Текст книги "Восход черного солнца"

Автор книги: Селия Фридман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

46

Зима на равнины пришла рано, но она была несравненно мягче ледяной жестокости высокогорной осени, и Дэмьен был за это благодарен природе. После двухсотмильного путешествия он радовался отмытому телу, чистому белью, а уж знать, что Сиани в безопасности, было счастьем, до которого он уже не надеялся дожить. И если она изменилась, если она больше не та женщина, которую он знал… разве он не ожидал, что так и будет? Разве он не следил, как что-то в ней перестраивается, на всем пути обратно к восточному берегу?

«Этому уже не помочь, – горько говорил он себе. – Уже ничему не помочь».

Он взглянул туда, где в центре ракханского селения шумело празднество. Ночь была темной, почти безлунной, но ликующие ракхи осветили ее факелами, и на центральной площади, точно маленькое солнце, бушевал огромный триумфальный костер. И она танцевала с ними – не так, как танцуют ракхи, но и не так, как могла бы танцевать женщина. Посвященная, она сама поставила себя меж двумя мирами, стала мостом между ними. Магистр Знаний. Вспомнив это ее имя, Дэмьен отвернулся. В нем вспыхнуло возмущение. И тут же – ненависть к себе, к своей несправедливости.

«Она никогда не была на самом деле твоей. Ты никогда не знал ее на самом деле».

Это не помогало. Ни на йоту. Но холодная рассудочность никогда не помогает.

Ему стало не по себе. Он задыхался среди множества палаток. Среди множества ракхов. Кроме племени Хессет, здесь собрались еще многочисленные гости, которые пришли услышать рассказы, увидеть диковины, и зачарованно глядели на ненавистных, грозных людей. Он чувствовал, как вокруг него играют и переливаются волны энергии, на таких уровнях, которые он истолковать не мог – как будто племена, которые обыкновенно избегали друг друга, пытались создать новый, более высокий, всеобъемлющий порядок. «Человеческое общество, – думал он. – А мы посеяли семена». Со временем здесь появятся страны, союзы и все болезни цивилизации, что с ними связаны… Он не знал, что испытывает – радость или вину, но подозревал, что последнее вернее. Если будет на то Божья воля, Завеса останется неповрежденной, и ракхи сами построят свою судьбу, свой мир, не сталкиваясь с миром людей. Да будет воля Божья.

Он медленно побрел прочь от селения. Снаружи было холодно, но тяжелая одежда, которую соткали для него ракхи, отлично защищала от зимнего ветра. Он глубоко засунул руки в карманы и пошел на восток, прочь от искрящихся праздничных огней. Стихли за спиной монотонные напевы ракхене и оживленный женский смех, который иногда доносился из общего шума. Ее смех. Он плотно запахнулся в куртку и зашагал быстрее. Утоптанную землю вокруг селения ракхене сменила расквашенная слякоть, которую уже начал засыпать свежий снег: нетронутый, незапятнанный, сверкающий белизной покров окутывал равнины мягчайшим пухом, и на землю опускалась тишина.

Он уходил прочь от селения, прочь от шума. Прочь от всяких признаков жизни, всех проявлений радости. Он переждет ночное празднество и вновь будет готов отправиться в путь. Нет ему покоя. На западе неясно вырисовывались Ниспосланные горы, бесплодные, зловещие. Он знал, что сейчас там обледенели все тропы, и мороз продержится еще несколько месяцев, а над склонами нависли готовые рухнуть лавины, и знал о прочих приметах зимы… Никогда бы он не отважился в такое время пройти там с кем-то… Но, может быть, пройдет в одиночку. Теперь, когда Сензи обрел покой, а Сиани обрела… что-то еще.

Краем глаза он уловил движение за спиной. Обернулся посмотреть, кто это последовал за ним из селения, что за дело может заставить ракхене нарушить его одиночество.

И застыл.

Фигуру, стоявшую перед ним, со спины освещала луна, оставляя в тени лицо. Плотная ткань, свисавшая с плеч, окутывала фигуру, точно мантия, вдвойне скрывая ее. Лицо было черным овалом, тело – бесформенной тенью. И все же спутать было нельзя. Ни по виду, ни по сути.

