Текст книги "Слушая тишину"
Автор книги: Сандра Мэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Сандра Мэй
Слушая тишину
Пролог
Тьма баюкает. Тьма шепчет. Тьма звенит миллиардами колокольчиков и не отпускает тебя.
Тьма завораживает. Во тьме у тебя нет ни рук, ни ног, ни тела. Во тьме нет тебя. Совсем.
Тьма пугает. Неслышно, на пушистых лапах подкрадывается Нечто, холодное дыхание шевелит волосы у тебя на затылке, и только потому ты и понимаешь – они, волосы, у тебя есть, и затылок тоже есть.
Тьма оглушительно беззвучна – и потому дает тебе возможность слышать разом все звуки, которые когда-либо настигали тебя в жизни. Какофония смеха, диких криков, гудков, звона, шелеста, визга вилки по тарелке заполняет всю тебя, ты теряешь рассудок, ты пытаешься кричать, но крик не громче комариного писка, а вот комариный писк звучит в ушах зловещим набатом, оглушительным зуммером, вселяя в тебя панику…
А потом наступает оглушительная тишина, и тогда тьму ослепительными вспышками разрывают воспоминания, которые еще хуже, чем тьма и тишина.
Смешной медвежонок на картинке в детской книжке. Огромный оранжевый шар торшера в углу комнаты. Белые занавески на окне. А за окном – тьма. И дождь. Бьется, бьется в стекло, хочет проникнуть в комнату. Дрожит рама. Мигает оранжевый шар.
И гром. Он очень страшный, он бухает и бахает, он трещит, стреляет и взрывается, так что становится совсем уж невыносимо страшно, и ты идешь к двери – она огромная, белая, до ручки ты дотягиваешься с трудом…
Надо просто повернуть эту самую ручку, и тогда в комнату дождю и грому нипочем не пробраться.
Ты поворачиваешь ручку, высунув язык от усердия и приподнявшись на цыпочки, но тут раздается очередной, самый сильный удар грома, дом вздрагивает, а ты с воплем кидаешься к своей кроватке и стремительно залезаешь под нее, успев прихватить самое дорогое – мишку Бенни, который самый лучший и вообще – друг. Вы с Бенни забиваетесь в самый дальний угол и закрываете глаза. Теперь хорошо. Не так страшно.
Где-то внизу кричит мама. Наверное, тоже боится грома. Зовет тебя, но выходить нельзя, нипочем нельзя! И пахнет костром, как тогда, в лесу на острове, куда они с мамой и папой весной ездили на пикник. Все сильнее и сильнее пахнет костром, под кровать вдруг вползают тонкие струйки дыма, но ты их не видишь, потому что глаза зажмурила, только носом зарываешься в шкуру Бенни, так легче дышать… А потом приходит Тьма.
Но на самом пороге Тьмы – ослепительная вспышка белого и яркого света, крики, визг, вой сирен…
С тех пор прошло двадцать лет.
1
Сэнди Кроуфорд пыталась пошевелить рукой – и внезапно осознала, что слышит шуршание простыней. Это открытие так потрясло ее, что она замерла, прислушиваясь к новым ощущениям.
Висок ныл – привычная, тупая боль – но теперь к ощущению боли примешивалось нечто иное. Забытое.
Звуки. Мерное попискивание. Шорох. Что-то льется.
Потом вдруг голоса. Человеческие голоса!
Она не слышала их двадцать лет.
Жаль только, что голоса звучали так… неприятно. Говорили двое – мужчина и женщина, причем женщина почти кричала, зло и плаксиво, срываясь на визг. Мужчина отвечал глухо и угрожающе.
«От…усти…е ме…я!..» «Чо…ну…ая идиотка!..» «Я дол…на рас…азать…» «Доктор Ри…и, вы ни…ому и ни…его не ска…ете…»
И крик. Отчаянный, короткий вопль, воскресивший в памяти крик матери тогда, двадцать лет назад.
Сэнди заворочалась на кровати, изо всех сил стараясь разлепить неимоверно тяжелые веки. К горлу подкатила тошнота, стало трудно дышать – и благословенная тьма накрыла ее своим черным плащом.
