Текст книги "Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы"

Автор книги: Сергей Демченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Поэтому один из нас будет долго плавать в киселе Небытия, ожидая своей очереди на костёр в свою честь…

А ждать придётся – ой, как долго! Пожалуй, дрова у свинорылых даже на одного нас никогда не закончатся.

Блин, откуда ты взялся, сволочь?!

Ведь я так хотел просто пожить ещё немного…

Эх, о чём это я? Наши пути по-любому должны были пересечься, рано или поздно.

Ты нашёл меня первым. Ты, мой ненавистный друг… Ты даже имел глупость убить тех, кто дышал со мною одним воздухом, на кого я мог рассчитывать.

А они… Они были вправе рассчитывать на мою защиту.

Теперь я большой должник. И их, и твой. Зря, зря ты сделал это, Вилле…

Ты слышишь меня, Вилле?

Я иду к тебе…

…Ощущение какой-то потери…, начинают свербеть нервы. Ах, да!

Поворачиваю голову в поисках своего бывалого друга. Ага, вот ты где! Завалился за топчан… Иди сюда, верная моя железяка…, и прости своего хозяина за допущенную преступную небрежность. За неуважение к твоей преданности.

Воронёная сталь осуждающе и как-то обиженно поблёскивает жирными боками, на которых от всяких приключений остались небольшие потёртости. Ничего, отсутствие парадного мундира не мешает солдату быть блистательным бойцом, верно? Так и ты, мой верный товарищ.

Ты всегда со мною, всегда рядом.

Хотя прости… В этот раз тебе придётся побыть одному, без меня, и дома. Там, куда я собрался, ты будешь несколько слабоват… и старомоден, что ли…

Любовно погладив карабин по прикладу, аккуратно откладываю его на застеленные одеялом нары. Тебя приберёт на место Шур.

Жди меня терпеливо, – ведь я всегда возвращаюсь, не так ли?

Медлю ещё немного, и встаю решительно, насколько позволяют ещё ватные ноги; иду к выходу. Как только я принял решение, всё словно снова стало на свои места.

Всё, как было когда-то. Ничего нового и неизвестного.

И мне уже ничто не кажется ни странным, ни противоестественным. Во мне проснулось что-то до боли знакомое и дикое, замешанное на дьявольском спокойствии…

Вот только б никто не увидел, что под моим носом цветёт маковым огнём почти детская юшка. Пожалуй, сейчас для меня это – самое главное…

Глава III

– Мне, наверное, следовало бы немного приврать и приукрасить действительность, но она настолько неприятна и неоднозначна, что мне даже не приходится выбирать между тем, что я должен вам, и тем, что можно было бы сказать, не вводя никого здесь в ступор. Потому буду валить на вас сразу всё.

Мои набившиеся в дом люди выглядели сегодня ужасно. Недосыпание последних двух суток и непрекращающиеся осадки, холод и сырость, усталость и напряжение ожидания неприятностей сделали своё дело.

Лихорадка подготовки к отражению всех и вся, что только может выпрыгнуть на нас с криками из-за угла, заставила осунуться и почернеть лица. Пронизала болью натруженные и огрубевшие руки. А события недавней ночи никому из нас и вовсе не добавляли энтузиазма.

Расстреляв обкуренных «метальщиков», что успели с хохотом, так лихо и бесшабашно, забросить нам за ограду страшную «посылку», мы предали останки разведчиков земле. Потрясение от увиденного ещё не прошло.

И было особенно тяжело осознавать, что это мог быть ещё далеко не конец…

Однако они и не подозревали, началом чего сулило стать то подмётное письмо, что я так благоразумно, как мне показалось сначала, сунул себе в карман.

Теперь я держу его перед собою, словно ядовитую змею, один укус которой станет мгновенно смертельным.

Тянуть время и прятать эту писанину, в которой заключены наши новые беды, было равносильно самоубийству.

