Текст книги "Дети с улицы Мапу"

Автор книги: Сарра Нешамит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Разверзлись хляби небесные, – проворчал Ошер.

Усталые и дрожащие от холода, добрались они до реки. Гедалья поднял над головой свой пулемет и первым вошел в воду. Остальные последовали за ним.

Противоположный берег был высокий, Гедалья шел вдоль насыпи, все молча шагали за ним.

– Тол подмок, – тревожится Васька, – взорвется ли ?

Один изгиб реки, другой – и перед ними мост. Рядом размеренным шагом прошли двое с автоматами: это охрана. Пройдет несколько десятков метров – и возвращается назад.

Скоро рассвет. А пока над головой темное небо, ни звездочки.

– Ложись! – шепотом скомандовал Анатолий. Отдав последние указания, он вместе с Гедальёй, Ошером и Алешкой пополз к мосту.

– Товарищ командир, и меня возьмите! – взмолился Васька.

– Ладно, ползи!

Гедалья и Ошер установили пулемет в конце насыпи, напротив моста. Анатолий и Алешка приступили к делу. Затаив дыхание, следил Шмулик за руками Анатолия. Вот в бруски тола, похожие на куски желтого мыла, детонатор. Алешка привязал к предохранителю шнур и протянул его к насыпи. Все соскользнули вниз, отползли подальше и прижались к мокрой земле.

Секунды напряженного ожидания. В ушах звенит от пронзительной тишины ночи. Кровь стучит в висках...

– Давай! – выдохнул Анатолий. Тишина. Алешка тянет за шнур еще и еще. Мост стоит на месте и не шевелится. Анатолий вскакивает и бежит к тому месту, где заложена мина. Васька за ним. Детонатор не сработал, мина не взорвалась. Алешка грубо выругался. Но нельзя терять ни минуты. Васька своим зоркими глазами уже заметил тени, движущиеся к ним вдоль полотна. Немецкий патруль возвращается.

Молча катятся партизаны с насыпи, отползают еще несколько метров среди пней деревьев, которые немцы срубили вдоль железной дороги, боясь партизан, и ложатся за деревьями. На востоке уже начинает светлеть. Гедалья мрачен. Он не может вернуться в отряд, не выполнив задания.

– Останемся здесь и ночью попытаемся еще раз.

Оставаться весь день в этой маленькой рощице опасно. Кругом враждебные деревни, да и гарнизон немецкий стоит неподалеку. Анатолий молчит. Трудно решить: он отвечает за жизнь тринадцати человек. Петька, парень-белорус, которому еще не исполнилось семнадцати лет, второй пулеметчик в группе, молча смотрит на проклятый мост. Потом взглядывает на Ваську и ругается:

– Чертова дюжина вместе с тобой, как раз тринадцать... Чего ты к нам прицепился ? Все из-за тебя.. .

Глаза Васьки наполняются слезами. Анатолий усмехается:

– В этом отделении большинство евреев. У нас, Петька, тринадцать-число счастливое.

– У вас, евреев, все наоборот, – ворчит, усатый Павел.

Павел всю дорогу не скрывал недовольство. Еще в лагере он хотел увильнуть от задания. Анатолий никак не раскусит этого парня. Иногда он проявляет отвагу, граничащую с безумием, а иногда – детскую трусость. Черт его поймет. Выпить он мастер. Не моргнув глазом, может опрокинуть в глотку бутылку водки и идти дальше прямо, как будто глотнул чистой родниковой воды.

– Павел, Петька, останемся здесь или вернемся? – намеренно обращается к ним Анатолий.

– Ты командир, тебе решать, – сердито отвечает Павел.

– Останемся. Вернуться, чтобы смеялись над нами?! – отвечает Петька и рукавом утирает лицо и шею, на которые стекают с мокрых волос капли воды.

– А что есть будем? – спрашивает Ошер. Он человек практичный, всегда думает налеред.

– Птичье молоко да еще сусликов, – ворчит Павел.

Дождь перестал. Облака разошлись. Над верхушками деревьев поднялось розовое умытое солнце. Капли блестят на траве и на листьях ив, растущих вдоль берега реки. Когда Группа партизан переправилась через реку и вошла в лес, солнце уже стояло высоко. Распределили обязанности, и первые часовые заняли свои посты. Остальные растянулись на земле и погрузились в глубокий сон. Васька был голоден. Он торопливо проглотил остаток хлеба и сала, которые носил с собой, и заснул.

