Текст книги "Рыцарь короля"

Автор книги: Сэмюэл Шеллабарджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Суп, очевидно, был готов, потому что она вернулась через несколько минут с дымящейся миской в сопровождении самой тетушки Одетты. Смуглолицая женщина с голыми ногами, в белом чепце, похожем на капюшон монахинь-бегинок, с подоткнутой верхней юбкой, из-под которой видна была нижняя, поздравила мсье с выздоровлением и извинилась за сарай. Не часто встретишь мужчин, заметила она, у которых такие преданные и заботливые... сестры, как мадемуазель. Счастлив будет тот, кому она достанется в жены!

Анна явно произвела впечатление на это семейство, однако по искоркам в глазах тетушки Одетты видно было, что она не особенно верит в родство между молодыми людьми; впрочем, Анну, кажется, это не беспокоило.

Когда женщина раскланялась и удалилась, не переставая заверять мсье и мадам в удовольствии видеть их и в готовности к услугам, Блез заметил:

– Увы, миледи, у нашей хозяйки, кажется, скептический склад ума.

– Это не причина, чтобы ваш суп остывал, – сказала Анна. – Я ей призналась по секрету, что мы не родственники. Тетушка Одетта так обрадовалась – она, как все женщины, любит секреты.

– Но зачем же вы ей сказали?..

– Потому что мы ещё во Франции, а эта усадьба расположена близко к дороге. Нам может потребоваться больше, чем гостеприимство – нам может понадобиться преданность. А пара беглых любовников гораздо милее женщинам вроде тетушки Одетты, чем все на свете братья с сестрами.

Блез вдруг испугался:

– Черт возьми, я совсем забыл!.. Какой сегодня день?

– Суббота. Пятый день, как мы выехали из Фонтенбло.

– Но тогда, если король...

Он быстро просчитал в уме. Два дня охотничьей вылазки короля дали им хорошую фору, и, пока не случилась эта неприятность, они с самого выезда из Санса не теряли даром времени. Но задержка на сутки значительно меняла дело. Если предположить, что король, вернувшись в Фонтенбло, пренебрег мнением регентши и сразу же выслал за ними гонцов, то погоня, наверное, уже достигла Дижона.

Господи, из-за него Анна может лишиться возможности покинуть Францию... Блеза охватило острое чувство вины.

– Но тогда, мадемуазель, во имя Бога...

– Не волнуйтесь, – прервала она, – я уже начинаю думать, что регентша добилась своего и никаких курьеров не посылали вообще. Я всего лишь объяснила вам, почему тетушка Одетта проявляет к нам такое участие.

– Нет, – волновался Блез. – Предположение – не уверенность. Отсюда до границы чуть больше пяти лиг. Мы успеем добраться до Сен-Боннета сегодня к вечеру.

– Если бы не один пустячок! Вы не сможете сесть в седло раньше, чем послезавтра.

– Я вот покажу вам, смогу или нет!

Отставив миску в сторону, он начал было вставать, потом ухватился за одеяло и с растерянным видом снова сел:

– Где мои штаны?

– Там, где вы их не найдете до завтрашнего дня. А сапоги вы и тогда ещё не получите. Нет, мсье, вы попались в ловушку. Так что будьте послушны и доедайте свой суп.

– Это деспотизм! – запротестовал он. – Но вы-то можете продолжать путь, миледи. Я никогда не прощу себе, если вас схватят из-за меня.

В её глазах появилась знакомая насмешка:

– Хороший же вы стражник! А как насчет приказов мадам регентши? Как раз подходящий случай донести на вас её высочеству. Разве не приказала она стеречь меня, будто сокола? А вы даже осмеливаетесь выпроваживать меня отсюда в одиночку – демонстративная измена Франции и вопиющее неповиновение!.. Ну вот, я опять начинаю... Бедный мсье де Лальер! – Она положила свою ладонь на его руку. – Никак не могу удержаться, чтобы не подразнить вас.

Блез рассмеялся и опять взялся за миску с супом.

– А не замыслить ли нам заговор – видимости ради? Вы могли бы подождать меня в Сен-Боннете, а я караулил бы вас потом до самой Женевы.

