Текст книги "Рыцарь короля"

Автор книги: Сэмюэл Шеллабарджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

– Он не делал этого. Он не покидал гостиницу.

– Увы! – Де Норвиль покачал головой. – Этот сударь снова отклоняется с пути истины... Он не может держаться правды так долго. Или, вероятно, лгал монсеньор де Бурбон, хотя я не вижу для этого причин. Герцог определенно заверил меня, что мсье де Воль обещал ему сочувствие и тайную поддержку. Маркиз сожалел, что должен притворяться перед его величеством, – например, требовать немедленного ареста герцога. Но он достаточно хорошо знал, что король в бесконечной доброте своей не желал тогда предпринимать такого шага. И маркиз советовал монсеньору де Бурбону бежать из Франции – каковому совету он и последовал.

– Господи Боже! – задохнулся Блез. – Конечно же, ваше величество не поверит голословным утверждениям этого человека в таком деле!

– Я допрошу об этом де Воля, когда он приедет, – сказал Франциск. Продолжайте, господин де Норвиль.

– Этот арестант способен отрицать все, что угодно, но он не сможет не признать, что вечером двадцать шестого июля маркиз раскрыл мне и группе мятежников, собравшихся в Лальере, все, что известно королю касательно заговора, и планы его подавления.

Нельзя было придумать более изощренного хода. Де Норвиль пункт за пунктом воспроизвел все, что говорил маркиз, и в его передаче эти слова выглядели достаточно страшно. Смелую тактику де Сюрси, который старался подрубить самые корни заговора, Норвиль представил как выдачу важных государственных тайн.

Блез не мог отрицать эти утверждения – разве только попытаться смягчить участь маркиза, настаивая на другом истолковании. И чем дольше он слушал, тем сильнее нарастало в нем чувство ужаса.

До сих пор его заботила собственная судьба, несправедливость по отношению к себе самому. Теперь стала ясна цель вопросов, которые ему задавали в тюрьме. Коварные планы де Норвиля простирались гораздо дальше личной гибели Блеза. Это была лишь случайная деталь куда более крупной игры. Маркиз под угрозой, и даже Баярд!

Кто же следующий? Какова конечная цель де Норвиля? Эта мысль отрезвляла. Она погасила пламя гнева, но зато внезапно утвердила его решимость, укрепила отчаянное желание любым путем отвратить угрозу, нависшую не только над ним самим, но и над двумя людьми, которых он любил.

Подготовленный таким образом ко всему, он уже не удивился, услышав, что, зная о тайной измене маркиза, он, естественно, сообщил ему о прибытии Русселя в Женеву, что именно де Сюрси распорядился создать видимость преследования, дабы оправдаться перед королем, и что маркиз дал очередное доказательство своей измены, назначив Блеза для этой миссии, несмотря на королевское предупреждение насчет него.

Блез прибег к иронии:

– Полагаю, что монсеньор де Воль приказал мне убить Симона де Монжу, хотя мы так легко могли создать эту самую видимость, о которой вы говорите, позволив герцогу Савойскому закрыть проход...

И снова у де Норвиля нашелся готовый ответ:

– Я уверен, что маркиз предвидел вероятность вмешательства герцога, как и то, что такое простое оправдание едва ли будет принято королем.

– Несомненно, он предсказал также и шутку, которую сыграют со мною в Нантюа, и приказал мне идти по следу миледи Руссель.

– Нет, но позвольте мне сделать вам комплимент за то, с каким проворством и находчивостью вы использовали такую простую хитрость для оправдания неудачи. Я согласен с его величеством, что дело пахло плохо, но вы все-таки могли бы ещё выпутаться, если бы не я.

Блез обратился к королю:

– Ваше величество, не сочтете ли возможным вызвать в Лион моего отца, Антуана де Лальера? Он – отъявленный мой враг, но человек чести. Он мог бы доказать, что этот человек лжет, причем в стольких пунктах, что не хватит времени на их перечисление.

Франциск зевнул. Он уже заскучал от этого допроса, отвлекся и последние несколько минут с восхищением разглядывал Анну Руссель.