Сэнди потеряла сознание.
Она пришла в себя – бог знает сколько времени на это понадобилось. Во рту стыл мерзкий кисловатый привкус – это отходил наркоз. К наркозу она давно привыкла, но легче от этого не становилось.
В углу больничной палаты в белом кресле спал дядя Дик. Ее дядя Дик. Собственно, он ей был вовсе не родственник, но последние двадцать лет она привыкла звать его дядей Диком. Настоящий дядя вряд ли смог бы сделать для нее больше.
Сэнди осторожно поднесла к глазам руку. Тощую бледную лапку с неряшливо и коротко подрезанными ногтями. Рукав больничной ночнушки задрался, и Сэнди подумала: хорошо, что шрамов уже почти не видно. Плохо, что нельзя загорать – доктор говорил, что как раз тогда все шрамы проявятся очень быстро.
Правда, сейчас ее волновали вовсе не шрамы. Сэнди облизала шершавым языком потрескавшиеся губы и напрягла связки.
– Дя… дя… Дик!
Писклявое мяуканье охрипшего котенка вот на что это было похоже. Однако дядя Дик мгновенно проснулся и кинулся к ней.
– Солнышко мое! Ты очнулась? Сэнди…
Глухой, надтреснутый голос. Сэнди ошеломленно смотрела на дядю Дика, впитывая новые ощущения. Впервые за двадцать лет она слышала его голос…
Двадцать лет назад пожарные чудом нашли и вытащили из пылающего особняка на Змеином острове пятилетнюю девочку Сэнди. Ребенок получил сильнейшие ожоги и наглотался дыма, но выжил. В огне пожара погибла мать Сэнди, Лорена Кроуфорд, а сам пожар случился… случился…
Из-за отца Сэнди.
Джон Кроуфорд, молодой и талантливый – возможно, что и гениальный – химик производил опыты в своей домашней лаборатории. Был сильный взрыв. Дом загорелся – подозрения полиции были вполне оправданны – сразу по всему периметру. Находившиеся в доме были обречены, это ясно. Лаборатория же располагалась в специально оборудованном подвале, там стены были проложены асбестом и обшиты специальным пластиком, негорючим, да и система пожаротушения была самой современной…
Кроме того, останков самого профессора Кроуфорда обнаружено не было. Вообще!
Одним словом, через полгода тщательного расследования полиция штата пришла к выводу, что Джон Кроуфорд сам устроил взрыв и пожар в собственном доме, в результате которого погибла его жена и едва не погибла маленькая дочь, после чего скрылся в неизвестном направлении.
Вот так-то. А теперь подумайте – каково с этим жить? Особенно если хорошо помнишь, каким веселым, общительным и влюбленным в свою маленькую семью был Джон Кроуфорд.
Сэнди провела в больницах в общей сложности лет восемь. Сначала ее просто вытаскивали с того света, потом потихоньку делали пластические операции – она сбилась со счета, сколько их было всего. После ожогов остаются не просто шрамы – келоидные рубцы. Бороться с ними очень трудно, специалистов – по пальцам перечесть, но дядя Дик не жалел денег.
Ей восстановили лицо и шею, потом занялись руками, в последнюю очередь подлатали ноги. Кто-то из врачей однажды оговорился: хорошо, что она такая маленькая. Взрослый человек остался бы уродом на всю жизнь, а у девочки есть все шансы вырасти красавицей…
Потом выяснилось, что она совсем ничего не слышит и не говорит. Со слухом… ну там было все ясно. Повреждения оказались слишком серьезными, слух восстановиться сам не сможет, остается только ждать появления нового поколения слуховых аппаратов, вернее имплантатов, вживленных в тело…
С речью обстояло иначе. Видимых повреждений не нашли, связки были в порядке, горло не обожжено, однако в результате страшного шока Сэнди замолчала и молчала до шестнадцати лет!
