Текст книги "Рыцарь короля"

Автор книги: Сэмюэл Шеллабарджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– Аминь, – сказал Пьер.

Учтивость помогла. Когда они отчалили от берега, Рене показалось, что вода теперь выглядит приветливее.

Она сидела на корме, лицом к Пьеру, который старался грести потише. Вдали от берега, в окружающем их блеклом свете, они, казалось, плыли между небом и землей.

И вдруг оба вздрогнули. Что-то заскреблось о лодку. Из воды высунулись две черные когтистые лапы и схватились за борт. Вынырнула лохматая голова. Таинственное существо завизжало на них.

– Ох, чтоб тебя! – Пьер уронил весло и схватился за кинжал.

– Ой, мамочка-а! – вскрикнула Рене, уставившись на чудище, а потом с облегчением перевела дух: – Ф-фу!.. Это же Кукареку.

Они забыли о собаке. Погнавшись за кроликом, Кукареку покинул их на берегу пруда. Но вода была для спаниеля родной стихией.

Рене разразилась сочувственными возгласами:

– Душенька моя! Моя ты крошка!

Чувствуя себя ужасно глупо, Пьер помог ей втащить в лодку насквозь промокшую собачонку и был вознагражден за это дождем холодных брызг, когда Кукареку встряхнулся.

– Черт возьми! – пробормотал он, вытирая лицо рукавом.

– О-ох! – произнесла Рене, оглядев свое платье. – Клянусь Богом, ты такой нехороший!

Кукареку ещё раз отряхнулся, обрызгав их с головы до ног, повилял хвостом и уселся, высунув язык.

После этого происшествия они почувствовали себя спокойнее, хотя продолжали разговаривать негромко, как в церкви. Рене села поудобнее, откинулась назад и даже опустила руку в прохладную воду. Они плыли вдоль зарослей водяных лилий у дальнего берега, где воздух был наполнен сладковатым ароматом цветов. Конечно, здесь, в гостях у фей, сорвать хоть одну лилию было бы грубым нарушением приличий.

В похвалу их призрачным хозяйкам Рене рассказала Пьеру об одной невесте из Варенна, что в Бурбонне, у которой была красивая кружевная фата. Вечером накануне свадьбы она повесила фату у кровати, тщательно расправив, чтобы утром увидеть её прежде всего остального. Была туманная ночь – как известно, самая благоприятная для Добрых Дам. И когда невеста проснулась, то обнаружила, что королева фей одолжила у неё фату для праздника эльфов и вернула вконец испорченной. Смятый мокрый комок, тряпка – ни высушить, ни выгладить невозможно. Бедная девушка в отчаянии залилась слезами... Но уже собирался свадебный кортеж, и пришлось ей надеть мокрую фату. И... вы никогда не догадаетесь...

У Рене глаза стали совсем круглые.

– Что же? – выдохнул Пьер.

– И вот, мсье, в солнечном свете мокрая тряпка превратилась в золотое кружево ценой в сотню крон за фут, такое великолепное и сверкающее, что глазам больно. Это был свадебный подарок фей. И, клянусь честью, он принес ей удачу, ибо весь свой век она прожила счастливо.

Наконец Пьер бросил весла, и лодка лениво застыла на воде. Феи были забыты ради чего-то ещё более чудесного. Настал час долгих пауз, застенчивых попыток, робкого поощрения...

Она никогда и не вспомнит о нем после этого вечера...

Да нет же, она будет помнить...

Он-то, уж конечно, никогда не забудет... Никогда...

Да?..

Ах, мадемуазель...

Добрые Дамы, без сомнения, раздосадованные тем, что ими пренебрегли, отомстили, заставив Пьера и Рене забыть о времени. Час обернулся двумя часами, сумерки превратились в лунный свет. А маленький челнок все скользил по глади зачарованного пруда.

– Что вы видите на луне, мсье?

– Ну... В Пуату говорят, что это человек, который срубил дерево в Рождество.

Она кивнула:

– Да, и теперь он должен вечно тащить охапку терновых веток. Я этим глупостям не верю. По-моему, больше похоже на перо на шляпе.