– Совершенно невозможно, – сказал он. – Когда был конфискован Лальер, вашего отца отправили вместе с другими бурбонскими мятежниками в заключение в Лош – слишком далеко, чтобы доставить его сюда в удобное время, даже если бы это и послужило нашей цели. Его допросят там или в Париже... Благодаря этому дворянину, – Франциск кивком указал на де Норвиля, – нам известно о нем многое.

Лальер конфискован!.. В воображении Блеза промелькнула картина разграбленного замка. А мать и сестра – что случилось с ними?

– С нас довольно, – продолжал между тем король. – Конечно, вы не можете пожаловаться, что мы судили вас несправедливо и не позволили защитить себя. Никто и никогда не упрекнет меня в несправедливости, даже к предателям... Господин канцлер, – он взглянул на Дюпра, – я предпочел бы, чтобы вы кратко подытожили факты и сделали нам одолжение, изложив свое суждение по этому делу.

Жирные щеки канцлера удовлетворенно затряслись:

– По моему скромному мнению, сир, дело выглядит следующим образом. Предположим, что господин де Норвиль предпочел не выдвигать вообще никаких обвинений; в этом случае подсудимый все же виновен в грубом пренебрежении своим долгом, в непростительной неудаче при исполнении приказов, ему отданных. И поскольку, как солдат, он должен быть судим не по гражданским, а по военным законам, вашему величеству следует вынести ему смертный приговор. Другие люди, и получше него, были казнены за гораздо меньшие провинности. Во дни правления короля Людовика, одиннадцатого носителя этого имени...

Как юрист, Дюпра не мог обойтись без упоминания прецедентов. И начал излагать их – один за другим.

Вспомнив школьную уловку, которой научился много лет назад, Блез быстрым шепотом сказал де ла Барру, шевеля лишь уголком рта:

– Моя мать – найди её и привези в Лион. Она может свидетельствовать против этого сукина сына. Вероятно, она ещё где-то поблизости от Лальера. Понял?

– Да, – шепнул Пьер, тоже не пошевелив губами.

– А во дни короля Карла, восьмого носителя этого имени... – говорил Дюпра.

Блез смотрел в пол.

– Достань денег... как-нибудь. Подберись к тюремщику. Надежда ещё есть. Я не сдаюсь. Помни, это ради маркиза... и других. Понял?

– Да.

– Следовательно, в любом случае, – заключил Дюпра, – он должен подвергнуться каре за измену.

– Быть по сему, – произнес Франциск, глядя из-под полуопущенных век на Анну.

– Одну минутку, ваше величество, – продолжал Дюпра. – До сих пор мы не учитывали обвинений господина де Норвиля. Однако ими нельзя пренебречь. Они чрезвычайно весомы, ибо касаются не только этого человека, но и самого маркиза и, возможно, также других людей. Они должны быть подкреплены признанием...

Дюпра возвысил голос:

– Мы надеемся, что таковое признание может быть добровольным и полным. Я предлагаю дать подсудимому неделю, дабы он решил, скажет ли правду без лишних страданий. Если к концу этого срока он все ещё будет упорствовать, то следует добиться от него правды такими способами, которые найдут наиболее удобными пыточных дел мастера вашего величества. Затем, когда полное признание будет подписано, смертный приговор приведут в исполнение на площади Гренет. Последует ли на сие одобрение вашего величества?

– Ты понял? – повторил Блез. Он надеялся, что Пьер поймет: есть пределы выдержки для существа из плоти и крови, у кого угодно можно вырвать признание, когда боль и изнурение сломят волю.

– Да. Клянусь Богом, сделаю все, что смогу.

Франциск потянулся:

– Блестящая мысль, господин канцлер. Позаботьтесь, чтобы она была исполнена.

И бросил Блезу:

– Еще неделю ваши руки-ноги будут в целости, сударь... Примите мой совет: сохраните их невредимыми. Будете иметь более пристойный вид на площади Гренет.

