Текст книги "В паутине греха"

Автор книги: Сара Сил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Фрэнк сказал, Грейнджер недоволен состоянием Флайта, – сказала она, подойдя к Эмме. – Мне не кажется, что он стал чувствовать себя хуже, а тебе, Фрэнк?

– Ваш бесценный мистер Грейнджер, должно быть, изрядный паникер, и, скорее всего, просто готовит почву для серии хорошо оплачиваемых визитов, – сказал Доусон. – К тому же, думаю, он решил воспользоваться возможностью испортить настроение Простушке Пенни, по одному ему известной причине. Пенни, дорогая, у тебя вид очень официальный и осуждающий.

– Думаю, что дело будет нешуточное, если здоровье Флайта ухудшилось из-за моей оплошности, – сказала Эмма и опасливо посмотрела на Мэриан, ожидая ехидного упрека в нерадивости, но то ли Доусон не удосужился передать ей обвинение, выдвинутое Максом, то ли она не придала ему значения, во всяком случае, Мэриан ответила:

– Что за глупости, дорогая! У тебя, конечно, бывают ошибки, но в небрежном отношении к работе тебя никто не может упрекнуть, даже если я и пошумела тогда в Уилчестере, а уж Флайта ты любишь так, что ни о какой небрежности и речи быть не может. Пойдем с нами в дом, выпей что-нибудь. Я хочу услышать твое мнение о суке, которую купил для меня Фрэнк.

Доусон ободряюще подмигнул Эмме, и она пошла с ними, радуясь, что они так уверены в том, что волноваться не о чем, и начиная думать, что замечания Макса были скорее продиктованы причинами личного характера. Надо будет завтра сделать все возможное, чтобы Мэриан присутствовала при осмотре, и, поскольку Доусон к этому времени уже уедет, у Макса не будет никаких причин продолжать оставаться таким грубияном.

Однако облегчение было недолгим, поскольку вечером, разнося собакам еду, она обнаружила, что Флайт стал вялым и отказался есть; к ночи температура у него подскочила, и пес даже не попытался ее приветствовать.

Айрин уже уехала домой, Мэриан с Доусоном тоже куда-то отбыли, лечебница закрылась, поэтому Эмма позвонила в Плоуверс-Фарм, моля Бога, чтобы Макс оказался дома, и, когда он наконец поднял трубку, едва смогла говорить, с трудом сдерживая слезы.

– Я немедленно приеду. Успокойтесь, Эмма Пенелопа, все не так плохо, как кажется, – сказал он, и ей показалось, что это снова тот самый Макс, которого она узнала и помимо воли полюбила. Она заплакала. Но когда Грейнджер приехал десятью минутами позже, глаза ее высохли, Эмма была собранной и четко выполняла все его указания.

– Придется его оперировать. Возможно, повреждение больше, чем мне показалось на первый взгляд, и к тому же может развиться гангрена, если не дренировать рану. Выше нос, Эмма. Ликвидируем источник заражения, и дальше все будет в порядке. Нам, пожалуй, лучше поторопиться.

Он взял собаку на руки, отнес в свою машину и осторожно устроил на заднем сиденье, попросив Эмму сесть рядом с псом, чтобы беречь его лапу от толчков во время их короткого пути.

Эмма выполняла все его указания, стерилизовала инструменты, готовила повязки, а потом наблюдала, как Макс быстро и умело оперирует, и думала, какие у него уверенные руки – уверенные, добрые и такие надежные…

Закончив, он выпрямился и, увидев ее бледное, взволнованное лицо, улыбнулся ей.

– Ну, вот все и кончилось, можете отдохнуть, – сказал он. – Вы были прекрасной ассистенткой, Эмма, спасибо.

Щеки Эммы слегка порозовели от этой похвалы, и ей снова захотелось малодушно расплакаться, чтобы ее поддержали, успокоили и сказали, что ей не в чем винить себя.

– Это на самом деле моя вина, Макс? Я должна была понять, в чем дело, раньше? – спросила Эмма, когда Макс стащил с рук резиновые перчатки, подошел к раковине и принялся мыть руки.

