355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Самуил Шатров » Нейлоновая шубка » Текст книги (страница 7)
Нейлоновая шубка
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:47

Текст книги "Нейлоновая шубка"


Автор книги: Самуил Шатров



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Новелла о фокуснике СОЛЬДИ и администраторе ЛОШАТНИКОВЕ

Глава восемнадцатая
СОЛЬДИ – СЫН СОЛЬДИ. БОРЬБА ЗА ЧАЛМУ. ПРОБЛЕМЫ ИЛЛЮЗИИ. АССИСТЕНТКА С ПОСАДОЧНОЙ ПЛАТФОРМЫ. ИННОКЕНТИЙ ЛОШАТНИКОВ

Среди отечественных магов и иллюзионистов акции Гавриила Лукьяновича Сольди котировались не слишком высоко. Сольди слыл консерватором. Он выходил на эстраду в старомодном сюртуке, черных в полоску дипломатических брюках и лакированных башмаках с серым замшевым верхом, на пуговичках. Голову его венчала чалма со страусовым пером и нестерпимо сверкающим брильянтом мощностью в пятьдесят каратов.

Чалма была одним из самых важных элементов экипировки старого мага. О ней речь пойдет ниже.

Высокий, чуть сутулый, с зализанными волосами, Сольди был похож на элегантного господина, сошедшего с дореволюционного рекламного объявления. Такими господами были полны иллюстрированные журналы. Они рекламировали быстродействующие свечи «Пилигрим», безопасные бритвы и лодзинские бутылочные алмазы.

Старомодный костюм Сольди вполне гармонировал с волшебными аксессуарами, оставленными ему в наследство отцом.

В период массового отказа от иностранных псевдонимов Сольди сохранил верность своей фамилии. Несмотря на нажим профсоюзной общественности, он не согласился выступать под фамилией своей матери.

– Почему матери? – отбивался маг. – Фамилия моего отца тоже была Сольди. Стало быть, я Сольди – сын Сольди.

– Все же вам лучше выступать под фамилией Недорезков.

– Как же так?! Маг и чародей – и вдруг Недорезков! Публика не поверит!

– По-вашему выходит, что магами могут быть только иностранцы, – возражал председатель месткома Говорухин. – Одним росчерком пера вы списываете со счетов всех отечественных волшебников?

Беспартийный председатель месткома был большим ортодоксом. Всюду ему мерещились отклонения от нормы, искривления профсоюзной линии, идеологические изъяны, прорехи и вывихи. Разумеется, он считал себя непримиримым борцом с низкопоклонством. Однажды Говорухин написал в редакцию вечерней газеты письмо, в котором обвинял парфюмерные и кондитерские фабрики в чрезмерном пристрастии к иностранным названиям. К жалобе в качестве вещественного доказательства он приклеил этикетки, содранные с одеколонов, питательных кремов, бисквитных и мармеладных коробок. Редакция впопыхах напечатала письмо, а через два дня была вынуждена извиниться перед читателями, так как названия на этикетках оказались латышскими и армянскими, чего не разобрал наш ортодокс.

– Вы хорошо подумайте, – продолжал Говорухин. – Соглашайтесь, пока не поздно. Мы закажем для вас другую афишу.

– А как же чалма? Ежели я Недорезков, придется работать без чалмы?!

– Наплюйте! Переоформим номер. Сошьем вам шелковые шаровары, сафьяновые сапожки…

– Без чалмы я не согласен, – замотал головой Сольди.

– Послушать, как вы цепляетесь за чалму, можно подумать, что ваш отец был муфтием…

– Мой прапрадед приехал в Россию с Пинетти! А Пинетти работал вместе с Катерфельто, Комусом первым и Комусом вторым!

– А на Комусе втором тоже была чалма?

– А как же. Без чалмы нельзя. Вот я, например, вынимаю из нее золотую рыбку.

– Будете вынимать рыбку из шапки-ушанки.

– Из ушанки не выйдет, – грустно сказал маг. – Из ушанки не то. Не волшебно.

– Значит, вы хотите доставать своего карпа только из зарубежного головного убора! Ох, смотрите, Сольди, как бы это не завело вас в творческий тупик.

Сольди оставался непреклонным. Предместкома дважды прорабатывал мага на производственном совещании. Мастер манипуляции дрался за чалму с неистовством и ожесточением фанатика-магометанина.

