Текст книги "Своё никому не отдам (СИ)"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Глава 5. Путешествия

Раз уж оказался царевич в городе, надо бы ему свести знакомство с губернатором и сговориться насчёт предстоящего после жатвы принятия дел. Пошёл на подворье боярина Чухнина с визитом на другой день после похорон стрельцов и солдат погибших при отбитии чурсайского набега. В ворота городской усадьбы наместника пустили его беспрепятственно, а вот когда он попросил доложить о себе, служка, к которому обратился, вздумал надсмехаться. Мол, пускай не врёт и вообще за дерзость такую полагаются батоги. Слыханное ли дело, чтобы царевич пешком пришел, да без свиты.

Дал в ухо, а когда тот вздумал ответить тем же – под дых добавил и плетью вытянул по спине. Как-то он осерчал, отчего выругал насмешника матерно, да ещё и пнул под задницу.

Надо же – тот сразу же и поверил, что не с дурнячка человек пришёл, а по делу.

Боярин сразу и вышел, поклонился учтиво – они встречались раньше, так что узнали друг друга без труда. Заезжал он в терем царский раньше и с батюшкой толковал, когда тот останавливался на Ендрике. Так что прошли в палату и побеседовали.

Фёдор Фёдорович показал карты острова и реестры того, что на нём расположено, познакомил с дьяками, которые эти документы хранят и исправляют, а также книги ведут, в которых расходы записывают и учитывают приходы от торговли, ремёсел и сбора оброка. Перечень повинностей, что несёт население, и порядок отправки собранного добра в склады государя. Посмотрел Гриц на эти вороха бумаги, и сделалось ему нехорошо. Понял, во что его папенька вляпал. Жестоко. Это ему что, пуды ржи пересчитывать, или шкуры зверя морского!? Он ведь царевич, а не дьячок.

* * *

На следующий день с Натальей и Федоткой убыл домой. Юный князь уже мог есть жидкую несолёную размазню и более менее отваживался ходить. Заживало его горло. Но говорить по-прежнему боялся.

Карета катила не торопясь. Кучера Василия предупредили, что одного из пассажиров тряска может сильно обеспокоить, вот он и старался объезжать колдобины. Недалеко отъехали и нагнали идущего пешком доктора – Наташиного батюшку. Гриц пригласил того в карету – места хватало. А чуть погодя оторвался от своих нелёгких дум об уготованной ему судьбе, и спросил.

– Филипп, почему ты не на лошади? Видел же я конюшню у тебя на дворе.

– Это для приезжих. Сам-то я коня обиходить времени не имею. Да и не так он мне часто бывает нужен, чтобы держать своего. Обычно присылают за мной экипаж. А уж карету или телегу – это как получится. Основная масса пациентов в городе живёт.

– Так ведь, пап, на тележке подкатить – это же респектабельней, чем на своих двоих добраться, – поддержала Гришино недоумение Наталка.

– Вот вы о чём, – улыбнулся доктор. – Взрослеете, однако. Статус, репутация, положение в обществе – много есть слов, обозначающих иерархию особей нашего вида – хомо сапиенсов. И усилия, употребляемые людьми для занятий как можно более высокого места на лестнице такого рода отношений, наполняют мою душу глубокой скорбью. Если бы те старания, что тратятся на создание атрибутов респектабельности, употреблялись на добрые дела, сколь бы лучше был мир!

Доктор помолчал немного, поглядывая на ребят, но они только переглядывались озадаченно. Поэтому он продолжил пояснять свою мысль.

– Вот эту дорогу можно вымостить камнем, и тогда колеса перестанут нарезать колеи, и ездить станет удобно даже в самое сырое время. Средств для такой работы требуется не больше, чем на содержание парадного выезда боярина Чухнина.

Гриша припомнил колымагу, изукрашенную так, что от её сияния на солнце невольно прищуривался, восьмёрку серых, в яблоках лошадей, шитьё на мундирах гайдуков, форейторов и стоящих на запятках лакеев. Пожалуй, прав доктор. Интересное дело, а ведь государь-батюшка пользуется этой самой каретой, которую без труда везёт пара лошадок. Её кожаную поверхность Васька натирает обувной ваксой и полирует бархоткой, а из украшений здесь – только гербы на дверцах. Латунные, кажется.