Да, только девять лет назад она впервые заговорила, понятия не имея при этом, как звучит ее голос, равно как и голоса всех тех, кто ее окружал. Вероятно, поэтому она и замолчала вновь. Что ж, к тому времени она научилась обходиться без голоса – обычная азбука глухонемых, умение читать по губам собеседника, под рукой всегда блокнот и карандаш, а с недавних пор – маленький компьютер…
Она не замкнулась в себе, не спряталась от жизни. Стойко переносила все муки операций, научилась улыбаться, с удовольствием играла в реабилитационном центре с такими же, как она, ребятами, а потом выучилась в специализированном колледже и поступила на работу в такой же центр здесь, в Лоусоне. Дядя Дик ни в чем ей не отказывал, помогал всегда и во всем. Его жена, тетя Бет, ухаживала за Сэнди куда нежнее, чем за собственными близнецами Джерри и Ларри.
До двадцати одного года она жила вместе с ними, а по достижении совершеннолетия выяснила, что является обладательницей довольно приличного состояния. Купила маленький таунхаус в пригороде и переехала… Она сама не знала, почему ей вдруг захотелось жить одной. Возможно, виновато было Великое Безмолвие, в которое она погрузилась дождливой осенней ночью двадцать лет назад…
Полтора года назад дядя Дик приехал к ней страшно взволнованный и сообщил, что долгожданный имплантат разработан. Его еще не запустили в производство, потому что необходимо провести клинические испытания, а это проблематично, ведь нужно добровольное согласие… Сэнди остановила его торопливую речь, прикоснувшись тонкими пальчиками к его губам. Улыбнулась и стремительно набрала на компьютере: «Я СОГЛАСНА!».
Оказалось, что нужна очередная операция – микрочип величиной с блестку требовалось вживить в височную кость, а это операция не из простых и не из дешевых. Сэнди это не волновало. Она готова была отдать все свои деньги, но дядя Дик страшно рассердился и настоял на том, чтобы лично оплатить все расходы.
Дядя Дик, Ричард Гейдж, был коллегой Джона Кроуфорда и работал вместе с ним над каким-то важным и секретным проектом. После исчезновения Кроуфорда дядя Дик принял лабораторию, набрал новых сотрудников – и дело пошло. Возможно, гениальности по части химии в дяде Дике недоставало, зато администратором он стал превосходным. За короткое время лаборатория добилась сумасшедших успехов, и ими заинтересовалась корпорация «Кемикал резорт». Еще через пару лет дядя Дик вошел в совет директоров компании, став руководителем филиала корпорации в Лоусоне. Строго говоря, он не обязан был отчислять Сэнди деньги, однако сделал это, открыв счет на ее имя и исправно перечисляя туда немалые суммы.
Что еще? Почти ничего, если не считать того, что сутки с небольшим назад ей сделали сложнейшую операцию, которая, судя по всему, оказалась успешной. Сэнди слышала!
Она потянулась к нему своими тощими белыми клешнями, и Дик Гейдж как всегда с трудом поборол отвращение, наклеив на лицо привычную улыбку. Хриплый надтреснутый голос девушки раздражал, словно фальшивая нота в ноктюрне Шопена…
– Да, милая? Не волнуйся, тебе нельзя волноваться. Доктор сказал, все прошло удачно. Не могу поверить… Сэнди, ты действительно слышишь?
– Да, дядя Дик. Боже мой, какой у меня жуткий голос…
– Все наладится, милая. Ты ведь понятия не имела об интонациях. Теперь это всего лишь дело техники.
Да, теперь это все – дело техники. Двадцать лет! Двадцать проклятых лет.
Он вгрохал в эту девчонку бешеные деньги, чтобы она вернулась к нормальной жизни. Он может гордиться собой. Теперь нужно дать ей немного времени, чтобы она обжилась в мире нормальных людей, пришла в себя. Затем можно будет приступать ко второй стадии операции. Что ж, говорят, цель оправдывает средства. В их случае целей аж две, и обе такие, что любые средства хороши…
Сэнди торопливо припала к чашке с минералкой, заботливо поднесенной дядей Диком к ее губам. Зубы выстукивали дробь, но от прохладной воды ей полегчало. Сэнди торопливо отстранилась и схватила дядю Дика за руку.
– Дядя Дик! Нужно позвать… кого-то позвать, охрану, наверное, и сказать… здесь, в больнице, произошло что-то плохое, совсем рядом! Кричала женщина… ей кто-то угрожал.