Ему очень хотелось спросить, на чьей шляпе, но вместо этого он сказал:

– Или на прядь волос...

– Скажите мне. – Она старалась, чтобы вопрос прозвучал непринужденно. – Кто ваша подружка? Какая-нибудь придворная дама?

– Нет.

– Она живет в Сен-Мексане?

– Нет.

Потребовалось ещё полчаса, чтобы разобраться с этой темой. К тому времени они превратили луну в свою шкатулку с драгоценностями. Сокровища, лежащие в этом ларце, надежно охранялись слепотой всего мира, предпочитавшего верить в дровосека, срубившего дерево в Рождество. Только Пьер и Рене знали, что на самом деле там лежит его перо и прядь её волос, памятные подарки этого вечера.

Будет ли он помнить?

А она?

Убедить себя и друг друга в этом – вот чем они были всецело поглощены.

А пока они беседовали, кто-то украл луну. Они подняли глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как она исчезает в клубящихся тучах. Вдруг пропали и пруд, и призрачные деревья. Лес зашевелился и зашумел под налетевшим ветром.

– Ну вот, говорила же я вам! – воскликнула Рене. – Надо спешить. Быстрее! Нельзя, чтобы нас застигла здесь Дикая Охота.

– Дикая Охота?.. – повторил он, нащупывая весла.

– Да, или Веселая Охота. Так называют эти бури. Быстрее!

Но в темноте, сгущавшейся с каждой минутой, было не так просто плыть быстро. Какой-то панический страх надвигался на них вместе с бурей, летевшей с юго-запада. Кукареку скулил и прижимался к Рене. Брызнули первые капли дождя. Бормотание леса перешло в рев. Пьер, запутавшись, обнаружил, что застрял в зарослях лилий, и только вспышка молнии помогла ему определить направление.

Дождь хлестал уже всерьез, когда они добрались до противоположного берега, чтобы поставить лодку на место. Выбираясь из лодки, он разглядел при новой вспышке молнии напряженное лицо Рене.

– Мы не успеем добраться домой, – сказала она. – Нас застанет в поле. Я знаю здесь дерево с дуплом. Это недалеко. Поспешим...

В этот миг она споткнулась о Кукареку, который визжал и которого надо было успокоить.

– Мое сокровище!

Она подняла собачонку, схватила за руку Пьера и повела его, петляя между деревьями. Молния вспорола черноту.

– Здесь, – произнесла она.

Это было огромное дерево, не дуплистое, правда, а просто кривое, но под сильно изогнутым стволом и густым навесом ветвей можно было кое-как укрыться от дождя. Он окутал её плечи своим коротким плащом. Она бормотала "Аве Мария" и "Отче наш".

– Не бойся, – ободрял он её. – Буря нам не повредит. Ты выиграла пари...

– Я обычных бурь и не боюсь. А это – другая...

– Как это другая?

– Слушай...

Центр бури приближался. Она с грохотом мчалась через лес, словно тысяча конных охотников, улюлюкающих на собак; ветер выл, как огромная стая волков. Плети молний хлестали на флангах дождевой тучи. Пьеру показалось, что он ясно слышит копыта несущихся галопом коней и мягкий стук собачьих лап. Ближе, ближе...

– Господи, – пробормотал он, – это охота из самой преисподней...

Они инстинктивно схватились за дерево, словно их вот-вот должна была захлестнуть гиганская волна.

– Это Веселая Охота. – Голос Рене едва долетал до него, хотя она была совсем рядом. – Это призраки старых сеньоров злешних мест скачут по своим владениям. Они охотятся за душами людей...

Она крепче прижалась к дереву:

– "Радуйся, Мария, благодати полная..."

Он обхватил её рукой за талию, прикрыв, сколько мог, своим телом от ослепительных молний и яростно хлеставшего дождя. Но в его объятия попал и Кукареку, который, уютно устроившись на руках у Рене, счел все происходящее веселой забавой и радостно тявкнул прямо Пьеру в ухо.

Гребень бури прошел, умчался куда-то вдаль. Дождь прекратился почти так же внезапно, как начался. Очень быстро тучи рассеялись и выглянула луна.

