Текст книги "Рыцарь короля"

Автор книги: Сэмюэл Шеллабарджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Английская эмблема, – заметил он, любуясь превосходной ювелирной работой и ощущая полновесную тяжесть драгоценного металла. – Мы по дороге на всем экономили, а вы, оказывается, носили при себе целое состояние!

Она рассмеялась:

– Да, состояние, но неужели вы думаете, что я бы с ним рассталась из-за нескольких дней голодовки? Этот знак вручил мне наш возлюбленный государь, сам король Генрих Восьмой, перед моим отъездом во Францию. Такие эмблемы есть у немногих – только у тех, кто предан его величеству и кому он полностью доверяет.

– Большая честь, – пробормотал Блез.

– Более того, мсье. Это обет. Обязательство. Я не принадлежу себе. Разве вы не в том же положении?

Блез припомнил решение, которое принял в Лальере.

– Пожалуй, что так... если вы имеете в виду королевскую службу.

Она кивнула и забрала у него медаль.

– Служба трону была традицией нашей семьи. Я воспитана в этой традиции, как в вере. Я и сказать вам не могу, как часто этот кусочек золота служил утешением мне при французском дворе!..

– Понимаю, – произнес он.

Однако имел в виду не эмблему. Блез понял её мягкое предостережение, почти извинение: она давала понять, что им предстоит проститься навсегда.

И хоть ехали они бок о бок, он почувствовал, как расширяется пропасть, разделившая их.

– Наверное, мне следует сказать вам, – добавила она как бы между прочим, – что я была помолвлена с Жаном де Норвилем по желанию короля.

Больше она ничего не сказала, да в этом и не было нужды.

Избегая говорить напрямик, она хотела облегчить разлуку им обоим.

Когда солнце скользнуло за хребты гор Юра, быстро опустился вечер. Сумерки перешли в темноту. Редкие огни приближающегося города стали заметнее. На далеком берегу озера зажглись костры, а затем вспыхнул фейерверк, которым город – больше из любви к празднествам, чем от избытка верноподданнических чувств – все ещё отмечал визит в Женеву их высочеств Карла Савойского и его молодой жены Беатрисы Португальской.

– Регентша говорила мне, – заметил Блез, – что двор расположился не в городе, а за его стенами, в Куван-де-Пале. Проводить вас туда?

– Нет, – ответила Анна. – Мне сообщили, что для меня нанято помещение в доме синдика Синдик – в средневековой Европе глава гильдии, цеха; ныне – глава городского самоуправления.> Ришарде на Гран-Мезель, недалеко от собора. Это устроил господин де Норвиль, которому я обязана, кстати, и местом при герцогском дворе.

Блез не смог удержаться от вопроса:

– Он в Женеве?

– Сейчас нет. Его задержали во Франции дела герцога Бурбонского.

Теперь они вплотную приблизились к пригородам Женевы, которые виднелись за деревянным мостом через реку Арв.

Луна, выбираясь из-за далеких гор, постепенно превращала темноту в серебристое сияние. Оно напоминало об открытой двери сеновала у сельского домика сьера Одена; оно напоминало о других местах и минутах, которые сейчас вдруг оказались такими далекими...

Захваченные одной и той же мыслью, они остановили коней перед самым мостом и замерли в седлах, глядя вниз, на бегущую воду.

Наконец, сняв перчатку, она подала ему руку – и задержала в его руке. Никакие слова не сказали бы так много. Он поднес её руку к губам – раз, ещё раз, ещё и ещё раз, но она не пыталась высвободить пальцы.

Все, что нельзя было – и не нужно было – высказать вслух, они знали и так. И когда она внезапно наклонилась к нему, он привлек её к себе и поцеловал в губы. Она страстно ответила на этот поцелуй. Потом, выпрямившись в седле, посмотрела вдаль, но он не смог увидеть её глаз.

– Надо ехать, – пробормотала она, – если мы хотим успеть до закрытия ворот...

В старом городе Блез спросил дорогу к дому синдика – это оказался красивый особняк на одной из главных улиц. На его стук вышел слуга с фонарем.

– Да, миледи Руссель ожидают здесь с нетерпением, – подтвердил он. Не угодно ли войти, мсье, мадам...