Статус царя выше статуса боярина, но хлопот с ним меньше, и, соответственно, расходов. Вот об этом и рассказал.

– Не вполне ты прав, царевич, – улыбнулся Филипп. – Когда государь встречается с иноземными монархами или их посланниками, вот тогда атрибуты высокого статуса выставляются по высшему разряду.

– Точно! Тронный зал, парчовые одежды, гвардейцы в сияющих латах, – Гриша вспомнил, как присутствовал на церемонии встречи германского короля. – А, стало быть, перед своими слугами папенька не выпендривается – они и так ниже него, во что бы ни рядились. И его внешняя простота как раз и подчёркивает более высокий статус. Точно, боярин Чухнин парадным выездом пользуется, когда к другим боярам едет, а по городу много проще передвигается. А почему тогда к царскому терему при полном параде прибывает?

– А это – выражение почтительности. Мол, вот он я, в лучшем виде прибыл приветствовать лучшего из людей, мне известных, словно на праздник сердца и души, – Филипп улыбнулся. – У нас на Земле в стародавние времена самые могущественные властители, случалось, атрибутику высокого статуса задействовали на постоянной основе. Вплоть до того, что считались богами, или их потомками, а уход за своими особами обставляли разными церемониями. Скажем, подавание башмаков или подштанников доверялось отдельному приближённому. Словом, этикеты доводились до такого уровня, что, скажем, гвардейцы, подхватившие королеву, падающую с лошади, были казнены, потому что им запрещено было к ней прикасаться. Хотя, жизнь её они спасли.

Здесь на Посейдонии, наверняка имели место сходные случаи, просто я не столь осведомлён.

– Так, ты пришелец, – Федот произнёс это неуверенно. – Говорят, они обычно недолго живут.

– Всяко бывает. Меня Милена выходила. Я, когда появился здесь, встретил её в лесу за сбором лекарственных трав. И ничего тревожного в своём организме не примечаю уже, почитай, пятнадцать лет. Она меня сразу напоила молоком и кормила обильно. Всех несушек перерезала, помню, и поросёнка-недоросля заколола. Это в начале-то лета.

Опять замолчали. Гриц думал о дорогах. Колёса кареты как раз хрустели палками, набросанными в низине, видимо в период дождей, и сейчас ушедших в глину. Проезжие гатили, протаскивая телеги через непролазную грязь. А вот как выбрались из лога, так сразу стало ровнее.

* * *

Филипп вскоре сошёл. Ему тут надо брать правее к дому боярина Проскурина.

– Наташ! А почему твой папенька сразу с нами не поехал? Знал ведь, куда мы направляемся. А он ни свет, ни заря умчался на своих двоих?

– Это потому, что ужасно рассеянный и непрактичный. Уйдет в себя и что-то там сам себе думает. А на то, что творится вокруг, даже и не смотрит. Он всё время о чём-то размышляет, случается, что и отвечает невпопад. Вернее, впопад, но неожиданно, словно мысли твои прочитал и невысказанные вопросы растолковал.

– А мне папенька мой весь этот остров под руку отдаёт сразу после жатвы, – Гриц тоже ответил невпопад.

– Ты объедь его, пока свободен от хлопот, да погляди, что тут и как, – Федотка почти шепчет, однако, слова разобрать можно.

– Ага. Тебя на службу принимаю советником. Коня пришлю с седлом. Через неделю будь готов сопровождать меня. А вот тебе деньги, – Гриша отдал Федоту небольшой кошелёк. Экипируйся, чтоб выглядело благородно, но для ночёвок у костра чтоб тоже годилась твоя справа. Так что в четыре глаза поглядим. Станешь мне помощником, – это он сразу заявил утвердительно, на что Федотка кивнул. Мол, понял, так и будет.