Проснулся он от сильного стука. В первый момент ему показалось, что стреляют. Потом он отчетливо услышал стук топора.

Все уже стояли наготове, схватившись за оружие.

– Там мужик рубил деревья. Мы хотели задержать его, да он убежал, сообщил часовой.

– Почему ж не застрелили? – хотел спросить Васька, но тут же сообразил, что выстрелы привлекли бы немецкий патруль.

Анатолий нахмурился. Положение серьезное: мужик может выдать их.

– Может, вернемся? – как бы между прочим спрашивает Ошер.

– Заткнись! – обрывает его Алешка. Гедалья поднимает глаза к небу. Скоро вечер.

– Товарищ командир,, нечего ждать, лучше покончить с делом.

Солнце садится за верхушки деревьев, вода в реке пылает красным огнем. Партизаны ползут в сторону моста. Разведчик сообщает: патруля не видно. Это странно, но раздумывать времени нет. Анатолий устанавливает мину, тянет за насыпь дороги шнур. Васька следит за ним восторженными глазами.

На противоположном берегу появляются две фигуры, две тени четко видны на светлом фоне моста.

– Стой! Кто идет?

– Тррр... – затрещал пулемет. Человек падает на землю, другой бежит к лесу.

– Дергай! – кричит Анатолий. Грохот потрясает все вокруг. Ваське кажется, что земля раскололась надвое. Каменный осколок попадает ему в бедро. Васька лежит, прижимаясь лицом к холодной земле. Поднимается туча пыли, летят мелкие осколки камня, падают куски бетона. Бедро болит. Кружится голова, болят глаза, жжет ногу. Васька трогает рукой раненое место: липко в влажно.

Облако пыли рассеивается, грохот стихает.

– Назад, бегом! – слышит Васька окрик Анатолия. – Вы куда? Назад!

Васька в удивлении раскрывает глаза: Гедалья и Павел посреди реки. Здесь глубоко. Вот они уже взбираются на берег. Гедалья в Павел бросаются к убитому, срывают с него оружие.

Моста больше нет. Кругом разбросаны обломки камня, бетона, железные прутья и щепки. Вода в реке мутно-серая, неспокойная. Из нее торчат остатки моста, на них покачиваются обломки досок и железа, как остатки мяса на скелете мертвеца. Васька со страхом видит, что он остался один на месте взрыва. Куда все делись ?

Среди ив на берегу мелькает и тут же исчезает ствол винтовки. Васька бросается бежать к догоняет группу. Идут молча, прислушиваясь к своим шагам. Ночная мгла быстро поглощает их. Теперь осталось только пересечь шоссе. Дальше будет не так опасно, враждебные деревни останутся позади. Люди прерывисто дышат, по лицу катятся капельки пота. Присели на несколько минут, чтобы перевести дух. Через час можно будет отдохнуть, зайти в какую-нибудь деревню поесть. Еще полчаса. Голод еще можно вытерпеть, но жажда истощает силы. Вот уже белеет впереди полоса шоссе. Идут осторожно, один за другим. Ждут.

За поясом у Гедальи торчат пистолет и две гранаты. На плече у Павла автомат, снятый с убитого немца. Васька с завистью поглядывает на автомат: у него-то самого простая винтовка.

– Переходить по одному, бегом, тихо, – передается по цепи команда. Гедалья и Ошер первыми выходят на дорогу. С двух сторон на них обрушивается град выстрелов. Пуля свистит над Васькиной головой. Он видит перед собой широкую спину Павла. Новенький автомат покачивается у него на плече. И вдруг Павел исчезает. Где он? Васька пробегает несколько шагов, спотыкается обо что-то и падает на землю. Поднимает голову: под ногами тело убитого.

Васька не глядит на него, он вскакивает в бежит дальше. Только не остаться, держаться со всеми... Перед ним опускается на колено Анатолий, возле него Петька,.. Алешка и еще двое партизан лежат на земле и стреляют. Стрельба слышна со всех сторон, трудно понять, где партизаны, где немцы. Бегут вперед. Выстрелы стихают. Постепенно в лесу восстанавливается тишина.

Васька оглядывается: кто идет рядом с ним? Нет Павла, Гедальи и Ошера. Даже при лунном свете видно, как побледнел Петька. Он стонет на каждом шагу. Ранен. Пуля пробила правую руку, но он прижимает к груди свое драгоценное оружие – пулемет.