Больше он не мог удержаться и снова взглянул на Анну:

– Что случилось, миледи? Вы побледнели... О, тысяча извинений! О некоторых вещах не следует говорить в присутствии дам... Но, по-моему, сегодня вы узнали о своем оруженосце много нового, не так ли?

Анна ответила слабым голосом:

– Действительно, ваше величество...

– Ну, тогда мы на этот раз больше вас не задерживаем. Льщу себя надеждой на удовольствие от следующей встречи в скором времени. А пока, господин де Норвиль, препроводите нашу очаровательную пленницу в аббатство Сен-Пьер. Даю вам позволение сообщить ей, почему вы поступили к нам на службу. Можете даже побуждать её последовать вашему примеру. Не могу представить себе более талантливого ходатая!

– Если не считать вас, ваше величество.

Король самодовольно улыбнулся:

– Вы так думаете? Ну, в таком случае я могу тоже попробовать... попозже.

Глава 38

Аббатство Сен-Пьер было одним из старейших женских монастырей во Франции. К этому времени его история насчитывала определенно не менее семисот лет, а более вероятно – около тысячи. Оно занимало целый квартал в той части Лиона, которая расположена между Роной и Соной, и содержало в своих стенах церкви, аббатские постройки, дома, сады и огороды, – обширное пространство площадью во много акров.

Но это было лишь центральное ядро владений монастыря. Снаружи, окаймляя стены, тянулись дома, лавки и таверны, находящиеся во владении аббатства и приумножающие его доходы. Ему принадлежали фермы в Ла-Гильотьере и право взимания пошлин за перевоз на двух реках. Монастырь распоряжался четырнадцатью приориями в окрестностях города и многочисленными приходами и бенефициями. Его вассалами были знатные господа, оказывавшие ему должное почтение.

Подчиняясь непосредственно папе, Сен-Пьер в течение столетий сохранял высокомерную независимость от властей меньшего ранга. Список его постоянных монахинь состоял из тридцати трех дам не просто аристократических, но самых аристократических фамилий, аббатиса же была персоной настолько значительной, что о её избрании равно пеклись папа, король и городские власти Лиона.

Однако величие приводит к излишествам, противоречащим строгим правилам святого Бенедикта, и в последнее время как папа, так и король приняли меры, несколько подрезавшие аббатству крылышки. В монастыре, в трапезной и в опочивальнях были введены более строгие порядки. Монахини в своих величественных рясах уже не появлялись в обществе, не принимали в личных апартаментах по своему желанию друзей, не были больше окружены состоящими при их особах слугами. Теперь сан считался чуть менее высоким, чем прежде, а послушниц, которые им прислуживали, отбирали более тщательно.

Однако тысячелетние традиции за десятилетие не искоренишь. Аббатиса, Антуанетта д'Арманьяк, никому не уступала в знатности. Святые сестры из монастыря Сен-Пьер все ещё составляли избранное общество, а само аббатство оставалось немалой силой.

То, что Анна Руссель номинально заключена в такой монастырь, было одновременно и данью её знатности, и знаком королевского расположения. Ей прислуживали сестры-послушницы, она занимала дом с собственным садом, ранее служивший резиденцией одной из дам, постоянно гостивших в обители и покинувшей аббатство, когда было восстановлено "правило дортуара". По приказу аббатисы Анне оказывались все знаки вежливости и внимания. Нельзя было пожелать более приятного места заключения – или более тактичного.

Верхом на муле, в сопровождении двух сестер-послушниц, тоже верховых, и господина де Норвиля с его слугами, Анна спустилась по крутым склонам Сен-Жюста, проехала Сонский мост и квартал Сен-Низье за ним, потом пересекла площадь Шанвр, достигнув наконец главного входа в аббатство на улице Сен-Пьер. Королевского приказа оказалось достаточно, чтобы де Норвилю позволено было войти, хотя слуги его остались за воротами.

