Текст книги "Готика. Становление (СИ)"

Автор книги: Семен Нестеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 66 страниц)

Глава 80. Игра без правил

Таблички с именами записавшихся на турнир воинов от каждого лагеря лежали в разных мешках. Скатти – распорядитель боёв и по совместительству глашатай – вышел на середину арены и опустил руку в холщовый мешок Старого лагеря. Все замерли в нетерпении, а он, будто бы специально, выжидал, долго шаря рукой и наслаждаясь моментом. Наконец, он вытянул жребий – маленькую дощечку с выцарапанными на ней буквами, набрал воздуха в лёгкие и приготовился звучно огласить имя везунчика, который сможет сегодня показать свою доблесть. Никто не успел понять, как на арене оказался телохранитель барона Шрам, который быстрым шагом подойдя к Скатти, грубо выхватил у него жребий и громко выкрикнул: «Я буду сражаться! Кто не побоится бросить мне вызов?». С трибун послышались крики неодобрения, особенно из сектора Братства – ведь именно их боец должен был биться в этом раунде.

Скатти некоторое время стоял в растерянности, с удивлением глядя на Шрама, который самодовольно улыбался, ничуть не смущаясь тем, как искажается при этом его изуродованное рубцами лицо, и не беспокоясь, что своим поступком он нарушил все мыслимые правила, а, возможно, и вовсе поставил под удар отношения между лагерями. Наглец обводил взглядом трибуны, держась за рукоять меча, который можно было с чистой совестью назвать уникальным. В колонии лишь несколько человек могли похвастать снаряжением такого качества. Секрет сплава, из которого был выкован этот меч, был известен лишь избранным, а может, и вовсе утерян. Лезвие было серо-чёрного цвета и имело слоистую, композитную структуру. То ли оно было по-особому обработано кислотой, то ли на самом деле состояло из бесчисленного множества склеенных между собой тонких проволочек. В своей жизни я встречал лишь одно оружие, выполненное в подобной технике – секиру генерала Ли, которая непродолжительное время была жемчужиной оружейной коллекции Гомеза, нагло разграбленной будущими наёмниками перед уходом. Не было сомнений, что в состав сплава входит магическая руда, однако никакими волшебными свойствами оружие не обладало, видимо, потеряв их в процессе обработки. Несмотря на это, владельцам таких произведений искусства не требовалась никакая магия, чтобы расправиться со своими недругами.

Несмотря на все вышеописанные достоинства, меч Шрама выглядел блёкло по сравнению со сверкающими на солнце полированными клинками даже рядовых стражников. Тем не менее, клинок всё равно внушал трепет благодаря своеобразной слегка изогнутой несимметричной форме. Трудно сказать, как правильнее называть это оружие – мечом, саблей или вовсе ятаганом. В манере исполнения чувствовались южные традиции, и скорее всего меч был родом из когда-то могучего города Сетариф, который во времена расцвета Великой Империи Робара Первого был центром обширной провинции, включающей большую часть Южных островов. Спустя годы этот осколок империи распался на множество мелких княжеств, захирел и превратился в сырьевой придаток могучих соседей – Миртаны и халифата ассасинов.

С юга вывозили всё, что можно, начиная от специй и экзотических фруктов, заканчивая рабами и небольшими кораблями, массово производимыми на маленьких верфях. Кораблестроение было важнейшей отраслью, как в Сетарифе, так и в других островных княжествах. Производимые на Южных островах корабли обеспечивали не меньше двух третей от потребности негоциантов всего ведомого мира. Преимущество на море и удалённость от континента спасали юг от полного захвата Миртаной. Некоторые бароны формально признавали короля Робара Второго своим сюзереном, но из-за недавнего нашествия орков и эти немногие начинали подумывать о полной самостоятельности, учитывая относительное спокойствием в их собственных землях.