Печальные вернулись партизаны в отряд. Дорого обошлась им эта операция. Наутро в лагерь пришли еще двое, затем еще один. .. Вернулся раненый в плечо Павел, не было только Гедальи и Ошера.

Васька зашел в землянку друзей: пусто. Один Алешка лежит, уткнувшись лицом в подушку. В нос мальчика ударил запах самогона.

– Алешка! – позвал его Васька. – Нету?

Алешка глянул на него и ничего не ответил. Через несколько часов Васька увидел, как он идет по лагерю с автоматом на плече. Мальчик не осмелился расспрашивать его.

Алешка вернулся через два дня. Он принес на плече труп Ошера. Раненый Гедалья шел, опираясь на Алешку. Алешка рассказал, что нашел Гедалью недалеко от шоссе; тот полз и тащил за собой тело Ошера. Только спустя несколько дней друзьям удалось вырвать у Гедальи рассказ о подробностях несчастья.

Он был ранен первым. Хотя Ошер бежал рядом с ним, он не сразу заметил, что друг ранен. Когда он увидел, что все пересекли шоссе, а Гедальи с ним нет, вернулся и под градом пуль побежал его искать. Нашел его на обочине дороги: склонившись над пулеметом, Гедалья поливал врага огнем, прикрывая отход группы. Ошер тут же заметил, что Гедалья ранен в правую руку. Он отодвинул раненого в сторону и занял его место у пулемета. Потом оба начали отходить. Выстрелы почти прекратились. У Гедальи закружилась голова, он чуть не потерял сознание.

– Ошер, пулемет возьми, – прошептал он из последних сил.

– К черту пулемет! – процедил сквозь зубы "второй номер", взвалил раненого себе на спину и забрался в кусты. Едва он сделал несколько шагов опять град выстрелов. Наверно, в Гедалью попала еще одна пуля, он потерял сознание.

Очнулся он на земле, в зарослях папоротника; рядом с ним лежало остывшее тело Ошера.

На маленьком пригорке, между двух молодых елей вырыли могилу. Короткая церемония похорон: залп в воздух, черный земляной холмик... Понурив голову, партизаны вернулись к своим делам. У могилы осталась группа евреев и с ними Алешка и громко рыдающий Васька. Никто не пытался успокаивать его.

Перебитая рука Гедальи подвязана к шее белым платком. Гедалья молчит, только глаза его прикованы к могильному холмику. Погасли последние лучи солнца, кругом воцарилась ночная тишина.

Анатолий выпрямился первым.

– Идем, Гедалья, – протянул он раненому руку, – скоро все мы так, как он.

– Или волки сгрызут наши кости, – добавил Алешка, и лицо его побледнело.

Гедалья не сдвинулся с места. Резким движением он сунул здоровую руку в карман брюк, вытащил оттуда маленькую "кипу" и надел ее на голову. К нему обратились удивленные взгляды.

– "Эль, мало рахамим" – "Боже, полный милости" – в ночной мгле полилась печальная мелодия. Гедалья пел молитву, и по щекам его текли слезы. Остальные присоединились к нему... Тихий плач группы одиноких евреев над могилой брата в лесной чаще.

Состояние раненых ухудшалось. Плечо Павла гноилось, боли усилились. Хуже всех было состояние Гедальи: осколки в теле очень мучили его, температура повысилась. Из соседнего отряда был вызван врач, он сказал, что необходима операция. Но для этого нужны стерильные бинты, вата и лекарства, а их нет. Фельдшерица Лиза была в отчаянии.

Каждую свободную минуту Васька проводит у постели Гедальи.

Он знает, что если не достанут лекарства – жизнь Гедальи в опасности.

– Товарищ командир, я пойду в город, может, раздобуду лекарство. Анатолий отрицательно покачал головой. Он знал, что такие лекарства теперь в аптеках не купишь. Васькины глаза наполнились слезами: неужели Гедалья умрет ?

Анатолий встал и вышел из землянки. Вернувшись через час, он позвал мальчика.

– Васька, ты знаешь Вильно?

– Нет.

– Плохо дело. .. Может, все же пойдешь со мной ?

– В город? Конечно! – мальчик радостно вскочил.

Анатолий решил разыскать своего доктора Квятковского и раздобыть лекарства.