– Какая женщина, милая? Тебе, верно, приснилось… бедняжка, это все кошмары прошлого.
– Нет! Нет же! Я очнулась после наркоза и услышала… совсем рядом, в соседней палате…
Ричард Гейдж задумчиво посмотрел на свою подопечную. Чертовы электронщики! Кто бы мог подумать, что человеческие мозги в силах додуматься до такого! Металлическая соринка стоимостью с космическую ракету, вживленная в черепушку дочки Джонни, разом превратила ее из глухой калеки в локатор!
Ничего. Она не узнает. Вставать ей пока нельзя, присмотр за ней постоянный, через пару дней ее перевезут домой, и малышка Сэнди даже не успеет понять, что операцию ей делали вовсе не в окружном госпитале, куда она легла пять дней назад, а в одной из секретных лабораторий «Кемикал резорт», построенной на Змеином острове, на месте того дома, где двадцать лет назад с таким треском, извините за каламбур, провалилось выгоднейшее дельце…
2
Том Ричи, младший детектив, нарезал круги по комнате не хуже раненого тигра, и Дон Каллахан почувствовал, что у него начинает кружиться голова.
В комнате было накурено – как и всегда. Как и всегда пахло, вернее воняло прокисшими окурками, дрянным кофе и масляной краской. Дон мог по запаху определить цвет краски – тошнотно-зеленоватый. Никакого фокуса, просто все стены в управлении выкрашены этой краской. Вот странно: почему в полицейских управлениях стены всегда красят в такие отвратные цвета?
Дон Каллахан вздохнул, потянулся за очередной сигаретой и страдальчески заломил густые брови.
– Томми, ты не мог бы сменить хотя бы направление движения, а? Меня сейчас стошнит.
– Дон, мне не до шуток. Я в жизни не мог представить, что столкнусь с такой хренотенью: мне, офицеру полиции, отказывают в приеме заявления о пропаже собственной сестры!
– Томми, в тебе играет итальянская кровь. Остынь, успокойся, выпей кофе.
– Нет, потому что тогда стошнит меня. Это не кофе.
– Я тоже считаю, что это особое психотропное средство, но что же делать? Не маячь, ударю!
Томми остановился перед столом Дона и растерянно посмотрел на друга. Томми было двадцать три, он еще не успел избавиться от всех иллюзий молодости, и сейчас на его симпатичном смуглом лице стыло отчаяние пополам с недоумением.
Дону Каллахану было тридцать семь, и его иллюзии давно развеял ветер, дующий над Лоусоном круглый год. Высокий, широкоплечий, темноволосый, Дон был мало похож на типичного ирландца – и тем не менее именно ирландцем он и был. Более того, в Нью-Йорке жили его мать, отец, две сестры и младший брат – вот уж кого не перепутаешь! Все рыжие, зеленоглазые, стройные и смешливые. Когда Каллаханы начинали разговаривать одновременно, у слушателя создавалось полное ощущение, что он стоит на берегу шумной и веселой горной речки…
Дон пошел в деда. Отец его матери, Коннор Макинтайр, был чистокровным шотландцем, настоящим горцем. Могучий, кряжистый, темноволосый и мрачный. Деду было восемьдесят семь, и он до сих пор шутки ради гнул подковы голыми руками. Проживал дед в Монтане, в немыслимой глуши, по сей день работая смотрителем Национального парка – читай, чем-то средним между полицейским и браконьером.
Иногда Дон думал, что зря выбрал профессию полицейского. То, чем занимался дед, было ему гораздо больше по душе. Вырываясь в Монтану, Дон словно оживал…
Томми треснул кулаком по столу.
– Даже ты меня не слушаешь! Лючия пропала, говорю тебе!
Дон вздохнул еще раз и потушил сигарету, так толком и не затянувшись ни разу.
– С чего ты взял?
– Я звоню ей с пятницы, она не подходит к телефону. Ее сотовый отключен.
– А на работу звонил?
– Смеешься? Как я могу дозвониться на военную базу? «Але, это секретный отдел?»