Миновав ворота, они оказались перед двумя церквями – Сен-Пьер и Сен-Сатюрнен, которые посещали и прихожане-миряне, и обитатели аббатства. Между храмами и позади них раскинулось кладбище – молчаливое скопище древних гробниц, заброшенных и замшелых, между которыми легкий ветерок гонял уже опадающие листья. К этому кладбищу де Норвиль и повел Анну. Понизив голос, он объяснил:

– Если вы не против, мадемуазель, лучше поговорим не в помещении. Там могут подслушивать...

А когда послушницы собрались было последовать за ними, он отпустил их именем короля с таким властным видом, что они сразу же исчезли.

Оставался, может быть, один час дневного света до вечерни; однако небо было затянуто низкими облаками, а стены двух церквей ещё сильнее затеняли кладбище. Пробираясь между могилами, Анна почувствовала холод и плотнее запахнула длинный плащ. На оставшейся позади части кладбища было немного светлее, но вообще весь неправильной формы двор просматривался из многочисленных окон аббатства.

– Пока нас видно, – заметил де Норвиль, – не возникнет никаких претензий в отношении пристойности. Главное – чтобы нас не слышали... Странное место для свидания наедине, миледи. – Он улыбнулся, взглянув на одну из гробниц. – Но мы-то с вами выше суеверий.

По пути из Сен-Жюста он, пользуясь случаем, изо всех сил старался очаровать миледи, но, убедившись, что она мало реагирует на его попытки, в конце концов прекратил их. Теперь он возобновил свои усилия с новым жаром.

Норвиль был в черном костюме, богато расшитом серебром, с широкими, разрезанными по моде рукавами, на голове – шляпа с белым пером, на указательном пальце сверкал надетый поверх перчатки перстень с камнем. На мрачном фоне кладбищенского двора его модная элегантность выделялась особенно резко.

Она кивнула; глаза её были спокойны.

– Итак, я ожидаю, сударь, услышать соображения, которые привели вас к столь поразительному вольту... Почему?

Он был слишком проницательным человеком, чтобы отделаться шуточками.

– Расскажите мне сначала, – сказал он, – что вам уже известно. Может быть, ваш брат кое о чем намекнул вам...

– Да, но он сказал только, что вы начали осуществлять какой-то большой план и что вы ознакомите меня с ним, когда мы встретимся. Но такого я не ожидала.

– Не ожидали? А между тем, что может быть более естественным, более выгодным, чем служение королю? Я уже получил обратно свои владения в Форе.

– Сударь, не будем терять времени, потому что я ещё служу Англии.

– И можно даже не пытаться убедить вас стать ренегаткой? Я было уже поверил, что вы не считаете меня таким полным предателем, каким я выгляжу. А почему?

Ее лицо оставалось таким же непроницаемым, как и у него.

– Потому, что человек с вашими талантами, мсье де Норвиль, ожидал бы получить гораздо больше от монсеньора де Бурбона, поддерживаемого Генрихом Английским и императором Карлом, чем от Франциска Валуа. И потому, что сейчас дела Франции выглядят весьма неважно.

– Отлично рассудили! – В его глазах блеснул огонек восхищения. – И отлично сказали! Вы не болтаете о верности и тому подобном – вы говорите о выгоде, самом властном побудительном мотиве в этом мире. Клянусь мессой, миледи, я столь часто мечтал о такой женщине, как вы, – не об игрушке, но о соратнице и вдохновительнице. Примите уверения в величайшем почтении! Вы сегодня блестяще управились с королем. Абсолютно точный подход! Что же касается того великолепного хода, который вы сделали против этого де Лальера в Нантюа, то о такой веселой штуке я в жизни не слышал. Когда мы встретились в Гайете, милорд Руссель – он, как вам известно, обычно немногословен, – признал, что успехом своей миссии обязан вам. Господа Шато и Локингэм были весьма щедры в похвалах вашему искусству.

– Благодарю вас, сударь.

– И подумать только, что этот приз достался мне! – В голосе де Норвиля зазвучала страсть. – Когда мы поженимся и соединим наши умы, мы станем силой в Европе. Мы сможем действовать заодно, словно рука и перчатка!

