Текст книги "Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы"

Автор книги: Сергей Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Хочу сказать вновь: нет, к моему великому сожалению, среди нас далеко не все обладают необходимыми навыками. Хотя бы их мизером, чтобы хотя бы на равных тягаться с элитным спецназом страны…

Шумный вздох оскорблённой гордости и разочарования был мне ответом. Правду знать о себе зачастую неловко, возмутительно. Но необходимо.

В это время тихонько приоткрылась дверь, и в образовавшуюся небольшую щель заглянул молоденький караульный. Перехватив мой взгляд, он радостно закивал мне и показал два пальца правой руки. Я едва заметно кивнул в ответ, – вижу, понял. Значит, вернулись ещё двое наших разведчиков. Слава Богу…

– …Чтобы окончательно расставить точки над всеми «i», я могу прямо сейчас назвать тех, кому ещё по плечу раздавать оплеухи подобным терминаторам. Прежде всего, это Иен.

Сотни глаз почти синхронно повернулись в сторону всё так же невозмутимо сидящего в уголке Лондона. Повышенное внимание масс, казалось, его абсолютно не трогали. Не вводили в розовую краску.

Но на меня… На меня он глянул с некоторым интересом. И я не стал тянуть с обоснованием:

– Да, Иен. Ты. Скажи нам ещё раз, – какой род войск воспитал в тебе такого отменного солдата?

– Сэр… – Мне показалось, что Иен слегка озадачен. Но всё ещё колеблется. – Мне казаться, я говорил этот факт. Королевская морская пехота Великобритания, сэр!

– Замечательно, спасибо. Так вот, – я обернулся к ничего не понимающей толпе, – разрешите представить вам, мои дорогие соотечественники, сёстры и братья! Весьма легендарная и уважаемая в мире личность, отважный солдат и превосходный стратег, тактик и командир… полковник Разведки военно-морских сил Её Величества Королевы Великобритании. Сэр Деррик Хоуп. Собственной персоной! Прошу любить и жаловать…

На миг мне показалось, что Лондона сейчас хватит апоплексический удар… Его челюсть непроизвольно клацнула от неожиданности, руки судорожно сжались в кулаки…но истинно английская кровь, истинно аристократическая выдержка помогла ему взять себя в руки.

Лишь едва уловимый блеск стальных глаз говорил мне о тщательно скрываемом волнении. Ещё бы, – не каждый день раскусывают, да так принародно и просто, одну из величайших фигур политических тайн почившего мира…

Что же касается присутствующих, то единственным выражением всеобщего переживаемого чувства в это момент был слабый звук. Полувсхлип – полустон нашего невоспитанного матершинника Переверзи:

–..б твою мякину, чтоб я сдох… на…, бля…!

Казалось, этой гениальной фразой, в которой издревле заложен весь спектр переживаний, потрясений и глубинных чувств русского народа, мужик выразил единодушное мнение всех. Ему порукой было всеобщее гробовое молчание. Что ещё можно было добавить, когда сказаны ТАКИЕ слова?!

– Но… сэр, как Вы смогли… – Иен нарушил молчание так обыденно, словно мимоходом спрашивал, – а никто не видел его спичек? Железные нервы у парня…

– Если Вы, сэр, будете так любезны немного подождать, я скоро всё объясню. И Вам, сэр Хоуп, и всем присутствующим здесь лицам. – Я вопросительно посмотрел на Иена. Кем бы он там ни был у себя дома, для меня он давно и надёжно Иен, Лондон. Надёжный и…добротный, наверное. Как и всё, что вышло с его уже мифической родины. Не могу сказать, что сходил с ума от «Ливерпуля» и «Липтона», но вот обувь, одежду, шерсть и «Роллсы» они делать умели.

Лондон кивнул мне почти учтиво, с достоинством, – мол, я подожду…сэр… Чёртова аглицкая аристократическая стать! А что Деррик был когда-то и остался аристократом до мозга своих крепких костей, я знал точно. Даже в сортире, при запорах, – держу пари, – сэр Хоуп держался, как на приёме у королевы.

Такова уж их природа.

