Текст книги "Наследник Крэнфорда"

Автор книги: Сара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Сара Вуд
Наследник Крэнфорда

Глава первая

От потрясения он лишился дара речи. В тускло освещенной комнате не было слышно ничего, кроме гулких ударов его сердца. И голоса в голове, твердящего: «Неправда! Этого не может быть!»

Блейк сомневался, что кто-то из его предков когда-либо слышал такое убийственное, немыслимое откровение, как это…

«Ты не законный наследник. Ты… дитя моей любви».

Слова матери вертелись в голове, лишая способности трезво мыслить. Блейку потребовалось колоссальное усилие воли, чтобы прийти в себя. И еще несколько секунд, чтобы понять: этому всему должно быть какое-то логическое объяснение. Ведь не от интенсивного медикаментозного курса же помрачилось ее сознание.

– Я утомил тебя своей болтовней, мама. Думаю, тебе лучше поспать, – мягко посоветовал он.

Глаза Кей Беллами сверкнули гневом – единственный признак жизни на когда-то красивом лице, которое теперь было белой маской надвигающейся смерти.

– Не обращайся со мной, как с выжившей из ума! – прокричала она надломленным голосом. – Я в своем уме. Ты не Беллами!

– Мама! – Блейк поморщился от ее настойчивости.

– Это правда! Ты не имеешь права на наследство. Взгляни на себя! – продолжала она. – Ты думаешь, в тебе есть кровь Беллами? Где же твои светлые волосы? А брюшко? А нос «картошкой»? Я знаю, кто зачал тебя. Это был мой любовник!

Его мать посмотрела на него так, словно видела кого-то другого, и Блейк почувствовал, как страх безжалостно стискивает его желудок. Нет, подумал он в безмолвном ужасе. Это неправда!

– Ты же видел свои детские фотографии, – проскрипела Кей. – И знаешь, что родился с шапкой иссиня-черных волос. Как у моего возлюбленного. – Отстраненная улыбка на мгновенье приподняла ее тонкие губы. – Боже мой, Блейк, – продолжила она горячо, – я хранила эту тайну всю жизнь и хочу сбросить тяжесть прежде, чем умру.

Ее рука вдруг повисла, и она вся обмякла на постели. Медленно, неохотно Блейк устремил взгляд в направлении написанного маслом портрета отца над каминной полкой. Холодная дрожь начала бить где-то глубоко в позвоночнике и распространялась по всему телу до тех пор, пока ему не стало казаться, что весь он стал высеченным изо льда. Сколько же людей обсуждали полное отсутствие их сходства?

Силы, казалось, полностью покинули его. Разум словно оцепенел. Блейк сидел возле постели матери совершенно неподвижно, словно его проткнули копьем.

Он ласково погладил ее горячий лоб:

– Мама. Лекарства, которые тебе прописали, – сильнейшие успокоительные…

– Я уже несколько дней не принимаю их, – перебила его Кей. – Я говорю правду, клянусь здоровьем своего внука, – выкрикнула она в отчаянии.

Блейк сделал глубокий вдох, наполняя воздухом съежившиеся легкие. Его кулаки непроизвольно сжались. Абсурд – не так ли? Всю жизнь родители, гувернантки, тренеры по фехтованию, инструкторы по верховой езде и управляющие готовили его к будущему в качестве наследника Беллами.

Ему было двадцать, когда его пожилой отец, Дарси, умер. С того дня он оказался в положении человека, облеченного властью. На него вдруг обрушилась ответственность за решения, которые влияли на жизни многих людей. Мало-помалу он постигал свои обязанности, вникая в них с особой тщательностью. И уже через восемь лет почувствовал себя абсолютно уверенно в этой роли. Роли, которая будет принадлежать ему до тех пор, пока он не умрет и его место не займет сын.

Уверенно… да. Однако надо признать, иногда под гнетом долга он испытывал какое-то смутное беспокойство и растущее негодование. Порой ему страстно хотелось быть свободным…

Неужели он унаследовал эту неугомонность от своего настоящего отца? От этой мысли волосы на затылке встали дыбом. Верные традициям и условностям, флегматичные мужчины рода Беллами, как известно, всегда были вполне довольны своим богатством и привилегиями. Возможно, в нем действительно нет ни капли их крови!

