Текст книги "Своё никому не отдам (СИ)"

Автор книги: Сергей Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Глава 28. Мирком и ладком

Побывать на Ендрике и не поговорить с Чертознаем Викторовичем, то есть с Филиппом, конечно, отцом Натальи, это было бы просто глупостью. О чём говорить? Какая разница. Этот человек действительно знает вещи, на Посейдонии пока неведомые, поэтому и не угадаешь, о чём речь пойдёт.

Доктор нынче в Царёвке – имении его дочери. Жене помогает управиться с покосом. Так и не зажила Милена барыней, не умею, говорит. Ну, да её воля. Наташка, ясное дело, тоже помчалась пособлять, прихватив для компании и мужа своего тёщу очаровывать. А что поделаешь? Родня – она завсегда родня. Мил или не мил – а свой. Издревле так ведётся, и тех, кто близких не поддерживает, осуждает людская молва.

* * *

– Хитрая бестия, ты, Гриша. Ведь какую гадость боярам учинил! Вроде, как по обычаю им земельные наделы поручать затеял и власть над людьми дал. И самим же властителям вменил в обязанность подчинённых своих вооружить. То есть злить подопечных только безумец станет, и придётся этим… околоточным боярам крутиться меж двух огней. Сверху-то сколь чего казне от них нужно – те же дьяки оброчные спросят, а если лютовать станет с насельцами – мигом ему пилюлю свинцовую пропишут, – вечером у костра, отгоняющего своим дымом комаров, покойно и рассудительно ведутся неспешные разговоры. – Батюшка-то твой тоже всё придумывал, как влияние боярское уменьшить.

Приметил, чай, что пытался он обычай кормлений ограничить. В регулярном войске жалование назначал младшим командирам, но земельных наделов не давал. Дьякам приказским тоже – они ведь по чину-то тоже боярского сословия, поскольку служилые. А только плохо это приживалось. Старшие роды благородного сословия, особенно думные бояре, за родственников своих всегда стояли твёрдо и приказу служилому на такие «оплошки» указывали строго.

Знаешь, в той России, откуда я родом, тоже был сходный период. И царь молодой и решительный на трон тогда сел. Крепко он с хранителями древних обычаев не ладил, бороды насильно состригал, одежду обрезал, чтобы короче была, на иноземный манер. Это, вроде как должно было их к новизне поворотить. Детей благородных семей заставлял за границей учиться наукам тамошним да на жизнь заморскую собственными глазами посмотреть. И воевал, расширяя пределы государства своего, даже императором назвался.

Приказы отменил и заменил их коллегиями, по рангам военным и статским служилое сословие расставил. Перестал в думу бояр созывать, и прекратил назначать туда новых людей – сенатом их заменил. Всё делал так, чтобы старинный обычай извести и заменить его писаным законом. А в результате как бы не вреда наделал. Уж не знаю как, но объегорили его.

Он наделы, что на кормление людей служилого сословия предназначались, сделал их собственностью. Хочешь – в наследство отдай, хочешь – продай. И крестьян к землям этим приписал. Закрепостил, как у нас говорили. И потом ещё полтораста лет считай, продавали их, словно рабов. Даже для больших заводов, что купцы строили, и то крепостных деревнями приписывали, чтобы они вместо барщины железо плавили или иное, что велят, делали.

С той поры бояр вроде как и не стало. Служилый люд, свои земли приобретя, в армию или в статские учреждения шёл, если хотел. Или на земле сидел, помещиком назывался, барином. К чему я речь веду – вы с папенькой этого всячески избегаете. Пытаетесь наделы, что в кормление предназначены, в казну вернуть и люду служилому жалование платить только пока пользу они государству приносят. Вот почему и вылилось сопротивление в открытый бунт. Так ли полагаешь, Гринь?

– Теперь так, а пока ты мне этого не растолковал, и сам не понимал, почему так поступал, а не иначе. Будто изнутри что-то подсказывало.

– А потому подсказывало, что твёрдо ты знаешь – крепить надо государство. И всех, кто в нём живёт нужно заставить интересы его соблюдать более чем свои собственные. Уж не знаю, что выйдет из этого, но цель уж больно привлекательная.

