еще подушек, и Оля удобно устроилась сидя. Больше всего ей хотелось узнать, как Павел и Мотя живут, почему они уехали из Игарки. Павел объяснил, что Игарка город хороший, только скучноватый, жизни там меньше, чем в Дудинке, хотя Дудинка и севернее.

– Летом здесь на реке, как на проспекте, – сказал он. – Толчея. Моряки с Ледовитого океана, баржи с юга, днем и ночью кипит работа, ну, красота!

Он рассказал, как, приехав, они сняли угол в балке у знакомого. И тут же начали ставить свой балок, не дожидаясь, пока их поселят в городском доме. Сейчас они стоят на очереди, скоро сдается четырехэтажный каменный дом со всеми удобствами, комнату им там обещают. Ну, а переедут ли, еще не решено, в балке у них тоже не плохо, две комнаты, радио, электричество, водопровод совсем рядом, а летом лучше и не надо – вроде дачи на берегу реки.

– Приезжать будешь, у нас останавливайся, Оленька, – пригласила Мотя. – Комнату тебе целую отдам, сможешь и отдохнуть и позаниматься – не помешаем.

– Сероцкого помнишь, Оля? – спросил Павел. – Он ведь отыскал нас. И куда-то в ваши края потом отправился. К тебе, случаем, не заезжал?

– Заезжал, – ответила Оля. – Он около двух недель прожил в нашем становье.

Она говорила спокойно, ей казалось, что она ничем не выдала своего состояния. Но когда Павел пустился в новые расспросы о Сероцком, Мотя вдруг прервала его и заговорила о своей работе. Так они беседовали, перескакивая с одного на другое. Вечером Ирина с Верой ушли в клуб, а Павел начал зевать.

– Пошли, Мотя, – предложил он. – Завтра рано на работу. И Оле отдохнуть надо.

– Ты иди, а мы поболтаем без мужского уха, – ответила Мотя. – Нужно нам о своем еще потолковать.

А после ухода Павла Мотя, обняв Олю и ласково заглядывая ей в глаза, сказала:

– Так что с тобой, Оленька? Мне-то все можешь сказать, как матери. Чем ты нездорова? Павел о Сероцком помянул, как ты закраснелась. Было у вас что?

И Оля ей все рассказала, даже то, чем не поделилась с Ириной, что сама себе запрещала вспоминать. Мотя гладила ее волосы, целовала голову, утешала. Еще ни перед кем Оля так не раскрывалась – может, только с давно умершей матерью. И еще никто так не горевал ее горем, не радовался ее удачам, не верил в ее будущее больше, чем Мотя в него верила. Ни одного плохого слова не сказала она о Сероцком, ничем не упрекнула Олю – она все понимала.

– Ладно, дочка, не одно счастье, трудная и неровная эта дорожка – жизнь, – шептала Мотя. – А будет оно, счастье, Оленька, все будет, увидишь!

– Будет, – бормотала Оля, прижимаясь щекой к Мотиным шершавым, крепким и добрым рукам. – Все будет!

Она так и заснула, не отпуская Мотиных рук.

День катился за днем, месяц шел за месяцем – год переворачивался, как страница книги. Много важного случилось в этот год – Селифона весною вызвали на курсы председателей колхозов, он пробыл все лето и осень и вернулся другим – в коротком ватном пальто, новеньких валенках, привез кучу книг – теперь он и читал по-иному, хорошо выговаривал слова, знал назубок международные события. Он с гордостью показывал кандидатскую карточку – приняли в партию, сам председатель исполкома давал рекомендацию. В отсутствие Селифона колхозом руководил Тоги – нелегкая ему выпала летовка. Он пытался вести кочевье по-старому – все подчинить охоте. В становье приехали уполномоченные из округа. Тоги пришлось уступить – организовали специальную оленную бригаду и отправили ее отдельно от охотников. С бригадой этой ушел Надер, Тоги возглавил охотников. Оля тоже ушла с Надером. Из Дудинки ее запросили, не хочет ли она провести лето на юге их края, имеется путевка в Шира – санаторий под Красноярском. Но Оля отказалась, ей были неприятны воспоминания о Красноярске. И хотя лето выпало нехорошее, лили непрерывные дожди – олени сбросили рога только в конце июня – она не раскаивалась.