– Вы очень промокли? – спросил он.

– Нет, не очень... благодаря вам.

Она с минуту стояла молча, глядя на жемчужно-серый свет, разлившийся между деревьями.

– Но я никогда не забуду...

– И я тоже, мадемуазель.

Наверное, ни он, ни она не имели в виду только Дикую Охоту. Ибо у любви тоже есть свои молнии. Их губы ещё горели от поцелуя, которым они обменялись, когда мимо скакали тени старых сеньоров.

Глава 6

Для многочисленного общества – такого, как принимали сегодня в замке, понадобилось накрыть стол в "нижнем", или "большом", зале – обширном помещении с мощными потолочными балками, расположенном справа от парадного входа, напротив кухни, том самом, где раньше де Норвиль беседовал с Антуаном и Ги де Лальерами.

На деревянные козлы положили толстые доски, и получился стол, за которым могли разместиться двадцать с лишним человек; вышитые скатерти гордость мадам де Лальер – вместе с серебряными солонками, мисками, досками для резки хлеба, блюдами для фруктов, кувшинчиками для уксуса, ножами и ложками (все это составляло немалую долю семейного богатства) образовали в середине мрачного зала яркое, веселое пятно. Салфетки были надушены розовой водой домашнего приготовления.

Пол заново устлали свежим майораном и мятой. Разверстую пасть большого камина, которым не пользовались с зимы, набили сосновыми сучьями. Наполнили водой с солью ведра для охлаждения вина. До блеска начистили серебряные кубки, занимавшие две полки буфета, что указывало на благородный ранг семейства. Пропитанные жиром факелы, пока не зажженные, уже были вставлены в гнезда на стене.

Осматривая зал в последний раз, перед самым ужином, Констанс де Лальер с немалым удивлением обнаружила, что Блез сидит у холодного камина с единственным компаньоном – соколом по кличке Мюге, который восседал на жердочке у него за спиной, неподвижный, с колпачком на голове. Блез настолько погрузился в раздумья, что суета и шум слуг, добавлявших последние штрихи к картине накрытого стола, явно не могли отвлечь его. Такое уединение было совершенно не свойственно этому общительному молодому человеку, и мать задержала на нем пристальный взгляд.

– Ну что, Гийо-Мечтатель? Хватит тебе ерошить волосы. Ты уже похож на облезлую сову. Пять су за твои мысли!

Он поднял глаза, вздрогнув от неожиданности, потом хлопнул себя по коленке и встал.

– Они стоят больше, – улыбнулся он, – гораздо больше.

– О любви, я полагаю?

– А как же!

Однако, оценив его чересчур веселый тон, мадам де Лальер усомнилась в его словах.

– Время близится к ужину, – продолжала она. – Тебе следует быть с гостями, помочь развлечь общество, а не хандрить здесь. А мне нужно управляться со слугами...

– Как, ты не будешь с нами за столом?

– Нет, сегодня – нет.

Она уже собиралась уйти, но повернулась к сыну:

– Этот твой стрелок, молодой де ла Барр... я надеюсь, он не слишком большой проказник?

Блез усмехнулся:

– Да нет, благодарение Богу, не слишком. А что?

Мадам де Лальер пояснила, что Рене разрешили подать Пьеру ужин в саду. Это, вообще-то, возмутительное нарушение приличий, но за столом тесно, к тому же де ла Барр не вполне подходит для такой компании...

Блезу показалось, что её объяснения слишком многословны и несколько туманны. Он встревожил её, заметив:

– Ну да, для этой компании бывший паж герцогини Алансонской вряд ли подходит...

Ее веки на миг опустились.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду... Короче говоря, я надеюсь, что мсье де ла Барр – благовоспитанный молодой человек и не воспользуется удобным случаем...

– Не воспользуется, – заверил её Блез. – Он так глядел на Рене в кухне... пари держу, он влюбился в неё с первого взгляда.

– Боже мой! Но это значит...

– Это значит, что с Пьером де ла Барром она может чувствовать себя в такой же безопасности, как в обществе своего любимого ручного ягненка. Вот когда он не влюблен, тогда девицам лучше поберечься. Не беспокойся: я за него ручаюсь.

