Текст книги "Английская поэзия"

Автор книги: Самуил Маршак

 
Три девушки  шили  в саду над водой,
Дженнифер,  Джентль  и  Розмари.
К ним рыцарь  приехал гостить молодой,
А в роще поют соловьи до зари.
 
 
Одна усадила его у огня,  —
Дженнифер,  Джентль  и  Розмари,  —
Другая овсом накормила коня.
А в роще  поют соловьи до зари.
 
 
Постель приготовила третья сестра,  —
Дженнифер,  Джентль  и  Розмари,  —
И  сна  пожелала ему до утра.
А в роще поют соловьи до зари.
 
 
Но девушкам  рыцарь сказал  перед сном:
– Дженнифер, Джентль и  Розмари,
Загадки  мои разгадайте втроем! —
А в роще  поют соловьи до зари.
 
 
– Что  в  мире  звучнее,  чем  рог егерей?
Что в мире  колючек терновых острей?
Что  слаще,  чем  хлеб,  утоляет сердца?
И что  на земле тяжелее свинца?
 
 
Что в мире длиннее дороги  мирской?
Что глубже  на свете  пучины  морской?
Продумали сестры всю ночь до утра,
Дженнифер,  Джентль  и  Розмари.
 
 
И вот что придумала третья сестра.
А в роще  поют соловьи до зари.
–  Звучнее  молва,  чем  рога егерей,
А голод колючек терновых острей.
 
 
Для совести грех тяжелее свинца,
И хлеба дороже нам слово отца.
Длиннее дороги лишь ветер один,
И глубже любовь всех подводных глубин!
 
 
Загадки разгаданы  все до  одной,  —
Дженнифер,  Джентль  и  Розмари,  —
Отгадчица рыцарю станет женой.
А в роще поют соловьи до зари.
 

 
Леди у окошка
Сидит,  как  снег,  бела.
Кузнец глядит в окошко,
Черный,  как  смола.
 
 
–  Зачем  в окно  глядишь,  кузнец?
О  чем,  кузнец,  поешь?
Ты  пой  –  не  пой,  а под венец
Меня  не  поведешь!
 
 
Сидеть мне лучше в девушках
У матери-отца,
Чем быть женою грязного,
Такого неученого,
Такого безобразного,
Такого закопченного
Невежи-кузнеца!
 
 
Девица стала уточкой,
Плывет она под мост.
А он  веселым селезнем
Поймал  ее  за  хвост.
 
 
Она лисой  прикинулась,
Бежит,  не  чуя  ног.
А он  собакой  гончею
Лисицу  подстерег.
 
 
Девица стала мухою,
Стал  пауком  кузнец
И  муху паутиною
Опутал  наконец.
 
 
Он  муху паутиною
Опутал  наконец.
Ведет кузнец красавицу
Невесту под венец.
 

 
Долиной реки
И  по горной  стране
Доблестный  Кемпбелл
Скакал  на  коне.
 
 
Оседлан и  взнуздан
Был  конь вороной.
Без всадника в полночь
Пришел  он домой.
 
 
Встала с  постели
Старая  мать.
Жена молодая
Вышла встречать.
 
 
«Зелен мой луг,
Но  никем он  не кошен.
Бедный  ребеночек мой
Не доношен!»
 
 
Оседланный,  взнузданный,
Конь вороной,
Обрызганный кровью,
Вернулся домой.
 
 
Тяжко вздымались
Бока у коня.
Стремя о пряжку
Билось,  звеня.
 

 
–  Недаром речью одарен
Ты,  сокол  быстрокрылый:
Снеси  письмо,  а  с  ним  поклон
Моей подруге милой!
 
 
–  Я рад снести ей письмецо
По твоему приказу.
Но как мне быть?  Ее в лицо
Не  видел я  ни  разу.
 
 
–  Легко ты милую мою
Отыщешь,  сокол  ясный.
Среди невест в ее краю
Нет более прекрасной.
 
 
Пред старым  замком,  сокол  мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди  и  пой,  когда домой
Придет  она  с  обедни.
 
 
Придет с  подругами  она —
Их двадцать и четыре.
Нет счету звездам,  а Луна
Одна в полночном мире.
 
 
Мою подругу ты найдешь
Меж дев  звонкоголосых
По  гребням,  что  сверкают сплошь
В ее тяжелых косах.
 

-

 
Вот сокол  к замку прилетел
И  сел  на дуб соседний
И  песню девушкам запел,
Вернувшимся  с  обедни.
 
