Текст книги "Мерфи"

Автор книги: Сэмюел Баркли Беккет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Вся эта история с работой – твоя вина. Если ничего из этого не выйдет, я вернусь сегодня вечером. А если все устроится, то я даже и не знаю, когда вернусь. Собственно, это я и имел в виду, когда сказал, что Бог его знает, когда я вернусь. Если мне позволят приступить сразу же – ну, тем хуже.

– Позволят? – удивилась Силия. – Кто позволит? И приступить к чему?

– Ты все узнаешь сегодня вечером. А если не сегодня вечером, то завтра вечером. А если не завтра, то послезавтра. Или еще позже.

Мерфи поднялся с кресла.

– Осади-ка мне на спине пиджак книзу, а то поддувает, когда идешь на ветру.

Силия попыталась выполнить просьбу, но пиджак морщинился и топорщился.

– Что тут ни делай, он все равно будет оттопыриваться.

– В детстве тоже одежда у меня всегда непослушно торчала в разные стороны. – Мерфи вздохнул. – Наверное, я переживаю второе детство.

Мерфи поцеловал Силию по-лидийски[147]147
  [147]Лидийский поцелуй – чувственный, похотливый. В VI–VII вв. до Р.Х. Лидия была важным и очень богатым государством, расположенным в Малой Азии; богатство, изнеженность и развращенность лидийцев стали нарицательными.


[Закрыть] и направился к двери.

– Насколько я понимаю, ты… ты уходишь от меня, – тихо проговорила Силия.

– Ухожу на какое-то время. Ты сама меня к этому вынудила.

– Совсем, навсегда? – еще тише спросила Силия.

– Да нет! Просто на какое-то, совсем непродолжительное время. Максимум на… Если бы я уходил совсем, навсегда, я бы забрал свое кресло.

Мерфи засунул руку во внутренний карман пиджака, чтобы проверить, на месте ли Сук. Проверил. Гороскоп на месте. Ушел.

Степень раздетости Силии была столь высока, что она не могла проводить его до двери, поэтому ей пришлось удовлетвориться вскарабкиванием на стул и выглядыванием из окна. Она ждала, а Мерфи все не появлялся на улице, и она уже начала с некоторым беспокойством раздумывать над тем, куда он мог подеваться. И тут она услышала, что он возвращается и входит в комнату.

– Послушай, не сегодня ли утром должна состояться какая-то казнь? – спросил Мерфи. – По воскресеньям казней не проводят. Мерфи хлопнул себя по лбу ладонью жестом, который будто говорил: я в отчаянии от своей глупости – как я об этом не подумал! Покачав головой, Мерфи снова вышел. Он прекрасно знал, что было воскресенье – ведь в соответствии с указаниями гороскопа, для того чтобы приступить к работе, ему требовалось именно воскресенье, но ему все время казалось, что была пятница – день казней, любви и поста.[148]148
  [148] Пятница была днем любви, очевидно, потому что в английском слове Friday первый компонент этого слова связан с древнегерманским словом Fria, именем древнегерманской богини любви (практически все дни недели по-английски связаны с именами древних богов и планет); днем поста – очевидно, потому что у англикан и католиков пятница традиционно являлась постным днем, т. е с некоторыми ограничениями в еде; В сказать, почему Мерфи называет пятницу днем казней, значительно труднее – можно высказать предположение, что в Англии в те времена сохранялась еще традиция проводить казни преступников именно в пятницу (в современной Англии смертная казнь отменена).


[Закрыть]

Глядя из окна вниз на улицу, Силия видела, как Мерфи, сделав несколько шагов, остановился – голова опущена, зажата в колодках плеч, одна рука прижимает оттопыривающийся пиджак спереди, другая сзади; общий вид, как у танцора, отплясывавшего какой-то танец и вдруг окаменевшего. Постояв немного, Мерфи двинулся вперед, но пройдя несколько шагов, снова остановился и ухватился рукой за один из стержней решетчатой ограды, оказавшейся рядом; он держался за стержень у самого верхнего его острия на уровне своей головы, и похож он был теперь на человека, опирающегося на древко копья.

