Текст книги "У стен столицы"

Автор книги: Семен Кувшинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Флотский характер

Много о нем сказано и написано. Конечно, флотский характер не есть что-то обособленное, свойственное только морякам. Это все тот же наш, советский характер, характер людей стойких, непоколебимых, готовых скорее жизнь отдать, чем изменить своему долгу. А самый возвышенный и ответственный долг наш в войну был – отстоять свою Родину, ее честь и независимость. Особенно ожесточались советские воины, когда добытую ими дорогой ценой победу враги хотели отнять, свести ее на нет. Тут моряки вставали, что называется, железа тверже.

Как в связи с этим не вспомнить о мужестве, отваге и боевом умении краснофлотца Григория Маничева, который после смерти Петра Никитина во время разгрома штаба фашистов в Языкове был назначен командиром отделения пулеметчиков.

В ходе танковой атаки немцев он скрытно занял позицию у околицы Борисова, в яме. Находясь со своим расчетом на фланге наступающих фашистов, смелый воин хладнокровно пропустил вражеские танки к деревне, а потом с короткой дистанции открыл огонь из пулемета, отсек неприятельскую пехоту и прижал ее к земле.

Через некоторое время фашисты обнаружили позицию пулеметчиков и открыли огонь из автоматов, пулеметов и минометов. В течение часа сдерживал Маничев наступление целого взвода. Несколько бойцов из его отделения было ранено и убито. Да и Григорий дважды получил ранение, но не покинул позиции. Сознание и долг подсказывали – нужно держаться, непременно выстоять.

В этом бою Маничев из своего пулемета расстрелял не один десяток фашистов – солдат и офицеров. Немецкая пехота так и не прорвалась к своим машинам. Ее атака захлебнулась.

Быстро распространилась по всей бригаде весть о подвиге тихоокеанца Василия Ивановича Рогова. В бою за Борнсово он заметил, что на его орудие из-за сарая движется немецкий танк. Смелый воин не дрогнул и принял бой. Первый снаряд Рогова угодил в гусеницу, машина описала полукруг и остановилась, но снарядом с танка в расчете нашего орудия убило двух артиллеристов. Заменив наводчика, Рогов стал к пушке и продолжал поединок. Прямым попаданием снаряда он поджег танк. Вышла из строя и наша пушка. Все оставшиеся в живых бойцы были тяжело ранены.

Ранило и Рогова. Превозмогая боль, он схватил автомат, гранаты и смело вступил в единоборство с группой автоматчиков противника. Моряк пускал в ход автомат, когда фашисты короткими перебежками приближались к снежному окопу, где он укрылся, а стоило им залечь, доставал их гранатами. Все новые и новые гитлеровцы ползком, глубоко зарываясь в снег, окружали отважного тихоокеанца. Гранаты и патроны подходили к концу. Послышались крики: «Рус, сдавайс! Жизнь дарим!» В ответ на эти слова Рогов громко крикнул: «Советские моряки в плен не сдаются!» Брошенной гранатой воин заставил врагов снова залечь.

Время шло. Еще слышались из окопа короткие очереди автомата, но Рогов чувствовал, что силы покидают его. Вот он уже выронил из рук оружие и как сквозь сон услыхал родное русское «ура!». Это подоспели бойцы подкрепления из взвода лейтенанта М. В. Молодцова. Услышав стрельбу и разрывы гранат в тылу у фашистов, они перешли в контратаку и вернули потерянную позицию.

Комбриг ведет в атаку

– Штабу в ружье!

Эту команду подал комбриг Безверхов, прискакавший на лошади в село Дьяково. Через считанные минуты весь наличный состав штаба, политотдела и тыла бригады выстроился перед домом. Полковник коротко сообщил обстановку:

– На участке батальона Тулупова гитлеровцы прорвались к Языкову. Резервов у нас нет. Впрочем, резерв – это мы. По машинам!

Полсотни людей быстро взобрались на немецкие грузовики, стоявшие с уже заведенными моторами.

– На хозяйстве остаться одному начальнику штаба, – распорядился комбриг, – держать связь со штабом армии, докладывать о том, как будет складываться обстановка.