 
– За стол садитесь пить и есть,
Красавицы девицы,
А я хочу услышать весть
От этой  вольной  птицы.
 
 
–  Свою мне песню вновь пропой,
Мой  сокол  сизокрылый.
Какую весточку с тобой
Прислал  сегодня  милый?
 
 
–  Тебе я должен передать
Короткое посланье.
Твой друг не в силах больше ждать
И молит о свиданье.
 
 
–   Скажу:  пускай хлеба печет,
Готовит больше солода
И пусть меня на свадьбу ждет,
Покуда пиво молодо.
 
 
–   Залога просит твой жених,
Он чахнет в ожиданье.
Кольцо и прядь кудрей твоих
Пошли  в залог свиданья!
 
 
–  Для друга прядь моих кудрей
Возьми,  о  сокол  ясный.
Я  шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждет в четвертой из церквей
Шотландии прекрасной!
 
 
К отцу с мольбой  пошла  она,
Склонилась у порога.
–   Отец,  мольба моя  – одна.
Исполни,  ради  бога!
 
 
–   Проси,  проси,  родная  дочь,  —
Сказал  отец  сурово,  —
Но выкинь ты из сердца прочь
Шотландца молодого!
 
 
–   О нет,  я чую свой  конец.
Возьми мой прах безгласный
И  схорони  его,  отец,
В Шотландии прекрасной.
 
 
Там в первой  церкви прикажи
Бить в колокол печальный.
В соседней церкви отслужи
Молебен  погребальный.
 
 
У третьей дочку помяни
Раздачей  подаянья.
А у четвертой схорони…
Вот все  мои желанья!
 
 
В светлицу тихую пошла
Красавица  с  поклоном,
На ложе девичье легла
С протяжным, тихим стоном.
 
 
Весь день,  печальна и бледна,
Покоилась в постели,
А ночью выпила она
Питье из сонных зелий.
 
 
Исчезла краска нежных губ,
Пропал  румянец  алый.
Три дня  недвижная,  как труп,
Красавица лежала…
 
 
Сидела  в замке у огня
Столетняя колдунья.
–  Ох,  есть лекарство у меня!  —
Промолвила ворчунья. —
 
 
Огонь велите-ка раздуть,
А я свинец расплавлю,
Струей свинца ожгу ей  грудь
И встать ее заставлю!
 
 
Ожгла свинцом колдунья грудь,
Ожгла девице щеки,
Но не встревожила ничуть
Покой ее глубокий.
 
 
Вот братья дуб в лесу густом
Сестре  на гроб срубили
И гроб дубовый серебром
Тяжелым  обложили.
 
 
А сестры старшие скорей
Берутся за иголку
И саван  шьют сестре  своей,
Рубашку шьют из  шелку…
 

-

 
–  Спасибо,  верный  сокол  мой,
Мой вестник быстрокрылый.
Вернулся рано ты домой.
Ну,  что  принес  от милой?
 
 
–  Принес я прядь ее кудрей,
Кольцо и обещанье
Прибыть к четвертой из церквей
Шотландских на свиданье.
 
 
–  Скорее,  паж,  коня  седлай,
Дай меч мой и кольчугу.
С тобой мы едем в дальний край
Встречать мою подругу!
 

-

 
Родные тело в храм внесли
И  гулко отзвонили,
К другому храму подошли
И  мессу отслужили.
 
 
Вот в третьем храме беднякам
Раздали  подаянье.
Потом пошли в четвертый храм,
Где  милый  ждал  свиданья.
 
 
–   Эй,  расступитесь,  дайте  путь
Вы,  родичи  и  слуги.
В последний раз хочу взглянуть
В лицо моей подруги!
 
 
Но лишь упала пелена
С лица невесты милой,
Она воспрянула от сна
И  с ним  заговорила:
 
 
–   О дай мне хлеба поскорей,
О дай вина немного.
Ведь для тебя я столько дней
В гробу постилась строго.
 
 
Эй,  братья!  Вам домой  пора.
Погромче в рог трубите.
Как обманула  вас  сестра,
Вы дома расскажите.
 
 
Скажите  всем,  что  не лежу
Я здесь на ложе вечном,
А в церковь светлую вхожу
В наряде подвенечном,
 
 
Что ждал  в  Шотландии  меня
Не черный мрак могилы,
А ждал на паперти  меня
Избранник сердца милый!
 