Нужно искать ответы на вопросы, которых на нас в одночасье свалилось больше, чем в состоянии переварить крохотное сообщество, плывущее на утлом плоту среди бушующего океана…

Люди принесли за собою в помещение множество запахов. Стойко и едко пахло серой, оружейным маслом, щекотал ноздри бензин и издевался аромат горчицы. Почти мирные запахи, которые там, в их руках, становились духом смерти.

Но сильнее всего из влажной одежды выделялся запах пота. У нас сейчас нет времени на полноценную баню, увы. Мы заняты подготовкой очередной драки. Осточертевшей, опостылевшей до крайности заботой о сохранении живота своего…

Почти все пришедшие были с оружием, с которым теперь не расставались даже по ночам. Некоторые деликатно покашливали, скрипя немногими уцелевшими стульями; кто-то не мигая уставился в пол, кто-то тихо дремал в самом углу, смежив неплотно веки…

Я собирался ознакомить людей с содержанием послания, и всё не решался начать. Не знал, куда деть руки…и этот проклятый клочок бумаги.

Я растерянно мял его, и то прятал в карман, то вновь вынимал, расправлял… и тупо пялился в него, словно не мог разобрать почерк. Хотя всё, что там написано, успел выучить уже наизусть.

Молчание несколько затягивалось.

Нелегко огласить приговор самому себе, это понятно, но куда тяжелее лично зачитать его своим близким…

Меня выручил Чекун.

Вечно весёлый и неунывающий балагур, он всё крутился на своём месте, вертя головою и словно пересчитывая присутствующих. Чекун из тех, кто непринуждённым, отвлечённым трёпом ни о чём и о пустяках в частности, спасёт вашу репутацию, когда она начинает трещать по всем швам.

Даст вам время собрать воедино кисель мыслей. Отыграет пару необходимых минут, одним словом. Или первым даст направление речи и ход этим вашим безвольным мыслям, если вы вдруг начнёте тупить.

Сориентирует на местности, скажем так, и пнёт мягко под зад в нужном направлении. В нём засохшей мокрицей в уголочке умер великий импресарио, пиарщик и имиджмейкер высочайшего класса. Из тех, кто из абсолютных, признанных дураков – в глазах публики делает звёзд вселенской величины…

Вот и сейчас он вскочил, и начал легко и бодро, словно на партийном собрании прошлого века:

– А вот и побает нам сейчас о состоянии репозаготовок в районе товарищ Босс! Он зачитает некое послание от турецкого султана нам, глупым запорожцам. А можа, и наоборот… Ну, в процессе прений и обсуждений поймём, кто кого там словом обидел. Попросим же, товарищи! – и он задорно и дурашливо зааплодировал. И где он эту дурь в его-то годы видел, в каком кино?

"Аудитория" вымученно улыбнулась неожиданной в такой ситуации шутке.

Кое-где даже немного посветлели глаза, немного распрямились усталые плечи.

Что ж, деваться мне уже некуда, пришлось взять себя в руки и открыть рот:

– Это письмо…, – я нехотя показал им небольшой конверт. И на мгновение снова, – словно потерялся в мелькнувшей молнией мысли, заткнувшись. Уставившись на прямоугольник дешёвого материала так, будто видел его впервые…

Белоснежный, правильной формы… Сейчас он казался чем-то неестественным, почти сказочным. Как всё, что производилось когда-то на этом свете. Копеечный конверт, сложенный и склеенный лист идеально ровно обрезанной машиной бумаги… Кого из нас когда-то он мог бы удивить?!

Мы обращали тогда на окружающие нас простые или роскошные предметы внимания не более, чем на асфальт под нашими ногами.

Ценность той или иной вещи мы осознавали лишь мерой сомнительного престижа, который она вроде бы нам дарила.

Но и тут мы умудрялись переборщить с самооценкой.

Мы начинали считать, что не вещь украшает нас, недостойных. А именно мы своим немытым задом придаём ей шика, блеска и очарования.

Бриллианты, для полноты сияния украшенные нашими грязными соплями…

Эдакие высокомерные, подлые, злобные и мелочные хуторяне. Восседающие на золочёном коне Вечности… И колотящие его босыми ногами с цыпками на заскорузлых пятках.

