Текст книги "У стен столицы"

Автор книги: Семен Кувшинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Семен Филиппович Кувшинов
У стен столицы

О тех, кто пришел с моря

Видно, так уж обострена память. Часто и незначительный на первый взгляд штрих воскрешает в сознании волнующие события, участником и свидетелем которых был.

Мне недавно довелось увидеть идущих в строю воинов – рослых, подтянутых, ладных, в черных беретах и с якорями на рукавах. А вскоре мой слух тронула поплывшая над рядами марширующих памятная со времени Великой Отечественной войны песня.

Я невольно остановился. Замедлили шаг многие прохожие. Среди них, наверное, были и те, кто немало путей-дорог прошел в ногу с песней в годы войны, и те, кого ее горячее дыхание коснулось в тылу. Находились среди любопытствующих и совсем юные зрители, которые знали о минувшей поре лишь по рассказам своих старших братьев и отцов. В их широко и доверчиво раскрытых глазах светилось удивление. Чудо-то какое! Словно вдруг ожили кадры фильмов «Мы из Кронштадта», «Оптимистическая трагедия». Сновали тут и вездесущие мальчишки. Они по пятам преследовали строй.

Шла морская пехота. Шли хранители славы доблестных русских матросов, самоотверженно сражавшихся с неприятелем у мыса Гангут в Балтийском море в 1714 году, при штурме сильнейшей крепости в Средиземном море на острове Корфу в 1799 году, до последнего дыхания отстаивавших Севастополь в 1854–1856 годах. Шли наследники немеркнущих традиций моряков, которые по воле партии более чем полвека назад оставили палубы линкоров, крейсеров, миноносцев, чтобы штурмовать оплот старого мира – Зимний, биться в «степи под Херсоном» в отряде легендарного матроса Анатолия Железнякова, гнать прочь с нашей земли белогвардейцев и интервентов. Взору окружающих предстали преемники и продолжатели дела тех, кого Родина позвала в грозный час с моря на сухопутный фронт, чтобы грудью отстаивать Москву, Ленинград, Одессу, Севастополь, Новороссийск, Сталинград, Заполярье. Проходили матросы, принявшие знамя бессмертных героев – морских пехотинцев Цезаря Куникова, Николая Вилкова, Константина Ольшанского, Евгения Никонова, Галины Петровой, всех отважных сынов и дочерей нашей Родины, не щадивших жизни во имя победы над врагом в Великой Отечественной войне.

Возвратившись домой, я раскрыл записную книжку, неразлучную спутницу войны, вчитался в ее пожелтевшие страницы, живые свидетели той поры, и время отодвинулось более чем на 28 лет.

Октябрь 1941 года. Немецко-фашистские захватчики, сосредоточив на московском направлении почти половину всех сил и боевой техники, имевшихся на советско-германском фронте, устремились к столице нашей Родины. Наступление преследует решительные задачи и цели. В гитлеровских планах «молниеносной войны» против нашей страны Москве отводится особое место. Москва – это мозг и сердце Советского государства, крупнейший индустриальный, научный и культурный центр. С падением ее противник связывает окончание войны в свою пользу, прекращение сопротивления советского народа. Для осуществления бредовых планов фашисты не гнушаются никакими средствами. «Москва должна исчезнуть с лица земли», – заявляет кровавый маньяк Гитлер. И чтобы привести свои планы в исполнение, враг лезет напролом. Ценой огромных потерь ему удается прорвать наш Западный фронт. Над Москвой и страной нависает грозная опасность.

В эти тревожные дни Коммунистическая партия и Советское правительство призвали наш народ остановить врага во что бы то ни стало и нанести ему сокрушительный удар на подступах к столице. Как клятва всех ее защитников, всех советских людей прозвучали полные глубокого смысла слова политрука Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва». Весь огромный город от мала до велика, весь советский народ встали на защиту своей страны, своей столицы.