Вместе с чалмой старик Сольди отстоял сюртук, лакированные башмаки на пуговицах и все свои старомодные аксессуары.

Между тем время подстегивало магов. Знаменитый эстрадный теоретик писал в статье «Проблемы эстрады и последние иллюзии»:

«В эпоху атома, космических кораблей и кибернетики все труднее эмоционально воспламенять нашего зрителя наивными карточными фокусами, всеми этими пассировками, шанжировками, пальмированием монет и коробками с двойным дном. Пора нашим передовым иллюзионистам обратить свои взоры к электронике, полупроводникам, к высотам подлинной пауки».

Старик упорно цеплялся за старые иллюзии. Он терял одну позицию за другой. Не без помощи Говорухина его оттеснили от центральных площадок. Он шел, как говорят кинематографисты, вторым экраном. Маг не роптал. Он добросовестно показывал старые фокусы: «Монеты в цилиндре, или Золотой дождь», «Сеанс с тамбурином», «Рисовая ваза индусов». И самое удивительное, что публике они даже нравились. Возможно, потому, что иллюзия должна быть немного наивной.

Жена Сольди, Викторина Аркадьевна, острее переживала его опалу. Викторина Сольди не любила райцентры, живность, пасущуюся в придорожной бузине, гостиницы с дровяным отоплением и шум электрического движка по вечерам. Все это напоминало ей недавнее прошлое: далекую железнодорожную станцию, где она работала кассиршей. Станция была до того маленькой, что не имела собственного названия и числилась в железнодорожных расписаниях как «посадочная платформа тридцать пятого километра».

Именно с посадочной платформы увез Гавриил Лукьянович будущую жену. Она стала его ассистенткой.

Викторина Аркадьевна по-своему любила старого Сольди. Она не пилила его, не изменяла и даже отвергла откровенные ухаживания одного дивно сложенного гладиатора с циркового конвейера.

Гладиатор выходил на манеж в одних плавках, выкрашенный с ног до головы в золотую краску и со щитом из поддельной леопардовой шкуры. После демонстрации красоты человеческого тела потомок бойцов древнего Колизея таскал на леопардовом щите униформистов и всех желающих из публики, но не больше шести человек за раз, что было оговорено в афише.

Гладиатор предлагал Викторине Аркадьевне свое сердце и даже посулил ежевечерне носить ее на щите, а это дано не каждой женщине. Викторина Аркадьевна отказалась. Она полюбила искусство иллюзии. Кроме иллюзий она любила также домашнее тепло, дешевый мармелад и платья из панбархата.

Викторина Аркадьевна дрогнула, когда встретилась с Иннокентием Лошатниковым, новым администратором их труппы. Лошатников не мог похвастать гладиаторской фигурой. То был толстый, почти квадратный человек с грудями профессиональной кормилицы. Несмотря на свои габариты, он не страдал одышкой, не жаловался на сердечную мышцу и преждевременное ожирение. Подвижной, наполненный до краев бизнесменскими идеями, он считался талантливым организатором, хотя начальство, ведающее гастролями, слегка побаивалось его комбинаций. Лошатникова подчас заносило. Все его идеи граничили с недозволенным. От них было рукой подать до уголовного кодекса.

Иннокентий Лошатников рано начал жизнь в искусстве. В двадцать два года его выгнали из театральной школы за неспособность. Он выехал с диким эстрадным коллективом в большое гастрольное турне по Казахстану. Бригада выступала в отдаленных районах, на жайляу – горных выпасах, среди чабанов, стерегущих отары курдючных овец.

В свободное от концертов время Лошатников спекулировал коричневым вельветом и плиточным чаем. С чаем ему не повезло. С чаем произошла большая неприятность…

Глава девятнадцатая
ЧАБАН ЖАНДАРБЕКОВ. ПОПЛАВОК ФЕЛЬЕТОНИСТА. СРЕДИ ДЕДОВ-МОРОЗОВ. ЕЩЕ УДАР

На жайляу жил фельетонист республиканской газеты Таир Жандарбеков. Фельетонист ничем не отличался от овцеводов. На нем были ватные брюки, заправленные в рыжие сапоги с пайпаками, и сбитый на ухо лисий малахай. Он ходил в перевалочку, как все чабаны-конники, пил кумыс, жевал насвай, который хранил в скляночке, и умел набрасывать на бегущего жеребца аркан.

