Текст книги "Страна грез (ЛП)"

Автор книги: Сара Дессен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Роджерсон казался человеком из другого мира, с ним я словно открывала все заново. Даже жизнь с ним становилась другой. После тренировок он всегда подвозил меня до дома, на вечеринках представлял друзьям, которые смотрели на меня, как на мультяшного персонажа, а не обычную девушку. С ним я чувствовала себя особенной. Я становилась другой. Не Кэсс. Но и не Кейтлин О`Корин.

Впрочем, об этом я старалась не думать, ведь с ним все менялось только в лучшую сторону. И, боже мой, как же сильно я его любила! Мне нравилось в нем абсолютно все – запах его кожи, такой терпкий и сладковатый, его дикарская прическа («Всё дело в волосах!»), то, как он клал руку мне на талию, когда я подходила к нему. Он был таким внимательным, его глаза всегда следили за каждым моим движением, словно он был готов подхватить меня в любой момент и уберечь от всего на свете.

Конечно, наркотики никуда не делись. Роджерсон участвовал в рискованном бизнесе, продавая травку, кокаин и другие запрещенные вещества ребятам из Perkins Day и Джексонской школы. Из-за этого, плюс еще тот факт, что он никогда не упоминал о школе, я была удивлена, когда однажды нашла в его комнате проверенный тест по алгебре (где он набрал 98 баллов) и реферат по английскому – «Штормы и жертвы: погода и эмоции в «Короле Лире», за который он получил A– (*оценка «A» в европейской и американской система образования равняется нашей «5»). Видимо, «Исторические поиски» были не единственной сильной его стороной. Под сиденьем машины я обнаружила скомканное письмо от босса Роджерсона, где говорилось, что он, Роджерсон, «мог бы идти по правильному пути, но его легко сбить с дороги». Роджерсон был перфекционистом во всем – от знаний в починке машин до построения сложных предложений на французском. Мне же предстояло подтянуть свои оценки, потому что в последнее время я стала проводить гораздо больше времени с ним, даже когда мои родители думали, что я занята чем-то, связанным с командой болельщиц.

Мама, отвлеченная появлением Кэсс в «Скандалах Ламонта», перестала постоянно спрашивать о тренировках и уже не так рьяно интересовалась моей внешкольной жизнью. Мне снова стало немного легче дышать, ведь сестра вновь появилась на сцене, даже будучи вдалеке, так что теперь я могла беспрепятственно проводить каждый вечер в машине Роджерсона.

Ему это нравилось, он говорил, что я нужна ему, пусть даже я просто сижу рядом и грызу карандаш, пытаясь решить задачу по тригонометрии, пока он развозит пакетики по домам в разных концах города. Если мне не хотелось приходить домой слишком рано, а его дела были закончены, он подвозил меня на нашу улицу, но останавливался, не доезжая до дома, и мы просто сидели в машине, разговаривая и целуясь. Если же я хотела провести вечер дома, он все равно приезжал и останавливался под моими окнами, сигналя время от времени. Тогда я выходила наружу, и он опускал стекло со своей стороны.

– Ну же, совсем ненадолго, – просил он, умоляюще глядя на меня. – Я даже включу эту дурацкую музыку, которая тебе так нравится!

– Роджерсон, – отвечала я, – ведь я уже говорила: мне нужно заниматься! Ты что, не понимаешь?

– Понимаю, – говорил он, открывая дверь. – Просто на минутку. Мне нужно поговорить с тобой.

– Ага. Точно.

– Честное слово! – и он строил смешные обиженные рожицы. – Неужели ты мне не веришь?!..

Это всегда заканчивалось тем, что я сдавалась и забиралась в машину, где мы «разговаривали, просто на минутку» – наши пальцы переплетались, его губы мягко касались моих, и я забывала все, что учила еще пять минут назад – итальянский Ренессанс, Периодическую таблицу или «Макбет» – напрочь.