– А ещё я думаю, тебе, Наташа, стоит сделаться для Татьяны, сестрицы советника моего, служанкой. Камеристкой, например. Тогда получится, что князь при мне служит, а сестра при нём – ей до замужества ещё изрядно расти. Ну, а поскольку ты, опять же, при ней, то, стало быть, разлучаться нам не следует, и все приличия соблюдены. Как полагаешь, Федот? Ладно у нас получится?

Наталья притиснулась к царевичу, а сидящий напротив князь кивнул.

– Вот и хорошо. Покои для тебя и сестры твоей в моём тереме приготовят. Вы ведь частенько станете там бывать запросто, – улыбнулся своей хитрости.

Вдоль дороги волновалась рожь. Вот-вот настанет время убирать её. Да и овёс доходит. Тревога, гнездившаяся в Гришином сердце, потихоньку утихла. Справится он с задачкой, что приготовил для него папенька. Разберётся и совладает.

* * *

Третьим в путешествие взял с собой Василия. За лошадьми доглядывать. И, понятное дело, на непредвиденный случай. А еще карту прихватил для наглядности. Выехали утром в направлении к северу, намереваясь добраться до побережья и уже потом вдоль него замкнуть круг. Скакали галопом, однако не очень долго. Дорога привела в деревушку, мирно дремавшую по обе стороны дороги, которая и служила этому поселению единственной улицей. На карте она обозначена не была, однако постройки новыми не выглядели.

На лавочке перед домом сидел дед с клюкой – грел на солнышке свои старые кости. А больше никого тут не было, хотя рассвело уже – солнышко доставало до самой земли и даже слегка припекало.

– Здравствуйте, – царевич сошел с коня и поклонился. Ну, так полагается, если верить сказкам. – А не скажете мне, где люди? В полях никого не видать, и тут пусто.

– Так за ягодами все в лес подались. Как начнётся жатва – не до них станет, вот и торопятся собрать, что наспело.

– А что нынче наспело?

– Малина, ежевика, земляника. А ты что, издалека, что ли, такие вопросы спрашиваешь, будто не из этих мест.

– Просто раньше не примечал, что когда созревает, а ведь точно, земляника сейчас в самой поре. А что с ней делают?

– Малину сушат на зиму. Землянику, у кого мёд есть, так варенье варят, – старик словоохотлив, видно, что ему скучно.

– Ещё что хотел спросить. Давно ли деревня здесь стоит?

– Так это для кого как. Тебя ещё не было, когда мы сюда перебрались со старого места. Как раз лес откорчевали да спалили, когда у меня первый внук родился, а он женился прошлой осенью.

– И откуда вы съехали?

– Дальше по этой дороге деревня наша стояла. Верхом дотуда быстро доскачете, а пешком полдня шагать нужно.

– А съехали оттуда почему?

– Так земля родить перестала.

– Значит и отсюда скоро сниматься придётся? Если два десятка лет вы тут рожь сеете, то почвы должны уже истощиться, – Гриша представил себе хлопоты связанные с переездом на новое место и ему стало страшно от осознания масштаба предстоящих крестьянам работ.

– Не. Поживём пока тут. Надоумил нас добрый человек, как плодородие сохранить. Хлопотно, конечно, а только не надо теперь ни пни из земли выворачивать, ни дома по брёвнышку раскатывать, а потом на новом месте заново собирать, – старик приготовился рассказывать, а Гриша присел рядышком. – Мы по осени листву палую в лесу в кучи сгребаем, а потом по снегу свозим её на поля, да весной запахиваем.

– Это как так, если там с осени уже посеяно, ведь загубите озимые!

– Озимые мы не трогаем, а саму эту землю оставляем отдыхать. Золы туда подсыпаем, что нажигаем после очистки леса, навоз разбрасываем перепревший и камень-известняк понемногу пережигаем, а потом чуток пушонки добавляем. От этого земля легчает, и плуг по ней веселее идёт. Ну и родит не в пример обильней. Не так, как сразу после пала, но голодать не приходится.

– А в оброк много берут?

– По восемь пудов с работника ржи, да овса по двенадцать.

– И сколько ж работников тут?