Машины двинулись к переднему краю. На опушке леса съехали на обочину. Отряд высадился. Комбриг коротко поставил задачу, приказал проверить оружие, приготовиться к бою. Улучив минутку, комиссар Бобров обратился ко всем с такими словами:

– Товарищи, большинство нашего отряда – коммунисты. У каждого из нас помимо винтовки, автомата, гранат есть оружие особого боя. Пристрелянное, выверенное, безотказное, грозное! Оно не делает осечек. И оружие, о котором идет речь, – наш личный пример в бою. Применить это оружие – значит, несмотря ни на что, невзирая ни на какие трудности, идти вперед, увлекать за собой всех.

– Понимаем. Не подведем! Верьте!

Эти слова моряков звучали как клятва.

Все быстро приготовили пулеметы, гранаты к бою. Редкой цепью во главе с Безверховым двинулись в сторону врага. Из-за реки, где засели гитлеровцы, послышались выстрелы, невдалеке от нас стали рваться мины. Показав рукой в направлении реки, комбриг крикнул:

– Вперед, за мной!

Он увлек людей на лед, сковавший русло. Теперь уже, прикрываясь высоким берегом, мы были в безопасности, чувствовали себя как в траншее. Излучина огибала лесок подковой.

– Последней десятке остаться здесь, вызвать огонь на себя! Остальные – за мной! – скомандовал комбриг.

Хрустевший под ногами сухой снег в этот момент, мне казалось, напоминал Безверхову пески Средней Азии. Двадцать лет назад вот так же бежал он не по заснеженному, а по песчаному оврагу в Кара-Кумах, чтобы отрезать банду басмачей от реки и захватить переправу. Тогда атака удалась блестяще. Недаром командир дивизии наградил его за этот бой туркменским скакуном белой масти и клинком дамасской стали с золоченым эфесом.

Комбриг изредка останавливался, поджидая отстающих. Все видели на его лице выражение необыкновенной решимости. В этот момент, опять казалось мне, Безверхов думал только об одном: неужели сейчас испытанный маневр не удастся? Ведь сегодня противник у стен Москвы! Эта мысль невольно передавалась и нам, когда бежали в атаку под вой мин и свист пуль. И у нас рождалась решимость – умереть, но не пропустить врага на своем участке к родной столице.

Выбрав удобное место, комбриг остановил людей. Отсюда было видно, как гитлеровцы небольшими группами перебегали поле, накапливались в лесу. Их расположение с фланга просматривалось насквозь. Морякам оставалось преодолеть небольшое открытое место, чтобы оказаться в тылу у фашистов. Комбриг быстро оценил обстановку.

– Пулемету прикрыть огнем! Взвод, за мной!

С этими словами комбриг первым выскочил на берег. Моряки – за ним.

Немцы, видимо, не ожидали обхода своей позиции. Пулеметный и минометный огонь они открыли с опозданием. Заговорил и наш пулемет. Стрельба противника заметно ослабла. Вот уже недалеко спасительный пригорок с высоким сугробом снега. В следующую минуту впереди атакующих разорвалось несколько мин. Осколки со свистом пролетели над головой.

– Ложись! – крикнул комбриг.

Люди падали в еще дымившиеся воронки. Но не все миновали беду. Двух бойцов словно подкосило: они опустились на землю замертво. Двух ранило. Комбриг, стоя на одном колене, короткими очередями бил из автомата.

– Товарищ полковник, ложитесь, убьют! – с мольбой во взгляде кричал ординарец. – Видите, какой огонь!

– Ну вот, то рвался от меня на передовую, – бросил комбриг скороговоркой, – а теперь, будь твоя власть, и меня бы потянул отсюда в штаб.

Вроде и немудреная была реплика полковника, но все, кто бежал рядом с ним и услышал ее, еще более воспряли духом: комбриг не мыслит себя в трудную минуту вне атакующих рядов, а нам-то уж тем более надо быть на линии огня.

После небольшой заминки моряки снова открыли огонь из винтовок, потом по взмаху руки полковника дружно поднялись и побежали вперед. До пригорка добежало человек тридцать.

– Окопаться! – дал приказ комбриг.

Положение складывалось критическое: немецких автоматчиков целая рота, а моряков – горстка. И тут полковник дал сигнал – красную ракету – нашим минометчикам, находившимся в Языкове. Через несколько минут от разрывов мин загудел лесок, где накопились фашисты. Понеся большой урон, теснимые нашими бойцами, немцы начали отступать. Брешь в линии фронта была закрыта.

Когда миновала опасность, Безверхов вдруг остановился у одиноко стоявшего дерева и, держась за ствол, стал медленно опускаться на землю. Подбежавшие товарищи подхватили его на руки. На мгновение Яков Петрович потерял сознание, но быстро пришел в себя. Он был ранен. После перевязки комбриг остался в строю.