– Нет, – сказал он. – Боюсь, это у меня голова была занята другим. Мне надо было приехать раньше и самому посмотреть. Ну а теперь, пока этот малый спит после наркоза, я налью вам капельку бренди, а потом отвезу вас обоих домой.

Эмма уже была готова к отъезду и ожидала, не понадобится ли ее помощь, чтобы отнести Флайта в машину. Макс вдруг взял ее холодные руки в свои, задумчиво повертел их и, согревая, потер.

– Холодные руки, горячее сердце, – пробормотал он. – Вы когда-нибудь слышали об этом, Эмма Пенелопа?

– Конечно, но вряд ли это правда, – уклончиво ответила она, а он удивленно на нее посмотрел.

– Время покажет, – ответил он в своей обычной манере быстро уходить от малозначительных вопросов. – А теперь, пожалуйста, откройте мне дверь, чтобы я смог перенести нашего пациента в машину. Сперва устроим на ночлег его, а потом и вас.

Однако, когда Флайта уложили в вольере и накрыли одеялом, в ответ на предложение Макса проводить ее в дом Эмма упрямо заявила, что у нее есть свое мнение относительно того, как ей расположиться на ночлег.

– Никуда я не пойду! – сказала она, снова становясь самой собой. – Я лягу спать на собачьей кухне, чтобы быть рядом с ним. Вдруг он проснется после наркоза, начнет искать меня и порвет швы.

– Хорошо, но сначала я хочу удостовериться, что вам есть где спать, – сказал Макс. Он сам устроил ей постель, постелил одеяла и даже раздобыл где-то грелку и вскипятил чайник воды.

– До чего же вы непредсказуемый человек, – сказала Эмма, с удивлением следя за его манипуляциями. – Никогда не знаешь, чего от вас ожидать, – то вы меня третируете, то вдруг становитесь излишне предупредительным.

– Отчего же излишне?

– Оттого что так оно и есть. Мне, при моей работе, может быть, и приходится время от времени мириться с проявлениями внимания разного рода, но заботиться о себе я привыкла сама.

Он налил в грелку воды, а потом вдруг резко шлепнул по ней, отчего грелка издала булькающий звук. Положил грелку под одеяло, повернулся и взял девушку за плечи.

– Если вы намекаете на мое поведение по дороге из Уилчестера, то, может быть, вспомните, что никаких других проявлений внимания не было. Впрочем, возможно, именно это вас и разочаровало. – Это было сказано так резко, что она сжалась у него в руках.

– Извините, – пробормотала она. – Я не хотела сказать…

– Не хотели? А по-моему, именно этого вы и хотели. Что бы вы ни думали о моих намерениях, я вовсе не хочу, чтобы меня ставили в один ряд с Доусоном, а возможно, и прочими волокитами из числа ваших знакомых.

– Ну, знаете! – выдохнула она, с трудом удержавшись от резкого ответа, который уже готов был слететь у нее с языка, но он еще больше смутил девушку, отпустив ее плечи и сказав совершенно нормальным тоном:

– Вам, похоже, очень хочется снова влепить мне пощечину, так что лучше вас больше не провоцировать. Спокойной ночи, точнее – доброго утра. Я заеду около двенадцати взглянуть на пациента.

Он наклонил голову, словно хотел ее поцеловать, но, очевидно, передумал, повернулся и пошел к машине.

Последующие несколько дней были настолько беспокойными, что ни на какие иные проблемы времени не было, и Эмма была даже благодарна Максу за его бесстрастное поведение, когда он приезжал осматривать собаку. Флайт был очень плох, его организм боролся с инфекцией, попавшей во вновь открывшуюся рану, и Макс определенно дал понять, что выздоровление в большой степени зависит от хорошего ухода.

То, что Мэриан либо не сознавала всей опасности, либо просто предоставляла волноваться другим, было, пожалуй, даже неплохо. Больше всего Мэриан интересовал вопрос, сможет ли собака выздороветь к выставке в Чоуде, и Эмме подчас трудно было сдержаться, отвечая на бесконечные просьбы хозяйки подтвердить, что все будет в порядке.