– Восемь. Шесть ведь хозяйств, да у двоих сыновья взрослые уже. После жатвы один в солдаты податься хочет, а второй женится. Вон уже брёвна ждут, когда избу из них рубить станем.

– А скажите, добрый человек тот разумник, что вас землю удобрять надоумил, он не из Берестова сюда заглядывал? – есть у Гриши подозрение, что это Филипп местным мужичкам насоветовал.

– Нет. Это Волкер-немчин. Его Акулька, вдова моего старшенького, на ярмарке из холопства выкупила, чтобы было кому работать, ну да потом он уже и не холопом стал. Сошлись они по молодому делу, деток завели, да и меньшицу потом приняли. По-людски живут, – старик отвечает обстоятельно, с видимым удовольствием.

– За что же Волкера того похолопили?

– Полоняник он. Чурсайцы его в набеге взяли. Сюда на Ендрик они добычу свою привезли продавать, что награбили, да только не шибко торг у них шёл. Так что с Акулины недорого взяли.

– Необычные дела! Так что, дедушка, кроме вашей деревеньки никто больше такой способ землю в плодородии соблюдать не перенял?

– Как не перенять? В Берестове, да в Царёвке, в аккурат, куда наших девок замуж взяли, там и осели мужики на месте. Перестали на корчёвке надрываться.

* * *

«Интересные дела», – размышлял царевич. – «Это ведь, получается, что многожёнство – обычай языческий – всё ещё в ходу».

Лошади, пущенные рысью, вскоре пронесли своих седоков мимо бывшей деревни, которая угадывалась уже невнятно. И срубы, и камни печей отсюда были перевезены на новое место, а всё остальное сгнило за долгие годы. Отдельные столбы бывшей изгороди угадывались среди березняка, где крошечные ёлочки и сосенки виднелись то тут, то там. Если бы не пара развалившихся построек, видимо, брошенных из-за ветхости, и теперь догнивающих бесформенными кучами, то вообще могли и не заметить останков деревушки.

Перед полуднем увидели большой дым, а ещё через час добрались до широкой просеки, на которой пылали огромные костры. А вот тут земледелие велось старинными методами. Сваленный зимой лес просох и сгорал. В дальнем, уже выжженном конце будущей нивы, шла корчёвка. Огромными, сделанными из целого древесного ствола вагами, подсунутыми под пень через подкоп, из земли вырывали обугленные колоды с корневищами, тоже пострадавшими от прошедшего по верху пала.

Хотя, на полянке неподалеку женщины расстелили рушники, и накрывали обед для своих чумазых от растёкшегося по лицами вместе с потом пепла мужичков. Поздоровались, достали из сум пироги, что прихватили с собою в дорогу, и напросились к общему столу. Поначалу в их сторону косились, но когда хряпнули по глоточку налитого из Федоткиной фляжки курного вина, да закусили ещё мягкими – утром из печки – расстегаями, подобрели и разговорились. Гости помалкивали и выслушивали жалобы на тяжкий труд. Потом кто-то помянул балакинских ребят и все их дружно осудили за непочтение к обычаям предков и за лодырство. Они, видишь, зимой на санках катаются с заготовленной с осени палой листвой, а по-настоящему, как крепкие мужики и не работают.

Слушая разговоры и поглядывая на собеседников, Гриша вдруг словно прозрел. Ведь тут все – родственники между собой. Старший – большак. Глава рода. Всяк, сказавший слово, поглядывает в его сторону – не прогневил ли. Детворы нет – наверняка в деревне осталась под присмотром девок и молодых мамок. А парни-подростки вообще сидят молча, как и заведено исстари. Когда спрашивали, кто они такие и куда едут, то вопрос адресовался Василию – взрослому. А они, хоть и одеты не в пример добротней, вообще никого тут не интересуют. Как и их мнение.

После обеда все часок подремали, да и снова принялись за работу. Гриша стал помогать. Подростки подкапывали пни, а большие мужики прилаживали опору, пропихивали в прорытый ход бревно и наваливались на его конец. Иногда получалось сразу, иногда с невесть какой попытки после переналадки опоры, или рыхления земли вокруг корней, а бывало, и совсем не выходило. Тогда пень терзали топором и раскладывали под ним костёр, а корни подкапывали по очереди и вырывали той же вагой по одному.