На другой день я встретил Якова Петровича, он был свеж и бодр, как всегда.

Перехитрил – победил

Накануне я возвращался с передовой в Дьяково, где находился штаб бригады. Около дома стояли две огромные трофейные машины. Рослый моряк в белом дубленом полушубке с двумя краснофлотцами что-то делал, копаясь в моторе грузовика. У него было рябоватое лицо, а из-под ушанки выбивался густой черный чуб. Это был мой старый знакомый Николай Яковлевич Грачев. До фронта он служил в бригаде минных заградителей Тихоокеанского флота. По специальности Грачев был рулевой, плавал на штабном катере «Ярославец». А по совместительству водил «эмку» комбрига. В бригаде его звали «рулевой-шофер».

Я остановился. Поздоровались.

– Что вы тут делаете? – спросил я Грачева.

– Да вот, комбриг приказал, чтобы машины были к вечеру в полной боевой, – ответил Грачев.

Он немного помолчал и, наклонившись над мотором, продолжал над ним «колдовать».

Я не стал его отвлекать и пошел в дом. В сенях встретил знакомого мичмана К. И. Карасева. Он держал в руках мешок из ряднины и зачем-то дергал за рукав хозяина дома Семенова. Старик отдергивал руку и настойчиво твердил:

– Нет у меня больше мешков! Сходите к соседям.

Мичман был высок ростом, сух и широк в плечах, с бросающимися в глаза длинными рыжими усами. Его знали как прекрасного стрелка, хорошего оружейного мастера. Во время формирования бригады в Сибири моряки прозвали его «мичман Лахасусу», и неспроста. В 1929 году он служил матросом на мониторе «Ленин» Амурской флотилии, принимал участие в бою с белокитайской флотилией на реке Сунгари у города Лахасусу. Об этом он рассказывал матросам при каждом удобном случае, а начинал свой рассказ так: «А вот как было у нас под Лахасусу». За это его и прозвали «мичман Лахасусу».

Вскоре с передовой прибыл на санях комбриг. Он был хмур и озабочен. Войдя в избу, Безверхов сразу же приказал позвать к нему Грачева и Карасева. Полковник закрылся с моряками в отдельной комнате и долго с ними о чем-то говорил. Я тогда и не предполагал, что затевается. Но, судя по всему, чувствовал, что комбриг готовит что-то серьезное: ведь немцы остановили продвижение бригады, а штаб армии требовал наступать на Ольгово, чтобы угрожать коммуникациям врага, рвавшегося к каналу.

Шли ожесточенные бои за Борнсово, от него остались уже одни дымящиеся кучи угля. Сколько ни пытались тихоокеанцы выбить немцев из села, но каждый раз матросов встречала стена огня. Нужны были танки, но их в то время не было у нас в бригаде. Как быть?

На следующий день Безверхов приказал возобновить атаки на Борнсово. И мы рано утром с группой командиров выехали на передовую.

Памятный день 6 декабря выдался особенно холодным. Моряки первого батальона примерзали к земле в своих снежных окопчиках на опушке небольшого леса у деревни Борнсово. В серых сумерках зимнего утра поступило распоряжение комбрига: батальону готовиться к атаке. До противника было метров четыреста белой равнины. Многим казалось: вот еще одна безуспешная атака будет произведена. Противник уже отбил три наши атаки, а сегодня разве мы сильнее? Танков нет, самолетов не видно. Да и странно – наша артиллерия молчит. Где же артподготовка?

Раздумье моряков неожиданно прервал гул мощных моторов в нашем тылу, в глубине леска. Поднимая тучи сухого снега, мчались два огромных немецких вездехода. На кабинах и кузовах ясно обозначались ярко накрашенные большие тевтонские бело-черные кресты. Из-за мешков с песком, взятых на борт, в машинах виднелись немецкие каски. В кузове выделялась сухопарая фигура. Из-под нахлобученной на глаза немецкой каски торчали заиндевелые усы. Все узнали «мичмана Лахасусу». А на втором грузовике за рулем сидел старшина Грачев.

Автомобили промчались через передний край моряков и устремились к Борнсову. Прогремела по цепи команда: «Атака!» Тулупов поднялся первым и с автоматом в руках бросился вперед.