– Я вижу, что с леди все в порядке, – прошептал Охотник.

Волна облегчения всколыхнулась в Дэмьене – и тут же накатило смятение чувств, такое же, какое он испытал, когда впервые услышал имя Охотника. Все это, смешавшись, так ударило по нервам, что на некоторое время он утратил дар речи. К счастью, при нем не было оружия, – не пришлось выбирать, не пришлось решать, подходящий ли это момент, чтобы напомнить Охотнику об их вражде.

Наконец он обрел голос:

– Ты жив. Солнце…

– Это вопрос степени, преподобный Райс, я же говорил. К счастью, Темным не хватило мудрости. Они не видели выхода, потому и умерли. – Его голос был чуть слышнее дыхания, чуть громче дуновения ночного ветерка. Он вроде бы стал грубее, чем обычно, но его так трудно было услышать, что Дэмьен толком не понял. – Я подумал, что тебе было бы интересно узнать, что я жив. Я подумал, что ты имеешь на это право.

– Спасибо тебе. Я… рад.

– Что я выжил? – сухо спросил тот.

– Что ты не умер… так. – Дэмьен знал, что голос его звучит искренне. – Я хотел бы, чтобы это было… чище.

– И ты бы пришел ко мне, когда мы покинули бы земли ракхов. Жаль, что так не случилось, священник. Есть в тебе одно качество, которое я просто ненавижу. Безрассудство, что ли?..

– Ты с этим справишься.

– Если ты попытаешься убить меня? С удовольствием.

– Ну, тогда жаль, что я лишаю тебя удовольствия. Однако, боюсь, тебе придется отложить это развлечение. – Дэмьен внимательно смотрел на темную фигуру, пока говорил, и никак не мог понять, что кажется ему таким странным, таким… неправильным. – Я ухожу на восток.

Голос прозвучал как дуновение ветра:

– На востоке океан. Новая Атлантида. Земли смерти.

– Боюсь, что еще хуже. – Дэмьен кивком указал туда, где за дальностью не видны были огни селения. – Потерянные вернулись, как ты знаешь. То есть мужчины. Похоже, их привлекает риск. Они очищают лабиринт Держательницы, бросая вызов падающим скалам и рушащимся туннелям. Они охотятся за ее слугами. За пищей, как они мне сказали. Последние Темные будут служить им подкормкой во время зимы.

– Это невозможно, – пробормотала закутанная фигура. – Плоть демонов не может…

– Это не демонская плоть, – тихо сообщил священник. – Потому что Темные – не искусственные создания. – Он посмотрел на восток, на горы, в сторону рухнувшей цитадели. – Хессет нашла одно тело. Мы обследовали его. Мы хотели определить, что это за тварь, может быть, узнать, как он приводился в движение… Но это не было создание Фэа. Хессет первая заподозрила истину, и Сиани подтвердила.

Он глубоко вздохнул, вспоминая. Вновь переживая момент.

– Это ракхи, – поведал он Тарранту. – Темные – это ракхи.

Какое-то время Охотник молчал; Дэмьен почти слышал, как лихорадочно работает его мозг, сопоставляя факт за фактом, выстраивая их в единую картину.

– Невозможно, – буркнул посвященный наконец. – Это значит…

– Кто-то – или что-то сделало их такими. Как ты преобразил свой Лес, Охотник. Только на этот раз масштаб другой. На этот раз изменению подверглись разумные существа. – И опять в нем все сжалось, и опять он почувствовал тревогу, которую ощутил, впервые осознав истину. Руки в карманах сжались в кулаки. – Природа не могла этого сделать. Природа этого не делала. Взять племя разумных, вполне приспособленных к жизни существ, и вот так привязать их к ночи? Подавить их естественное живое начало, так что отныне они могли жить, только терзая других? Темные погибли, когда ты открыл их свету, Охотник, а ты нет. Ты, который тысячу лет скрывался от солнца, ты, само существование которого зависит от полной тьмы, – ты выжил. Как могла Эрна вселить в свои создания такую слабость? Зачем это могло понадобиться?

– И ты считаешь, что кто-то сделал это, – прошептал Охотник. – Преднамеренно.

