Текст книги "Дети с улицы Мапу"
Автор книги: Сарра Нешамит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Внешне они были разные: Гедалья – высокий, широкоплечий богатырь, с большой круглой головой на короткой шее. Он славился в отряде как отличный пулеметчик. Говорил он сдержанно, глубоким приятным баритоном. Он не любил рассказывать о своем прошлом. Но все знали, что до войны он учился в ешиботе.
Как-то партизаны начали подшучивать над бывшим ешиботником, Гедалья встал и, не говоря ни слова, исчез в лесу. Вернулся он лишь на заре, когда его взвод должен был принять охрану лагеря.
Его друзья-евреи знали, что если в канун субботы Гедалья был свободен, он исчезал на часок в чаще леса. Он уединяется, чтобы "чуток" помолиться, шептались ребята.
Командир ценил его смелость и не раз после вылазки объявлял ему благодарность в приказах по отряду и представлял к награде.
Гедалья любил петь. Вечерами у костра плыл над лесом глубокий его баритон. Друзьям-евреям иногда удавалось уговорить его затянуть "а земерл", и тогда звучали в землянке задушевные хасидские мелодии, молитвы или народные песни.
Но Гедалья редко доставлял им это удовольствие. Чаще всего он обрывал их уговоры русской партизанской песней.
Ошер был совсем другой. Маленький и щуплый, с мелкими чертами лица, он выглядел рядом с Гедальей как мальчишка порывистый и нервный. Он ходил мелкими быстрыми шажками, как барышня. Волосы у него были гладкие, редкие. Разговорчивый, он много рассказывал о своем местечке и о семье, о своем детстве и о своих подвигах. Иной раз он, забывал, что рассказывал раньше, и придумывал новый вариант, отличавшийся от предыдущего.
Товарищи подшучивали над ним, но любили его слушать. Ошер был мастер рассказывать. Особенно удачно он описывал быт местечка, рассказывал анекдоты из местечковой жизни. Слушатели были довольны, смеялись и на какое-то время забывали, что все это уже ушло далеко в прошлое.
Но еще больше удовольствия рассказы доставляли его русским друзьям. Они не были знакомы с еврейским бытом, и наивно верили его побасенкам.
До войны Ошер был портным, но теперь он остерегался вспоминать об этом. Когда друзьям хотелось подразнить его, они звали его "портняжка". Ошер обижался, огрызался сердито, но быстро отходил и вновь принимался рассказывать.
Теперь он исполнял обязанности "второго номера" в пулеметном расчете Гедальи, т. е. носил пулеметные диски. Он привязался к Гедалье и ходил за ним как тень. Ошер не отличался храбростью, но в час опасности не отставал от Гедальи. И не раз друг спасал пулеметчика от смерти.
Среди русских партизан особенно полюбился Шмулику Алешка – "хохол". Высокий парень с густой светлой шевелюрой, озорные волосы падали на лоб, доставая до маленького вздернутого носа, Алешка попал сюда с севера. Родом он был, собственно, из-под Ленинграда, и товарищи его, как и он сам, не знали, почему пристала к нему кличка "хохол".
Алешка был душой отряда. Веселый и живой, всегда готовый поддержать песню или пуститься в пляс. Он играл на баяне, который раздобыл в одной из вылазок. В любом походе, даже во время утомительного отступления при облавах, которые немцы частенько устраивали, он нес баян на плече вместе с винтовкой.
Алешка был во взводе Анатолия. Он тоже привязался к молчаливому Гедалье и жил вместе с двумя друзьями в одной землянке.
Когда ноги Шмулика зажили настолько, что он уже мог ходить, к нему пришел Анатолий, хлопнул его по плечу и сказал:
– Хватить бездельничать, парень, пришло твое время !
Шмулик вскочил.
– А винтовку мне дадут? – поднял он на Анатолия блестящие от радости глаза.
– Не спеши, парень, – усмехнулся тот, – винтовку так быстро не дают. Да зачем тебе оружие? Тебя в хозвзвод назначили. Пойдешь на кухню помогать Гале-поварихе.
Мальчик насупился. Грустно поплелся он за Анатолием, который, почувствовав, что парнишка повесил нос, стал его утешать:
– Ты, друг, не волнуйся. Это временно, пока совсем не выздоровеешь. Да и босой ты. Сначала нужно раздобыть тебе сапоги. Он показал на ноги Шмулика, все еще обмотанные кусками брезента, чтобы не промокали в талом снегу.