Вот и будут у тебя сразу с двух сторон противники. Служилые с одной стороны, и купечество, которое буржуазия – с другой. Плюс к тому внешние супостаты с визитами не задержатся. Что делать станешь? На кого обопрёшься?

– Пока, вроде как на армию, получается. И на флот. Опять же дьяки приказские для беспокойства нынче не так много оснований имеют – заменю им кормление окладами постепенно, по мере смены их на службе, а дожидаться смерти тех, что пожалованы уже, дети мои станут, да внуки.

Ты мне вот, что растолкуй, Филипп. Ты вот сказал, что в России людей к крепости приписали. А у нас разве иначе?

– Иначе, государь ты наш, недоучившийся. Рыссия по обычаям живёт, а не по законам. То есть правила только для служащих установлены, в остальном же поступают все по прецеденту. То есть если был похожий случай и кто-то как-то поступил, то так потом все делают, полагая это правильным. Потому и повелось у хозяев земельных наделов силой удерживать своих крестьян на собственной земле. Для того и дружины им потребны в первую очередь. А уж что друг другу беглых возвращать или откупать – это выработалось тоже промеж знатных, а то они в сварах между собой повырезали бы друг друга.

То есть изначально это было право сильного, освящённое обычаем, обычаем, который дворянство пожелало закрепить словом государя, полагая, что сложившийся порядок осталось только записать на бумаге. Тем более, дьячок из людского приказа за денежку малую нужные сведения всегда разыщет и сообщит. И сама эта денежка для того дьячка – законное кормление.

– Ох, Филипп Викторович, вот умеешь ты всё в ясном виде представить. Мысли после бесед с тобой в порядок приходят и, вроде как со стороны на жизнь смотришь – картина получается полная. Отчего так?

– Оттого, что жил я в мире, вроде бы и таком же, а только там всё немного наперёд, чем на Посейдонии случалось. Вот и сравниваю, будто в историю своей России попал. Ещё что на память пришло: царь-то тот, что императором назвался, новую столицу выстроил только чтобы от думы в другое место съехать. Он там другую думу себе собрал, но назвал её сенатом. Вот и ты сюда на Ендрик пригласил людей, на коих полагаться намерен. Забавно глядеть на это совпадение со стороны. Хотя и отличия налицо – ты думу силой разогнал, поскольку и стрельцы и флотские и мастеровые – все тебе одобрение выказали, и оказалось их много в нужном месте.

Это ненадолго, поверь мне. Когда переймут твои пушки в странах заморских, война опять сделается горем для всех и разорением, так что не напрасно ты секреты прячешь, стараясь продлить преимущество. Опередить пытаешься возможных недругов. Потому подскажу я тебе кое-что. Может, сообразишь, как воспользоваться?!

Первое – были уже в моё время на Земле вещества, что вспыхивали от удара или трения. Припоминаю, гремучую ртуть поминали в «Ведомостях». А второе, слыхал я будто из угольных шахт в краях чужедальних воду наверх поднимали силой пара.

– Па! Это же можно порох закладывать в железный картуз, а потом, стукнув по нему в определённом месте, производить выстрел, – конечно, Наташка прежде всего о пушках вспомнила. А вот Гриша – о том, как не мог сообразить на счёт воспламенения порохового заряда под днищем вражеского корабля.

– А что это за «Ведомости» такие?

– Газета. Ну, это листок, на котором разные новости печатают. Вот именно в «Ведомостях» как раз многие описания новинок, открытий и изобретений и публиковались.

Гриша привычно достал книжицу и взялся записывать то, что узнал и подумал. Ведь сам же слыхивал про то, что в странах чужедальних выпускают новостные листки. Вот пускай Агапий позаботится людей оповещать о том, что в стране творится. В гремучку Наташка уже вцепилась, а он… ему, выходит, пар остаётся приспособить для перекачивания воды от носа корабля за его корму, чтобы он таким образом приводился в движение. Хе-хе. Ну, и государством заодно поуправлять.

Кстати, мысль о закрепощении крестьян ему не нравится не только потому, что после введения его в стране появятся привилегированные дармоеды. С детства он порабощение человека человеком просто считает гадостью, вот и всё. А потому должен поддержать крестьян, желающих уйти от хозяев наделов. На его земли, на казённые.