Как раз в эти дни на кораблях и в частях Тихоокеанского флота провожали моряков, добровольно уходивших на сухопутный фронт. Провожали спокойно и тихо: надо, по известным причинам, соблюсти скрытность в переброске войск с востока на запад. Однако в кают-компаниях, как правило, собираются те, кто отъезжает, устраиваются короткие деловые митинги. Сегодня такой митинг на минном заградителе «Теодор Нетте».

Корабль этот носит имя советского дипкурьера. Защищая дипломатическую почту, Нетте погиб от руки наемника одной из капиталистических держав. Именем Теодора Нетте был назван пароход на Черном море. Затем этот пароход переоборудовали в минный заградитель и перевели на Тихий океан.

Открывается митинг. Выступления моряков страстные, взволнованные. Они дышат неистребимой любовью к Родине, испепеляющей ненавистью к врагу. Слушая речи, невольно думаешь: еще все впереди, еще необыкновенно тяжела и терниста дорога к победе – через временные неудачи, через огонь войны, через жестокие испытания и лишения. Но ни сознание неизбежности потерь, ни возможная гибель в бою – ничто не в силах приуменьшить неукротимого стремления людей на фронт, на передний край, на линию огня, где решается судьба отчизны.

Слово берет комендор старшина 2-й статьи Петр Исаков:

– Враг рвется к Москве. Он нацелился на самое сердце нашей Родины. И у кого же из ее патриотов в эти дни может спокойно биться в груди сердце? В грозный час опасности для нашего государства жизнь воина принадлежит отчизне. Любые испытания во имя Родины не страшны и мне. Тот, кто отдает жизнь народу, не умирает. Разрезает крутую тихоокеанскую волну наш минный заградитель «Теодор Нетте», лежит на полке корабельной библиотеки ставшая для каждого настольной книга о Павле Корчагине, ощетинилась перед врагом штыками, колючей проволокой набережная лейтенанта Шмидта в Ленинграде, – и говорят нам все эти имена о том, как надо выполнять свой долг перед отечеством. Жизнь и подвиги славных патриотов не исчезают бесследно. Они, по словам из дорогого нам стихотворения Маяковского «Товарищу Нетте, пароходу и человеку», воплощаются «в пароходы, в строчки и в другие долгие дела». Уезжая на фронт, я хочу закончить свое выступление словами этого стихотворения:

 
Мне бы жить и жить, сквозь годы мчась.
Но в конце хочу – других желаний нету —
встретить я хочу мой смертный час
так, как встретил смерть товарищ Нетте.
 

Я окидываю взором ряды сидящих. Лица их сосредоточенны, суровы, а пальцы рук сжаты в кулаки. Весь вид присутствующих красноречиво передает то, что чувствуют, чем живут сейчас эти люди.

Покидаю корабль вместе со старшинами и матросами, сходящими на берег, чтобы готовиться к отправке на фронт.

На горизонте встают серые, свинцовые тучи. Крепчает ветер, разводит крутую волну. Свинцово-серая, под стать тучам, она резко бьет о борт баркаса. Чайки мечутся над водой, жадно набрасываясь на скупые дары штормового моря. Их пронзительный крик, порой напоминающий скрип несмазанного колеса, на этот раз чем-то ласкает слух.

«Эй! Эй! – кажется, хотят предупредить чайки. – Торопитесь!»

Так, по крайней мере, воспринимаю все это я, живущий вместе с другими мыслью о скором отбытии на запад.

Со всех концов страны движется к Москве большая рать защитников. Среди войск, следующих к столице, находятся и морские соединения и части. Много тысяч краснофлотцев, командиров и политработников послали на выручку Москве все флоты, в том числе корабли и части Тихоокеанского флота.

Так было в истории нашего государства не раз. Когда Родина в силу военных действий противника оказывалась в опасности, а на сухопутных фронтах создавалась тяжелая обстановка, на помощь приходили соединения и части, которые формировались из моряков. Такую картину можно было наблюдать в Отечественной войне 1812 года, при обороне Севастополя в 1854–1856 годах, при обороне Порт-Артура, в годы гражданской войны.