Но в одном Блейк был совершенно уверен. Он любит каждый дюйм Крэнфорд-холла, каждую травинку обширного поместья – даже аккуратные коттеджи работников имения, вливающиеся в примыкающую деревню Грейт-Астон.

И теперь его мать заявляет, что поместье ему не принадлежит! Если это правда, она только что разорвала на части саму основу его жизни. Неужели он двадцать восемь лет прожил во лжи? И он всего лишь внебрачный ребенок? Незаконнорожденный. Ублюдок!

От внезапной боли мышцы живота снова сжались. Блейк взглянул на свою мать, которая любила его, и вдруг осознал, что она говорит правду. Кей нащупала свой золотой медальон и открыла его. Фотография. Блейк наклонился вперед и вгляделся в миниатюрный снимок в форме сердца.

Молодой мужчина. Смуглый, полный жизни, с непослушно вьющимися волосами, в точности как у него, и смеющимися черными глазами – зеркальным отражением его собственных. Те же черты лица. Тот же огонь.

– Твой отец, – прошептала Кей и любовно погладила фотографию дрожащими пальцами. – Вы с ним так похожи. – Она вздохнула. – Он владел мной, телом и душой. Я чуть не бросила все ради любимого. Но у него не было ничего – а мне слишком хорошо была знакома бедность. Я хотела, чтобы все это стало твоим! – крикнула она, окинув трясущейся рукой роскошное убранство комнаты.

Почти не дыша, он тяжело опустился в кресло. Его отец. Круговерть эмоций бурлила в нем: гнев, отчаяние и наконец жажда этой непознанной отцовской любви, отчего в горле встал ком, а на глаза навернулись слезы.

Высохшая вялая рука с проступающими голубыми венами приподнялась с шелкового покрывала и накрыла его руку:

– Блейк, ты знаешь, что я люблю тебя, – сказала мать с необыкновенной нежностью. – Я посвятила свою жизнь тебе. Я поклялась, что сын моего возлюбленного однажды унаследует Крэнфорд.

– Унаследует? Как? Ты сделала это невозможным! – резко крикнул он.

Блейк тяжело прислонился к дубовому комоду, отчего китайские вазы, стоящие на нем, тревожно задребезжали. К нему подступила тошнота, и в этот миг он понял, что должен делать. Боже, его всего трясло от этого решения. Еще никогда в своей благополучной жизни он не чувствовал себя таким больным, таким раздавленным. Таким… опустошенным и одиноким.

С посеревшим лицом он остановил мрачный взгляд на своей матери – жалкая, трогательная фигурка, почти незаметная на огромной кровати с пологом эпохи Якова I, которая ему не принадлежит. Ничто здесь ему не принадлежит. Только этим утром он ездил по своей земле, разговаривал со своими арендаторами, заходил в паб и обсуждал ремонт со своим строителем и плотником за пинтой эля. Теперь все это принадлежит кому-то другому. Вся его жизнь была обманом.

И, похоже, он и его шестилетний сын остались без средств. Откинув назад голову, Блейк тихо застонал. Что он скажет Джозефу? Его ребенок, его любимый сын, свет очей его с тех пор, как жена ушла…

– Мой… настоящий отец. Где он?

– Ушел. Растворился в воздухе. – Слезы выступили на бледных глазах матери. – Я велела ему уйти, сказала, что не люблю его, хотя отдала бы за него жизнь, так сильно любила. И до сих пор люблю…

Глубоко потрясенный, он уставился на ее лицо, на котором так ясно читались горе и отчаяние. Никогда раньше он не видел у матери такого пыла. За этой холодной, сдержанной внешностью, оказывается, жила страстная женщина, которая пожертвовала всем ради сына.

Всю жизнь она столь же безжалостно подавляла и его чувственные проявления. Всякий раз, когда он выходил из себя или слишком бурно на что-то реагировал, его жестоко наказывали.

Бывали моменты, когда Блейк чувствовал, что может взорваться от внутреннего огня и энергии, но вынужден был контролировать себя. Именно тогда он вскакивал на коня и пускал его в бешеный галоп.