– Сейчас речь идет о его жизни, а не о такой чепухе, как участие в выставке. Неужели вам наплевать на Флайта? – однажды не выдержала она.

– Ну, конечно, мне его жаль… я же заплатила за него столько денег. Но Чоуд для меня тоже очень важен. Я хочу получить этот диплом здесь, у себя дома. Потом будет банкет, пресса… все запланировано. – Мэриан говорила как ребенок, который пытается убедить взрослых, не согласных с ним, и Эмма ничего больше не сказала, радуясь уже тому, что Мэриан, по крайней мере, не лезет со своей помощью. Возможно, основное ее внимание сконцентрировано сейчас на новом приобретении, думала Эмма, ведь, к глубокому отвращению Айрин, она забросила всех остальных собак.

– Я сама слышала, как она сказала, что, если бы не выставка и надежда на диплом в Чоуде, она бы отдала его усыпить, потому что она, видите ли, не любит больных, – сказала Айрин, и Эмма ответила, стараясь придать своему голосу бодрость, которой не чувствовала:

– Ну что ж, надо быть благодарными судьбе, что она милосердна к нему хотя бы поэтому. Шансов на то, что он будет в форме к выставке, очень мало, но до того времени он будет жив, и мы, по крайней мере, выиграем время.

Но сражение было выиграно задолго до выставки. Это произошло подобно маленькому чуду, как часто случается, когда человек страстно желает чего-то, сознавая, сколь мизерна надежда на исполнение его мечты.

Все эти ночи Эмма ночевала на собачьей кухне. На третью ночь ее, как обычно, разбудил в четыре часа будильник, и, как обычно, она выбралась из постели, плохо соображая от хронического недосыпания, как всегда, опасаясь, что собака, оставленная без присмотра на несколько часов, могла сбежать.

Отпирая двери вольера Флайта неловкими от холода и волнения руками, она в первый раз услышала, что он ей ответил; это были не те звуки, которые он так часто издавал в беспамятстве, а тихое приветственное поскуливание, слабое, но знакомое, радостное и определенно ободряющее.

Она распахнула дверь – пес неуверенно стоял на трех лапах на соломе, приветственно помахивая хвостом.

– Флайт, дорогой мой! Мой красавчик, моя умница, чудный мой мальчик! – воскликнула Эмма, опускаясь на колени рядом с ним, и расплакалась.

– Ну, ну, что за жалкий способ выражать свою благодарность, – тихо произнес чей-то голос у нее за спиной; она вздрогнула, подняла голову и увидела Макса, стоявшего в дверях.

На этот раз она не удивилась. Он – практикующий ветеринар, и неудивительно, что он мог оказаться здесь в четыре утра, равным образом как и в любое другое время.

– Он стоит! Опасность миновала! Смотрите, Макс, глаза у него совсем ясные, и он даже пытается дать мне лапу!

– Дайте-ка я его посмотрю. Ну-ка приляг, старик, мы знаем, что тебе уже лучше, но не задавайся. – Макс опустился на колени рядом с Эммой, мягко отстранив ее. Он осторожным движением заставил пса лечь на солому, почесал его за ушами – пес в ответ дружелюбно лизнул ему руку.

Пока Макс тщательно осматривал пса, Эмма сидела на корточках, внимательно следя за его действиями, но слезы продолжали катиться у нее по щекам.

– Он справится. Температура нормальная, и рана выглядит неплохо. Пожрать бы ему теперь, – сказал Макс, поднимаясь на ноги.

Эмма вскочила, бегом помчалась на кухню и приготовила смесь из молока, сухарей и глюкозы. Сквозь густые облака с трудом пробивались лучи предрассветного солнца, предвещая еще один дождливый день. Хорошо бы в это утро стояла такая погода, как тогда, когда раннее солнце сверкало в каплях росы и жаворонки весело щебетали в ясном небе, но Эмме это сейчас было безразлично, раз Флайт дочиста вылизал миску и явно был не прочь получить добавку, и она воскликнула, не сознавая абсурдности своих слов:

– Ну разве не чудесное утро?

– Не думаю, что все с вами согласятся, – несколько сухо сказал Макс. – А почему вы все еще плачете?