Уже после того, как все иные обстоятельства его ухода стерлись в памяти Силии, перед ее внутренним взором, часто в самые неподходящие моменты, хотела она того или не хотела, всплывала разжимавшаяся и вновь сжимавшаяся рука Мерфи, ухватившаяся за стержень ограды у основания острия, как раз на уровне его темноволосой головы.

Наконец Мерфи отчалил от ограды, но двинулся не вперед, а назад, к дому. Силия подумала, что он что-то забыл взять с собой и поэтому возвращается, но нет – он прошел мимо входной двери и двинулся дальше. Когда он проходил прямо под ней, Силия окликнула его, пожелав успеха и крикнув «до свидания!». Но Мерфи не расслышал ее – он был поглощен своими мыслями и к тому же громко, по-змеиному, шипел.

Его вид привлек внимание мальчишек, игравших на дороге в футбол. Мерфи выглядел в их глазах столь нелепо, что они прервали игру. Мальчишки стали паясничать, обезьянничать, перекривляя походку и движения Мерфи, и Силия поглядывала на их ужимки до тех пор, пока Мерфи не скрылся из виду.

Тем вечером Мерфи не вернулся, не вернулся он и на следующий день. Уже в понедельник Кэрридж поинтересовалась, куда подевался Мерфи. «Уехал по делам», – пояснила Силия. А во вторник Кэрридж спросила, когда Мерфи должен вернуться. «Со дня на день», – ответила Силия. В среду Кэрридж разжилась новым набором бесплатных образцов парфюмерных товаров, и когда она, благоухающая, принесла чай, Силия предложила ей присесть.

– С величайшим удовольствием присяду, – приняла Кэрридж предложение Силии. – У вас неприятности? – спросила она, чья благотворительность была почти безгранична, лишь бы не требовалось оказывать денежную помощь или раздавать милостыню. – Я вовсе не хочу вмешиваться в ваши дела, вам виднее, что и как, но я слышу, как вы ходите из угла в угол по комнате, как вот совсем недавно делал, пока его у нас не забрали, наш старичок – да упокоит Господь его душу.

Кэрридж выразилась так – «у нас его забрали» – не потому, что обладала фаталистическим складом ума, а потому, что в качестве квартиросдатчицы считала своим долгом подчеркивать свою убежденность в полной случайности происшедшего со стариком; она решила повторять при каждом удобном случае, что он перерезал себе горло «совершенно случайно», бреясь.

– Нет, нет, – запротестовала Силия, – никаких особенных неприятностей.

– Да, да, понятно, – закивала головой Кэрридж, – у нас у всех бывают свои маленькие неурядицы.

Кэрридж вздохнула, подумав о том, что неплохо бы было, если бы ее собственные неурядицы причиняли ей меньше беспокойства.

– Знаете что, расскажите мне что-нибудь о нашем старике, – попросила Силия.

История, имевшаяся в запасе у Кэрридж, была столь жалкой и скучной, что мы приведем лишь ту ее часть, которая касалась происшедшей трагедии – при описании случившегося рассказ сделался живее, очевидно, оттого, что ее алчность окрыляла ее воображение.

– …ну вот, вынимает он свою бритву, чтоб побриться. Он всегда, знаете ли, брился в полдень…

Это было ложью – старик брился раз в неделю и всегда перед сном.

– …я это знаю наверняка, потому что потом я нашла кисточку для бритья на туалетном столике с засохшим кремом для бритья, который он выдавил на нее…

Еще одна ложь.

– …ну вот, он хочет положить тюбик на столик, идет через всю комнату, держа в руке раскрытую бритву, и пытается по дороге закрутить колпачок. Не получается. И тут он случайно роняет колпачок. Что он делает дальше? Он бросает тюбик на кровать, а сам опускается на колени и начинает искать этот колпачок. А бритва-то в руке! Тюбик так и остался лежать на кровати, а колпачок я нашла под кроватью…

Все это ложь.

– …ну вот, ползает он, значит, по полу, а открытая бритва, как вы помните, у него в руке. И тут его хватает приступ…

Вот так и произнесла, с ударением на последнем слоге.