Морская пехота в том смысле, в каком мы употребляем эти слова, не только специальный род сил Военно-Морского Флота, предназначенный для высадки морских десантов. Это – более широкое понятие. В годы Великой Отечественной войны, как известно, наши матросы, старшины и офицеры действовали и проявили свои высокие морально-боевые качества не в одних лишь морских десантах, но и в частях и подразделениях сухопутных войск. Почти на всех участках гигантского фронта от Мурманска до предгорий Кавказа плечом к плечу с воинами Красной Армии сражалось около полумиллиона моряков с кораблей и из частей флота.

Военно-Морской Флот был одним из резервов быстрого формирования стрелковых частей. Дело в том, что его личный состав имел высокие морально-боевые качества, должную строевую и стрелковую подготовку, хорошую политическую закалку. На защиту Москвы моряки стали прибывать уже с июля 1941 года. Несколько артиллерийских батарей флота были выдвинуты тогда на танкоопасные направления на левом берегу Днепра, в районе Вязьмы. Моряки-артиллеристы огнем своих мощных дальнобойных орудий нанесли большой урон мотомеханизированным войскам и пехоте немецко-фашистских армий. В составе Западного фронта на ближайших подступах к Москве воевало около 25 тысяч моряков.

В октябре 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение о формировании морских стрелковых бригад. С ноября того же года они стали прибывать на фронты и вливаться в состав действующих армий. Пять морских стрелковых бригад, морской полк и несколько отрядов были сформированы в грозные дни гитлеровского наступления на Москву. Они вошли в состав Западного фронта и приняли участие в контрнаступлении советских войск. Что представляла собой в военном отношении морская бригада? Она, как правило, имела три-пять отдельных стрелковых батальонов, минометный батальон, два артиллерийских дивизиона, специальные подразделения. Бригада насчитывала 4–5 тысяч человек, больше половины ее состава приходилось на долю моряков.

Бригады морской пехоты, защищавшие Москву, комплектовались из командиров и краснофлотцев береговой службы, но немало было в них и добровольцев с кораблей, из военно-морских училищ. Многие из них прибывали с дальнего края советской земли – с берегов Тихого океана и Амура. Некоторые моряки уже получили боевое крещение в составе морской пехоты на берегах Балтики и под Одессой, были ранены и, подлечившись, пришли в морские соединения, призванные защищать столицу. К флотскому костяку присоединялось некоторое пополнение из других родов войск. Командование Военно-Морского Флота позаботилось о том, чтобы возглавили эти соединения опытные командиры, участвовавшие в годы гражданской войны в боях на сухопутном фронте. Связано это было с тем, что кадров, подготовленных командовать соединениями в условиях военных действий на сухопутье, на флоте было немного. Навыки ведения боев на суше моряки и их командиры приобретали уже непосредственно в ходе войны. Приобретали, к их чести, очень быстро.

В самый разгар сражения за Москву в составе Западного фронта действовали морские стрелковые бригады – 62, 64, 71, 84, 74, 75 и 154-я. Основным ядром трех первых бригад были тихоокеанские моряки, 84-й – моряки-амурцы. О боевых делах тихоокеанцев и амурцев и пойдет в этой книге речь.

Если посмотреть на карту боевых операций под Москвой, то обстановка выглядела так. Соединения и части морской пехоты вместе с другими соединениями и частями обороняли Скопин, Дмитров, штурмовали Белый Раст, Клин, вели бои под Наро-Фоминском, на волоколамском направлении и на канале Москва – Волга.