Мы отчего-то самонадеянно возомнили себя богами среди всех, равных себе самим…

Мы словно напрочь забыли о том, что все мы, – состоятельные, важные, обличённые властью и просто "обычные окружающие", «обыватели», "электорат", – все, без исключения, сделаны из одной грязной глины.

Не раз и не два уже заквашенной Всевышним, – на гнили и прахе когда-то отживших.

Что мы – своего рода сублимат, вторсырьё, распаренная в клее Бытия субстанция из общей кучи постоянно используемого в конвейере времени материала…

В которое щедрой рукой Провидения намешаны все собранные за десятки тысяч лет, со всех миллиардов когда-то живших, испражнения, глупость и грехи.

Нравственные и физические фекалии, взятые ото всех.

Начиная от горстки первобытных блохастых древопитеков и заканчивая моральными уродами наших дней…

Наверное, чтобы мы по-настоящему оценили что-то в своей никчёмной, жалкой жизни, у нас нужно всё отнять. Жёстко, нагло…и навеки…

Эта, пустяковая, казалось бы, вещь…

Как всё относительно в этом мире…

Намочи его, скомкай… – и он превратится в серый жеваный комок странного вещества. А до этих пор он – своего рода символ погибшей, лопнувшей цивилизации. Простой и незамысловатый – отчего же он навевает такие мысли?

Эдакий последний сердечный привет из прошлого. Неизвестно теперь, когда ещё – мы или наши правнуки? – будут снова делать такие, или хотя бы ПОДОБНЫЕ, вещи… И будем ли вообще…

– …все вы знаете, каким образом и при каких обстоятельствах оно попало к нам…

Народ угрожающе заворчал. Отчаянная злоба гепарда, видящего, как к его логову с детёнышами приближается голодный лев…

– Я зачитаю его вам, безусловно. Но от комментариев по ходу чтения всех попрошу воздержаться. Не превращая собрание в балаган, прошу выслушать и просто задуматься. Я хочу, чтобы все прониклись смыслом и главной «идеей» письма.

А так же хочу сразу сказать, – мне не нужно от вас ни советов, ни предложений. После прочтения я поясню все непонятные моменты, и буду вынужден кое о чём вам рассказать.

То, что лично я вижу из всего этого безумства, имеет лишь один действенный способ разрешения.

Мой.

И каким бы он ни показался вам, – странным или безрассудным, – всё, что мне будет нужно услышать от вас, это готовность к его чёткому исполнению. Так что начнём.

Я вытащил из конверта сложенные листы и…

"Здравствуйте, мой любезный и незабвенный господин Гюрза!" Все, кто был в «зале», при этих словах недоумённо переглянулись. Вурдалак подавился водой из фляжки и закашлялся.

Пусть их недоумевают. Потом, всё остальное – потом!

"Так сложилось, что годы и расстояния давно разлучили нас с Вами, но память и знания о Вашей знаменитой личности я пронёс сквозь все эти трудные годы.

Возможно, Вы сейчас стары и немощны; а может, всё так же легко способны загонять палкой зайца…

Во всяком случае, я помню Вас именно таким.

Не обессудьте, что не пришёл к Вам в гости, как подобает в приличном обществе. Всё недосуг. Вы же в курсе, я думаю, того количества проблем, что свалились в наш мир из бездонного неба? Решением последствий которых я до сих пор занят.

Однако посылаю к Вам своих доверенных лиц, уполномоченных преподнести вашему Дому жёсткие, но щедрые дары в качестве подтверждения явной серьёзности моих намерений и требований. Кстати, как там всё-таки насчёт моих предложений?

Отчего-то мне подумалось, что такой смелый, непримиримый человек и неисправимый упрямец, как Вы, не слишком прислушается к моему первому глашатаю.

А посему счёл необходимым лишний раз уведомить о своих нешуточных интересах в Вашей стороне (или секторе, как Вам угодно) города.

Будучи по природе человеком занятым, прагматичным и сугубо деловым, я предпочитаю думать, что некоторая демонстрация моих намерений, на которую пришлось пожертвовать какую-то часть Вашего коллектива единомышленников, поможет в дальнейшем избежать более крупных и ненужных жертв. А также поможет существенно ускорить процесс достижения нами договорённостей. Повторяюсь ещё раз: время для меня дорого.