– Филипп Викторович, а ведь ты подсказки свои не всем делаешь.

– Не всем. Только тем, кто людям не пакостит.

* * *

В столице обстановка внешне выглядела спокойной. Подворья именитых дворян уже опустели и отошли в казну вместе с многочисленной дворней и даже с холопами. Старые господа везли с собой в основном сундуки с нажитым и только самых ближних слуг – лишённые кормлений за бунт они уже не надеялись содержать и далее всю ту ораву, что раньше подчёркивала их высокий статус. Тут и нашлось дело бывшему стрелецкому сотнику Степану Кузьмичу Хвату – а что поделаешь, если такое прозвище у человека.

Выпал ему незавидный удел – пристроить к делу множество людей, в одночасье лишившихся средств к существованию. Поначалу они продолжали жить, где и раньше, питаясь тем, что осталось в кладовых, а вот дальнейшую свою судьбу определить мог не каждый. Опять же желающих на опустевшие хоромы немало нашлось среди купцов, а уж они-то точно повыгнали бы многих. И появились бы новые бездомные голодные люди, что Григорию Ивановичу совершенно не нужно. Так что оставил своему новому сподвижнику он эти хлопоты не просто так, а подкрепил их поставками кое-каких продуктов с интендантских складов, да и занялся делами государственными, позабыв, если честно, про обездоленных.

А чуть погодя услышал в разговорах про государев околоток. Вышел из дворца, осмотрелся – ничего вроде не изменилось. А потом, когда прошелся, тогда и углядел – на тех дворах теперь где валенки катают, где портняжничают, где чеботарят. А то и пули льют или пыжи высекают. Сговорился Степан с интендантами, и давай народ занимать делами для войска нужными – всё равно ведь кормить их приходится. А так оно с пользой выходит.

* * *

– Герцог и герцогиня Геринг! – провозгласил окольничий, и в залу вошла монаршая чета с одного из бургских островов. Впрочем, после того как Гриша с Натальей приветливо встретили их посреди зала, этикет развеяла матушка, Ольга Францевна, затеявшая обнимашки с братцем. Отобедали запросто в малой гостиной. А потом также непринуждённо, гость поведал о том, что хотел бы предложить Рыссии поставки угля за услуги рысского флота по охране берегов маленькой, но весьма привлекательного для грабителей земли Геринбург. А то Штадтские острова устроились, как у Христа за пазухой, оберегаемые рысской патрульной эскадрой, которая в Бургский архипелаг не заглядывает. А ведь, если по-родственному, то стоило бы не забывать о местах, откуда родом матушка государя.

Дальше уточнением деталей занимались уже дьяки морского приказа. Дело в том, что в немецких землях много замечательных мастеров. Так много, что им там даже слегка тесно – мешают они друг другу, переманивая к себе клиентов. Но если в места, где добрых работников ценят, регулярно ходит военный транспортник, то нетрудно съездить и посмотреть, нельзя ли там устроиться.

Частенько получается – льзя. А Рыссии нужны и полировщики линз для подзорных труб, и изготовители готовален, буссолей, и приборов для определения углов на небесные светила. А еще преподаватели требуются для школ навигацкой, да рудознацкой, да звездочётской, да коновальской, да механической, да… одним словом, пользуясь опережением в качестве вооружения и периодом относительной безопасности от вторжений извне, Гриша несколько сократил расходы на флот и сосредоточил денежные средства на подготовке своих специалистов в областях, где без обширных и разносторонних познаний хороших результатов не добиться.

К рысским послам были направлены письма, уведомляющие о желательности приобретения научных книг, и приглашении светлых голов – тех людей, что исследуют природу вещей и делятся друг с другом открытиями или сомнениями. Учёных, без которых не подготовишь преподавателей.

Тем не менее, душу молодого царя постоянно грызло какое-то сомнение. Сомнение в том, обо всём ли он подумал, обо всём ли похлопотал.