Осенью в становье приехала Вера, она даже всплакнула от радости, увидев Олю. Вера сообщила новость – в их становье организуется фельдшерский пункт, ее помощник, ветеринар – это была тоже девушка, Манефа Якушина, – прикрепляется к кочевой оленной бригаде. Вера привезла Оле литературу и письма. Оля просмотрела книги, письма оставила на потом. Она пошла с обеими девушками по становью, показывая новые помещения. Медицинский пункт, пристроечка к правлению очень понравились им. Вера сообщила, что в Дудинку прибыла партия приемников, в исполкоме составляют списки, кому выдать. Ирина передает, что расшибется в щепу, но добьется одного приемника в их становье. У заготпункта Оля предложила:

– Зайдемте в магазин – вы помните Прокопия Григорьевича, он тогда приезжал? Он будет очень рад.

Жальских вправду обрадовался. На столе сейчас же появилась закуска, свежий хлеб и спирт – без выпивки Жальских не признавал радостей.

– Знал, что приедешь, – сказал он уверенно Вере. – У нас не пропадешь, это я тебе точно. Красота, кто понимает.

Вера глядела на него большими, чуть раскосыми глазами, она была довольна, что он не забыл ее.

– А вы сами не уезжаете? – спрашивала она. – И Ольга Ивановна не уедет? Ваши родные места на юге, правда?

Он широким жестом обвел вокруг.

– У меня вся страна – родина. Я тебе скажу так – хорошее здесь место. Зимой, конечно, темь, холод и пурга – не без того. Зато нигде нет такой охоты – гусь, песец, рыба, куропатка, заяц. И воздух – с февраля солнце, снег крепкий, как доска, – роскошь! А воля! На полтысячи километров скачи – все наш колхоз!

Оля улыбнулась.

– Тебе стихи писать о нашем крае, Прокопий Григорьевич, многие бы с интересом прочли. О себе скажу по-честному – была бы возможность уехать из этого ужасного места, сейчас бы уехала.

Она теперь дружила с Жальских – как-то незаметно стала ему говорить «ты». Он подмигнул на нее девушкам.

– Знаем таких – зарекались, зарекались, как увидели, снова бросились. Ты севером отравленная, как и я, Оля. Вон даже в отпуск не поехала в Красноярск. Ты же без оленей дня не проживешь, а где на твоем юге разлететься на нартах?

Оля смеялась вместе с ним. Каждый день вместе с учениками, а то одна она выезжала на нартах в тундру и мчалась по руслу реки, впадавшей в Хатангу. Это становилось привычкой – прогулки отменялись только в черную пургу. В самом деле, ей было бы трудно без нарт и оленей.

Она оставила девушек у Жальских. Он решительно сказал, встав у двери: «Пока не выболтаюсь, не пущу гостей!»

Оля в своей комнатке разбирала письма. Одно было от Моти и Павла, хорошее ласковое письмо. Два – от Сероцкого, совсем недавние. В первом Сероцкий сообщал, что очень обиделся, не получив ответа, решил даже не думать об Оле. Он так и писал: «В конце концов, Оля, нас свело только наше одиночество, что ты знаешь обо мне, что я – о тебе? Разумнее, конечно, было бы забыть о нашей связи, тем более что ее нет – самой связи». Но, оказывается, это не выходило – забыть. Он забывал – она вспоминалась. Он забывал крепче – она вспоминалась чаще. Он запоздало понял и признавался: «Я люблю тебя, Оля, просто черт знает что – так люблю! Сам иногда не верю – ты стоишь передо мной живая, я все вспоминаю, как ты сказала: «О вас… и о себе». И как шли эти дни – в темноте, морозные, такие горячие! Олечка, милая, возлюбленная, – отзовись!» А второе было совсем путаное, он предлагал руку и сердце, он так и писал: «Сердце мое с тобой, только сейчас я это понимаю по-настоящему, а насчет остального не беспокойся, сможем официально оформить наши отношения – я начинаю дело о разводе. Но только напиши, молю, напиши!»