Она не спорила с ним. В шахматной партии, которую они разыгрывали, каждому нужно было проявлять величайшую осторожность. Она позволила Норвилю истолковать её тон, как ему угодно, и он решил, что такой тон ему нравится.

– Ну, а пока что, сударь, не дадите ли мне сейчас в качестве задатка немного вашего доверия?

Он рассмеялся:

– Все доверие, до конца... Ну что ж, миледи, ваши догадки, конечно, верны. После стольких лет на службе у герцога, после того, как я стал его главным доверенным лицом, сейчас, когда судьба обещает ему столь многое, не такой я дурак, чтобы предать его ради возврата моих земель в Форе. Если он победит – а я верю, что он победит, – я могу рассчитывать не меньше чем на герцогство. Ставки высоки и стоят того, чтобы рискнуть...

Он прервал речь, чтобы поклониться:

– Госпожа герцогиня!

– Однако же, судя по тому, что я узнала сегодня, вы определенно предали его – в некоторой мере.

– Да, так оно выглядит. Доверие короля нельзя купить задешево. Но заметьте вот что: насчет союза герцога с Англией, насчет сил вторжения, планов нападения и прочего – я не сообщил королю ничего такого, что его собственные шпионы и лазутчики не доложили бы через неделю-другую. И действительно, о многом уже доложено – в подтверждение моих слов.

– Вы раскрыли сторонников герцога.

Де Норвиль улыбнулся:

– И поздравляю себя с этим ходом. Ничто иное не укрепило так доверие короля ко мне. Однако, заметьте – не названо ни одно имя влиятельного человека, кроме тех, которые уже в тюрьме, как Сен-Валье Сен-Валье был осужден на смерть; его дочь, знаменитая красавица Диана де Пуатье, вымолила у короля прощение отцу ценой своей чести (впоследствии была фавориткой сына Франциска, будущего короля Генриха II). Проклятие Сен-Валье королю основная психологическая пружина драмы Виктора Гюго "Король забавляется", легшей в основу оперы Джузеппе Верди "Риголетто".>. Остальные – мелкая сошка, мало значащая для дела герцога. И все они терпят не более чем временные неудобства, что большинству из них известно.

– Не понимаю.

– Сейчас поймете, мадемуазель. Спросите себя, какова может быть причина всех этих маневров. Ну, давайте, покажите мне, что вы действительно так проницательны, как я думаю.

Она отрешенно смотрела мимо него, куда-то вдаль за покосившиеся надгробья.

– Судя по вашим обвинениям против маркиза де Воля, капитана Баярда и... не знаю, против кого еще... – Она остановилась и вопросительно взглянула на него.

– Да, да, – подбодрил он, – сюда будут замешаны и принцы крови. Ну, ну!

– Тогда... я предположила бы, что вы сеете рознь среди сторонников короля и ослабляете его силу перед лицом вторжения.

– Отлично! – воскликнул де Норвиль. – Блестяще! Это важно, но это всего лишь прелюдия. Она поддержит главный удар, но необходим ещё один, более быстрый ход... Можете угадать, какой?

Она вздрогнула:

– Вы имеете в виду – удар по королю лично?

Он вскинул руки, словно собираясь её обнять:

– Клянусь Богом, миледи! Вы грандиозны. Просто восхитительны. Вы попали в самую точку. Вот тут-то и потребуются ваши услуги – вы поможете завлечь наихристианнейшего короля в ловушку.

– В какую ловушку?

От неё не ускользнуло, что де Норвиль чуть помедлил. Казалось, он изучает собеседницу и взвешивает доводы за и против. Может быть, сейчас, за мгновение до того, как раскрыть ей свою последнюю карту, у него появились какие-то сомнения. Однако промедление было лишь мимолетным. Он принял решение.

– Захват короля. Вы сами поймете, насколько выгодно для Англии, для герцога, для императора заполучить его в свои руки. Особенно в такое время. Клянусь распятием, вот это будет удар! Он лишит Францию мужества, развалит её, как карточный домик... В этой суматохе мы забираем все ставки и делаем все, что нам угодно. Игра будет кончена в один день! И позвольте мне добавить, что вся слава, вся признательность государей достанутся вам.