– На фоне последних открытий сразу хочу оговориться, что наш большой гость с берегов туманного Альбиона вне всяких подозрений. Лондон – человек чести. Превосходный и отважный воин. И мы не раз убеждались в этом. – Одобрительный ропот был мне поддержкой. Заодно люди успокоились. В такое время впору подозревать собственный зад в сговоре с коленками сзади. Но если Верховный Вождь говорит… И в гуле семейников мне чётко слышалась нота всеобщего невысказанного облегчения.

– Далее. Наши давно уже знакомые лица, – Чекун, Хохол, Круглов и Бузина. И достопочтимый гражданин эстет русской словесности Переверзя. Меткие, вёрткие, выносливые, драчливые. И везучие. Что по нашим делам просто дар небес…

– Отдельными лицами в этой шеренге стоят товарищ Глыба, – Федор помахал мне при этом радушно лапкой размером с детский горшок, – и всеобщий любимец гильдии кузнецов, – малыш Ян. Вон какого детинушку лес вскормил…

Двухметровый «малыш» с пудовыми ручонками, грудью и плечами гладиатора смущённо заулыбался, не зная, куда себя и деть.

– Эти двое, если по-простецки – «дур-машины» с интересным боевым опытом, просто добить которые нужно иметь несколько жизней и вагон здоровья. Как в компьютерном квесте.

В технике рукопашного боя особо не сильны. Но обычно одного, ну двух "прямой наводкой" в лоб бывает от них вполне достаточно. В довесок работают неплохо ножами и штыком….

Гогот утопил мои последние слова. Что верно, то верно, – о недюжинной силе наших "трёх богатырей", – Переверзи, Глыбы и Вурдалака, – ходили почти легенды. Работая вместе, эта троица легко заменяла эскадру бульдозеров средней мощности. А каждый по отдельности они легко перетаскивали на себе за один присест почти столько же, сколько батальону вьетнамцев нужно одолевать всю ночь.

– Ну… – я подождал, пока стихнут излияния восторгов в адрес наших Геркулесов, и тоже позволил себе немного улыбнуться. – Вот, собственно, и всё. Все наши "резервы".

– Босс, а как же Вячеслав, наш Сабирушка, Шурко? Другие ребята?! – Казалось, народу не слишком было понятно именно такое деление нашего воинства. Как-никак, эти парни, да и почти все другие, проявили в своё время почти чудеса смелости и кое-какие умения в бою. Как наши, так и свежее пополнение. Они что, – безнадёжные?

– Относительно разговора о «портовских» они – просто "наши люди". Наши сограждане, если так понятнее. Отважные, смелые…, но они всего лишь часть нас. Не больше и не меньше. Мы всегда можем доверить им наши спины в бою, но… Но для некоторых видов операций им не хватает особенного «веса». Жира на боевых мослах, жил на хищной шее… Опыта и той, особой формы жестокости, которая и делает из обычного солдата универсального и изощрённого убийцу. Мясника, – умелого, расчётливого, хладнокровного, грамотного и даже утончённого негодяя. Художника, живописца смерти, если такое сравнение поможет вам всем понять именно ТАКОЕ умение бойца… Нет, не бойца. Хищника. Убийцы.

Глава IV

– Гос-споди…, Босс… Умеете же Вы найти эпитеты… Давно вот хотел у Вас спросить… А вот откуда Вы всё это…ну, и вообще, – столько, знаете? – Луцкий, видимо, действительно давно собирался задать мне этот вопрос. Но решился не сразу. Решившись же, выпалил с ходу всё, перебив меня на полуслове. А сейчас как-то робел, без надобности протирал и без того сверкающие очки, подслеповато щурясь без них на меня в свету ламп.

– Откуда? – Видит Бог, мне не очень хочется начинать этот разговор. Разговор обо мне. О чём угодно, – о птичках в гнёздах, о шуме листвы в саду ночною порой… Хотя – какая разница, о чём мне сегодня говорить? Я сам для себя – далеко не худший повод для разговора, ей-богу!

– Пожалуй, мне стоит об этом сказать более подробно. Потому как всё, что вы все действительно знаете обо мне, не боле чем отражение света от крохотного зеркальца на ночном небе.