– Вот видишь. Сам же говоришь: работа у нее такая. Возможно, что-то важное, режим секретности, то-се… В противном случае тебе бы сообщили. Ну в смысле, если бы на работе тоже не знали, где она. Стали бы искать… Хотя ты же всего лишь младший брат. В первую очередь позвонили бы мужу. Ты звонил Марио?
Томми запустил пальцы в густую шевелюру и изо всех сил дернул себя за волосы.
– В том-то и дело! Они развелись!
– Когда?! Ну дает Лючия…
– Вот именно! Развелись три недели назад, никого не известив. Он живет на съемной квартире в районе доков. Естественно, я кинулся к нему, но он сказал, что не говорил с Лючией со дня развода.
– Успели поругаться? На пороге свободы?
– Да нет. Марио сказал, все прошло тихо и мирно. Они даже посидели в ресторане, чтобы, так сказать, отпраздновать событие… Они ведь и не скандалили особо, ты же знаешь Лючию. Ученый до мозга костей. Сомневаюсь, что она вообще на что-то, кроме своих алкоголятов, обращала внимание.
– Кого?! Каких еще алкоголиков?
– Темнота ирландская. Алкоголяты – это химические соединения. Я понятия не имею, что это такое, но Лючия по ним писала диплом и защищала диссертацию.
Дон потер висок.
– Так, давай разложим все по полочкам. Подруги у нее есть?
Томми посмотрел на Дона с явным ехидством.
– Ага. Есть. Твоя бывшая, например.
Дон поморщился. Даже малейшее напоминание о трех годах ада под названием «брак с Доллис Грей» вызывало у него зубную боль. Доллис работала репортером криминальной хроники и могла довести до инфаркта даже цементный пирс в порту…
– Томми, можно, я не буду ей звонить, ты уж сам…
– А незачем звонить. Они с Доллис поругались еще год назад. Насмерть. Не общались, не виделись, не созванивались. Я говорил с этой зме… прости.
– Ничего, я понимаю. Это еще мягко сказано. Томми, ты только не волнуйся, но… больницы и… морги?
– Обзвонил. И обзваниваю каждый день. Хотя это глупо, потому что я работаю в полиции. Мы бы знали. Я просматриваю все сводки.
– Давай так: тебя все равно жаждет видеть капитан – насчет того катера с контрабандой и перестрелкой, а я еще раз проверю сводки, а потом заеду к Лючии домой, мне все равно по пути.
– Сваливаешь с работы пораньше?
– Если бы! В пригороде убийство.
– А что местные власти?
– Не справляются. Тамошний шериф просил управление посодействовать. Это Лоусонвэлли, они под юрисдикцией Змеиного острова, а на тамошних обитателей у шерифа кишка тонка. Отдел спецрасследований нужен. Вот меня и посылают.
– Спасибо тебе, Дон.
– Пока не за что. Ладно, я пошел…
Дон поднялся из-за стола и вдруг понял, что привычный в управлении гул затих. Перестала стрекотать офисная техника, оборвался на полуслове непристойный анекдот, которым один из патрульных делился с коллегами, даже Томми застыл на месте и уставился куда-то за спину Дона, неприлично вытаращив глаза.
Дон в недоумении повернулся к дверям.
Она стояла и растерянно смотрела по сторонам, а вокруг нее прямо-таки разливалась аура… отчуждения. Словно защитное поле. Виной тому было полное и безоговорочное несоответствие этой девицы – и обитателей полицейского управления города Лоусон.
Девица была очень молода, но назвать ее девчонкой язык не повернулся бы. Шелковистые вьющиеся волосы цвета темной карамели рассыпались по плечам, лицо было бледным… нет, не так. Оно было фарфорово-белоснежным, абсолютно не тронутым загаром или хоть намеком на румянец. Огромные серые глаза осенялись пушистыми ресницами, бледно-розовая губа была закушена от волнения. Фигура у девушки была роскошная – ни один мужчина мимо такой не пройдет. Тонкая талия, высокая грудь, очень женственные и отнюдь не тощие бедра… Одета она была просто, скромно, но как-то сразу становилось понятно, что вещи куплены в хорошем магазине. Белоснежная блузка застегнута под горло. Серый пиджак, прямая серая юбка ниже колен. Несмотря на жару, плотные колготки… или чулки, тут уж не угадаешь. Туфли на невысоком изящном каблучке. Довольно большая сумка на ремешке. Ни грамма косметики, ни одного украшения…
Все скромно, неброско, в полутонах – и тем не менее эффект она произвела убийственный. Куда больший, чем полуголые проститутки, которых после ночных гуляний опрашивали ребята из отдела нравов.