На попечении Жандарбекова была отара из пятисот овец. Он проделал с ней стокилометровый путь от аула до пастбища, чтобы побыть в чабанской шкуре и лично убедиться, хорошо ли обслуживают овцеводов во время перегона скота.

Лошатников напоролся именно на этого чабана.

– Эй, жолдас! – небрежно окликнул он. – Иди сюда! Шкурка бар?

– Шкурка? – не понял Жандарбеков. – Что за шкурка?

– Овечий шкурка, красивый шкурка, – сказал Лошатников с акцентом, видимо полагая, что так его лучше поймут. – Хороший такой каракулевый шкурка!

– И много тебе надо каракулевый шкурка? – спросил Жандарбеков, которому шестое чувство фельетониста подсказало, что предстоит пикантный разговор.

– Много шкурка, с много овец!

– Зачем тебе много шкурка? – полюбопытствовал Жандарбеков, покусывая травинку.

– Пальто шить, зимой носить.

– Бесплатна шкурка? – с крайней наивностью спросил Жандарбеков, сдвигая малахай на левое ухо.

– Зачем бесплатно? Платить будем. Менять будем. Чай любишь? Чай плитка. Пить с женой будешь.

– Ага, с женой и с бабушкой, – подтвердил Жандарбеков.

– А еще вельвет любишь? Штаны носить любишь?

– Любишь, – подтвердил, поблескивая глазами, фельетонист. – Без штанов нам нельзя!

Лошатников потащил Жандарбекова в юрту. Он открыл чемоданы. Один был доверху набит плиточным чаем, другой – вельветом.

– Торгуешь? – спросил фельетонист.

Лошатников мгновенно заглотнул крючок. Поплавок фельетониста весело затанцевал в воде.

– Ясно, торгую, – сказал Лошатников. – Не для себя же вез. Тащи мала мала шкурки, сделаем бизнес. Знаешь, что такое бизнес?

– Баран – знаем, бизнес – не знаем!

– Бизнес – это я продавал, ты покупал, ты продавал, я покупал, – объяснил эстрадник.

– Значит, ты большой торговый человек, – догадался лжечабан. – Зачем же у нас поешь, танцуешь?

– Это я по совместительству, – резвясь, ответил Лошатников.

– По совместительству, – повторил Жандарбеков и подумал, что это не плохой заголовок для будущего фельетона.

Они еще долго беседовали. Лошатников хвастался своими торговыми операциями, предлагал наладить посылочный обмен «ты шлешь шкурка, я – мотоциклетка» и т. д. Он так распалил воображение фельетониста, что тому не терпелось сесть за пишущую машинку. Наконец Лошатникову надоело хвастаться, и он сказал:

– Вот что, мыслитель, будем закругляться. В последний раз спрашиваю: шкурки бар?

– Джок! – ответил Жандарбеков и пошел прочь.

Лошатников учуял что-то неладное. Вечером приехал из райцентра председатель колхоза. Он пригласил к себе артистов. После сочного бешбармака, приготовленного из молодого барашка, забитого тут же за юртой, подали в пиалах сурпу. Отхлебывая крепкую, как коньяк, бульонную настойку, Лошатников спросил:

– Хороший чабан этот Жандарбеков?

– Шибко хороший, – ответил председатель. – Я бы его принял в колхоз.

– Он разве не колхозник?

– Чабан… по совместительству, – улыбнулся председатель.

– Он где работает, в районе?

– Бери выше!

– В области?

– Еще выше! Фельетоны читаешь? Так вот, он пишет! В «Социалистик Казахстан». Понимаешь?

Посудинка задрожала в мужественной руке куплетиста. Расплескивая сурпу, он поставил пиалу. Ни слова не говоря, Лошатников вышел из юрты.

На горы уже опустилась ночь. Большая луна огибала островерхий пик, закованный в ледяную броню. У юрт, разбросанных по всему плато, лежали отары. Овцы, покашливая, отходили ко сну. Рослые, хитрющие сторожевые псы, положив массивные головы на лапы, делали вид, будто они дремлют. Великая свежесть от близких снегов, от альпийского разнотравья, от вековых елей, стоявших сплошной стеной чуть повыше плоскогорья, не взбодрила Лошатникова.