– Вопрос твой, Лёха, правильный. Меня бы тоже весьма интересовал вопрос, – откуда старый предводитель кучки вооружённых землепашцев знает то, что просто не положено знать мирному инженеру. Строителю, пусть даже и продвинутому настолько, чтобы перечитать гору всяческой литературы, а на досуге распылять на атомы соседские курятники, – в познавательных целях, так сказать…

…Чужие откровения всегда вызывают повышенное внимание публики. А уж если песнь своей жизни затевает на гуслях откровения ваш, обычно такой загадочный и крутой шеф, – слушал бы и слушал. Боясь пропустить хоть слово… Поэтому легко себе представить, какую благодарную аудиторию я собрал. Мне не хотелось её разочаровывать, но сегодня я что-то не в форме. У порога вот-вот застучит рогами в ворота новая беда… А потому не буду особо соперничать красноречием с Нероном.

– Я мог бы много, очень много рассказать вам разных баек, историй и случаев из своей жизни, которые и сделали меня таким «всезнайкой». Но у нас просто нет на это времени… Ни одного лишнего часа. Поэтому я буду предельно краток, а вам предстоит успеть понять, впитать и запомнить всё то новое для себя, что вы сейчас услышите. Поскольку всё это я расскажу лишь ОДИН раз…

Последние слова я произнёс каким-то сиплым карканьем. Отчего-то запершило в горле. То ли потому, что я и без того говорил сегодня много, то ли по причине того, что… Я тщательно прокашлялся и постарался сделать голос почти уверенным:

– Никому из тех, кто знал и знает меня в этой жизни, мне не приходилось говорить ничего подобного. С девятнадцати лет я ношу это в себе, и ни при каких обстоятельствах не мог, не имел права трепать об этом, дав в этом клятву… – я поморщился… – своей стране…

Стране, которая вальяжно требовала от меня и получила очень многое, если не всё, на что я был способен. Но стране, которая ничего не обещала мне взамен. Кроме разве одного, – сурово покарать за то, "если ты когда-либо, где-либо и кому бы то ни было откроешь свою вонючую пасть"… – Я горько усмехнулся сам себе.

…Усердное сопение внимающего собрания говорило о том, что никто не хочет пропустить ни слова. Даже вечно шуршащий чем-то Чекун уподобился статуе мёртвого ленивца. До того он был неподвижен, восседая на полу по-турецки.

Я тоже решил присесть на край стола. Так как-то легче говорится, – вроде бы и не отчитываешься, вытянувшись перед аудиторией в рост…

– … Эти слова сказал мне когда-то крутой полковник, с жадностью старого вампира глядя мне в испуганные глаза. Глаза зелёного сосунка. И с того момента он начал мою перековку, как он выразился, "в совершенную и законченную кровожадную скотину"… Надо сказать, он сам был страшным человеком. Поначалу он казался мне чудовищем, наводящим ужас одними лишь своими словами и эпитетами… Но постепенно я как-то перестал замечать многие вещи, которые нормальному существу не умещаются в голове без риска «попутать». Как нечто само собой разумеющееся я начал воспринимать и впитывать вбиваемые в меня явления и понятия, несвойственные лишь одному понятию – человечности…

Можно неделями рассказывать весь процесс моей "переделки в реального мужика", как называл всё это безобразие полковник. Но речь сейчас не об этом. Говоря кратко, я вышел из его рук, и из рук мордовавших меня и ещё две сотни парней со всего света, инструкторов тем, кем я и стал в конце концов их совместными усилиями.

Среди нас были представители тридцати одной национальности и всех рас. Потому как в целях обеспечения наиболее полного успеха операции в том, или ином, районе мира – среди нас должны были быть, по возможности, представители тех краёв.

Кому, к примеру, как не чернокожему молодому «разгильдяю», да всему в золотых побрякушках и при "бабках",удастся для пользы «дела» лучше всего подкупить чёрного же полисмена? Или «уговорить» деньгами и «нормальными» угрозами чеха, – хозяина пивного ресторанчика, – не бежать в полицию, если нам вдруг приходилось убить этим вечером кого-то прямо в его кабаке? Конечно, иногда приходилось и убивать некоторых «непонятливых» и «несговорчивых», но мы старались делать это крайне редко, потому как убийство простых граждан во многих странах, в отличие от нас, будоражит общественность куда больше, чем когда прямо из бани в Турции крадут или шлёпают, к примеру, в борделе Токио руководителя чьей-нибудь Службы внешней разведки. Или давят собственными же трусами в туалете банка именитого банкира; находят с вывороченными наружу лёгкими и кишками известного бизнесмена… Как правило, это те люди, чем-то не угодившие тем, кто их поднял из грязи на вершину мира, кто им платил за услуги или анальный секс в перерывах между политической деятельностью. Кому помогали нажиться на воровстве из казны, а потом эти «неблагодарные» начинали угрожать благополучию «благодетелей». Либо это фигуры, которые по долгу службы и излишнему рвению взяли слишком большую лопату и подняли слишком жирный пласт, под которым хорошо жиреют чьи-либо черви…