Оля легла на кровать, думала, вспоминала. Итак, он пришел, ее час, – полтора года она терзалась в одиночестве, теперь его черед – он заболел любовью. Боже, сколько она ждала такого письма, таких слов, одно из них – любое – сделало бы ее навсегда счастливой. Не глупи, Оля, это ведь твоя любовь, другой не было, не отвергай ее только потому, что на первом шагу споткнулась. Сама же говоришь, со многими это бывает, не надо быть нетерпимой.

– Нет, Оля, – сказала она себе вслух. – Где же нетерпимость? И не в ребенке одном дело. Но только не нужны тебе эти его чувства – даже сейчас он не думает, что было с тобой, что могло быть с тобой.

Она вслушивалась в свои слова, удивлялась – она была иной, чем думала о себе. Нет, в самом деле, куда подевалась та глупая, боязливая, то беззаботно веселая, то плачущая девчонка? Это не она, та, что сейчас лежит на постели, – строгая, спокойная, рассудительная – такой ее не узнают, она сама себя не узнает. И самое главное: она так любила, так жила своей любовью – где любовь?

ГЛАВА ШЕСТАЯ
УГАРОВ

1

В школу ворвался Ядне Нонне и закричал: «Самолет!» Старшие классы закончили занятия, малыши, начинавшие позднее, еще сидели. Оля поспешила наружу. Самолет сел прямо в тундре, у самого становья. Из него вышли три человека и пошли в правление. Оля направилась туда же, а ребята помчались к самолету. В правлении собрались все находившиеся в стойбище бригадиры и охотники, сам Селифон принимал гостей. Он радостно закивал Оле, представил ей приехавших. Первый, высокий, худой, со строгим лицом в пенсне, вежливо проговорил: «Николай Александрович Угаров», – и мягко пожал руку. Второй, плотный, с заросшим волосами лицом, с силой дернул Олину руку, ухмыльнулся, сказал весело: «Ергунов, по имени – Мишка, назван за сходство». Все рассмеялись, он вправду походил на медведя. Третий был летчик, Свиридов, этому Оля дружески кивнула – они познакомились в Дудинке, там Свиридова знал каждый мальчишка.

– По твоей части, Ольга Иванна, – наука, – сказал Селифон важно: – Помощи просят, товарищи геологи. Нужно помочь – так думаю.

Угаров рассказал суть своей просьбы. Довольно давно, до войны, в Норильск доставили слюду, кусок породы – вот этот. Угаров вынул из сумки тускло поблескивающий камень, положил его на стол, чтоб все видели. Камень, был увесист, от него отламывались тонкие, удивительно прозрачные лепестки, казалось, взяли много таких чешуек и спрессовали их в один кусок. Угаров продолжал. По описанию породы найден где-то за Хатангой, на южных отрогах плато Бырранга, – примерно район их становья. Более точно установить трудно, описание сделано со слов кочевого якута, от него и камень получен. Нужно было, конечно, поехать с тем якутом на место находки – этого почему-то не сделали. И вообще было не до слюды, началась война – разведчиков не хватало для руды и угля. Сейчас вспомнили об этом куске слюды, он, Угаров, возглавил поисковую партию. По плану им отведено на разведку одно это лето, один бесснежный период, придется торопиться, снегу нет на этих широтах только три месяца. Что ему нужно от колхоза? Оленей ездовых – первое. Палатку – меховой балок – они поставят в самом становье. С питанием еще ничего, имеются консервы, мука, сахар, он просит помочь топливом и мехами для постелей. Вот, пожалуй, и все. Еще человека, который хорошо знает окрестности, – пособить советом.

– Каждый охотник знает окрестности, – заметил Жальских, он тоже пришел на совещание с геологами. – Я, например, на сотню километров пасти и капканы ставлю. А лучше всего, конечно, наша учительница знает, она со своими ребятами каждую долинку тут исходила.