В некоторые вечера всё было по-другому. Роджерсон не говорил ни слова, я садилась рядом, и он прижимался ко мне, клал голову мне на колени, а я перебирала его волосы, пока он не начинал дремать. Я спрашивала себя, не ударил ли отец его вновь, но никогда не интересовалась напрямую. В такие вечера всё казалось паззлом, в котором недостаточно фрагментов, чтобы собрать целую, понятную историю. Всё, что мне было известно – что он был тихим, никогда не говорил, не подумав. Что водил, как одержимый. Что выходил из себя, лишь когда ему приходилось ждать кого-то, или те, с кем он договорился встретиться, меняли место встречи, не предупредив заранее. Что он любил брата, уважал мать и никогда не говорил об отце. И сколько бы я не пыталась узнать больше о его семье, все мои попытки раз за разом терпели поражение – он так искусно менял тему, что казалось невежливым спросить что-то снова.

Но и такие молчаливые вечера я тоже любила. В них было что-то странное и нежное, когда мы просто сидели рядом, его голова покоилась на моих коленях, а я задавалась вопросом – что же случилось у него дома, что принесло его сюда, почему он так нуждается во мне? Это напоминало мне мои собственные чувства в день побега Кэсс, когда я пришла в её комнату, пытаясь найти ответы на мучавшие меня вопросы.

Мы сидели с Роджерсоном в его машине, пока папа не щелкал дважды выключателем в своем кабинете, гася и вновь зажигая свет. Тогда я будила Роджерсона, целовала его на прощание, и он уезжал, а я шла домой. И, лежа в своей постели, в тепле и уюте, я закрывала глаза, вспоминая его дыхание, и надеялась увидеть его в Стране грёз.

***

Потрясающие знания Роджерсона не переставали удивлять меня. Казалось, в мире не было ничего, о чем бы он не знал. Однажды, когда он менял масло в своей машине, я сидела на складном стуле в его гараже, делая домашнюю работу. Гараж семьи Биско был буквально забит. Мать Роджерсона была одержима шопингом, так что большая часть пространства была уставлена коробками. Кроме них там были рыболовные снасти мистера Биско и кладбище тренажеров – беговая дорожка, велосипед и какая-то странная конструкция, напоминающая лыжный трамплин. Когда Роджерсон был занят машиной, я обычно была предоставлена сама себе, и могла часами болтаться вокруг, разглядывая вещи. Но сегодня я пыталась победить историю Америки, которую мне нужно было знать к ближайшей пятнице – наш учитель, мистер Алоре, решил, что дать тест накануне выходных будет хорошей идеей. Может, и так, вот только он никогда действительно не объяснял нам материал. Ты либо знаешь, либо нет – и вот недавно я угодила во вторую категорию.

– Боже, это просто смешно, – сказала я Роджерсону, или скорее его ногам, которые торчали из-под машины. – Как, предполагается, я должна выучить всю эту ерунду?

– Да брось, это не может быть настолько сложно, – отозвался он.

– Ага, конечно, – я вынула из учебника сложенный вдвое листок с моим последним тесом, за который я получила ровно ноль. – Вот, например, вопрос четвертый. «Виктория» – какому кораблю принадлежало это название?»

– Подай мне гаечный ключ. Он возле твоей ноги, – попросил он, и я пинком отослала ему инструмент. – Спасибо. Кругосветное плавание.

– Чего? – не поняла я.

– «Виктория». Это название носил корабль, совершивший первое кругосветное плавание. Магеллан. 1522 год. Правильно?

Я посмотрела на второй листок, где мистер Алоре написал верные ответы.

– Да, – удивленно сказала я Роджерсону.

Что-то громко загремело под машиной.

– Черт! – выругался Роджерсон. – Проклятые заржавевшие винты!

Я снова взглянула на вопросы

– Роджерсон?

– А?

– Кто был первым человеком, покорившим Эверест?

– Сэр Эдмун Хиллари. 1953 год.

Он вылез из-под машины и встал, затем подошел к ящику с инструментами.

– Индейцы Оджибва больше известны как…?

Роджерсон достал из ящика отвертку, внимательно изучил её и бросил обратно.

– Чиппева.

Невероятно!

– В каком созвездии можно найти скопление звезд, называемое Плеядой?

Роджерсон снова полез под машину.

– Семь сестер, – донесся до меня его голос. Я посмотрела в ответы. – Также известны как Телец.