Что царевич приметил – это, что топором или лопатой он действует сноровистей своего товарища, хотя до мастерства деревенских парней ему далеко. Да и устал Федот заметно скорее – считай, только оправился после «злодейства», что сотворил с ним Наташин батюшка. Поэтому слишком задерживаться здесь ребята не стали. Поехали дальше.

* * *

Заночевали в казачьей станице. Она всяко побольше и побогаче, чем деревенька обычных крестьян. Домов тут не пять-шесть, а поболе десятка. Стоит она, почитай, уже неподалеку от морского берега, отступив от кромки воды так, что море видно, но подалеку. На вышке дозорный поглядывает по сторонам, и дюжина лошадей пасется на луговине осёдланными. Сами же казаки управляются по хозяйству в своих дворах. Особенно слышен звук отбиваемых кос. Кругом поля с теми же овсом и рожью. Место тут безлесное, но постройки деревянные, поставленные тем же способом, что и в других местах – четыре стены, да сени прирублены. А вот крыши не на два ската, а на четыре, под соломой.

Гриша всё примечает и даже записывает кое-что в тетрадку. В отличие от крестьян, не проявивших особого интереса к личностям проезжих, здесь выспросили и имена и кто они такие. На счёт того, что прибыл к ним сам царевич с товарищем и слугой, удивления или недоверия не высказали и ужином накормили как следует. Попытку поговорить о видах на урожай не поддержали, так что ничего тут выведать не получилось. Да уже и не хотелось, честно говоря. Проехали они сегодня немало, так что завалились спать по лавкам в крайней избе, где нашли себе пристанище.

* * *

Тревога поднялась ночью. В свете луны и масляных фонарей выводили из стойл лошадей, седлали их и собирались у подножия сторожевой башни. На соседней вышке зажегся сигнальный огонь, поэтому десяток казаков вооружились и отправились на просьбу о помощи. Гриша с Федотом тоже к ним присоединились. А конюх-кучер Василий следом отправился.

Через полчаса скачки добрались до соседней станицы. Оказалось, что здешний часовой разглядел сигнал на следующей по цепи заставе, и отряд из этого селения туда уже убыл. Помчались дальше. Тоже около получаса энергичного движения, и стало видно, что впереди дело неладно. Среди домов ворошилось многорукая и многоногая масса людей, звенела сталь, звучали выстрелы.

Казачонок выскочил, замахал руками и закричал: – от берега зайдите!

Приняли левее, а затем резко свернули вправо и пики всадников наклонились вперёд. Кого-то они закололи, кто-то сам вылетел из седла. Шашки покинули ножны, и пошла рубка. Гриша видел только людей в незнакомой одежде и с головами обмотанными тканью и колол, рубил, отбивал, пока всё не кончилось.

Светало. Далеко отсюда в море покачивалось на волнах какое-то судно, не слишком большое. Примчался еще один десяток из дальней отсюда станицы, не успевший к заварухе. Он сразу повернул вслед группе тюрбаноносцев, убегающей в сторону корабля. Из под тел убитых и раненых извлекали казаков, и не все они подавали признаки жизни. Федотка держался за плечо – колотая рана, но, кажется, не чересчур опасная. Василий лежал на спине, и с его ноги срезали сапог, распарывая голенище.

– Это не твоё? – молодой казак протянул Грише на ладони отрублено ухо.

Схватился руками – оба на месте. И увидел в глазах парня весёлые искорки. Ох и шуточки!

– Нет, кого-то другого, – и принялся обнажать плечо своего товарища. Подошла казачка, подала смоченную водой тряпицу, чтобы обмыть. Казачонок ловко обернул раненое место полосой чистого полотна и закрепил конец булавкой.

– Дышит Феогностыч. Даст Бог оклемается, – донеслось откуда-то.

– Чуть не уделали сердешного сельджуки. Слышь, а почто вы сигнал так поздно подали?