Угаров обернулся к Оле, снова вежливо ей поклонился. Жальских продолжал, с сомнением рассматривая камень:

– Что-то таких у нас не встречалось, думаю, не выйдет у вас поиск. Соврал ваш якут – из другого места привез.

Угаров с холодной учтивостью возразил:

– Вот это и надо проверить – насколько перспективен ваш район.

Селифон прервал их спор, он испугался, что геологи могут послушаться Жальских и уехать. Олени – пустяки, он выделит две хорошие упряжки. С людьми хуже, много колхозников ушло с плодовым стадом, две охотничьи бригады отправились на Таймыр и океан – промышлять дикого и гуся. Кое-кого, конечно, надо будет выделить – на время, пока не уйдет последний аргиш. И пусть товарищи геологи не стесняются, колхоз снабдит их свежим мясом, дров тоже много заготовлено – можно брать.

– Вот и прекрасно, – сказал Угаров, вставая. – Теперь мы пойдем ставить наш балок.

Они вышли на улицу все вместе. Селифон отправился с геологами к самолету, они оживленно беседовали. Оля возвратилась к себе – продолжать занятия. Но детей не было, она разыскала Аню и послала ее за малышами – Аня тоже пропала. Оля вышла на крыльцо, хотела сама отправиться к самолету, на поиски учеников. К ней подошла Вера.

– Можно мне поговорить с вами, Ольга Ивановна? – спросила она несмело.

– Конечно, можно, Верочка, – ответила Оля. Посмотрев в сторону самолета, Оля махнула рукой – ребят сейчас за уши от него не оттащишь. Она ввела Веру в свою комнату и усадила на стул. – Слушаю, Верочка.

Но Вера не могла начать давно задуманный разговор, она смущалась и путалась. Оля терпеливо ждала, пока Вера справится с волнением. Она глядела на нее и удивлялась – она была старше Веры всего на семь лет, а ей казалось, будто она на целое поколение старше ее, разумнее на опыт целой жизни. И Вере так кажется, и всем им – один за другим, одна за другой они ходят к ней за советами.

Оля погладила Веру по голове – та сейчас же опустила ее, чтобы не показывать пылающего лица, – и мягко сказала:

– Понимаю, Верочка, ты насчет Прокопия Григорьевича. Он?

– Он, – прошептала Вера. Она призналась еще тише: – Вчера просил выйти за него, раньше тоже намекал. Я сказала: с вами поговорю. Ольга Ивановна, хороший он человек?

Оля молчала, гладя девушку по голове. Она вспомнила первый год своего пребывания в становье. Он тогда был влюблен в нее, этот человек, она оттолкнула его – может, и глупо сделала. Что же, он хорошо вел себя потом, сочувствовал ей, могло и большее быть – она сама не пожелала. Сейчас он добивается другой, по-другому добивается, лучше – обломался все-таки. Ей вдруг стало жалко себя – люди сходятся, живут гнездом, ей положили на долю одиночество. Она ласково проговорила:

– Как тебе сказать, Верочка? Важно, как ты сама к нему относишься, а вообще человек не товар, одним словом его не охарактеризуешь – хороший, плохой, отсталый, передовой. Люди меняются, на глазах иногда меняются. Я помню, каков Прокопий Григорьевич был вначале, он ведь на год раньше моего здесь появился. Много в нем было плохого, пожалуй, больше, чем хорошего. А сейчас – ничего человек, гораздо лучше стал.

– Значит, вы советуете? – горячо шепнула девушка. – Вы одобряете?

Оля ответила:

– Да, советую, одобряю, Верочка.

Вера спрятала голову у нее на коленях. Оля улыбнулась ее счастью, сама была счастлива за нее: и отраженный свет – свет.