Моряки вначале недоумевали – в чем дело, но, увидев на машинах своих, поднялись и побежали за комбатом. Они еле поспевали за сбавившими ход семитонками. Немцы не стреляли. Они, вероятно, приняли эти грузовики за свои, прорвавшиеся к нам в тыл.

Хитрость нашу фашистам удалось разгадать лишь тогда, когда моряки были уже у самого села. Оккупанты открыли огонь, но было поздно. Наши «максимы», установленные на машинах, быстро подавили ближайшие огневые точки. Вездеходы на большой скорости носились по пепелищу. Пулеметчики и автоматчики из кузовов машин поливали фашистов огнем и забрасывали гранатами, успешно поддерживая стремительную атаку. Через два часа рукопашной схватки бойцы достигли противоположного конца деревни. Потерь они почти не имели. Борнсово снова перешло в наши руки. Верно говорят: хитрость и сметка помогают бить врага метко.

Вечером комбриг перед строем батальона объявил Карасеву и Грачеву благодарность и приказал представить их к правительственным наградам.

Дорого обошлись гитлеровцам бои за населенные пункты Борнсово, Гончарово и Языкове. Два батальона 4-го полка 6-й танковой дивизии противника были полностью уничтожены. Около 600 трупов оставил неприятель на поле боя. Были захвачены большие трофеи.

Следуя указанию комбрига вооружаться за счет противника, почти все моряки обзавелись различным оружием врага.

Бригада и взаимодействовавшие с ней части с честью выполнили поставленную перед ними задачу. План гитлеровского командования – форсировать канал крупными силами – был сорван.

В бой – коммунистом

Багровое от огня и пламени небо, смятая колючая проволока около вражеской траншеи. На бруствере пригвожденный к земле фашист. А на фоне вспышек от разрывов снарядов во весь рост фигура человека в плащ-палатке, с автоматом наперевес и противотанковой гранатой в руке. На лице его смелый вызов всем опасностям, а на устах слова мужественного призыва:

– Коммунисты, вперед!

Кому неизвестна названная словами этого вдохновенного партийного клича картина художника, с большой правдивостью и силой запечатлевшая характерную черточку Великой Отечественной войны? У картины, о которой идет речь, были реальные прототипы – коммунисты. Это они по зову командира первыми поднимались навстречу свинцу и огню. Это их личный пример, сила идейного убеждения вели бойцов вперед, на разгром врага. Идти в бой коммунистом, находиться в числе тех, к кому через десятилетия обращены слова В. И. Ленина «Мы не сулим вам выгод… мы зовем вас на трудную работу», было заветным стремлением воинов на фронте. Ведь фронт как раз и являлся подобной «работой».

Комсомолец лейтенант Мовчун в своем заявлении в парторганизацию писал: «Я хочу быть в бою таким же самоотверженным и бесстрашным, как коммунисты, хочу идти вместе с ними впереди всех на самые трудные и опасные участки фронта. Очень прошу принять меня в партию Ленина. Клянусь драться с фашистами смело и дерзко, не жалеть ни крови, ни самой жизни для достижения победы».

Мовчуна Порфирия Ивановича приняли в партию. В боях за Родину он оправдал оказанное ему высокое доверие, на всю бригаду прославился как неуловимый храбрый разведчик.

Война укрепила у защитников нашей Родины сознание правоты нашего дела, еще теснее спаяла их с партией. И лучшие из лучших, самые достойные, доказавшие в боях свое право на высокое звание коммуниста, вступали в ее ряды.

Тяжелая фронтовая обстановка своеобразно отразилась на росте партийных рядов нашей бригады. В ходе боев были потери, и немалые, а парторганизация численно оставалась прежней, порой становилась и большей, чем раньше. Объяснялось это непрерывным притоком в партию новых людей, стремлением многих воинов связать с ней свою судьбу.

Помню, при освобождении одной из деревень на ее окраине еще слышались выстрелы, а в крестьянской избе собралась партийная комиссия бригады для разбора заявлений вступающих в партию. Бойцы и командиры резервных подразделений по одному заходили в дом, чтобы сразу после вручения партбилета идти в бой. Другие успевали лишь положить на стол листок из тетради или блокнота, на которых были написаны взволнованные слова: «Иду в бой. Если погибну, прошу считать коммунистом».

– Некоторых из этих патриотов я встречал после боя, – рассказывает бывший член парткомиссии Н. А. Будрейко. – Они выглядели бывалыми воинами. Узнав кого-либо из членов парткомиссии, подходили к ним и, как близким, родным, рассказывали о своих боевых успехах, словно отчитывались в том, как оправдывают высокое звание.