Снова правильно. Я отложила листок.

– Роджерсон, откуда ты все это знаешь? – я поднялась, подошла к машине и присела на корточки рядом с ним. – Это просто… С ума сойти!

– Не знаю, – буркнул он.

– Ну да. Никто не знает всякую чепуху вроде того, что щитовидная железа находится за грудиной. Это странно!

– Вилочковая.

– Что?

– Вилочковая железа находится за грудиной, а не щитовидная, – пояснил он, подтягивая к себе поддон.

– Неважно, – махнула рукой я. – Ты гений – или что?

Он усмехнулся.

– Нет, просто в детстве я очень интересовался наукой и историей. И мой дедушка, кстати, тоже. Он покупал мне книги на каждый День рождения, а потом проверял мои знания. Это ерунда, на самом деле.

Но для меня это не было ерундой. Роджерсон удивлял меня всякий раз, когда начинались викторины на National Geographic, передачи на радио вроде «Вопрос-ответ» и все такое. Он постоянно отвечал правильно, опережая участников и ведущих. Вскоре я стала пытаться подловить его на чем-то, чего он не знал, но ничего не выходило.

– В физике, – внезапно спрашивала я, когда мы сидели в «Тако Белл» и ждали своего заказа, – что означает заглавная W?

– Энергию, – говорил он, протягивая мне буррито.

– Какие две планеты одинаковы по размеру? – шептала я ему на ухо между поцелуями в машине.

– Боже. Венера и Земля.

– Роджерсон, – сладким голосом начинала я, когда мы смотрели видео у него дома, – где можно найти пелагическую зону? (*пелагическая зона/пелагиаль – зона моря или океана, не находящаяся в непосредственной близости от дна)

– В открытом океане, – отвечал Роджерсон. – А теперь замолчи и дай спокойно посмотреть соревнования.

***

Ни одна из моих подруг из группы поддержки не нравилась Роджерсону. Рина была единственной, с чьим присутствием он еще как-то мирился, да и то неохотно. По его словам, она была слишком шумной, но, тем не менее, ему нравилась её храбрость.

С тех пор, как она стала встречаться с Биллом, я стала видеть её реже, а чуть позже она рассказала, что встретила какого-то парня из колледжа на распродаже в торговом центре, и теперь он тоже увивается за ней. В итоге единственным местом, где мы с ней виделись, стали тренировки. Если я была не на них, значит, я проводила время с Роджерсоном и его друзьями.

Мы были вместе уже месяц, когда однажды в субботу он привез меня в старый фермерский домик за городом. Он был выкрашен в ярко-желтый цвет и казался единственным веселым пятном на большом дворе, окружавшем его. Рядом были припаркованы две машины– желтый Фольксваген и коричневый пикап. Когда мы с Роджерсоном вышли из его машины, до меня донеслись звуки включенного телевизора.

– Входите! – крикнули изнутри в ответ на стук Роджерсона в дверь, и, когда мы вошли, я увидела симпатичную девушку с длинными светлыми волосами, сидевшую на диване перед телевизором, вытянув ноги перед собой. Комната была маленькой, но очень светлой – стены были покрашены белым, солнечный свет заливал все пространство через большое окно, на подоконнике стояло несколько цветочных горшков. Посреди комнаты стоял кофейный столик, на нем разложены журналы, пачка сигарет, несколько браслетов и пара конвертов. На телевизоре стоял стеклянный аквариум в форме шара, и в нем кругами плавала золотая рыбка. Девушка на диване курила сигарету и смотрела «Домашний магазин», который я сразу же узнала (мама частенько смотрела выпуски, надеясь увидеть там пару интересных кукол). Прямо сейчас ведущая пыталась продать зрителям браслет из циркония, который она крутила в руках, показывая так и эдак.

– Привет, – поздоровался Роджерсон с девушкой. Она взглянула на него и улыбнулась в ответ. У нее было милое личико и кошачьей формы глаза.

– Приветик, – отозвалась она, убирая с дивана стопку журналов и перекладывая их на столик. – Садись. Дейв на кухне, готовит ланч.