Дон почувствовал, что что-то не в порядке, торопливо произвел мысленную ревизию и обнаружил, что стоит с открытым ртом. Он его закрыл, но недостаточно быстро, успев встретиться с незнакомкой глазами. Она поколебалась еще мгновение – и двинулась прямо к нему.
Лучше бы она этого не делала! При взгляде на ее плавно покачивающиеся бедра Дона бросило в жар. Ощущение было сродни удару током. Дон Каллахан, взрослый и вполне разочаровавшийся в женщинах полицейский с почти двадцатилетним стажем работы, превратился в подростка, на которого обратила внимание первая красавица школы…
Он был честным католиком, посещал мессу, а в воскресных проповедях падре Саймона Бенсона подобному состоянию давалось вполне четкое определение: вожделение.
Он вожделел к этой женщине и ничего не мог с собой поделать.
Незнакомка подошла к его столу, расстегнула сумочку и достала маленький переносной компьютер. Он видел такие в магазине – стоили они дороже, чем большие компы.
«Три дня назад я была в больнице и слышала крики женщины. Она просила о помощи».
Дон кашлянул, суетливо переложил бумаги на столе, потом потыкал пальцем в сторону мерцающего экрана и поинтересовался:
– Зачем эта штука?
«Я не очень хорошо говорю. В детстве я потеряла речь и слух».
Вот еще не хватало! Дон мысленно обругал себя за бестактность и заорал:
– Вы не слышите, да?! Мне вам писать ответы?!
Девушка даже шарахнулась, страдальчески сморщилась и приложила руки к ушам. Щеки ее слегка порозовели, и она медленно произнесла странным, глуховатым голосом:
– Пожалуйста, не надо кричать. Мне недавно вживили слуховой аппарат, теперь я слышу… даже слишком хорошо, судя по всему. А говорить… я просто не очень привыкла, хотя речь ко мне вернулась довольно давно.
Дон опомнился и пододвинул ей стул, сам с облегчением плюхаясь в свое продавленное кресло. За заваленным папками столом он чувствовал себя более… защищенным, что ли.
– Извините, мэм. И давайте с самого начала. Меня зовут лейтенант Каллахан, вы пришли в управление полиции, отдел спецрасследований, и вас зовут…
– Сэнди. Александра Кроуфорд.
– Так. Замечательно, мисс Кроуфорд. Еще раз простите мою бестактность. Так, значит, вы говорите, что слышали… Что именно вы слышали? И кто была та женщина?
Она снова нахмурилась и прикусила нижнюю губу. Зубы у нее были белоснежные и ровные. После недолгой паузы она произнесла:
– Я не знаю, кто она была. Но я ясно слышала, как женский голос звал на помощь. Там было двое – мужчина и женщина, и мужчина угрожал, а женщина… она так страшно закричала, что я снова потеряла сознание…
– Так. Что-нибудь конкретное вы расслышали? Имена?
– Я… не помню. Понимаете… Это все случилось в тот самый вечер, когда я очнулась после операции. Мне вживили особый слуховой аппарат, я впервые за много лет стала слышать…
– И сразу услышали крики о помощи, да?
Она вскинула на него свои огромные серые глазищи, и Дону немедленно захотелось совсем уж непонятного: обнять, прижать к груди, защитить от всего мира. Очень опасный признак, любой вам это скажет.
Девушка, к счастью, понятия не имела, что творится в организме у Дона Каллахана, и потому выглядела смущенной и растерянной. После недолгой паузы она решительно придвинула к себе компьютер и быстро написала:
«Я понимаю, это выглядит странно, но вчера вечером я опять слышала ее крики».
Дон нахмурился.
– Вы были все еще в больнице? «Нет. Я была у себя дома».
– Погодите, я совсем запутался. Ваш дом, он что, рядом с больницей?