– По-моему, никакого сомнения, – хмуро отозвался Дэмьен. – И чтобы сделать такое, нужно иметь основательную поддержку. Чтобы вся окружающая среда была испорчена. Такого нет на землях людей. Вспомни, что говорила ракханка: «Они пришли с востока».

– И ты собираешься пойти за ними.

– Пять экспедиций пытались пересечь этот океан. Две в твое время, еще три – века спустя. Больше никто ничего о них не слышал. Но это ведь не значит, что они не достигли цели? Из того, что мы знаем, можно понять, что люди все же ухитрились заселить те места… и взрастить что-то, что исказило самый узор Природы. Я думаю, все, что мы видели здесь, – лишь вершина айсберга. Я думаю, нам нужно узнать, что за дьявольщина там происходит, пока не случилось чего-нибудь похуже.

Он взглянул на темную фигуру и почувствовал, что в нем шевельнулось что-то. Не отвращение.

– Пойдем со мной, – выдохнул он. – Пойдем со мной на восток.

Фигура застыла.

– Ты это серьезно? Ты понимаешь, что предлагаешь мне?

– Возможность ударить по твоему настоящему врагу. Тому, кто стоит за этим, тому, кто за все это отвечает. Тебе не хочется попробовать?

– За последние недели, – мрачно хмыкнул Таррант, – меня связывали, унижали, морили голодом, жгли, швыряли на солнце, пытали такими пытками, что и описать нельзя, и несколько раз чуть не убили. Меня! Я пятьсот лет строил для себя безопасное убежище! А ты думаешь соблазнить меня новой угрозой? – Он фыркнул. – Знаешь, я жалею, что взял у тебя столько крови. Малокровие явно подействовало на твои мозги не лучшим образом.

– Ты не хочешь удовлетворить любопытство? Или… хотя бы жажду мести?

– Все, чего я хочу, преподобный Райс, – полной безопасности. Хочу оказаться в своем доме, который я строил для себя камень за камнем, дерево за деревом, пока сама земля не стала существовать только для того, чтобы удовлетворить мои прихоти. И я должен оставить это? Ввериться восточному океану, принять неизбежный риск? Меня поражает, что тебе захотелось иметь меня рядом с собой.

– Твое могущество несомненно. Твоя проницательность…

– А еще можно будет не беспокоиться, а? Все время, пока я был с вами, никто не охотился в Лесу. Ни одну невинную девушку не замучили ради моего удовольствия. Так почему бы не продолжить в том же духе? Разве не это примирило твою совесть с тем, что мое существование продолжается, хотя ты честью поклялся убить меня?

Против воли Дэмьен улыбнулся:

– Это тоже привлекает.

– Давай-ка я расскажу тебе, чем мне представляется океан. Тысячи и тысячи миль открытой воды, слишком глубокой, чтоб земное Фэа могло подняться. Понимаешь? Та самая сила, которая поддерживает мою жизнь, которая требуется для большинства моих Творений, – и недоступна. А значит, я не смогу помочь ни тебе, ни себе, если что-нибудь случится. Одно хорошее извержение в Новой Атлантиде, когда мы попадем в те места, – и никакая власть, моя или твоя, нас не спасет. Почему, ты думаешь, никто не пересекает эти воды? Почему, ты думаешь, за все годы, что человек здесь живет, предприняли всего пять попыток? И к тому же я окажусь беспомощен. Я буду отдан на твою милость. Думаешь, меня это привлекает? Для того, кто подобен мне, немыслимо быть таким уязвимым.

– Я дам тебе слово. Ты знаешь, я способен его сдержать. Испытай меня.

Тень смотрела на него в молчании; не видя выражения лица Тарранта, Дэмьен не мог понять его причины.

– Полагаю, ты поедешь один, – объявил наконец посвященный.

– Ну что ж. Ладно. – Священник посмотрел в сторону поселка. – Хессет поедет. Она настояла. Ты бы видел ее, когда она осознала истину, когда поняла, что это ее расу извратили…

– А леди Сиани?