Он пристально следил за ней, но не смог ничего прочесть в её серо-зеленых глазах.

– Полагаю, вам понадобится, чтобы я пококетничала с королем... Ну, этим я занималась и раньше.

– Конечно, – кивнул он, – и причем превосходно. А для этого дела потребуется чуть-чуть больше. Вы завлечете его в определенное место. Конечно, может оказаться необходимым пожертвовать кое-какими вашими более сокровенными прелестями... Насчет этого вам придется положиться на собственное суждение, – добавил де Норвиль откровенным тоном.

Анна сделала ошибку – она вспыхнула.

– А я думала, что мы с вами помолвлены!..

– О Господи! – Де Норвиль изумленно уставился на нее. – Разве мы не светские люди? Разве нас должны беспокоить такие мелочи, такие предрассудки? Поражаюсь, как вы можете быть столь щепетильны по пустякам.

Она исправила промах, однако ей было трудно удержаться и подавить оттенок презрения в голосе:

– Вы, стало быть, не мелочитесь?

– Конечно, нет.

– Ну, в таком случае, мне-то чего тревожиться? – Ее улыбка ничего не выразила. – Как вы сказали, мы светские люди... Однако уверены ли вы, сударь, что намерены ограничиться лишь захватом короля?

Хотя его глаза остались, как всегда, ясными, на миг их словно затянула какая-то пленка.

– Совершенно уверен. А почему вы спрашиваете?

– Потому что существует решение окончательное, необратимое и потому более простое – убийство. Мертвеца уже не освободить из заключения.

Опять что-то промелькнуло в глазах де Норвиля, но, возможно, это было только сожаление, которое он тут же выразил словами:

– Увы, миледи, как вы правы в этом... как и во всем остальном! Хотелось бы мне, чтобы герцог Бурбонский разделял ваши просвещенные взгляды. Однако он их не разделяет... От него нельзя было бы добиться согласия на смерть короля. Захватить его величество живым – дело другое. Это он, я думаю, не отверг бы.

– Не отверг бы? – повторила миледи его последние слова. – Вы хотите сказать, если я правильно поняла, что коннетабль о вашем плане не знает?

Де Норвиль вздохнул:

– Его волнуют угрызения совести, вопросы чести и все такое прочее... И чтобы ему помочь, его друзьям приходится действовать без его ведома.

– Тогда чьей же властью вы уполномочены пустить в ход этот план? Лицо Анны вдруг прояснилось, помолодело. – Когда я приехала в Лион, то была готова продолжать ту службу, которую исполняла в Блуа и в Париже, сообщать все доступные мне сведения. И если король, понимая, что делает, позволяет увлечь себя настолько, чтобы принять меня, то это его дело. Однако, мсье де Норвиль, чтобы впутать меня в такой заговор, как этот, нужно нечто повесомее вашего слова!

Он кивнул:

– Да, у меня ещё нет власти супруга, хотя я мог бы надеяться...

Он многозначительно замолчал и заставил свой взгляд смягчиться, но не увидел ответной реакции в её глазах.

– Поэтому я представляю свои полномочия – думаю, что вы узнаете их, данные мне властью Англии.

И, вынув какое-то письмо из потайного кармана плаща, подал ей:

– Будьте любезны прочесть.

Даже при угасающем предвечернем свете она узнала четкий почерк брата. Письмо было написано после встречи в Гайете. Составленное в спешке, оно было коротким, но ясным и недвусмысленным.

Сэр Джон Руссель высказывал сожаление, что не имеет возможности обсудить с нею планы господина де Норвиля, но он сам только сейчас подробно ознакомился с ними. Он от всего сердца поддерживает их и знает, что король Генрих и кардинал Йоркский останутся ими весьма довольны. Поэтому он настоятельно просит её сотрудничать с господином де Норвилем всеми возможными способами, несмотря на любые личные жертвы, ибо этого требует от неё верность государю и преданность Англии. Никакие женские сомнения и угрызения совести не должны удерживать её от самого тщательного исполнения своей службы. Господа Шато и Локингэм, представляющие императора, полностью одобряют планы де Норвиля от имени его императорского величества.