"БОМБЕЖКА"
Вот уже несколько недель Шмулик помогает на кухне: собирает сухой хворост для растопки, колет дрова, носит воду, а большей частью сидит и чистит картошку. Настроение у него мрачное. Не такой он представлял себе жизнь в партизанах.
– Будто снова у Федьки, – изливал он обиду Алешке. В присутствии Анатолия он был сдержаннее: видел в нем командира, да и тот сохранял в отношениях с ним некоторую дистанцию, хотя мальчик полюбился ему.
Как-то раз на кухне появился Алешка. Несмотря на возмущенные крики Гали, схватил со сковороды порядочный кусок мяса н прошептал на ухо Шмулику:
– Нынче ночью идем на "бомбежку", возьмем тебя с собой и раздобудем тебе сапоги. Смотри только не проболтайся, что я тебе рассказал. ("Бомбежками" в отряде называли налеты на какую-нибудь враждебную партизанам деревню, чтобы раздобыть продукты и одежду).
Весь день Шмулик ходил сам не свой. Анатолия он не видел и не мог удостовериться, правду ли сказал Алешка.
Но когда вечером он вернулся в землянку, неожиданно появился его командир и, улыбаясь, окликнул его :
– Готовься, парень, выходим!
В один миг Шмулик был за дверью, бегом промчался вслед за Анатолием между двумя рядами землянок, которые теперь, когда талый снег капал с покатых крыш, похожи были на большие собачьи конуры.
В конце лагеря стояла телега, запряженная парой лошадей. В телеге уже сидела медсестра Лиза. У нее кончился запас перевязочных материалов, и она ехала, чтобы раздобыть льняного полотна для перевязок. Рядом с ней развалился Алешка, который на этот раз был кучером.
Впереди телеги и за ней шагали группы парней, вооруженных винтовками и автоматами. Последним шел пулеметчик Гедалья и его "адъютант" Ошер. Шмулик попросился было к идущим, но ему приказали лезть на телегу. Последние дни зимы. Развезло дороги, и колеса телеги то и дело погружаются в грязь. Из леса вышли после полуночи. Небо затянуло тучами, и уже на расстоянии нескольких метров ничего не видно.
Спустя час группа вышла на мощеную дорогу, и стало легче двигаться. Алешка хлестнул лошадей, а пешие ускорили шаг.
Когда шли по лесу, переговаривались, шутили, смеялись. Теперь шагали в молчании. Только скрип колес да шаги партизан нарушали ночную тишину.
– Куда мы идем? – шепнул Шмулик на ухо Алешке.
– Кажется, в деревню К., – прошептал Алешка.
Сердце Шмулика забилось. Деревня К. – рядом с Дроздами, и ее жители участвовали в истреблении евреев в ближнем местечке. Они охотились за евреями, выходившими из местечек в поисках еды, сдирали с них одежду, стаскивали обувь и выдавали немцам.
Деревня К. была меньше, чем Дрозды, дома стояли на большом расстоянии друг от друга, и потому легче было их окружить.
Под утро группа добралась до одной из дружественных деревень. Здесь Анатолий решил остановиться и только с наступлением ночи двигаться дальше.
Выставили дозоры у околицы деревни. Свободные от наряда партизаны разошлись по домам. Анатолий, Алешка и Шмулик вошли в один из первых домов. Постучали в окно и стали ждать. Через некоторое время послышался изнутри испуганный голос:
– Кто там ?
– Это я, Алешка. Открой, хозяйка.
Дверь скрипнула, на пороге стояла молодая крестьянка.
– Здравствуй, командир, – обратилась она к Анатолию. – Здоров, Алешка! Давно уже не появлялись в наших местах.
– А блины будут? – Алешка обнял хозяйку за талию. – А горло всполоснуть тоже?
– Будет, будет и горелка, – засмеялась хозяйка, вырываясь из объятий. – Сейчас разожгу печку.
– А где хозяин?
– Дома, где ж ему быть? Пошел к лошадям.
– Нельзя ли затопить баню?
– Отчего же. Сейчас мой придет и все сделает.
Видно было, что Алешка не раз бывал здесь и чувствует себя в этой хате дома.