Дэмьен помрачнел. И произнес, осторожно подбирая слова:

– Это дело ее жизни. Земли ракхов. Их культура. Я не знал этого прежде, потому что у нее отобрали память… Впрочем, я многого о ней не знал.

На минуту воцарилось молчание. Потом Охотник тихо сказал:

– Прости.

Дэмьен принужденно пожал плечами.

– Это было хорошо, пока продолжалось. Большего никто не может просить, верно? – Он с усилием разжал кулаки в карманах. С усилием заставил себя говорить спокойно. – Мы из двух разных миров, она и я. Иногда об этом забываешь. Иногда пытаешься думать, что это не имеет значения. Но это навсегда.

Он посмотрел на фигуру, туда, где должно быть лицо. Как и все тело, оно было окутано тьмой.

– Что-то растет на востоке, – продолжил он. – Что-то очень могущественное и очень злое. Что-то, у чего есть время и настойчивость, чтобы перестроить схему сил всей планеты, пока сама природа не вынуждена будет вмешаться. Тебе не хочется узнать, что это? Тебе не хочется потребовать расплаты за все, что с тобой сделали?

– Зло против зла, так, что ли? И есть надежда, что Они уничтожат друг друга.

– Ты сам советовал поступать так. Или забыл?

– Я был очень молод. Неопытен. Наивен.

– Ты был голосом моей веры.

– Когда-то, преподобный Райс. Все изменилось. Я изменился. – Тень отступила назад, резко вздохнув. От боли? – Много лет назад я решил, что принесу в жертву все и вся во имя выживания. Свою кровь. Свою родню. Свою человечность. И все это обессмыслить, и лишь ради того, чтобы в столь почтенном возрасте поиграть со смертью? Нет, священник.

Дэмьен пожал плечами:

– На случай, если передумаешь, – мы отплываем из Фарадея. Где-то в марте – апреле; примерно столько займет разработка практических деталей. Я приготовлю для тебя отдельную каюту, – предложил он. – Без окон и с замком с внутренней стороны.

Какое-то время темная фигура просто смотрела на него. Хотя серебряные глаза скрывались в тени, Дэмьен чувствовал их взгляд.

– Что заставляет тебя думать, будто ты так хорошо меня знаешь? – хрипло спросил Охотник. – Что заставляет тебя думать, будто ты можешь предвидеть мои поступки, да еще столь противоестественные для меня?

– Я знаю, кем ты был, – ответил Дэмьен. – Я знаю, что за человек стоит передо мной. И могу биться об заклад, что где-то в глубине твоего сердца, в той злосчастной точке, которую зовут душой, еще тлеет искорка прежнего человека и той безграничной жажды, что правила им. Я думаю, что ты с такой же силой стремишься знать, как и стремишься жить, Владетель. И я предлагаю тебе знание – и месть. И ты скажешь, что такое сочетание тебя не привлекает?

Тень подняла одну руку, так что полы накидки упали.

– Привлекает или нет, – прошептал он, – цена слишком высока.

Лунный свет замерцал на влажном от крови теле, на мышцах и венах, обнажившихся под огненными ударами солнца. Острые края костей просвечивали сквозь струпья сморщенной плоти; там, где они проткнули кожу, они почернели от огня и покрылись коркой засохшей крови. Пальцы были просто клочьями сожженного мяса, скрепленными тонкими фалангами, напоминая какой-то ужасный шашлык. К этому телу пристали, наверное, еще и кусочки изодранного шелка и шерсти, но они были неразличимы на общем фоне.

– Этого достаточно, – прохрипел Охотник. Рука опустилась, и накидка укрыла тело. В голосе его отдавалась боль, и чуть слышно булькала в горле кровь. – Я отвечаю «нет», преподобный Райс. И это будет «нет», сколько бы ни пришлось тебе еще прожить. – Он указал на далекий поселок за полем девственного снега. – Можешь считать жизнь этого племени моим личным подарком, если хочешь, – я собирался перебить их всех, за то, что они имели дерзость меня связать.

– Несколькими душами меньше на моей совести? – коротко спросил Дэмьен.

– Точно.