Одной из первых на защиту столицы прибыла 84-я бригада. В ноябре 1941 года она была направлена на оборону Ряжска, сражалась за Скопин, а в начале декабря была переброшена на правый фланг Западного фронта, в район Яхромы и Дмитрова. На рубежах Волоколамского шоссе сражалась 75-я морская стрелковая бригада, а на можайском направлении – Особый морской полк. В начале декабря гитлеровские войска при подходе к каналу Москва – Волга получили неожиданный для себя удар со стороны новых 1-й ударной и 20-й армий. В числе первых соединений командование выдвинуло в этот район 71-ю и 64-ю морские стрелковые бригады. Они помогли остановить врага и заставить его перейти к обороне. В ходе контрнаступления в состав 1-й ударной армии были включены помимо 71-й 84-я и 62-я морские стрелковые бригады. Моряки выступили на защиту Москвы в самый ответственный момент нанесения удара по выдвинутому на восток клину фашистских войск у Яхромы.

Советские моряки с большим мужеством и самоотверженностью сражались на подмосковной земле. В соответствии со своими возможностями они внесли достойный вклад в разгром немецко-фашистских войск под Москвой, на подступах к которой был окончательно похоронен гитлеровский план «молниеносной войны», развеян миф о непобедимости фашистской армии, нанесено ей первое крупное поражение во второй мировой войне.

В ходе дальнейших боевых действий морские стрелковые бригады, значительно пополненные воинами из разных родов войск, были переформированы в дивизии, которые получили новые наименования, воевали на разных фронтах. Но эти соединения свято хранили и продолжали традиции массового героизма и отваги, зародившиеся в первых боях под Москвой. Матросы и старшины, в каких бы соединениях они ни продолжали сражаться с врагом, действовали мужественно, бесстрашно, приумножая на суше славу тех, кто проявлял беспримерную стойкость, великолепное мастерство и беззаветный героизм в дерзких операциях на море.

Проникновенно и правдиво писал о тех, кто пришел с моря, Леонид Соболев в сборнике рассказов «Морская душа»:

«В пыльных одесских окопах, в сосновом высоком лесу под Ленинградом, в снегах на подступах к Москве, в путаных зарослях севастопольского горного дубняка – везде видел я сквозь распахнутый как бы случайно ворот защитной шинели, ватника, полушубка или гимнастерки родные сине-белые полоски „морской души“. Носить ее под любой формой, в которую оденет моряка война, стало неписаным законом, традицией. И, как всякая традиция, рожденная в боях, „морская душа“ – полосатая тельняшка – означает многое.

Так уж повелось со времен гражданской войны, от орлиного племени матросов революции: когда на фронте нарастает опасная угроза, Красный флот шлет на сушу всех, кого может, и моряки встречают врага в самых тяжелых местах.

…Морская душа – это решительность, находчивость, упрямая отвага и непоколебимая стойкость. Это веселая удаль, презрение к смерти, давняя матросская ярость, лютая ненависть к врагу. Морская душа – это нелицемерная боевая дружба, готовность поддержать в бою товарища, спасти раненого, грудью защитить командира и комиссара.

…Морская душа – это стремление к победе. Сила моряков неудержима, настойчива, целеустремленна. Поэтому-то враг и зовет моряков на суше „черной тучей“, „черными дьяволами“.

Если они идут в атаку – то с тем, чтобы опрокинуть врага во что бы то ни стало.

Если они в обороне – они держатся до последнего, изумляя врага немыслимой, непонятной ему стойкостью».

Словно в подтверждение этих слов и той высокой оценки, которую заслуживают советские морские пехотинцы, о них в годы Великой Отечественной войны сложили песню:

 
Отважные роты
матросской пехоты,
воспетые в битвах полки,
на суше и в море
фашистам на горе
в атаку идут моряки…
 

На канале Москва-Волга

Встретил я его у развилки дорог у села Языкова в Подмосковье. Стоит совсем юный воин. Шинель его туго стягивает ремень. В руках – знамя. За плечами автомат. Сам он весь в порыве, готовый шагнуть вперед. И я, верно, принял бы издали солдата за живого. Но вот подошел ближе и прочитал высеченные на камне слова:

Вечная память героям,

павшим в боях за свободу

и независимость нашей

Родины!