Если отбросить эмоции – дела продвигаются успешно. Замысел превратить Рыссию в государство, все жители которого работают для победы над внешним врагом, воплощается со скоростью, которую ограничивают только наличные средства и инерция мышления. То есть причины, повлиять на которые невозможно. Население не оказывает сопротивления переменам. Наоборот, способствует в меру своего соображения. Но ощущение того, что нечто важное упущено, что какую-то деталь он упустил, гложет Гришу всё сильнее и сильнее.

Итак – народ спокойно ждёт от него перемен к лучшему. То есть рассчитывает, по меньшей мере, на то, что каждый доживёт отпущенный ему век не в голоде и помрёт в своей постели. Стоп. Этого он для всех сделать не может, потому, что немало людей сложит свои головы на поле брани. Или получит увечья. Павших похоронят с почестями, а калек… приютит родня, если она есть. А если нет?

Получается, что потребны приюты для ветеранов, где их станут лечить и обиходить, а то видел он безногих на паперти.

Хм! А ведь персонал таких домов призрения требует постоянного неусыпного контроля – старые немочные ворчуны даже человека с ангельским терпением могут вывести из себя. То есть царская семья бывать в этом заведении должна регулярно и запросто, да и других благородных и влиятельных родов людям наведаться туда не вредно будет.

Вот и решение – резиденция правящего царя должна находиться рядом с пристанищем покалеченных солдат и матросов, а жёны и дочери ближников государя пусть хотя бы раз в году туда наведываются и чем-нибудь помогают по уходу за постояльцами этой печальной обители – так в обе стороны польза будет. Наверняка должный порядок поддерживать станут там, куда частенько приходят ночные шептуньи влиятельнейших людей. Женщины обычно мягки сердцем, поэтому обязательно напомнят мужам своим суровым о тех, кто не щадил жизни в боях за их страну.

Пододвинул к себе карту и принялся по ней прикидывать, что и как. Дело в том, что бывший стрелецкий сотник Степан Кузьмич Хлыст, когда из столичных боярских усадеб устроил подобие понравившихся ему на Ендрике околотков, пришел и заявил, что, если больше двух сотен семей разом поблизости друг от друга живут, то не углядеть бывает за всеми и дармоедов не враз увидишь, а они своей хитростью похваляясь или пример показывая, юношей с верного пути могут сбить, отчего дармоедство начинает плодиться и расти, как снежный ком. Этак недолго и без работников остаться, потому что зараза эта жутко привязчивая, особенно смолоду.

Оно и правда, наверное. Чем больше поселение, тем больше в нём разных личностей, и не все они хороши. Так вот потому и не стоит делать слишком крупные городки, а коли, скажем, главная база флота, где людей собрано много – так жилые слободы чуть отодвинуть и, по-возможности, отделить друг от друга.

* * *

Править Рыссией Грише не нравится. Труд этот никакими материальными преимуществами не компенсируется, да и сами они, эти преимущества, приелись ему ещё с детства, с той поры, когда труда тяжкого в жизни его ещё не было, а все остальное было. Теперь же он ещё одно важное свойство привилегированного положения приметил – взгляд от него меняется на окружающий мир.

Папенька – особенно показательный пример. Умница. Отлично знает государство, трудами его почти два десятилетия крепшее. А уж политику международную как понимает – зависть берёт. Помощь и его и боярина Кикина просто неоценимы – они и держат в своих руках все нити дел страны, докладывая ему только о вопросах, выходящих за рамки рутины.

А вот только ни папенька, ни Борис Алексеевич не чуют той самой точки, куда в данный момент стоит приложить основное усилие, чтобы результат не только проявился скорее, но ещё и не требовал поддержки для сохранения достигнутого. Как-то страна для них вся на одно лицо, причём составлено оно, лицо это, по результатам сводов и сказок, что доносят главы приказов.