Охотник поклонился. И было так заметно, каких усилий ему это стоит, каждое движение его так явно откликалось болью, что Дэмьен содрогнулся, глядя на него. Сколько обгоревших мышц порвалось, когда он сделал этот простой жест? Сколько крови вытекло, чтобы он смог продемонстрировать в последний раз непринужденное изящество?

– Удачи вам, преподобий Райс, – выдохнул Охотник. – Уверен, она вам понадобится.

ЭПИЛОГ

В самом сердце темного замка, в покоях Владыки Леса, стоял мраморный стол. Здесь, куда никогда не проникнуть гибельным лучам солнца, где сотрясения земли никогда не потревожат заботливо укрепленных талисманами стен, покоилось тело Охотника, окутанное темной Фэа, пурпурной энергией, льнущей к мертвенно-белой коже. Совершенно холодной. Совершенно безжизненной. Шелковое покрывало, ниспадавшее с отполированной поверхности, точно водопад, схваченный морозом в падении, обрисовывало контуры лежащего под ним тела. И как замок этот был на чужой взгляд копией цитадели Меренты, так и эта подземная комната была темным отражением кабинета Владетеля, и ремни, которые связывали умирающую Алмею Таррант, ныне жутковатым орнаментом украшали мраморную гладь, стягивая тело Охотника.

Энергия. Не ослабленная солнечным, ни даже лунным светом, не связанная присутствием примитивного разума. Чистая энергия, глубокого, сладкого действия, – энергия смертельного голода, что копилась в этих пещерах дольше, чем мог помнить человек. Она окутывала тело, как покров, саван, преграда против жизни – и сторонний наблюдатель не смог бы сказать, что упокоило плоть под этой защитой: холод ли истинной смерти или ее чудовищная имитация.

И вот здесь, где столько дней стояла полная тишина, послышались шаги. Они медленно, мягко, размеренно приближались. Потом заскрежетал ключ в замке, медленно заскрипели стальные петли, обремененные тяжким грузом. Свет Фэа мерцал на лбу альбиноса, пурпурно-красный отблеск горел в глубине лишенных пигмента глаз. Он оглядел фигуру, лежавшую перед ним, и поклонился, легко, изящно. И, протянув щупальце своей темной воли, коснулся потоков, что охраняли покой спеленутого тела.

Сначала ничего не произошло. Потом, бесконечно медленно, приподнялись бледные веки. Темное Фэа расступилось, и Владыка Леса пошевелил пальцами. Согнул и разогнул кисти. Вытянул руки. Через минуту он приподнялся и сел, и хотя последние отголоски боли еще заставляли его морщиться, по его движениям было видно, что наихудший вред, нанесенный солнцем, уже исцелен.

– Прошу простить меня, – поклонился альбинос. – Я знаю, что вы не велели себя беспокоить…

– Сколько времени прошло?

– Примерно большой месяц, ваша светлость.

– Так долго… – Охотник закрыл глаза и медленно, глубоко вдохнул, наслаждаясь воздухом. – Ты бы не беспокоил меня, Амориль, не будь у тебя причины. В чем дело?

– К вам проситель, милорд.

Светлые глаза распахнулись. В их глубине мерцали фиолетовые искры.

– В самом деле? Что за проситель?

– Демон, ваша светлость. Высокого ранга, если я правильно понял. Он сказал, что вы знаете его и отнесетесь со вниманием к его делу. Он представился как Калеста.

Тишина. Потом Охотник негромко подтвердил:

– Я знаю его. И кажется, знаю, что у него за дело.

– Не с ним ли вы сражались в ракханских землях?

Охотник спустил ноги со стола, постоял, пробуя свои силы.

– Он был симбиотом того, с кем я сражался. А такие не живут долго, если у них нет партнера-человека. – Он негромко хмыкнул. – Удивительно, что я еще знаю, для чего он предназначен.

– Партнер?

– Человек.

– Вы думаете, он хочет привязаться к вам?

– Скажем, это возможно.

– После всего, что он сделал?

– Демоны – не полноценные существа, Амориль. Как животные они знают только слепой голод и привязанность к руке, что их кормит. И страх смерти. Он в них так же силен, как в любом разумном существе. – Охотник осторожно покачался на ногах, проверяя, сможет ли стоять без поддержки.

