Текст книги "Рыцарь короля"

Автор книги: Сэмюэл Шеллабарджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Глаза короля загорелись недобрым огнем, но он не сказал ничего. Де Сюрси безусловно не следовало бы совершать ещё один промах.

– Хотел бы я знать, что скажет на это госпожа регентша, ибо я знаю, что именно она посчитала разумным выслать миледи Руссель из Франции.

Грубый промах. Если бы маркиз не позволил негодованию взять власть над собой, он не допустил бы его. Неразумно было напоминать королю о власти его матери.

Франциск поднялся с места, дрожа от гнева. Ярость освободила его от последних следов мальчишеского почтения. Он стоял, возвышаясь над своим старым наставником.

– Довольно с нас! Вы взяли на себя смелость поучать меня, сударь, а я не желаю, чтобы меня поучали. По-моему, вам надо бы поостыть в Пьер-Сизе, как вашему сообщнику!

Серые холодные глаза де Сюрси встретились с глазами короля, и их спокойствие поумерило монарший пыл.

– Я во власти вашего величества. Однако ради трона, которому столько служил, я прошу вас, сир, подумать о том, какое воздействие окажет мой арест на Францию в такое время, когда больше всего ей необходима сплоченность и верность.

– Вы угрожаете?

– Да, если факты – это угрозы, а указывать на них – значит угрожать. Я открыто говорю вашему величеству, что своевольная тирания не может надолго заменить собой справедливость. Я требую для Блеза де Лальера и для себя честного допроса перед судьями, назначенными парламентом Парижа, с привилегией участия защитника и надлежащего выслушивания свидетелей.

– "Требую" – слово резкое...

– Я думаю, что имею право на него, если не как французский дворянин, то по ещё более веским основаниям – за свою сорокалетнюю службу.

В этом поединке взглядов король не добился победы. Для него было необычным ощущение, что он наткнулся на кремень вместо воска, – настолько необычным, что он подавил свой гнев на полуслове.

– Идите, сударь! – сказал он резко. – Но не пытайтесь покинуть Лион. Если я сейчас проявляю к вам терпение, то причиной тому эти самые годы, когда вы не были ни предателем, ни защитником предателей... И ни слова больше! Не раздражайте меня слишком сильно, господин маркиз. Что касается Блеза де Лальера, то он стоял перед моим судом и подвергнется каре. А что касается вас, можете не беспокоиться: вы тоже дождетесь суда. И я думаю, что признание де Лальера кое-что добавит к вашему приговору.

Де Сюрси склонил голову ровно настолько, чтобы соблюсти этикет, но ни на дюйм ниже. Не удалось королю и заставить его замолчать.

Маркиз ответил смело, как всегда:

– Желаю вашему величеству вовремя раскрыть истину – не ради меня, а ради вас самого!

* * *

Придворные в приемной не смогли сделать никаких выводов из поведения маркиза. Некоторые даже досадовали, что дали маху, решив, будто он попал в немилость. Однако, когда он ехал по крутому спуску из Сен-Жюста, по пятам за ним следовал страх.

Нужно, не теряя времени, добиваться приема у Луизы Савойской. Это последняя надежда.

Во дворе "Дофина" мимо него прошел человек столь странной и зловещей наружности, что привлек его внимание. Оглянувшись через плечо, маркиз заметил, что люди расступались перед ним, словно избегая случайного соприкосновения.

– Кто это такой? – спросил де Сюрси у одного из конюхов.

Тот сплюнул, прежде чем ответить.

– Это, монсеньор, Тибо Одноглазый, пыточных дел мастер в Пьер-Сизе.

Подавленный этим мрачным предзнаменованием, маркиз добрался до своей комнаты и закончил письмо регентше, которое тут же и отослал.

Глава 42

Знаменитый лионский коллега сьера Франсуа-Ведуна, мэтр Фома-Бродяга, встретил своего собрата, колдуна из Форе, в высшей степени доброжелательно и угостил его отличным обедом в "Козле" – пригородном трактире, пользующемся дурной репутацией.