ШУЛЯ ВЫПОЛНЯЕТ ЗАДАНИЕ

Шуля выслушала Васькин рассказ, и в глазах ее заблестели слезы.

– Шуля, ты сможешь нам помочь? Ты ведь работаешь в больнице. А доктора Квятковского нам не удалось найти.

– Попробую пойти к нему домой. Увидимся завтра в это же время.

Шуля и не заметила, что уже совсем поздно. Так хорошо ей было с друзьями. Она не переставая расспрашивала и рассказывала им о себе. С горечью рассказала о Ривкеле Виленской, которая стала в монастыре Бируте Магдаленой и ненавидит евреев. В глазах Шмулика вспыхнули злые огоньки.

– Я должен повидать ее! Не может быть! Ты не ошиблась ?

Он решил пойти завтра вечером к воротам монастыря. Шуля постарается выманить Бируте Магдалену во двор.

Когда Шуля подошла к воротам монастыря, было уже около полуночи. Привратник посмотрел на нее подозрительно и удивленно. У двери спальни Шуля столкнулась с сестрой Фелицией.

– Где ты была так поздно?

– Задержалась в больнице. Один мой больной в тяжелом состоянии. Я сидела возле него.

Сестра Фелиция взглянула ей в лицо, повернулась и ушла, ничего не сказав.

В комнате все уже спали. Шуля глянула на кровать соседки: Бируте Магдалена лежала с закрытыми глазами, но Шуле показалось, что ресницы ее дрогнули. Она притворяется, – мелькнула мысль. Шуля подошла к кровати Бируте и тронула ее за руку.

– Ривкеле, слушай, я сегодня встретила на улице Шмулика.

Девочка вздрогнула, ее глаза широко раскрылись, и Шуля опять увидела в них испуг загнанного зверька.

Девочки смотрели друг на друга. Лицо Бируте Магдалены то краснело, то покрывалось бледностью. Приподнявшись, она со слезами и злостью прошептала:

– Что ты ко мне пристала? Что я тебе сделала? Не знаю я никаких Шмуликов. И вообще не знаю жидов. Если не отстанешь, пожалуюсь матери-игуменье, расскажу ей, что ты по ночам шляешься с жидами. Я...

Но на этот раз Шуля почувствовала, что ее взяла. Бируте Магдалена говорила уже не так уверенно, как прежде. Ее голос дрожал.

– Ривкеле, слушай, война вот-вот кончится. ..

Тебе больше не придется притворяться. Шмулик очень хочет видеть тебя. Выходи завтра в 10 вечера во двор, к воротам. ..

– Нет, нет! Не хочу я видеть никаких жидов. Я их ненавижу! Отстань от меня! Я добрая католичка и хочу остаться монахиней. Она повернулась к Шуле спиной и натянула одеяло на голову.

Назавтра, возвращаясь с работы, Шуля свернула в боковую улочку, на которой жил доктор Квятковский. Но в квартире уже жили другие люди. Даже табличка с его именем исчезла.

Дурную весть принесет она друзьям. Где же достать нужные лекарства? В больнице, где она работает, они выдаются старшей сестрой по распоряжению хирурга. А в продаже их нет.

Тут Шуля вспомнила, что однажды она видела эти лекарства в изоляторе монастыря, но аптечка закрыта на ключ. Может, ключ от аптечки воспитанниц подойдет к ней? Но ключ у Бируте Магдалены. Где она его держит?

Утром Шуля взяла нож и резанула большой палец. Держа перед собой палец, с которого капала кровь, она подошла к Бируте Магдалене и попросила у нее йод и бинт.

– Как раз сейчас, когда нужно спешить на работу, – буркнула девочка. Возьми сама. Не хочу я из-за тебя опаздывать...

– А где ключ?

Бируте Магдалена бросила ей ключ и вышла.

Шуля направилась в изолятор. Комната была пуста. В углу стоял шкаф с дорогими лекарствами. Она с опаской сунула ключ в замочную скважину. Легкий нажим – и замок открылся. Вот и желанные лекарства. Шуля поспешно рассовала их по карманам платья и вышла.

Глаза ее блестели от радости, когда она передавала сокровища Анатолию. С гордостью рассказала она, как ей удалось их раздобыть.

Услышав о ее последнем разговоре с Бируте Магдаленой, Шмулик рассердился.

– Не может быть, чтобы Ривкеле Виленская так говорила, – уверенно заявил он. – Ты, наверно, ошиблась. Я должен повидать ее, но как ?