– А это тоже партизан? – спросила молодая женщина, насмешливо глянув на замотанные ноги Шмулика.
Мальчик застеснялся, забился в угол и спрятал свои ноги под стол.
Анатолий знал, что крестьяне с большим уважением относятся к хорошей одежде и отличному оружию партизан. Чтобы подбодрить Шмулика, выглядевшего совсем несчастным в своей изношенной одежде, он сказал: – Ничего, хозяйка, вот на обратном пути заглянем к тебе, посмотришь, какого партизана тебе приведем!
После обильной еды парни отправились вместе с хозяином в баню. Давно уже Шмулик не мылся по-настоящему: с мылом и не жалея горячей воды. А когда надел чистое белье, почувствовал, как будто у него выросла новая кожа. Белая льняная рубашка, которую он получил, была в заплатах, рукава длинны и широки, но стоит ли обращать внимание на такие мелочи?
В сумерки группа двинулась дальше. После дня отдыха в деревне силы вернулись к Шмулику, и настроение у него было хорошее. Они долго шагали по проселочной дороге, пока вышли на шоссе. Тут Анатолий скомандовал остановиться. Телегу с лошадьми оставили молодому парнишке, который сопровождал их из деревни, а сами пошли дальше пешком. Шмулик сразу заметил, как посерьезнели лица его товарищей. Они шагали молча, посматривая по сторонам дороги.
Во главе группы шел Анатолий, рядом с ним – Гедалья и Ошер. У Шмулика болели ноги. Обмотки промокли, и комья грязи налипли на них. Анатолий заметил, что мальчику трудно идти, остановил отряд. Сели на обочине, вытянув ноги.
– Что, парень, не так-то легко быть партизаном? – усмехнулся Анатолий.
Шмулик покраснел и насупился.
Опять двинулись вдоль дороги и вскоре добрались до открытого поля. Только кое-где по обеим сторонам еще чернели голые кроны деревьев.
Партизаны свернули с шоссе и пошли по узкой тропинке, углубились в чашу, и дошли до берега реки.
– Ну, ребята, погреемся немного перед холодной баней?
Анатолий вытащил из сумки флягу в поднес к губам. За ним выпили и остальные. У Ошера нашлась вторая фляжка, тоже полная. Глотнув, он поднес ее к губам Шмулика:
– Пей, парень, без этого не выдержишь.
Шмулик хлебнул, горло и внутренности обожгло огнем. Это был самогон. Крепкий, неочищенный, с противным запахом. Шмулика потянуло на рвоту. Он нагнулся и напился холодной воды из речки.
Парни, подняв оружие над головой, один за другим входили в воду. Мальчик поколебался мгновение и прыгнул вслед за ними.
Речка была неглубокой. Вода доходила Шмулику до пояса.
– Почему я не чувствую холода, Петька? – спросил Шмулик.
– Почему? Ой, и дурак же ты! Разве не знаешь, что у партизана собачье тело?
Теперь они поднимались по черному торфянику. По обе стороны видны большие ямы, полные мутной воды, и по бокам их – ряды черных кирпичей.
Шли медленно, стараясь не упасть в какую-нибудь из ям. И снова шоссе, и лес по обе стороны. Но вот показался Алешка, которого послали вперед в разведку. Он что-то шепнул на ухо Анатолию.
– Ложись! – приказывает командир. Послышался грохот колес и на шоссе показалась телега, на телеге трое мужчин: двое вооружены винтовками. Телега прокатилась совсем рядом и исчезла за поворотом.
– Жаль, – вздыхает Алешка, – эти двое – местные полицаи. Могли мы прихлопнуть их.
Шмулик понимает, что нельзя было сейчас стрелять: слишком близко к деревне. Все дело с "бомбежкой" может провалиться.
Они вышли из леса. Впереди чернели деревенские избы. Группа залегла у обочины дороги. Двух партизан послали вперед. Вскоре они вернулись.
Анатолий отдает последние команды:
– В деревне небольшая охрана, очевидно, придется пострелять. Никому не дать уйти. Брать живым или уничтожать.
Разделились на три группы. Гедалья с Ошером отправились в обход деревни. Здесь Анатолий поставил пулеметчика Петьку с двумя партизанами. Остальные исчезли между избами. Шмулик следовал за Алешкой и Анатолием. До того как вошли, казалось, вся деревня погружена в сон. Даже деревенские собаки не залаяли.