Частенько мы выполняли «работу» и для того, чтобы поставить в какой-либо стране на нужный пост нужного человека. А ещё нас просто сбагривали с глаз долой, чтобы не засветить в определённый момент. И «предлагали», к примеру, просто «пошалить» где-нибудь на чёрном континенте, чтобы слегка «взбодрить» фондовый рынок или рынок золота и нефти.

Поэтому, занимаясь "крупными ставками", наши «начальники» не горели желанием растрачивать наши «таланты» на такие «неприятные» и «досадные» "мелочи", как резня мирного населения цивилизованных стран. Африка, Индокитай, Южная Америка – пожалуйста. Там хоть каждый обоснуйте себе малую вотчину, как глава колумбийской мафии.

Даже убийство высших силовиков не приводило в особое волнение население этих стран. А вот бюргеры, сэры, мистеры и паны жаждали крови, и не проедали плешь полиции правозащитные организации лишь потому, что мы особо там не "следили".

…На нас работали лучшие умы этого мира. Те изобретения и новшества, о которых и не подозревал ещё мир, у нас уже были. За всё платилось щедро и сполна. Во многих случаях деньгам даже не знали счёта. В то время, когда в бюджете вьюжил дефицит, вливания в некоторые разработки, наоборот, превращались из рек в наводнения. А потому мы всегда были на шаг впереди многих, если не всех.

Наши «хозяева» всегда, испокон веку, охотнее вкладывали «выручку» от продажи богатств страны в соблюдение всяческих своих «прерогатив» и охрану собственных интересов, чем в экономику…

…Говоря же вам об охраняющих "портовый бункер" солдатне…

Скажу честно, я не кривил душою в плане оценки их возможностей и навыков. Но и они не стоят даже доли того, что знали и умели мы. Те задачи, для которых нас готовили, подразумевали под собою, что мы должны уметь ВСЁ. Абсолютно. Принять роды, пошить чепчик, штаны и парашют. Отремонтировать локомотив, изготовить лекарство, собрать из соломы и овечьих «катышков» компьютер… Да много чего. Вплоть до построения атомного оружия или электростанции, – всё в зависимости от необходимости. От орудий созидания и выживания – до механизмов и факторов разрушения и превращения мира в тлен… Любыми способами и методами. От голой руки до ракеты с ядерным зарядом. От древней палки, пращи и лука – до любого современного вида вооружения. Мне трудно объяснить вам всё, но думаю, вы в состоянии представить теперь себе, ОТЧЕГО я знаю то, что знаю. Определённый лимит этих знаний я получал уже самостоятельно. В процессе собственной жизни и на основании собственного опыта.

Я прожил этой горькой жизнью без малого двадцать лет. За это время я натворил такого и измазался так, что мне никогда не отмыться. Ни перед людьми, ни перед Богом. Я знаю это твёрдо и окончательно.

В самых разных точках планеты мы выполняли различные, самые что ни на есть деликатные, «поручения» наших… господ, скажем так. "Заказчиков".

Я думаю, вы понимаете, о чём идёт речь. Не буду слишком глубоко вдаваться в хитросплетения этой мерзости, называемой "большой политикой", отделаюсь лишь парой примеров. Если где-то слишком уж зарывался какой-нибудь шейх или магнат, что наносило удар по "интересам страны", а на деле интересам кучки воротил, – нам давали команду «фас». И через некоторое время возмутитель спокойствия тихо исчезал со сцены.