 
Над быстрой  речкой  верный Том
Прилег с дороги  отдохнуть.
Глядит:  красавица верхом
К воде  по склону держит путь.
 
 
Зеленый шелк –  ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
 
 
Ее чудесной красотой,
Как солнцем,  Том  был  ослеплен.
– Хвала Марии  Пресвятой!  —
Склоняясь ниц,  воскликнул  он.
 
 
– Твои хвалы мне не нужны,
Меня  Марией не зовут.
Я –  королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
 
 
Побудь часок со мной вдвоем,
Да не  робей,  вставай  с колен,
Но не  целуй меня,  мой Том,
Иль попадешь надолго в плен.
 
 
– Ну, будь что будет! – он сказал.  —
Я не боюсь твоих угроз! —
И  верный  Том поцеловал
Ее в уста краснее роз.
 
 
– Ты  позабыл  про  мой запрет.
За это – к худу иль к добру —
Тебя,  мой  рыцарь,  на  семь лет
К себе на службу я  беру!
 
 
На снежно-белого  коня
Она взошла.  За нею – Том.
И  вот,  уздечкою  звеня,
Пустились в путь они вдвоем.
 
 
Они неслись во весь опор.
Казалось,  конь летит стрелой.
Пред  ними был  пустой  простор,
А за плечами  – край жилой.
 
 
–  На  миг,  мой  Том,  с  коня  сойди
И головой  ко мне склонись.
Есть три дороги впереди.
Ты их запомнить поклянись.
 
 
Вот этот путь,  что  вверх идет,
Тернист и тесен,  прям  и  крут.
К добру и  правде он  ведет,
По  нем  немногие  идут.
 
 
Другая – торная  – тропа
Полна соблазнов и услад.
По ней  всегда идет толпа,
Но этот путь – дорога в ад.
 
 
Бежит,  петляя,  меж  болот
Дорожка третья,  как змея,
Она в Эльфландию ведет,
Где скоро будем ты да я.
 
 
Что  б ни увидел ты  вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься,  мой друг,
Так не воротишься домой!
 
 
Через потоки  в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд,  ни  солнца в  высоте,
И только слышен рокот вод.
 
 
Несется конь в кромешной  мгле,
Густая кровь коню по грудь.
Вся кровь,  что льется на земле,
В тот мрачный край находит путь.
 
 
Но вот пред ними  сад встает.
И  фея,  ветку наклонив,
Сказала:  – Съешь румяный плод —
И будешь ты всегда правдив!
 
 
–  Благодарю,  –  ответил  Том,  —
Мне ни к чему подарок ваш.
С таким правдивым языком
У нас не  купишь –  не продашь.
 
 
Не скажешь правды напрямик
Ни женщине,  ни  королю…
–  Попридержи,  мой  Том,  язык
И делай то,  что я  велю!
 
 
В зеленый шелк обут был Том,
В зеленый бархат был одет.
И про него в краю родном
Никто не знал семь долгих лет.
 

 
– О  где ты был,  мой  старый друг,
Семь долгих, долгих лет?
– Я  вновь с тобой,  моя любовь,
И  помню твой  обет.
 
 
– Молчи о клятвах прежних лет,
Мой  старый,  старый друг.
Пускай о клятвах прежних лет
Не знает мой супруг.
 
 
Он  поспешил смахнуть слезу
И скрыть свои черты.
– Я  б  не вернулся в  край  родной,
Когда б  не ты,  не ты.
 
 
Богаче нашей стороны
Заморская земля.
Себе там  в жены мог бы взять
Я дочку короля!
 
 
– Ты   взял  бы дочку  короля!
Зачем  спешил  ко  мне?
Ты взял  бы дочку короля
В заморской стороне.
 
 
–   О,  лживы  клятвы нежных дев,
Хоть вид их сердцу мил.
Я  не  спешил  бы  в край  родной,
Когда бы не любил.
 
 
–   Но если бросить я должна
Детей  и мирный  кров,—
Как убежать нам,  милый друг,
От наших берегов?
 
 
–  Семь кораблей есть у меня,
Восьмой  приплыл  к земле,
Отборных тридцать моряков
Со мной  на корабле.
 
 
Двух малых деток мать взяла
И стала целовать.
–   Прощайте, детки!  Больше  вам
Не видеть вашу мать.
 
 
Корабль их ждал у берегов,
Безмолвный  и  пустой.
Был  поднят  парус  из  тафты
На мачте золотой.
 