– Симбиот Калесты мертв. Его враг жив. Ему выгодно умиротворить ту силу, которая может его уничтожить, а еще лучше втереться к ней в доверие. Такой союз может повысить его ранг.

– И вы возьмете его в союзники?

Лицо Охотника помрачнело.

– Я не забыл ничего. Но мы сейчас в моих владениях и будем играть по моим правилам. Посмотрим, сможет ли он приспособиться к ним. Вот так. – Он коснулся рукава шелковой рубахи, и темное Фэа прилежно разгладило складки. – Пусть зайдет в приемную и ждет меня там. – И предупредил: – Ему придется ждать довольно долго.

Альбинос поклонился:

– Слушаюсь, ваша светлость.

Тьма. Абсолютная тьма. Он позволил ей на мгновение заполнить свои глаза, свое сердце, просочиться глубоко в свою душу, туда, где еще пульсировала боль солнечных ожогов. А затем он позволил себе Видеть и Слышать и вдохнул энергию Леса. Мощную симфонию, которая вздымалась над землей, темная, холодная, насыщенная его властью. «Как прекрасно, – подумал он. – Ничего нет прекраснее». Он чувствовал деревья, которые росли неподалеку, превращенные, служившие его желаниям; хищники сновали по их кронам и по земле и откликались лишь на его волю; полнокровная жизнь ждала его у самых границ его владений, алчная, беспокойная, по-человечески безрассудная. Ее близость возбуждала в нем такой голод, что на мгновение ему показалось, будто весь Лес наполнился кровью и воздух в нем загустел от аромата страха. И все заглушила музыка умирания, до того прекрасная, что вызвала боль.

Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз охотился? Он жаждал испить сладкий вкус женского ужаса, испытать необузданное удовольствие погони по той земле, где вся жизнь служила его воле, где тропы, если он того желал, могли изменить направление и привести жертву обратно по ее же следам в его ждущие руки… Он вздрогнул от голода, только подумав об этом. Слишком много прошло дней. Слишком много ночей ракханского страха, крови, вытекшей из тела, и жестокой необходимости, что давила на него. Теперь нет нужды ни в чем себя ограничивать. Теперь он может выбрать себе жертву, и загнать ее в эти леса, и насладиться как ему вздумается. Очистить душу убийствами, пока разъедающая порча союза с человеческим, родом останется всего лишь неприятным воспоминанием.

«Пока ты не придешь ко мне, Райс. Пока ты не сделаешь то, чего требует твое естество, пока не попытаешься прикончить меня. В моих владениях. По моим правилам. – Он мрачно усмехнулся. – У тебя нет ни единого шанса, друг мой. Но мне приятно будет посмотреть, как ты стараешься».

Темное Фэа клубилось у его ног, шелковая мантия скользила по полу. Владетель Меренты направился в свою приемную.

Черный пол, темные занавеси. Они ласкали взгляд, умиротворяли сердце, лелеяли душу, взращенную в ночи. Чего нельзя было сказать о посетителе. Хотя тело демона было черным, поверхность его портили многочисленные трещинки и острые грани, которые отражали малейший свет и усиливали его, так что яркие лучики резали новоисцеленные глаза Охотника. Голос также раздражал, напоминая о жизни, и скрытом солнечном свете, и непрекращающейся какофонии дня.

– Ваша светлость. – Демон поклонился. – Позвольте мне…

– Ты мой гость, – прервал его Охотник. – Но не слишком желанный. Прими более удобный облик или убирайся. Немедленно. – Поскольку демон замешкался с ответом, он резко добавил: – Если понадобится, я тут же тебя Развею.

Калеста застыл.

– Хорошо, милорд.

Сверкающие грани обсидиановой плоти заколыхались и растаяли, превратившись в гладкую, струящуюся поверхность. Голос стал шепотом, шелестом ночного ветра, прохладной тьмой.

– Так лучше, князь Иаганны? Вы довольны?

– Да. – Владетель был краток. – Чего тебе надо?

– Именно того, о чем вы думали, милорд. Я видел, что ваше мщение сделало с моей госпожой. Я не хочу, чтобы меня постигла та же судьба. – Черное тело со вздохом заколебалось. – Я пришел предложить вам кое-что. В знак примирения.