"И было бы хорошо, – подчеркнул в заключение сэр Джон, – чтобы вы немедленно вступили в брак с господином де Норвилем, поскольку из того, что он сообщил мне, я заключаю, что вы лучше соответствовали бы его целям в качестве жены, нежели незамужней девицы. Сегодня он получил часть приданого, причитающегося ему. Итак, я рассчитываю на ваше повиновение в этом отношении, как и в отношении всего, сказанного выше.

И да пребудет с вами Господь и не оставляет вас своими заботами".

Закончив чтение, она ещё несколько секунд продолжала пристально смотреть на письмо. Наконец подняла глаза и вернула бумагу де Норвилю.

– Лучше бы вам его уничтожить, – сказала она без всякого выражения. Если оно потеряется...

– Об этом не беспокойтесь, – перебил он её на полуслове. – Но согласны ли вы, что оно дает мне достаточные полномочия?

– Да... – Она помолчала, а потом добавила: – Вы можете рассчитывать на меня – до некоторого предела.

– Что же это за предел?

– Я не погублю свою душу по приказу брата, короля или императора.

Он удивился:

– Смотри-ка! Такой помехи я не ожидал... Ваши слова загадочны, миледи. Что они означают, если сказать попросту?

– Говоря попросту, вот что. Я разделяю совестливость герцога Бурбонского. Если, например, ваша цель – не захват короля в плен, а его убийство, то я не буду иметь с этим ничего общего. Заманить человека в ловушку – вполне допустимая военная хитрость. Но кинжалом в спину я его бить не стану.

По какой-то непонятной причине у де Норвиля появилось довольное выражение, как у игрока, совершенно точно разыгравшего свою карту.

– Я ведь уже заверил вас на сей счет.

– Тогда пока все в порядке... Как вы собираетесь это сделать?

Он подробно описал свой план.

Дней через семь – десять он рассчитывает при содействии миледи Руссель побудить короля посетить его замок в Форе – от Лиона туда всего один день езды. Там многое могло бы заинтересовать государя: замок, который де Норвиль считает самым очаровательным созданием архитектуры, какое можно найти по эту сторону Альп, за пределами Италии, великолепная охота и более всего – то, что хозяйкой замка будет Анна.

Король, без сомнения, отправится в такую поездку инкогнито, он вообще не склонен таскать за собой многочисленную охрану. В нужный момент в дело вступит отборная группа сторонников герцога.

Де Норвиль улыбнулся:

– Это будет необычный медовый месяц...

– Медовый месяц?..

– Ну да, вы же читали письмо брата. И я уверен, что король Франции не менее благосклонно отнесется к нашему браку, чем король Англии. Он даже намекнул мне, что соизволил бы присутствовать на церемонии.

– А почему он должен желать нашего брака?

Де Норвиль пожал плечами.

– Молодая жена больше прельщает его... Один из его капризов.

Длинные рукава плаща скрыли стиснутые кулаки Анны. Привычка к дисциплине помогла ей сохранить невозмутимое выражение лица. Шахматная партия достигла критического момента. Жан де Норвиль – не единственный знатный честолюбец, согласный торговать женой, как проституткой, ради удовлетворения своих амбиций Так, например, Жак Деброс, граф де Пантьевр, за согласие жениться на фаворитке Франциска Анне д'Эйли получил герцогство д'Этамп и управление Бретанью.>. Разве её родной брат не стоит рядом с ним?.. Мерзкое ощущение бесчестья обволакивало её, словно зловонное дыхание.

– Отложим это дело на некоторое время, – сказала она.

– Отложим? Но почему?

– Потому что, по-моему, брак необязателен для нашей цели. Вы можете приставить ко мне компаньонку у себя в доме. Если король согласится поехать к вам, если он найдет меня привлекательной, то не станет сдерживаться из-за того, что я незамужем.