Блез придержал ей стремя, и Анна ступила на порог. Он шагнул назад.

Она ответила реверансом на его поклон.

– Прощайте, мсье де Лальер, и ещё раз примите мою благодарность.

Другой слуга увел её лошадь. Дверь закрылась.

Блез рассеянно направился вниз по склону горы, по темным улицам, к гостинице, которую ему указал Дени де Сюрси три недели назад, когда они расставались в Роане, – гостиница называлась "Три короля" и стояла на площади того же названия.

Три недели? Они казались годами.

Глава 24

Случилась одна из тех внезапных удач, которые укрепляют веру человека в провидение: на следующий день, в предвечерний час, когда Блез уныло сидел за кувшином вина в общем зале гостиницы, он вдруг услышал шум во дворе стук копыт, конское ржание и человеческие голоса – то, что всегда сопровождает приезд путников, а затем знакомый голос мигом подхватил его на ноги и заставил одним прыжком выскочить из комнаты.

Дени де Сюрси!

Судя по всему, что было известно Блезу, он мог бы болтаться здесь в ожидании приезда маркиза ещё целую неделю. Ему пришлось бы отыскать Ле-Тоннелье, французского тайного агента, и заняться шпионским ремеслом, что, как надеялись король и регентша, могло бы раскрыть личность английского связного, посланного к Бурбону. Ну а раз здесь маркиз, он возьмет в свои руки эту грязную работу, а заодно и последующую ответственность за все.

Но это было лишь одно из десятка дел, которые он страстно желал обсудить со своим патроном. Что будет теперь с его собственной карьерой? Блеза тошнило от интриг и бесплодных обещаний, которых он наслушался при дворе. В сравнении с ними армейская жизнь снова показалась ему привлекательной. После разлуки с Анной в его душе осталась лишь боль и пустота, и война в Италии обещала стать для него заманчивым развлечением. Кроме того, он остался без гроша в кармане...

Приезд де Сюрси, таким образом, решал многие проблемы.

Маркиз едва успел сойти с коня, как Блез уже появился перед ним; и, хотя молодой человек пытался преклонить колено, де Сюрси крепко обнял его и радостно расцеловал в обе щеки. При виде его доброго умного лица, успевшего немного обветриться за время разлуки, у Блеза на глаза навернулись слезы.

– Ну, мсье сын мой, ну, дружок! – воскликнул маркиз. – Когда же ты приехал? Насколько ты преуспел в своих делах? Какие новости при дворе? Слава Богу! Хотел бы я получать по кроне всякий раз, когда думал о тебе от самого Роана! Три недели, так ведь? Ну да, три недели и один день... Надеюсь, все прошло хорошо?

Потом, когда Блез быстро оглядел остальных путников и вопросительно взглянул на маркиза, де Сюрси добавил:

– Де ла Барра с нами нет, но, боюсь, он вскоре появится. Клянусь Богом, дружище Блез, когда я думал о тебе, то частенько проклинал на чем свет стоит – посадил ты мне на шею этого чертенка-стрелка. Святые апостолы! Что за озорник, что за вертопрах! Даже в лучшие свои времена ты не мог бы с ним тягаться. Я отослал его в Лион с письмом к маршалу де ла Палису – лишь бы на время избавиться от него. Он чуть было не сорвал всю мою миссию.

– Женщины?.. – простонал Блез.

– Нет! О-о, если бы... но он влюбился в твою сестру и по этой причине хранит целомудрие. Нет – пари, скандалы, постоянные поиски поводов для ссор – первый забияка, одним словом... В таком городишке, как Люцерн, который кишмя кишит самыми отчаянными солдатами Европы, ему было вдоволь потехи. Когда я уговаривал парламент поставить нам десять тысяч пикинеров, то успеху этого дела никак не мог способствовать молодой нахал, затевающий драки в тавернах. Так что я его отправил...

Де Сюрси ухмыльнулся:

– Могу поспорить, что, вернувшись, он привезет нам новости не только из Лиона, но и из Лальера!

– А пикинеры? – спросил Блез.