Вот подошли к первым избам и тут заблеяла коза. Из-за заборов поднялись три мужских тени и перед ними – два черных пса.
– Кто здесь?
– Ложись! – Анатолий придавил плечо Шмулика. Затем скомандовал: "Заходи слева".
Алешка и еще двое парней бросились вперед.
Тр-тр-сс..! – засвистели пули.
Шмулик не почувствовал, как упал под дерево. Тсс... пуля со свистом пролетела мимо него.
Шмулик поднял голову – он был один под деревом. Стрельба еще продолжалась, но где-то далеко от него. Слышно – строчит пулемет. Где ребята? Что в деревне? В окне избы напротив замигал свет. Со двора доносится шум и голоса людей. Шмулик узнал Алешку и его тройку.
Мальчик вбежал во двор. В воротах у забора наткнулся на убитого. Мальчик отпрянул назад, перепрыгнул через ров и побежал туда, откуда доносились возгласы партизан. Он нашел Алешку, тот тащил за хвост жирную свинью, а двое его товарищей помогали ему, подгоняя скотину ударами кулаков.
Свинья оглушительно визжала. Перед хлевом стояли крестьянин и его жена. Мужик молчал, а женщина пронзительно завыла, ломая руки.
– Эй, Васька, я о тебе позаботился! Видишь? – Алешка помахал парой блестящих сапог перед глазами Шмулика. – Когда закончим, примеришь.
Шмулик почувствовал, что голова у него идет кругом. Мычание и рев домашней скотины, смешивались с голосами мужиков и плачем женщин и детей. И все это сопровождалось руганью и смехом партизан.
Налет был совершен очень быстро. Не прошло и часа, как на улице появились две телеги, запряженные парами лошадей. На телегах громоздились мешки с картошкой, бараньи и свиные туши.
Около одной из повозок Шмулик встретил фельдшерицу Лизу. Она держала под мышкой солидный сверток и пыталась осторожно поместить его между мешками так, чтобы он не запачкался.
– Это ты, Васька? – улыбнулась она. ему. – Жив-здоров? И в моей помощи не нуждаешься? Отлично!
Она оглядела его и губы ее скривились:
– Однако ты все еще оборванец. Ничего себе не раздобыл? Это не дело. Пойдем, – потянула его Лиза.
Шмулик пошел за ней. Ее высокая стройная фигура, опоясанная широким военным ремнем, из-за которого высовывалась кобура нагана, внушала уважение. Но парнишку сбивал с толку насмешливый взгляд ее глаз.
"Она смеется надо мной, считает меня ребенком", – подумал он.
– Эй, открой! – Лиза ударила сапогом в дверь ближайшего дома. Никакого ответа.
– Что, они там подохли, черт побери! – грубо выругалась она.
– Эй, открывай! – снова заколотила она сапогом, пока, наконец, не зазвенели стекла маленького оконца.
Не прошло и нескольких минут, как в окне замигал слабый свет. Дверь отворилась. Испуганная крестьянка в широкой полотняной рубахе, видно, только что с постели, появилась на пороге.
– Засвети-ка! – по-мужски приказала Лиза. – Не видишь, партизаны в деревне?
– Вижу я, милок, вижу, не гневайся. . . Скоро горницу осветила керосиновая лампа, поставленная на стол. В углу заплакали дети.
– Бедные мои детки, больные, – попыталась крестьянка разжалобить незваных гостей, переводя взгляд с Лизы на Шмулика.
– Хозяйка, неси сапоги для этого партизана. – приказала Лиза. – Ну, шевелись, некогда нам!
– Сапоги?! В военное-то время? Да вы что, милые? – притворно удивилась баба. – Иль смеетесь надо мной? Откуда я возьму сапоги?
– Не болтай, тетка, – Лиза вытащила револьвер.
– Ой, Езус Мария, да ты баба, – запричитала крестьянка, только теперь поняв, что перед нею девушка. – Детишек больных пожалейте! Нет у меня ничего. Уж и так ободрали нас как липку. Все позабирали, все, до последней рубахи. .. Не первый раз сюда партизаны нагрянули.
Тут Шмулик и Лиза заметили в углу сундук, накрытый цветным ковриком.