Однако, когда разговор коснулся подкупа одного из надзирателей замка Пьер-Сиз, он признался в своем бессилии. Если бы разговор шел о любой другой из лионских тюрем, он мог бы оказаться полезным, но Пьер-Сиз – это королевская тюрьма, предназначенная для политических заключенных и независимая от города. Весь её штат, от коменданта до последнего надзирателя, состоял из людей, назначенных королевскими властями, и между ними и гильдией колдунов не существовало никаких деловых отношений.

Вместе с тем через разного рода подпольные каналы до мэтра Фомы доходили красочные рассказы о методах Тибо Одноглазого, и он Богом и всеми святыми заклинал сьера Франсуа держаться от того подальше.

Так что, когда Пьер де ла Барр получил конфиденциальное сообщение Тибо с приглашением встретиться на бойне вблизи Сен-Поля, сьер Франсуа стал настойчиво отговаривать юношу от этого свидания.

– Это старый фокус Тибо, ваша милость.

– Как это? – спросил Пьер, надежды которого начали таять при виде унылого лица собеседника.

– Да вот так. Этот самый Тибо, по всему видать, такой честный человек, что дальше некуда. Ему так же невозможно отказаться от удовольствия до смерти умучить какого-нибудь беднягу, как себе правую руку отрезать. Но он не видит никакой беды в маленьком побочном доходе. Вы честно выкладываете ему свои кровные денежки, а он заключенного не выпускает. Говорят еще, что он находит полезным для своей работы дать этому бедолаге поверить, что он бежал, а потом в последнюю минуту его сцапать. Игра в кошки-мышки, ваша милость. Здорово ломает волю человека.

– А что это значит – "поверить, что он бежал"?

– Ну, сударь, мне примерно так объясняли: я уже сказал, что мэтр Тибо – человек честный. Он обещает переправить узника через стену. Таков, стало быть, уговор, и он его выполняет. А что случится потом, в том уж его вины нет. Вот он и позволяет заключенному спуститься со стены по веревке прямехонько в руки к солдатам, что ждут внизу. Каждый потом получает свою долю, и все довольны и счастливы – кроме заключенного. В точности так оно и происходит.

– Ах вы сукины дети! – выругался Пьер. – Но если этот фокус так хорошо известен, то почему же люди попадаются на удочку?

– Ну-у, мсье, люди, с которыми он имеет дело, не пользуются такими привилегиями, как ваша милость. У них нет возможности получить частный совет. Они только потом узнают, что побег был неудачен, но мэтр Тибо в том не виноват. Что ж они могут сделать? Ну, и ещё – этот фокус совершается не слишком часто. Последний раз дело было с год назад. Мой друг Фома слышал, как один из солдат расхвастался по пьяному делу.

Пьер задумался.

Но сьер Франсуа немного умел читать мысли.

– Если вы замышляете отбить мсье Блеза силой, когда он попадется в руки солдатам, то это невозможно, сударь. Веревку выбрасывают с северной стороны замка, на крутую тропу, по которой подвозятся припасы – на мулах, вьюками. Солдаты выстраиваются вдоль стены, и сверху их не видно. Напасть на них неоткуда. Они просто загоняют беглеца обратно в тюрьму через калитку, к которой ведет тропа.

– Вот, значит, как, – произнес Пьер и почесал затылок.

Франсуа добавил:

– Поверьте мне, сударь, через мэтра Тибо вы ничего не добьетесь.

– Может, и ничего, – согласился Пьер. – Но в любом случае я хочу поглядеть на этого типа. И послушать, что он скажет...

Губы молодого человека искривились в зловещей гримасе.

– По крайней мере смогу получить удовольствие, всадив в него кинжал.

– Отлично понимаю, что это будет удовольствие, – согласился сьер Франсуа. – Ну, а выгода-то какая? Себя погубите, а мсье Блезу не поможете. Уж поверьте мне, об этой вашей встрече известно другим людям из замка. Я в ней ничего хорошего не вижу. Но уж если ваша милость должны идти, так сыграйте простака, сударь. Не дайте ему догадаться, что вы что-то подозреваете.

– Ну, в этом можешь на меня положиться, – сказал Пьер. – Обговорим дело, когда я вернусь.