Мадам де Лальер покачала головой.

– Что за легкомыслие! Я все равно велю позвать её домой до темноты.

И поспешила к слугам – руководить.

Блез пригладил взлохмаченные волосы и присоединился к гостям, собиравшимся во дворе, вблизи парадного входа. Однако задумчивость, вызвавшая такое удивление у матери, не покинула его, хотя и не была чересчур заметна, когда он обменивался общими фразами с местными дворянами.

Многих он знал с юности, и они были ему по душе. Здесь присутствовали старик Гектор д'Анжере, сеньор де Брюзон, и его сын Ахилл; приехали родственник Блеза Хюг Нагю из Варенна, Робер де Гроссон, Франсуа де Шаренси, Луи де ля Суш, Шарль дю Пелу и другие, имена которых звучали привычно в этом доме. Это были грубоватые сельские помещики, независимые, упрямые и консервативные. Некоторые не умели ни читать, ни писать – и тем гордились.

Все они были хорошие бойцы, верные друзья и свирепые враги. Все они были люди того же корня, что и сам Блез, – люди, к которым он принадлежал, и ко многим он питал теплые, дружеские чувства.

Но вот притворяться они определенно не умели. Он не мог не заметить скрытности, зарождающейся враждебности, которой они никогда не проявляли прежде, и это причиняло ему душевную боль. От него словно отрекались, его отвергали.

Блез видел, как де Норвиль горячо шепчется то с одним, то с другим, явно убеждая их сделать что-то, не доставляющее им удовольствия. Некоторые гости, помоложе, отказывались наотрез. Они хмурились, плевались и отходили в сторону, собираясь группами.

Когда наконец среди гостей появился маркиз де Воль, одетый в черное, как приличествовало его возрасту, с королевским орденом Святого Михаила, сразу же стало ясно, о чем шептался де Норвиль.

Более опытные – или более понятливые – гости оказывали хотя бы видимость почтения королевскому министру. Что же касается молодых бунтарей, то самое большее, на что у них хватило выдержки, это угрюмо стоять в сторонке и держать язык за зубами.

Маркиз, словно ничего не замечая, с присущей ему непринужденностью болтал о пустяках, однако Блез слишком хорошо знал своего патрона, чтобы не разглядеть саркастического блеска в его глазах. Де Сюрси отлично понимал, что должно произойти.

Впрочем, очень быстро де Норвиль и все прочие смогли увидеть это и сами.

– Ах, мсье, – произнес маркиз, прерывая очередной отшлифованный комплимент де Норвиля, – чрезвычайно вам благодарен... Но довольно обо мне. Мне не терпится услышать о вашем недавнем путешествии в Англию. Это интересная страна, которую я не раз посещал во времена короля Генриха Седьмого...

Генрих VII (1457 – 1509) – первый английский король из династии Тюдоров, узурпировавший трон в 1485 г. после победы над Ричардом III в битве при Босворте.> Мне говорили, что с тех пор англичане ушли далеко вперед, что построено множество прекрасных зданий с очаровательными парками. Это правда?

Де Норвиль умел хорошо владеть своим лицом, однако на мгновение он побледнел как смерть и уголки его рта безвольно опустились.

Его поездка в Англию была тайной. Предполагалось, что до его возвращения – около двух недель назад – о ней знал только герцог. С тех пор эта новость распространилась в узком кругу приверженцев Бурбона; но если она за такой короткий срок достигла Парижа, значит, среди них есть предатель. Разве только – наверное, в этом и заключается разгадка, – разве только де Сюрси поговорил с Блезом после своего приезда сюда. Да, конечно, этим все и объясняется. Ну, от Блеза он не много узнает...

– Что случилось, мсье? – осведомился маркиз.

– Ничего, господин мой... А что касается вашего вопроса, то я обнаружил в Англии высокое благосостояние. Торговля шерстью процветает, и я не видел более тонких сукон, чем те, которые сходят с английских ткацких станков. И на доходы от этой торговли строятся великолепные дома...