– Ну-ка, зови кого-нибудь из наших, – подмигнула Лиза парнишке.
Только Шмулик собрался выйти, как в избу ввалились Анатолий, Алешка и еще двое партизан.
– А ну, парень, примерь-ка сапоги! – позвал Алешка.
– Нечего мерить, – скривилась Лиза, – иль ты без глаз? Обе его ноги в один сапог влезут.
– Хозяйка, – повернулся Анатолий к бабе, – нужны нам сапоги для этого парнишки.
– Батюшки, родимый ты мой! – подскочила к нему баба, пытаясь поцеловать у него руку, – Пожалей!
Анатолий вырвал руку и хотел уже было выйти, как взгляд его упал на сундук.
– Хлопцы, – приказал он, – откройте-ка этот Ноев ковчег!
Баба попыталась преградить им дорогу.
У Алешки лопнуло терпение, схватив ее за локоть, он оттолкнул хозяйку в сторону. Ударом топора сбил замок и поднял крышку.
Анатолий подошел, заглянул внутрь, и кровь бросилась ему в лицо: сундук был битком набит награбленным у евреев имуществом: скатерти, простыни, пододеяльники... Среди белья торчали, подобно острым кинжалам, серебряные бокалы, ящички для благовоний, субботние подсвечники.
– Хлопцы! – только и сказал он...
Все, что случилось потом, происходило в полной тишине. Баба замолкла. Шмулик и не заметил, как она вместе с двумя детьми "испарилась" из дому.
– Лиза, – обратился Анатолий к фельдшерице, – все белье забирай себе. Он сам взял наволочку и сложил в нее подсвечники и бокалы. Шмулик надел брюки и узкий пиджачок из того же сундука. Однако обуви ему не нашлось.
– Нужно поискать в погребе, – посоветовал Алешка.
Засветив лучину, он поднял несколько досок, и партизаны увидели лестницу. Не долго думая, Алешка спустился в погреб. Шмулику приказали стоять у лестницы и светить.
– Ребята, смотрите, тут прямо клад! -. послышался возглас Алешки.
В углу погреба партизаны обнаружили тонкие и грубые обработанные кожи и даже скроенные сапоги. С радостными криками они вытащили находку наверх.
– Теперь сошьем тебе сапоги – красота! – хлопнул Алешка Шмулика по плечу.
ВАСЬКА – БОЕВОЙ ПАРТИЗАН
К весне Васька уже был настоящим партизаном. Он уже забыл тот день, когда впервые взял в руки винтовку. Быстро освоил он оружие, научился попадать в цель. Винтовка у него блестела. В ранце его рядом с "неприкосновенным запасом" – несколькими кусками черного хлеба с салом всегда лежала мягкая тряпка для чистки винтовки. На ногах у него были новенькие сапоги, хорошо смазанные дегтем, чтобы предохранить кожу от сырости.
На другой день после "бомбежки" Анатолий позвал его и велел идти к Ошеру и Гедалье. Шмулик нашел их готовыми к походу.
– Идем за хлебом для отряда. По дороге заглянем в семейный лагерь, закажем тебе сапоги. Там есть сапожник, – объяснил мальчику Ошер.
Через несколько часов они остановились на отдых в деревне. В одном из дворов они набрали свежего, только что из печки, хлеба в свернули в лес.
– А почему вас послали за хлебом, а не кого-нибудь из хозвзвода? удивился Шмулик.
Как правило, бойцы не ходили на хозяйственные операции, тем более, если они только что вернулись после вылазки. Для этого были особые люди "хозвзвод".
Друзья улыбнулись :
– Подожди, сам увидишь, почему мы вызвались пойти.
Они забрались в гущу леса. Телега остановилась. Ошер и Шмулик остались на месте, Гедалья исчез среди деревьев.
Казалось, тут не было живой души. Деревья покачивали голыми ветвями, из-под колес телеги в лицо летела густая грязь. Ни дороги, ни тропинки...
Минут через пятнадцать Гедалья вернулся в сопровождении женщины и двух мужчин. Шмулика охватило чувство жалости при виде оборванных, растрепанных, неумытых фигур. Люди подошли к телеге. Увидя хлеб, они широко раскрыли глаза. Самый молодой из них не выдержал, протянул дрожащую руку, схватил большой кусок хлеба и торопливо набил им рот. Поколебавшись, двое остальных последовали его примеру. Гедалья и Ошер не вмешивались. Они молча смотрели, как люди утоляют голод. На лбу Гедальи появились глубокие морщины, и даже Ошер, всю дорогу без устали болтавший, теперь молчал.