Я не ставлю себе целью вырезать поголовно всю эту возвышенность, как Вы могли изначально подумать. Моей задачей является воссоздание государственности и территориальной целостности страны.

Но уже в обновлённом, более разумном её виде.

И пусть обстоятельства диктуют мне сегодня необходимость проявления некой, кажущейся кощунственной, жестокости, – всему есть свои оправдания.

Во времена раздоров и войн, разрозненности и дележа остатков всемирного достояния, – разве есть другой способ встряхнуть народ, отбить у него охоту вольницы, и привести в чувство для объединения? Кроме карательных и жёстких мероприятий?

Увы, Вы это знаете не хуже меня…

Выбрав своим девизом "За жизнь, справедливость и порядок", я буду следовать ему до конца. Тех же, кто осмелится противостоять делу пробуждённой России, ждёт только один возможный в нынешнее время способ наказания: смерть.

Да, смерть, – ради дальнейшей жизни без смутьянов и лишних, ненужных личностей.

Я, как законный представитель Верховной власти в регионе, как Губернатор Кавказа, имею на то полномочия и полный спектр силовых возможностей. Поэтому я предлагаю Вам и Вашим людям ещё раз: сдайте оружие, пройдите процедуру ассимиляции с коммуной Первого дня, а в её лице – со всем новым народом России.

Примите и старайтесь исполнять новый Закон.

В этом случае вам гарантируется жизнь, свобода передвижения и вероисповедания. В остальном же – все прочие свободы и права (наряду с обязанностями) будут регламентированы и гарантированны вам Законом возрождённой России.

Уважаемый господин Гюрза!

В убедительной, простой, но доходчивой, как мне кажется, форме я продемонстрировал Вам и Вашим людям своё отношение к возможному неповиновению. Искренне прошу Вас и Ваше окружение не совершать глупостей. Не агитировать людей на неподчинение, не оказывать сопротивления представителям военного командования губернии. Дабы не доводить дело до кровопролитного решения вопроса путём спецоперации с нашей стороны.

В котором Вы и Ваши люди не будете иметь ни малейшего шанса.

Совсем уж лишние жертвы в столь трудное время ни к чему.

Тщательно взвесьте Ваши возможности, прежде чем делать поспешные выводы и совершать опрометчивые поступки. Через семьдесят два часа к Вашему району прибудут мои люди за Вашим решением. Прошу вручить им ответ и, во избежание возможных осложнений, не препятствовать им исполнить свой долг.

Уведомляю Вас, что если делегированные мною люди не вернутся к назначенному сроку, данный сектор ждёт карательная операция с нашей стороны.

Мне не хочется убивать мирное население. А поэтому надеюсь на Ваше личное благоразумие и вес в сообществе, который даст нам возможность провести слияние наиболее безболезненно и быстро.

И, наконец, последнее.

И возможно, не самая приятная новость лично для Вас.

Я намерен дать Вам шанс сохранить своё лицо и остаться в памяти пока ещё руководимых Вами людей таким, каким они Вас знали: волевым, решительным и мудрым руководителем. Добиться этого Вы можете лишь одним способом, – уйти.

Я разрешаю Вам удалиться в любую угодную Вам сторону, прихватив с собою всё, что сочтёте возможным унести на своих плечах и плечах Ваших домашних. Их жизни мне так же ни к чему.

Дело в том, уважаемый господин Гюрза, что двоим лидерам подобного склада, как наш с Вами, будет невозможно ужиться на одном таком узком пространстве суши. Не желая устранять Вас физически, поскольку не могу не уважать Ваши усилия по поддержанию порядка и выживанию населения района, я нашёл возможным проявить великодушие от имени Власти.

А потому объявляю Вам: Вы свободны.

Можете передать свои полномочия моим представителям, о которых я уже упоминал, и выбрать себе направление движения.