Де Сюрси отметил про себя, что многие из гостей только сейчас услышали об английском турне де Норвиля, зато другие, включая обоих де Лальеров, испытали нечто похожее на шок. Это было интересно, поскольку выдавало их как руководителей заговора.

– Согласен, мсье, – кивнул он де Норвилю. – Надеюсь, что вы подробно изложите нам свои впечатления об Англии. Меня, наверное, более всего беспокоит нынешняя английская политика или – что, по существу, одно и то же, – политика монсеньора Уолси Томас Уолси (1473 – 1530) – канцлер Англии в 1515 – 1529 гг.; архиепископ Йоркский с 1514 г., кардинал с 1515 г.>, кардинала Йоркского. Очень способный государственный муж... Мне не доводилось беседовать с ним со времени встречи между двумя королями, три года назад, близ Кале, когда Францию так красиво надули... В 1520 г. во время встречи Франциска I с Генрихом VIII был заключен политический и военный союз, впоследствии нарушенный.> Как он сейчас поживает? У вас ведь было, по-моему, пять бесед с ним – о нет, шесть.

Обрушилась такая тишина, что кудахтанье кур у конюшни показалось громовым.

Блез был ошеломлен не меньше прочих, однако его не так удивило, что маркизу точно известны все подробности посещения де Норвилем Англии, как дерзкая беззаботность, с какой де Сюрси выставлял напоказ свою осведомленность. Он был один против толпы разгоряченных фанатиков – и, казалось, изо всех сил старался спровоцировать их, в то время как обычный здравый смысл подсказывал, что лучше помалкивать. Де Сюрси явно не без причины раскрывал свои карты, и Блез, пытаясь разгадать его игру, чувствовал напряженное волнение. Он испытывал горячую симпатию к маркизу, потому что тот вел опасную игру, и ещё из-за мрачных косых взглядов Ги де Лальера. Братья никогда не умели смотреть на вещи одинаково.

– Ну что же, мсье, – добавил де Сюрси, – вы не имеете желания говорить о кардинале Йоркском? Вероятно, мои вопросы нескромны...

– Государь мой... – задыхаясь, выдавил де Норвиль и остановился.

В его смятенном сознании гнев и ненависть ещё не успели взять верх над изумлением и страхом; но они уже начинали закипать – неудержимый гнев, черная ненависть. Его ангелоподобные черты странно изменились.

Де Сюрси улыбнулся:

– Надеюсь, вы не слишком удивлены тем, что я знаю о ваших встречах с Уолси, не правда ли? Конечно же, вы не могли предполагать, что у короля Франции нет в Англии друзей, которые утаили бы от него такие занимательные новости, как деяния талантливого агента господина Бурбона... Не-ет, вы ведь не такой простак...

И добавил тоном насмешливого сожаления:

– Однако вижу, что расстроил вас, мсье... Примите мои извинения.

Слуга, уже давно ожидающий случая объявить, что ужин готов, вынужден был слегка потеребить за руку Антуана де Лальера, чтобы привлечь его внимание.

– Ах да, – пробормотал старый дворянин вдруг севшим голосом. Конечно, конечно... Стол накрыт. Окажите мне честь, господа, войдите. И ещё раз – добро пожаловать.

Все общество во главе с де Сюрси, чей сан давал такое право, поспешило в дом.

Мадам де Лальер, обязанности которой не позволяли появляться среди гостей, удивлялась тишине. Ни слова, ни смеха, только шарканье ног.

"Господи! – подумала она. – Что случилось? Как на похоронах..."

Храня молчание, гости ополоснули руки в тазах, поднесенных слугами. Застольная молитва, произнесенная Антуаном де Лальером, прозвучала в полной тишине. За громким скрежетом тяжелых скамеек по кафельному полу не последовало обычного взрыва голосов.

"Господи!" – беспокойно повторила про себя мадам де Лальер.

Усевшись рядом с молодым Ахиллом д'Анжере, Блез не пытался завязать беседу; его сосед, видимо, тоже не имел такого желания. Обоим было о чем подумать.

Блез понимал, что близится критический момент – критический для него, как и для всех прочих. Время от времени люди за столом обменивались взглядами или перебрасывались вполголоса парой слов, однако было заметно, что гости угнетены и заняты своими мыслями.