– Я н-не могу остановиться, – ответила Эмма, уронив пустую миску на солому, и вдруг оказалась у него в объятиях.

– Ну хорошо, выплакаться тоже неплохо. Может быть, это поможет вам больше, чем увещевания, – сказал Макс, но она была так благодарна за то физическое ощущение спокойствия, которое давали его руки, что просто не слышала слов.

– Ну, хватит, хватит, – спустя некоторое время твердо сказал он и достал чистый носовой платок. – Что вам действительно необходимо, так это сутки нормального сна в своей собственной постели, и я собираюсь проследить за тем, чтобы вы это получили. И переоденьте наконец эти ваши несчастные брюки. Никогда вы еще не выглядели таким замызганным пугалом, как сейчас.

– Извините за непрезентабельный вид, но у вас просто талант заставать меня врасплох, – сказала она.

– Неужели? В таком случае, у вас талант неверно истолковывать самое естественное поведение, так что мы квиты, – ответил он, но выражение глаз у него было насмешливое, словно он ожидал, что на этой фразе его непременно прервут, и Эмма, памятуя о предыдущих недоразумениях, неуверенно начала:

– Если вы опять о Доусоне…

– К черту Доусона! Он что для вас – эталон мужчины, или вы теперь сожалеете, что в свое время слишком поспешно отвергли его ухаживания?! – сердито воскликнул он и оттолкнул ее.

– Так вы все знаете? – сказала она, схватившись за дверь вольера, чтобы не упасть. – Мне показалось, что Мэриан намекала…

– Намеки Мэриан совершенно прозрачны и абсолютно глупы. За кого вы меня принимаете? Неужели я похож на человека, который станет прислушиваться к сплетням? Маневры Доусона абсолютно понятны и могут обмануть лишь Мэриан, и то только потому, что ее они устраивают. Она не просто великолепна как женщина, она для него еще и бесценна в качестве потенциальной клиентки, так что вряд ли можно винить его за то, что он так рьяно взялся за дело.

Несмотря на усталость, Эмма не могла противостоять искушению поспорить. Как он смеет теперь признаваться в том, что прекрасно знал о ее отношении к Доусону, и это после того, как насмехался над ней всю злосчастную дорогу из Уилчестера? Он позволяет себе болтать о том, что она неверно истолковывает естественное поведение человека, но ему и в голову не приходит, что никаких других выводов из слов, сказанных им тогда, она сделать просто не могла.

– Намекать, что Фрэнк Доусон заинтересован во мне не меньше, чем в Мэриан, просто абсурдно, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос прозвучал холодно и уверенно, и он ответил, слегка раздражаясь:

– Неужели? Вы что же, считаете, он не знал, что делал, когда советовал Мэриан покрепче за вас держаться? В семнадцать лет подобное непонимание еще простительно, дорогая моя, но теперь вы уже взрослая девочка и должны бы понимать, что происходит вокруг.

– Да, должна была бы. Я не должна была бы заблуждаться относительно человека, который думает, что несколько знаков внимания и проявления легкого интереса время от времени, когда ему это удобно, можно счесть чем-то большим, чем чувства, которые испытывает человек, пытаясь успокоить испуганного щенка, – сказала она и увидела, как сердитое выражение исчезло из его глаз, уступив место усталости и разочарованию.

– Так вот, значит, что вы думаете по поводу моих усилий упрочить наше знакомство? – совсем мягко спросил он, но она была уже не в состоянии реагировать на эти поразительные смены его настроения; единственное, на что у нее еще хватало душевных сил, – так это продолжать навязанную ей ссору.

– Я вообще ничего по этому поводу не думала, – ответила она, высоко подняв голову. – Вам следует помнить, мистер Грейнджер, что я всего лишь своего рода прислуга и в этом качестве давно привыкла к тому, что люди порой не прочь, как вы выражаетесь, продолжить знакомство. Если вы явились сюда только для того, чтобы затеять со мной ссору, то в такую рань вам бы лучше было поспать дома лишний часок.