2

Геологи вначале мало общались со школой – их работа проходила в стороне, они целыми сутками не появлялись в становье. Один раз пришел Угаров, учтиво поклонился и попросил разрешения складывать в школе мешки с образцами пород – у них не хватает места, а образцы интересные. Оля выделила угол в классе и поинтересовалась, не нашли ли они слюду.

– Нет, не нашли! – сухо ответил Угаров и сейчас же удалился.

Образцы приносил обычно Ергунов. Он нравился Оле больше Угарова. Ергунов был весельчак, он, вероятно, улыбался даже во сне. Уже одно его появление вызывало смех. Ученики, поднимая крик, дружно бросались ему навстречу. Он сыпал шуточки, как горох. Оля спросила как-то, откуда у него столько веселья и живости.

– В детстве крепко по пяткам огрели, теперь на каждом камешке подпрыгиваю, – ответил он бодро. – И вообще я парень особой конструкции – ко всякой дыре гвоздь. У нас в Вятке все такие: вятский – народ хватский, семеро одного не боятся.

Оля заметила:

– Начальник ваш, кажется, другого склада – вот уж ледяной человек, глаза холодные, голос сухой. Мне кажется, такие люди ко всему равнодушны.

– Глаза у нашего брата геолога всегда пургой поморожены, оттого и холодные, – отшутился Ергунов. – Ничего человек Николай Александрович, жить с ним можно. А что в глазах инфракрасный блеск – привыкли, обходимся.

Оля скоро заинтересовалась работой геологов. Ергунов, раскладывая на столе образцы пород, отмечал места, откуда взяли пробы. По его надписям она видела, что весь район около стойбища обследован.

– Вы отовсюду набрали образцов, – заметила она. – Ну, и как – удачно?

– Лучше не требуется, – ответил он. – С миру по нитке, голому – веревка. Сейчас дело ясное – ничего не видно.

– А вы все точно осмотрели? – усомнилась она.

Он ответил в том же духе:

– Точность геологическая – до медведя плюс минус два лаптя. Чтоб правдоподобно соврать, вполне хватает.

В один из вечеров в школу зашел Угаров. Он осматривал образцы, что-то прикидывал. Ергунов шутил с Олей. Когда геологи вышли из школы, Угаров сердито заметил Ергунову:

– Как тебе не надоест, Михаил, всюду ты треплешься. Какого черта этой учительнице выбалтывать все наши дела?

– Кто о чем, а вшивый о бане – только о делах и могу говорить, – отозвался Ергунов. – А насчет учительницы ты напрасно – во-первых, нам ее рекомендовали в помощницы, а потом – погляди, какая у нее фигура красноречивая. И вообще, когда у человека глазищи как фары, а на щеках хорошо оформленные ямочки, хочется без памяти болтать обо всем в мире и еще кое о чем. Просто удивительно – среди белых медведей и вдруг такая красотка!

Угаров презрительно махнул рукой. Но разговор на него подействовал – в следующий приход он внимательно посмотрел на Олю. Оле взгляд его показался бесцеремонным, Угаров словно прикидывал этим оценивающим взглядом, как с ней обращаться. Она возмущенно повернулась и вышла. Ергунов протяжно свистнул.

– Баба с гвоздем, хлопнула дверью, словно пулю всадила, – заметил он.

Угаров раздраженно пожал плечами.

– Не понимаю, чего она взбесилась. Вроде я ничего плохого ей не сказал.

Ергунов наставительно проговорил:

– Я давно тебе советовал, Николай, – заведи на плечах голову, а не только приспособление для головного убора. Ничего не сказать иногда хуже, чем сказать плохо. А к учительнице подъехать нужно, послушал бы, как она все эти долинки вспоминает – каждый камешек знает.

Угаров недовольно пробормотал, сразу сдавшись:

– Ладно, поговорю.

Он зашел к Оле вечером, когда она сидела одна, извинился за вторжение. У него небольшое дело – полчаса разговора. Она холодно ответила – пожалуйста, присаживайтесь, она не очень занята. Он сел на стул, положил руки на колени, сквозь пенсне были видны его глаза – красные и усталые. Он думал, не начиная разговор, словно забыв о том, что она сидит тут же, хмурил брови, сжимал губы. Оля сказала удивленно:

– Я слушаю вас, Николай Александрович.