Однако безо всякого удовольствия и сожаления заявляю Вам: если к тому моменту, как истекут положенные Ультиматумом сроки, Вы будете на месте, Ваша личная смерть будет явлением неизбежным и решённым.

Думаю, мне не стоит повторять это ещё раз.

P.S.: Прошу Вас не трудиться и не строить никаких догадок относительно моей личности. Пусть Вас так же не беспокоит вопрос, откуда я знаю Вас и Ваши дела.

Можно сказать, что моё положение элементарно ОБЯЗЫВАЕТ меня знать всё, что касается того или иного вопроса…

С уважением, – Казимир Могилевский, Губернатор Кавказа.

10 августа 0002 года от Начала Эры"…

Сказать, что письмо произвело на людей сильное впечатление, – значит не сказать ничего.

Наверное, со времён изобретения колеса человек не испытывал подобного ступора. От возмущения, негодования и неожиданности. От того насквозь видного насмешливого хамства, коим было пропитано письмо.

Виданное ли дело, – приводить кого-то к присяге и под флаг, обобрав до нитки и оторвав голову его близким?!

Тем более, судьбы ещё четырёх парней из отряда Стебелева мы до сих пор ещё не знали. Об их дальнейшей участи Губернатор ничего не упомянул.

Значит ли это, что они целы и невредимы, или просто он не счёл нужным даже и говорить об этом?

Нарастающее волнение перекрыл зычный крик Переверзи:

– Так это что же получается? Отдать ему всё, вплоть до жён и детей, а самим пойти в уборщики?! И вообще, – где гарантии того, что нас после того, как мы откроем ворота и кладовые, попросту не поставят к стенке? За ненадобностью…

Трудно описать, что тут началось… Если подобную атмосферу и шум воссоздать в джунглях, птицы посыпались бы с пальм и деревьев мёртвым горохом…

В криках толку всегда мало. Потому как не знаю ни одного случая, когда в суматохе подобного торжища и площадного мата рождалось что-то конструктивное.

Поэтому я вынужден был громко и настойчиво потребовать тишины.

Бузина даже начал колотить по столу миской, словно в разгар уборочной на собрании в сельсовете.

Когда понемногу стихла эта "оратория безумия", я начал негромко и почти отрешённо. Так, словно говорил не о себе, не о нас, а о ком-то незнакомом, чьи следы и дела начисто затёрло всесильное Время:

– Я не зря просил всех не начинать скандала, потому как весь поднятый здесь и сейчас шум напрасен. Письмо написано выспренне, на первый взгляд, согласен. Но оно адресовано тому, кто за внешним пафосом поймёт скрытую издёвку.

Это письмо адресовано именно мне. Лично…

Чёрт его знает, что за мысли бродили сейчас в головах моих "сожителей по несчастью", но на их физиономиях уже можно было прочесть неверие в мою нормальность и адекватность. Как и в умственные способности того, кто писал весь этот высокопарный бред.

Какого ляда? Один дебил пишет полную ахинею о какой-то «губернии», порядке, власти…. Другой идиот всё это читает и не проверяя, верит…

Где могут крыться эти несуществующие понятия: Закон, Государство, Власть?! Посреди хлюпающей жижи "всемирных кубанских плавней"?

С чего это всегда такой самоуверенный Босс заелозил?

Дебилизм, точно…

– Вы не знаете и сотой доли всего, что кроется за этим. Да, я, как и вы все, не знаю такого господина Казимира. Могилевский который. Но с уверенностью говорю вам: я знаю другого человека, скрывающегося за этим дурацким именем.

Об этом я скажу немного позже…

Эта «верёвка» тянется издалека. Ещё задолго до тех событий, с которых начались наши всеобщие, планетарные беды. Из всего увиденного и понятого за прошедшие месяцы я лишь недавно вывел несколько умозаключений.

Первое: нас пасли.

Грамотно, давно, со знанием дела. Так, что даже я, а уж тем более вы все, ничего так и не поняли. Ничего не просчитали и не вычислили.

И уж если вам всем, несмотря на седины, жизненный опыт и опыт иного рода и характера, подобная расслабленность и недопонимание ситуации простительны, то относительно себя я хочу сказать следующее: я осёл.