– О мсье, – подшучивала она, – я не осмелюсь ехать так далеко одна. Со мной может что-нибудь случиться...

– А как же все ваши разговоры о срочных делах, призывающих вас в Женеву?

– Дела могут подождать лишний день.

Однако, как часто случалось в минуты, когда, казалось, им было особенно легко друг с другом, Анна вдруг замолчала и замкнулась в себе. И несмотря на всю близость, возникшую между ними после несчастного случая, он опять почувствовал, что она весьма и весьма далека от него.

– Не будет ли нескромностью, – сказал он после паузы, – спросить, о чем вы думаете?

– Нисколько... – Но он тут же понял, что ответ будет уклончивым. – Я думала, где мне спать сегодня ночью. Конечно, не в доме. Я достаточно закаленный человек, но не до такой степени. А насчет того, чтобы спать здесь, то теперь, когда вы оправились... – Она вздернула бровь.

Блез махнул рукой:

– Весь этот дворец в вашем распоряжении. А я отправлюсь в поле – не в первый раз. Только для этого мне понадобятся мои штаны.

Она покачала головой:

– Нет... Мы не должны разочаровывать тетушку Одетту. Давайте сделаем вот как. Эта сторона сеновала – ваша. Другая – моя. И "Да будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает" Девиз английского ордена Подвязки, повторенный на гербе Великобритании.>. Все равно я испортила свою репутацию – спасибо вам, непристойному соблазнителю... Восстановлю ли я её когда-нибудь, господин де Лальер?

У него был наготове правильный ответ, но он не мог произнести эти слова сейчас, когда его страсть к ней вот-вот могла сорваться с непрочной привязи. Сказать то, что вертелось у него на языке, – значит, бесповоротно порвать связывающую их нить, тонкую, как паутинка. К этому времени она стала слишком драгоценной, чтобы рискнуть ею ради циничного удовлетворения регентши. Нет, не сейчас. Но когда-нибудь, несмотря даже на де Норвиля...

Он мог обуздать свой язык, но не мог скрыть огня во взгляде. Заметив эту искру, она смешалась, потом проговорила легким тоном:

– Это был нечестный вопрос... Я сама отвечу: никогда, господин де Лальер.

Улыбка исчезла.

А он попытался угадать, что она имела в виду.

* * *

Потом, оставшись один, он отважился встать и, неуклюже передвигая ноги, казавшиеся чужими, принялся разыскивать свою одежду. Нашел он её без особого труда в другом углу сеновала. Но, пока одевался, понял, что Анна была совершенно права: сегодня вечером никак не получится сесть на лошадь. Он снова лег.

И все же, прислушиваясь к звукам голосов за обеденным столом, стоявшим во дворе хозяйского дома, он укрепился в своей решимости добраться до Сен-Боннета завтра же (а для этого ему придется как можно больше пользоваться своими ногами). Через некоторое время, собравшись с силами, он предпринял новую попытку.

Чувствуя, что затеял рискованное дело, он вышел из сарая – и наткнулся на изумленные взгляды крестьян-хозяев. Анна тут же учинила ему выговор.

Дядюшка Оден, тетушка Одетта, трое их неповоротливых сыновей и целая россыпь потомства помельче приветствовали его за столом под липой в небольшом дворике перед домом с соломенной крышей. Блез, очень стараясь понравиться хозяевам, подкрепился несколькими кружками красного вина и неизбежным супом с черным хлебом; и случилось чудо: к концу ужина он смог убедить Анну, что они должны выехать завтра.

Затем, после бесконечных благодарностей и взаимных пожеланий доброй ночи, провожаемые многозначительными взглядами тетушки Одетты, они удалились в сарай.

Было последнее полнолуние перед осенним равноденствием. Луна, багровая и огромная, ещё выщербленная внизу, потому что не полностью вышла из-за горизонта, глядела в открытую дверь сеновала. Вечерний покой и широко разлившийся мягкий свет окутали бурые поля, которым предстояло скоро стать серебристыми.

Анну и Блеза непреодолимо тянуло к двери; они присели ненадолго, свесив ноги через порог и глядя в пространство. Ни ему, ни ей не хотелось говорить, и они сами не догадывались, как много значило для них это молчание. Несколько дней назад такая тишина была бы неловкой и неестественной; а теперь она так легко сливалась с общим настроением, что они даже не замечали её.