– Не беспокойся. Первые отряды уже на марше. Его величество будет доволен. Ну, а ты как, сынок? Ты-то как? Не терпится узнать.

– У меня письмо к вашей светлости от короля. И другие новости тоже есть.

– Хорошо! Поужинаем вместе и поговорим.

Гостиница "Три короля" обслуживала в основном иностранцев. Когда маркиза со свитой устроили, как подобает министру Франции, время ужина пять часов – давно миновало. Потом, оставшись наконец за столом наедине с де Сюрси, Блез вручил ему письмо короля и начал свой рассказ; когда же он закончил его и ответил на вопросы маркиза, ужин уже был съеден и со стола убрано.

Блез не сомневался, что де Сюрси отнесется к рассказу с интересом, но в его быстрых оценивающих взглядах, восклицаниях и коротких замечаниях проявлялось нечто большее, чем простой интерес. Время от времени нахмуренные брови или резкий вздох выдавали волнение слушателя.

– Итак, монсеньор, – заключил Блез, – вот вкратце и вся история. Вы поймете, насколько я счастлив оставить это дело на ваше попечение и как сильно нуждаюсь в вашем совете.

Маркиз протяжно вздохнул.

– Клянусь честью, нет ничего вернее пословицы о том, что человек предполагает, а Бог располагает. Когда я посылал тебя ко двору, думал ли кто-нибудь из нас, что заварится такая каша? Я надеялся, что это поручение обратит на тебя внимание короля и будет способствовать твоему успеху, какое бы поприще ты ни избрал. Увы! Уж внимание на тебя он точно обратил... Король не забудет тебя, бедный мой Блез. Я надеялся также, что ты получишь хоть небольшое представление о службе, которой так восхищался в тот вечер в Роане, чем весьма мне польстил... Ничего себе небольшое представление! Черт побери, я никак не рассчитывал, что тебя без церемоний окунут в эту самую службу по самые уши и поручат столь щекотливую миссию прежде, чем ты хоть немного пооботрешься. Ты чувствуешь теперь, что жизнь – не шахматная партия, а игра в кости?.. Но одно, по-видимому, ясно...

Де Сюрси сидел, потирая подбородок. Пауза тянулась так долго, что Блез не выдержал и спросил:

– Что ясно, монсеньор?

– Да то, что ты попал в этот поток и придется теперь плыть по течению. Выкарабкаться на сушу ты не можешь.

– Не понимаю...

Встав с кресла, маркиз прошелся по комнате, потом застыл у окна и рассеянно уставился на площадь, слабо освещенную фонарем у подъезда гостиницы и такими же фонарями у дверей домов на другой стороне. Издалека доносилось бормотание Роны между сваями моста Пон-Бати.

– Попробую объяснить, – сказал он, вернувшись наконец на свое место. Давай-ка рассмотрим проблему – прежде всего с точки зрения госпожи регентши, талантами которой я всегда восхищался, а сейчас могу лишь искренне изумляться. В этом деле она сослужила Франции хорошую службу хотя и за твой счет. Имея в виду две цели, она ловко использовала тебя для достижения обеих. Двойной ход величайшей тонкости!

– Две цели? – повторил Блез.

– Да. Первая из них – обнаружить, кого кардинал Уолси посылает к Бурбону, дабы можно было схватить этого человека, – желательно при переговорах с герцогом. Этого гонца ожидают в самом скором времени. Вполне вероятно, что миледи Руссель располагает сведениями, которые будут ценны для него. Поэтому герцогиня и поддержала желание миледи спешно попасть в Женеву и использовала тебя в своей комбинации. Но это ещё не все, есть и вторая цель. Герцогиня не против, чтобы король забавлялся с фаворитками, но при условии, что их держит в руках его мать. Ты что думаешь, мадам де Шатобриан попала в немилость просто потому, что надоела королю, или мадемуазель д'Эйли завоевывает королевскую благосклонность исключительно благодаря своим прелестям? Конечно, нет. Эта английская девица может стать опасной, если её перехватят и вернут ко двору прежде, чем она покинет Францию. Значит, её надо так скомпрометировать, чтобы королю она стала даром не нужна, даже если его курьеры привезут её обратно. И в этом деле ты тоже как нельзя лучше подходил для целей регентши.