– Пошли, – нарушил молчание Гедалья, и его обычно мягкий, сдержанный голос прозвучал сердито и резко. Он снял с телеги несколько буханок хлеба и вручил их пришедшим.
Если в отряде об этом узнают, несдобровать им, – подумал Шмулик, и сердце его наполнилось еще большим уважением к двум друзьям.
– Тут еще остались куски, – сказала женщина, подбирая с телеги хлебные крошки.
– Идем, Васька, – повернулся к мальчику Гедалья.
Шмулик зашагал вслед за Гедальей в чащу леса, женщина пошла впереди.
Вскоре показалась землянка, затем другая. Это были не партизанские землянки, – возвышающиеся над землей, с покатой крышей и дерзко торчащим дымоходом, дымящим в небо. Эти скорее походили на пещеры, накрытые ветвями и присыпанные сверху землей.
Гедалья скользнул в землянку, Шмулик за ним. Слабый свет проникал внутрь сквозь входное отверствие, и Шмулик увидел мужчину, сидящего на бревенчатых нарах. Мужчина был бледен, большие глаза его безжизненно смотрели куда-то вдаль.
– Хаим, я привела тебе гостей, – сказала женщина. Мужчина чуть пошевелился и поднял на них воспаленные глаза.
– Хаим, у нас есть хлеб.
Губы мужчины дрогнули, но голоса не было слышно. Женщина протянула ему кусок хлеба.
– А... хлеб... дай, – произнес Хаим.
Шмулик вздрогнул. Теперь он узнал его: это был сапожник Хаим.
– Хаим, ты меня не узнаешь? – спросил он дрожащим голосом.
– Нет... да... ты, Шмулик... жив – пробормотал сапожник безразличным голосом.
– Что с тобой случилось, Хаим? – начал было Шмулик, но осекся: страшное равнодушие сапожника заставило мальчика замолчать.
– Зимой во время облавы, он отморозил ноги, не может ходить, ответила за него женщина.
– Отморозил ноги, да... Нету ног, – глухо повторил тот, кого когда-то называли Хаим-богатырь.
– Хаим, мы принесли кожу. Сможешь сшить сапоги для этого парнишки?
– Сапоги? Да, – тупо бормотал Хаим, как будто смысл слов не дошел до его сознавая, и добавил: "Ноги у меня болят".
– Хаим, мы приведем фельдшерицу.
Из глаз Хаима выкатились две слезы и повисли на конце бороды.
– Да, фельдшерицу, дорогой, приведи, невмоготу ему больше.. . покачиваясь в такт словам, сказала женщина и вытерла ему лицо грязным платком.
Дважды побывал Шмулик в землянке вместе с Лизой-фельдшерицой. Она помогла Хаиму. Правда, он лишился больших пальцев на обеих ногах, но зато язвы начали заживать. Отчаяние и пугающее безразличие отступали, и постепенно возвращалась бодрость духа. Через две недели Хаим взял в руки свой молоток и вскоре Шмулик получил от него пару блестящих сапог.
От Ошера Шмулик узнал, что сначала Хаим не хотел вступать в боевой отряд. Командир поставил условие: пусть достанет себе винтовку. Хаим не захотел рисковать и пошел в семейный лагерь.
– Не повезло мне, – жаловался он, – невезучему лучше не родиться.
Шмулик смутился, ему показалось, что Хаим завидует его судьбе. Он вспомнил тот день, когда сапожник оставил его, обессилевшего, в лесу одного. На мгновенье им овладело чувство злорадства, но он тут же устыдился и поспешил расстаться с сапожником, оставив ему несколько буханок хлеба и баранье ребро с мясом – плату за труд.
Дни тянулись медленно. Шмулик с нетерпением ждал возможности поговорить с командиром Иваном Петровичем, но когда он встречался с ним, смелость оставляла мальчика, и он не решался обратиться к нему.
Иван Петрович был русский офицер, бежавший из немецкого плена и вступивший в партизанский отряд, в котором Анатолий служил командиром взвода. Очень быстро он стал командиром роты. Евреи-партизаны уважали его за храбрость и любили за хорошее отношение к ним.