И только маркиз, сидевший во главе стола между Антуаном де Лальером и де Норвилем, ел с хорошим аппетитом.

– А! – воскликнул он, и его голос отчетливо прозвучал на фоне мрачного царапанья ложек по тарелкам. – Что за превосходный луковый суп! Передай мое восхищение твоему повару, Антуан. Он – или она – должен сообщить мне рецепт. Овернский сыр, да? Нет лучшего сыра во Франции. Налей-ка мне ещё полмиски, дружок, – обратился он к слуге, стоящему за его стулом. – Я всегда считал, что добрый суп – основа основ хорошего обеда. И принеси мне, будь добр, кубок вина с пряностями.

И только после того, как он выбрал фазана среди нескольких предложенных ему блюд из птицы, только после того, как он похвалил начинку из каштанов, – только тогда он, казалось, заметил царившую за столом угрюмость и с деланной растерянностью оглянулся по сторонам:

– Что за черт? Ну и компания! Похоже, я здесь единственный, кто не проглотил язык. Господин де Норвиль, пью за ваше здоровье, сударь!

Приподняв шляпу, он поднес кубок к губам, потом передал его де Норвилю, который тоже обнажил голову и выпил, сумев пробормотать что-то в ответ.

Маркиз повернулся к хозяину:

– Антуан, можешь объяснить мне, почему это общество выглядит столь огорченным и встревоженным? В толпе монахов-цистерцианцев и то услышишь больше разговоров. Поделись со мной вашей заботой, в чем бы она ни состояла.

Де Лальер, нахмурившись, беспомощно глянул на Ги, сидевшего напротив, однако тот не поспешил на выручку отцу, и Антуану не оставалось ничего другого, как воспользоваться прежней отговоркой, теперь совсем уже пустой и нелепой:

– Да вот, Дени, мы тут все озабочены насчет того, как получше управиться с теми негодяями, что засели в горах. Говорят, их главарь – один из приспешников Монтелона, который...

– Да будет тебе! – оборвал его маркиз. – Давай говорить начистоту, тогда у этих господ, возможно, поднимется настроение. Не мучайся, ты не умеешь притворяться. Я совершенно уверен, что ваша встреча не имеет ничего общего с разбойниками. Она, без сомнения, касается политики – того, чью сторону принять в споре его величества и господина коннетабля. Разве я не прав?

Де Сюрси обвел стол смеющимися серыми глазами.

– Конечно же, я прав, и, конечно же, я тут для вас – досадная помеха. Однако позвольте мне кое-что вам сказать. Всю жизнь моим ремеслом была политика, и мне немало известно о деле, которое вас собрало. Возьмите меня к себе в советники. Если захотите, я могу вам кое-что посоветовать. Если нет – давайте, ради Бога, получим удовольствие от ужина, и я пожелаю вам доброй ночи, когда он будет окончен. А после продолжайте свое собрание, как будто меня тут и не было. Ну, так что вы предпочтете?

Взгляды всех сидевших напротив обратились на маркиза, а те, что находились по обе стороны от него, наклонились вперед, вытянув по-журавлиному шеи, чтобы лучше видеть его. В зале по-прежнему сохранялась тишина, но теперь все просто затаили дыхание. Блез, не догадываясь, что задумал маркиз, тем не менее восхищался его смелостью. Не так-то легко это было – выдержать враждебные взгляды всех, кто сидел за столом.

Вызов, который читался в этих взглядах, выразил де Норвиль:

– Нам не помешает узнать, как много вам известно.

Маркиз повернулся к нему:

– Ну что же, я скажу вам. Мне известны имена всех и каждого, кто сопровождал герцога Бурбонского во время его так называемого паломничества в Нотр-Дам-дю-Пюи, которое окончилось в Монбризоне две недели назад. Некоторые из присутствующих были там. Более того, мне известно, что сеньор де Борен, посланник императора, посетил упомянутого герцога в упомянутом месте и убыл, весьма удовлетворенный беседой. Я знаю, мсье, о вашей деятельности в Англии. Я знаю и остальное. Так что, прежде чем вы начнете побуждать этих господ потерять свои жизни и земли в безнадежной авантюре, им было бы невредно посоветоваться со мной.