– Это Роджерсон там явился? – раздался мужской голос из соседней комнаты.

– Да, – крикнул Роджерсон в ответ.

– Иди сюда, чувак, нужно потолковать.

Роджерсон встал с дивана, похлопал меня по плечу и пошел на звук голоса. Когда дверь в соседнюю комнату открылась, я успела увидеть парня лет двадцати во фланелевой рубашке с обрезанными рукавами и с босыми ногами, что-то помешивающего на сковороде. На стене позади него висел огромный плакат с Элвисом Пресли. Заметив меня, парень приветственно поднял руку с вилкой, прежде чем дверь вновь закрылась.

– Это Дейв, – пояснила девушка на диване. – Пытается приготовить гамбургеры. Я Коринна.

– Кейтлин.

Она кивнула, улыбаясь мне.

– У Роджерсона проблемы с представлением людей друг другу.

– Да неважно, – пожала плечами она. – Мы же в неформальной обстановке, – она встряхнула руками, зазвенев многочисленными браслетами. Потом она бросила сигарету в пепельницу и взяла пульт, начиная переключать каналы. MTV, выпуск новостей и два старых фильма были проигнорированы, пока она не остановилась на каком-то медицинском канале, где шла передача о новом лекарстве от прыщей, и ведущий брал интервью у подростка с ужасной кожей.

– Черт возьми, – сказала Коринна, – ты только взгляни на это, – она сунула руку под диван, несколько мгновений искала что-то, а затем вытянула уже знакомый мне пакетик с белым порошком. – Бедный ребенок. Можно подумать, старшая школа не ужасна сама по себе!

Она открыла пакетик и быстро скрутила сигарету.

– Я мучилась с прыщами в старших классах, но, слава Богу, все было не настолько плохо. Хотя на свидания меня не приглашали. Но у тебя-то, наверное, проблем нет, верно? – она пошарила рукой по столу, скинув на пол два журнала, разыскивая зажигалку. – Я имею в виду, с твоей кожей все в порядке.

– О, – произнесла я, наблюдая, как она зажигает сигарету и делает глубокую затяжку. – Ну, да. Хотя нет.

– Что значит «хотя нет»? Это ведь все гены. Вот у твоей мамы хорошая кожа?

Было странно находится здесь и думать о маме.

– Ну, да.

– Вот видишь, – она сделала еще одну затяжку. – Говорю же: гены. – Коринна протянула мне сигарету.

До этого момента я курила лишь пару раз – один раз с Риной, на какой-то вечеринке, где нам хотелось показаться крутыми, а другой – с Роджерсоном, в тот вечер, когда отец ударил его. Я не задумывалась о вреде или еще чем-то ужасающем, просто в тот момент в маленьком фермерском домике, залитом солнцем, рядом с веселой и дружелюбной Коринной это показалось мне уместным и правильным.

– Спасибо, – я взяла сигарету и сделала глубокий вдох, немедленно закашлявшись. Следующий вдох пошел легче. И на третьем я уже чувствовала себя профи.

После этого Коринна вытряхнула из пачки обычные сигареты и протянула одну мне, я приняла её, зажгла – и вот мы уже сидели рядом, курили и смотрели, как доктора творят чудеса с помощью нового лекарства.

Теперь гостьей была девочка в форме болельщицы, её кожа была просто ужасна – казалось, она надела красную маску.

– Обожаю её, – сказала Коринна, потягиваясь. – Я имею в виду, быть болельщицей и выступать перед людьми с таким лицом… Наверное, она очень сильный человек.

Я кивнула, соглашаясь, и постучала сигаретой по краю пепельницы.

– Плюс к тому, чирлидинг просто ужасен.

Коринна взглянула на меня с любопытством.

– Ты так считаешь? А вот я всегда хотела быть чирлидером. И королевой выпускного. И была… ни одной из них. Даже рядом не стояла.

– Я болельщица, – отозвалась я, затягиваясь. – И я ненавижу это.

И это была чистая правда. Хоть где-то я смогла честно признаться в этом не только самой себе, но и еще кому-то.

– Ого, – Коринна округлила глаза. – Это было так прямо сказано! Мне понравилось, – она рассмеялась.