В отряде Шмулика называли Васькой. Его еще не брали на боевые операции, оставляли охранять лагерь. По ночам Васька стоял на посту с одной из девушек или со старым конюхом Андреем – отцом одного из партизан. Устремив взор в темноту, он настораживался при каждом шорохе. В первые ночи в шелесте листвы слышались ему вражеские шаги. Потом он научился различать звуки ночного леса, и уже не волновался так сильно.
Однажды, возвращаясь с поста, Шмулик наткнулся на Ивана Петровича с группой бойцов, которые только что вернулись с дерзкой и удачной операции: они пустили под откос немецкий поезд, полный оружия и солдат. Много немцев взлетело в воздух.
Командир был в хорошем настроении. После сытного обеда, который приготовила в лагере повариха Галя – поджаренное на сковороде, ароматное, приправленное луком мясо, – партизаны разошлись по своим землянкам и завалились спать. Командир остался сидеть у костра, погрузившись в раздумье. Вместе с ним остались Анатолий и Васька. Давно уже Шмулик уговаривал Анатолия попросить командира, чтобы его перевели в боевой взвод. Сейчас момент показался ему подходящим. Он потянул Анатолия за рукав.
– Иван Петрович, – обратился Анатолий к командиру, – надоело Ваське нашему сидеть на кухне. Хочет воевать.
Иван Петрович перевел на него задумчивый взгляд, и широкая улыбка расплылась по его лицу:
– Воевать? Ну, ладно! Сколько тебе лет, парень ?
– Почти пятнадцать, товарищ командир, – прибавил себе возраст Шмулик.
– Почти пятнадцать, – снова улыбнулся командир.
– Значит, четырнадцать с хвостиком. Рановато еще...
– Товарищ командир, во время войны растут быстрее. Я уже больше двух лет сам о себе забочусь, многое испытал.
Лицо командира стало серьезным.
– Да, парень, в страшное время мы живем: ни детства у наших детей, ни юности. Но что ты будешь делать в боевом отряде? Задания – это ведь не игрушка. В любой момент можешь расстаться с жизнью, не хочу я, чтобы ты сложил здесь свою голову после трех лет войны. Не так уж долго осталось до освобождения.
– Товарищ командир, вот вы говорите, что война к концу приближается, а я еще ни одному немцу не отомстил, – продолжал уговаривать Васька.
Иван Петрович снова улыбнулся. Положив руку Ваське на плечо, командир поглядел на него, и на лице его появилось выражение печали и нежности.
– У меня тоже сын твоих лет, парень, – сказал он тихо. – Кто знает, найду ли его еще в живых.
– Товарищ командир! – Анатолий решил прийти Ваське на помощь, – ваш сын русский, а мы евреи. Ведь не...
Лицо лейтенанта помрачнело, глаза сердито блеснули.
– В моей деревне немцы живой души не оставили.
Анатолий хотел что-то сказать, но видя сердитое лицо командира, промолчал:
"Им этого не понять, даже самому лучшему из них".
Минуту все молчали. Иван Петрович поднялся.
– Бери его в свой взвод, – коротко приказал он и пошел прочь.
Шмулик облегченно вздохнул. Он знал, что русские командиры взводов не захотели бы его взять.
СМЕРТЬ ДРУГА
– Анатолия вызвали в землянку командира, – с порога сообщил Алешка. Все насторожились. Васька не утерпел и выскочил наружу. Он знал: взводного не вызывают к командиру так просто. Наверно, готовится крупная операция.
Его догадка подтвердилась. Спустя некоторое время Анатолий вернулся и предупредил, чтобы вечером были готовы: пойдет он с одним отделением. Операция будет опасной. Нужно пересечь главное шоссе, по которому все время движутся немецкие части, и разрушить железнодорожный мост через реку.
– На такое дело посылают евреев, – проворчал Ошер, – не хотят русских подвергать опасности.
Гедалья сердито посмотрел на него, и Ошер замолчал.
Вышли с первыми звездами. Шли всю ночь, а днем прятались в роще на берегу реки. С заходом солнца начали пробираться к назначенному месту.
Лето еще только начиналось. Хлеба на полях зеленые, но уже высокие, колыхались и склонялись на ветру.