И тут наконец плотина молчания прорвалась. Посыпались проклятия. Ги де Лальер грохнул по столу кулаком с такой яростью, что посуда подпрыгнула.

– Если вам и королю известно все это, – возвысил он голос, – то почему герцог Бурбонский все ещё находится на свободе в своем городе Мулене? Почему его не уволокли в Париж или в Лош? Замок Лош – одно из самых страшных мест заключения для государственных преступников.> Я вам отвечу, почему! Потому что королю известно и то, что сто тысяч мечей готовы сказать свое слово за монсеньора де Бурбона, что в его владениях все, до последнего человека, поднимутся на защиту его заслуженного титула. Безнадежная авантюра, вы говорите? Нет, черт побери, не безнадежная, это верное и благородное дело. А какова ваша цель? Подорвать нашу решимость? Лишить нас мужества? Поверьте мне, мсье, для этого потребуется нечто посерьезнее, чем ваши советы...

Он запнулся на полуслове, потому что маркиз вновь занялся своим фазаном и явно посвятил ему все внимание. Трудно бросать страстный вызов человеку, всецело поглощенному разделыванием птичьей ножки.

К Блезу наконец вернулась ясность мысли, он стал кое-что понимать и восхитился не только дерзостью замысла де Сюрси, но и блестящим его исполнением.

Маркиз воспользовался этим случаем, чтобы нанести удар по заговору, удар, который мог иметь огромные последствия. Обо всем, что здесь произошло, узнает каждый сторонник Бурбона во Франции. Более робкий – или менее сообразительный – человек предпочел бы не совать палку в осиное гнездо и наутро поскорее уносить ноги. А де Сюрси, использовав ситуацию, собирался в одиночку сделать больше, чем целая армия.

Дело Бурбона было далеко не безнадежным; но если бы маркизу удалось сейчас влить несколько капель сомнения в вены заговора, если бы он смог создать впечатление, что знает гораздо больше, чем говорит, и что вся эта затея – мертворожденная, то сумел бы внести смятение в ряды заговорщиков и, возможно, погубить заговор.

Но дело было не только в этом. Блез достаточно хорошо знал отношение маркиза ко всякого рода кровопролитию и особенно к гражданской войне. Сейчас трудно было понять, что преобладает в душе де Сюрси, – верность королю или сочувствие людям.

В эту минуту Блез впервые осознал, что значит быть государственным мужем. До сих пор он по-солдатски презирал все профессии, кроме воинской. А теперь увидел воочию великолепное и дерзновенное действие, выполненное без меча. Затаив дыхание, он ждал, что будет дальше.

– Я ещё раз спрашиваю, – повторил Ги де Лальер, – почему король не предпринимает никаких шагов, если ему известно так много?

Прежде чем ответить, де Сюрси обглодал ножку фазана, окунул пальцы в миску, поданную слугой, и вытер салфеткой. Наконец он проговорил:

– Потому что Карл Бурбонский – принц крови и родственник его величества. Король рассчитывает посетить его в Мулене перед прибытием к войскам в Лион. Он намерен призвать герцога сохранить верность и вернуться к своим обязанностям коннетабля Франции в предстоящей кампании. До тех пор не будут предприняты никакие шаги.

– А если герцог не сделает этого?

– Вот тогда его величество и будет решать.

Де Норвиль рассмеялся. Обводя взглядом гостей, он приглашал их последовать своему примеру.

– Иначе говоря, ограбь человека, а потом повесь его, если он попытается вернуть свою собственность. Но, возможно, вы согласитесь, что нужна очень крепкая веревка, чтобы повесить Левиафана, которым стал мсье де Бурбон при поддержке Англии и Священной Римской империи.

– Ну-ну, – пожал плечами маркиз, – давайте-ка не отклоняться от темы. – Он снова обратился к Ги де Лальеру: – Вот вы сказали, что моя цель лишить вас мужества, и вы не слишком ошиблись, хотя я назвал бы это иначе: разбавить водой ваше вино, указав на факты. Вы произносите громкие слова, мыслите крупными масштабами. Только где ваши сто тысяч мечей? В Англии, в Германии, в Испании – но только не здесь. Что вы станете делать, когда маршал де ла Палис и Великий Магистр Франции двинут свои силы против вас из-под Лиона? Подоспеют ли к вам вовремя ваши сто тысяч мечей? Не-ет, друг мой, не успеют.