Или так некстати для финансовых махинаций в мировых масштабах, что совместно проводили правительства разных стран, в какой-нибудь банановой республике начиналась смута… Там одним прекрасным утром самым непостижимым путём оказывались неведомые люди с белой кожей… И быстро отбивали у всех всяческую охоту размахивать железякой вокруг головы. Заливая улицы и городки кровью по колено. И всё устаканивалось. Эту часть работы делали мы. Всё остальное, – щедро оплаченное молчание прессы, политологов, правозащитников и наблюдателей ООН, – делали деньги… То же самое мы творили и в собственной стране… Начиная с девяностых. И эта страна, подготовив нас для таких вот дел, не мудрствуя вытерла нас из списка живущих. Вернее, мы были. Но были и жили какими-нибудь там… слесарями, "Васьками с улицы". Где-то даже числились: в паспортных столах, в военкоматах, в милиции… В отдельных шкафах, архивах, папках, сейфах… Тогда у нас появлялись документы и имена. Это на то время, пока мы внутри страны и сидим тихо…

Пока ходим по улицам и делаем вид, что вернулись из рейса, либо откуда-нибудь с Севера, где якобы работаем вахтовым методом.

Но если нас накрывали где-нибудь в Центральной Бобоедине… – нас просто не существовало. От нас отказывались, – нагло и беспардонно. Все данные о нас спешно перемещались куда-то в неизвестность.

У нас нет и не может быть родни. Мы не женаты и без детей. Нас в этой стране никто не знает. И никто не знает, кого именно поймали на болотах или убили во время операции где-нибудь в горах.

Для всего мира мы – мертвецы уже с рождения.

Без гражданства, родины и флага.

У нас нет фамилии.

Для всех мы зовёмся по кличкам. Меня до последних пор знали как Гюрза.

Командир особого подразделения, подчиняющегося наиболее высоким лицам страны – по никогда и нигде не существующему на бумаге «списку» допущенных к этому делу лиц – …и никому конкретно.

Нет, мы – не «Альфа», не «Витязи» и ни одно из их производных. Мы – отдельное звено.

Нас практически невозможно найти ни в одном хранилище данных, нас просто нет.

Мы – "люди из Ниоткуда"… Не так ли, сэр? – Я повернулся к Иену. Тот поднял на меня понимающие глаза лабрадора и как-то грустно отозвался:

– Да, сэр… Вы правы. Хочу сказать, что я в некоторый шок. Теперь я хорошо понимать, откуда Вы знать меня в лицо. И я – знать Вас, мистер Гюрза… Слышать о Вас. Я не иметь честь видеть Вас лично, только смутный, нерезкий фото…но должен был нейрализ такой, как Вы… И первый – Вас… Вы – профессиональный убийца, сэр. И я должен быть Вас остановить. Это старый, глупый политика, нет спор. Но это быть моя работа…так давно… И я сделать её так плохо… – и он печально покачал головою. Как я его понимал…

Когда ты пропустил, не смог «нащупать» тех, за кем упорно гонялся долгие годы…

– Бросьте, Иен… Судьба распорядилась крайне странно, я с Вами согласен. Истеблишмент сдох. И теперь мы с Вами – почти друзья. Товарищи. По несчастью ли, по оружию… Уже неважно. По большому счёту ни Англии, ни России, да и всей остальной воинственной Европы уже не существует. Страна, которой я давал клятву молчания, канула в лету.

Во всяком случае, думаю, что сам я не доживу до того момента, когда меня смогут наконец-таки вздёрнуть за ноги. Здесь ли – за этот рассказ, за прегрешения ли против чьих-то интересов в остальном мире…

Неважно.