Он встрепенулся и заговорил:

– Дело вот в чем, товарищ Журавская. Председатель вашего колхоза товарищ Селифон рекомендовал обратиться к вам за помощью, товарищ Жальских тоже считает, что вы все здесь знаете. Мы ведем поиски скоро месяц – и пока никакого результата. И, если сказать правду, у меня нет надежды, что результаты будут. Все дело в том, что это какая-то лотерея – успех может выпасть сегодня, может совсем не выпасть.

– Я не понимаю, почему – лотерея? – проговорила Оля, Угаров спокойно пояснил:

– Нет идеи у наших поисков – вот в чем беда. Или, если хотите, идея общая есть – требуется найти месторождение слюды, а методы, реализующие идею, не выдерживают никакой критики. Во всяком случае, они не годятся для короткого полярного лета.

Этого она тоже не поняла. Угаров пояснил свою мысль примерами. Методы поиска слюды варварски отстали от поисковой техники, применяемой для других минералов. Что они делают? Лазают по скалам, осматривают каменные россыпи, щупают руками складки пород. Главный их инструмент – собственные глаза. Точно так же пещерные люди, когда им требовалось каменное орудие, ходили и искали камни, вот какая у них техника. А как, например, ищут нефть? Раньше в кабинетах вычисляют местоположение нефти по линиям горных хребтов, очертаниям берегов высохших в прежние геологические эры морей, наличию соляных куполов и, только произведя необходимые подсчеты, приходят и начинают поиски. И ищут не глазами, не нюхают воздух, не пахнет ли где мазутом, а качают маятник, устанавливают буровые станки, применяют сложные приборы и находят нефть на глубине в две тысячи метров. Возьмите другой пример – железо. Его ищут по плану, имеющему точную идею. Раньше пускают самолет с приборами, записывают мельчайшие магнитные возмущения, составляют карты аномалий, потом приходят в то место, где аномалии сгущаются, и в самом их фокусе бурят землю. Так можно получить результаты. Невооруженные приборами глаза в геологии малоэффективны. Он упомянет еще о таком удивительном случае. Есть у него приятель, Штегман, очень знающий разведчик, доктор геологических наук, исходил половину Сибири, написал книгу, десятки отчетов. И что же? Два года он сидел на Ангаре, в пятнадцати километрах выпирало наружу железо, целый бассейн. А Штегман ничего не нашел. Почему? Не было такой цели – искать железо, не было соответствующей аппаратуры, а всю землю не исходишь. Он укажет еще на одну область – радиоактивные минералы. Тут записывают приборами Гейгера – Мюллера ионизацию воздуха – тоже ищут по науке. А что может сказать ему, Угарову, наука о слюде? Слюда немагнитна, – нерадиоактивна, прибора к ней не подберешь. Слюда встречается с пегматитами, гнейсами, слюдяными сланцами, ей сопутствует полевой шпат, гранит, кварц, турмалин, бериллий. А где нет чего-нибудь из этих пород? Они с Ергуновым ходят и смотрят, собирают камешки – все лето могут так проходить и прособирать. А может быть, слюда лежит в десяти метрах от их пути и смеется над их усилиями.

Оля сочувственно проговорила – теперь ей были понятны трудности разведчиков:

– Чем же мы вам можем помочь?

Угаров вздохнул.

– Нам нужно более точно знать место, где тот якут нашел образец. Вот что нас страшит – мы, может быть, ищем совсем в другом районе. А пока мы подберемся к нужной точке, снег снова все завалит. Сколько нам осталось времени? В конце августа – первые снегопады. Поройтесь в памяти, Ольга Ивановна, может быть, что-нибудь припомните, вот вроде этого.

Он снова показал ей кусок слюды. Оля с сожалением, медленно покачала головой. Угаров с горечью пробормотал:

– Будь нас хоть десяток человек – разбились бы по участкам. А то – двое… Много не находишь.