– Да-а, – протянул Блез, – теперь мне ясно. Но что же другое я мог сделать?

– Ничего – у тебя ведь, как я сказал, нет опыта в таких делах. Заметь, госпожа регентша могла использовать многих других, а выбрала тебя.

– И обещания ничего не стоят? Она дала слово оправдать меня перед королем.

Де Сюрси покачал головой.

– Бедный мальчик!.. Ладно, теперь давай подумаем о короле. Миледи Руссель он забудет, а вот тебя – нет. Может быть, если ты зароешься поглубже в армии или ещё где-нибудь, лишь бы не попасться ему на глаза, то будешь в безопасности. Но как же тогда продвижение по службе? Карьера? Успех? Черта с два! Забудь про все. Зато вот что помни: если мятеж господина Бурбона провалится, то из-за предательства твоего отца и брата попадешь в мятежники и ты. Из боязни показаться смешным король может удержаться и не наказывать ничтожного человечка, похитившего приз, которого домогался он сам, но что помешает ему покарать сына и брата заведомых предателей? Тебя легче легкого будет обвинить в том же преступлении.

– Выходит, я пропал?

– Ну, не так сразу... У тебя есть два пути. – Маркиз наклонился к Блезу и пристально посмотрел на него. – Ты можешь и в самом деле стать изменником, присоединиться к герцогу и поднять оружие против Франции стоит сказать лишь слово миледи Руссель о том, что мы задумали насчет английского посланца, и одна эта услуга создаст тебе положение в стане врагов. Не исключено, что Бурбон победит – дело-то весьма сомнительное, – и ты будешь процветать вместе с ним. Ну, а если он проиграет, ты сможешь утешать себя пословицей, что лучше быть повешенным за овцу, чем за ягненка... Я тебе такого, конечно, не советую, но лучше уж я скажу это вслух, чем ты подумаешь про себя. С тобой ведь подло обошлись...

Блез ощетинился:

– Но не король. И вы сказали, что герцогиня Ангулемская сослужила Франции хорошую службу, хотя и оказала плохую услугу мне... Нет, монсеньор, я не отступлю от выбора, который сделал в Лальере. Франция значит для меня больше, чем дом Валуа, как бы со мной ни обошлись.

– Для меня тоже, – заметил маркиз. – Тогда, значит, тебе остается открытым только один путь: восстановить свою репутацию перед его величеством, совершив дело такой важности, чтобы увеселительная прогулка с миледи Руссель выглядела пустяком по сравнению с ним. К счастью, случай представится в скором будущем. Вот почему я сказал, что тебе нужно и дальше плыть по течению. Что, по-твоему, способно более всего удовлетворить короля сейчас? Он упоминает об этом в письме.

Было ясно, что де Сюрси имеет в виду доказательство вины Бурбона, а им мог бы стать арест герцога во время его переговоров с британским агентом. Поняв это, Блез заранее сжался в ожидании предложения, к которому вел маркиз.

– Предположим, – продолжал де Сюрси, – что ты выследишь этого чужеземца и станешь наблюдать за ним до самой его встречи с герцогом. Тогда именно тебе король будет благодарен за поимку обоих – за услугу столь значительную, что она может повлиять на историю Европы. Ибо, говорю тебе, господин коннетабль сейчас более опасен для Франции, чем Империя и Англия, вместе взятые. Предположим, повторяю, что ты сумеешь это совершить. Если так, то одним махом ты завоюешь свое счастье и спасешь страну!.. А больше тебе надеяться не на что.

К удивлению маркиза, его речь была встречена невыразительным молчанием, и после паузы он спросил:

– Ты меня понял, Блез?

– Благодарю вас, понял. Но, вдобавок ко всему, я хотел бы сделать ещё одно предположение: допустим, что посланец, о котором шла речь, – брат миледи Руссель?

Де Сюрси широко раскрыл глаза:

– Господи Боже! Так что из того?.. Конечно, это вполне вероятно... Но опять же – что из того?

– Ну, в этом случае... я скорее... я могу оказаться не в состоянии...

Маркиз сидел, непонимающе глядя на Блеза. Молчание становилось тяжелым, как свинец.