– Крючок в наживке? – сухо осведомился Охотник.

Демон тихонько засмеялся:

– Вы не так глупы, как она, князь. Вы знаете мир, вы умеете обращаться со всеми. Позвольте сказать, что меня порадует просто, если вы примете мой дар. Это меня очень порадует.

– Слушаю.

Демон взглянул на окно; фасетчатые глаза сверкнули отблесками Фэа.

– Я нашел для вас женщину. Редчайший деликатес. Очаровательный, нежный цветок, который сами боги предназначили для вас. Утонченный дух и сильное юное тело соединены в совершенстве, так что одно может страдать, а второе – его поддерживать. Вы можете наслаждаться ею часами, Охотник. Не так, как другими. Она рождена, чтобы послужить вам пищей.

– И где эта… драгоценность?

– В ваших владениях, князь. Я взял на себя смелость привести ее сюда, пока вы спали. Я предвидел, что вы проснетесь… голодным. Прошу вас, взгляните сами, – прошептал он. – Она доступна Познанию.

Охотник стянул к себе темное Фэа и связал ее силу своей волей. Энергетические щупальца распрямились и дотянулись до бегущей женщины. Он отведал ее памяти, и в нем затрепетало воспоминание, как она глядит в зеркало, уверенная в своей красоте. Ах, какая душа! Хрупкая и прелестная, как фарфор, с виду, но упругая и сильная в своем существе. Он нежно проник в ее мозг, наслаждаясь ее умением бояться; она откликалась ему по крайней мере на дюжине уровней, от глубоко личного до архетипического. Чудесно настроенный инструмент, звучащий целой симфонией ужаса. За ней приятно было бы поохотиться в любых обстоятельствах, но сейчас, когда столь долгое воздержание настолько обострило его голод, она вдвойне будоражила его.

– Ты хочешь отведать моего удовольствия, – раздраженно бросил он демону.

Тот хихикнул:

– Эта охота доставит вам удовольствие с избытком.

– Я не поддерживаю паразитов.

– Неверно, князь. Это неправда. Как насчет Кэррила? Вы посвятили ему не одну охоту. А он всего лишь наблюдал и подбадривал вас. А я могу приводить вам жертвы, Охотник. Я могу лучше вас самих понять ваш голод. Я могу прочесать весь мир в поисках подходящей жертвы. Вы сомневаетесь в моем мастерстве? Испытайте меня. Примите мой дар. Сейчас он не привяжет вас ко мне. Если она доставит вам столько удовольствия, сколько я надеюсь… – Демон низко поклонился. – Я живу, чтобы служить, мой господин.

Ее вкус был на его губах, в его душе. С трудом сохраняя спокойствие, Охотник поинтересовался:

– Что ты сказал ей?

– Законы Охотника. Традиции Леса. Вы будете выслеживать ее как человек, в человеческом облике, не используя Творение. У нее есть три дня и три ночи, и если за это время вы ее не поймаете… она будет свободна навсегда.

– В последнее утверждение она поверила?

– Конечно. Я понимаю, как это важно, Охотник. Не смерть плоти, а смерть надежды – вот истинное убийство для вас. – И добавил: – Я осмелился сделать и еще кое-что, милорд.

Глаза Охотника подозрительно сузились.

– Это ее третья ночь здесь. Две предыдущие я выслеживал ее сам, как будто это вы. После такого долгого, целительного сна… Полагаю, вы очень голодны.

– И ты прав, – негромко обронил Охотник. – И в этом… и в сделанном тобой выборе. Я принимаю твой подарок, Калеста. Если она доставит мне такое удовольствие, на какое, по-моему, способна… Мы поговорим о возможности дальнейшего соглашения. – Он взглянул в окно, на Лес. Казалось, от него веяло запахом ее страха. – Пока все, – тихо усмехнулся он. – Можешь идти.

Демон улыбнулся, низко кланяясь:

– Приятного аппетита, Охотник.