Уж такая, видимо, внутренняя сущность человека, что и печальные, скорбные истории его воображение склонно наделять отрадными концовками. Это не каменное изваяние, это – солдат в дозоре. Его выставили те, кто, устав, забылся здесь на минуту коротким солдатским сном. А сон-то оказался вечным. С того времени пост солдата остался бессменным.

Скупа и немногословна надпись на постаменте. Она не расскажет, кто были эти герои, какие они совершили подвиги. Но память надолго сохраняет воспоминания о тех, кто шел в одних с тобой рядах и падал, чтобы шли вперед другие.

Это было в конце 1941 года, в незабываемые дни Московского сражения. Фашистские моторизованные и танковые дивизии, обходя нашу столицу с юга, подошли к Кашире и Серпухову. Особенно опасное положение создалось на правом фланге Западного фронта. Фашистская группа «Центр» овладела городами Истра, Клин, Солнечногорск. Соединения генерала Гота обошли с севера Истринское водохранилище. Выйдя на Ленинградское и Рогачевское шоссе, они устремились к Москве. В последних числах ноября враг ворвался на станцию Крюково Ленинградской железной дороги и в большое село Красная Поляна в 20 километрах от столицы. 27 ноября фашистские войска захватили старинный русский город Яхрому, подошли к Дмитрову. Они ставили своей задачей форсировать канал Москва – Волга и перерезать Северную железную дорогу, Ярославское шоссе, отрезать путь подходящим с востока резервам и атаковать Москву с тыла.

В это время в район Дмитрова прибыла 71-я отдельная морская стрелковая бригада, сформированная из моряков Тихоокеанского флота. Бригада вошла в состав 1-й ударной армии и сосредоточилась километрах в пятнадцати южнее Яхромы, в населенных пунктах Гришино и Минеево.

В последних числах ноября 1941 года я сопровождал из Москвы в Дмитров группу моряков, направляемую в 1-ю ударную армию. Вскоре по прибытии сюда Дмитровское шоссе в районе Яхромы было захвачено врагом. Поездка за новой группой моряков оказалась невозможной. В штабе 1-й ударной армии, находившемся в здании средней школы в центре города, я встретил полкового комиссара Евгения Васильевича Боброва. Он предложил мне занять должность офицера связи от Военно-Морского Флота. Я охотно согласился с таким предложением.

Город жил напряженной прифронтовой жизнью. Его методически обстреливал противник. Когда мы вышли из штаба, то увидели, как над железнодорожной станцией поднялся столб густого дыма с пламенем. Отблески пожаров окрасили багрово-зловещим цветом небосвод над восточной и северной окраинами города.

Из горящего Дмитрова мы выехали в расположение бригады. Бушевавший долгие часы буран занес все дороги. Наш грузовик то и дело останавливался, и нередко приходилось выталкивать его из сугробов. От пронзительного северного ветра, продувавшего насквозь, не спасали даже наши овчинные полушубки. Вместе с воем ветра доносился гул артиллерийской стрельбы западнее канала. Мороз был градусов двадцать пять и все крепчал.

Евгения Васильевича Боброва я знал по Владивостоку, где он служил комиссаром курсов переподготовки командиров запаса. Это был высокого роста статный мужчина лет сорока. За его плечами более чем 20-летний стаж службы в Красной Армии. Он прошел трудный боевой путь от рядового красноармейца до полкового комиссара, от ротного библиотекаря – до комиссара бригады. Потомок сормовских рабочих, Бобров в гражданскую войну 17-летним парнишкой пошел с винтовкой в руках защищать Советскую власть.

Комиссар 71-й отдельной морской стрелковой бригады гвардии генерал-майор Е. В. Бобров (фото 1952 г.).

Комиссар ознакомил меня с обстановкой на участке фронта армии. Он только что возвратился от члена Военного совета армии и был в курсе последних событий. Из его слов стало ясно, что положение на фронте 1-й ударной армии критическое.