– Хм-м, – промычал де Сюрси, – так вот оно что... по-моему, ты сказал мне, что она не была твоей любовницей!

– Я сказал правду, монсеньор.

– Или эта негодница дала тебе обещание, надежду, несмотря на помолвку с де Норвилем?

– Нет.

– Тогда не понимаю...

Острые глаза внимательно исследовали лицо Блеза.

– А-а... Я понял! – Маркиз не смог сдержать иронию. – Это любовь, чистая любовь!.. Вот, черт возьми, незадача!

Лицо Блеза вспыхнуло от обиды.

– Называйте это так... – произнес он.

Постепенно выражение лица маркиза изменилось. Он вздохнул – то был скорее вздох воспоминания, чем неодобрения, – и, наклонившись, похлопал молодого человека по колену.

– Не сердись... Я почти забыл об одном из немногих преимуществ молодости. Трудно в ноябре помнить об апреле...

Снова вздохнул, потом прибавил другим тоном:

– Но то, что я предположил, не должно беспокоить твою совесть ни на миг, – если, конечно, совесть не чересчур тонкая материя для нашего бесцеремонного мира...

И когда Блез взглянул на него скептически и настороженно – ничего больше не было в его взгляде, – маркиз задумчиво откинулся на спинку кресла, как человек, который тщательно подбирает слова.

– Выслушай меня внимательно, – начал он, – а потом поступай, как тебе угодно. Я искренне говорю, что не требую от тебя ничего хоть в малейшей мере бесчестного. Я не буду просить тебя шпионить за миледи Руссель или лицемерить с ней. Весь необходимый надзор за нею я обеспечу сам. А от тебя прошу только одного: когда мне удастся установить личность вражеского агента здесь, в Женеве, последуй за ним во Францию, будь то брат миледи или кто-либо другой, и сделай все возможное, чтобы его арестовать в обществе господина де Бурбона... Погоди! – Де Сюрси жестом остановил Блеза. – Я тебе задам один вопрос и надеюсь, что ты ответишь честно. Допустим, что все обстоит иначе: кто-то близкий тебе отправляется в Англию со срочным делом, имеющим целью разрушить королевство. Как ты думаешь, воздержится миледи Руссель от содействия его аресту из-за нежных чувств к тебе? Насколько я могу судить о ней из твоего рассказа – нет.

– Да, она не посчитается с этим, – согласился Блез. – Однако все не так, поэтому... пусть кто-нибудь другой возьмет на себя эту миссию. Почему вы возлагаете её на меня?

– Потому что никого другого у меня нет. Я слишком стар; Пьер де ла Барр – слишком молод. Ты – единственный француз в Женеве, на которого я могу положиться.

Блез долго молчал – он не мог не признать правоту маркиза. Действительно, никого другого не было – по крайней мере никого столь же подходящего. Он чувствовал, что зажат в тиски, из которых не вырваться. От него требовали сослужить службу отечеству, поэтому любая отговорка личного характера была недопустима. И, в конце концов, вполне вероятно, что этим английским посланцем окажется вовсе не сэр Джон Руссель...

Сдаваясь, он высказал свое предположение де Сюрси.

– Конечно, – кивнул тот, – им вполне может быть один из многих – Найт, Пейс, Уингфилд. Но кто бы им ни был – ты согласен?

Блез пожал плечами. С какой стороны ни посмотришь, нет никакого выхода из этого положения – из потока, который подхватил и несет его от самого Фонтенбло.

– Хорошо! – одобрил маркиз. – Я и не думал, что ты любитель увильнуть. Признаюсь, твоя будущая карьера заботит меня почти так же, как политическая сторона дела; но то, что она интересует тебя меньше, чем твой долг француза, делает тебе честь.

– А вы не думаете, – вдруг вспыхнул надеждой Блез, – что мадемуазель де Руссель могла прибыть к савойскому двору и с какой-то другой целью, а не ради встречи с английским агентом? Если у неё есть сведения, нужные врагу, то могли ведь они привести её сюда. Что, если регентша ошиблась и все это дело – пустая выдумка?..