Осёл, растерявший с годами и среди забот бдительность и хватку. Мне следовало бы многое понять сразу и предопределить наши действия заранее.

Предугадать ещё задолго до того дня, в который внезапно в рации защёлкал клювом наш неведомый, инфантильный друг…

Семейники снова стали удивлённо пялиться друг на друга: что Босс несёт? Каким боком тут малолетний полудурок, у которого всё же достало ума и возможностей оживить год молчавший эфир? Где взаимосвязь?

– Я понимаю ваше недоумение. Но если вспомнить и сопоставить логически цепочку вроде бы случайных событий и факторов, то многое, если не всё, становится на свои места. Вспомните хотя такие нелепости, как обстрел нашей лодки неизвестными. – В комнате началось оживление.

– Вроде бы ничего не значащий факт. Вроде того, когда после учинённого нами побоища с Радийки попросту пропала, канула в неизвестность, значительная часть жителей… Нам бы наведаться туда, перевернуть в поисках ответа всё вверх дном… Выбить кое-кому потроха, но вызнать правду… Но мы ведь не стали делать этого, верно?

Вертящий в руках нож Сабир поднял на меня изумлённые глаза:

– Ака, ну мы же не воры, не скоты какие-нибудь, чтобы копаться в грязных тряпках, и отбирать последнее у оставшихся?! Да и после того, как намылили им холку, – не истязать же уцелевших задохликов? Это куда хуже садизма…

– Ты прав, Сабир. Мы просто не те люди. Мы не стали бы с торжеством тащить домой их прелое исподнее. И то, что мы не пошли на эту «инспекцию», говорит о нашей… совести, наверное… Но именно благими намерениями, сам знаешь… Именно наша мягкотелость сыграла против нас же самих. Никто из вас разве не задавал себе вопроса: а в какую, собственно, сторону рванули внезапно всем гуртом эти неумелые крестьяне? На какие хлеба?

На несколько секунд над человеческим муравейником повисла кладбищенская тишина. Именно такие моменты хороши для вываливания на голову горячей правды:

– Я скажу вам наверняка, – эти люди ушли к господину Могилевскому. С чего я взял? Помните внезапное бегство местного жулика вместе с «жировиками» за часы перед нашим налётом на их обитель? Я могу с точностью до метра назвать направление, куда эта кавалькада сдриснула…

– Тоже туда, выходит! – Молодой боец от Стебелева не знает всех подробностей тех дней, – он просто заканчивает мою мысль. Но его поддерживают нестройным стакатто «дадаканья» все непосредственно причастные к событиям почти годовой давности.

– Теперь, когда нам видна общая нить рассуждений, вы можете и сами сопоставить некоторые странности и последовавшие за ними неприятности…

И тут всех прорвало. Сразу помянули и налёт тех полудесантников – полубандитов на Границу. И атаку незнакомцев на саму Радийку, свидетелями которых стала наша троица.

И непонятную пропажу одного из новичков, из числа «стеблевцев», как мы по сей день их и называем.

Ушёл парень почти налегке. Прихватив лишь «калаша» и пару рожков к нему.

Ушёл, как был, – без рюкзака и почти без запасов. Прожил здесь неделю – и канул в неизвестность. Тогда мы просто решили, что не принял салажонок наших правил игры, да отправился бродяжничать. Таких дуралеев всегда хватало. Для порядка поискали пару дней, да на том и забыли. Обнаружив лишь по маршрутам поисков несколько почти свежих, наспех замаскированных кострищ.

Кто уж ночевал у них в стылой и сырой мгле ночи, так и осталось загадкой. Однако я думаю сейчас и подумал тогда, что эти «кто-то» кружили именно вокруг нашего «стойбища». И довольно-таки целенаправленно…

Грубо говоря, мы прошли через весь комплекс разведывательных и «расшатывающих» мероприятий со стороны «спеца». Его едва «тёплое» присутствие угадывалось.

Кто-то упомянул даже визит священника со свитой.