«Двуногий идиот! – обругал он себя. Былинный кретин! Кто тебя дергал за язык!»

До него донесся сухой, дробный звук. Будто защелкал, затаившись в траве, большой металлический кузнечик. Лошатников тревожно прислушался. Да, сомнений быть не могло: стрекотание доносилось из юрты Жандарбекова. Лошатников заглянул внутрь. Фельетонист, поджав под себя ноги, сидел на белой кошме. Перед ним на чемодане стояла портативная «Москва». Жандарбеков быстро печатал, шепотом диктуя себе.

– Фельетон? – скучным голосом спросил Лошатников.

– Он самый, – сказал Жандарбеков.

– Про меня?

– Про совместителя.

– Выходит, вы тоже совместитель.

Жандарбеков кивнул головой и с жаром ударил по клавишам.

– Весь мир полон совместителей, – меланхолично заметил Лошатников. – Всем мало одной профессии.

– Что нас еще интересует? – грубовато спросил фельетонист.

– Как он будет называться?

– На заголовок не обидитесь. Подберем что-нибудь подходящее.

– И у вас не дрогнет рука? Я же работник искусства!

– Не дрогнет! – заверил Жандарбеков.

На заре Лошатников покинул жайляу.

Вскоре появился фельетон Жандарбекова. Куплетист сел на мель. Полгода он не дарил публике своих реприз. Он начал подумывать, что жизнь в искусстве ему не удалась. Незаметно подошла зима с ее каникулярной страдой. Как и всегда, в высших эстрадных сферах началась паника. Выяснилось, что не хватает дедов-морозов. Эта история повторялась из года в год. Елочных площадок оказывалось больше, чем рождественских стариков. Об этой пугающей диспропорции много говорили, принимали развернутые резолюции, издавали многолистные приказы, а дедов все равно не хватало.

Со Снегурочками обстояло несколько проще. Детский сектор горэстрады был укомплектован пожилыми травести, которые легко оборачивались Снегурочками. Наличие баб-яг тоже обеспечивало план. Но вот со сказочными бородачами дело не выправлялось.

Когда началась очередная паника, Лошатникову предложили стать дедом-морозом. Он согласился, не раздумывая. Ему вручили парадную униформу: парчовый армяк, турецкие сапоги с загнутыми носами, обшитый бисером кушак, боярскую шапку и полуметровую бороду.

Лошатников без труда выучил приветственную речь, пару детских реприз и загадок. Он легко освоил рождественскую прозодежду. Лошатников оказался одним из самых мобильных дедов-морозов. Он умудрялся ежедневно выступать на восьми площадках. Такси поджидало его на улице. Невыключенный счетчик разогревал его артистический темперамент. Ворвавшись в зал, он хриплой скороговоркой отбарабанивал приветствие. Затем в темпе бросал несколько реприз, загадок, шарад, после чего, пожелав всем учиться только на пятерки, рысью покидал зал. Перепрыгивая через три ступеньки, Лошатников с неприличной для деда-мороза поспешностью бежал к такси. Шофер, знавший назубок маршрут, молча включал скорость.

На оперативных совещаниях в горэстраде Лошатникова ставили в пример как передового деда-мороза, болеющего за план.

– Учитесь у него экономить время, – призывал Говорухин. – Он даже обедает и ужинает не снимая сказочной бороды!

В разгар елочной страды эстрадник сильно притомился. Пару раз он переврал текст приветственной речи, напутал с загадками. Сказывалась перегрузка. Чтобы не свалиться с ног, он начал взбадривать себя коньяком.

В последний день каникул дед-мороз несколько переоценил свои силы и недооценил качество продукции треста «Арарат». Он хлебнул лишнее. Лошатников вбежал на сцену веселый, жизнерадостный, со сбитой набок бородой!

– Привет, ребята! – прокричал он.

– Здравствуйте, дедушка Мороз! – дружно донеслось из зала.

– Как жизнь молодая течет? – развязно продолжал он. – Вы уж меня извините, опоздал. Задержала, понимаете, эта старая склочница баба-яга с мерзавцем серым волком. Пришлось им дать по лапам!