– Подожди нас на улице, когда будем вечером возвращаться с работы, увидишь ее.

– Нельзя, – возразил Анатолий. – Нам нужно скорей в отряд, принести лекарства. Каждый час дорог.

– Возвращайся ты один, а я еще останусь.

Шмулик забыл в эту минуту, что стоит перед своим командиром, и видел в нем только друга-еврея. Прощаясь, Анатолий крепко пожал ребятам руки. На этот раз он не обнял и не расцеловал Шулю, как при встрече. Перед ним была уже не девочка Оните. За это время Шуля выросла, выражение лица ее стало серьезным, взрослым и в то же время сохранило детскую чистоту.

Шуля и Анатолий стояли и смотрели друг на друга. На щеках Шули проступил румянец, Анатолий казался ей таким мужественным и красивым. У него загорелое лицо, а в больших глазах светятся ум и чистосердечие. Еще взгляд, еще рукопожатие, и Анатолий исчез в ночной темноте.

Вечером, когда девочки возвращались из больницы, улицы были полны прохожих. Рабочие шли с работы, у магазинов стояли очереди, на тротуарах и в палисадниках гуляли матери с детьми. Легкий ветерок, разогнавший дневную жару, ласково трепал платья женщин.

Несмотря на шумное движение, улица казалась усталой и безжизненной. Иногда проходила элегантная дама в сопровождении мужчины в военной форме. Бируте Магдалена медленно шла рядом с Шулей, с трудом переступая усталыми ногами. Взгляд Шули лихорадочно перебегал с одного тротуара на другой: придет ли? Сердце колотилось от страха: а вдруг его поймали? Из бокового переулка навстречу им вышел трубочист с покрытым сажей лицом. На спине он нес лестницу, на руке у него болтались ведро, метелка и веревка.

– Встреча с трубочистом – дурная примета, – сказала Бируте Магдалена, бросив мрачный взгляд на Шулю.

Та не ответила, стараясь выглядеть спокойной.

Они уже прошли главную улицу и свернули на боковую, ведущую к монастырю. Дома уже казались накрепко закрытыми, и жизнь пряталась за их стенами. Лавок здесь мало, очередей нет. По обе стороны улицы палисадники, широколистные каштаны покачивают ветвями.

Возле маленького магазина игрушек стоял босоногий мальчишка и смотрел на выставленных в витрине деревянных коней и кукол. Когда девочки приблизились, он обернулся к ним.

– Бируте, Посмотри на этого мальчишку. Не узнаешь? – потянула Шуля спутницу за руку, глядя на нее в упор.

Лицо Бируте Магдалены чуть дрогнуло, но она тут же надела маску равнодушия и ответила:

– Что в нем особенного? Босяк из какой-то деревни.

Сердце Шули залила горькая обида, но ей было ясно, что Бируте узнала Шмулика, и ей захотелось сломить упрямство девочки.

– Бируте, ведь это Шмулик! Разве ты его не узнаешь ?

Девочка покраснела, в глазах появились злые слезы.

– Опять ты ко мне пристаешь? Если не отстанешь, я сегодня всем расскажу, что ты водишься с жидами! Я знаю, ты бегаешь к нему ночами. Ты врешь сестре Фелиции, жидовка !

Всю бурю чувств, охвативших Бируте, девочка изливала в потоке брани, обрушившемся на Шулю. Шуля видела, что бедная Ривкеле не в силах удержать слезы. Вдруг Бируте, бросив ее, побежала к монастырю.

– Она может и в самом деле донести на меня, – испугалась Шуля.

Да, это Ривкеле Виленская. Шмулик сразу узнал ее.

– Вечером приду к воротам монастыря, – шепнул он Шуле, проходя мимо.

– Есть хочешь? – спросила Шуля.

– Да.

– Принесу.

Шмулик свернул к развалинам. Его мучил голод. Еда, принесенная из леса, кончилась. С нетерпением ждал он назначенного часа. – Почему я, дурак, не попросил Шулю, чтобы сразу вынесла мне кусок хлеба, – ругал он себя. Чего ради мне шататься по улицам и рисковать? Зачем мне эта Ривкеле, никого не признающая, от всего отрекшаяся? – горько размышлял он. Однако чем больше он размышлял, тем ясней ему становилось, что не ради одной Ривкеле остался он в городе. Ведь он все равно ничего не сможет сделать для нее. Напротив, лучше ей пока оставаться в монастыре.