– Так луна была за тучей и корабля мы не видели. А когда разглядели, то только-только успели приготовиться – отряд, что шел сюда, уже рядом был. Бабы с чердаков его встретили самострелами, а мы с фланга навалились, они и откатились. Только ненадолго. Командир ихний покричал, и толпа опять привалила. И потеснила нас уже между домами. Тут Сильверстова десяток на них налетел, потом Колькины примчались, а то бы рубиться нам спина к спине. Ну а как со вторых застав подтянулись, так мы их и порубали. А что это за отроки с тобой пришли, а, Кирша?

– То царевич и князь при нём. Они, понимаешь, путешествуют нынче.

– Ну-ка, ну-ка! И хто тут у нас царевич? – подошел казак с немного знакомым лицом. Наверное, один из патрульных, что разговаривали с Гришей по пути в город. – Ага, он нам седмицу назад то же самое говорил. Значит, не врёт.

Вернулся десяток, что преследовал отступающих:

– Сближаться не стали. Постреляли нескольких из самострелов, остальные и сдались.

Остальных было семеро. Они плелись со связанными ремёнными путами руками. А кораблик вдали, уже спешил на восток.

– Ладно. Пошли завтракать. Если Феогнотыч не преставится, так и хоронить никого не придётся. И эта! Царевичь! Давай к нам со своим князем, и кто там ещё при вас.

Глава 6. Казаки

Утомление от долгого вчерашнего путешествия, ночная скачка, завершившаяся сшибкой и зубоскальством, подчеркнутая непочтительность в обращении с ним, словно нарочно демонстрирующая пренебрежение – и Гриша озадачился. Воинственное это сословие живёт своим обычаем, бережно и ретиво сохраняя вольности и законы, их оберегающие. Так учитель о них рассказывал.

Говорил, что за воровство у своих, или, если в беде товарища бросишь, то кары за это ужасные, а вот при ссоре могут поубивать друг друга, и ничего за это не будет. Даже спор решить смертельной схваткой для них – обычное дело.

Ещё припоминает он, что людей этих полагают заносчивыми и задиристыми, и связываться с ними избегают, однако царю Рысскому они служат исправно, и до тех пор, пока это устраивает обе стороны, то так и ведётся. Ну и, поскольку Васькина раненая нога располагает к тому, чтобы недельку полежать, пока она подзаживёт, то, выходит, придётся пожить тут. Изучить эту часть подданных изнутри.

Здесь по северному берегу Ендрика растянута сотня, разбросанная по станицам или заставам – часть системы обороны острова.

Перед тем, как пройти на широкий двор к длинному столу, вокруг которого уже начали рассаживаться едоки, Гриша ещё раз огляделся. На севере в море ещё виднелся парус кораблика, доставившего сюда налётчиков. Он уходил направо, к востоку. А слева уже показалась галера, идущая в его сторону. Видимо Рысского флота корабль начал преследование.

Трупы нападавших лишены одежды и иного имущества, и старшие мальчики деловито оттаскивают их прицепив за лошадьми в ту сторону, где пленные копают яму под присмотром конных отроков. Ага. А его со товарищи пригласили к взрослым мужчинам.

Подошёл, поздоровался, присел, где свободно, и потянулся ложкой к ближайшей мисе с кашей. Кусок хлеба взял от нарезанного каравая. Никто на это внимания не обратил и беседа не прервалась. Казаки обсуждали происшествие.

– Не бойцы в этот раз приходили. Голытьба сельджукская собралась пограбить ткаческий квартал, а им не дали. К порту их стражники городские оттеснили, они и ушли на корабле, который сумели захватить, а то всех бы повесил визирь тамошний.

– Точно, то и одёжа у них – одни лохмотья, и оружие плохое, а доспехи только на троих были, и те старые. А что, Пырка, корабль тебе с хлопцами прихватить никак не получалось?

– Не. Он сразу, как шайку ссадил, от берега отошел и держался поодаль. Эти, которые сбежать хотели, только вплавь бы до него добрались. Сторожкий на нём командир.