* * *

От гостиницы "Дофин" до скотобойни и мясного рынка у церкви Сен-Поль можно было дойти за несколько минут. Чтобы найти бойню в путанице узких улочек за церковью, достаточно было довериться собственному носу. По мере приближения к ней вонь все усиливалась, пока наконец даже в кромешной тьме становилось ясно, что ты на месте.

Но тьма не была кромешной. Редкие фонари у домов и лампады перед нишами со статуями святых кое-как указывали путь по переулкам шириной не более девяти футов и помогали даже обнаружить шныряющих крыс, число которых увеличивалось по мере приближения к мясным лавкам. Стал слышен и шум скота, ожидающего утреннего забоя в тесных загонах.

Передвигаясь наполовину ощупью, Пьер то и дело зажимал нос, постоянно оставаясь начеку, потому что в таких местах нередки случаи нападения ночных воров или грабителей; при виде редкого прохожего он хватался за кинжал, как, несомненно, хватался за свой кинжал и прохожий.

Наконец, когда зловоние стало уже совсем невыносимым, он при свете лампады скорее угадал, чем различил ряд ларьков, закрытых ставнями, которые составляли своего рода фасад бойни. Он пошел вдоль них медленно и с ещё большей опаской, ибо это и было условленное место.

Потом дверь одной из лавок неожиданно распахнулась, на него упал луч потайного фонаря, и глухой голос осведомился:

– Мсье де ла Барр?

– Он самый.

– Заходите.

Войдя в дверь, Пьер оказался в тесном помещении, едва ли больше прихожей, соединенном с расположенным позади навесом, откуда доносился шум запертой скотины. Свет фонаря потревожил тучи мух, которые с жужжанием облепили пару ободранных туш, свисающих с крюков под стропилами. Зловоние здесь стояло неописуемое – Пьер подумал, что так смердело бы в брюхе гниющего кита.

По мнению Пьера, стоявший против него человек полностью вписывался в окружающую обстановку. Несмотря на крепкие нервы, он с трудом подавил дрожь при виде мертвенно-бледного лица с одним холодным, липким, цепким глазом, толстых влажных губ, густого пуха на руке, держащей фонарь.

Со своей стороны, мэтр Тибо узрел в де ла Барре неопытного юнца, зеленый плод, вполне, однако, созревший для того, чтобы его сорвать.

– С вашего позволения, – протянул он, – перейдем сразу к делу.

Его предложение соответствовало схеме, нарисованной сьером Франсуа. Он даст веревку, по которой Блез сможет спуститься со стены, – если, разумеется, будут приняты его условия. От милосердно представленной на раздумья недели остается три дня.

– А потом, – сухо заметил Тибо, – он будет уже не в состоянии двигаться.

– И твоя цена?..

– Тысяча турских ливров.

– Кровь Христова! Где же, по-твоему, я смогу найти тысячу ливров?

– Это дело ваше. Ни на су меньше я не возьму. За такую сумму рискнуть головой стоит, но уж никак не за меньшую.

– Пятьсот ливров, – торговался Пьер.

– Мы теряем время, молодой человек. Я сказал – тысячу, до последнего гроша.

– После того, как господин де Лальер окажется на свободе?

Мэтр Тибо беззвучно расхохотался:

– Нет, до того – но после того, как денежки будут пересчитаны.

– А откуда мне знать, что ты выполнишь уговор?

– Я ручаюсь своим словом.

Пьер принял решение. Нужно сыграть в игру, которую предлагает этот тип, и переиграть его, если получится. Шанс слабенький, но другого не будет.

– Слушай, любезный, – сказал он, – твое слово для меня ничего не значит. А потому мы сделаем по-другому. Ты проведешь меня тайком в замок, и я уплачу тебе тысячу ливров перед тем, как мы с господином де Лальером спустимся по веревке. Я уйду вместе с ним.

Тибо собирался было отказаться наотрез, но вовремя остановился. Его осенила великолепная идея.

Почему бы не дать этому петушку сунуть голову в ту же петлю, что затянута на шее у его дружка? Пусть ожидающие внизу стражники сцапают его вместе с тем, вторым. Очень легко будет доказать, что он пробрался в замок скрытно, что это он принес веревку! Как соучастника де Лальера, помогавшего ему в попытке к бегству, его обвинят в преступлении, караемом смертной казнью.