Он неожиданно весело фыркнул; это отнюдь не способствовало ее уверенности в том, что желаемый результат достигнут, и последовавший его ответ не вызвал у нее ничего, кроме ощущения собственной неполноценности:

– Я вовсе не ссориться с вами приехал, вне всякого сомнения, это у нас с вами просто реакция в результате нервного напряжения последних дней. Приезжаю я сюда уже третье утро, чтобы быть под рукой, если понадоблюсь, так что и сам немного недосыпаю.

– Надо полагать, это оттого, что вы не уверены, что я выполняю все ваши указания, – обиженно сказала она, а он вздохнул и снова повернулся к псу, который лениво раскинулся на соломе, внимательными доверчивыми глазами поглядывая на них обоих и время от времени вопросительно постукивая хвостом.

– Ничего подобного. Если вам так хочется знать правду, то я приглядывал за вами, но сомневаюсь, что такое признание успокоит вас, – сказал он.

– Так вы тоже вот уже третьи сутки не спите по полночи? – спросила Эмма, готовая снова разрыдаться в его объятиях, если бы он хоть на секунду показал, что не возражает; но если его предыдущее объяснение было весьма утешительным и даже приятным, то последующий ответ прозвучал в совершенно ином ключе.

– Не волнуйтесь, Эмма Пенелопа. Когда затронуты интересы ценного клиента, все это лишь часть ежедневной работы, – сказал он и вышел во двор.

Эмма вернулась к Флайту и принялась устраивать его поудобнее, уверенная, что опасность миновала и он теперь поправится, но ощущение чуда исчезло, а может быть, его никогда и не было; радость утра померкла, и она осталась одна под плачущими небесами.

Глава 10

Ночью погода переменилась, и снова вернулось лето – таким же чудесным образом, как здоровье, вернувшееся к Флайту, думала Эмма, с радостью наблюдая, как пес на глазах возвращается к жизни. Он все еще хромал, но рана зажила безукоризненно, шкура лоснилась, и он начал прибавлять в весе.

– Умница, Эмма! – сказала Мэриан, наблюдая, как пес бегает по лужайке. – Твоя забота определенно сделала свое дело, Грейнджер говорит мне об этом всякий раз, когда появляется. Вы что, поссорились?

– Нет, – ответила Эмма, – но я вряд ли имею право рассчитывать на похвалы только потому, что выполняю свою работу.

– Ты так думаешь? А я было решила… что у тебя хватило ума понять, что проходящий интерес мужчины к своей особе лучше всего проигнорировать. Он ведь крепкий орешек, наш загадочный ветеринар? Я сама пыталась его завлечь, и, могу теперь признаться, без всякого успеха.

– Почему именно теперь?

– Потому что ты, моя дорогая, тоже оставила эту надежду, если вообще у тебя когда-либо было намерение бороться за него, а отставку всегда легче принять, когда ты не одинока в своих чувствах.

– Я никогда и не думала… – с возмущением начала было Эмма, но, заметив на лице Мэриан самодовольную недоверчивую улыбочку, не договорила. Какой смысл протестовать? Было бы странно, если бы Мэриан признала свое поражение, не предполагая, что кто-то еще находится в таком же положении.

– Вы бы вышли за него замуж? – спросила Эмма, припомнив намеки Мэриан на возможные намерения Макса, но Мэриан рассмеялась резким смешком.

– Выйти замуж за местного ветеринара?! – воскликнула она. – Ты неисправимый романтик, дорогая. Грейнджера неплохо бы приручить, ведь он так любит играть роль неприступного мужчины, но неужели ты можешь представить себе меня в роли жены ветеринара? Вернемся к Флайту. Как ты думаешь, он скоро сможет двигаться как следует? Хромота пройдет к Чоудской выставке?

– Все возможно. Теперь, когда он уже может бегать, постоянные тренировки должны сделать свое дело.

– А как насчет темперамента?

– Будет видно. Он пока еще довольно нервный, но, возможно, на ринге все станет на свои места.

Эмма не особенно верила в то, что говорила, прекрасно зная, что для того, чтобы темперамент такой собаки снова стал нормальным, нужно время, а теперь, когда она начала заниматься с ним, стало ясно, что за оставшиеся до выставки две недели придется изрядно потрудиться, чтобы вернуть псу былую уверенность в себе. При виде проезжавших машин он съеживался и дрожал, а от любого звука шарахался в сторону.

– Какое разочарование, – сказала Эмма Максу во время одного из его обычных визитов, – так быстро поправился, после того как едва не умер, а теперь все снова разваливается.

– Хм-м… ну-ка, проведите его по кругу, – попросил Макс. – Да, хромота не исчезает, как я и предполагал, – сказал он, когда Эмма снова подошла к нему. – Нога совершенно зажила, и ригидность должна бы уже исчезнуть. Думаю, надо сделать рентген. Вы сможете привезти его в Чоуд?

Она посмотрела на него испуганными глазами.

– Вы хотите сказать, что хромота может остаться навсегда?

– Без рентгена трудно сказать, но мне пришлось при операции затронуть связку, когда я очищал инфицированный участок, возможно, она стала короче, когда срослась.

– Но ведь это означает, что он может остаться хромым на всю жизнь?

– Возможно, но в любом случае лучше знать наверняка. Вы сможете привезти его в клинику завтра?

– Конечно. Когда нам приехать?

– Ровно в двенадцать, пожалуйста… По-прежнему идете задрав нос через лес недоразумений, а, Эмма Пенелопа? – вдруг спросил он. Эмма даже вздрогнула от такого неожиданного поворота темы и не нашлась что ответить, а лишь стояла и смотрела на него.

– Так как же? – спросил он таким тоном, словно ожидал разумного ответа на этот далеко не разумный вопрос.

– Никуда я не иду, – только и смогла она выдавить, и на мгновение в его глазах промелькнул отблеск былой нежности.

– Разве не идете? Вам надо быть очень осторожной, чтобы не споткнуться, – сказал он, повернулся и поспешно ушел.

Однако Флайта в Чоуд на другой день повезла Мэриан, сказав, что совершенно не обязательно, чтобы Эмма тратила время, которое можно с большей пользой употребить на работу в питомнике, так что будет гораздо лучше, если она отвезет собаку сама, а кроме того, у нее появится предлог поболтать с Грейнджером, который в последнее время совершенно недосягаем. Эмма тоже находила его неприступным, но подозревала, что Мэриан, несмотря на свои уверения в полнейшей незаинтересованности, решила возобновить попытки приручить упрямого ветеринара.

Эмма поливала площадку для выгула щенков, когда услышала, как подъехала машина, а спустя несколько минут Мэриан почти бегом выбежала из гаража, поскольку ее тащил за собой Флайт, жаждавший поскорее снова увидеть Эмму. Пес едва не сбил Мэриан с ног, и она отпустила поводок, закричав Эмме:

– Забирай его! Ты испортила его во всех отношениях, так что можешь попрощаться с ним, и скажи спасибо, что я не подаю на тебя в суд за пренебрежение своими обязанностями!

Эмма побелела при виде перекошенного лица Мэриан. Значит, новости плохие. Макс был прав и сам объяснил ей все.

– Значит, Макс не ошибся. Снимки показали, что повреждение неизлечимо, – медленно сказала она, стараясь охладить чересчур бурное проявление собачьих чувств и прекрасно сознавая, что сейчас совершенно неподходящий момент для проявления нежности, столь бестактно указывающей на то, кому собака отдает предпочтение.

Мэриан заговорила визгливым, истерическим голосом, выплевывая обрывки фраз, – лицо бледное, глаза горят злым огнем.

– Он останется хромым на всю жизнь… у него одна нога короче другой, и ничего нельзя поделать… не удивлюсь, если Макс допустил ошибку при операции, а в первую очередь ты выполняла свои обязанности как попало… триста фунтов выброшено на помойку, и никакой надежды на получение третьего диплома… можешь гордиться!

Эмма позвала Айрин, чтобы та увела собаку, и попыталась найти подходящие слова, чтобы объясниться с Мэриан, но слова не находились.