– Что вы говорите? – возмущенно прошептала Снегурочка, молодящаяся пятидесятилетняя дама в коротеньком сарафанчике и белой пуховой шапочке, из-под которой выбивалась фальшивая коса толщиной в корабельный канат.

– Помалкивай в тряпочку! – огрызнулся Лошатников.

– Вы пьяны! – ужаснулась Снегурочка.

– Брось звонить, старая! – отбрил Лошатников. – Иди нянчить внуков!

Елочная фея отпрянула от своего партнера.

– Так вот что, ребята, – сказал дед-мороз, в чьей крови уже во всю силу заиграли звезды «Арарата». – Отгадайте загадку: сверху лукошко, снизу картошка, сбоку плошка!

Зал загудел.

– Не знаете? Я тоже не знаю! – беззаботно сообщил Лошатников. – А теперь решим задачку!

Лошатников порылся в своей памяти. Как назло там не нашлось ни одной задачки.

– Давай, бабуля, выручай, – шепнул он Снегурочке. – Чего молчишь?!

Снегурочка со слезами на глазах покинула сцену.

– Ладно, обойдемся, – решил дед-мороз. – Тоже строит из себя дошкольницу… Я дам вам, ребята, задачку из жизни. Вот я, дед-мороз, получаю за каждое выступление пятьдесят рублей. Сколько я получу в день за восемь выступлений?

Родители, сидевшие в зале, возмущенно зашумели.

Дали занавес. Разыгрался большой скандал. Лошатников снова попал в печать. Ему запретили показываться на эстраде.

Всю зиму проштрафившийся дед-мороз безбедно жил на деньги, заработанные в каникулярную страду. Весной дружки устроили его администратором в цирковую кавалькаду. А через год все прегрешения Лошатникова были забыты и он перевелся в горэстраду. На этот раз он стал руководителем коллектива, где работал старый иллюзионист Сольди – сын Сольди.

Глава двадцатая
КОВАРНЫЙ ОБОЛЬСТИТЕЛЬ. НА ЧАШЕ ВЕСОВ – НЕЙЛОНОВАЯ ШУБКА. КОСМИЧЕСКИЙ ПЛАНКТОН. «ДАМА ИЗ ЧУЖОЙ ГАЛАКТИКИ». СОЛЬДИ УХОДИТ В НОЧЬ

Викторина Аркадьевна была далеко не первым увлечением Иннокентия Лошатникова. Сильные чувства несколько раз приводили его в загс. Несмотря на это, он утверждал, что женщины для него, как и для Наполеона, не играют решающей роли.

Викториной Аркадьевной он увлекся неожиданно. Его вдруг потянуло к этой спокойной, уютной молодой женщине. Со свойственным ему пылом Лошатников бросился в новую любовную авантюру. Жена старого иллюзиониста оказала стойкое сопротивление. Лошатников не отступил. При каждом удобном случае он начинал лобовую атаку.

– Ну что вы нашли в Сольди? – С легким надрывом спрашивал Лошатников. – Вы молодая, обаятельная, полная внутреннего артистизма женщина. Что у вас общего с этим эстрадным Мафусаилом?

– Не смейте так говорить! Я люблю его!

– Любить старцев ваше призвание?

– Я обожаю его! – упрямо повторяла ассистентка.

– Так я и поверил, – нахально смеялся Лошатников. – Что вы полюбили? Его фокусы? Его ревматизм? Радикулит? Отхаркивающий кашель по утрам?

– Как вам не стыдно! Перестаньте сию же минуту или я уйду.

– Нет, вы объясните мне толком: вы влюблены в его стройный стан? В его черепашью голову?

– Он хороший человек, – отбивалась Викторина Аркадьевна. – У него хорошая душа.

– У меня тоже хорошая душа… Возможно, вы любите по вечерам мыть его вставную челюсть и заваривать слабительный чай из трав? – безжалостно продолжал Лошатников. – Если это так, то вы женщина со странностями.

– Вы недобрый! Вы злой, грубый! – отвечала Викторина Аркадьевна, думая, что Лошатников кое в чем прав.

Тотальное опорочивание мужских достоинств Сольди не принесло желанного результата. Варварское красноречие Лошатникова не сломило сопротивления Викторины Аркадьевны. Пришлось переменить тему. Эстрадник решил развенчать Сольди как артиста.

– И дался вам этот старый иллюзионист! – говорил Лошатников. – Он погубит в вас артистку!