Вот, скажем, вечная недостача средств побуждает их искать возможности занять золота или за границей, или у здешних богатеев – купцов, менял, ростовщиков. Гриша же вместо этого печатает расписки (не своими руками уже, ясное дело) и влезает в долг к тем самым людям, ради которых он, по-существу, и затеял все эти перемены. С оглядкой, конечно. Но, во-первых, отдавать придётся без процентов. Во-вторых, заимодатели, чем больше сами постараются, тем скорее получат обратно то, что у них слегка нечестно отобрали на время. Ведь плоды их трудов, обложенные налогами, вернутся в казну. А тогда на выкуп тех самых расписок и могут быть истрачены. И, наконец, в третьих, не так уж велика вероятность того, что долг этот соберётся в одних руках и тогда кредитор в счёт его погашения, потребует чего-нибудь… недостойного. Но, если знать меру и прислушиваться к Селиму, что присматривает за делами казначейскими Гришиным оком, то бумажки эти просто ходят в обороте вместе с деньгами и даже немножко вместо них, потому что золотишко вместе с серебром копятся помаленьку в подвале на случай, если кому-то срочно потребуется звонкая монета вместо оттисков штампа. Но пока такого не случалось. Население и купечество для расчётов внутри страны расписки устраивают, поскольку в их надёжности ни у кого сомнений нет. Вот такой маневр получился. Только средств всё равно недостаёт на всё, что нужно. Их ведь нельзя печатать скорее, чем это – то что нужно – делается. Тут – чисто физический предел. Деньги сами по себе несъедобны, не накормишь ими. Пока рожь не вырастет, мука не смелется и каравай не испечётся, бестолку платить – скорее дело не пойдёт.

Инкогнито папенькино нынче зыбко. Шепчется народ о том, что душа Ивана Даниловича вернулась в этот мир, чтобы сыну помогать – не иначе, кто-то что-то приметил. Но кроме укрепления авторитета ныне здравствующего и правящего Григория Ивановича, ничего из слухов тех не произросло. Хотя количество посвящённых в эту тайну довольно велико. Ендрикские гвардейцы, да рота Кикинцев, да воспитанники, что рынд изображают – все уже знают о том, что якобы утонувший государь трудами неустанными помогает своему сыну справляться с ворохом проблем, которые тот создал и себе и всем окружающим.

Так вот, Иван Данилович с Борисом Алексеевичем действуют в основном путём переписки с приказами. То есть отдают письменные распоряжения и изучают отчёты об их выполнении. А вот Григорий Иванович составляет об этих действиях впечатление по личным наблюдениям и сообщениям ближних своих. Естественно, уличение дьяка во лжи или нерадении – рядовое событие, но всё более и более редкое. Изменять сам управленческий механизм государства смысла не имеет. Важно то, как работнички дело своё делают, а не то, как называются их должности. Ведь дьяки-то – государственные служащие и многие из них так и живут кормлениями, поскольку тоже являются боярами. Не военными, так и что с того?

Брусодорожный приказ пришлось учредить, а дорожный и почтовый к нему присоединить, да ещё и сигнальный создать и поставить с ними заодно – все под руку одного человека. Так вот в качестве главы ведомства сообщений и пришёл в столицу Кондратий.

Остальных же не трогали.

* * *

Много месяцев подряд не происходило сколь-нибудь заметных событий в Рысском государстве. Разве что в водах Ростоц-острова то и дело перехватывали франский корабль и приводили его к причалам столичной гавани. В остальной же жизни оживления не отмечалось. Тишина эта давалась Грише непросто. Мир менялся неохотно, брусовые дороги прокладывались медленно, казармы вокруг кузниц Зимы Агеича встали быстро, но с купцом возник спор из-за того, за чей счёт они будут содержаться. Почему-то хозяин железоделательного завода решил, что казна станет всё оплачивать.

Пришлось хорошо посидеть с ним за расчётами и увеличить цену на орудийные стволы, а то действительно не хватает ни на постройку новой домны, ни на содержание школы железоделательной, хотя, тут часть расхода пришлось принять на себя государю.

В неведомой Корневке крестьянин застрелил боярина – опять сам помчался дело разбирать. По всему выходило – застрелил правильно. Лютовал старый слуга государев. Поделом ему. Но по обычаю убийцу надо наказать. Своим судом приговорил парня к галерам, а женку его и детей велел на дальний остров выслать, всем в назидание. Про то, что галера эта как раз в том городке и стоит, куда отправили семью он, понятно, никому не сказал. И про то, что нового гребца к веслу не приковали – может же он забыть такую мелочь в сопроводительной записке указать. Был пахарь – стал моряк. Сам на довольствии и семья. Но всё это далеко на западе у Никиты. Оттуда вести иной раз месяц идут. И вообще – решительные люди на флоте нужны. Слушок же о том, сколь неловко царь жестокосердие своё проявил, пошел.