Теперь все это уже не имело значения. Он должен покинуть Крэнфорд и начать новую жизнь. Это будет правильно. Он побледнел при мысли, какой груз мать взвалила на него, и внезапно понял, как зовут его отца.

– Его имя Джозеф, верно? – выпалил он. Так же зовут его сына. Имя, выбранное матерью, которая утверждала, что так звали ее венгерского дедушку.

У него закружилась голова. С обливающимся кровью сердцем он с усилием выдавил:

– Я должен найти настоящего наследника. Законного потомка.

– Нет! Только не Джайлз! Не кузен твоего отца! – вскрикнула она.

– Если он законный наследник, мой долг найти его, – отчеканил Блейк.

Кей закусила губу, затем выкрикнула в отчаянии:

– И ввергнуть всех в ад? Джайлз… Он зло, Блейк! – Казалось, она с трудом подбирает слова, чтобы убедить его, рассеять сомнение на его угрюмом лице. – Джайлз был пьяницей и развратником! Ты не можешь передать Крэнфорд ему! Ты должен подумать о своем сыне! – Ее руки в отчаянии хватались за него. – Умоляю тебя, дорогой! Не дай мне умереть, зная, что вся моя жизнь, моя жертва были напрасны!

Блейк сильно любил мать, и ему больно было видеть ее глубокое отчаяние. Он ласково погладил морщинистый материнский лоб, немного успокоив ее. Дал таблетку. Подождал, пока она уснет. Затем тяжелыми шагами прошел к высокому окну, глядя на все другими глазами. Глазами постороннего.

Как ему поступить? По совести? Или как будет лучше для большинства людей?

Взгляд Блейка наткнулся на Джозефа. Сын торжественно сидел на своем новом пони и счастливо болтал со Сьюзи, грумом. Любовь к сыну переполнила его сердце. И когда Блейк обвел мрачным, встревоженным взглядом обширный прекрасный парк и простирающиеся за ним покрытые лесами холмы, он почувствовал неразрывную связь с этим местом, связь, которую ничем было не искоренить.

Его жизнь уже никогда не станет прежней. С холодной яростью он подумал, что едва ли когда-нибудь снова будет счастлив.

Глава вторая

– Полагаю, вы гадаете, зачем я пригласила вас на обед спустя всего лишь три недели после смерти отца.

Несмотря на горделивую посадку хорошенькой светлой головки, голос Николь Базо дрожал. Выдавив слабую улыбку, она оглядела своих гостей, которые сидели за длинным столом под буйно разросшимся виноградом. На лицах друзей было сочувствие из-за смерти ее отца, Джайлза.

Почти наверняка друзья попытаются отговорить ее уезжать из страны, полагая, что она не в том состоянии, чтобы путешествовать одной с семинедельным ребенком. И будут, конечно, правы.

Ее алые сочные губы напряженно сжались. После всех ударов, которые судьбы нанесла ей в последнее время, она чувствовала себя надломленной.

– Завтра я еду в Англию. – Подбородок Николь вызывающе вздернулся. – Не знаю, как долго меня не будет.

Глаза гостей удивленно расширились. Николь раздраженно отодвинула свою тарелку с нетронутой пищей и приготовилась встретить возражения. Ей не пришлось долго ждать.

– Дорогая! Слишком рано. У тебя маленький ребенок.

– Да, он такой ангелочек. Посмотрите, как спокойно он спит! – воскликнула она полным любви голосом.

Все взоры устремились к корзинке, стоящей под оливковым деревом, в которой спал светловолосый Люк.

Поправив бретельку платья, соскользнувшую с ее изящного плечика, Николь сделала глубокий вдох. Взгляды присутствующих мужчин нацелились, словно крылатые ракеты, на глубокую ложбинку между ее увеличившимися грудями. От женщин внезапно повеяло холодком. Испугавшись неожиданной сексуальности своего тела, чуть располневшего после родов, она сказала:

– Я должна ехать. У меня нет выбора. Отец просил меня развеять его прах на английском церковном дворе.

Голоса за столом загудели. Удивление гостей почти не уступало ее собственному. Ее тоже поразила эта просьба.

– Но, Николь, ведь ты же родилась в Дордони!

– С двойным гражданством.

– И матерью-англичанкой.