28 ноября противник подошел вплотную к каналу, один его батальон с танками прорвался на восточный берег по мосту в Яхроме и с ходу захватил село Перемилово. Спасла положение 50-я стрелковая бригада, прибывшая накануне. С большими потерями для себя части 50-й и 29-й стрелковых бригад остановили врага и на рассвете 29 ноября выбили немцев из села. Мост через канал был уничтожен.

Чтобы остановить вражеское наступление, не хватало сил. 1-я ударная армия не окончила сосредоточение, а фашистское командование подтягивало свои части, спешно вводя их в действие. В городе Яхроме и в окрестных селах оно концентрировало большое количество танков, артиллерии, готовясь форсировать канал на широком фронте. Был дорог каждый час. Малейшее промедление грозило непоправимой бедой. Необходим был смелый и решительный удар в самое уязвимое место вражеского фронта.

«Вот эту операцию, – писал после войны командующий армией генерал В. И. Кузнецов, – я поручил выполнить 71-й бригаде моряков. По моим наблюдениям, во главе ее стоял опытный, отважный и рассудительный полковник Безверхов, на которого можно было положиться».

В Минеево мы приехали поздно вечером. С большим трудом разыскали штабную избу. В деревне ничто не нарушало тишины. Казалось, что здесь нет ни души, хотя дома, сараи, все строения были переполнены военными людьми. Нигде не виднелось ни одного огонька. Во всем этом мы почувствовали то, что на языке моряков называется флотским порядком. Он был заметен и в поддержании тишины и спокойствия, и в соблюдении светомаскировки, и в какой-то строгой собранности, которая позволяла всем вмиг привести себя в боевую готовность.

В клубах холодного воздуха мы вошли в помещение штаба, освещенное керосиновой лампой. Среднего роста полковник во флотском кителе, стеганых штанах и бурках что-то энергично говорил стоявшему перед ним бойцу. Это и был командир 71-й морской стрелковой бригады полковник Яков Петрович Безверхов. Я знал комбрига как опытного боевого командира. Еще унтер-офицером царской армии он воевал с немцами в первую мировую войну. В гражданскую сражался на Урале против Колчака, в оренбургских степях – с белоказаками, в песках Средней Азии – против басмачей. За отличные боевые действия был награжден орденом Красного Знамени и Бухарской Звездой 1-й степени. Дважды ранен. Первое наше знакомство состоялось во Владивостоке, до войны. На тральщике, которым я командовал, он, командир береговой службы, проходил корабельную практику. Две недели Яков Петрович Безверхов плавал на тральщике, старательно нес вахту, овладевал искусством штурманской прокладки. Однажды я спросил его:

«Для чего вам, Яков Петрович, необходимо такое длительное плавание? Ведь вы сухопутный командир».

Он резонно ответил:

«Старый российский фельдмаршал Суворов сдавал экзамен на мичмана. А нам, смертным, как говорят, сам бог велит: если имеешь дело с флотом, то учись морскому делу; если командуешь на суше, познавай фельдмаршальские секреты».

После этого плавания у нас с Безверховым установились хорошие деловые отношения. Когда он стал начальником курсов переподготовки командиров запаса, я по его просьбе в зимнее время проводил занятия на курсах по миннотральному оружию.

Командир 71-й отдельной морской стрелковой бригады гвардии полковник Я. П. Безверхов (фото 1938 г.).

Безверхов узнал меня сразу. Как к давно знакомому, обратился запросто:

– Вот полюбуйтесь: мой ординарец, – показал он на бойца, – просит отпустить его в батальон! Говорит, хочет быть поближе к передовой, а то ребята засмеют.

И комбриг продолжал прерванный нашим приходом разговор с ординарцем:

– Надеюсь, голубчик, вам не придется краснеть перед товарищами. Сам в числе штабных крыс не числюсь, и вам не позволю отсиживаться в штабе.

С этими словами полковник подошел к ординарцу, потеребил его белые, как лен, волосы, обнял за плечи:

– В сыны ты мне, пожалуй, годишься, а я строгий отец.