Подобных проблем приходилось ему решать множество и столичный остров объехать весь. Постепенно складывалась старая знакомая мысль, подслушанная им в кабаке ещё до боярского бунта. О дармоедах. Речь не о старых и немощных, не о больных или калеках. Чаще всего тон задавало лицо начальствующее. Как раз более всего – бояре. Живя в сытости и довольстве, они не прикладывали ни малейших усилий к тому, чтобы что-нибудь улучшить или изменить. Заставить их шевелиться могла только угроза наказания – лишения кормления и занимаемого места. Но как за всеми уследить? Ведь следящие-то – а они давно назначены и расположены на следующей ступеньке иерархической лестницы – ведут себя точно также. Пока не почуяли убыли в доходах, так и не почешутся.

В самой верхней точке властной пирамидки находится государь. Тех, кто подчинён ему непосредственно он сможет достаточно часто подгонять, проверять или наказывать. Но созданный им толчок угасает по мере того, как затрагивает всё большее и большее количество исполнителей Высочайшей воли. Он видит это своими глазами. Какую же угрозу требуется создать, чтобы навсегда лишить слуг отечества покоя, ощущения безнаказанности, чувства вседозволенности?

Прекрасная задачка. Таких он ещё не решал.

Что же, тут, пожалуй, не помешает поставить несколько экспериментов. Благо, папенька с Кикиным рутинные дела вершат и без него, то есть имеет он возможность подумать об основополагающем, о том, на чём основано взаимодействие людей в любом, как он понимает, сообществе.

* * *

Ещё в период ученичества Гриша частенько обращался за помощью к Наталье. И почему бы ему не начать с этого и сейчас? Где-то она нынче среди заводов железоделательных. Там оборудуют мастерские, в которых собираются проводить исследования сплавов меди с оловом и цинком, попросту бронзы и латуни. Прибыл из Нидерии ученый человек, так ему требуется для проверок мощный пресс. Вот с ним и колдуют. Не царица колдует, ясное дело. Она-то занята собиранием будущих учеников к этому месту и их обустройством.

Здесь на столичном острове государя знают в лицо во многих местах, но не там, куда он направляется. Поэтому оделся подмастерьем, а гвардейцев с собой не взял. Вышел раненько утром через садовую калитку, и – к брусовке. В вагончике его если и узнал кто, так виду не подал. Ну едет царь, так, наверное, надо ему.

За окошком – сделал их Кондратий в стенах тележек – промелькнули слободы, а потом и деревеньки стали встречаться – они густо расположены в этих местах. Следом начались казармы: откатчиков, шихтовщиков, пудлинговщиков – бараки со многими крылечками по длинной стороне, видимо для каждой семьи отдельный вход. Сразу достал книжицу и записал, что ставить их нужно из кирпича, крыть черепицей и дорожки между ними мостить. Не нынче, понятно, а на будущее. А то ведь деревянные в случае пожара сгорят в одночасье.

Потом была пересадка на другой путь, ведущий к северу – основная ветка уходила на восток к Порт-о-Крабсу. Тут Гришу точно никто в лицо не знал, и еще сложилось впечатление, будто эти люди ездят каждый день вместе – уж очень непринуждённой была беседа, словно между давно знакомыми людьми.

– Так что, Миш, по-прежнему у вас и кипит работа? Ни вздохнуть ни охнуть некогда?

– И не говори. Камень подвезли, раствор известковый лучшего качества, а боярин, которого прислали за стройкой надзирать, весь день на ногах – ни на минуту не присядет и другим не даст. Во всё лезет, повсюду тычется.

– А слух был, государыня нынче к Званску подалась, встречают там кого-то с корабля.

– Может и подалась, а может и нет. Уследи поди. Ни свиты при ней, ни охраны. Одета как все бабы. Уж сколь раз было, присядет наш неугомонный, дух перевести, а вечером она возьми да спроси – что же ты, родимый, плотников так поздно послал леса переставлять? Так что в Званск она поехала или к вам на карьер – это мы завтра узнаем, когда она возы с песком пересчитает, да у тебя – бригадира – спросит, куда подевались три недостающие?