Перед его глазами снова встала нынешняя Шуля: в сером длинном монастырском платье, с густыми локонами, выбивающимися из-под шапочки и падающими на серые глаза.

Картины счастливых лет детства приходили на память вместе с образом Шули. Как хорошо было держать ее за теплую руку, заглядывать в милые глаза. Погруженный в раздумья, Шмулик залез в развалины, где скрывался уже два дня.

Семь часов. Целых три часа еще мучиться, голодному и усталому, в этих развалинах. Если б хоть можно было прилечь, закрыть глаза и поспать! Может, пойти в городской сад и лечь там под деревом?

Он уже собрался отправиться на улицу Погулянка, ведущую к саду, как вдруг его взгляд встретился с пронзительным и наглым взглядом молодого парня. Шмулик остановился у какого-то двора – парень тоже.

"Следит за мной, – Шмулика схватил страх. – Сейчас подойдет и заорет: "Жидас, держи его ! "

Шмулик ускорил шаги в сторону развалин, но чувствовал, что парень не отстает. На лбу выступили капли пота, на губах чувствовался соленый привкус. "Если не удастся избавиться – застрелю", – решил Шмулик, нащупав пистолет в кармане.

Вдруг в его мозгу мелькнула мысль. Он остановился, оглянулся по сторонам, как бы ища что-то, и торопливо вошел в полуразрушенный дом. Позади послышался задыхающийся голос парня, кричащего по-литовски:

– Эй, стой, стой! А то полицию позову!

Не задумываясь, Шмулик расстегнул штаты, как будто по нужде.

– Не удерешь от меня, жид проклятый, – снова услышал он голос литовца, и его голова показалась в дверях.

– Почему в этом проклятом городе нет уборных? – обратился к нему Шмулик по-белорусски, стараясь придать голосу особую деревенскую интонацию.

Парень озадаченно остановился.

– Ты, что, тоже не здешний? Пришел сюда нужду справить? – продолжал спокойно Шмулик.

– Пошел ты к черту, заср... ! – выругался парень, плюнул Шмулику под ноги и ушел.

РИВКЕЛЕ ВИЛЕНСКАЯ

Бируте Магдалена долго ворочалась в постели. Она узнала его, Шмулика с улицы Мапу. Из темноты ночи глядели на нее его глаза, в них были жалость, укор и любопытство. Снова вспоминался ей двор на улице Мапу в Каунасе, родительский дом, брат Давид, друживший со Шмуликом. Так весело было собираться во дворе под березой, играть, болтать, драться !

От тех счастливых дней ничего не осталось. Вместе с войной пришли скитания, бегство в деревню под Вильно, в усадьбу того поляка. В ней все еще жил ужас того дня, когда в усадьбе появились полицаи и увели отца и мать. Теперь она знает, почему их забрали, и только она, Ривкеле, спаслась. Они не согласились молиться Иисусу и Святой Богородище... Хозяйка с утра до вечера уговаривала их креститься, а они упрямо отказывались. Господь Бог наказал их за их упрямство – так объяснила ей Ядвига, хозяйка усадьбы. А она, Ривкеле, очень боялась. Она не хотела умирать.

Давида убили тут же на месте, во дворе. Он пытался вырваться из рук литовца и ударил его ногой.

Давид лежал на спине под вишней, и Ривкеле слышала его стоны. Он еще был жив, только тяжело ранен. Литовец-полицай выстрелил в него еще раз, и Давид замолк. Она громко плакала и кричала: "Давид!" Но пани Ядвига зажала ей рот и оттащила в погреб. Там надела ей на шею цепочку с медным блестящим крестиком и велела молиться.

Она, Ривкеле, останется в живых. Она верная христианка, исполняет все заветы и каждый день молится Деве Марии. Пани Ядвига плакала и говорила, что ей очень жалко папу и маму, но она ничем не может помочь.

Сколько слез пролила Ривкеле, оставшись одна! Два дня не прикасалась к еде.

Было воскресенье, и она увидела, как пани Ядвига надела мамино шелковое платье и мамины туфли. Папу полицаи увели босого. Зачем он снял сапоги?

Червь сомнения зашевелился в ее душе. В тот же вечер она увидела, как Янек, старший сын Ядвиги, примерял новые папины сапоги, те самые, которые папа носил до того, как его увели.