В холодном, сухом воздухе Леса ветер далеко разносил запах ее страха. Он чувствовал его на губах, он дышал им, следуя по ее пути. Отпечатки ее ног мелькали под его ногами – торопливые следы, она глубоко увязала в полузамерзшей земле, поспешно выдергивая ноги; по следам было видно, что девушка уже шатается от изнеможения, линия отпечатков шла от дерева к дереву, точно она в отчаянии искала опору и боялась задержаться около нее. Потому что отдохнуть хоть мгновение означало сократить расстояние между ними. Последние часы оставались до последнего рассвета, она не могла терять ни секунды…

«Беги, радость моя. Беги к солнцу. На краткий миг ты поверишь, что уже свободна… и тогда я схвачу тебя. И выпью твою умирающую надежду, растворенную в море ужаса…»

Какой-то частичкой разума он уже чувствовал ее близость, слабое трепетание ее страха, и желание наполнило его. Какую форму принять приятней? Ее страхи так многообразны, так глубоко укоренены… Он никогда не сталкивался с таким изобилием возможностей. Странно, но больше всего его возбуждало желание выпить ее кровь; давным-давно он не получал удовольствия от такой грубой атаки, от такого чисто физиологического вмешательства. Может быть, повлияло то, что он столько времени провел среди людей, что он принимал их кровь строго рассчитанными, небольшими дозами – достаточными, чтобы заглушить голод, недостаточными, чтобы его утолить. Что бы там ни было, он обнаружил, что мысль о чисто физическом нападении воспламенила его голод с новой силой. Руки его дрожали, когда он счищал опавшую листву с ее следов, чтобы прочитать их яснее. Может быть, лучше всего сработает сексуальное нападение. Не то чтобы он был способен на соитие и даже на его имитацию – совокупление служит жизни, и такое действие было запретным для него, как и огонь или солнечный свет. Но женщина, поверженная мужчиной, женщина, с которой безо всякого усилия сорвали одежду… она по-своему прочтет его намерения, а это почти так же питательно, как и самый акт. Он представил, каков будет в этом случае вкус ее крови, и содрогнулся от желания. «Калеста и вправду хорошо знает мой голод. Лучше, чем я сам».

Но вот он уловил в воздухе ее запах. Значит, она уже совсем близко. Очень близко. Он стал двигаться осторожней, избегая задевать шуршащие листья, устилавшие дорогу. Казалось, он уже слышит ее затрудненное дыхание, громкие удары ее сердца. Столько крови, согретой ужасом… Охотник уже чувствовал на губах ее вкус, он следовал за стремительным напором ее страха, и страх окутывал его, жаркий, исступленный, безграничный…

Он помчался вперед. Длинные ноги поглощали пространство Леса с такой скоростью, о которой ей нечего и мечтать, острые глаза выискивали оставленные ею следы в полной темноте. Калеста был прав, он бы не смог ждать. Сейчас в этом не было и нужды. Две ночи демон гонял ее по его земле, используя приемы, которыми владел в совершенстве, и довел ее ужас до высшей точки. Все, что теперь требовалось от Охотника, – снять жатву, выпить ее страх, ее жизнь, ее последнюю надежду, чтобы восстановить силы, истощенные двухмесячным путешествием в компании людей. Приятная перспектива.

Поляна. Деревья рванулись назад, расступаясь перед ним. У дальней опушки тонкая фигурка остановилась, заметалась в панике. Темные волосы хлестнули по бледному лицу, смазав тонкие черты. Хрупкие пальцы кровоточили, ободравшись о колючки и грубую кору деревьев; дорогая одежда разорвана в клочья за три дня непрерывного бега. Страх распространялся вокруг нее теплом зовущего очага, и он не имел ни сил, ни желания противиться его зову. Он в два шага пересек расстояние между ними и сомкнул руку на ее запястье. Ее пульс забился, как испуганная птица, она тихо простонала, когда он повернул ее к себе. Слишком слаба, чтобы сопротивляться; слишком потрясена, чтобы умолять. Охотник закрыл глаза и дал себе утонуть в глубинах ее кошмарных снов, выпустил на волю все ее страхи, дал им обрести форму, выбирая себе облик. Какое изобилие… Запах ее крови кружил голову, и он понял, что уже рвет с ее плеч блузку, обнажая кожу, молочно блеснувшую в лунном свете…