«Нет. В том-то и дело. Я ничего не понимаю. Голоса звучали у меня в голове очень отчетливо».
Сбрендила, устало подумал Дон. Голоса слышит, видения посещают…
– Мисс Кроуфорд, послушайте, я готов вам верить, готов выяснять, в чем дело, но согласитесь – если вы слышите одни и те же голоса сначала в больнице, а потом у себя дома в нескольких милях от больницы, это немного…
«Мой дядя Дик сказал то же самое. Он утверждает, что мне просто почудилось. Из-за наркоза. Что я опять вспомнила… события. Но я совершенно уверена, что это не так. В первый раз эти люди находились совсем близко от меня, в соседней палате, наверное».
– А во второй?
«Очень странно. Те же интонации, те же слова. Как будто у меня в голове прокрутили пленку с записью».
– Так… Мисс Кроуфорд, позвольте мне быть бестактным? Вы случаем эзотерикой не увлекаетесь? Голоса духов, столоверчение, экстрасенсорные возможности?
Теперь в серых глазах горела явная обида, а на бледных щеках отчетливо проступил румянец. Тонкие пальцы вновь запорхали по клавиатуре.
«Я не сумасшедшая и никакие голоса раньше не слышала. Вообще никакие, понимаете? Но имплантат у меня в голове… это опытная модель. Врачи сами не знают, каковы его возможности. Быть может, он действует как радиопередатчик, быть может, повторно воспроизводит услышанное».
– Понятно. А быть может, вы еще и сквозь стены слышите?
Он злился, потому что ему было ее жалко, а жалеть женщин Дон больше не собирался. Кроме того, она по-прежнему вызывала у него отчетливое желание схватить и обнять, а это было совсем уж некстати. И вообще, ему пора ехать в чертов Лоусон-вэлли, узнавать про чертово убийство и искать эту сумасбродку Лючию!
– Мисс Кроуфорд, мне очень жаль, но… «Вы мне не верите. Но я не могла не прийти.
Я знаю, что это такое – не иметь возможности позвать на помощь».
Повинуясь какому-то безотчетному порыву, он вдруг резко, почти грубо спросил:
– Как вы потеряли слух?
Она вскинула руку, словно он ее ударил. Прозрачные пальчики коснулись виска, потом щеки – и Дон разглядел то, на что сначала не обратил внимания. Шрамы. Под волосами на виске, на лбу, на запястье – хирургические тонкие шрамы, оставшиеся после пластических операций. Ему стало стыдно. Бедная девка, вероятно, попала в катастрофу, поуродовалась – от такого любой спятит. И в любом случае это не его дело…
«Это не ваше дело, детектив Каллахан. Это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что я слышала призыв женщины о помощи и надеялась, что вы ее найдете».
Томми кашлянул за плечом, и Дон мрачно буркнул, стараясь не смотреть в невозможные серые глаза:
– Пожалуйста, подождите в холле. Я через минуту к вам выйду.
Она торопливо сунула свой компьютер в сумку и вышла, опустив голову. Дон с наслаждением выругался. Томми нервно хихикнул.
– Деваха не в себе, это ясно. Жаль, она симпатичная. Дон, мне страшно неудобно, но… капитан посылает меня в соседний штат, а я беспокоюсь за Лючию, так что…
– Я уже уехал. И не волнуйся. Найдется твоя сестрица. А эта барышня… Возможно, она действительно слегка того. Ей стоит обратиться к врачу…
Сэнди уже взялась за ручку двери, когда в голове у нее что-то зазвенело – и все звуки тотчас сделались оглушительно громкими и отчетливыми. Она едва удержалась от крика. Доктор Мэдисон предупреждал о подобном эффекте. Умная металлическая соринка у нее в голове продолжала самонастройку, и в это время возможны были всякие неожиданности. В том числе и не слишком приятные, как сейчас.
В комнате было шумно, дверь находилась достаточно далеко от стола детектива Каллахана, однако Сэнди прекрасно расслышала слова второго полицейского и ответ Каллахана.
Стыд, унижение, бессильная ярость, обида – все эти чувства разом захлестнули ее. Ей казалось, что Каллахан каким-то образом предал ее, посмеялся над ней. Видимо, в его глазах она просто жалкая калека, у которой к тому же не все дома.