Я засмеялась вместе с ней. Это действительно казалось смешным сейчас, я хохотала почти до упаду. Голова казалось такой легкой, все мысли словно улетучились , оставив невероятную свободу впервые за долгое время после ухода Кэсс.

Мы с Коринной сидели на диване и болтали, пытаясь перекричать телевизор. Она рассказала мне о своей работе официанткой в Эпплби, и мы потешались, разыгрывая клиента (я) и официантку (она): я спрашивала её о суповом наборе и приблизительных ценах. Коринна рассказывала и о них с Дейвом – они встречались со старшей школы, вместе закончили Джексон пять лет назад, а сейчас планируют переехать в Калифорнию.

– Аллеи, кинозвезды, – говорила Коринна с улыбкой. Она была очень милой, казалось, что я знаю ее уже тысячу лет. Она напоминала мне Кэсс – такой дружелюбный человек, к которому проникаешься симпатией с первого взгляда. – Не могу дождаться, когда же мы наконец уедем из этой дыры, – смеялась она.

Через несколько минут, когда на экране стали появляться фотографии «До» и «После», дверь кухни распахнулась, и вошли Дейв с Роджерсоном. Я уже и забыла, что они тоже были в доме! В руках Дейва была сковородка, Роджерсон нес стопку тарелок.

– Обед готов, – сказал Дейв, целуя Коринну в макушку и садясь рядом.

– Время ланча, – откликнулась она.

– Неважно. Значит, это ланч, – согласился он. – Любое время подходит для гамбургеров ля Дейв! – он взмахнул рукой над сковородкой жестом фокусника.

– Это означает, – перевела Коринна, – что у нас нет денег на настоящие гамбургеры, так что это просто поджаренный хлеб.

– Ну, так даже лучше, – пожала плечами я.– Жареное мясо вредно для сосудов и сердца.

Дейв поднял брови и улыбнулся. У него были короткие каштановые волосы и голубые глаза, странно напомнившие мне глаза Майка Эванса.

– А мне нравится эта девчонка! – сказал он Роджерсону, ткнув вилкой в мою сторону.

– Это Кейтлин, – Коринна взяла один «гамбургер ля Дейв». – Бунтующая болельщица.

– Ого! – вытаращил глаза Дейв. – Мой любимый тип!

– И мой, – вкрадчиво проговорил Роджерсон, обвивая мою талию рукой.

Я сидела рядом с ним, прижавшись к его плечу, и ела поджаренный хлеб, который показался мне самой лучшей едой, что я когда-либо пробовала.

– О господи, Коринна! – Дейв посмотрел на экран телевизора. – Как ты можешь постоянно смотреть эту чушь?

– Тихо, – шикнула девушка. – Ешь.

– Она ненормальная, – сказал нам Дейв. – Каждый раз, когда я прихожу домой, она смотрит этот бред про прыщи и чудо-средство от них.

Коринна улыбнулась ему, ткнув его кулаком в плечо, звякнув браслетами на руке.

– Еще разочек, – мягко сказала она, забирая его пустую тарелку и ставя на кофейный столик. – Мне нравится видеть счастливый конец.

И мы сидели на диване, наблюдая за действием чудо-лекарства от прыщей, за лицом болельщицы, и тем, как преображается оно, а вслед за ним и вся ее жизнь.

Глава 8

Наступил декабрь. Когда я не была на курсах фотографии с мамой и Боу, не боролась с желанием все бросить и уйти на тренировках группы поддержки или не слушала рассказы Рины о её любовных приключениях, я сидела у Коринны. Это место было единственным, где я могла побыть в спокойной обстановке безо всяких волнений и сходящих с ума людей вокруг меня. Я поднималась по ступенькам и тихонько стучала, каждый раз волнуясь, не отвлекаю ли я её от чего-то. Она кричала, чтобы я заходила, и, когда я входила в дом, то всегда заставала её сидящей на диване с сигаретой в одной руке и пультом в другой. Коринна улыбалась, словно ждала меня всё это время, я садилась рядом, и мы курили и смотрели мыльные оперы, размораживали буррито и болтали обо всем на свете.