Я надеюсь, что подохну гораздо раньше, чем это смогут предъявить мне или моим родным. Разве что с позором распнут моё чучело «предателя»… – Я улыбнулся собственным мыслям об этом факте. – А потому – давай не будем более об этом. Для меня ты – более не "сэр Хоуп". Не враг, не опасный противник. Ты вышел в отставку и занялся по поручению своей же страны вопросами экономики и бизнеса в "третьих странах", одной из которых была всегда и по-прежнему оставалась Россия. Даже несмотря на то, что наши правители изо всех сил причёсывали и умывали полусгнивший труп столицы, делая из неё "потёмкинскую деревню" для инвестиций Запада. Невзирая на то, что мы из штанов выпрыгивали, устраивая пышные празднества на весь мир. В то время, когда глубинки тонули по уши в грязи, – без газа и даже без света, в нищете и повальной безработице. Пир во время чумы… Почти такими же дикарями, размахивающими сумкой, под завязку набитой драгоценностями, мы и остались даже накануне катаклизма. Именно поэтому ты приехал сюда. А благодаря тому, что ты прибыл в Россию именно с целью определить возможности расширения благосостояния Евросоюза, желающего вложить деньги в наши руины туристической отрасли, ты оказался на этих вечно захламленных берегах. И ты обязан нашей необоримой нищете и вашей неуёмной жадности тем, что остался жив. Один из крохотного числа граждан своей страны, которым…ну, не скажу «повезло». В этом бедламе везение сомнительно. Но возможность дышать ты сохранил. И как бы ты ни пыжился, ты теперь – наш. Такой же, как мы. Почти русак! Разве что всё ещё не слишком хорошо говоришь по-русски… Ну, это не проблема. Погоди, – пройдёт лет пять, семь… И ты начнёшь забывать уже свой "шпрехен нафиг инглиш". Твои собственные дети замордуют тебя нашим говором настолько, что к их десятилетию ты будешь «гэкать» не хуже любого из нас… Так что прекрати, брось! Ты уже давно и навсегда не полковник, а я уже не тот "враг европейского лагеря" времён Картера и Рейгана. Ты здесь – и этим сказано всё.

Иен смотрел на меня всё это время как-то… да просто смотрел. Спокойно и без эмоций. Кивая задумчиво головою. Не с пустыми, туманными глазами упрямца, которому трудно доказать реальность. А глазами человека, философски относящегося к жизни и обстоятельствам. И в них, в этих глазах, так и не возникло даже намёка на враждебность.

Значит, он всё понимает…

Значит, он – из тех "понятливых и спокойных", один из которых умер с уходом Гришина. Мне не хватает этого рассудительного усача…

Весь наш «бомонд» мусолил про себя услышанное, так и эдак прикидывая, как ко всему вываленному мною относиться. То ли броситься меня качать, то ли при моём появлении где-либо пугливо прятаться по углам, прижимая к себе на всякий случай детей…

Неожиданно повернутая к ним моя вторая изнанка пока ещё не вползла, всей длиною змеи, в их несколько поражённое сознание. Меня словно впервые увидели, гоняя где-то с хохотом в лесу безобидную на вид макаку. А она вдруг остановилась, прыжком развернулась… и с жутким воем бросилась на преследователей, раскрыв пилообразные жабры и ощерив ужасную пасть, утыканную острыми и длинными, как шило, зубами… И теперь все не могли решить, – как со всем этим быть?

– Поскольку я вижу, что особого недоверия я у вас не вызываю… – я вопросительно поднял в зал бровь.

Негромкие возгласы поспешили заверить меня в почти лояльности.

Ничего, до завтрашнего вечера они ещё решат, что новый я – даже круче того, старого. Такого, каким они меня всегда знали. Всеобщая и безграничная любовь мне будет обеспечена. Обезьяним восторгам "обновлённым шефом" не будет конца. Все только и будут делать, что без конца упиваться разговорами о том, какой "он у нас, оказывается, страш-шшный и крутой". Мол, "пусть теперь сунутся!".

Так человек устроен. Прежде всего он уважает зримую мощь, силу. Памятники нереально огромным героям не зря всегда притягивали к себе восхищённые взоры. Тонны могучих витых мускулов – вот вечный повод для заливистого восхищения и тайной зависти. Какой хлюпик не мечтал стать таким, как знакомый дядя Федя-молотобоец? Какой культурист не сходил с ума и не садил организм от стремления переплюнуть Шварценеггера?