– Не исключено, – признал собеседник. – Подождем, поглядим. Но у госпожи регентши на такие дела исключительный нюх. Я склонен полагать, что она не ошиблась... Черт возьми, это ещё что такое?

"Это" было внезапным шумом в коридоре, который сразу же рассыпался на отдельные звуки, позволяющие безошибочно распознать драку кошки с собакой, – вой, визг, лай, шипение, бешеные прыжки и броски; все это сопровождалось крайне возбужденными голосами.

– Ха-а! – кричал кто-то. – Даю вам фору: ставлю на него крону против вашего ливра!

– Идет! – заорал другой. – Если мсье Симон не отделает шавку такой величины, я землю буду есть!..

– Значит, придется тебе её есть. Вперед, Кукареку, мой храбрец! Вперед, мой маленький святой Георгий! Вот случай добыть славу...

– Вперед, мсье Симон, всем котам кот! Причеши ему ушки! Слопай его живьем!

– О, на это мало шансов! Вперед, Кукареку! Не посрами своих предков! Ага! Отлично сделано, клянусь Богом! Точный укус...

Маркиз печально улыбнулся:

– Насколько я понимаю, мсье де ла Барр снова с нами...

Блез кинулся к выходу из комнаты и распахнул дверь. В этот самый миг какой-то серый комок с визгом взметнулся в воздух, взлетел вверх по лестнице и исчез, провожаемый криками двух молодых людей, стоявших на площадке:

– Трус несчастный! Цыплячья печенка! А ну, вернись!..

– Браво, Кукареку! Мой маленький Юлий Цезарь! Мой малыш Роланд! Итак, с вас один ливр, прошу вас, господин женевец...

Однако, увидав Блеза, Пьер тут же забыл о пари и бросился ему в объятия. Потом, заметив, что на пороге стоит де Сюрси, высвободился и преклонил колено:

– Да хранит вас Бог, монсеньор! Честь имею доложить о своем возвращении. Хотел бы сообщить также, что король завершил свое путешествие из Фонтенбло и прибыл в Лион.

– Но что это за песик? – воскликнул Блез, разглядев взъерошенного маленького спаниеля, который, прекратив преследование врага, неуклюже спускался по лестнице. – Я его точно где-то видел... клянусь святой мессой, это же Кукареку, собачка сестрицы Рене!

– Он самый. – Пьер отряхнул колено и ласково улыбнулся. – Самый заветный памятный подарок от мадемуазель вашей сестры, которую я видел на прошлой неделе в Лальере.

– Ну, что я тебе говорил? – рассмеялся маркиз.

– И что же, ты так и протащил эту собачонку на руках через всю Францию? – удивился Блез.

– Никоим образом. Он ездит в собственной сумке, привязанной у луки моего седла, как маленький маршал. Мы ведь товарищи по оружию... Итак, мсье? – повернулся он к молодому женевцу, с которым заключил пари и который теперь ждал своей очереди вставить словечко.

– Если бы вы согласились потерпеть, мсье... я обнаружил, что как раз сейчас у меня в кошельке не найдется ливра, но я как-то устроюсь и уплачу вам в ближайшее время.

– Забудем об этом, – произнес Пьер с величественной снисходительностью. – Если уж я выиграл пари, то к черту сам выигрыш!

Глава 25

Прошло десять дней, наступил сентябрь, но ничто пока не указывало на то, что у Анны Руссель есть в Женеве какие-то другие заботы, кроме как находиться при герцогине Беатрисе в качестве одной из фрейлин.

Французский агент Ле-Тоннелье, содействием которого де Сюрси сразу же заручился, приставил своих шпионов и к герцогскому двору, и к дому синдика Ришарде, но безрезультатно. Можно было с полной уверенностью сказать, что ни один англичанин за это время с Анной не встречался.

Тем временем де Сюрси, официальным поручением которого в Женеве было получить формальное согласие герцога на проход французских войск через южную часть Савойи, ежедневно посещал двор, не раз видел там миледи Руссель и, как старый знакомый по Франции, даже разговаривал с нею. Конечно, он старательно делал вид, что ничего не знает о её недавней поездке и, поскольку между Францией и Англией идет война, воспринимает её присутствие в нейтральном Савойском государстве как дело совершенно естественное.