Из-за затянувшейся войны с орками, пользуясь возможностями, которые даёт хаос и разруха, тысячи искателей приключений, словно мухи на мёд, устремились с Южных островов к берегам Миртаны в поисках славы и богатства. Одни становились пиратами, наживаясь на недальновидных торговцах, поскупившихся нанять достойный эскорт. Другие предпочитали твёрдую почву под ногами и отправлялись вглубь континента, где, как правило, становились наёмниками или солдатами удачи, используя любую возможность, чтобы подзаработать. Именно к породе сухопутных крыс, как говаривал Торлоф, относились Торус и Горн, хотя в колонии было немало народу и из первой группы – бывших пиратов и невезучих контрабандистов, нарвавшихся на военные патрули.

В общем, клинок Шрама, в отличие от меча злополучного Клинта, не отличался вычурностью и показным богатством, зато мог привести в немой восторг любого настоящего ценителя оружия. Этот меч был достоин короля. Сам Шрам, казалось, не придавал никакого значения висящему на поясе оружию, даже не потрудившись дать ему имя. Неведомо, как такое сокровище попало в руки телохранителя Гомеза. Возможно, оно было трофеем, добытым ещё во время восстания, а может, подобно многим другим предметам роскоши, было привезено из внешнего мира по особому заказу. Сам Гомез не расставался с двуручным «Гневом Инноса», который, хоть и был крайне тяжёл, но зато мог одним своим видом заставить уважать владельца.

Шрам стоял ухмыляясь, и будто бы наслаждался потоком ненависти, который обрушили на него недовольные зрители. Люди, подобные ему, будто бы питались эманациями страха, злобы, страданий и отчаяния. Эти чужие эмоции укрепляли их, делали сильнее и увереннее, создавали ощущение превосходства. Однако, стоило кому-то проявить стойкость и спокойствие, как эти энергетические вампиры, купающиеся в энергии низменных чувств, становились беспомощными и сами начинали выходить из равновесия, распаляясь всё больше в тщетных попытках пронять крепкого духом человека. Шрам прекрасно знал, что никто не сможет ему помешать и не выгонит с арены, ведь Гомез уже дал своё согласие на этот бой и слегка кивнул в ответ на вопросительный взгляд Скатти, пытающегося понять, как вести себя в этой неловкой ситуации. Уловив желание барона, распорядитель турнира призвал зрителей к спокойствию и спросил, есть ли среди последователей Спящего добровольцы сразиться со Шрамом, минуя жребий.

Доброволец нашёлся. Пока Шрам, ухмыляясь, рассматривал ряды послушников и стражей болотного Братства, мускулистый загорелый человек показался совсем с другой стороны, уверенно ступив на арену, будто на порог своего дома. Он был лыс, как и все посвящённые в секту, щёки его украшали витиеватые татуировки. На плечах смельчака красовались железные наплечники, а тело прикрывала кольчуга, у пояса переходящая в боевую юбку, гораздо более презентабельную, чем носили послушники. Помимо юбки, ноги были защищены кольчужными штанами и обитыми железом сапогами. Внушительной толщины наручи, хотя и были на первый взгляд неоправданно тяжелы, зато в битве, пожалуй, могли с успехом заменить щит.

Вздумай какой-нибудь болотожор проглотить этого воина, он бы изрядно обломал зубы. Кузнец с болот знал своё дело на славу, броня была добротной, хоть и сделана в странной, характерной для Братства манере. Наиболее ярко это выражалось в крупной железной бляхе с изображением черепа какого-то невероятного существа с шестью рогами. Этот символ сектанты использовали как одно из изображений своего бога, наряду с совой или филином. Из-за спины добровольца торчала рукоять меча такой длины, что на вид она годилась для трёх, а не двух рук. Храмовый страж молча остановился позади Шрама, трибуны замолкли, и это заставило самодовольного телохранителя Гомеза, наконец, обернуться. Увидев претендента, он развёл руками и засмеялся:

– Вот тебе на! Я вообще-то ждал воина, а не бабу в юбке!

Лицо стража не отразило ни малейшего признака эмоций. Он неподвижно стоял, глядя в глаза своего будущего противника. Шрам был явно выбит из колеи такой реакцией и нервно сглотнул, подбирая слова для нового оскорбления. Сообразительный Скатти не стал ждать, чем закончится такое знакомство, и поспешил вмешаться:

– Как зовут храброго претендента?