– Он многому меня научил!

– Чему можно научиться в лавке эстрадных древностей? Носить на голове страусовые перья? Продавать ларец с двойным дном? Подставлять ухо, из которого он якобы извлекает сто метров бумажной ленты? Попомните мои слова: «Сольди зарежет ваш талант!»

– Я не могу быть такой неблагодарной! – изнемогала Викторина Аркадьевна.

– Разве вы мало подарили ему? Вы расплачиваетесь своей молодостью. Это слишком дорогая цена. Оставьте его! Рано или поздно это должно случиться! Эстрадные дни вашего Сольди сочтены!

– Неправда! Его любит публика!

– А вы читали статью: «Проблемы эстрады и последние иллюзии»? В ней черным по белому написано, что старые иллюзии надо выбросить на помойку искусства. Очень скоро вашему Сольди придется продать бутылочный брильянт и чалму. И это будет конец. Он слишком стар, чтобы заново начинать свою жизнь на подмостках. Он уйдет на пенсию. Изредка его будут приглашать на выпускные вечера школы эстрадного искусства. Дедушка салонного фокуса будет выступать с воспоминаниями. Ну, а вы? Что тогда будете делать вы? Сидеть вечерами у его изголовья и ставить на затылок горчичники?

– А что же мне делать? – вырвалось у Викторины Аркадьевны.

– Работать! Жить в искусстве! Доверьтесь мне. Я создам для вас номер. Я вижу афишу:

ЧУДО ДРЕССИРОВКИ!

Десять четвероногих футболистов.

Финальный матч на манеже!

У меня на примете есть десять собак бульдогов. Они приходят в неистовство, когда видят футбольный мяч. На этом и будет построен ваш номер. На эстраде футбольные ворота. Вы выходите в шортах, стилизованной майке, со свистком рефери в зубах. Десять бульдогов в трусах и футболках рвутся с поводков. Свисток! Вы кидаете мяч и спускаете собак. Свалка у ворот! Публика, среди которой девяносто девять процентов болельщиков, стонет от счастливых ассоциаций. Успех обеспечен!

– Я боюсь собак, – потупив глаза, сказала Викторина Аркадьевна, давая понять, что и впрямь дни Сольди сочтены.

– Тогда к черту собак! – с необычайным воодушевлением воскликнул Лошатников. – Создадим другой номер! Сверхсовременный аттракцион! «Женщина из космоса»! На эстраде темно. Тревожная барабанная дробь. Лучи прожекторов выхватывают из тьмы космический снаряд. Вот он опустился. Открывается люк. И выходите вы, дама из другой Галактики. На вас чешуйчатое трико и высотный скафандр. Потусторонняя музыка. Вы исполняете несколько па из «Марсианского танца». Затем снимаете скафандр и начинаете показывать фокусы!

– Я согласна! – выдохнула Викторина Аркадьевна, подавленная величием замысла.

Викторина Аркадьевна начала исподволь подготавливать старика Сольди. Иллюзионист заволновался. Смутные догадки тревожили его душу. Он по-прежнему боготворил жену.

В Москве, куда бригада прибыла на эстрадное переформирование, старик удвоил заботы о жене-ассистентке. Невысказанная нежность сжимала его тронутое склерозом сердце. Он думал: «Бедная девочка, у нее так мало радостей! Я не забочусь о ней. За всю совместную жизнь я не сделал ни одного мало-мальски приличного подарка».

Когда старик созрел для самоотверженных решений и опрометчивых поступков, он пошел в комиссионный магазин.

– Маэстро, – сказал Веня-музыкант, – вас совсем не видно. Вы вернулись с гастролей на Западе?

– С Востока! – односложно ответил Сольди. – И добавил: – Мне нужен подарок для дамы.

– Если вы не поскупитесь, то получите изумительную шубку! – сказала Матильда Семеновна.

– Я слишком стар, чтобы скупиться для молодой жены, – с грустной иронией ответил иллюзионист.

Он мужественно заплатил деньги. Ликуя, он принес нейлоновое диво домой. Викторина Аркадьевна сдержанно поблагодарила мужа. Шубка появилась слишком поздно. Она только затрудняла разрыв. Викторине Аркадьевне не терпелось уже покинуть старика. Ей мерещилась «Дама из чужой Галактики». Лошатникову тоже все больше нравилась его идея, высказанная в минуту любовного озарения. «Может получиться грандиозный номер, – думал он. Космос – это вещь!»