– Что вы имели в виду, когда предложили мне с ним попрощаться? – решительно спросила она, прекрасно сознавая, что не стоило привлекать излишнее внимание к реплике, возможно случайно оброненной в порыве негодования, но ответ Мэриан прозвучал вполне осознанно, хотя она продолжала говорить истерическим тоном:

– Именно то, что сказала. Неужели ты думаешь, что я захочу держать здесь собаку, которая была бы живым напоминанием о моей неудаче и твоей беспечности? Думаю, что в душе ты даже рада тому, что его теперь нельзя продать, и, возможно, надеешься, что сможешь заполучить его. Этого удовольствия я тебе не доставлю. Его усыпят.

– Прекрасно, – сказала Эмма, ощущая, что ее трясет так, что вот-вот начнут стучать зубы, – но если вы убьете Флайта, то, предупреждаю вас, я уйду. Думаю, что такая угроза вас не особенно испугает, но я также должна добавить, что вам будет очень трудно найти мне замену – не из-за того, что я страдаю избытком самомнения в связи с репутацией моего отца, а потому, что то, как вы ведете дела в своем питомнике, вряд ли привлечет опытных работников.

Она закончила на одном дыхании и лишь тогда осознала всю безрассудность своих слов, ведь она все-таки позволила себе столь резкие высказывания в разговоре со своей хозяйкой, с человеком, все еще дававшим ей средства к существованию; вдруг девушка с удивлением увидела, как лицо Мэриан морщится, словно лицо ребенка, внезапно лишенного уверенности в себе.

– Как ты можешь, Эмма, когда рухнули все мои надежды, рухнули из-за твоей нерадивости и… и из-за зависти других участников выставки?.. Разве я не вправе распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению? Раз я плачу, то разве я не имею права заказывать музыку? Сначала Макс высказывает свое мнение, теперь еще ты… Ты же не можешь на самом деле уйти сейчас, когда от меня отвернулась удача и мне действительно нужен друг!..

– Это зависит от вас, – вежливо ответила Эмма, в который раз поражаясь, насколько внимание Мэриан поглощено собственной персоной.

Теперь Мэриан с колебанием смотрела на Эмму, словно взвешивая свои возможности, но, очевидно, уверенный взгляд обезоруживающе честных глаз девушки удержал ее от искушения утешить свое оскорбленное самолюбие упоминанием о другом предмете.

– Когда успокоишься, зайди ко мне в кабинет, – сказала Мэриан, старательно играя роль недовольной хозяйки, которая, однако, готова простить мелкие оплошности при условии, если будет выказано достаточное смирение, и Эмма, несмотря на то что чувствовала себя очень скверно, не смогла удержаться от ухмылки, на которую оскорбленное самолюбие Мэриан отреагировало немедленно.

– Ты по-другому заулыбаешься, когда Грейнджер явится за твоим драгоценным Флайтом! – злобно выкрикнула Мэриан и быстрым шагом продефилировала через лужайку к дому.

Эмма вернулась к вольеру, чувствуя, как ноет у нее сердце. Макс отказался выполнить требование Мэриан, но через несколько дней приедет. Мэриан уже как-то намекала, что его компаньоны скорее уговорят его изменить свое решение, чем позволят себе потерять состоятельную клиентку. Но Макс человек непроницаемый, думала она, вновь возвращаясь к этому не вполне понятному определению, которое, ей казалось, точно соответствовало его личности. Его убеждения непоколебимы… разве он не сумел противостоять собственному отцу… даже когда дело коснулось девушки, на которой он собирался жениться? И все же Макс Грейнджер непредсказуем… а может быть, лишь кажется ей таким, потому что она никогда не могла понять ни его изменчивого настроения, ни смутных намерений?..

Вечер прошел менее скованно, чем предполагала Эмма. Мэриан явно решила на время забыть обо всех проблемах и беззаботно болтала, но глаза ее подозрительно припухли, и она частенько бросала на отца обиженные взгляды. О Флайте не упоминали, но, когда они вышли из столовой, Мэриан сказала:

– Я собираюсь позвонить Фрэнку. Хочу, чтобы он купил для меня у Холли того молодого пса. У него очень хорошие шансы получить диплом в Чоуде, как мне говорили, особенно теперь, когда Флайт сошел с дистанции.