Как выяснилось, у нас с Коринной было много общего. Как и я, она ходила в Джексонскую школу, закончив её три года назад, а выросла она в Крествуде – небольшом поселке, находившемся невдалеке от шоссе. Она рассказала мне, что в первый год в старшей школе была ботаником и проводила время в разных ученических кружках, пока не познакомилась с Дейвом, который был старше на два года. Она влюбилась в него и стала, как она сказала, «зажигать» – теперь её чаще можно было найти на парковке, чем в классе. В ежегоднике была её фотография: Коринна сидела на капоте чьей-то машины в обрезанных джинсах и майке, на глазах – солнечные очки. Смеющаяся, она была очень красива.

На выпускной она сделала небольшую татуировку на левой лодыжке (веточка зеленой лозы), а Дейв подарил ей первый серебристый браслет, один из тех, что она носила на запястье. Он продолжал дарить их на Рождество, Дни рождения и Дни святого Валентина до сих пор. Они звенели при каждом её движении и перекатывались по руке, когда она поднимала её, чтобы отбросить волосы с лица или тянулась за пультом. Дейв называл это её личным саундтреком.

Что мне нравилось в Коринне больше всего, так это то, что ей нравилась я. Она была милой, умной и смешной, но с ней я не чувствовала, что ухожу в тень, как это было с Риной и Кэсс. Мне нравилась её легкая манера общения, «ужастики», которые она рассказывала о работе в Эпплби или тех годах, которые провела в старшей школе. На мой взгляд, у Коринны была идеальная жизнь: она независима, у нее есть работа, живет с парнем, который любит её, в их собственном домике. Я представляла себе, как и мы с Роджерсоном однажды будем жить вот так же. Только мы – и целый мир нам не нужен! Примерно так же я представляла себе и жизнь Кэсс с Адамом в Нью-Йорке. Когда я была с Коринной, я скучала по Кэсс чуть меньше.

Коринна тоже не виделась и почти не общалась со своей семьей, хотя они жили в том же городе. Однажды мы с Коринной пошли в магазин за чем-то – и в отделе замороженных продуктов натолкнулись на её маму. Выражение её лица было таким же холодным, как и лотки с курицей, и я внезапно почувствовала себя настолько неловко, что отошла за стеллаж. Мать Коринны была чем-то похожа на мою – тоже блондинка с короткой стрижкой, одетая в консервативные брюки цвета хаки и свитер с V-образным вырезом. Она поздоровалась с дочерью и, когда разговор зашел о Дейве, её нос слегка сморщился, как если бы она унюхала что-то дурно пахнущее рядом с собой.

Всю дорогу домой Коринна нервно курила одну сигарету за другой, едва сказав пару слов недружелюбным тоном, словно её мать все еще была здесь.

– Они никогда даже не пытались полюбить его! – сказала она, нажимая на газ и обгоняя школьный автобус. – Возненавидели его с первого взгляда. Но дело-то совсем не в нем. Просто мои родители уже распланировали, какой будет моя жизнь – целомудренность, колледж и работа юриста. Ха!

Она включила новости на радио, пытаясь успокоиться, но через минуту снова выключила.

– Можно подумать, они – как Господь Бог, могут решать, что я должна делать! Да у меня даже права голоса никогда не было!

Я кивнула, она вновь включила радио, и салон наполнился голосами ведущих. Мы ехали необычайно быстро, за окнами машины мелькали поля и пасущиеся на них коровы, ветер врывался в окна, ероша нам волосы.

– А теперь, – гневно сказала Коринна, щелчком выключая радио, – они так разочарованы во мне. Как будто я подвела их, не сделав так, как им хотелось. Нет, вслух они этого не говорили, но по лицам все было ясно. Разве быть официанткой – так ужасно?! Слава богу, теперь я обеспечиваю себя сама. Даже если мне нужно пойти к стоматологу, разве я прошу их о деньгах?

– Нет, – отозвалась я, когда она резко остановилась у домика.

– Нет! – повторила она. – Именно! Я ни о чем их не прошу! – она вышла из машины, с силой захлопнув за собой дверь.

Я последовала за ней в дом, где увидела вернувшегося с работы Дейва, сидевшего на диване с пакетом чипсов.