В полях за селением то нарастал, то сонно стихал стрекот сверчков; иногда из ближнего пруда подавала басистый голос лягушка. Луна уже поднялась над изгородями.

Задумавшись, Анна стала шепотом напевать песню на чужом языке, её слова показались Блезу похожими на те, которые он слышал прошлой ночью.

Он начал издалека:

– Я хотел бы знать ваш язык, мадемуазель.

– Зачем?

– Чтобы вам не надо было переводить мне баллады, которые вы поете. Это грубая речь, но она не кажется мне неприятной. Я только удивляюсь, как вам удается произносить такие звуки.

Она улыбнулась:

– Это совсем не трудно... В Англии их могут произнести даже дети.

Блез разыграл удивление:

– Смотри-ка! Они у вас, должно быть, очень смышленые. А как вы думаете, я смог бы научиться?

– Думаю – нет, мсье, – резко ответила она. – Французы никогда не могут произносить никаких слов, кроме французских. И если вы спросите меня, почему, то я скажу: из-за презрения к другим языкам.

– Ну, клянусь святой мессой, я докажу, что вы неправы! Вот послушайте... – И Блез медленно произнес: – Ай... лаф... иуу. Пожалуйста!

– Ну, и что это значит, мсье?

Он покачал головой:

– Честное слово, не знаю... Но вы же видите, я могу произнести эти звуки! А вот что они означают?..

– "Ай лаф иуу" Искаженное "I love you" (англ.) – я люблю тебя.>, озадаченно повторила она. – Увы...

Но потом резко взглянула на него:

– Где вы это слышали?

Ему удалось солгать без труда:

– В одной из ваших песен. "Ай лаф иуу", а потом что-то насчет "тру лаф" Искаженное "true love" (англ.) – по-настоящему люблю.>.

Она продолжала глядеть на него с подозрением:

– В какой песне?

– О, клянусь праздником тела господня! Не помню. Это самое "лаф" есть во всех песнях... Я вижу, вы узнали слово.

– Вряд ли... Но, может быть, вы имели в виду "лав"?

– Вот-вот, оно самое и есть. И что оно значит?

– Любовь, друг мой.

– Ха! Ну и словечко для любви! Хотя в ваших устах... Ну а "ай" и "иуу"?

– Вам этого знать не надо, – сказала она строго. – С вас и так достаточно.

Снова воцарилось молчание. Блез повторял про себя волшебные слова. Анна была права: он догадался или, вернее, надеялся, что догадался, о чем тихо говорила она ему тогда, обвив его руками, – если только то был не сон.

Тьма снаружи сгустилась. Тихий ветер, напоенный запахами жатвы, коснулся их. Издалека донесся крик совы.

– Миледи, – сказал он через некоторое время, – скажите, что вы имели в виду, ответив "никогда" на вопрос, который сами же задали сегодня днем? Спрашивали-то вы шутя, а ответ ваш был серьезен, и это не дает мне покоя.

Она чуть повернулась к нему:

– Что за вопрос?

– О нашем путешествии. Насчет того, говоря вашими словами, сможете ли вы когда-нибудь восстановить свою репутацию. Мне стыдно думать, что я каким-то образом являюсь причиной вашего позора...

Ответ, который уже вертелся у него на языке прежде и который он так и не высказал, явился снова. Кровь застучала у него в висках. Быть рядом с нею в эту летнюю ночь, чувствовать, как его властно влечет к ней, ощущать тепло её дыхания и сидеть при этом, как истукан, во имя хитросплетения каких-то моральных правил и сомнений – это больше, чем в состоянии вынести человек из крови и плоти!

– Потому что вы...

– Дурачок! – произнесла она. – Конечно же, вы поняли, что я имела в виду. Позор...

И вдруг запнулась, схватив его за локоть:

– Слушайте... Слышите этот звук?

Звук был ещё далеким, но отчетливым. С севера доносилась дробь лошадиных копыт по дороге. Нет, не обычный галоп запоздалых путников, а целенаправленный, настойчивый, опасный. С каждой минутой эта непрерывная дробь становилась громче. Приближались несколько всадников, погоняя взмыленных от скачки коней.