– Кор Ангар, – коротко ответил страж.

Скатти надулся, как рыба-пузырь, набирая воздух в лёгкие, и громко проголосил:

– Дамы и господа! Сейчас смелый и искусный воин Кор Ангар из Братства Спящего сразится со Шрамом – правой рукой Гомеза и до сих пор непревзойдённым фехтовальщиком! Делайте ставки! Спешите! Буквально через минуту начнётся бой!

Конечно, дам среди зрителей не было, но Скатти всё равно часто употреблял это обращение, то ли ради шутки, то ли из-за давней привычки. Трибуны воспрянули духом, началась суета и давка около предприимчивых призраков, ставших на время турнира букмекерами. Обычно все ставки уходили в тотализатор, и пятая доля от набранной суммы шла на содержание арены, то есть в карман Скатти и казну Гомеза. Этот турнир был исключением, потому как наёмники саботировали такую систему, предпочитая заключать независимые пари между собой или другими участниками. Некоторые призраки на свой страх и риск воспользовались ситуацией, стараясь нажиться на удачных спорах и играя по-крупному. Многих из них в тот день ждало серьёзное разочарование.

Зрители ожили, казалось, что все мгновенно забыли о том, что минуту назад правила соревнований и честной жеребьёвки были бессовестно попраны. Людей интересовал лишь один вопрос – кто же победит? Кор Ангар считался лучшим воином культистов, был лидером и наставником храмовых стражей – боевого крыла Братства Спящего. О его мастерстве ходило множество россказней, однако мало кто видел его в деле, и потому большинство ставок было всё же в пользу всем известного задиры Шрама, который за несколько последних лет отправил на тот свет пару десятков каторжан, как по приказу Гомеза, так и просто ради забавы. Многие из его жертв были далеко не самыми худшими фехтовальщиками, а некоторые даже пали в честном бою один на один. Если добавить к этому факту, прекрасное снаряжение телохранителя барона, устрашающий шрам во всё лицо, его безжалостность и беспринципность, становится неудивительным, что Шрама боялись, а значит, по понятиям колонии уважали.

Те немногие зрители из Болотного лагеря, кто делал ставки, как один уповали на своего бойца. Сектанты верили, что Спящий благословит верного слугу на победу, однако большинство из них просто-напросто не имели за душой ни единого куска руды, чтобы участвовать в спорах. Тем не менее, ни отсутствие материального стимула, ни религиозные догмы не умаляли в членах Братства азарта и духа соревнований, которые заставляли неотрывно следить за боями. Не стоит забывать, что все они были обыкновенными каторжанами, как и сторонники других лагерей, а значит, испытывали такие же эмоции, как остальные. Конечно, регулярное курение болотника притупляло некоторые чувства, меняло восприятие мира и могло приводить к непредсказуемым реакциям сознания на вполне обыденные события. Но развлечения не были чужды сектантам и порядок в их лагере приходилось сдерживать строгой иерархией и правилами поведения, продиктованными свыше. Несмотря на кажущуюся свободу, поселение на болоте на самом деле было наиболее централизованным из всех, ведь их лидер был не только светским, но и духовным, а его распоряжения шли напрямую от спящего бога и не допускали возражений.

Ставки были сделаны, тянуть время до начала боя больше не представлялось возможным. Скатти и так развёл соперников в диаметрально противоположные части арены, чтобы сдержать порывы Шрама, в нетерпении стискивающего рукоять меча и то и дело бросающего очередные оскорбления в лицо храмовому стражу, который оставался всё также безразличен к происходящему. Судя по всему, этот гордый воин придерживался мнения, что настоящий мужчина не должен допускать излишнего проявления чувств. Наконец, сигнал начала боя был подан, и бойцы обнажили клинки.