Посмотрел ласково в глаза. Этот паренек, наверное, напомнил полковнику сына Олега, который не просил, а прямо-таки требовал взять его с собой на фронт – это в свои-то десять лет!

Окончился разговор тем, что ординарец попросился идти выполнять какое-то ранее данное комбригом задание.

– Парня вполне можно понять, – заметил комиссар Бобров. – Сейчас такой момент, когда все, от генерала до матроса, рвутся в бой, хотят сделать что-то заметное, ощутимое для защиты Москвы, Родины. Сегодня начальник химической службы и начальник политотдела просились у меня идти вместе с батальонами в наступление.

– Этак весь штаб ринется в атаку, а кто будет управлять боем? – с улыбкой сказал комбриг и сам обратился к Боброву с вопросом: – Значит, начнем, комиссар? – И после небольшой паузы постучал в стену: – Начальника штаба, командиров ко мне!

Слышно было, как из-за перегородки (так бывает на корабле) ответили: «Есть!» Через минуту открылась дверь, и на пороге появился средних лет офицер с двумя шпалами на петлицах. Он был в армейском обмундировании. За начальником штаба Иваном Кузьмичом Рябцевым начали входить командиры подразделений, политработники. Пока командиры рассаживались, а начальник штаба развешивал карту обстановки, я приглядывался к заполнявшим комнату товарищам. Оказалось, многие мне известны по службе на Тихоокеанском флоте. Тут был майор Николай Лаврентьевич Тулупов из учебного отряда подводного плавания, участник гражданской войны на Урале. Напротив меня сидел молодой, с обветренным лицом, капитан Аркадий Николаевич Голяко. С ним я служил в Тихоокеанском высшем военно-морском училище и знал его как опытного командира, прекрасного спортсмена. Перед отправкой на фронт Голяко служил комендантом штаба флота. Незадолго до войны он успешно сдал экзамены в Академию имени М. В. Фрунзе, вот только учиться не пришлось.

Нелегко сложилась жизнь у Аркадия. Рано умерла мать, а малышей осталось у отца пятеро. Отец женился второй раз. Но мальчик не мог привыкнуть к мачехе, к ее недоброму с ним обращению. Ушел из дому. Несколько лет он кочевал по южным городам, а в 1926 году в Краснодаре его отыскал старший брат, Евгений, командир Красной Армии.

«Ты, Аркадий, можешь и должен учиться. Я помогу тебе в этом», – сказал старший брат. Глубоко в душу Аркадия запало слово брата «учиться», и он подает заявление в Московское пехотное училище. Не приняли – лет не хватало. На следующий год вторая попытка, и опять неудача – на этот раз подвели знания. Но юноша не пасует перед неудачей, настойчиво добивается поставленной цели. Он поступает в училище рядовым. А через год уже становится его курсантом. Училище Голяко окончил в числе первого десятка. Служить его направили во Владивосток, где мы с ним и познакомились. А теперь – новая встреча.

В штабе находились и мои недавние воспитанники, курсанты Тихоокеанского военно-морского училища, а теперь лейтенанты А. В. Добряков, А. Е. Кириллов, Н. А. Сироткин.

Один из выпускников Тихоокеанского военно-морского училища, приехавших добровольцами защищать Москву, лейтенант А. В. Добряков.

Когда все расселись, начальник штаба кратко доложил обстановку на участке бригады. Он сказал, что 6-я танковая дивизия противника, расширяя клин к югу от шоссе Ольгово – Яхрома, двумя батальонами со средствами усиления заняла Языкове, Борнсово, Гончарово, Семенково. Гитлеровцы спешно укрепляют эти населенные пункты. Есть основание предполагать, что в ближайшие дни враг предпримет бросок через канал. По данным разведки, у фашистов в районе Степанова и Ольгова имеются танки, по шоссе движется большое количество войск противника с артиллерией и минометами.