– Что касается всех тех «случайностей», я могу сказать следующее. И вакханалии вокруг «радийцев», и банда у стен Границы, и первогодок даниловский, – всё это дела скорее спланированные. А что касательно отца-святоши… – тут я могу предположить, что он, скорее, совершенно невольно сыграл роль наводчика, информатора. По наивности души, по недомыслию ляпая языком о нас всем встречным – поперечным. Как об общине, в которой живут подобающе и достойно. Уж такова его «работа», – на чьём-то примере кого-то учить. Не удивлюсь, если этот беззлобный и абсолютно беззащитный человек сгинул по чьей-нибудь злой воле… – Я запнулся, не зная, как продолжить. Вывалить сразу всё? Одним махом? Или дозировать информацию? А, была не была! Нет времени на репетиции моего выступления…

– Другое дело все остальные факторы. Они намеренны. И чем дальше я оглядываюсь назад, тем яснее это понимаю. Нас, – лучше всех устроенных и организованных, – вычислили именно по их совокупности.

Притихшее и ошарашенное, маленькое людское море пережёвывало услышанное, и каждый задавал себе один – единственный вопрос: а как я, лично я, не понял этого раньше? Не поднял тревогу?!

– Да уж…, бля…, наговорили мы тут всем, да и показали, дураки, немало… Каждая мандавошка о нас теперь всё знает… – окончательно сбитый с толку и растерянный Дракула в раздумьях дёргал себя за и без того здоровенную губу, словно стараясь через неё вытянуть из себя смущение и обидное чувство того, что нас подло и коварно лоханули. – Бля…, – ну все, все, – кому не лень… Все насрали нам за воротник…

Не желая окончательно унижать и повергать в самобичевание своих, я всё-таки рискнул осторожно продолжить его мысль:

– Да, мой друг… А ещё наш доблестный балагур Хохол долго изгалялся в «мове» с тем «радиогением». Это была очередная, и можно сказать, самая последняя, самая свежая разведка в нашем стане. И наша самая свежая глупость. Мы щедро поделились с гадёнышем всеми своим радостями, бедами, и расхвастались перед ним всем, чем располагали. И не последнюю роль в этой феерии придурковатости занимал я. Если кто помнит, я тоже успел выделиться, и подробно и обстоятельно прощебетать в эфир несколько страниц из нашей биографии. Даю рупь за сто, – передача слушалась на нужных частотах…

При моих словах почерневший лицом Хохол чуть не свалился на пол со стула. Мужик не мог произнести ни слова. На его физиономии читался ужас от содеянного им по собственной глупости.

– Успокойся ты, красноречивый. Никто тебя одного не винит. В этом параде дурдомов принимали посильное участие все. Мы наследили и открыто обозначились везде, где только смогли. Как последние кретины, которым не терпится показать всем, что у них в карманах завалялись алмазы. Как собаки, что не прячась, обссыкают все встречные столбы; так и мы, – «пометились». И нас вычислили. Именно те, кто кое-что искал в этом мире…

Сконфуженные морды моих «близких» пылали костром понимания. Запоздалое прозрение – вещь настолько же бесполезная, как кружка без дна…

– …Но самое интересное для нас сейчас даже не в том, что мы вполне, как нам казалось, обоснованно не считали более нужным прятаться, и потому громко чихали о себе на каждом углу "комнаты страха"…

Я сделал небольшую паузу. То, что я собирался выдать сейчас, было основой, главной нитью всего дальнейшего разговора, всех последующих за ним действий и решений…

– Вспомните ещё порт. Убежище…

При этих моих словах все встрепенулись. История со странной «мясорубкой», в которую сдуру попали мы не так давно, – её знали практически все. Включая нашего кота. Торопливо пожирая вкусности, брошенные ему на нашей «кухне» женщинами, он не один десяток раз, должно быть, слышал их пересуды на эту тему. И из всех нас он один мог составить об этом наиболее пространный и подробный отчёт.

За суетою повседневности мы как-то подзабыли и об этом.

Нет, ну временами мы пару-тройку раз подкидывали друг другу эту тему для разговора.