Она сама затронула однажды эту тему, когда они встретились в приемном зале Куван-де-Пале:

– Монсеньор, меня сопровождал из Франции один молодой дворянин из роты господина Баярда – Блез де Лальер... Вы случайно не знакомы с ним?

– Как же, как же, знаком, – сказал маркиз. – Привлекательный парень. Он живет в той же гостинице, что и я. Он оказал мне честь, явившись с визитом наутро после моего прибытия, и – слово за слово – предложил купить у него лошадь. Видимо, молодой человек был очень стеснен в средствах. Я дал ему несколько крон вперед... при любых обстоятельствах француз должен помогать французу.

– Он ничего не говорил вам о том, почему так поиздержался, или вообще что-нибудь о нашей поездке?

Маркиз наморщил лоб:

– Ну, что-то такое он говорил – насколько я понял, при дворе немного напутали, когда решали, кому платить, и все дорожные расходы пришлись на его долю. Он упомянул ещё о капризной компаньонке. Но, честно говоря, миледи, насчет других вещей ничего не скажу – мне, в общем-то, было не до того... Может быть, – прибавил де Сюрси с видом человека, вынужденного проявлять любопытство из вежливости, – может быть, вы мне расскажете...

Она явно испытала облегчение.

– Да нет, монсеньор, добавить, в общем-то, мне нечего. Приятная была поездка... Мсье де Лальер собирался в Лион, по его словам. Надеюсь увидеть его до отъезда.

Маркиз поглядел на неё одобрительно – так старый актер смотрит на талантливую дебютантку. Большие надежды подает, большие... Однако он сделал вид, что внимание его отвлекла группа придворных, появившихся в зале.

– Несомненно увидите, миледи, несомненно...

Он рассеянным тоном отпустил комплимент насчет мотылька и свечи и добавил ещё более рассеянно:

– Осмелюсь сказать, что он собирается отдохнуть несколько дней перед новой дорогой... Он тут сделался закадычным другом одного из моих людей молодого де ла Барра. Я должен передать ему ваше пожелание?

– Конечно, нет!

Подошли придворные. Де Сюрси ответил поклоном на их приветствия:

– Ваш слуга, господа.

Однако, если Блез не смог нанести Анне визит в течение всей первой недели, то не по своей вине. Дважды он являлся в дом синдика Ришарде – и оба раза лишь для того, чтобы узнать, что она задерживается при дворе.

Череда празднеств, отмечающих визит в Женеву герцога и герцогини танцев, спектаклей, банкетов, лодочных гонок на озере, – тянулась непрерывно и не оставляла фрейлинам герцогини свободной минуты. При желании Блез мог бы принять участие в некоторых развлечениях для более широкого круга, но слишком много вертеться на людях было неразумно, так что он держался в сторонке.

Раз-другой ему удавалось издали увидеть Анну в какой-нибудь кавалькаде или на представлении; однако в своих новых роскошных нарядах, светски церемонная, она казалась далекой не только из-за расстояния. Это была Анна из Фонтенбло, а не его дорожная спутница.

Маркиз узнал, что её помолвка с де Норвилем для двора не секрет и что она обвенчается с ним, как только позволят его дела при герцоге Бурбонском. Все открыто судачили о большом приданом, которое должно ещё возрасти за счет даров английского короля.

– И это, – заметил де Сюрси, – говорит о многом: во-первых, Англия придает большое значение господину коннетаблю, во-вторых, в Лондоне верят, что этот мошенник де Норвиль вертит сим вельможей, как хочет.

– Это говорит об отвратительном бессердечии, – возразил Блез. – Отдать такую даму, словно штуку сукна, проклятому мерзавцу и интригану просто в уплату за его дела с предателем... Неужто у английского короля нет совести?

Маркиз откашлялся:

– В число необходимых достоинств монарха или государственного деятеля совесть не входит. Чем скорее ты это усвоишь, сынок, тем меньше будешь надрывать себе сердце и тем больше будет от тебя толку.