Командование армии поставило бригаде задачу: в ночь на 1 декабря атаковать Ольгово, Языково и прилегающие пункты, овладеть ими и выйти в тыл войскам врага, находящимся в Яхроме, сковать как можно больше неприятельских сил и оказать помощь оперативной группе генерала Ф. Д. Захарова при выходе из окружения. Совместно с нашей бригадой должны были действовать 44-я и 50-я стрелковые бригады, а затем 55-я и 56-я. В случае успеха эти силы могли серьезно угрожать вражеским тылам.

После сообщения начальника штаба комбриг изложил план атаки Языкова. Он мне показался очень простым. С севера должен был действовать полуохватом батальон капитана Голяко. Охват завершал батальон Тулупова с приданной ему ротой лыжников, а с фронта предполагалось направить небольшие сковывающие группы третьего батальона. Наступление намечалось начать с полным рассветом, чтобы воины ясно видели объект атаки.

– А что нам скажет начальник артиллерии? – спросил вдруг комбриг и посмотрел на майора Трекова.

Поднялся пожилой человек в армейской гимнастерке. Он доложил, что перед атакой будет произведена пятнадцатиминутная артиллерийская подготовка.

– Но командиры батальонов, – предупредил начарт, – пусть особенно не надеются на артиллерию: у нас только две батареи 76-миллиметровых пушек да несколько минометов. Надо полнее использовать собственные огневые средства.

Положение с оружием в бригаде было тогда, действительно, нелегким. Не все получили, что полагалось по штату.

– По мере продвижения, – продолжал майор, – артиллерия будет помогать пехоте в уничтожении огневых точек противника по целеуказанию командиров батальонов.

Комбриг, резко поднявшись со своего места и обращаясь к начальнику артиллерии, сказал:

– Прикажите артиллерийским расчетам наступать вместе с пехотой и подавлять огневые точки врага по указанию командиров рот, взводов, а где надо – по своей инициативе, в зависимости от обстановки.

Сопровождение артиллерией боевых порядков пехоты было в то время новым делом. Комбриг, как видно, внимательно изучал опыт боев. Свидетельствовали об этом и его дальнейшие советы.

– Сила противника, – говорил Безверхов, – в массе огневых средств. Чтобы парализовать это преимущество, нужно как можно быстрее сблизиться с врагом. Поставить его в равные с нами условия. А храбрости и мужества у наших моряков больше, чем у фашистских солдат. Сила немцев – в умении окружать. Но их слабая сторона в том, что они сами боятся окружения. Наша задача – смелее обходить их фланги, заходить в тыл. А недостаток оружия, – в заключение сказал полковник, – возмещайте за счет противника. Его же оружием надо его и бить.

Советы, требования, указания комбрига перед серьезным испытанием люди слушали с величайшим вниманием: ведь все это также надо было брать себе на вооружение.

Затем слово взял комиссар Бобров. Он сказал, что моряки рвутся в бой, высок их патриотический подъем, неукротим боевой порыв. Лучшее свидетельство тому – более ста поданных за последние дни заявлений о вступлении в партию и комсомол.

– Успех боя будет прежде всего зависеть от нас, товарищи коммунисты, командиры и политработники, – подчеркнул военком. – От нашего руководства бойцами, умения донести до них суровую правду войны, мобилизовать, воодушевить. Под Москвой идет историческое сражение, которое должно изменить не только положение столицы, но во многом и ход всей войны. В эти дни мы перед партией в особом ответе. Коммунист – вот кто должен при наступлении первым переступать бруствер окопа, чтобы победить или умереть. Наш долг – партийным словом, личным примером, идейным убеждением увлекать бойцов вперед, на разгром врага.

Условились перед боем провести короткие митинги личного состава. Мне довелось присутствовать на митинге воинов второго батальона, который состоялся в лесу. Выступил перед ними комбриг Безверхов. Он рассказал об обстановке, сложившейся под Москвой, разъяснил задачу, которую предстояло решать бригаде, призвал моряков беспощадно громить врага.