– У господина моего Бурбона достаточно крепостей, – вставил Антуан де Лальер. – Чтобы их взять, потребуется много времени.

– Нет, не много, – возразил маркиз. – Даже Шантель не выстоит и двух дней против королевской артиллерии. А тем временем ваши владения будут разграблены дочиста.

– Но, клянусь Богом...

К спору присоединились другие гости. Страсти накалялись. Люди постарше сидели, задумчиво пощипывая подбородки. Маркиз дал им богатую пищу для размышления... Подали мясные блюда, и спор прервался, но обильное возлияние ещё больше разгорячило кровь.

Поглощенный разговором, Блез с удивлением заметил, что окна потемнели и в неверном свете факелов стало труднее различать лица. Но тут же забыл об этом.

Его сбивал с толку не один лишь конфликт между Бурбоном и Валуа, между провинцией и нацией. Он впервые в жизни ощутил разлад в себе самом. Бесшабашный солдат, каким он был всего несколько часов назад, не стал бы терзать себя подобными сомнениями. Семейные традиции, привязанность к родным, чувство справедливости, благородство дела герцога – все это взывало к сердцу молодого человека, который до сих пор жил, скользя по поверхности. Хотя эти чувства имели над ним большую власть, он начинал понимать важность проблем, о которых говорил маркиз.

– Для тебя все эти споры, конечно, ничего не значат, – насмешливо ухмыльнулся Блезу молодой Ахилл д'Анжере. – Ты будешь по-прежнему получать жалованье от короля. Но, клянусь Богом, я далеко не уверен, что могу тебя поздравить...

Тем временем подали груши и сыр. Вдоль стола пронесли серебряную вазу-кораблик с цукатами, и все рассеянно брали из неё сласти. В зале пахло смесью винных испарений и не рассеявшегося ещё крепкого духа жареного мяса. В разогретом и душном воздухе повисла напряженность.

Блез заметил, что де Норвиль, то подмигивая одному, то улыбаясь другому, подстрекал против маркиза гостей помоложе, но тот явно был для них противником не по зубам.

Великий человек, сказал себе Блез с восхищением. Что же делает де Сюрси великим? По сравнению с ним даже гости постарше казались неопытными зелеными юнцами с тем же ограниченным кругозором, с теми же предрассудками, разве что лица их были изборождены морщинами. И де Сюрси когда-то походил на них, но он взрослел, совершенствовался, становился все более зрелым, и в этом было его величие.

Как взрослеют люди? Блез старался уйти от ответа на этот вопрос. Его вдруг захлестнула волна жаркого беспокойства и недовольства собой.

– Вы, стало быть, предлагаете нам праздновать труса, – бушевал Луи де ла Суш, – распрощаться с честью, покинуть монсеньора в беде и рассыпаться в любезностях перед ограбившим его подлецом, потому как в противном случае тот подлец, значит, ограбит и нас? Может, лавочникам это и пристойно, только, изволите видеть, так уж получилось, что мы – французские дворяне из Форе!

Маркиз улыбнулся. Он уже давным-давно узнал, что дворяне мало чем отличаются от лавочников – разве что спесью.

– Французские дворяне? – повторил он. – Что ж, тогда и действуйте, как подобает французам. Честью клянусь, в эту минуту вы куда больше испанцы и англичане. Или Франция для вас значит меньше, чем Форе? Ради своего герцога и своего графства вы готовы разорвать её на куски, снова впустить англичан, изгнать которых помогали ваши деды Столетняя война между Францией и Англией, владевшей в XII – XIII вв. значительной частью французских территорий, завершилась капитуляцией англичан в Бордо в 1453 году.>, отдать юг страны Испании. И вы ещё называете себя французскими дворянами! Вот она, ваша дворянская честь! Клянусь праздником тела Господня!