После вторичного появления Блеза у дома синдика Ришарде для него в гостинице была оставлена записка (потом часто перечитываемая и нежно хранимая); в ней Анна выражала сожаление о том, что не могла быть дома и принять его, а также назначала вечер (через несколько дней), в который, она надеется, он окажет ей честь посетить её.

"...И поверьте мне, господин де Лальер, что для меня гораздо приятнее было бы разговаривать с вами, нежели тратить силы на глупые дела, относящиеся к моей придворной службе. Мне так хотелось бы хоть на время избавиться от нее, вспоминая некие иные дни, как, надеюсь, вспоминаете о них вы. Но будет истинным облегчением для моего сердца снова побеседовать с вами, если вы окажете мне такую честь. Увы, наше общество должна будет разделять мадам Ришарде, но она не похожа на мадам де П. с её многочисленными ранами. Мсье, молю Господа нашего, дабы он даровал вам счастье и долгие дни".

Только бы ничего не случилось, только бы ничто не помешало свиданию! Блез считал оставшиеся дни – целых четыре... нет, три, если не учитывать сегодняшний. И, поскольку маркиз де Воль продолжал досадливо потирать подбородок, чувствуя, что явно просчитался насчет английского эмиссара, у Блеза на душе становилось все легче. Действительно, дело шло к тому, что госпожа регентша в конечном счете здорово промахнулась.

* * *

Проводить время в Женеве было приятно. Город ещё не превратился в ощетинившуюся твердыню кальвинизма Кальвинизм – разновидность протестантства; основатель его, Жан Кальвин (1509 – 1564), отличавшийся крайней религиозной нетерпимостью, стал фактическим диктатором Женевы с 1541 г., превратив её в один из центров Реформации.>, он оставался католическим – и жизнерадостным, насколько позволяли политические распри.

Это был славный городок наполовину сельского вида, с обширными садами и огородами даже в пределах городских стен; а красивые его пригороды ещё не срыли в оборонительных целях. Издавна пропитанный, подобно другим средневековым городам, колючим духом независимости и уже склоняющийся к союзу с соседними швейцарскими кантонами – Берном и Фрибуром, город почти не скрывал своей нелюбви к феодальному сюзерену, Карлу Савойскому, и особенно к надменной молодой жене герцога, Беатрисе Португальской. Тем не менее он от всего сердца праздновал их недавний приезд – это был повод для веселья и несомненная выгода для торговли.

Герцогский кортеж, предшествуемый трубачами, с алебардщиками по флангам, состоящий из блестящих знатных господ и дам, останавливаемый на каждом углу живыми картинами и театральными представлениями, вызывал всеобщий восторг – если не присутствием их высочеств, то, по крайней мере, своей зрелищностью. В конце лета 1523 года вся Женева словно облачилась в карнавальный костюм.

После тевтонской аскетичности Люцерна маркизу де Волю было особенно приятно наслаждаться в Женеве французской кухней и вновь ощутить себя в атмосфере французской культуры.

– Господи Боже, – не раз вздыхал он, – когда я возвращаюсь мыслями к Люцерну, я чувствую такое счастливое облегчение, будто моя душа выпущена из чистилища! Представьте себе только! Эти страшные Альпы! Эти ужасные пики и ледники! И не на что посмотреть, кроме дали, нечего послушать, кроме лавин, коровьих бубенчиков и совершенно кошмарного немецкого языка! Истинное наказание! А что до гостиниц, то да будет угодно Всевышнему сохранить меня отныне и вовеки от "бирштубе" и ужасов "сауэркраут"! Bierstube – пивная, Sauerkraut – кислая капуста (нем.).>

И, наслаждаясь контрастом с гнетущей обстановкой Люцерна, он с удовольствием смотрел на площадь под своими окнами, окруженную домами во французском стиле. Французская речь, понятная без переводчика, звучала музыкой для его слуха. Вдали текла быстрая Рона, в водах которой отражались дома и ветряные мельницы, напоминающие ему Францию. Справа он мог видеть нависший над рекой старинный мост, сплошь застроенный лавками и жилыми домами, наподобие Понте-Веккьо во Флоренции. И, невидимый отсюда, но всегда присутствующий в сознании маркиза, над всем возвышался старый город со своими шпилями и башнями.