Оля колебалась – у нее появилась мысль, она не решалась ее высказать. Угаров с надеждой посмотрел на нее.

– Знаете что? – сказала Оля. – Ведь это можно – увеличить число разведчиков. И даже очень просто – вместо двух отрядить на поиски человек пятнадцать-двадцать.

Он разочарованно мотнул головой.

– Абсолютно неосуществимо. В нашем управлении разведчиков мало. Я просил трех, на большее и не замахивался – дали одного Ергунова.

– Нет, можно, – настаивала она. – Возьмите мою школу. У нас одних комсомольцев в становье пятнадцать человек. Посадим их на нарты, разошлем по всем долинкам и холмам – вот вам партия готовых разведчиков.

Он в изумлении пожал плечами.

– Что вы, Ольга Ивановна, какие же ваши ученики – разведчики? Маленькие нганасаны, только что азбукой овладели. Ни один из них не отличит графит от каменного угля.

Она возразила:

– Конечно, они не профессионалы-геологи. Да это и не требуется. Они будут собирать на каждом участке образцы минералов, отбивать куски пород – этому мы их научим. А вы здесь, в школе расклассифицируете пробы, если найдется что-нибудь ценное – немедленно сами выедете на место. Мозгом вы будете, они – вашими руками и глазами.

Теперь он слушал с интересом. Она вскочила, потянула его за руку.

– Вы меня обидели, Николай Александрович, – не верите, что мои ученики отличат слюду от каменного угля. А они не хуже вас это сделают. Посмотрите, что они умеют, и скажите по-честному – могли бы вы сами?

Она прошла с ним в соседнюю комнату, раскрыла стоявший у стены шкаф. Здесь на полках были собраны изделия учеников, их рукоделие, памятка вечерних занятий в школе. Оля торопливо вынимала все, ставила на большой учительский стол – нарты из моржовой кости с пологом из меха горностая; оленя из дуба с костяными рогами, опустившего вниз голову; лисицу, бегущую по следу – удивительно был расписан ее черно-серый мех; лодку с парусом; модель самолета с пропеллером из мамонтовой кости; домик из разноцветных кусков дерева и кости. Были здесь и работы девушек – игрушечная малица из пыжика с тончайшей инкрустацией из перламутра и кости, с цветным орнаментом, вышитым бисером; крошечные бакари, отделанные аппликациями и прошивками; женский нижний костюм из замши с колокольчиками, бубенчиками, хвостиками, цепочками. Угаров брал одну игрушку за другой, любовался ими, громко восхищался. Особенно ему понравился черный медведь – туловище из каменного угля, когти и клыки из моржовой кости, глаза – перламутр красноватого оттенка, шерсть – прямо в уголь были искусно вклеены волосинки и крапинки слюды, создававшие поразительные оттенки цвета. Оля горящими глазами следила за Угаровым.

– Сдаетесь? – спросила она победно.

– Просто изумительно, – признался он. – Вот уж не ожидал – мастерское исполнение! Пожалуй, вы правы – люди, изготовившие подобные предметы, легко – по одному цвету, по внешнему виду – отличат нужный минерал от всех других.

Оля сказала деловито:

– Сегодня я поговорю с Недяку, секретарем нашего колхозного комсомола. До прошлого года секретарем была я, теперь он. Пусть комсомольцы возьмут геологическую разведку на себя, внесут ее в план летней работы. Особый разговор предстоит с Селифоном. Все-таки это дело большое – может, на все лето. Неизвестно, как отнесется к этому правление колхоза.

– А мы Селифону совсем по-другому все представим! – воскликнул улыбающийся Угаров – он преобразился при мысли, что теперь у него появится целый отряд энергичных и дельных помощников. – Если я правильно понимаю, школа – предмет его особой гордости. Знаете, что я ему скажу? Что школе не хватает небольшого минералогического музея. Я предложу колхозу свои услуги в части отбора и описания образцов – ведь все равно придется оставлять здесь то, что натаскают ваши ребята, нам-то нужна одна слюда.