Она прошла в кабинет, чтобы провести деловые переговоры по телефону в соответствующей обстановке, а Эмма грустно посмотрела на мистера Миллза.

– Ее даже не волнует, что Флайт вышел из игры. Единственное, что ее интересует, это заполучить нечто, чем можно похвастаться, потому что она уже организовала банкет и освещение в прессе, и, что бы ни случилось, она жаждет славы в Чоуде, потому что она местная знаменитость в области собаководства, – с горечью сказала девушка, а старик бесцеремонно втолкнул ее в свой кабинет и закрыл за собой дверь.

– Сядь и не сходи с ума, – сказал он, силой усаживая ее в кресло. – Мне уже и без тебя хватило этих собачьих глупостей, пока я говорил с Мэриан. Так что остынь и послушай, что я тебе скажу. Когда речь заходит о делах – не только с собаками, а вообще, – тут фокус в том, что все события происходят только в том случае, когда ты допускаешь, чтобы они происходили.

Эмма хотела было попросить мистера Миллза пояснить эту мысль, но их разговор прервало появление Мэриан. Как видно, звонок Доусону ее вполне удовлетворил.

– Он собирается начать обрабатывать старушку немедленно, а завтра приедет сам, – объявила она и, уловив ошеломленное выражение на лице Эммы, бодро добавила:

– Ну что ты так смотришь, Эмма? Фрэнк выразил искреннее соболезнование по поводу разрушенной карьеры Флайта, но он вполне со мной согласен, что если поискать, то в этом море можно постараться поймать и другую рыбку.

Доусон прибыл на другой день к ленчу, но Эмма нашла предлог и устроила себе нечто вроде пикника на собачьей кухне, не желая быть втянутой в обсуждение планов на будущее, которые были ей неприятны. Дело не в том, что она не хотела встречаться с Доусоном, памятуя о прошлом; но он был чересчур деловым человеком, чтобы предаваться сентиментальным мыслям о животных, потерявших коммерческую ценность, поэтому Эмма была вовсе не в восторге, когда он после ленча заявился в питомник один и попросил показать ему Флайта.

Она вывела пса на площадку и с неохотой согласилась провести его по кругу.

Доусон смотрел внимательно, от его опытного взгляда ничто не могло ускользнуть. Опытными руками эксперта он ощупал поврежденную переднюю ногу и скорчил недовольную гримасу, когда пес испуганно отскочил от него.

– Жаль, – сказал он. – У него такие прекрасные данные. Если бы только не эта травма и проблемы с темпераментом…

– Темперамент войдет в норму, нужно только терпение, – уверенно сказала Эмма.

– К сожалению, с ногой уже ничего не поделать. Я видел снимки, нет никакого сомнения, что эта хромота неизлечима. Страшное невезение, но ничего не поделаешь.

Следующий день начался скверно. Айрин опоздала на работу и к тому же забыла выполнить в деревне какое-то поручение, данное ей Мэриан. Ее позвали в кабинет и принялись поджаривать на медленном огне. Девчонка совершенно забылась, вины не признавала, вела себя вызывающе; дело кончилось тем, что она тут же, на месте, получила расчет и уже после этого высказала все, что она думает.

– Ну, вот и все! Меня выгнали, и я нисколько об этом не жалею, – непривычно весело сказала она Эмме, вернувшись после разговора с Мэриан, все еще переполненная мятежным восторгом. – Но я ей тоже кое-что высказала. «Стерва ты, – сказала я ей, – расчетливая стерва, ничем не лучше убийцы, ты убиваешь бессловесных животных, которые ничего тебе не сделали, просто из скупости… Все, о чем ты печешься, – так это о том, что лучше для тебя, для капризной мисс Миллз, – сказала я. – Ты отняла у меня бедного Корри, а теперь хочешь отнять у Эммы Флайта, которого сама же ей и отдала, хотя, конечно, все это было вранье… О твоей жестокости надо сообщить в комитет защиты животных, – говорю я, – и у тебя никогда ничего не выйдет, ни за что на свете, если ты будешь вести так дела и дальше» – вот что я ей сказала.