– Может быть, это и ничего... – прошептал он, однако поднялся на ноги.

Они вышли из полосы лунного света и остановились, прислушиваясь.

Все ближе, все громче стук копыт в ночной тишине. Проедут мимо? Вот они уже за двором. Вдруг раздался голос: "Эй!" Копыта врезались в землю, заскрипела кожа седел – всадники остановились у самого дома.

– Мсье де Варти, похоже, это то самое место.

Анна крепко сжала руку Блеза:

– Мсье де Варти! – повторила она. – Королевский курьер!

Глава 22

Блез часто размышлял, как ему поступить, если королевские гонцы настигнут их с Анной прежде, чем они доберутся до савойской границы, и всегда приходил к одному и тому же выводу: случись подобное, он не сможет абсолютно ничего сделать.

До сих пор он со всей возможной поспешностью выпроваживал Анну из Франции, повинуясь приказу регентши, и, пока не было никаких распоряжений короля, отменяющих данные ему инструкции, его не в чем упрекнуть. Конечно, никому в голову не приходит, что ему известны намерения короля относительно Анны и что он может отказаться выполнить повеление регентши.

Но стоит только полномочному королевскому курьеру догнать его с новым приказом, как он должен будет немедленно подчиниться, иначе его обвинят в неповиновении.

Анне это было известно так же хорошо, как и ему. Их обоих, затаивших дыхание во тьме, охватило одно и то же ощущение – полной беспомощности.

Сквозь плетеные стены сарая они могли слышать каждый звук во дворе, а когда первое оцепенение прошло, переползли к другой стороне сеновала и смогли даже увидеть сквозь щели в стене группу всадников, освещенных луной.

Их было четверо; очевидно, двое дворян со слугами.

Блез и Анна сразу же узнали по силуэту – острому носу и выступающему подбородку – Пьера де ла Бретоньера, сеньора де Варти. Он был дворянином королевской палаты и главным лесничим; воистину железный человек, неутомимый слуга короля, великолепный наездник, для которого не существовало слишком большого расстояния, рьяный исполнитель и живое воплощение любой королевской воли или каприза. То, что с этим поручением послали именно его, свидетельствовало о важности дела.

– Ну что ж, господин де Флерак, – проговорил он сухо, – с вашего позволения, мы спешимся и выразим свое почтение миледи Руссель. Нет никаких сомнений, что это именно то место. И расстояние правильное, и липа перед домом. Вы хорошо придумали – спросить в доме на околице.

Он соскочил с седла, оставил коня слуге и в сопровождении де Флерака зашагал через двор; впереди двигалась его тень – короткая, неровная.

Для двоих смотревших из сарая шаги его были как последние песчинки в песочных часах. Если бы гонцы спросили наудачу у хозяев дома, не видел ли кто-нибудь из них проезжавших по этой дороге даму и господина, то у беглецов ещё оставалась бы надежда. Можно было рассчитывать, что сьер Оден и его жена солгут со спокойной совестью. Но, по-видимому, их соседи дали де Варти точные сведения, и он знает, что его добыча находится здесь. Едва ли приходилось ждать от робких крестьян, что они станут это отрицать и дерзко врать в глаза королевскому офицеру.

Когда раздался стук в дверь, Анна снова стиснула руку Блеза.

– Именем короля! – прозвучало в тишине. – Откройте! – И нетерпеливый окрик: – Вы что там, оглохли?

После паузы стукнули отодвигаемые засовы; верхняя половина двери распахнулась.

– В чем дело? – послышался недовольный голос Одена.

– Ты, мошенник, – заговорил де Флерак, – ну-ка, говори повежливей, когда отвечаешь дворянину, черт побери! Я тебе велел открыть дверь, а не её половину. Что, мы с монсеньором так и будем топтаться здесь перед твоим свинарником?

– Но, господа, откуда ж мне знать, кто вы?

В запинающемся бормотании Одена ощущались отголоски векового рабства. Перед знатными господами он мгновенно сделался мягким и покладистым.

– Когда понадобится, тогда и узнаешь, кто мы. Тебе приказано было открыть именем короля – этого достаточно. Так что поторопись.

Оден отодвинул остальные засовы.

– Господа, умоляю простить меня... Это я спросонья. Что вашим милостям угодно?

Де Варти заговорил, повысив голос так, чтобы его услышали все в доме:

– Мы хотели бы поговорить с английской госпожой, которая остановилась здесь – с очень знатной англичанкой, мадемуазель Руссель.

– Но, господа, – возразил Оден дрожащим голосом и достаточно искренне, поскольку соображал медленно, – здесь нет никакой иностранной мадемуазель...

– Ты врешь! Нам сказали в доме чуть дальше по дороге – как бишь звали эту скотину? Флодрен? Флодре? Ну да, Флодре, – он сообщил, что эта госпожа здесь со своим спутником, господином де Лальером, который был ранен, свалившись с коня. Так что не шути со мною, деревенщина, а передай мадемуазель, что я свидетельствую ей свое почтение и прошу оказать мне честь побеседовать с нею.

– Вот и все, – шепнула Анна на ухо Блезу. – Лучше я выйду. Все кончено...

Но он удержал ее:

– Подождите...

– О-о, – прозвучал ещё один раболепный голос, – конечно! Монсеньор герцог имеет в виду высокую красивую барышню в штанах и сапогах! А я и не знала, что она англичанка. Ну да, монсеньор...

Без сомнения, это Одетта выступила вперед, оттеснив Одена.

– Ах да, конечно же, монсеньор. Госпожа со странными глазами и рыжеватыми волосами? Сильно загорелая?

– Совершенно верно... Где она?

– И господин с широкими скулами, такой большеротый?

– О Господи, создатель... Да.

– Монсеньор, я в отчаянии! Их здесь нет. Они выехали сегодня рано утром в Сен-Боннет-ан-Брес.

– Врешь! Этот самый Флодре говорит, что де Лальер опасно ранен, что он может даже умереть.

– Да нет же, монсеньор герцог, не давайте себя обмануть такому идиоту, как Флодре. Ну что за скотина – монсеньор заслуженно его так назвал! Откуда Флодре знать, что случилось, если это мы привезли сюда бедного господина? Расшибся он сильно, что правда, то правда, а голова у него болела и того хуже; но его никак нельзя было уговорить остаться в постели нынче утром. Они с госпожой уехали вскорости, как рассвело. Правда ведь, Оден?

Зажатый, как в тиски, между женой и ужасными господами, крестьянин сумел издать лишь неясный звук, который мог означать все, что угодно.

Де Флерак взорвался:

– Ба! Разве вы не видите, сударь, что эта старая ведьма врет? И если она врет, то мы вздернем её со всем выводком прямо на этом дереве! Смотри, свинья старая, это вредно для здоровья – мешать королевскому делу. Дайте света, мы поглядим, что там внутри...

– Эй! Де Лальер! – вдруг позвал он. И, не получив ответа, проворчал: Судя по всему, их могли и убить... Надо заглянуть в дом, мсье де Варти.

Блез с Анной у себя на сеновале почувствовали, как по двору прокатилась волна страха. В конце концов, крестьяне ничего не выигрывали, укрывая своих гостей от преследования короля, потерять же они могли очень многое. Оден, явно готовый признаться, пробормотал, должно быть, что-то, потому что де Флерак гаркнул:

– Ага! Ну-ка, ну-ка! Ты что-то там сказал, а?

– Ничего он не может сказать, кроме правды, я надеюсь, – вмешалась Одетта.

И обещание грядущего семейного скандала, прозвучавшее в её голосе, снова заткнуло рот её мужу. А она продолжала, вдруг разразившись бурей:

– Монсеньору, значит, угодно думать, что мы способны на убийство! Это такие-то люди, как мы! Да будет известно монсеньору герцогу, что мы владеем своей землей по наследству и никому не задолжали ни лиарда!.. – Ее речь зазвучала с удвоенной скоростью и пылом. – Зажги-ка свечу от очага, Жанно. Пусть эти высокородные господа войдут. Пусть поищут среди нас трупы. И пусть их тысяча чертей заберет! Вы подумайте – убийцы! Это про нас-то! Нечестивая ваша кровь!..

– Господи Иисусе, прекрасная дама! – успокаивал её де Варти. Придержи язычок, ради Бога! Мой друг ничего такого не имел в виду, но мы отвечаем перед королем...

Зажегся свет. Голоса постепенно утихли – все вошли в дом.

Анна перевела дух.

– Отважное сердце! Наше счастье, что в этой семейке она мужчина. Может быть...

Голоса послышались снова.

– Фи! – выдохнул кто-то с отвращением. – Я чуть не задохнулся. Как они живут в этом чаду, хотел бы я знать? Я насчитал там восемь душ! Бр-р-р! Ничего удивительного, что миледи с де Лальером ретировались отсюда сегодня утром... Иначе они умерли бы. Я лучше заночевал бы в конюшне.

Из тени липы показался де Флерак.

– А вы знаете, это мысль. Заглянем-ка туда. Если игра нечестная, то их лошади...

И он зашагал через двор.

– Ну вот!.. – пробормотал Блез.

Оставался лишь один шанс, очень незначительный. Их кони стояли в самых дальних стойлах, за всеми хозяйскими животными. Света у де Флерака не было. Если он не станет искать слишком старательно...

Его шаги слышались уже у самого порога, прямо под ними.

Де Варти заметил небрежным тоном, стоя за его спиной:

– Эти люди на вид достаточно честны. Похоже, они говорят правду. Если мадемуазель выехала сегодня утром, то сейчас она уже в Савойе – и на том дело кончено...

Де Флерак поскользнулся на кучке навоза и чуть не сел со всего маху на пол. Выругавшись, он сделал ещё несколько шагов – и снова поскользнулся. Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел пару волов, несколько овец, корову, худой крестец клячи, явно крестьянской...

Поскользнувшись в третий раз, он решил покончить с обыском и на ощупь выбрался обратно.

– Ни черта не видно, – сказал он. – Проклятье, там и шею недолго сломать... об испачканном платье я уж не говорю... Что теперь?

Анна с облегчением прижалась головой к плечу Блеза.

– Что теперь? – повторил де Варти тем же небрежным тоном. – Да ничего, поедем обратно в ту гостиницу в соседней деревне. На вид она вполне сносная.

– Но мы могли бы проскочить до Сен-Боннета.

– Это ещё зачем? Вы, должно быть, любите скакать удовольствия ради. У нас нет ни пропуска в Савойю, ни права задерживать мадемуазель там.

– Значит, вы прекращаете погоню?

– Естественно...

Де Варти потянулся и взглянул на луну.

– Черт побери, как вы легко к этому отнеслись... – заметил его спутник.

– Более чем легко, – де Варти зевнул, – более чем легко, мсье де Флерак. Прежде всего – можем ли мы надеяться, что король поблагодарит нас за возвращение предмета своей страсти, когда узнает, что она сбежала с де Лальером? Товар из вторых рук, друг мой – кто в этом усомнится? – теперь уже определенно из вторых рук...

Де Варти коротко хохотнул, и его спутник откликнулся таким же смешком. Блез почувствовал, как сжалась и напряглась рядом с ним Анна. Он покраснел до корней волос.

– Как вы думаете, Флерак, – продолжал де Варти, – доставит его величеству удовольствие подбирать то, что бросил его солдат? Посчитает ли он забавной шуткой, что де Лальер получил даром то, чего он добивался чуть ли не силой? Ну уж нет, клянусь всеми дьяволами!

– Да, маловероятно, – согласился де Флерак. – Счастливчик этот де Лальер... Очень красивая кобылка. Но ему теперь лучше обходить короля десятой дорогой...

– Это уж его дело, – пожал плечами де Варти. – А что касается нас кто скажет, что мы не старались изо всех сил выполнить приказ его величества? После разговора с этой скандальной старухой де Перон в Сансе мы скакали так, что чуть кишки не вытрясло. Не наша вина, что эта английская шельма и её кавалер настолько опередили нас.

– Что правда, то правда.

– А кроме того, господин друг мой, есть ещё одна сторона дела. Вам не была оказана милость побеседовать с госпожой регентшей перед отъездом, а я эту милость имел. Вы знаете, как она смотрит искоса, когда замышляет какую-нибудь дьявольщину?

– Мне ли не знать! – де Флерак кивнул головой.

– Ну так вот, глядя на меня именно таким образом, она сказала: "Счастливого пути, господин де Варти. Желаю вам удачно провалить погоню за миледи Руссель. Конечно, поступайте, как велел вам король; но лично я буду весьма сожалеть о вашем успехе и запомню его надолго... Мудрому довольно, господин де Варти!"

– Ого! – задумался собеседник. – Если б я знал! Отчего ж вы мне раньше не сказали?

– Ради вашего душевного спокойствия. Но теперь мы с чистой совестью можем вернуться ко двору без мадемуазель англичанки – и более счастливо, чем с нею. Вы согласны?

– Тысячу раз! – В голосе де Флерака прозвучала благодарность.

Оба возвратились к своим лошадям. Минуту спустя стук копыт на более спокойном аллюре, чем прежде, утих вдали.

Долгую минуту ни Блез, ни Анна не говорили ни слова. Это молчание не нужно было объяснять. Услышать мнение света – убедительнее, чем воображать себе его.

Лишь когда тетушка Одетта со своим супругом украдкой выбрались во двор, Анна сказала отрешенно:

– Надо спуститься и поблагодарить их.

Эту ночь Блез провел на своей стороне сеновала, не сомкнув глаз, точно зная, что Анна на своей тоже не спит.

Глава 23

Из Сен-Боннета в Бург-ан-Брес, затем в Нантюа и далее в Шатильон-де-Мишель... Однако теперь, в горах, на усталых лошадях, они ехали намного медленнее – впрочем, особенно прохлаждаться не позволял пустеющий кошелек Блеза. Клонился к вечеру пятый день после выезда из усадьбы Одена, когда, преодолев горы Юра по дороге, идущей через перевал Кредо и Эклюзский проход, они заметили вдалеке, справа, купол Монблана, уловили блеск озера Леман и увидели теснящиеся друг к другу шпили церквей Женевы.

В Шатильоне, на последней их остановке, Анна надела очень помятое платье, красновато-коричневое с золотом, и не менее измятый французский чепец; и теперь, когда складки одежды расправились, она выглядела достаточно пристойно, чтобы не стесняться случайной встречи с савойскими придворными. Она ещё сидела в седле по-мужски, но юбки свисали почти до стремян. Знакомый куаф и шляпа исчезли. Волосы, причесанные на прямой пробор и наполовину скрытые под головным убором в виде полумесяца, в лучах заходящего солнца отливали бронзовым блеском.

Блез тоже принарядился, надев костюм, который купил у придворного дворянина герцогини Ангулемской, и снял повязку, скрывавшую рану на голове.

С переменой одежды они неожиданно стали сильнее ощущать стеснение, которое чувствовали с той минуты, как подслушали разговор королевских гонцов. Но оно скорее придавало новую глубину установившейся между ними связи, а не разрушало её.

– Почти конец пути, – задумчиво произнес Блез, глядя вдаль.

Она кивнула, вполголоса повторив его слова:

– Да, почти конец... Завтра я буду при дворе. "Ваше высочество! Ваша светлость!" Вечная служба! А все, что было сейчас, – останется в прошлом...

– Которого вам никогда не искупить. – Блез старался говорить как можно небрежнее. – Помните? Я спрашивал вас об этом в ту ночь, когда нас чуть не накрыл де Варти. Видит Бог, он ясно высказал, что думает свет. Не приходится сомневаться, регентша хотела скомпрометировать вас... Я сожалею, что мы сыграли ей на руку.

– Сожалеете? – переспросила она. – Правда?

Их взгляды встретились.

– Нет, клянусь Богом!

– А если вы считаете, что меня волнует то, о чем говорил господин де Варти, вы очень ошибаетесь. – Она замолчала на минуту, губы её плотно сжались. – Волноваться? Единственное, что меня всегда будет волновать при воспоминании об этих днях, – что однажды я была свободна. Десять дней – из целой жизни по правилам. Наша дружба. Я буду помнить её всю жизнь. Нет, надеюсь, что мне никогда этого не искупить.

– Вы это серьезно говорите?

– Как никогда... А кроме того, – она воздела руку в шутливом отчаянии, – есть ли при дворе хоть одна женщина, высокого или низкого положения, которая не является мишенью для сплетен? Мне это безразлично: мы с вами знаем правду и можем позволить себе посмеяться...

– А что скажет ваш брат?

Анна не раз с благоговейным страхом говорила о сэре Джоне Русселе, своем единокровном брате, который заменил ей отца и, по-видимому, имел над нею полную власть. По этим разговорам Блез понял, что он – человек суровый и что она его боится.

– Думаю, он поймет... – Но голос её прозвучал не вполне уверенно. Он-то знает, почему мне было необходимо так спешить в Женеву. Он не из тех, кто поставит даже целомудрие выше, чем соображения... – она спохватилась, чем некоторые другие вещи.

Не имела ли она в виду "соображения государственные"? Сейчас она ближе всего подошла к упоминанию о действительной цели своей поездки в Женеву.

Но Анна уже быстро переменила тему:

– Нет, мсье де Лальер, что касается меня, то я считаю: это наше путешествие стоит любой цены, которую придется за него заплатить, – кроме неприятностей для вас. Вот это меня беспокоит больше всего. Если король...

Она не высказала своих опасений вслух.

Блез пожал плечами:

– Надеюсь, её высочество вытащит меня...

В этот миг его совершенно не волновала эта сторона будущего. Душа Блеза была слишком полна впечатлениями недавних дней, он ещё помнил пыль дорог и яркий солнечный свет, мелькание гор, лесов и полей, бесчисленные постоялые дворы и гостиничные камины, – все, что было связано с Анной и служило фоном их путешествия. Запахи седельной кожи и лошадиного пота, августовские ветры и дожди – все это будет всегда напоминать ему о ней...

– Хотел бы я иметь такой талант, – продолжал он, – чтобы рассказать, что эта поездка значила для меня...

Ему хотелось бы сказать – если бы он сумел выразить свои чувства словами, – что, по сравнению со скукой и однообразием жизни в гарнизонах и на войне, почти исключительно в мужском окружении, – жизни, полной грубых людей и грубых эмоций, общение с ней внутренне обогатило его. Как Дени де Сюрси открыл перед ним перспективы более широкие и заманчивые, чем армейская карьера, так дни, проведенные с Анной Руссель, помогли ему узнать иной уровень чувств – возвышенных и тонких.

Но говорить об этом вслух, даже если бы он обладал таким даром, казалось неуместным. Многое из того, было в мыслях, куда легче выразили его глаза и интонация.

– Но вы говорите об этом, – прибавил он, – как о чем-то прошедшем, что осталось только вспоминать. Разве это все?

Она перебила его:

– Мсье, вы можете оказать мне ещё одну милость? До Женевы только одна лига или около того. Давайте на это короткое время удовлетворимся тем, что оглянемся на прошлое. Разве вы не понимаете, что я хочу сказать?.. И ничего не будем прибавлять.

– Как хотите, – произнес он. – Но не думайте...

– Пожалуйста, – улыбнулась она, – ну, пожалуйста!

Он прикусил губу и улыбнулся в ответ:

– Обещайте по крайней мере, что я смогу навещать вас в Женеве, пока не уеду. Вы не откажете мне в этом?

Если она и помедлила с ответом (или ему просто показалось?), то лишь на мгновение:

– Конечно, не откажу. Я буду рада видеть вас... очень, очень рада.

Некоторое время они ехали молча.

Когда она заговорила снова, Блез понял, что её слова относятся к тому, о чем она не хотела говорить прямо, хотя, казалось, не имели явной связи с только что оставленной темой.

– Я вам когда-нибудь показывала вот это?

Она достала из выреза лифа золотую медаль, которая висела у неё на шее. Блез и раньше замечал тонкую цепочку, но думал, что она носит какой-то амулет или памятный подарок, может быть, от де Норвиля, – и потому не решался спросить.

Однако он увидел нечто совсем иное: рельефно изображенную пятилепестковую розу Тюдоров, знакомую ему по английским гербам, которых он насмотрелся три года назад на Поле Золотой Парчи. Анна сняла медаль с цепочки и подала ему – рассмотреть поближе.