Лишенная слуха, Сэнди научилась читать не только по губам. Человеческая мимика, тончайшие оттенки и нюансы ее стали для девушки чем-то вроде книги, которую она вынуждена была читать только глазами. Как и все глухие, Сэнди гораздо больше внимания обращала на эти нюансы и оттенки. Сказать можно все, что угодно, важно – как сказать…
И самое обидное было в том, что этот высокий и широкоплечий мужчина с зелеными глазами очень ей понравился. Нет, не так. Нравится мороженое.
Сэнди Кроуфорд понятия не имела о чувственной стороне жизни. У нее не было мужчин, не было даже простеньких романов – и тем не менее чувство, охватившее ее при первом же взгляде на детектива Каллахана, она узнала сразу. Это было… желание!
Ровный жар разливался в груди, подгибались ослабевшие ноги, и хотелось не отводить глаз от этого мужественного лица, хотелось провести пальцем по резко очерченным губам, погладить небритую щеку, узнать, какие у него волосы – мягкие или жесткие?
Хотелось зажмуриться, прижаться к этой широкой груди, спрятаться от собственных страхов, сомнений, от одиночества, от безмолвной тьмы, звенящей в ушах…
Но он посмеялся над ней. Детектив Каллахан принял ее за обычную идиотку.
Она яростно сморгнула навернувшиеся слезы. Плевать! Она пришла сюда не переживать по поводу того, как именно посмотрел на нее совершенно незнакомый коп, а по делу, и она выполнит то, что задумала.
Сэнди решительно шагнула к столу, за которым сидела симпатичная девушка в полицейской форме. Та недоуменно посмотрела на нее, но Сэнди было все равно. Показав знаками, что она не может говорить, Сэнди взяла листок бумаги и карандаш, помедлила секунду и написала несколько строк. Затем кивнула продолжающей недоумевать девушке и быстро вышла.
Дон натянул легкую кожаную куртку, поправил кобуру, чтобы не бросалась в глаза, и направился к выходу. Сидевшая возле самой двери Джун Мэддок окликнула его:
– Эй, Каллахан! Тут вроде по вашу с Томми душу…
Он взял листок бумаги, вгляделся в угловатый, резкий почерк. Через мгновение все его охотничьи инстинкты встали на дыбы. За плечом негромко ахнул Томми Ричи.
«Проверьте, не работает ли в окружном госпитале женщина-врач по фамилии Ричи, Рикки или Ринчи. Убедитесь, что с ней все в порядке. Передайте детективу Каллахану, что барышня вовсе не того и лечение ей не требуется, она просто пытается спасти жизнь этой женщины».
Дон повернулся к Томми, комкая в руках бумажку.
– Этого не может быть, но… наш разговор она расслышала сквозь шум и гул, на расстоянии нескольких ярдов. «Женщина-врач» – это доктор. Доктор Ричи, Рикки или Ринчи…
– Это Лючия! И глухонемая девица слышала, как ей угрожали!
– Не психуй. Лючия сроду не работала в окружном госпитале. Она вообще не врач. Но совпадение…
– Дон, она сказала, что операцию ей сделали несколько дней назад. Лючия пропала примерно в то же самое время! Черт, меня отправляют в командировку в самый неподходящий момент…
– Томми, уймись, и без тебя голова кругом. Вот что. Я еду в Лоусон-вэлли, оттуда сразу же на Змеиный остров. Сделаю морду кирпичом и попытаюсь прорваться в лабораторию. Если ничего не узнаю, двину в госпиталь и проверю все показания этой глухой барышни. Буду держать тебя в курсе.
– Дон…
– Отставить! Ты офицер полиции, а не истеричная баба! И Лючия – не маленькая девочка, а сорокалетняя, уверенная в себе женщина. До связи!
Пожимая руку Томми, Дон краем глаза заметил невысокого тощего парня в засаленной бейсболке и грязных слаксах, который торопливо выскользнул вслед за мисс Кроуфорд. Впрочем, в полицейском управлении редко встретишь приличных людей. Все больше попадаются именно такие. Крайне подозрительные.