Она, Ривкеле, боится. Нельзя, чтобы кто-нибудь узнал, что она еврейка. Она хочет жить. Она будет монахиней. У нее красивое имя – Бируте Магдалена.

Но Шмулик... Зачем он пришел сюда? И Шуля эта не отстает от нее. Шуля сказала, что Шмулик ради нее рискует жизнью. Он придет ночью к воротам монастыря, чтобы увидеть ее. Нет, она не выйдет к нему. Ни за что! Она не хочет умирать. Она натягивает одеяло на голову и старается уснуть. Жарко и душно.

Шули нет в кровати. Наверное, пошла к Шмулику. Шмулик ждет ее, Ривкеле, возле ворот. Если его поймают, с ним сделают то же, что с Давидом. Он пришел сюда из леса. В лесу он был в безопасности. Кто просил его? Пусть он оставит ее в покое. Что сказала ей Шуля по дороге? Шуля сказала, что она, Ривкеле, предала своих отца и мать, которых убили "добрые" христиане. Ложь это! Добрые христиане не убивают. Но подозрение червем точит ее сердце: как попали в руки Янка в тот ужасный вечер папины сапоги? Почему папу увели босиком? И Ядвига надела мамино платье. Ядвига сама начистила щеткой папины сапоги. Но ведь пани Ядвига очень верующая, молится каждый день.

Бируте Магдалена дрожит под одеялом. Почему ей так холодно? Ведь июль на дворе.

Шуля сказала, что скоро придет избавление. Шуля все знает. Но она, Ривкеле, боится Шулиных разговоров. Вчера Шуля сказала, что русские уже близко. И в больнице сестры о том же говорят. Некоторые готовятся оставить Вильно, бежать на Запад: "Придут большевики, и сделают с нами то же, что мы сделали с жидами".

Минск взят. Русские приближаются к границам Литвы. На улицах она видела машины, нагруженные мебелью и чемоданами.

– Тогда мы будем свободны, и не придется больше прятаться в монастыре, – прошептала Шуля ей на ухо, и глаза ее радостно блеснули. Но она, Бируте Магдалена, совсем не собирается уходить из монастыря. А Шмулика пока что могут убить. .. Она спустится только на минутку. Только скажет Шмулику, чтобы уходил отсюда, чтобы вернулся в лес. Только на минутку выйдет во двор.

Ривкеле выскальзывает из постели, смотрит на кровати – все спят. В коридоре темно. Только под иконой Богоматери горит лампадка. Ривкеле идет босиком, чтобы не слышны были шаги.

Проклятая дверь скрипит. Бируте останавливается, ждет. Никто не услышал. Девочка бежит к воротам.

– Ой! – она наступила на острый камень.

Боль обжигает. Длинная тень падает на камни мощеного двора.

– Кто здесь?

Высокая и худая фигура сестры Фелиции вырастает перед ней. Монашка стоит, сложив руки на груди, как статуя богини возмездия.

– Куда это ты?

Бируте Магдалена молчит. Она очень боится сестры Фелиции.

– Куда ты так поздно? – повышает Фелиция голос.

Девочка дрожит. Фелиция хватает ее за руку. Ривкеле чувствует жесткие пальцы монашки.

– Я только до ворот, я...

Монахиня смотрит водянистыми глазами на заикающуюся девочку.

– Что тебе делать у ворот? Свидание с парнем? Ночью, в монастыре?!

Слова застряли у Ривкеле в горле, только губы дрожат.

– Идем, покажи, кто он.

Фелиция идет вперед и тащит за собой дрожащую девочку.

Ворота закрыты. Сторож дремлет на скамейке. Кругом тихо, нет ни души. Девочка с облегчением вздохнула. Монашка удивленно посмотрела на нее.

– Зачем ты шла к воротам?

– Не могла заснуть.

– Ты лжешь! Иди в мою комнату и жди меня там. Сестра Фелиция поднялась в спальню девочек. Неужели она ошиблась? Оните спокойно спит в своей кровати.

Она обратила внимание, что уже несколько вечеров Оните пропадает где-то и возвращается в монастырь поздно ночью. Сегодня она зашла за девочкой в больницу, а там ей сказали, что Оните кончила работу в обычное время и ушла. Странно, всего полчаса назад она была здесь, и кровать Оните была пуста...

Бледные щеки монахини покраснели от злости. Эта наглая еврейка водит за нос ее, сестру Фелицию, и весь монастырь. Ну, уж она ее проучит!