Однако дальше курения, трёпа и озадаченного "да-аа, мля-ааа", с фантазиями на тему "а что ж у черепахи под панцирем?", уже почти не заходили. Хватало обыденных забот и проблем.

Ну, сидят какие-то уроды там. Ну, вроде наверх не вылазили. Хотя конкретно поручиться за это никто не мог. А повести туда людей с целью выковыривания забаррикадировавшихся незнакомцев мне совсем не улыбалось. Несмотря на лихость предложений некоторых смельчаков. Не та весовая категория у моих людей. Тупо вести их на смерть – значит, совершить преступление…

Как было знать наверняка, – что явится настоящим следствием такой вот «операции», – грудь в крестах или голова в кустах? Вместо фанфар с принудительным выводом на поверхность связанных и понукаемых стволами "пещерных жителей" вполне мог зазвучать минором похоронный мотив. Уж больно крепким и надёжным выглядело тамошнее нагромождение инженерии, спецбетона и стали. Оставить зубы большинства, если не всех мужчин Семьи, прямо в тех дверях – это как-то не льстило моему самолюбию. Тот, у кого имеются в арсенале ТАКИЕ возможности, может быть опаснее раненого тигра. Уж кому не знать таких вещей, как мне…

Факты – вещь упрямая. И даже тупице должно быть понятно, что становиться у них на пути не стоит.

– Так вот. Сопоставив уже все факты, трудно не сделать правильных выводов. Я хочу огорошить вас, сказав, что ноги растут именно оттуда. Шур, это же ты докладывал мне несколько раз, что по ночам со стороны порта слышал странные, устойчивые гул и шумы? Ты не ослышался, и это может значить только одно: находящиеся в бункере, кем бы они ни были, всё-таки нарушили обет заточения и вышли… Стреляли в нас, возвращающихся с охоты, именно они. И для меня потом уже не было секретом, что именно их звуки, отголоски их жизнедеятельности, ты слышал по ночам. Поднимать суматоху по этому поводу я не стал.

Потому как всё равно мы реально бессильны помешать тем людям выполнять то, что ими задумано…

Нам в любом случае выпала бы роль не более роли статистов, бессильных наблюдателей. И то не гарантия, что периметр тщательнейшим образом не охранялся. И тому, кто сунулся бы туда поглазеть на их перемещения, было попросту не сдобровать. В таких «заведениях» скромно, по десятку, не укрываются. Скорее всего, там от двух до пяти сотен одних только бойцов. Не стройбата, не штабистов и даже не ВДВ. Это специалисты самого высокого уровня. Им доверено охранять тех, кто наделён РЕАЛЬНОЙ, весомой и нешуточной, властью… Вам придётся мне поверить.

Поверить, что всё происходившее с нами за последнее время носило чей-то предумышленный и продуманный характер. Нас просто пасли. Как коз на выгуле. Не торопясь и тщательно. Тот факт, что мы до сих пор существуем, что наш тёплый и сытый огузок ещё тогда не попробовали на крепость калёными щипцами… не является чем-то значительным. Вроде свидетельства нашей неприступной прочности, нашей неуязвимости.

Он объясняется лишь одним простым фактором – занятостью и терпением наших оппонентов, давно и хорошо знающих нас. К нашему великому сожалению…

Я замолчал.

Давая время народу переварить и усвоить сказанное, можно и самому собраться с мыслями, и из кучи-малы заготовленной страстной и жаркой болтовни не по делу выделить, тщательно просеять то немногое, что по-настоящему имеет ценность и практический смысл.

– Жалею ли я о том, что не ринулся с вами на разборки с «портовиками»? Нет. Нам это не по силам. Не тот уровень. Пусть ни для кого здесь не будет секретом и обидным открытием, но среди нас, – я обвёл взглядом разом насупившихся мужчин, – да, среди нас ПОЧТИ нет тех, кому было бы по зубам напроситься на скоротечную драку с этими "ведьмами катакомб"… Да, мы сломали хребет Долдону, начистили рыло ещё паре группировок. И на фоне этого очень даже напрасно возгордились, решив, что нам теперь всё по плечу…