Преподай человеку урок того, что ты объективно сильнее его, умнее, но при этом будешь его ангелом – хранителем, только позови, – и тут же тебя с почётом потащат на руках до самого Ледовитого океана. Правда, есть риск, что там же вся бодрая масса на радостях и напьётся, окажется не в силах отволочь твоего истукана назад. Ну, да это неважно! Главное – правильно указать направление, вовремя эту массу кормить, давать по рукам и в глаз самым задиристым, чтоб не обижали зазря середнячков… И прикрикивать, где необходимо, на наиболее безбашенных. И масса – твоя безраздельно. Она даже охотно позволит себя поколачивать, скалясь чуть ли не счастливо под свистящими тяжкими батогами… Этому нас тоже… учили…

Вздыхаю тяжко и продолжаю уже с меньшим душевным подъёмом::

– Вот и славно. Тогда мне остаётся сказать ещё совсем немногое. Но, пожалуй, наиболее важное…

Поднимавшийся было гомонок стал стихать, и я продолжил:

– Я не напрасно так далеко забрёл в своих воспоминаниях и жалобах "на долю". Всё объясняется просто. Говоря, что я знаю, кто скрывается за именем Казимир, он же «губернатор», я утверждаю это на сто процентов.

Этот человек далеко не прост. Более того, – он редкостная гнида. Чудовище; зверь, каких мало. Зверь хладнокровный, расчётливый, грамотный, образованный. Изощрённый хищник. Пролитая им кровь, цинизм и амбиции сделали его самым мерзостным существом, какое мне когда-либо приходилось видеть или слышать о таком.

И..– мне не хотелось заканчивать эту фразу, но взявшись за гуж… – он куда опаснее и страшнее меня.

– Это ещё почему же? – Упырь сидит красный, будто ошпаренный кипятком рак. Мой товарищ уже обижен за меня. Он легко простил мне то, что я несколько симпатичнее его в жизни. Но такое… Его гордость за меня уязвлена. Как же так, – кто-то есть ещё ужаснее моего друга – убийцы, которого не смогло поймать полмира?!

– Почему… Всё, что существует в этом мире, Вячеслав, имеет свойство совершенствоваться. Становиться лучше предшествующего, эволюционировать. И зачастую мы сами, высаживая в благодатную почву зерно, стремимся сделать его почти совершенным. Мы стараемся переплюнуть неведомого умника, сделавшего ту или иную вещь. Мы трещим от усердия в надежде, что наши дети станут лучше, уникальнее нас… И это замечательно. Но есть вещи, вложенные усилия в которые делают их полными антиподами мира. Отдавая им часть себя, мы в заботе своей слепо не видим тех перекосов, которые грозят однажды пожрать нас самих. И чем старательнее ты их лелеешь, чем больше вкладываешь в них добра, тем ужаснее родятся их плоды… Так вышло и с Вилле… Да. Не Казимир. Хотя «фамилию» он выбрал себе удачную. По себе. Его зовут Вилле Маартассало. Он финн, но жил в Латвии. И он… он мой лучший ученик, Упырь… Я создал на свет истинное чудовище, к моему великому позору и сожалению…

…Казалось, это молчание никогда не закончится… Лишь слышно, как потрескивает огонь в слабо топимой печи.

– Мля… И как же ты узнал его? По запаху? – Вурдалак в недоумении.

Я рассмеялся.

– Ты прав, представь себе… Именно по запаху. У каждого бойца подразделения есть своя, особая «метка», по которой взаимодействующие с ним или идущие по его следам товарищи отличат его, или оставляемые им следы и знаки, безошибочно. У меня – это два трёхгранных зубца, оставляемые на деревьях, земле, других предметах… Подобно паре змеиных зубов. – При этих словах Лондон в углу смущённо завозился и испустил тягостный вздох. – Да уж, сэр… – Вы получали от меня это «уведомление», что там говорить…

– У Крота – рыхленная под деревом или на клумбе почва… Комочек земли, смятый пальцами в шарик. У Минёра – «крестик» с «хвостиком» в круге… И так далее… У каждого – свой. Индейцы в плане тайной клинописи оставили нам богатое наследие. Но Вилле… О, этот был большой оригинал… Он с самого начала выбрал и закрепил за собою прозвище "Тайфун".

– Х-ха! И как же можно изобразить тайфун? – проснувшийся Чекун внёс свою лепту в обсуждение.