– Эй, привет, – окликнул он, но Коринна прошла мимо него на кухню и снова хлопнула дверью.

– Ого, – Дейв достал пару чипсов и закинул в рот. – Что произошло?

На кухне что-то упало и разбилось.

– Вот дерьмо! – воскликнула Коринна. – Черт возьми!

– Мы встретили её мать в магазине, – пояснила я.

Он кивнул, отложив чипсы и поднимаясь.

– Я вхожу! – громко предупредил он, медленно открывая дверь.

Коринна стояла, рыдая, и держала в руке осколок разбитой тарелки.

– Она упала, – дрожащим голосом сказала девушка, поднимая осколок, как доказательство. – Я не роняла её.

– Я знаю, – мягко сказал Дейв, забирая его из её рук и бросая в мусорное ведро. – Все в порядке.

Коринна медленно вытерла глаза рукой.

– Я ненавижу себя за то, что позволила ей довести меня. Это так глупо.

– Ты не виновата, – Дейв обнял её, и она опустила голову ему на грудь. Я смутилась, чувствуя, будто подглядываю за каким-то интимным моментом, который не должны видеть посторонние, и направилась обратно в комнату, где по телевизору шло интервью с Брэди Бранчем. Мне вновь вспомнились Кэсс и Адам, и я изо всех сил надеялась, что их отношения точно такие же, как у Дейва с Коринной – теплые, доверительные, полные поддержки и заботы.

Коринна все еще плакала, но уже гораздо тише, а Дейв целовал её в макушку и улыбался, обнимая её и гладя по спине. В какой-то момент он подхватил её и стал кружиться с ней под кухне.

– Прекрати, – попросила она, наполовину смеясь, наполовину плача. – Дэвид, перестань!

Он что-то напевал, какую-то песню, которую я не знала, и продолжал кружить её, пытаясь изобразить то танго, то странный степ.

– Ты ненормальный! – со смехом отбивалась от него Коринна.

Снаружи за окном падал снег, зимнее небо было низким и серым. Но здесь, на кухне, под теплым светом лампы, где Дейв с Коринной кружились вокруг стола и смеялись под его мурлыканье и звон её браслетов, казалось, была весна. Весна лишь для них двоих, лишь в их маленьком мире – и весь остальной мир для них не существовал.

***

Моя мама все еще покупала кукол и включала «Скандалы Ламонта» каждый вечер, ловя каждый миг в надежде увидеть Кэсс. Адама она видела постоянно, ведь драки или крики были неотъемлемой частью шоу, так что он всегда был поблизости, чтобы вовремя оттащить жен от их неверных мужей или наркоманов, порывавшихся броситься на аудиторию в студии.

Все так же мама продолжала писать сестре письма, и, хотя она по-прежнему не получила ни одного ответа, телефон звонил уже четырежды, причем каждый раз в один и тот же промежуток времени – с шести до шести тридцати, как раз во время нашего ужина. Мама вскакивала со стула и бежала к телефону, повторяла «Алло?» снова и снова, сжимая трубку так сильно, что её пальцы белели, затем на том конце звонок, видимо, прерывали, и она возвращалась за стол с потухшим взглядом, не говоря ни слова, и единственным звуком до конца ужина был звон вилок.

– Маргарет, – говорил, наконец, отец после очередного звонка. – Может, кто-то просто ошибся номером.

– Она почти сказала мне что-то на этот раз, – возражала мама. – Я слышала её дыхание. Она хотела поговорить со мной, я чувствую!

Скорее всего, так оно и было. Кэсс всегда была очень привязана к дому. Даже в детстве, когда мы уезжали в летний лагерь, ее глаза начинали подозрительно блестеть еще на автобусной станции. Насколько я знала свою сестру, единственной причиной, почему она уехала так далеко, был страх, что родители достанут её и заставят вернуться домой. Стоило мне представить безумно влюбленных Кэсс с Адамом, готовящих гамбургеры без начинки, как я понимала, что в глубине души она все же скучает без нас, как бы счастлива с ним ни была.