Бывало и так: боец с воспаленными глазами, в обожженном и простреленном полушубке или шинели, только что вышедший из боя, увидев тебя, говорит: «Я к вам по очень важному делу. Прошу вас, дайте рекомендацию в партию. Воевать хочу коммунистом, заверяю – не подведу». Боец уходит, а ты при свете фронтовой коптилки долго сидишь и думаешь, как точнее охарактеризовать этого человека, чтобы рекомендовать его в партию. Но вот рекомендация написана, давно ты носишь ее в нагрудном кармане, чтобы при случае сразу вынуть и отдать ее тому, кого она характеризует, а человека все нет и нет. Наконец, узнаешь: «Убит. Геройски дрался».

Начальник химической службы 71-й бригады, ныне гвардии подполковник запаса Н. А. Будрейко.

Так было на войне, которая являлась величайшим испытанием для каждого человека. Ценою крови, а то и самой жизни приходилось воинам оправдывать доверие товарищей, поручившихся за них перед партией. Большую ответственность накладывала рекомендация и на того, кто ее давал. Своими подвигами и образцовым выполнением заданий командования рекомендующие наглядно показывали воинам, к чему обязывает партия своих бойцов, за счет кого она растит свои ряды.

Случалось, что в боях реже становились ряды воинов, случалось, что долго не приходило к ним на подмогу пополнение. И тем не менее если в партию вступал новый боец, то все говорили: «Нашего полку прибыло». К новым боевым штыкам приравнивали и члены партии, и беспартийные вступление краснофлотца или красноармейца в ряды ленинской гвардии. Все ощущали большую силу, если завтра еще один человек пойдет в бой коммунистом.

В наступление!

В декабре задул свежий ветер с востока. Он неистово гнал на равнинах колючий снег, с воем и свистом заравнивал свежие воронки, без остатка сдувал решетчатые следы гусениц танков, пел заупокойную над трупами незваных пришельцев, нанося над ними сугробы, как будто начисто выметал с подмосковной земли вражескую нечисть.

С попутным ветром споро бежали на лыжах смелые советские разведчики в белых халатах. По прочному насту двигалась наша пехота. Лесами пробирались конные отряды, заходившие в тыл и фланги фашистских войск. По окрепшим фронтовым дорогам тянулись длинные колонны танков, машин. На их бортах виднелись надписи: «Вперед, на запад!», «И на нашей улице будет праздник!».

Наступление Западного фронта, начатое 6 декабря, росло и ширилось. Все новые и новые части вливались в состав 1-й ударной армии. Отступая, противник оставлял для прикрытия группы автоматчиков, минометные и артиллерийские расчеты, танковые засады. Перед нашими войсками враг воздвигал густую сеть дерево-земляных укреплений с массой огневых средств. Его заслоны цеплялись за каждую деревню, высоту, стараясь сдержать наше движение вперед. Но боевой, наступательный порыв советских войск не ослабевал.

Штаб бригады Безверхова снялся с обжитого места в деревне Дьяково.

Его хозяйство было погружено в три трофейных грузовика и под охраной взвода автоматчиков отправлено вслед за наступавшими батальонами.

Наш путь проходил через деревню Борнсово. После шестидневных боев от нее ничего не осталось. Сохранилось лишь название.

Когда мы въехали на бывшую улицу деревни, нас встретила группа изможденных, исстрадавшихся жителей. Война лишила людей крова, а зима только началась.

Инструктор политотдела 71-й бригады старший политрук И. Т. Копылов.

Задерживаться здесь было нельзя. Впереди у всех предстояло много дел и забот. И все же комиссар бригады Бобров распорядился оставить на один день в селе команду саперов под руководством старшины 1-й статьи Д. И. Глазкова – срочно помочь жителям устроиться.

Следовавшая за нами машина остановилась около собравшихся колхозников. Из кузова соскочил невысокого роста старшина, а за ним – краснофлотцы. Этот щуплый на вид моряк и был Глазков. Показалось странным, почему именно ему поручил комиссар такое сложное дело. И тут пришлось еще раз убедиться, как хорошо знал Бобров всех людей бригады.