Парни заржали. Посыпались шуточки на счёт того, что даже вот этот незнакомец, что смотрит в окно, может оказаться государем, или человеком от него.

Ехать искать Наташку больше было не нужно. Задачку за него решили эти работники. Напомнили непутёвому своему царю, что самая страшная угроза – неизвестность. Поэтому следует и ему, и Наташке, и ближникам их взять за правило бывать запросто повсюду, среди других людей ничем не выделяясь. Тогда или за руку поймают нерадивых распорядителей, или страха на них нагонят. Тут главное не специально отправляться для проверки ряженым, а жить такой жизнью, чтобы быть естественным и неотличимым от остальных.

Скажем, у папеньки это не получится – за многие годы публичного утверждения своего высокого статуса и походкой и позой и манерой речи, он потерял способность раствориться в толпе. Но есть они с Натальей, или Федот, или Тимоха, да тот же Агапий уже наловчился сливаться с фоном. Маловато их, конечно, будет для такой большой страны. Стоит подумать, как увеличить количество людей, которым он спокойно доверил бы, может и не всё государство, но заметное влияние на его судьбу.

А пока Гриша взялся за записи.

– Эй, а что ты записываешь? Фискал, что ли?

– Т-т-то есть поедешь в карьер спрашивать про те возы песк-к-ка? – это Миша первым справился с обуявшим всех весельем. Почти справился.

Гриша улыбнулся:

– В другой раз. Недосуг мне нынче.

Хохотали до тех пор, пока не пришла пора выходить. Пресс – это интересней песка. Только к месту работы над ним попасть не удалось. Крепкие руки сильных мужчин доставили его прямиком к руководителю строительства, на правёж.

– Вот, господин, подозрительный тут такой с нами ехал. По сторонам смотрел и всё записывал. Когда спросили – царём назвался, – Миха положил на стол книжицу.

Хозяин кабинета, не поднимая глаз от бумаг, велел двоим остаться для присмотра, и дочитал письмо до конца. Потом составил ответ и велел отнести его какому-то Курдюку. Покосился на государя, безучастно ожидающего продолжения событий, и принялся листать его записи.

Кажется, это занятие боярина увлекло, потому что время от времени он просил объяснений. Тут всё-таки не связное повествование, а рабочие пометки. Этот пожилой, немало повидавший человек, не особенно разглядывал наброски устройств и приспособлений. Соображения о том, каким государству быть волновали его значительно больше.

– Что не шпион ты засланный, это, паря, понятно. А вот заумь твоя – она от недостатку опыта, потому что разумности в этих задумках изрядно. Так вот: люди, они для себя стараются, своё приумножают. Ты же желаешь, чтобы они о государстве в первую очередь пеклись. Вроде как – а сами мы как-нибудь.

Скажем, пусть ты царь, и царство, получается, твоё. А на Вельям-острове княжеская вотчина имеется у тебя и рода твоего. Тогда, если всем брать с тебя пример, выходит, что спервоначалу надо подумать о собственном достатке, о детях и родне, а уж потом о стране и народе, и о нас, боярах верных.

– Спасибо, господин, надоумил, – Гриша непринуждённо забрал со стола свой поминальник, и принялся заносить в него новые соображения. Как ни крути, а с собственностью на землю придётся разбираться до конца. Она ведь пока главный кормилец.

– Привет, Гриня, – Наталья вошла. – Это я настрожила обитателей здешних, чтобы береглись любопытных, что тайны оружия нашего пожелают выведать.

Она прекрасно выглядит в коротком камзоле поверх сорочки – такие в последнее время часто шьют для мастеровых, которые стоят на вещевом довольствии. Правда, вместо брюк на ней просторная юбка немаркого цвета, из-под которой виднеются тупоносые яловые башмаки на шнуровке. Платок, повязанный «по-бабски» дополняет образ царицы. Она тут смотрится гармонично и естественно. Он уже видел, что здешние женщины похоже одеваются.

Миха испуганно крестится, а боярин, кажется, возносит мысленно благодарную молитву Всевышнему, расположившему его к сдержанности. Хотя, это ведь тёртый калач. И умница, каких мало.