 
Но только выплыли они,
Качаясь,  на  простор,
Сверкнул  зловещим  огоньком
Его угрюмый  взор.
 
 
Не гнулись мачты корабля,
Качаясь на волнах,
И вольный  ветер не шумел
В раскрытых парусах.
 
 
–  О,  что за светлые холмы
В лазури голубой?
–   Холмы  небес,  – ответил  он,  —
Где  нам  не быть с тобой.
 
 
– Скажи:  какие там  встают
Угрюмые хребты?
–   То  горы  ада!  – крикнул  он,  —
Где  буду я  –  и ты!
 
 
Он  стал  расти,  расти,  расти
И мачты перерос
И  руку,  яростно  грозя,
Над мачтами  занес.
 
 
Сверкнула молния  из туч,
Слепя тревожный  взор,
И бледных духов скорбный рой
Покрыл  морской  простор.
 
 
Две  мачты сбил он  кулаком,
Ногой  еще одну,
Он судно надвое разбил
И  все  пустил  ко дну.
 

 
– Где был ты, мой Рональд? – В лесах, моя мать.
– Что долго скитался, единственный мой?
– Гонял я оленя. Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
 
 
– Ты голоден, Рональд? – О нет, моя мать.
– Где нынче обедал, единственный мой?
– В гостях у невесты. Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
 
 
– Что ел, ты мой Рональд? – Не помню я, мать.
– Подумай и вспомни, единственный мой!
– Угрей я отведал. Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
 
 
– А где же борзые? – Не помню я, мать.
– Подумай и вспомни, единственный мой!
– Они околели… Стели мне кровать.
Устал я сегодня, мне нужен покой.
 
 
– Ты бледен, мой Рональд! – О мать, моя мать!..
– Тебя отравили, единственный мой!
– О да, я отравлен! Стели мне кровать.
Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой.
 

Морская песня

 
В эту пятницу утром
Неслись мы вперед,
Оставляя маяк вдалеке.
Видим: следом за нами
Русалка плывет
С круглым зеркальцем,
С гребнем в руке.
 
 
Нам вдогонку
Летел ураган.
А кругом океан
Бушевал.
Убирать паруса
Приказал капитан
В это утро,
В последний аврал.
 
 
Показалась русалка
И скрылась опять.
И сказал
Наш матрос молодой:
– Я оставил на родине
Старую мать.
Пусть не ждет она сына домой.
 
 
Выйдет к берегу мать,
Будет паруса ждать
При бессчетных звездах и луне.
Пусть напрасно не ждет,
Слез горючих не льет,
Пусть поищет, пошарит на дне!
 
 
Наши утлые шлюпки
Сорвала волна,
И сказал капитан удалой:
– Будет плакать моя
Молодая жена.
В эту ночь она станет вдовой!
 
 
По горбатым волнам
Мы неслись без руля,
И сказал
Наш запасливый кок:
– Не дождется земля
Моего корабля,
А меня не дождется сынок!
 
 
Мы работали дружно,
Тонули мы врозь —
Это было судьбой суждено.
Уцелевшей доски
Под рукой не нашлось,
И пошли мы на темное дно,
на дно,
на дно,
За русалкой
На темное дно!
 

 
Вот так ночь! Ночь из ночей!
Вечная ночь за могилой.
Град и огонь и мерцанье свечей,
И Господь твою душу помилуй!
 
 
Долго во мраке будешь идти —
Вечная ночь за могилой.
Тернии будут расти на пути.
Господь твою душу помилуй!
 
 
Если ты нищему дал сапоги, —
Вечная ночь за могилой, —
Сядь, натяни их и дальше беги,
И Господь твою душу помилуй!
 
 
Если ж ты лишнюю обувь берег, —
Вечная ночь за могилой, —
Ты по колючкам пойдешь без сапог,
И Господь твою душу помилуй!
 
 
Долго во мраке будешь идти —
Вечная ночь за могилой.
К мосту страстей ты придешь по пути,
Господь твою душу помилуй!
 
 
Только по страшному мосту пройдешь,
Вечная ночь за могилой, —
Прямо в чистилище ты попадешь,
Господь твою душу помилуй!
 
 
Если твоя не скудела ладонь, —
Вечная ночь за могилой, —
Ты невредимым пройдешь сквозь огонь,
И Господь твою душу помилуй!
 