Шрам, который только и ждал этого момента, ринулся вперёд, по-видимому, надеясь застать врасплох противника, вооружённого массивным двуручником. Вопреки его ожиданиям, Кор Ангар оказался весьма проворен и играючи отразил выпад приспешника Гомеза, скользящим движением увернулся с линии удара и перешёл в контратаку. Шрам, будто схваченный за хвост кот, с нечеловеческой ловкостью изогнулся, и меч Ангара вместо того, чтобы рассечь зазнавшегося выскочку надвое, лишь скользнул по его закрытой железным панцирем груди. Выведенный из равновесия, Шрам всё же смог неловким движением заблокировать клинок стража и не дать тому замахнуться для очередного удара. После этого рудный барон поспешно отскочил на пару шагов назад, чтобы перегруппироваться. Следующее его наступление было более взвешенным, он больше не лез на рожон и не стремился завершить битву с наскока, решив сначала получше изучить своего врага.

Кор Ангар тоже был осторожен и наступал быстрыми ударами почти без замаха, чтобы не дать противнику с более коротким мечом подойти слишком близко, и в то же время случайно не раскрыться для контратаки. При такой тактике было сложно рассчитывать серьёзно зацепить противника, но зато и Шраму не удавалось сосредоточиться, приходилось постоянно парировать и уклоняться. Страж орудовал своим мечом так ловко, будто он сделан из дерева, а не из увесистого куска стали, движения перетекали одно в другое, словно в танце. В конце концов, боец Старого лагеря окончательно ушёл в оборону, и противостояние приобрело затяжной характер. Недовольные зрители стали подначивать гладиаторов похабными выкриками. На удивление, даже телохранитель Гомеза не реагировал на обвинения в трусости, которые посыпались с трибун. Как бы вспыльчив он ни был, всё же жизнь была дороже, и он полностью сосредоточился на бое.

Шрам кружил вокруг воина Братства, как голодный волк возле раненного кабана, выжидая момент для смертоносного броска. Несколько раз он с риском для жизни предпринимал попытки прорвать оборону Кор Ангара, но тщетно. Несмотря на кажущееся превосходство, храмовый страж тоже не мог ничего поделать – стоило ему замахнуться чуть сильнее, как Шрам тут же сокращал дистанцию. Один раз лезвие его меча скользнуло по наплечнику Кор Ангара всего в нескольких сантиметрах от незащищённой шеи. Трибуны ликовали, но Шрам был тут же отброшен назад. Хождение вокруг да около затянулось на добрых десять минут. Это было слишком долго как для терпения зрителей, так и для выносливости бойцов, не имеющих ни секунды, чтобы перевести дух. Избалованный дворцовой жизнью приспешник барона начал дышать тяжелее, утомившись изнурительной пляской. Кор Ангар, казалось, совершенно не вымотался, но опытный глаз заметил бы, что движения его стали чуть более скованными – даже тренированный воин не мог управляться с таким тяжёлым оружием без последствий. Кто-то должен был рано или поздно допустить ошибку.

Кто будет первым оступившимся в этом смертельном противостоянии, узнать так и не удалось. Утомившись скучным зрелищем, Гомез встал со своего кресла, вытянул руку вперёд и крикнул:

– Довольно! Бойцы равны! Нет смысла ждать пролития крови! Сегодня турнир в честь мирных переговоров, а не война!

Сражавшиеся разошлись на безопасное расстояние друг от друга, внимая короткой речи барона. Кор Ангар без лишних слов забросил свой меч в крепление за спиной, тем самым показывая, что он согласен с ничьей. На лице Шрама на секунду отразилось облегчение, хотя он постарался не подавать виду – вкладывая меч в ножны, выругался и сплюнул на песок арены в сторону стража. Перечить слову Гомеза Шрам не посмел, да и не был намерен – слишком тяжела оказалась для него битва, в которой он изначально рассчитывал на лёгкую победу.

Зрители с удивительной готовностью приняли ничью. Дело в том, что те, кто поставил на Шрама, а таких было большинство, мысленно уже распрощались со своими ставками, понимая, что его шансы на победу гораздо ниже прогноза. Этой части трибун ничья была выгодна, потому как позволяла хотя бы вернуть свои опрометчиво поставленные на кон сбережения. Те же, кто рассчитывал на победу стража, принадлежали в основном к болотному Братству, а для них согласие Кор Ангара и незримое одобрение происходящего сидящим наверху Кор Галомом, было достаточным основанием, чтобы не возражать. Единственный, кто бурно выражал свой протест был Горн. Дело в том, что под влиянием рассказов Лестера о мастерстве главного храмовника Братства, он поставил сотню на бойца сектантов, и в случае его победы рассчитывал заработать впятеро больше. Тем не менее, Горна удалось быстро успокоить, чему во многом послужило обещание Торлофа освободить его от очередного дежурства, если обойдётся без неприятных инцидентов. О проблемах, которые могут последовать, если по-хорошему договориться не получится, Торлоф промолчал, но Горн и сам прекрасно знал, что с «правой рукой» генерала Ли лучше не ссориться.

Впоследствии я узнал, что Гомез не сам догадался до такого миролюбивого решения, как ничья. Немалую роль в его выборе сыграли маги, сидящие рядом с ним. Дамарок и Риордан не были сторонниками кровопролития, и своими причитаниями они убедили рудного барона, что такой широкий жест будет прекрасным завершением переговоров, станет образцом мудрости и справедливости, и кроме того сгладит неприятную выходку Шрама, нарушившего правила жеребьёвки, а значит, выступившего против воли богов. Возможно, Гомез был и сам не прочь спасти от гибели своего верного цепного пса. В конце концов, Шрам был достаточно глуп, чтобы быть идеальным телохранителем. Потеря такого человека неприятно бы ударила по позициям барона, ведь неизвестно какие скрытые планы будет вынашивать новый фаворит, в то время как старый был понятен и проверен.

Бои завершились на примиряющей ноте. Маги были правы – лучшего окончания было и не придумать.

Глава 81. Имя не имеет значения

Огромное, колоссальных размеров дерево возвышалось над болотистой, совершенно дикой местностью, поросшей густой, но низкорослой растительностью. Ветви размашисто раскидывались в вышине, закрывая собой половину неба. Тень охватывала несколько гектаров и именно из-за этого окружающая низменность за долгие века доминирования исполина, изрядно заболотилась. Несмотря на это, простирающаяся вокруг долина вовсе не вымерла, а как это всегда бывает, приспособилась. Фауна болота была во многом даже богаче, чем соседствующих с ним тропических лесов, хотя для человека эта местность была чуждой и опасной. Но у природы свои законы и чёткое место для каждого организма, а человек, хоть и являлся вершиной пищевой цепи, сложившейся на Южном архипелаге, в этой части острова вовсе не был желанным гостем. Здесь доминировал совсем иной вид, сама внешность которого внушала страх. Это были гигантские, достигающие порой пяти метров в длину ни то змеи, ни то черви, способные в мгновение ока закапываться в ил или песок, а потом выныривать в совершенно неожиданном для жертвы месте, разрывая её на куски двумя рядами острых, как лезвия зубов. На болотах эти твари были вне конкуренции, и вздумай чужак покушаться на их охотничьи угодья, ему бы крепко не поздоровилось. Неважно, будь то человек, орк, или ещё какое возомнившее о себе невесть что разумное существо.

Только одно место в глубине трясин было гостеприимным и безопасным – само древо Жизни, как его называли местные. Дерево было полым внутри и давало приют огромному многообразию живых существ, в том числе и людям, занявшим и обустроившим под свои нужды просторную сердцевину. Несмотря на создающееся впечатление, дерево не было пережитком глубокой древности – ему был всего какой-то десяток тысяч лет. По меркам своего вида, дерево было совсем молодым, ещё даже не добралось до стадии созревания, и ни один жёлудь до сих пор не упал с его ветвей. Впрочем, последнее обстоятельство зависело не от самого дерева, а от окружающего его мира, отражением которого оно являлось. Только зрелая, ответственная часть мироздания могла давать новые побеги. Люди же, несмотря на все достижения, всё ещё были далеки от совершенства. Впрочем, старанием немногих, один плод всё же начал завязываться в глубине ветвей, но минует ещё ни одна сотня лет, прежде чем он наполнится достаточной силой, чтобы породить нечто новое.

Седой старец в когда-то огненно-красной, а ныне выцветшей и потёртой робе, знал об этом завязывающемся жёлуде – почти всю свою жизнь он стремился ускорить его рост, прикладывал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы образумить людей, примирить, наставить на светлый путь, дать истинную веру и цель. Его попытки не прошли даром, но многое всё ещё было впереди. И потому сегодня ветхий старик рассказывал свою историю, в надежде, что кто-то из присутствующих всё же поймёт её, дослушает до конца. Последние несколько десятилетий, каждое летнее солнцестояние мудрец собирал всех пришедших искать знаний под сенью Древа Жизни. Каждый год он начинал свой рассказ, и каждый год никто не дослушивал его до конца.

Дело было не в том, что старец говорил нудно и долго, сухо или утомительно. Нет, голос его был на удивление свеж, полон выражения и силы. Этот голос проникал в самое сердце слушателя, пропитывал его эмоциями и чувствами давно ушедших дней. Однако именно эта незримая, наполняющая его сила и была причиной того, что мало кто мог воспринять услышанное, осмыслить и запомнить. Сочившаяся из старца энергия успокаивала, усыпляла, убаюкивала неготовый разум, никто не мог получить от неё больше, чем был достоин. Спустя час или два мало кто оставался в сознании – обычно люди просыпались лишь наутро, бодрые, отдохнувшие, но удивлённые тому, что не помнят ничего из казавшегося поначалу таким увлекательным рассказа. Старец в ответ на все расспросы лишь пожимал плечами и предлагал прийти на следующий год. Этот раз не был исключением. Добрая дюжина человек мерно посапывала, развалившись на корнях и наростах дерева, а то и вовсе на сырой земле. Только один человек всё ещё не спал, а завороженно слушал. Старец отвлёкся на минуту от своего повествования, разочарованно осмотрел публику и заметил этого единственного бодрствующего. Их глаза встретились, и старик улыбнулся – широко, искренне и радостно. Молодой парень ответил тем же, и, не отведя взгляда, спросил:

– Мастер Мильтен, но что же было дальше? Как всё-таки пал магический барьер? Появился ли Вершитель, или это была лишь легенда, красивая сказка?

– Как знать, – пожал плечами старик, именуемый Мильтеном, – порой, сложно отличить быль от сказки. Но как бы то ни было, Некто всё же появился. Был ли он избранным Инноса или посланником времени? Во всяком случае, он так себя никогда не именовал, и, думаю, это не имеет значения. Диего был прав – каждый может назваться, как пожелает, но важны только поступки.

– И каково же было имя этого человека?

– А как зовут тебя, мой дорогой слушатель?

Светловолосый парень смутился, удивлённый неожиданным встречным вопросом. Он собрался ответить, начал было:

– Я…

– Я не хочу знать, как тебя зовут, – с улыбкой перебил старик, – это не имеет значения.

Окончательно сбитый с толку парень прикусил язык и замолчал. Мильтен вновь улыбнулся, дружелюбно глядя на будущего ученика. У него больше не оставалось сомнений, что судьба, наконец, смилостивилась, направила к нему достойного, того, кого он искал долгие годы.

– Подумай над этим, – добавил старец, – не имя делает человека, а человек имя. У тебя всё впереди, мой юный друг. Может быть, твоё имя и не войдёт в историю, может быть, оно и вовсе останется неизвестным даже друзьям, но ни общественное признание, ни титулы, ни врождённые привилегии не имеют значения. Существенны только твои истинные деяния. Не задавай пока больше вопросов. Твой энтузиазм похвален, но, забегая вперёд, ты можешь упустить нечто важное. Учись слушать, а я продолжу свой рассказ по порядку. Честно говоря, я не рассчитывал, что кто-то дотянет до сего момента, не для чужих ушей предназначалась эта история. Впрочем, я не сделал ничего дурного, ничего такого, о чём стоило бы жалеть, хотя со стороны может показаться и иначе. Не перебивай, не оценивай и ничего не ожидай, только тогда ты познаешь истину.