В назначенный час Шмулик был у монастыря: может, Ривкеле спустится, и он сможет поговорить с ней? Шуля уже ждала его.

– Шмулик, вот тебе хлеб.

Шмулик влез на стену и уже хотел спрыгнуть во двор, как до их слуха донесся сердитый голос сестры Фелиции и всхлипывание Ривкеле.

– Шмулик, назад, уходи, – крикнула Шуля. Шмулик спрыгнул и исчез в ночи. Шуля поспешно сбросила туфли, бегом пробежала по коридору и вошла в спальню. Не раздеваясь, легла в постель и плотно укуталась. Из-под краешка одеяла она видела, как в комнату вошла Фелиция, а за ней Бируте Магдалена.

– Когда вечером девочки вернулись с работы, им было ведено немедленно явиться в комнату матери Беаты. Сердце Шули сжалось в предчувствии беды. Первая мысль – бежать. Но куда? Продержаться бы еще неделю, может, всего несколько дней! Она видела своими глазами, что литовцы потеряли головы. Они бегут из города. Вильно превратился в военный лагерь. Шмулик сказал, что он должен вернуться в лес к своим. Что хочет от нее Фелиция? Что она знает?

Мать Беата смотрит на нее холодно и враждебно. Лицо Фелиции вытянулось, она даже не взглянула на девочку.

Бируте Магдалена плачет. Какая она противная, эта девчонка! Не стоило и заводиться с ней. Зачем Шмулик рисковал жизнью ради нее? Это она, Шуля, виновата: заморочила ему голову с этой Ривкеле...

– Где ты пропадаешь по вечерам? – слышит она голос матери Беаты.

– В больнице.

– Ты лжешь! Сестра Фелиция заходила туда.

Шуля побледнела.

– Несколько дней назад из нашей аптечки исчезли дорогие лекарства. Где пентотал и корамин ?

У Шули подкосились ноги.

– Не знаю, – еле слышно ответила она.

– Нет, ты знаешь! Если не скажешь, кто взял их, сегодня же позову гестапо. Шуля молчит. Бируте громко рыдает.

– Бируте Магдалена, ты отвечаешь за лекарства. Твой ключ подходит к аптечке. Ты давала Оните ключ ?

Бируте опускает голову и молчит.

– Под замок ее, пока решим, что с ней делать.

Минутку помолчала в задумчивости.

– Бируте Магдалена, ты же еврейка?

Мать Беата не знает ничего о Ривкеле. Ее перевели сюда из закрывшегося монастыря вместе с группой воспитанниц.

Вопрос застал девочку врасплох.

– Нет, нет, – промямлила она.

– Оните, ты знала Бируте Магдалену раньше? Скажи правду. Она тоже жидовка, как ты ?

Шуля выпрямилась.

– Нет. Бируте Магдалена нееврейка, она христианка. Мать Беата, она ни в чем не виновна. Я сама взяла ключ.

– Так. И лекарства тоже?

– Да.

– Зачем? Продала их? Ты сделала с ними гешефт ?

– Нет. Отдала раненому.

– Еврею, да?

– Да.

Старая монахиня поднялась с места тяжело дыша, глаза ее яростно блестела. Шуле показалось, что она вот-вот бросится душить ее. Но мать Беата овладела собой: не крикнула, не ударила, только процедила сквозь зубы, показав пальцем на Шулю:

– Эту – под замок. Не давать ей ничего.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Целую неделю в городе гремела пальба. Над железнодорожным управлением, самым высоким зданием в городе, стояли облака пыли. Потом стрельба стихла. В город вошли советские танки и автомашины. Шагают солдаты, до смерти усталые и опьяненные победой. Одиночные выстрелы со свистом рассекали воздух.

Группами шагают партизаны по освобожденным улицам. На перекрестках патрули. Только еврейские партизаны не радуются. Их глаза не светятся счастьем победы.

Они бродят по огромному кладбищу – между развалин домов в темных проулках, которые еще недавно назывались "Виленским гетто". Кое-где еще висит на петлях покосившаяся дверь. Из кучи пепла торчат обгоревшие стулья, столы. Ветер гуляет по улицам мертвого гетто, перелистывая страницы книг, обрывки пергамента свитков Торы на грязной мостовой. Люди молча роются в кучах пепла и развалив. Может, найдут что-нибудь из их дома.