– Несомненно, твой отец был французом – Джайлз Беллами… Французское имя, да? И ты, такая утонченная, такая артистичная…

– Я знаю, – вздохнула Николь. – Вообще-то он родился в деревне, называющейся Грейт-Астон. – Она слегка запнулась на незнакомом названии.

Гости зашумели. Она почти не слушала их. Голова болела от тяжелых раздумий о событиях, произошедших с ней в последнее время: болезненный развод, рождение ребенка, смерть отца. А теперь еще и вот это.

Ее отец был истинным французом по манере поведения и внешности, хотя в доме всегда говорили по-английски. Даже ее мать – давно разведенная с отцом и живущая сейчас со своим новым мужем в Нью-Йорке – ничего не знала о его английском паспорте. Потрясенная, Николь отыскала Грейт-Астон на карте. Она располагалась в районе, называющемся Котсволдс, в сельскохозяйственной части Англии.

Там, должно быть, красиво, подумала она. И почувствовала уже меньше негодования по поводу необходимости этой поездки.

– Интересное место. Устрою-ка я себе нечто вроде отпуска, – проговорила вслух Николь.

– Я отвезу тебя, – объявил Луи.

– Нет, я. Я знаю Англию! – настаивал Леон. Николь заметила, как задумчиво потемнели глаза мужчин, когда их взгляды снова устремились к вырезу ее шелкового платья, плотно облегающего фигуру. Она вздохнула. Мужчины! Ее либидо сейчас просто не существует. Сейчас у нее другие приоритеты.

– Спасибо, но нет, – ответила она им. Женщины заметно расслабились. Внезапно Николь почувствовала себя ужасно одинокой. Теперь, когда она больше не замужем, к ней стали относиться по-другому. Женщины – как к опасной сопернице. Мужчины – как к желанной добыче.

– Мне нужно время, чтобы пережить утрату – продолжила она. – А потом, после небольшого путешествия, я вернусь домой и снова окунусь в жизненный водоворот.

Грациозным жестом она указала на великолепие, окружающее отцовский – нет, ее – коттедж. Фруктовые деревья в цвету. Воздух, наполненный запахами трав. Пчелы, деловито жужжащие среди диковинных цветов. Сад в английском стиле. Как и многие английские эмигранты, отец создал кусочек Англии в чужой стране.

Позабыв о гостях, Николь невидящим взглядом уставилась на покачивающиеся розы, лилии, сладко пахнущую сирень. В растревоженных мыслях вертелся вопрос: почему?

Почему он не открыл ей своего секрета, когда они были так близки? Почему за всю жизнь ни разу не покидал Францию? Неужели он так ненавидел свою родину, или же была какая-то другая, более мрачная причина, по которой он отвернулся от своей страны?

* * *

– Там на кладбище какая-то тетя разбрасывает пыль! И у нее горб на животе!

Необычайно возбужденный Джозеф влетел в церковь и вихрем пронесся по проходу. Одетый в свой нарядный воскресный костюмчик, сияющий Джозеф резко остановился перед серьезным, немного угрюмым отцом, который пил кофе в компании преподобного Томаса.

С тех пор как Блейк узнал, что он не имеет права управлять Крэнфордом, прошло почти две недели. Но он пообещал матери, что не станет действовать поспешно. Его дни и ночи были наполнены вопросами, совесть мучила его всякий раз, когда он принимал какое-либо решение относительно поместья.

Только Джозеф придавал ему мужества. Он улыбнулся сыну и его непосредственности. Тетя с горбом на животе скорее всего лишь беременная женщина.

– А почему, по-твоему, она это делает? – спросил он, не удержавшись и любовно погладив ладонью возбужденное личико Джозефа.

– Потому что она сумасшедшая, – заявил Джозеф. – Она бормочет себе под нос какую-то ерунду, как будто произносит заклинание. И плачет.

– Плачет? – Блейк нахмурился и обменялся озабоченными взглядами с преподобным Томасом. – Пол, думаю, мне лучше посмотреть, чем я могу помочь.

Взяв сына за руку, он поднялся и зашагал так быстро, что Джозефу пришлось бежать, чтобы поспевать за ним.