По субботам я ходила на занятия фотографией в Центр искусств вместе с мамой и Боу. Почти сразу же я начала жалеть о том, что согласилась записаться вместе с ними, ведь теперь к тренировкам и домашним заданиям прибавились еще и эти курсы, и я не могла видеть Роджерсона так часто, как хотела. Но в последнее время занятия стали нравиться мне больше.

Наш учитель, молодой энергичный фотограф по имени Мэттью, носил странную бородку и был хозяином, наверное, сотни огромных дырявых свитеров. Когда он говорил о чем-то, его глаза сияли, словно фокус, перспектива и настройка камеры были светом всей его жизни. Мы выезжали вместе с ним на Верхнее озеро, старое кладбище, даже в супермаркет – Мэттью хотел, чтобы на наших фотографиях было «наше собственное видение этих мест». В супермаркете моя мама провела почти час в цветочном отделе, делая снимки цветочных горшков и рассады, Боу гуляла по зданию в поисках «абстракции» и, наконец, остановилась на отделе мясных продуктов.

– Контраст, – напомнил Мэттью, проходя мимо нее, пытавшейся подобрать хороший ракурс для истекающего кровью стейка. – Заставь зрителя задуматься о том, что ты хочешь до него донести.

Я же чувствовала резкую нехватку вдохновения. Сначала меня привлекли ряды белых бутылок с молоком, но потом я увидела, что уже двое учеников из нашего класса закончили работу и подошли к Мэттью.

– Ребята, у вас еще пять минут! – крикнул он. – Собираемся у химчистки, все слышали? Пять минут!

Решив все же вернуться к молоку, я вдруг заметила старушку, проходящую с тележкой мимо холодильников. Вот она остановилась и достала оттуда упаковку замороженного обеда быстрого приготовления. Она была маленькой и худенькой, в свете люминесцентных ламп ее кожа казалось почти прозрачной. Я сняла крышечку с объектива и приблизила изображение так, чтобы её профиль занимал весь кадр. Потом она наклонилась, потянувшись вперед, её дыхание вылетело небольшим белым облачком, и она чуть прикрыла глаза, словно защищаясь от холода. Я щелкнула затвором, поймав мгновение простым нажатием кнопки.

На следующей неделе, когда мы проявляли наши снимки, на своей фотографии я увидела её лицо, сосредоточенное и серьезное, на безупречном белом фоне. Мэттью поднял мою фотографию над головой, показывая всем в классе, и похвалил мое «чувство момента». Впервые за долгое время я сделала что-то, чем действительно гордилась, поэтому эта фотография заняла почетное место на зеркале в моей комнате, заменив собой все сертификаты и дипломы за вторые места.

Но, если в классе фотографии все было хорошо, дела с чирлидингом в гору не шли. Выбрать Роджерсона вместо Майка Эванса стало, так сказать, началом конца моей карьеры болельщицы. Я была так занята встречами с ним и мыслями о нем, что никак не могла сосредоточиться на кувырках и пирамиде. Плюс к тому, дом Коринны был примерно в миле от школы, так что я предпочитала проводить там те полтора часа, что были между последним уроком и тренировкой. Чаще всего Коринна уже была в форме официантки, лениво наносила макияж и передразнивала клиентов, которые приходили за «хор-рошо прожаренным стейком!» и «двойным-шоколадным-коктейлем-пожалуйста». Я кидала сумку в угол и плюхалась на диван, затем включала телевизор, зажигала сигарету (из пачки, купленной теперь уже на свои деньги), и понимала, что идти никуда не хочу. Лень накатывала на меня высокими волнами, но я успешно боролась с ней, поднимаясь с дивана с протяжным вздохом и поднимая с пола сумку.

Единственной мотивацией ходить на тренировки были встречи с Риной, которую я и так видела все реже и реже. Она все так же продолжала встречаться с Биллом Скерритом, но вместе с тем вот уже месяц время от времени виделась и с другим парнем, Джеффом, тем самым, которого встретила в торговом центре. Билл подарил подруге кольцо дружбы, которое она, впрочем, не носила, а Джефф, по её словам, был «собакой, потому что никогда не звонил, даже если пообещал». Конечно же, она злилась на него.