– Вон оно как! Капитан на корыте, выходит, разумник, а эти сиволапые дурным манером пошли на убой. Ты прикинь, Пырка, сколько от той Сельджукии досюда плыть! Могли и в других местах к берегу пристать и погибель свою встретить. А пленники говорят, что аж досюда драпали безостановочно, стало быть, на полсотню человек и воды и еды на корабле том, внезапно захваченном, было припасено достаточно, чтобы до наших мест дойти.

Гриц помалкивал. Понятно ведь, что казачья старшина говорит. Сотник и десятники слово держат, а остальные едят и слушают. И он также поступает.

– Думаешь, ворпники это были?

– Так сельджуки, судя по тому, что воевода здешний отписал, нынче набег на нас собирают. Да чурсайцы недавно с юга в Ендрикскую бухту наведывались. Думаю, скоро пожалуют воины и числом поболее, и снаряженные богаче. Будет нам добыча славная.

* * *

Рана на ноге у конюха оказалась не шибко страшной и опасений не вызывала. Федотка и сейчас мог бы ехать, однако поспешать отсюда царевич теперь не хотел. Посмотрев, как съехавшиеся по тревоге из соседних станиц десятки бойцов отправились восвояси, оставив своих раненых под присмотром тутошних баб, сам он двинулся туда, где старый казак гонял недорослей.

Интересные, однако, занятия. Кистенём тренируются управляться и бичом. Попросился в ученики, в чём отказано ему не было. Кистень – гирька на веревочке, привязанной к концу короткой рукояти – дался ему без труда. Он ещё о прошлом годе получил свою меру синяков и шишек, когда на току попросил доверить ему цеп для молотьбы. А тут принцип сходный, так что освоился быстро. Да и много легче и ухватистей оружие, чем инструмент.

Зато бичом на своём теле успел наставить выразительных меток, пока приловчился делать щелчок вдали от себя. Очень уж непокорна эта упругая гибкая плеть, словно живая, делающая то, чего хочется ей, а не тому, кто вцепился в рукоять. О том, чтобы попасть, куда целишь, речь пока не шла. Для этого навык требуется и многие старания для их обретения необходимы. Ежедневные тренировки, одним словом.

Потом рубили лозу, что изогнутой шашкой значительно удобней, чем его прямой эспадой. Но он и своей «булавкой» не оплошал – надо ведь к собственному оружию приспособиться, а оно тоже сечь способно и в руке не тяжело. А после бились на кулачках, отчего светлый лик сына царского расцветился следами мужской доблести. Крестьянские ребятишки не так дерутся, как эти. У них побеждает сильнейший, а казаки вёрткостью берут и стремительностью. Короче – утёрся он по полной, аж слезу иной раз из него вышибали.

Вместо недели, обретался он в станице вдвое дольше, однако лучшим среди юной воинской поросли так и не стал. Этих ребят воинскому делу обучают сызмальства и заметно жёстче, чем деток боярских, княжеских или царских. Синяков только научился избегать, да бичом стал бить куда надо, ну и много чего ещё освоил. Особенно по части как спрятаться или незаметно подобраться, а потом попасть в уязвимое место из небольшого бесшумного самострела, что на иноземный манер арбалетами зовутся. Пикой на скаку научился орудовать – хороший воин должен с любым оружием быть для супостата опасным. Да и без оружия тоже.

Понятное дело, со всеми в станице успел перезнакомиться, но теплоты в отношениях или доверительности ни с кем не возникло. Всё же чужаком его здесь считали, хотя и не поддразнивали. Да и Федота никто не обижал, и к занятиям юношеским его допустили, но он тут успехами не блистал – и горло ещё не до конца здорово, и рука не совсем в порядке.

Потом началась жатва, а Васька мог уже хорошо держаться в седле, и путешественники двинулись вдоль берега на восток.

* * *

Миновали несколько станиц. Разглядев последовательно эти поселения подряд, Гриц приметил в их планировке некоторые любопытные черты. Дома на этих заставах расположены не рядами и не по кругу, а какой-то непонятной кучей, теснясь к центру и разметав огороды во все стороны. Всякий раз, когда подъезжал, возникало ощущение, что попал под взгляды со всех сторон – так смотрели на него небольшие подслеповатые окна, словно прищуривались, целясь в спину.