У выхода из церкви, где бесчисленные предки Беллами мирно покоились под каменными плитами и медными табличками, он не мог не затаить дыхание в благоговении, несмотря на то, что зрелище было ему хорошо знакомо. Позади небольшого церковного двора беспорядочно возвышались крыши старых коттеджей. Великолепный парк простирался в глубь долины, зеленый и пышный, сливаясь с массивом леса у подножья Крэнфорд-хилл.

Блейк знал, что обязан этой красотой, этим бесценным наследием тому факту, что сотни лет Котсволдс производил лучшую шерсть в Европе. Он просиял от гордости.

В воскресную тишину мягко вплетались звуки птичьего пения и тихое и ровное жужжание пчел. Он ощутил прилив невыразимой любви. Это место стало частью его жизни.

– Она исчезла, папа! Она заколдовала себя в невидимку?

– Сейчас увидим.

– Но ты же не можешь видеть невидимое! – резонно возразил его сын.

Блейк зашагал вокруг старинной церкви, ведя за собой Джозефа, крадущегося на цыпочках. На сердце у Блейка потеплело, и он гадал, все ли родители приходят в такой восторг от забавных выходок своих чад.

Они увидели женщину прямо за тысячелетним тисом. Она стояла на четвереньках у могильной плиты, так что Блейк не мог видеть ее «горба». Он мельком увидел ее лицо, когда она повернула его в сторону, и предположил, что ей лет двадцать пять или около того.

Одежда ее была необычной – длинная юбка, лежащая мягкими складками, и облегающий хлопковый топ, обнажающий не меньше пары дюймов загорелой спины. И все же она выглядела стильно. Возможно, благодаря длинному шелковому шарфу, обтягивающему ее стройную шею.

Светлые волосы были модно подстрижены, и шелковистые пряди мягко свисали наперед, когда изящные тонкие пальцы медленно двигались по покрытому лишайником камню. Что-то совсем не похожа на сумасшедшую, подумал Блейк, заинтригованный незнакомкой.

– Она щупает могилу! – прошептал его сын. – Спорим, она еще и слепая!

Беспокоясь, что Джозеф может ляпнуть что-нибудь неподходящее, Блейк напустил на себя строгий вид.

– Тише. Не говори ни слова.

* * *

Николь застонала. Вот еще одна неопознанная могила! Она уже была близка к отчаянию и гадала, удастся ли ей когда-либо найти признаки существования семьи отца. По-прежнему сжимая теперь уже пустую урну с его пеплом, она присела на корточки рядом со следующим надгробием и попыталась разглядеть, нет ли на нем имени Беллами. Но и на этой плите надпись стерлась от времени, и Николь почувствовала, как ее накрыла новая волна разочарования.

С первых же минут приезда в Грейт-Астон она ощутила страстную потребность найти свои корни в этой прелестной английской деревушке. Покой и безмятежность окутали ее многострадальное сердце.

Вся деревня, казалось, дремала в безмолвии воскресного утра, живописные коттеджи радовали глаз приятным медовым оттенком.

Именно такой Николь всегда представляла Англию. Опавшие лепестки магнолии усеивали дорогу от дерева, склонившегося над старой каменной стеной. Напротив церкви дремал бревенчатый паб. А за всем этим виднелась маленькая деревенская лужайка для игр с прудом и утками.

По дороге к маленькой церкви ее переполняло ощущение того, что она идет по отцовским стопам. Она чувствовала, что ребенком он ходил по этим тропинкам. Был здесь. Бегал, смеялся, играл с друзьями…

И почему отец покинул такое прекрасное место? Но в чем бы ни заключалась правда, она сделала то, о чем он просил. Вернула его прах к подножию древнего тисового дерева.

А теперь она ищет доказательства существования отцовских родственников. Но ни на одном могильном камне нет имени Беллами!

Удрученная неудачей и подавленная прощанием с отцом, Николь испустила вздох.

– Papa! Quelle trahison! – пробормотала она, прислонившись лбом к замшелому камню.

Вдруг она застыла. Что-то заставило ее повернуть голову, хотя она не слышала ни звука. Сквозь пелену слез Николь увидела фигуры высокого темноволосого мужчины и взъерошенного ребенка, встревожено разглядывающих ее.