Группа свернула с дороги и пересекла поле. Подойдя к одному из притоков реки, перешли его вброд и пошли по проселочной дороге.
– Кругом! – передали по цепи шепотом. Группа выстроилась цепочкой и двинулась спиной вперед. Шмулик уже не удивлялся, как в первый раз.
Теперь он знал, что так обманывают врага, преследующего партизан.
Вскоре добрались до молодого бора. Среди деревьев торчали обрубленные пни. Деревья были низкие, и сквозь реденькие верхушки была видна лента реки в долине. Луна там и сям посеребрила темно-серую поверхность воды. Спокойное течение реки иногда . нарушалось всплеском волн, тут же стихавшим.
По цепочке шепотом передали команду пригнуться. И вдруг осветительные ракеты – сначала красная, а за ней зеленая – рассекли небо и рассыпались массой искр над самыми их головами. Неподалеку послышались шаги и голоса немцев.
– Ложись!
Ребята прижались к земле. Ракеты взлетали одна за другой. Возбужденные глаза блестят в темноте, в ушах звенит от напряженного вслушивания.
Тихо. Вот упала шишка с дерева. Крикнула ночная птица. Раздался выстрел, еще один... Сердце гулко бьется, дыхание замирает.
– Ползком назад! – раздается шепот. Спустя полчаса они вернулись в лес. Здесь можно распрямить усталую спину. Еще полчаса ходьбы и – отдых. Все лежат на обочине дороги, задрав ноги кверху.
Уже известно, что произошло: возле моста – усиленный немецкий патруль. Заметил ли он партизан? А может, кто-то видел их, когда они шли, и донес? Что делать? Вернуться в лагерь, не выполнив задания?
Анатолий, командир группы, мрачнеет. Он представил себе насмешливые глаза Кольки, командира второго взвода в роте Ивана Петровича. Колька не любил евреев и радовался каждой их неудаче. К тому же он завидовал Анатолию: на счету еврея было шесть взорванных поездов, тогда как на его счету только четыре. На сложные операции командир Иван Петрович посылает взвод Анатолия в сам часто идет с ним. Как же теперь вернуться с пустыми руками?
– Товарищ командир, – прервал его размышления Гедалья, – выйдем к реке, переплывем ее и взорвем мост с другой стороны.
Партизаны насторожились: дело опасное. На том берегу реки можно наткнуться на другого врага. Там действуют банды белополяков, воюющие как с немцами, так и с русскими, а в жестокости по отношению к евреям не уступающие немцам.
Анатолий промолчал.
– Товарищ командир, – продолжал Гедалья, – все отделение не нужно. Я могу и еще двое. Маленькой группе легче проскользнуть.
Анатолий по-прежнему молчал. Слышал ли он вообще слова Гедальи?
Звезды побледнели. Ночь коротка. Еще немного, и займется заря. Тогда уже нельзя будет двинуться. Где провести день? Нет здесь удобного места. В лесу оставаться нельзя – продовольствие кончилось. Партизаны смотрят на командира, ждут его решения.
– Пойдем втроем, – говорит Алешка, – Гедалья, Ошер и я. Пойдешь с нами? – подтолкнул он локтем в бок Ошера.
– Отстань от меня, морда! – выругал его Ошер. – Иди, иди... Не терпится тебе на тот свет! – Однако все знали: как только Гедалья поднимется. Ошер и Алешка непременно пойдут вслед за ним.
– Говоришь, знаешь эти места хорошо? поднял Анатолий глаза на Гедалью.
– Отец мой тут много разъезжал и меня с собой брал в каникулы.
– Река тут глубокая?
– Я знаю брод неподалеку.
– Пошли, – вскочил на ноги Анатолий.
– Вот-вот рассветет, – заметил кто-то вполголоса.
– Ничего, небо покрыто тучами.
– Дождь пойдет.
– Еще лучше.
Спустя несколько минут, послышались раскаты грома, сначала далеко, потом над самой головой. Партизаны шли быстро. То и дело вспыхивала молния, освещая на мгновение темное небо. Деревья скрипели и стонали, как раненые звери. Ветер все усиливался, идти было трудно. Еще секунда, и хлынул ливень. Не успели парни спрятаться под деревьями, как промокли до нитки, в сапогах было полно воды. Только плечи и спина еще оставались сухими. Сквозь полушубки вода не проникала.