 
Если ж берег ты вино и харчи, —
Вечная ночь за могилой, —
Будешь гореть в раскаленной печи.
Господь твою душу помилуй!
 
 
Вот так ночь! Ночь из ночей!
Вечная ночь за могилой,
Град и огонь и мерцанье свечей,
И Господь твою душу помилуй!
 

1

 
Западный ветер, повей ты вновь
И маленький дождь пролей.
Ах, если б со мною была любовь,
А я – в постели своей!
 

2

 
Сквозь снег и град
Вернись назад,
Вернись ко мне, вернись ко мне,
Мой милый друг, вернись ко мне!
В потемках лет
Пропал твой след.
Вернись, вернись, вернись ко мне!
 

Старинный романс

 
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь без ропота отдам.
Я ваш, пока душа жива,
Зеленые рукава!
 
 
За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?
 
 
Твоим зеленым рукавам…
 
 
Я для тебя дышал и жил,
Тебе по капле отдал кровь,
Свою я душу заложил,
Чтоб заслужить твою любовь.
 
 
Твоим зеленым рукавам…
 
 
Я наряжал тебя в атлас
От головы до ног твоих,
Купил сверкающий алмаз
Для каждой из серег твоих.
 
 
Твоим зеленым рукавам…
 
 
Купил я красные чулки,
Расшитые узорами,
Купил тебе я башмачки
Нарядные, с подборами.
 
 
Купил гранатовую брошь,
Браслета два для рук твоих.
Таких браслетов не найдешь
Ты на руках подруг твоих.
 
 
Из серебра купил ножи,
Позолотил их заново.
У самой знатной госпожи
Такого нет приданого.
 
 
Тебе прислал я слуг своих
В твоем дому прислуживать.
В зеленый шелк одел я их,
И в галуны, и в кружево,
 
 
Чтоб на руках тебя несли
Они порой ненастною,
Чтоб не коснулась ты земли
Подошвою атласною.
 
 
Весь день твой услаждают слух
И музыка и пение.
Но ты меня, мой милый друг,
Отвергла тем не менее.
 
 
Одну надежду я таю,
Что, как ты жестока ни будь,
Любовь несчастную мою
Вознаградишь когда-нибудь!
 
 
Пусть ты глуха к моим мольбам,
Мучительница милая,
Твоим зеленым рукавам
Послушен до могилы я.
 
 
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь безропотно отдам.
Зеленые, словно весною трава,
Зеленые рукава!
 

 
Рога трубят.
Рога трубят.
И птицы приветствуют день.
А двор короля
Несется в поля,
В дубравы, где бродит олень.
 
 
Заря встает.
Петух поет.
И будит пастушья свирель
Забрезживший день,
Которому лень
Покинуть лесную постель.
 

 
– Не дашь ли лошадку нам, дядюшка Том?
В гору да под гору,
Рысью и вскачь,—
На ярмарку завтра мы едем верхом:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я!
 
 
– А когда вы вернете коня моего? —
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, —
– Вернем его в среду, во вторник к обеду,
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я!
 
 
Вот вторник проходит, проходит среда, —
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! —
Домой не вернулись верхом никогда
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я!
 
 
С холма поглядел на окрестности Том,
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! —
Коня он увидел внизу под холмом.
С ним – Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я…
 
 
Окончила кляча свое бытие, —
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, —
Оплакали хором кончину ее
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я…
 
 
Но песня не кончилась вместе с конем
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! —
Хоть умерли все, кто катался на нем:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я…
 
 
В ночной тишине, при звездах и луне,
В гору да под гору,
Рысью и вскачь! —
Верхом мы несемся на мертвом коне:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я…
 
 
И будем мы ездить верхом до поры, —
В гору да под гору,
Рысью и вскачь, —
Пока не провалимся в тартарары:
Билл Брюэр,
Джек Стюэр,
Боб Симпл,
Дик Пимпл,
Сэм Хопкинс,
Джон Хок
И старый Джим Коббли и я…
 

АНГЛИЙСКИЕ ЭПИГРАММЫ РАЗНЫХ ВРЕМЕН

 
Здесь я покоюсь – Джимми Хогг.
Авось грехи простит мне Бог,
Как я бы сделал, будь я Бог,
А он – покойный Джимми Хогг!
 

 
В своих портретах, как ни бился,
Добиться сходства он не мог.
 
 
Его детьми утешил бог, —
И в них он сходства не добился!..
 