Понимая, как нелепо она, должно быть, выглядит, Николь покраснела и тут же поднялась на ноги, обхватив руками подвешенную на животе сумку.

Темные блестящие глаза мужчины засветились смехом. Глаза настолько бездонные, что на мгновенье она утратила ощущение реальности, словно соскользнула в черную бездну…

– Ребенок! Джозеф, у леди в рюкзаке ребенок! – прошептал мужчина испуганно таращившему глаза мальчику рядом с ним, и сжатые детские губки разлепились.

– Я думал, это горб. Горб на животе, – объявил он, затем снова сжал губы.

– Comment? [1]1
  Как? (франц.)


[Закрыть] – крикнула Николь, не сознавая, что говорит по-французски.

– Une bossue[2]2
  Горбатая, (франц.)


[Закрыть], – серьезно пояснил мужчина. – Bonjour, Madame. Je m'appelle Blake[3]3
  Здравствуйте, мадам. Меня зовут Блейк… (франц.)


[Закрыть]…

– Доброе утро, Блейк, – торопливо сказала она, приятно удивленная тем, что незнакомец говорит по-французски. – Я говорю по-английски. Моя мама родом из Лондона, и дома мы говорили в основном по-английски. Я Николь Базо, – представилась она. – А мой горб на животе – это Люк, – весело сообщила она Джозефу, плененная его огромными черными глазами. – Ему семь недель.

– О, бог мой! Вы привезли его сюда, потому что он умер? – горестно воскликнул мальчуган.

– Джозеф!

Сдержав смех, Николь покачала головой, отчего светлые локоны рассыпались по плечам.

– Нет, посмотри. С ним все в порядке. Он просто спит. – Присев на корточки легким, гибким движением, она позволила мальчику убедиться, что ее сын жив.

– Он дышит!

Николь кивнула, зачарованная радостью и облегчением Джозефа. Со светлым, любящим лицом она тоже залюбовалась маленьким комочком плоти и крови, который был ее сыном. Волна любви захлестнула ее, и она мягко поцеловала персиковую щечку Люка.

– Mon chou, – пробормотала она.

– Это заклинание? – ахнул Джозеф, поспешно отступая назад.

Ее глаза заискрились при виде его испуганного личика:

– Разве я похожа на ведьму?

– Вы могли замаскироваться, – осторожно ответил он.

– Нет. Просто я говорила по-французски. Это означает «моя крошка», «мой дорогой», – пояснила она и, увидев удовлетворенную улыбку мальчика, поднялась, внезапно осознав, что Блейк пристально наблюдает за ней.

Он был высок и безупречно одет. Легкий серый костюм, качество и покрой которого она немедленно оценила, отлично сочетался с голубой рубашкой и фиолетовым галстуком. И маргариткой в петлице. Она улыбнулась, заподозрив, что цветок – дело рук мальчика.

Лицо мужчины было загорелым и обветренным, а широкий рот, сильный нос и брови выдавали твердый характер. Волосы тоже были особенными. Иссиня-черные, как вороново крыло, они спускались на плечи хорошо уложенными локонами.

Пристальный взгляд его глубоких карих глаз, казалось, подмечал все. Внезапно Николь застеснялась своей помявшейся в дороге юбки и заплаканного лица.

– Извините нас за вмешательство, – мягко проговорил мужчина. – Я подумал, что вы, возможно…

– …сумасшедшая, – подсказал Джозеф с огромным энтузиазмом. Суровый взгляд Блейка был встречен невинным протестом. – Но ведь она же швыряла…

– «Бросала» было бы более подходящим словом, – поправил отец. – Джо, думаю, тебе лучше пойти и посмотреть, не можешь ли ты помочь дамам убрать посуду.

– Он хочет, чтоб я ушел, – пояснил мальчик с тяжелым вздохом. Николь хотелось рассмеяться, и впервые за много дней ее настроение поднялось. Малыш сделал несколько шагов по направлению к церкви, затем обернулся. – Но ты расскажешь мне, зачем она швы… бросала ту пыль, ладно, папа?

– Иди! – грозно прикрикнул Блейк и повернулся к Николь, которой с трудом удавалось сохранить серьезное лицо. – Я могу лишь еще раз извиниться, – тихо сказал он. – В его сознании отсутствует понятие «такт», но я продолжаю упорно внушать ему его и уже подумываю, не написать ли это слово у него на лбу. Как вы считаете?