И какой же великолепный лабораторный образец из него получится, уж он-то обеспечит признание Блеза! То, что сделано с Мишле, – мелочь, ерунда и пустяк по сравнению с обработкой, которой подвергнется петушок... От одной мысли об этом из уголка уродливого рта мэтра Тибо потекла струйка слюны.

Но он притворился, что колеблется.

– На стене у нас не будет времени пересчитать деньги. Клянусь Богом, я намерен попробовать на зуб каждую монету. Глядите мне, чтоб без фокусов и без фальшивых!

– Можешь пересчитать и проверить перед началом дела. Но кошелек останется у меня, пока мы не будем готовы спускаться со стены.

– Имейте в виду, в замок вы войдете безоружным.

– Почему бы и нет? Не думаешь ли ты, что я собираюсь в одиночку захватить замок?

И опять Тибо скрыл свое нетерпение.

– Ладно, будь по-вашему. Это только лишнее беспокойство, ну да я человек покладистый. Молодым господам вроде вас не следует быть такими недоверчивыми. Любой вам скажет, что мое слово – олово. Если я берусь переправить вашего дружка через стену, то я это сделаю. За тысячу ливров, запомните! И если будет хоть на грош меньше, так можете не приходить.

Пьер продемонстрировал полное доверие, хотя вовсе его не испытывал.

– Ты получишь свои деньги, можешь не волноваться. А вот как я попаду в замок?

Мэтр Тибо уже об этом подумал.

– Оденьтесь как погонщик мулов и переговорите со сьером Андре, который ведает вьючными мулами. А я ему шепну словечко насчет вас. Как только вы пройдете через калитку, он уж меня известит, что вы пришли.

И многозначительно добавил:

– У вас всего три дня осталось.

Они разошлись, не прощаясь.

Пыточный мастер поздравил себя: такую удачную сделку он ещё никогда не проворачивал. Сумма взятки рассчитана совершенно точно: она была достаточно большой, чтобы Пьер поверил в серьезность намерений получателя, но все-таки не настолько, чтобы её нельзя было добыть. Тибо не сомневался, что такой видный молодец, как этот де ла Барр, сможет найти столько денег – да хоть взять у ростовщиков, если иначе не получится.

Однако Пьер возвращался в "Дофин" в довольно мрачном настроении.

Первая серьезная проблема – это как достать запрошенную сумму. Юноша рассчитывал, что сумеет продать браслет, который подарил ему де Сюрси, пожалуй, ливров пятьсот дадут. Еще сотню можно набрать в долг. Но вот откуда взять остальные, он представления не имел.

Несомненно, оставалось только надеяться на молитвы и обеты Пресвятой Деве, ибо, чтобы добыть четыреста ливров, не впутывая в дело маркиза, требовалось по меньшей мере чудо.

Глава 43

Тем временем Блез де Лальер, ипытывающий муки голода в камере замка Пьер-Сиз вместе с искалеченным Мишле, терзался неизвестностью. Нашел ли мэтр Тибо Пьера де ла Барра? Сможет ли Пьер собрать необходимые деньги? Есть ли надежда, что палач сдержит свое обещание?

Тянулись бесконечно долгие дни и ночи, не принося никакого ответа ни на один из вопросов.

Сигналом, что сделка заключена, должна была послужить полная порция еды вечером перед побегом. С бешено колотящимся сердцем Блез прислушивался к шагам надзирателя, разносящего ужин. Но открывалась дверь, и в камеру в очередной раз швыряли грязный кусок заплесневелого хлеба; затем опять муки ожидания и надежды, пока на следующий вечер не повторялось то же самое.

Глядя на Мишле, Блез терзал себе душу, представляя, как будут пытать его самого. Воображение снова и снова рисовало ему жуткую картину. Эти руки, ноги, мышцы, сейчас такие ловкие и сильные, скоро перестанут принадлежать ему, они превратятся в источник непрестанной боли, а сам он в жалкое подобие человека, и его в конце концов отвезут в повозке на площадь де ла Гренет и четвертуют, разорвут на части четырьмя лошадьми. Это мучительная смерть. Казнь через повешение или обезглавливание – куда более мягкий приговор, чем тот, который вынесли ему.

Но самое страшное даже не это. Ужаснее всего было бесчестье, больше всего он боялся, что его, обезумевшего от страданий, смогут заставить ложно обвинить людей, которыми он особенно восхищался и которым был очень многим обязан, – де Сюрси и Баярда.

Постоянно ухаживая за Мишле, он ловил то слово, то фразу, складывал услышанное одно к одному и в конце концов окончательно уверился, что Жан де Норвиль, хотя и совершенно бессовестный негодяй, но Бурбона не предавал он стоял во главе заговора против короля, и если этот заговор вовремя не пресечь, то он представит даже большую опасность, чем вооруженное вторжение.

Однако что мог сделать Блез, запертый здесь и обвиненный в измене? Никто из тех, до кого могут дойти его слова, ему не поверит.

Часто он обращался мыслями к Анне Руссель, удивляясь невероятному сочетанию звезд, связавшему их столь роковым образом. Она была причиной его гибели, и все-таки, как ни удивительно, он никогда не думал о ней с гневом – или хотя бы с горечью. Наоборот, воспоминания о днях, проведенных вместе с Анной по дороге в Женеву, успокаивали его. Романтическое чувство на время облегчало его муки и отдаляло надвигающуюся на него зловещую тень эшафота. Он вспомнил, как она назвала его благородным человеком, – и это придало ему мужества. У него сохранилась только одна надежда – что он сможет до конца быть достойным этого звания.

Четыре дня сократились до трех, потом их стало два, один, и, наконец, от недельной отсрочки осталось только две ночи. Хватит. К чему обманывать себя дальше? Очевидно, не удалось связаться с Пьером, либо он ничего не смог сделать. А на все просьбы мадам де Лальер, если она сумела обратиться к королю, скорее всего, последовал отказ.

В эту предпоследнюю ночь Блез решил больше ничего не ждать. Как и в предыдущие вечера, открылась дверь, вошел и вышел надзиратель. Блез, сидевший у соломенного тюфяка Мишле, не повернул головы. Но потом он ощутил странный запах. И в следующий миг, вскочив на ноги, замер, уставившись на две миски, доверху полные мяса.

Его охватила такая слабость, что он привалился к холодной стене, стараясь унять готовое выскочить из груди сердце. Сигнал, которого он ожидал столь долго, подан, – и он не может собраться с силами, чтобы просто поверить в него. А ведь придется ещё спускаться по веревке, бежать...

Мишле смотрел во все глаза.

– Мясо? – спросил он слабым голосом. – Сударь, это мясо?

– Да.

– Благодарение Богу! – вскричал искалеченный. – О, благодарение Богу!

Блез машинально принес ему пищу, потом накинулся на свою порцию. Сначала он не мог думать ни о чем, кроме еды. Наконец пересилил себя и оторвался от миски. Ночью предстоит потрудиться, нельзя сейчас наедаться до отвала. Так и разомлеть недолго – а ведь ночью потребуется вся бодрость! Усилием воли он сдержался, начал жевать медленнее и даже оставил часть на потом. Вероятно, Тибо вызовет его не раньше чем через несколько часов.

Теперь все его душевные силы и мысли сосредоточились на побеге. По-видимому, Тибо получил взятку и намерен выполнить уговор, иначе не подал бы обещанного сигнала. Блезу не приходило в голову, что с ним могут играть в кошки-мышки. Он чувствовал, что побег – дело решенное. О том, что произойдет за стенами Пьер-Сиза, сейчас лучше не думать. Во всяком случае живым его больше не возьмут.

Притворяясь, что спит, он лежал на своей охапке соломы; его нервы были натянуты, как тетива. Не имея такой роскоши, как часы, он мог только догадываться, сколько прошло времени. Наконец послышался отдаленный шум сменялась стража внизу, во дворе. Значит, близится полночь. Однако ему показалось, что после этого прошло ещё немало времени, прежде чем заскрежетал замок в двери камеры.

Появился надзиратель в сопровождении одного из прислужников Тибо и велел ему выходить. Он, несомненно, полагал, что заключенного вызывают на очередной допрос. Мишле, одурманенный непривычно обильным ужином, даже не шелохнулся.

Блез под конвоем подмастерья палача ещё раз спустился по ступенькам во двор. Ночь была безлунная, лишь едва угадывались за дымкой звезды. Войдя в дверь у основания цитадели, он прошагал по подземному коридору к святая святых мэтра Тибо.

Но на этот раз, когда конвоир оставил его на пороге и дверь закрылась, он обнаружил, что Тибо не один. Перед ним стоял высокий человек, одетый в лохмотья, в руке у него был кнут, каким пользуются погонщики мулов. Далеко не сразу Блез узнал в нем Пьера де ла Барра.

– Господи Боже! – воскликнул он. – Невероятно! Неужели это ты?

Они радостно обнялись, и Блез, который целую неделю не видел зеркала, удивился ужасу, мелькнувшему на лице Пьера.

– Друг мой, как тебя благодарить?

Мэтр Тибо чуть не взорвался ироническим весельем, но его рыбьему глазу удалось ничего не выдать. Эта сцена – лучшая награда, подтверждающая его расчеты, – если не считать той, которой предстояло насладиться несколько позже... Он не мог удержаться от соблазна растянуть удовольствие. Его губы раздвинулись в слюнявой ухмылке:

– Этакий сюрприз для вас, а, мсье? – сказал он Блезу. – Я люблю преподносить людям сюрпризы.

Блез смотрел на Пьера с умилением и восторгом. После недельного ада, через который он прошел, вид дружеского лица казался райским зрелищем. Однако он заметил в пристальном взгляде де ла Барра какую-то странную напряженность, которая его озадачила. Казалось, Пьер хочет что-то сказать, но ему мешает присутствие Тибо.

– Да, конечно... сюрприз, – рассеянно ответил Блез.

Что же Пьер старается ему сказать?

– Видите ли, – продолжал Тибо, – этот молодой дворянин думает о людях очень плохо. Ему, видите ли, недостаточно моего слова, что я сделаю все по-честному, и он настоял на том, чтобы самому присмотреть за работой.

– Ты пересчитал деньги, так или нет? – сказал Пьер. – Здесь вся сумма, полностью. – Он хлопнул по кошельку, пристегнутому к поясу. – Но они останутся у меня, пока мы не окажемся на стене, как уговаривались. Короче, не пора ли двигаться?

Тибо снова ухмыльнулся:

– Ну и храбры же вы, мсье Петушок! А если б, допустим, я захотел прихватить вас за пятки и отобрать денежки, что тогда?

– А вот тогда и увидишь, – ответил Пьер.

Палач затрясся от радости. Она вырвалась наружу хихиканьем:

– Да, вы настоящий храбрец. Хотел бы я над вами поработать. Может, в один прекрасный день до того и дойдет. Ну, а пока давайте покончим с этим дельцем. Вы увидите, как Тибо Одноглазый выполняет уговоры.

Он потянулся к столу у себя за спиной и взял веревку, смотанную кольцами.

– Вот вам – отличная пенька, не хуже любой, на какой вешают мошенников.

Потом, указав на низенькую дверь на другом конце комнаты, добавил:

– Вот через неё мы и выберемся на стену... О нет, после вас, господа, после вас. Я уж пойду сзади.

Они пробирались один за другим чуть не на четвереньках, поднимаясь по низкому, высотой едва по плечо, туннелю, вырубленному в скале. Блезу не терпелось обменяться с Пьером хоть словом, но не было возможности. Тибо шел за ним по пятам, и он чувствовал его смердящее дыхание.

В кромешной тьме они вышли во двор, прячась за выступающей пузом стеной цитадели, которая прикрывала их от часового, патрулирующего под нижним ярусом камер. Совсем рядом оказались ступени, ведущие на стену крепости.

– Поторопитесь! – свистящим шепотом подгонял Тибо.

Несколько секунд – и они уже на стене; громада цитадели все ещё прикрывала их от случайного взгляда со двора.

– Теперь слушайте, – прошептал Тибо. – Когда я завяжу веревку за вот этот зубец, её конец как раз достанет до вьючной тропы, идущей от ворот Пьер-Сиза... Желаю удачи, господа! Но сначала отдавайте денежки.

Блез услышал в темноте, как Пьер отстегивает кошелек.

– Держи.

Но когда он в темноте передавал деньги, кошелек, должно быть, выскользнул у него из рук – или из рук Тибо – и упал на камень между ними. Тибо, выругавшись, нагнулся. В тот же миг началась яростная схватка: один человек прыгнул на спину другому, и эта пара почти беззвучно заметалась взад-вперед, только ноги шаркали по камню.

– Хватай этого ублюдка, – прохрипел Пьер, – хватай, ради Бога. Если только я не удержу плеть...

Блез нащупал руками Тибо и обхватил его. Совершенно ошеломленный происходящим, он мог только повиноваться тому, что говорил Пьер. Раздался какой-то звук, словно хрустнула кость. Голова палача вдруг дернулась вбок и повисла. Но Пьер ещё несколько мгновений продолжал закручивать петлю, которую сделал из кнута, превратив его в удавку. Когда он наконец распустил ремень, Тибо остался лежать, скорчившись, уткнувшись лицом в стену.

– Что за фокус? – шепнул Блез.

Пьер подхватил веревку и кошелек.

– Некогда разговаривать. Пошли. Держись за мной.

И, пригнувшись, побежал по стене к западу, укрываясь за высоким парапетом, чтобы его не могли увидеть со двора.

Блез, все ещё в полной растерянности, последовал за ним, то вверх, то вниз по ступеням, соединяющим один уровень стены с другим, огибая встречающиеся по пути башенки, – и так до места, почти противоположного тому, которое выбрал Тибо. Поскольку в это время Лиону не угрожали враги, на стенах не были выставлены часовые; а глухой ночной час исключал возможность случайных встреч.

– Здесь, – сказал Пьер, завязывая веревку так, чтобы получилась скользящая петля, которую он накинул на один из зубцов парапета. Потом туго затянул её, упершись ногой в каменную кладку, и сбросил конец веревки со стены вниз.

Что-то, однако, привлекло внимание стражников во дворе. Послышался окрик:

– Кто идет?

В тот же миг раздался и второй окрик – из-за стены, снаружи, под тем местом, где лежал задушенный Тибо.

– Быстрее! – выдохнул Пьер.

Перешагнув парапет, он ухватился за веревку и закачался в воздухе.

– Давай за мной!

Блез выждал немного, потом последовал за ним. Веревка обжигала руки, когда он скользил по ней. Внизу его ожидал Пьер, но не один: рядом с ним смутно выделялась из темноты ещё чья-то фигура.

– Кто здесь? – окликнул Блез.

– Друг, – был ответ. – Франсуа из Лальера. Сюда. Быстро!

Франсуа пустился бежать вверх по крутому склону Фурвьера, поля и виноградники которого возвышались против этой стороны замка. Тяжело дыша, Блез и Пьер поспешили за ним.

Но теперь со стены донесся взрыв проклятий:

– Стой! Держи их!

Что-то просвистело мимо головы Блеза и зарылось в землю перед ним. В замке протрубили тревогу.

"А ведь они собак спустят, – подумал он. – Надеюсь, нас ждут кони".

Измотанный тюрьмой, он с трудом поспевал за провожатым. Наконец тот внезапно остановился у какой-то кучи камней, между которыми вниз по склону стекал ручеек.

– Держитесь поближе, – сказал Франсуа.

Ярдов тридцать он шел вброд вверх по ручью, а потом исчез, нырнув в низкие кусты справа. Минуту спустя Блез обнаружил, что находится под землей, в полной темноте, видимо, в каком-то погребе или склепе.

– Никакие собаки нас здесь не найдут, – сказал Франсуа, зажигая фонарь от своего трута, – если только они не чуют следы в воде. Это место встреч нашей гильдии в Лионе.

Глава 44

В течение столетий стены древнего римского города Лугдун, который когда-то стоял на возвышенности Фурвьера – это название происходило, очевидно, от первоначального "Форум", – давали камень и известь для строительства нового города Лиона. То, что от них осталось, постепенно поглотила земля; на месте храмов, вилл и амфитеатров раскинулись поля и виноградники. Даже память о древнем городе почти угасла, сохранились только разрозненные и неясные упоминания в старинных рукописях, мало кому доступные.