– Но опять-таки – к чему откладывать?

Она подняла брови:

– Ах, мсье де Норвиль, могу ли я быть так же откровенна, как и вы?

– Я прошу вас об этом, мадемуазель.

– Ну, тогда, будучи, как вы заметили, светскими людьми, мы можем отложить в сторону сантименты и рассматривать наш брак с точки зрения выгоды – не только вашей, но и моей. Попросту говоря, господин жених мой, я не доверяю вам за тем пределом, где кончается ваша выгода.

К чести де Норвиля, он не оскорбился. Напротив, в его глазах блеснуло одобрение:

– Какая проницательная дама!

– И я не намерена, – продолжала Анна, – вверяться вам, пока не смогу немного яснее рассмотреть будущее. Пусть исполнятся все эти ваши планы. Пусть Англия, Империя и герцог зажмут Францию в тиски. Вы получите свое герцогство. У моего брата появится свободное время, чтобы выступить посаженным отцом на нашей свадьбе. Вот тогда, если это ещё будет представляться выгодным, мы и поженимся...

Ей удалось улыбнуться:

– Как видите, я предпочитаю не столь необычный медовый месяц.

– Король мог бы настаивать, – намекнул он, – чтобы я вынудил вас...

– Это было бы неразумно, сударь, если вы действительно хотите, чтобы я содействовала вам в ваших планах.

– Так-то вы повинуетесь сэру Джону, так-то вы служите Англии?

– Я полагаю, что так я служу Англии ещё лучше.

К её удивлению, он выразил ещё более сильное одобрение:

– Черт побери, миледи, да мы просто созданы друг для друга! Признаюсь, что, если не считать вашей красоты, я рассматривал наш брак в основном как подходящий союз. Но, клянусь честью, я люблю вас за ваше благоразумие и хладнокровный ум. Вот моя выгода, которая никогда не кончится. Но – да будет так, давайте отложим, раз вы хотите.

Она сделала реверанс:

– Благодарю вас, сударь... А теперь, если вы меня любите, сделайте мне небольшое одолжение.

– Вам нужно лишь попросить...

– Это пустяк для человека с вашим влиянием... Устройте так, чтобы господина де Лальера освободили.

Он был совершенно поражен:

– О-о! Значит, он все-таки ваш любовник... как я и предполагал. Вам не стоит беспокоиться, признавая это. Почему бы вам было не развлечься по дороге в Женеву? А может быть, здесь замешана политика... Во всяком случае, я ему завидую.

Она снова стиснула кулаки, и снова лицо её осталось непроницаемым:

– О, завидовать не стоит. Я не беспокоюсь, как вы сказали, и говорю откровенно. Однако он был вежлив и галантен. Он воображал, что я ему друг. Если бы я могла помочь делу как-то иначе, то не поставила бы его в это неприятное положение... Короче говоря, он – на моей совести. Так что сделайте мне такое одолжение.

Она не могла бы сказать, обдумывал ли де Норвиль её просьбу на самом деле или только делал вид. Мимикой и жестами он изобразил раздумье: поджал губы, потеребил подбородок и нахмурился.

Но в конце концов произнес:

– Миледи, к большому огорчению, должен вам отказать. Прежде всего, если бы я и захотел, то не смог бы вырвать его из когтей короля. Какое оправдание я могу представить после обвинений, которые, как вы слышали, я изложил сегодня?

Она небрежно вставила:

– Обвинения, конечно, фальшивые?

– Естественно. И это подводит меня к главной причине. Я де Лальеру не друг, но не стал бы так беспокоиться, чтобы обвинить его просто ради удовольствия. Тактика, которую мы обсуждали, требует его формального признания, чтобы поддержать обвинения против де Воля, Баярда и некоторых других. И это признание будет сделано.

– Вы так думаете?

– Я в этом уверен. По общему мнению, пыточный мастер в Пьер-Сизе настоящий артист.

Она сделала ещё один промах:

– Золото – ключ к большинству тюрем... Сударь, если вы окажете мне эту услугу, то я соглашусь...