– Вася, а тебе следует развивать воображение, не только уметь изобразить ножом "ручки, ножки, огуречик". Не помешает, право слово. С этим у Вилле вот было в полном порядке. Витая «закорюка», напоминающая спирально спускающийся смерч. Это для открытой, так сказать, местности. А в некоторых случаях он позволял себе немного поимпровизировать, отступая от канонов. Например, с первых дней доставал всех своими чудачествами. В виде флакона одеколона. Он так и назывался – «Тайфун». Для тех, кто не знает, это – продукт фабрики «Дзинтарс». Это своего рода сразу двойная метка бойца. Его позывной и «визитка». Место выхода на свет, так сказать… Все эти данные довольно строго хранятся ревнителями всяческой «секретности» от ведомств. А вообще у каждого из бойцов «меток» три: позывной, происхождение, своего рода "автобиографическая справка". И порядок буквенных символов. Как вот у Вилле: «Тайфун», Рига ("Дзинтарс") и аббревиатура, – ККМ. Причём аббревиатуру каждый формирует себе сам. По любому закладываемому в неё смыслу. Всем по барабану, что оно значит. Это личное дело каждого. Хоть сокращённое прозвище собаки. По фигу, лишь бы запоминалось. Так вот, – весь остальной наличный состав ОБЯЗАН был принять и запомнить подобную «наклейку» каждого. И эти «ценники» одни забывают через три – пять лет, как «вывалятся» из этой структуры. А иные… – иные с удовольствием таскают всю оставшуюся жизнь, играя в «войнуха» до конца дней. Это те, которых война и царящая вокруг них смерть сделали параноиками. Эти ребята одержимы манией вседозволенности и сознанием собственной мощи. Вилле – из их числа. Он верен своей манере, идее и своим привычкам. И смеха ради «пометил» письмо одеколоном. Едва уловимо, на грани восприятия. Он словно решил проверить, насколько у его учителя сильны память и профессиональные навыки. А заодно он будто прислал мне визитную карточку… Карточку с личным приглашением. Хотя нет… Не с приглашением… – с вызовом. Он выжил. Не знаю ещё, что же именно он предпринял для этого, но он добрался сюда. Для простого человека это оказалось бы немыслимым. Но не для Вилле. Раз он здесь, значит, его путь был щедро украшен трупами. Тем максимально возможным количеством трупов, которое позволило ему своевременно пересечь почти половину мира. Из того места, где он, как я предполагаю, пребывал до самого последнего дня… Он прибыл сюда, пожираемый ненавистью и злостью. Невзирая ни на что. И нашёл меня. Он в бешенстве, а это иногда весьма помогает в деле достижения успеха.

– А где ж он находился до этого, Босс, и с чего Вы решили, что это латышско – финское чудо в бешенстве? Чем же Вы ему так насолили? – Круглов. Вот уж кто умеет молчать долго и тщательно. Только сейчас подал голос.

– Сомали. Тюрьма для приговорённых к смертной казни, военных и крайне опасных преступников Эмбене – Гтау. В самой глуши страны. Сущий ад на Земле, Аль Катрас просто отдыхает…

Умри он там, Преисподняя показалась бы ему санаторием. Но он выжил. И он здесь.

– И что, – ему не понравились там питание и уход, и он решил предъявить счёт нам? – Шур насупился, да так, что того и гляди, – лоб и нос склеятся. Редко он бывает довольным жизнью вообще, а тут такое…

– У него есть личный счёт ко мне. Потому как именно я оставил его в этой тюрьме. Когда он начал переходить все разумные границы дозволенного, даже бывалые ветераны порой крестились, – такие он творил мерзости. Всюду, где бы ни был. Умения и право убивать породили в нём вседозволенность. Когда ему поставили это "на вид", он во всеуслышание послал начальство к чёрту. Ему предложили уйти по-доброму и затихнуть. В ответ на это он грохнул троих офицеров, мимоходом поднял в Москве банк, в течение часа сел на самолёт… и отбыл в неизвестном направлении. Его проследили до Гамбурга… а затем он будто растворился в воздухе. Кажется, он везде на несколько шагов опережал всех, кто пытался его остановить. Всплыл он спустя полгода, прислав нам милую открытку из Гвинеи. После этого связался с состоятельными африканскими «корче», оплачивающими все новые и старые «революции» и передел власти на чёрном континенте. И не только там, поскольку интересы нефтяных, кофейных, кокаиновых и алмазных магнатов простираются зачастую гораздо дальше собственной земли. И начал вовсю бесчинствовать.