Она отметила, какой искренностью и теплом светятся его глаза. Притягательный мужчина, заслуживающий доверия.

– Всему свое время.

Блейк вздохнул:

– Думаю, вы правы. Извините.

– Все в порядке. На самом деле мне было очень грустно, а он взбодрил меня.

Улыбка осветила лицо незнакомца, обнажив ряд белоснежных ровных зубов.

– Он лучик солнца в моей жизни, – сказал Блейк нежно.

– Вы обожаете его, – пробормотала Николь.

– Всем сердцем, – признался он. И рассмеялся. – Это так заметно?

Она тоже засмеялась.

– Вне всяких сомнений. Но я вас понимаю. – Ее рука погладила головку спящего малыша. – Когда родился Люк, я поняла, что значит любить кого-то всем сердцем, всей душой. – Она подняла голову. – Думаю, пора объяснить мое пребывание здесь.

– Я заинтригован, – признался Люк.

– Я приехала сюда, чтобы рассыпать по земле прах отца. Это было его предсмертным желанием.

Улыбка испарилась, и на лице Люка отразилось сочувствие:

– Понятно.

– Наверное, надо было спросить викария, но церковная служба была в разгаре, а я не хотела никого беспокоить.

– Все в порядке, – заверил он. – Я бы ни за что не помешал вам, но Джозеф влетел и сказал, что какая-то леди плачет на улице, и я забеспокоился.

– Я… разговаривала с отцом. Мне так не хочется оставлять его здесь. Совсем одного. Далеко от дома.

– Это было его желанием, – последовал спокойный, утешающий ответ.

– Я знаю, но… – Ровные белые зубы с силой прикусили нижнюю губу. – Ведь я скоро поеду домой, а он останется здесь, на чужой земле…

– Где он хотел быть. – Твердые, убедительные нотки в голосе Блейка немного успокоили ее. – Хотя я понимаю, как это для вас тяжело. Вам кажется, что вы предаете его и память о нем. Но вы сделали то, о чем он просил, а у него, должно быть, была веская причина.

Какая причина? – мучительно размышляла она. И вновь от искреннего сочувствия Блейка слезы набежали на глаза, и она часто заморгала, прогоняя их. Охваченная печалью, она уныло наблюдала за желтой бабочкой, порхающей с цветка на цветок. Лимонно-желтый был любимым отцовским цветом. Он всегда носил желтые рубашки, скорбно подумала она.

– Мне будет так его не хватать. Мы были очень близки, потому что я была его единственным ребенком, – пробормотала она.

Мужчина немного помолчал, потом добавил с величайшей мягкостью:

– Возможно, вам станет легче, если я расскажу о том, что было со мной, когда умерла моя бабушка. Мне тогда было всего лишь семь, и я находил саму мысль о смерти ужасной. Мне снились кошмары. Но мама рассказала мне старинную легенду. – Он заколебался, выглядя неуверенным. – Вы, наверное, сочтете это глупостью… – Он замолчал. Николь затихла, не сводя с него огромных глаз. Ощущение покоя снизошло на нее.

– Продолжайте, – попросила она. Лицо Блейка смягчилось.

– Я вспомнил легенду, когда увидел порхающую лимонницу. Мама рассказала мне, что малиновки и бабочки являются людям, которые потеряли близкого человека, людям, которые безутешны в своем горе.

Николь улыбнулась.

– Спасибо, что рассказали мне, – поблагодарила она от всей души. И затрепетала от теплой улыбки, которой он наградил ее. – И к вам являлись?

– Не сразу, – ответил Блейк добродушно, – хотя я все время искал глазами птиц и бабочек. Затем через, десять дней я увидел малиновку на любимой бабушкиной скамейке в саду. Мне показалось, что она пытается утешить меня. – Он на мгновение нахмурился и медленно продолжил: – Я твердо верю, что любовь никогда не умирает и что некая нить продолжает связывать нас.

– Красивая мысль. Я ее запомню. Спасибо, – просто сказала Николь, успокоенная и умиротворенная.