Глазков строил Комсомольск-на-Амуре. Молоденьким пареньком, по путевке комсомола Смоленска, прибыл он в дальневосточную тайгу. День-деньской рубил с товарищами вековой лес, расчищал таежную землю для будущего города, рыл котлованы. Когда земля не поддавалась, ее рвали аммоналом. Так Глазков стал подрывником. Летом спал под открытым небом, зимовал в землянке, узнал, что такое цинга и как лечиться диким луком и морошкой. Рос, мужал, закалялся паренек. Незаметно пробежали годы. Глазков стал минером Тихоокеанского флота. Плавал Дмитрий Иванович на кораблях, ставил и тралил мины, рвал каменистые сопки при строительстве береговых сооружений. Но вот с западной границы донеслась весть о взрывах не мирного характера – началась война. Враги разрушили Смоленск, где Дмитрий родился и вырос, топтали его родную землю. Как тут усидеть вдали от попавшего в беду отчего края? Старшина 1-й статьи Глазков добровольно ушел на фронт, стал старшиной саперной роты в морской пехоте.

Нам не удалось увидеть, что сделал моряк для жителей деревни в предоставленный ему короткий срок. Но после войны мне довелось побывать в Борнсове. С большой радостью встретили нас колхозники. Мария Сергеевна Бормакова, не молодая уже женщина, рассказывала:

– Трудно про войну говорить, а еще труднее было ее пережить. Много лет прошло с тех пор, как побывали в нашей деревне фашисты. А горе, которое они принесли нам, не забывается. Черное поле осталось от нашей деревни. Спасибо морякам – они освободили нас. Помню, стояли мы тогда со слезами у края дороги, голодные и холодные, не зная, что делать. Зимний ветер пронизывал до костей. Плакали голодные дети. Мимо нас колонна за колонной двигались войска. Мы знали тогда, что им не до нас. Вдруг одна машина остановилась, вышли из нее моряки. Сбросили они с плеч противогазы, оружие. Закутали наших ребят в свои теплые полушубки и усадили на вещевые мешки. Командовал моряками старшина, по фамилии Глазков. Хозяйственный он оказался человек, с понятием большим. Всем подчиненным нашел дело и нас включил. Выдал колхозникам топоры, лопаты, разбил по группам. Кого заставил лес валить, кого рыть землянки. Закипела работа. Нам стало легче и радостнее. В короткие минуты перекура моряки брали на руки наших детей. Угощали их сахаром, сухарями, хлебом. Такое отношение всем нам прибавило бодрости, силы.

На другой день у глинистого обрыва оврага (там, где теперь стоит памятник погибшим морякам) были готовы землянки. Бойцы дали жителям хлеба, немного муки на первое время.

Многие оставили на память нехитрые подарки. Вечером, когда закурились дымом землянки, воины поспешили в часть.

Батальоны морской пехоты после небольшого боя заняли деревни Храброво, Велево, Загорье. Отсюда бригада двинулась на Солнечногорск.

Комбрига мы повстречали на Рогачевском шоссе. Он стоял на дровнях и, размахивая кнутовищем, как дирижерской палочкой, руководил переходом войск бригады через перекресток. Справа стояли группами солдаты других частей, двигавшихся с севера.

Когда прошли последние подразделения, подвода съехала на обочину. Возница остановил лошадь, и мы с Иваном Кузьмичом Рябцевым подошли к Безверхову.

– А неплохо идет наступление, товарищ полковник, – заметил начальник штаба.

Безверхов молчал, делая глубокие затяжки.

– Нет, не нравится мне такое наступление, – вдруг сказал он. – Мы еле догоняем противника. Он хочет быстро отойти, оторваться от нас, сохранить силы. Наша задача – опережать врага, не давать ему уходить с нашей земли безнаказанно. Убитый в Подмосковье гитлеровец не будет драться под Берлином. Так что мало заставить врага отступить, надо еще разгромить его. – И предложил: – Пишите приказ, Иван Кузьмич.

Рябцев вынул блокнот, примостился тут же на санях и начал писать под диктовку полковника. Приказ требовал: сформировать лыжный отряд под командованием техника-интенданта 2-го ранга В. И. Малышева с задачей проникнуть в тыл отступающих частей противника, делать засады, взрывать мосты, нарушать связь, вести разведку. Ни одной секунды не давать врагу передышки, не давать ему спокойно выспаться, настигать и уничтожать.

Когда приказ был подписан, комиссар Бобров стал торопить всех быстрее ехать в передовые подразделения бригады, идти к людям, объяснить им, чем вызван этот приказ и как его надо выполнять в новых условиях.