Однако внутри увитой лозами горы остались куски старых фундаментов, арки, ещё выдерживающие груз земли и времени, потайные комнаты с выщербленными полами.

В одной из них и находился сейчас Блез. Зажгли свечи, и он отдышался настолько, что смог оглядеться вокруг. Здесь стояло что-то похожее на алтарь; на полу была нарисована обвитая змеей голова. Между колоннами среди обломков камней виднелось мраморное изображение лица с призрачными, пугающими чертами. Цоколи других колонн были приспособлены под сиденья. Возможно, этот склеп в свое время составлял часть храма Гекаты, покровительницы ночной нечисти, богини колдовства. Если так, то он как нельзя более подходил для сборищ колдунов позднейших времен, членов древнейшего братства, которые утверждали, что происходят от друидов Друиды – жрецы древних кельтов, колдуны, мудрецы, хранители передававшихся устно знаний, обрядов и тайн.>. Как бы то ни было, подвал уже давно использовался для этой цели, никто и не знал, с каких пор. Здесь пахло устоявшейся сыростью, и этот запах ещё более усиливался стойким духом ладана, который колдуны применяли в каких-то своих ритуалах.

А по мнению Блеза, в подвале жутко отдавало дьявольщиной, и он перекрестился, когда сьер Франсуа не смотрел в его сторону.

– Вы дадите мне торжественный обет, – сказал ведун, – хранить это место в тайне от любой живой души. Я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь непосвященный хоть раз входил сюда прежде. И при всей своей скромности могу сказать вам, что никто, кроме Франсуа из Форе, не смог бы добиться для вас почетного права войти сюда. Даже мой добрый друг, Фома-Бродяга, выдвигал столько возражений...

Он вдруг запнулся, внимательно взглянув на Блеза:

– Вот так штука! Какая перемена! Я с трудом узнаю вас, мсье. Один скелет остался... И эта седина в волосах!

– Седина?..

– Белая прядь, словно перо, – подтвердил Пьер. – А борода!

Блез опустился на один из цоколей. Он вдруг почувствовал, что смертельно устал и у него немного мутится в голове.

– Три недели в замке Пьер-Сиз, друзья мои. Но эта, последняя неделя...

Его охватил ужас при воспоминании о недавнем прошлом – и невероятное облегчение при мысли об избавлении. Он закрыл лицо руками.

Пьер заполнил паузу, произнеся длинное и витиеватое ругательство, которому позавидовал бы любой солдат королевского войска. В заключение он выразил горькое сожаление, что не смог немного отложить убийство этого мерзопакостного типа, который, помимо прочих казней, вполне заслуживал, чтобы его посадили на кол.

Любопытство вытеснило из головы Блеза мысли о перенесенных страданиях:

– Все-таки не пойму, зачем ты его задушил. Конечно, туда ему и дорога; но уговор-то он выполнил.

– Кто, этот проклятый двурушник? – возмущенно вскричал Пьер. – Вы что, не слыхали криков с другой стороны замка, как раз оттуда, где мы должны были спускаться? Ну погодите, я вам расскажу...

И он описал фокус Тибо, как слышал о нем от сьера Франсуа. Идея поймать негодяя в раскинутую им самим сеть пришла к нему во время встречи на бойне. Потом они с Франсуа все это как следует обмозговали.

Поскольку он не мог пронести с собой в замок оружие, нужно было изобрести какое-то орудие убийства – бесшумное и надежное. Кнут погонщика мулов как нельзя более подходил для этой цели, ибо не мог вызвать подозрений. Они его специально подготовили для намеченной операции.

Потом Пьер и Франсуа отрепетировали якобы случайное падение кошелька, внезапное набрасывание удавки. Они тщательно осмотрели снаружи стены замка, чтобы определить подходящее место для спуска. С трудом уговорили Фому-Бродягу, чтобы тот позволил спрятаться в тайном подвале. Однако для осуществления этого плана, как ни скрупулезно он был продуман, требовалась ещё и удача – и удача им не изменила.