На мгновенье он уставился на нее, затем вдруг предложил:

– Послушайте, я не знаю, что вы подумаете о нашем английском кофе, но мы можем предложить вам чашечку растворимого в церкви – или вы можете выпить настоящего кофе у меня в доме. Приглашаю вас и вашего мужа.

– У меня нет мужа, – перебила Николь, опустив глаза на маленькую головку Люка. – Я приехала одна, – отрывисто добавила она.

Кошмар предательства Жан-Поля до сих пор причинял ей боль. Сможет ли она когда-нибудь это простить? Это было все равно, что врезаться в кирпичную стену, когда на четвертом месяце беременности она обнаружила Жан-Поля в постели со своей, как она считала до этого момента, лучшей подругой. Николь поморщилась, лицо передернуло в мучительной судороге. По его словам, она сама была виновата. Жан-Поль не хотел ребенка. Он ненавидел ее беременность и полнеющую фигуру.

Думая о будущем ребенка, она имела глупость простить его. А через две недели, почувствовав недомогание, вернулась с работы раньше обычного и снова обнаружила мужа и «подругу» в постели.

Именно тогда ее любовь к Жан-Полю умерла. Отец предупреждал ее относительно любви. Наслаждайся сексом, советовал он ей, но не принимай его за любовь. Любовь приходит, но редко. И приносит боль и страдания. Он был прав. Так и случилось.

Она заметила, что Блейк с грустью смотрит на ее малыша, и почувствовала волну сострадания, исходящую от него. И внезапно его предложение показалось ей замечательным. Она соскучилась по душевной обстановке. Последний час исчерпал резервы ее стойкости.

Она приложила руку ко лбу. Длительные часы за рулем, кормление Люка, нерегулярное питание и недосыпание…

– Вы выглядите измученной, – озабоченно сказал Блейк. – Пожалуйста, идемте, отдохнете немного, хотя бы ради ребенка.

– Вы очень добры. – Она пригладила волосы и слабо улыбнулась Блейку. – Добрый самаритянин. Кофе в любом виде было бы чудесно. Дорога показалась мне такой длинной.

– Из Франции на машине? С ребенком? – недоверчиво переспросил он.

– Я ехала несколько дней.

– Ночевали в гостиницах и таскали туда-сюда детские вещи?

Ее глаза засветились.

– Это был кошмар, – призналась она. – Правда, есть один плюс. Теперь, если мне понадобится новая работа, я могу выступать тяжеловесом от Франции. – Она в шутку продемонстрировала несуществующие мускулы, и тут ей пришло в голову, что в ее жилах нет ни капли французской крови. Как странно. Она англичанка до кончиков пальцев. К этому еще надо привыкнуть.

Блейк рассмеялся, его красивое лицо светилось жизненной энергией.

– Это действительно плюс, – признал он. – Но все-таки, должно быть, тяжело путешествовать одной.

Свое одиночество Николь почувствовала еще раньше. Богемные друзья отца после его смерти перестали посещать коттедж. Что касается ее собственных друзей, поначалу ее окружали нежной заботой, но это были либо холостяки, которые были бы не прочь приударить за ней, либо любящие пары, чья привязанность друг к другу становилась лишним болезненным напоминанием о ее неудавшемся браке. Постепенно отношение к ней всех подруг изменилось, поскольку теперь она была разведена, доступна и привлекательна. Тело, ставшее после родов пышнее и женственнее, разумеется, лишь усугубляло дело.

– Откуда вы? – поинтересовался Блейк. Перед мысленным взором Николь встал ее коттедж.

– Я живу в Дордони.

– А, это все объясняет. Земля английских эмигрантов.

– Вот именно… Я всегда считала, что мой отец француз! – выпалила Николь, поддавшись порыву. – Я понятия не имела, что он из Англии, пока не увидела его британский паспорт. Он родился здесь. А я ничего об этом не знала, пока он не…

Ее голос дрогнул, и Блейк озабоченно шагнул вперед, поддержав ее за локти.

– Тише, тише, все в порядке, – успокаивал он, но это было совсем не так.

Ее эмоции готовы были хлынуть через край. Николь снова хотелось удариться в слезы. Блейк же поддерживал ее, успокаивающе поглаживал и бормотал что-то ободряющее своим медово-бархатным голосом.