– когда он поселялся, он меня предупредил, что у него бывают приступы и судороги. Сказал, что в этом году уже два приступа было – во вторник на масличной неделе, в последний, значит, день масленицы, и в день больших ежегодных скачек. Вот такое вот дело…

Все это ложь.

– …ну вот, он падает на пол, лицом вниз, горлом прямо на бритву и ррррррррррррраз! – Кэрридж для пущей важности изобразила происшедшее, чиркнув большим пальцем руки себе по горлу. – Ну вот вам и все. Ничего другого и не могло случиться.

Силия просила рассказать о старике вовсе не для того, чтобы выслушивать придуманное описание его последних минут. Но она, напустив на лицо заинтересованное выражение, не перебивала Кэрридж и терпеливо ждала продолжения.

– Я так думаю, и не постеснялась высказать свою мысль полиции, – продолжила Кэрридж. – Не станет человек сегодня платить за квартиру вперед за месяц, чтоб завтра покончить с собой. Такого просто не бывает.

Кэрридж и в самом деле убедила себя, что такого не бывает.

– Другое дело, если б он задолжал. Тут уж, знаете, по-всякому случается.

Силия согласилась с тем, что задолжать госпоже Кэрридж было бы делом крайне неприятным.

– А к какому все-таки пришли заключению после… после осмотра и вскрытия? – спросила Силия.

– Са-мо-убийство! – сердито и с расстановкой воскликнула Кэрридж, – кроме гнева в ее голосе явственно звучало презрение ко всем этим недоумкам, которые производили осмотр и вскрытие. – Опозорили нас на весь район. Теперь Бог его знает, когда это все забудется. Са-мо-убийство! Видала я в заднице такое самоубийство!

Неожиданность и крепость этого выражения, употребленного Кэрридж, можно было объяснить лишь возмущением по поводу потери потенциальных квартиросъемщиков. А Силия в этот момент вспомнила своего деда Келли, который любил выражать возмущение такими же словами.

И тут Силия увидела открывшуюся возможность использовать создавшуюся ситуацию себе на пользу. Можно сказать, что она ждала этого момента, а то, что Кэрридж сама подвела Силию к этой возможности, позволяло придать предложению чуть ли не благотворительный оттенок.

А предложила Силия вот что: она и Мерфи переберутся наверх, в ту комнату, которую раньше занимал старик, а эту комнату, которую они освободят и с которой не связаны никакие мрачные ассоциации, можно будет сдавать кому-нибудь другому.

– Ах, девочка моя, как мило с вашей стороны! – воскликнула Кэрридж, но видно было, что она ожидала какого-то подвоха.

Силия продолжала развивать предложение: они готовы платить за комнату без пансиона столько же, сколько старик платил за комнату и за пансион, что было на некоторую небольшую сумму меньше, чем то, что они платили в настоящее время за свою комнату – это выяснилось из рассказа Кэрридж о старике; Кэрридж, увлекшись собственным рассказом, неосторожно сообщила, сколько именно платил старик за комнату и пансион; комната была, надо признать, несколько маловата для двоих, но так как Мерфи теперь будет отсутствовать чаще и более продолжительное время, они были бы рады возможности воспользоваться сбереженной таким образом суммой…

– Да?! – вскричала Кэрридж. – Сбереженной суммой, говорите? Правильно ли я вас поняла – вы намекаете на то, чтобы я отправляла господину Квигли, домовладельцу, счет, составленный по прежнему расчету, а вам вручала ту разницу, которая таким образом образуется?

– Ну, конечно, вы возьмете себе законно положенные вам комиссионные…

– То, что вы предлагаете, – просто оскорбительно! – возмутилась Кэрридж, одновременно лихорадочно раздумывая над тем, как бы все повернуть так, чтобы сохранить достоинство и при этом получить хоть и небольшую, но все же выгоду.

– Почему оскорбительно? Потеря для господина Квигли будет настолько не существенна, что он никак от нее не пострадает. А вы – вы жертва обстоятельств. Вам ведь тоже надо как-то жить. Мы делаем вам одолжение, а вы – нам.

Профессиональное умение Силии убеждать несколько притупилось за время ее общения с Мерфи, но в тот момент это умение вдруг приобрело прежнюю остроту не от того, что она оказалась охваченной желанием добиться успеха там, где он потерпел поражение – ведь и он пытался договориться о чем-то подобном с Кэрридж, – а от того, что ей почему-то неизъяснимо сильно хотелось перебраться в комнату, которую раньше занимал старик.

– Все, что вы говорите, само по себе не лишено основания, – горделиво произнесла Кэрридж, – но видите ли, тут дело принципа, понимаете, речь идет о принципиальных соображениях!

На ее лице изобразилось выражение глубочайшей сосредоточенности; в нем можно было усмотреть даже нечто болезненно-страдальческое. На то, чтобы приспособить такую сделку к ее принципам и пониманию чести и бесчестия, требовалось некоторое время, небольшая молитва и даже, возможно, медитативное размышление.

– Я пойду, соберусь с мыслями, попрошу Бога указать мне верный путь, – заявила Кэрридж.

По истечении времени, достаточного, по ее мнению, для глубинных размышлений о жизненных принципах, Кэрридж, с проясненным ликом, вернулась в комнату Силии, которая как раз успела упаковать вещи. Оставалось лишь одно небольшое дельце, которое следовало уладить прежде, чем мог начаться процесс взаимопомощи, а именно: следовало выяснить более точно, что подразумевалось под «комиссионными».

– Десять процентов, – не колеблясь сказала Силия.

– Двенадцать с половиной, – столь же уверенно предложила Кэрридж.

– Хорошо, я согласна, – сдалась Силия. – Я совсем не умею торговаться.

– И я не умею.

Кэрридж торговалась, покупая даже пучок петрушки.

– Если вы возьмете эти две сумки, то я смогу управиться с креслом.

– Это все ваши вещи? – спросила Кэрридж с презрительной интонацией в голосе. Она была раздражена тем, что Силия, не дождавшись ее, упаковала вещи, тем самым приняв как само собой разумеющееся то, что должно было выглядеть как Божья милость…

– Да, это все.

Как оказалось, комната старика была не меньше, а раза в два больше, чем та, которую они занимали с Мерфи, потолок раза в два выше, и света в ней было раза в два больше. А вот обои на стенах и линолеум на полу были точно такими же. И кровать выглядела совсем крошечной. Кэрридж трудно было представить, как Силия и Мерфи уместятся на ней вдвоем. В тех случая, когда ее воображение не подпитывалось соображениями наживы, оно совсем увядало.

– Да, вдвоем тут не поместишься, – задумчиво проговорила Кэрридж.

Силия распахнула окно.

– Господин Мерфи теперь будет проводить много времени в разъездах, – высказала прозвучавший неубедительным довод Силия.

– Ну что ж… у нас всех есть свои маленькие закавыки, – пробормотала Кэрридж.

Силия стала вынимать свои вещи из сумки. Мерфиеву сумку не тронула. Дело шло к вечеру. Силия разделась и уселась в кресло-качалку. Над головой стояла тишина, но эта тишина уже была иной, и эта новая тишина уже не душила. То была тишина не пустоты, а наполненности, не вакуум, а плинум,[149]149
  [149]Плинум – точнее было бы «пленум», но во избежание нежелательных ассоциаций, это слово приводится так, как оно произносится в английском языке; это термин физики, обозначающий состояние, противоположное вакууму: пространство, заполненное веществом.


[Закрыть] тишина не задержанного дыхания, а дыхания тихого… И много неба, открывающегося из окна… Силия закрыла глаза, и в мыслях к ней стали приходить Мерфи, ее дед Келли, ее родители, ее клиенты, какие-то другие личности, она видела себя девушкой, маленькой девочкой, совсем ребенком, младенцем… В закромах ее памяти раскручивалась запутанная история ее собственной жизни. А потом все события, посещенные места, вспомнившиеся вещи, люди – все нити были распутаны, воспоминания, как шарики, рассыпаны, вспоминать уже было нечего, прошлое закрылось… прошлого не было…

Силию, лежащую в кресле, охватило очень приятное чувство. И Мерфи не появился, не прогнал это чувство.

Силия, подобно Пенелопе, но не распускающей ковер прошлого, а наоборот, ткущей его – сначала один день, потом другой, потом следующий, все закрученные ниточки жизни снова вплетены в узор, а когда работа закончена, можно пребывать в райской неподвижности, созерцая ковер дней, мест, вещей и людей… И Мерфи не приходил и не изгонял ее из этого рая…

На следующий день, в субботу (если, конечно, наш подсчет дней правилен), заявилась Кэрридж и объявила, что скоро должна прийти уборщица, которая могла бы прибрать и в комнате, которую теперь занимала Силия, но которую Кэрридж – а вместе с ней и Силия – по-прежнему называла «комнатой старика», а пока уборщица занималась бы своим делом, Силия могла бы подождать внизу, в своей бывшей комнате.

– Или в самом низу, у меня, – робко и застенчиво предложила Кэрридж. Застенчивость эта выглядела жалко.

– Спасибо за приглашение, это очень любезно с вашей стороны.

– Всегда рада.

Но особой радости в голосе Кэрридж не слышалось.

– Вы знаете, мне, наверное, лучше выйти и прогуляться.

Силия более двух недель не выходила их дому.

– Как вам угодно.

На ступенях крыльца Силия повстречалась с уборщицей. Силия двинулась в сторону Пентонвильской тюрьмы. Она шла, покачивая бедрами. Избавиться от этой походки она никак не могла. Уборщица довольно долго глядела ей вслед, долго сморкалась и, держа платок у носа, сказала, ни к кому не обращаясь, – да вокруг никого и не было:

– Хорошая у нее работенка, ежели, конечно, для такого дела подходишь.

Силия решила идти к Круглому Пруду, что в парке Кенсингтон-Гарденз. С другой стороны, ее одолевало сильное искушение отправиться в Западный Бромптон, пройтись по знакомым местам, походить днем по улицам, по которым она когда-то ходила лишь в ночные часы, постоять на перекрестке Креморн Роуд и Стадионной улицы, поглядеть на баржи, груженные макулатурой, на трубы проплывающих судов, дымом приветствующие мосты… но Силия переборола это искушение. Как-нибудь в другой раз, время на это найдется… Дул упругий западный ветерок – она пойдет и посмотрит, как ее дед запускает змея!

Часть пути Силия проехала в метро. В Гайд-Парке она вышла к озеру Серпантин с северной стороны и пошла вдоль него по траве. С деревьев уже срывались отдельные листья – несколько мгновений жили новой, порхающей жизнью, бурно наслаждались быстротечной свободой, а потом смирно укладывались на землю, рядышком с другими, утихомиренными. Изначально Силия намеревалась перейти на другую сторону узкого, змееподобного озера по мосту Ренни и пройти в парк Кенсингтон-Гарденз через ворота с восточной стороны, но вспомнив о георгинах у Викторианских Ворот, передумала и свернула направо, в северном направлении, в обход здания Королевского Общества Предотвращения Несчастных Случаев.

Купер стоял под деревом в Гайд-Парке, и стоял он там целыми днями с того самого времени, когда приехал в Лондон вместе с Вайли и Кунихэн. Стояние он иногда чередовал с лежанием под тем же самым деревом. Когда мимо него проходила, раскачивая бедрами, Силия, он узнал ее. Он подождал, пока она пройдет мимо, и затем отправился вслед за ней. Двигался он еще быстрее, чем обычно – в быстром движении проявлялось его горькое разочарование жизнью, – и он был вынужден постоянно замедлять ход, чтобы сохранять между собой и Силией нужное расстояние; иногда приходилось вообще останавливаться и ожидать, пока она не отойдет подальше. Силия долго стояла перед георгинами, затем двинулась дальше и, пройдя мимо фонтанов, зашла в парк Кенсингтон-Гарденз. Она направилась прямо к Круглому Пруду, обошла его вокруг и села на скамейку с западной стороны, спиной к ветру, достаточно близко к запускавшим воздушных змеев – однако же, не слишком близко. Ей хотелось понаблюдать за своим дедом, но так, чтобы самой оставаться незамеченной. По крайней мере, в течение некоторого времени.

Запускавших змеев было совсем немного, почти одни старики, большинство из которых она узнала, запомнив их еще с тех времен, когда она приходила с дедом по субботам смотреть, как тот запускает своего змея. Только один из змеезаспукателей был совсем юн. А Келли она не увидела – запаздывал старик.

Стал накрапывать дождик, и Силия переместилась под навес. За ней последовал молодой человек. Он приятно изъяснялся и явно хотел любви. Силия не рассердилась на него, он совершил вполне понятную и естественную ошибку, ей стало его немного жаль, и она мягко пояснила ему, что он заблуждается и она совсем не та, за которую он ее принял.

Ветер гнал воду в пруду к берегу; змеи извивались и совершали неожиданные нырки; те, что были поближе к тому месту, где находилась Силия, дергались в разные стороны особенно сильно. Один змей упал в пруд, а другой после весьма длительных судорог рухнул на землю сразу позади скульптуры, изображавшей Телесную Энергию, которую еще в девятнадцатом веке создал Дж. Ф.Уоттс,[150]150
  [150]Джордж: Фредерик Уоттс (1817–1904) – известный и в свое время очень популярный английский художник и скульптор; особенно прославился портретами выдающихся людей своего времени и аллегорическими композициями как в живописи, так и в скульптуре.


[Закрыть] член Королевской Академии Художеств. Только два змея уверенно поднимались ввысь; собственно, то был своего рода тандем, два змея, сцепленных вместе (Силии невольно представился довольный собою буксир, тянущий по Темзе баржу), которые запустил мальчик на двух крепких нитях сразу с двух катушек. Скоро Силия уже едва различала этого спаренного змея, превратившегося в точку, высоко вознесшуюся над деревьями в уже вечереющее на востоке небо. Неожиданно облака, на фоне которых взлетал двойной змей, разошлись, на мгновение замерли, черные, тяжелые, обрамляющие образовавшееся пространство чистого зеленовато-голубого неба.

По мере того как темнело, Силии все не терпелось, чтобы поскорее пришел ее дед и показал всем свое мастерство, а времени у него для этого оставалось все меньше и меньше. Она сидела и ждала, а тем временем стало совсем темно. Все змеезапускатели разошлись. Остался лишь один мальчик со своим двойным змеем. Но вот и он стал сматывать нить. Силия искала глазами исчезнувшего в небе змея, и наконец он появился. Теперь двойной змей дергался и извивался, его спуск совсем не походил на плавный, гладкий и уверенный подъем. Мальчик проявлял большое искусство в управлении своими змеями, он был под стать самому Келли. Опустившись совсем низко, тандем перестал дергаться, завис над головой мальчика в сгустившейся тьме и наконец мягко приземлился. Дождь не прекращался. Мальчик опустился на колени на мокрую землю, разобрал своих змеев, завернул их хвосты и палки, составлявшие еще минуту назад рамы, в материю, которая эти рамы обтягивала, и отправился, посвистывая, домой. Когда он проходил мимо навеса, под которым сидела Силия, она окликнула его, пожелав доброй ночи, но он не расслышал ее. Наверное, потому, что слишком был поглощен своим свистом.

Скоро начнут закрывать все ворота в парке. Служители парка и сторожа уже выкрикивали: «Освободите парк! Закрываемся!» Силия поднялась и медленно побрела по Центральной Аллее. Почему же дед не пришел? Он запускал своего змея в любую погоду, лишь бы не стояло абсолютное безветрие. Он самостоятельно катил свою инвалидную коляску и не зависел от Силии. Ему нравилось нажимать на рычаги, он говорил, что это напоминает ему подкачку пива пивным насосом. Не случилось ли чего-нибудь?

Часть пути домой Силия проехала на метро. Купер неотступно следовал за ней. Потом Силия медленно, словно с трудом, шла по улицам, жалея, что вообще выходила из дому. Она устала, промокла, Келли не пришел запускать своего змея, мальчик, умелый змеезапускатель, не ответил на ее приветствие… и возвращаться в пустую комнату так тоскливо… и все же она обрадовалась, когда наконец добралась до дому. Купер обрадовался тоже. Он видел, что она отпирает входную дверь своим ключом – значит, она здесь живет. На этот раз Купер не превышал своих полномочий – тщательно запомнив номер дома, он поспешил прочь. В памяти Купера хранилось немного, но то, что уж туда попадало, оставалось там навсегда. Силия начала в темноте подниматься по лестнице, но тут из своей комнаты появилась Кэрридж и зажгла свет. Силия остановилась; ее ноги стояли на разных ступеньках, ее рука лежала на перилах; ее голова была повернута к Кэрридж в профиль.

– Пока вас не было дома, приходил господин Мерфи, – сообщила Кэрридж. – Минут пять, не больше, после того, как вы ушли.

И Силия решила, что Мерфи вернулся и ждет ее дома, и в течение полной секунды она пребывала в этом заблуждении.

– Он забрал свою сумку и кресло, – продолжила Кэрридж историю прихода Мерфи, – и тут же ушел, сказал, что ждать не может.

Последовало молчание, которое обычно наступает в такой момент; Кэрридж внимательно всматривалась в лицо Силии, стараясь не упустить ни малейших изменений в выражении ее лица, а Силия в это время вроде бы внимательно рассматривала свою собственную руку, лежащую на перилах.

– Он просил что-нибудь передать мне? – нарушила наконец молчание Силия.

– Извините, я не расслышала, что вы сказали?

– Я спрашиваю, просил ли Мерфи сказать мне что-нибудь…

Произнося это, Силия, повернув голову так, чтобы Кэрридж не видела ее лица, поднялась еще на одну ступеньку.

– Дайте подумать…

И Силия стояла на лестнице и ждала, пока Кэрридж думает и вспоминает.

– Ах да, теперь я вот припомнила, что он попросил меня передать вам, что с ним все в порядке и что он скоро вам напишет.

Это была еще одна ложь. Мерфи ничего не просил сказать Силии, но жалость Кэрридж почти не знала границ, и она, не останавливаясь перед необходимостью что-нибудь выдумать, всегда была готова выразить сочувствие словами, но не деньгами в виде, скажем, милостыни.

Простояв на ступеньках еще некоторое время и убедившись, что ничего больше Мерфи не просил ей сказать, Силия стала медленно подниматься по лестнице. Кэрридж смотрел ей вслед, держа палец на выключателе. Силия добралась до промежуточной лестничной площадки, повернула и исчезла из поля зрения Кэрридж, но не вся – Кэрридж продолжала видеть руку Силии на перилах: рука попеременно то сжимала перила, то скользила по ним вверх, потом снова сжимала перила на мгновение, потом снова скользила… Когда и рука исчезла из ее поля зрения, Кэрридж выключила свет, но осталась стоять, прислушиваясь, в темноте, что, несомненно, было значительно менее расточительно, не говоря уже о том, что в темноте человек обладает акустическими свойствами, позволяющими слышать все значительно лучше.

С некоторым удивлением Кэрридж услышала, что дверь в комнату, которую Силия и Мерфи занимали до самого недавнего времени, открылась и почти тут же захлопнулась. Прошло несколько секунд, и стало ясно, что Силия не зашла в комнату, очевидно, просто заглянула. Зачем? Снова послышались шаги Силии, взбирающейся по лестнице вверх, но теперь, как показалось Кэрридж, шаги звучали менее уверенно. Кэрридж дождалась того момента, когда открылась и закрылась дверь комнаты старика, не особенно тихо и не особенно громко, а затем ушла к себе в комнату и снова принялась за чтение книги Джорджа Расселла[151]151
  [151]Джордж Вильям Расселл (1867–1935) – ирландский писатель, действительно писавший под псевдонимом «АЕ».


[Закрыть] «Видение, свечой мерцающее». Расселл придумал себе странный псевдоним Æ, две буквы слитые в лигатуру.[152]152
  [152]Лигатура – слитное написание двух или трех букв; для современного русского языка это явление не характерно, но было достаточно распространено на определенных этапах развития языка как русского, так и многих других.


[Закрыть]