 
«Поэзия глупа!» В суждении таком
Есть свой резон. Но не забудь при этом,
Что не всегда дурак рождается поэтом, —
Он может быть и просто дураком!
 

 
Лежу под камнем я – вдова
Владельца «Золотого Льва».
Покорный воле провиденья,
Мой сын содержит заведенье.
 

 
Он умер оттого, что был он скуп:
Не полечился, – денег было жалко;
Но если б знал он цену катафалка,
Он ожил бы, чтобы нести свой труп!
 

 
Оплакивал он многих – по профессии,
Но только раз себе позволил он
Лежать во время траурной процессии
И не напиться после похорон.
 

 
Я, гренадер, лежу в земле сырой.
Я простудился, выпив кружку пива.
Не пейте пива жаркою порой,
А пейте спирт – и будете вы живы!
 

 
Он долго в лоб стучал перстом,
Забыв названье тома.
Но для чего стучаться в дом,
Где никого нет дома?
 

 
Он умер с голоду, и на могиле
Гранитный бюст друзья соорудили.
 
 
А ведь при жизни ни один сосед
Не приглашал поэта на обед.
 
 
К несчастному несправедливо небо:
Он получает камень вместо хлеба!
 

 
Семь спорят городов о дедушке Гомере:
В них милостыню он просил у каждой двери!
 

 
Хвалился дьявол в дружеской беседе,
Что соблазнит сиятельную леди,
Но безрассудно было хвастовство!
Кто соблазнил кого?
Она – его!
 

 
Пригнул я веточку весной —
Из тысячи одну.
Она не спорила со мной,
Пока была в плену.
Когда же я ее домой
Отправил – в вышину, —
 
 
Какой был шум, какой был свист!
Разрезав воздух, точно хлыст,
Она ушла к другим ветвям,
Меня послав ко всем чертям.
 
 
И долго в тишине лесной
Шептались ветки надо мной…
 

 
– Он целовал вас, кажется?
– Боюсь, что это так!
– Но как же вы позволили?
– Ах, он такой чудак!
 
 
Он думал, что уснула я
И все во сне стерплю,
Иль думал, что я думала,
Что думал он: я сплю!
 

 
Ханжу кобыла укусила.
Она была права:
Его же проповедь гласила,
Что наша плоть – трава!
 

 
Тот, кто кричит на рынке: «Репа! Репа!»,
Но не кричит, когда умрет отец,—
Ведет себя преступно и нелепо.
Он с головы до пяток – продавец.
Ему дороже репа, чем отец!
 

 
Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встреча, проводы,
Крестины, свадьба и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровленье, новоселье,
Печаль, раскаянье, веселье,
Успех, награда, новый чин
И просто пьянство – без причин!
 

 
Чтобы ему напиться пьяным,
Нужна бутылка со стаканом,
Друзей беспечных тесный круг
Или один сердечный друг.
 
 
Возможно пить и в одиночку.
Бутылки нет – давайте бочку.
Пить без стакана мудрено,
Но можно, – было бы вино!
 

 
Земля проходит по земле
Подчас в наряде золотом.
Земля покой найдет в земле
В свой срок – сейчас или потом.
Земля возводит на земле
Недолговечное жилье.
Земля одно твердит земле:
«Все, что построишь ты, – мое!»
 

 
Мятеж не может кончиться удачей, —
В противном случае его зовут иначе.
 

 
Мы говорим, что убиваем время.
Пустое хвастовство! Приходит час —
И время расправляется со всеми,
Всех убивает нас.
 

 
Был этот мир глубокой тьмой окутан.
Да будет свет! И вот явился Ньютон.
 

(Эпиграмма XVIII века)

 
Но сатана недолго ждал реванша.
Пришел Эйнштейн – и стало все, как раньше.
 

(Эпиграмма XX века)

 
Как день безоблачный, ясна,
Блистательна, как небо в звездах,
Всем одинаково она
Принадлежала, точно воздух.
 

 
«Мир, – учил он, – мое представление!»
А когда ему в стул под сидение
Сын булавку воткнул,
Он вскричал: «Караул!
Как ужасно мое представление!»
 

 
Он был чудаком и, куда бы ни шел,
Проделывал путь круговой,
Поскольку он шел,
Куда нос его вел,
А нос у него был кривой.
 

 
Георг Третий
Не должен был существовать на свете,
В истории английской
Он кажется ошибкой иль опиской.
 
 
Осталось от него, когда он помер,
Одно лишь имя громкое да номер!