С этой мысли и начал анализ. А ведь эти построения содержат в себе массу будущих возможностей в плане вооруженного противостояния. Пути скрытного отхода между подсолнухами, или ползком, вдоль полосы льна. Да хоть за дровяниками или валом навоза.

Ещё можно пропустить нападающих внутрь, а потом вдруг со всех сторон на них наброситься, или обстрелять хоть из самострелов, или из мушкетов – есть у казаков и огнестрельное оружие. И с крыш камнями забросать тоже получится.

И наоборот несложно создать укрепление – узкие проходы легко перегородить звеньями забора – вот же добротный тын, раскрепленный на мощных горизонтальных слегах! Повернул его, и нет пути конному, да и пеший замешкается. А из-за того плетня удобно ударить во фланг.

Получается, что тут устроен то ли лабиринт для удобства отхода, то ли заготовка крепостицы, возвести которую можно в считанные минуты. Для женщин и детей имеются удобные пути отхода и, есть подозрение, что выводят они туда, где припрятано и оружие, и провиант, и что-нибудь ещё, нужное беженцам.

Хотя сами казаки симпатий у царевича не вызывают. Жалования они не получают, но и повинностей никаких не несут. То, что ими выращено или взято с бою – их добыча. А ещё из-за них у папеньки бывают неприятности с соседями. Они ведь время от времени посылают ватаги на разбой. Нет, Рысские земли не разоряют, но, скажем, на тех же тугалов навалиться, или бриттские городки пограбить – это запросто. Возле каждого их поселения в лодочном сарае припрятана мореходная лодка, на которой, переплывая от острова к острову, они могут добраться в любую точку Посейдонии. Тут ведь от одной земли до другой недалеко.

Сейчас во время жатвы, да ещё и поджидая начала сельджукского набега, они, ясное дело, остаются на месте, а как закончат с урожаем и поднаберут трофеев от побитых из засад агрессоров, так по осени и сорвутся на промысел. За кафтанами, как они говорят. Или за зипунами.

* * *

К последней – самой восточной в цепи казачьих застав – станице подъехали вечером. Здесь и предполагалось заночевать. Казаки вернулись с полей усталыми – сегодня уже косили рожь. Пристанище для путешественников нашлось без труда – Гриша понемногу нахватался характерных словечек и речевых оборотов, да и другие ухватки скопировал, так что эта братия его принимала за своего. Казачки – как на подбор статные и весьма решительные – в доме и на дворе у мужей своих ни на что позволения не спрашивают, и принимают приезжих, как сами полагают нужным – то есть ужином и местом для ночлега. Видимо, принимая царевича за кого-то из своего сословия, как он смеет надеяться. Или наслышаны? Кто его разберёт!

Главное – напотчевали и спать уложили. Что ещё нужно усталому путнику?

Однако отдохнуть на этот раз получилось недолго. Зашевелилось всё вокруг, хотя и без фонарей или факелов, но, едва стемнело, население пришло в движение. Шаги, тихие стуки, фыркание лошадей – понятно, что опять что-то стряслось. Вернее, обнаружена неведомая угроза, к встрече которой воинское поселение деловито и скрытно готовится.

Расспрашивать и выяснять не у кого, не до приезжих сейчас хозяевам, но пропускать что-либо ребятам категорически не хочется. Они ведь здесь для того, чтобы понять, как и чем живёт народ здешний, те же станичники.

Надев панцири и вооружившись царевич со товарищи присоединились к группе снарядившихся казаков. Слышно было, как женщины уходят, уводя лошадей и увозя детвору. А вот юноши-недоросли и отроки вооружены и находятся подле взрослых. Мушкеты держат и припас к ним, ну и при шашках, понятно.

А вообще-то, если кто следил за заставой со стороны, то вряд ли мог что-то приметить. Ночь нынче хоть и ясная, но безлунная. А в свете звёзд не много-то разглядишь. А с факелами по дворам никто не бегал, криком не кричал. Всё наощупь, всё бесшумно.