Впрочем, так думал не только Лошатников. Халтурщики всех родов литературного оружия, повизгивая от нетерпения, устремились вслед за ракетами в межзвездное пространство. В космосе оказался корм. Космический планктон. Они с жадностью накинулись на него.

Благодаря их литературным усилиям неизмеримые просторы Вселенной сузились до размеров прогулочного пятачка в периферийном парке. Величественная проблема завоевания космоса была сведена к привычным любовным пустячкам. Об этом писались рассказы, эстрадные монологи, слагались песни, стихи, частушки и куплеты. Луна, вздыхая, ждет ухажеров. Марс влюблен в Венеру. Земля ревнует к Луне. Космическая ракета кокетничает с астероидом. От поэтов и эстрадных прозаиков не отставали и рисовальщики карикатур. Прорыв человеческого гения в космос рассматривался с точки зрения автобусного пассажира. Тем было до черта! Космический поезд опаздывает. В межпланетном корабле не уступили место старушке. Кондуктор межгалактического экспресса недодал сдачу.

Куплетисты пускали в неведомое огненные стрелы своей сатиры. В созвездии Ориона пассажир не может купить кваса. На Водолее живут докладчики. В созвездии Рака не подают к пиву раков, а у Близнецов не сдашь детей в детский сад.

Лошатникову страстно хотелось включиться в пляску халтурщиков со своей «Дамой из чужой Галактики».

Викторина Аркадьевна форсировала события. Произошло тяжелое объяснение со старым иллюзионистом. Она ушла от Сольди, оставив ему обручальное кольцо, фотографию и нейлоновую шубку.

Сознание собственного благородства позволило ей легко пережить разрыв.

Старик был подавлен. Он едва шевелился под обломками семейного очага. Несколько дней он не выползал из своей комнаты. Он не брился, питался галетами и плакал по ночам.

На свет божий его извлек администратор. Он повез Сольди на шефский концерт. Старик с превеликим трудом показывал свои фокусы. Он ронял на пол волшебные предметы, путал, запихал живую утку не в тот ящик и долго не мог ее найти. Руки у него дрожали. Он шевелил губами, продолжая на сцене начатый еще в комнате диалог с самим собой.

Ведущий концерт после рассказывал:

– А старик Сольди того… Просится в утиль!

Сольди не включили в очередное гастрольное турне. Ему намекнули, что настало время всерьез подумать о пенсии. Старый иллюзионист с непонятным спокойствием выслушал свой приговор. Он не стал спорить. Он ушел не проронив ни слова, будто разговор шел не о нем.

По дороге домой он купил три круга копченой колбасы, четвертку чая, буханку обдирного хлеба и галет. Он надолго заперся в своей комнате. По целым дням он валялся на тахте, худой, заросший жесткой седой щетиной, похожий на больного донкихота. Шевелил губами, неслышно произносил все тот же монолог:

– Ну что ей со мной! Ничего ей со мной. Старый я. Старый я дятел. Молодая она. Что ей со мной! Она жить хочет. Ничего ей со мной. Подарки не покупал. Что ей со мной… – так до бесконечности.

Через неделю он поднялся. От галет и сырокопченой колбасы у иллюзиониста начался жестокий колит. Старик нехотя пошел в аптеку.

Был солнечный день. Лето хозяйничало в городе. В сквере шумела густая листва, цвели рослые флоксы, гладиолусы выставили зеленую стражу и крупные краснодарские розы источали неправдоподобные ароматы. На «пенсион-стрит», как шутливо называли большую магистраль сквера, старички сражались в шашки, поставив доски на принесенные из дома чемоданчики, какие носят балерины. Молодые мамаши млели у обтекаемых колясок. Дети играли в астронавтов. По улицам сплошным потоком катилась по-летнему яркая, многоголосая толпа.

Москва походила на большой корабль, поднявший в праздник флаги расцвечивания.

Старик постоял в сквере. Солнце заключило его в свои объятия. Ему захотелось жить. Не заходя в аптеку, он вернулся домой. Сбрил недельную бороду, надел «бабочку», серый, в талию, пиджак и пошел в горэстраду.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю