Текст книги "Жена на все случаи жизни"

Автор книги: Салли Уэнтворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Здорово. А какого цвета?

– Какого хочешь, – ответил он. – Выбирай любой.

– Может, серебряный? – предложила она.

Некоторое время они пообсуждали автомобили, а потом замолкли. Клер откинулась назад на сиденье и снова стала думать о Мелани.

Стала думать о том, как трудно будет сделаться ей заправской женой высокопоставленного чиновника. Тут трудно? Но ведь она, Клер, хоть и без охоты, но все же справляется с этой ролью.

Никаких таких светских талантов Клер за собой не замечала. Может, Бойду со стороны виднее. Может, восемь лет назад он выбирал жену с особым расчетом – чтобы годилась на все случаи жизни. Эта мысль была так ей неприятна, что она поспешила отогнать ее подальше.

Она-то за него вышла по любви, подумала Клер и тут же усомнилась в этом, стала припоминать, какие мысли приходили ей тогда в голову. Тогда, восемь лет назад, когда он начал за ней ухаживать. Вряд ли она так уж без оглядки кинулась за него замуж, вероятно, имелись у нее и помимо любви кое-какие соображения.

Любая женщина с незапамятных времен ищет в мужчине прежде всего опору и поддержку. Ищет человека, способного предоставить ей надежный и уютный дом, защитить и обеспечить детей. Вот вам и равноправие полов, с горечью отметила про себя Клер.

Бойд был именно таким человеком – он предоставил ей все, о чем может мечтать женщина. Он даже детей ей дарил – не его вина в том, что она не могла их выносить. И не его вина, что она так разочарована в жизни.

Она не хотела быть только женой преуспевающего бизнесмена, она хотела быть матерью. На глаза навернулись слезы, и Клер смахнула их, думая, что ее хотения вряд ли когда-либо сбудутся.

Знавшие ее люди полагали, что она уже отстрадалась – ведь со времени последнего выкидыша прошло полгода. Да, прошло полгода, но временами Клер чувствовала себя настолько плохо, ей становилось так тяжело, так тоскливо, что она ничего не могла с собой поделать. Утыкалась лицом в подушку и плакала, пока не кончался весь ее немалый запас горючих слез.

В основном ей удавалось скрыть эти периоды депрессии от Бойда. Врач прописал ей какие-то таблетки, которые она принимала при обострениях, но иногда боль от утраты и уныние перевешивали, и она ощущала страдание почти физическое.

Как-то утром, когда Клер вынимала почту из ящика, ей пришло в голову, что получать поздравительные открытки – это, пожалуй, наиболее приятное во всех этих празднествах.

Клер вынула целую кипу открыток из ящика и внесла их в дом. Тут были поздравления от старых знакомых по колледжу, где она училась живописи. Некоторые открытки были нарисованы отправителями. Среди них было много юмористических, над которыми она от души смеялась, вспоминая прошлые веселые годы.

Имелись и более официальные поздравления, в основном от коллег Бойда по бизнесу, в том числе и от членов совета директоров. Разбирая почту, она углядела несколько конвертов с иностранными марками. Один из них прибыл из Польши – от Пшибыльских.

Клер вынула из конверта открытку, прочла первые строки. Точнее сказать, это была не открытка, а большое письмо на нескольких страницах. Она налила себе еще кофе и устроилась в кресле, чтобы как следует прочитать письмо.

Она обнаружила, что пани пишет по-английски гораздо хуже, чем говорит. Понять то, что она хотела выразить, было не так-то просто.

Медленно расшифровывая текст письма, Клер узнала, что Пшибыльская первым делом благодарит ее за поздравления. Затем она уяснила, что все родственники и знакомые ее польской гостьи очень обрадовались тем подаркам и сувенирам, которые Клер помогла ей приобрести в Лондоне.

Затем тон письма резко изменился. Полька стала описывать, причем весьма подробно, историю своих соседей, недавно погибших в автомобильной катастрофе. В письме говорилось:

«У них остались близняшки. Одна девочка. Один мальчик. Младенчики шести месяцев. Сейчас их опекает сестра жены – совсем юная девушка. Больше у них нет родни. Но скоро их тетя поедет в Варшаву, учиться. В университет. Она туда не сможет взять малышей, и их придется отдать в чужую семью».

После этого места шло несколько зачеркнутых строчек, словно Пшибыльская искала слово поточнее, но так и не смогла найти. Далее письмо гласило:

«Но никто не хочет брать близнецов. Значит, придется им жить в приюте, или, может, кто-то возьмет одного, а кто-то другого. Вот я и вспомнила про вас, вдруг вы с Бойдом захотите стать родителями для осиротевших детишек. Это можно устроить. Их юная тетушка не против. А больше некому их взять. У них нет никого. Ни бабушек, ни дедушек.

Может, вы подумаете об этом? Малыши прелестные, страшно милые, со светлыми головенками. Мать с отцом были люди хорошие и очень умные. Вы им поможете? Возьмете их к себе как своих?»

Клер отложила письмо в сторону и в волнении поднялась с кресла. Ее сердце разрывалось от жалости к осиротевшим близняшкам. Но как Пшибыльская с такой легкостью могла говорить об усыновлении? Нет, это просто немыслимо.

Ей говорили про усыновление и раньше – в больнице. Но Клер не соглашалась, потому что не желала признавать собственного поражения.

Она видела в мечтах своего ребенка – мальчика, который вырастет похожим на Бойда, или девочку, которую она научит рисовать. Она все еще не отказалась от своей мечты, надеялась, что медицина ей поможет.

Но врачи с сомнением покачивали головами, не оставляя никакой надежды, а Бойд даже взял с нее обещание, что об этом больше не будет и речи. Конечно, ради ее собственного блага: выкидыши могли довести ее до умопомрачения.

Но Клер наперекор всему надеялась, а усыновление напрочь перечеркивало надежды. Она не стала дочитывать письмо до конца. Дрожащими руками вложила его обратно в конверт и швырнула недочитанным в корзину для мусора.

Все еще дрожа от волнения, она вбежала в гостиную и набросилась на кипу подарков, которые надо было упаковать, словно это была неприятельская армия. Она яростно запаковывала подарки, а перед глазами стояли несчастные осиротевшие близнецы. Со светлыми головенками.

И Пшибыльская тоже хороша, предложить такое! Как будто в Польше мало бездетных пар, мечтающих об усыновлении, продолжала доказывать свою правоту Клер. Да и вообще, разве правильно, чтобы дети покидали свою родину? Это просто смешно. Вернее, не смешно, а крайне странно.

Она вышла из гостиной и, чтобы успокоиться, решила пойти в мастерскую и немного поработать.

На всякий случай она поставила будильник на пять часов – чтобы не забыть о времени. Поработав, пошла на кухню и помыла кисти, а потом стала готовить ужин для Бойда. Когда кастрюля с едой была уже в духовке, Клер решила вынести мусор.

Взяв ведро, она сделала несколько шагов и остановилась. На самом верху сиротливо – немым укором – лежало письмо из Польши.

Несколько мгновений она стояла в застывшей позе, потом вынула письмо из ведра и пошла выносить мусор. Вернувшись в дом, решила перечитать письмо. Пшибыльская так плохо пишет по-английски, что ее немудрено понять превратно, думала Клер.

Она снова прочла письмо. Нет, она, конечно, поняла все правильно. Действительно, дети пока находятся у юной тетушки, которая собирается учиться и, видимо, в будущем заводить собственную семью. Она, естественно, будет рада устроить малышей в надежные руки.

Но какое все это имеет отношение к ней? Клер вздохнула и снова отложила письмо, на сей раз не в корзину, а в ящик письменного стола. Придется отвечать, тоскливо подумала она.

А отвечать очень не хотелось. Конечно, Пшибыльская написала письмо с самыми добрыми намерениями. Тон такой искренний, такой участливый. Обижать ее молчанием грешно.

И грубо. Кроме того, она может подумать, что письмо просто не дошло, и напишет снова. Так что ответить надо, только не сейчас. Время еще есть.

Когда пришел Бойд, они вместе поужинали. Затем он посмотрел футбольный матч, а Клер закончила укладывать подарки. Бойд стал просматривать открытки, полученные по почте: он всегда любил это делать.

Клер не сказала ему про письмо из Варшавы. Адресовано оно ей, можно не докладываться.

Неожиданно ей пришло в голову, что она понятия не имеет, как он относится к проблеме усыновления. Они об этом никогда не говорили. Она стояла в задумчивости, глядя на него и вертя в руках какой-то сверток с очередным рождественским подарком. Гадала, что он может думать по этому, столь волнующему ее вопросу.

– Что, забастовала? – голос Бойда вырвал ее из раздумья.

– Нет, просто задумалась.

– О чем?

– Не спутала ли я два подарка.

– Не может такого быть, – ответил он. – У тебя феноменальная память.

– Старею.

– С каких это пор?

– С сегодняшнего дня.

– Почему же ты не подойдешь ко мне для разубеждения? – спросил Бойд.

Она улыбнулась и подошла. Он посадил ее на одно колено и поцеловал. Они немного поболтали, потом оба рассмеялись и снова поцеловались.

И вот наступило Рождество. В последний рабочий день перед каникулами Клер заехала за Бойдом на работу и увезла его домой. Назавтра они отправлялись в гости к ее матери.

Там они провели пару дней. Кроме них к матери приехал погостить ее брат с женой, они привезли двух своих мальчишек. Старший уже дорос до понимания рождественских чудес, которых с нетерпением ожидал: заранее вывесил свои цветные чулочки над кроваткой.

Родители долго ждали, пока он уснет. Сон одолел его лишь около полуночи. Тогда они, крадучись, скользнули в его комнатку с подарками в руках. Оба были возбуждены и радовались рождественскому чуду не меньше сына.

Клер стало больно от вида родительского счастья, и Бойд сразу понял это. Он тут же постарался ее отвлечь, втянув в какую-то шумную дурацкую игру. А потом принес ей в постель немного выпивки, и они уснули.

Дети встали рано и завизжали от радости, увидев, что чулочки полны подарков. Клер проснулась и, осознав, что означают эти крики, заплакала. Бойд тоже проснулся. Он обнял ее и долго гладил по голове, пока она снова не уснула.

На следующее утро они сразу, не заезжая к себе домой, поехали к бабушке Бойда. Там тоже было полно счастливых детишек, которые нетерпеливо разрывали красивые бумажные обертки и визжали от радости, рассматривая подарки.

Угощение было давно готово, так что даже на кухне она оказалась не нужна. Единственное, что ей оставалось, – это беседовать с другими бездетными и одинокими людьми.

Наконец они вернулись к себе. Клер была довольна, что праздники закончились. Эти дни, оказавшиеся такими длинными, не принесли ей радости. Зато впереди была целая неделя, в течение которой Бойд будет дома. Это привело ее в хорошее настроение.

Домой они приехали поздно и сразу легли спать. А утром стали разбирать подарки, им тоже за эти дни много надарили.

Кое-что Клер действительно пришлось по вкусу: годовая подписка на журнал, посвященный предметам старины, – подарок от свекрови, книги о ее любимом голубом фарфоре – от Бойда.

Но, само собой, оказалось множество совершенно никчемных вещиц, самого дурного тона, она их называла хламом. Всяческие булавки, маленькие соломенные шляпки, дурацкие наборы и прочие милые пустяки. К тому же среди подарков обнаружилось так много разноцветных кусков туалетного мыла, что в этом можно было усмотреть намек.

Клер сложила все это добро в коробку, а Бойд стал разглядывать свои подарки. Три пачки игральных карт – он решил их положить в бюро. Открыл ящик и наткнулся на письмо. От Пшибыльской.

– А это от кого? – спросил он.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Клер вспыхнула и отвела глаза.

– А, это, – протянула она. – Неважно от кого.

Она торопливо подалась к нему, чтобы забрать письмо, но Бойд отошел в сторону. Его удивленное лицо стало напряженным.

– Такое впечатление, что ты не особенно ему обрадовалась, – сказал он, рассматривая письмо. – Судя по тому, как оно измято.

– Ты угадал, – признала Клер. – Можно мне его забрать?

Бойд отдал ей письмо, не став его читать – демонстрировал свое доверие.

– И ты не желаешь мне сказать, от кого оно? – все-таки не удержался он.

Клер заколебалась, но в конце концов призналась:

– От миссис Пшибыльской.

– Миссис… как? – переспросил Бойд. – А, помню. Ты хочешь сказать, что она написала лично тебе?

– Ну… письмо касается нас обоих, но сперва она написала только мне, то есть сперва она хотела выяснить…

Бойд подошел к ней и положил руку ей на плечо.

– Но мы же с тобой супружеская чета, как говорится, одна плоть и один дух. И вдруг тайны от меня…

Она медленно протянула ему письмо, гадая, станет ли он его читать. Бойд несколько мгновений смотрел на конверт, затем вынул письмо и стал читать.

Через несколько секунд он нахмурился и снова посмотрел на Клер.

– И ты смогла разобрать это? – удивился он.

– Трудно только сначала, – сказала она. – Дальше будет проще.

– Надеюсь, – бросил Бойд и снова углубился в расшифровку послания из Польши.

Клер внимательно наблюдала за Бойдом, стараясь не упустить первой реакции на предложение польки. Но Бойд умел казаться совершенно бесстрастным, когда хотел. Лицо его ничего, кроме напряженного внимания, не выражало.

– Итак? – спросил он, дочитав письмо и аккуратно сложив его.

Клер разозлилась.

– Что «итак»? – переспросила она. – Что ты хочешь узнать?

– Я хочу узнать, почему ты скомкала письмо? – холодным тоном процедил Бойд. – Почему ты ничего не сказала мне? Как ты к этому отнеслась? Итак?

– А я хочу узнать, как ты относишься к этому, – Клер решила выяснить все до конца.

– Мне хочется выбросить это письмо, – ответил Бойд.

– Я уже выбрасывала.

– Ага, а потом вынула из ведра, – догадался Бойд.

– Да… Я… я почувствовала, что должна ответить ей.

– Зачем? – голос Бойда звучал осуждающе.

– Ну… Она же нам хотела добра, – медленно и неуверенно ответила Клер. – Сочувствовала, может быть, думала, что этим поможет нам.

– А откуда она узнала, что ты не можешь иметь детей?

Клер снова покраснела, что ж, придется признаваться во всем.

– Я об этом проговорилась невзначай, – с трудом выдавила из себя Клер.

Он выпрямился и протянул ей письмо.

– Ну? Что же ты думаешь? – почти умоляюще спросила Клер.

– Я думаю, что первая твоя реакция была верной, – спокойно ответил Бойд, – письмо надо выкинуть в мусорное ведро. У этой женщины нет никакого права вмешиваться в нашу жизнь.

– Нет, – сказала Клер, с жалостью посмотрев на скомканные листки. – Я… Нет, конечно, к тому же навряд ли это возможно – усыновлять детей из другой страны.

Бойд бросил на нее быстрый взгляд.

– Забудь про все это, дорогая, – ласково проговорил он, – перестань думать об этом, не надо мучить себя.

– Да, ты прав. Но ответить ей все-таки придется.

Бойд покачал головой.

– С какой стати? – сказал он. – Ты же не просила, чтобы миссис Пшибыльская подыскала… – Он оборвал себя на полуслове, что-то в его лице дрогнуло. – Ты же ни о чем таком не просила ее во время вашей беседы?

Клер вспыхнула.

– Конечно, нет. Это целиком ее идея. А ответить все равно надо.

– Тогда отвечай, – сказал Бойд. – А письмо спрячь, пока не надумаешь, что ты ей напишешь. – С этими словами он сгреб остальные свои подарки и понес их наверх.

После такого разговора было уже неловко возвращаться к этой теме и выяснять, что Бойд думает о предмете по существу. Ей и раньше не представлялось случая узнать, любит ли Бойд детей, – он никак не выказывал своих чувств ни во время ее первой беременности, ни после.

Впрочем, во время первой беременности она пребывала в столь радостном и приподнятом состоянии духа, что Бойду оставалось только молчаливо наблюдать за ее торжеством, не высказывая вслух свои мысли.

Ему оставалось принять это как должное, хотя, как ей казалось тогда, он не особенно радовался возможному прибавлению семейства. Клер объясняла это его эгоизмом – Бойд вырос единственным ребенком в семье. У нее самой был брат. И хотя он был постарше, все равно ей приходилось смиряться с тем, что не все достается только ей. А Бойда в детстве слишком баловали, его родители сдували с него пылинки, особенно мать.

Клер, хоть и записала супруга в эгоисты, все равно полагала, что он может стать неплохим отцом. Даже была уверена в этом. Она видела, как он играл в мяч со своими младшими кузенами, как рассказывал малышам сказки. Значит, отцовского инстинкта он все-таки не лишен.

Хотя, возможно, продолжала размышлять Клер, он столько труда вложил в свою карьеру, в свое продвижение по служебной лестнице, что тщеславие поглотило его целиком, добив имеющиеся задатки отцовского инстинкта. Во всяком случае, он не горел желанием сделаться отцом.

Тем не менее они сознательно пошли на вторую, а затем и на третью беременность, следуя совету ее доктора. После третьего выкидыша вопрос о потенциальных отцовских качествах Бойда стал чисто абстрактным. И оставался таковым по сей день – пока не явилось из Польши письмо с неожиданным предложением.

Про письмо они больше речи не заводили.

Клер, разумеется, его не выкинула, на это у нее не поднялась рука.

Вскоре наступил Новый год. Они готовились к нему с удовольствием: повесили новые занавески во второй, свободной спальне и принарядили дом.

Канун Нового года прошел хорошо. К ним в гости приехали друзья – бездетная супружеская пара их возраста. Они заявились утром и провели у них весь день, примеряя костюмы для праздника, который они собирались провести в местном отеле в тот же вечер.

Как только закончились праздники, Бойд с головой ушел в работу: спозаранку уезжал из дома и возвращался поздно вечером. Он постепенно входил в круг своих новых обязанностей, а это требовало от него немало времени и сил.

Когда он приезжал домой, то едва успевал поужинать и пару часов отдохнуть, после чего они ложились спать.

Вскоре после Нового года он улетел в Гонконг, а затем в Австралию. Провел в командировке десять дней.

К счастью, никаких общесемейных событий в его отсутствие не случилось. Клер, правда, пришлось сходить в гости – на день рождения к своей подруге. Было бы лучше пойти туда вдвоем, но особого значения это не имело.

Подругу звали Энджи. Они познакомились с ней на почве общего пристрастия к бело-голубому фарфору. Клер приготовила подарок – симпатичную тарелку с изображением пасторальной сцены. Энджи была в восторге.

– Какая прелесть! – от души восхищалась она. – Откуда ты узнала, что я именно такую искала?

– Наверное, ты сама проболталась об этом, – рассмеялась Клер.

– Но как ты ее нашла?

– Дала объявление в журнал.

– Ну, Клер, – с восхищением и благодарностью протянула Энджи. – Ты – друг, которого я просто не заслуживаю.

– Заслуживаешь, – сказала Клер, обнимая ее за плечи. – Поздравляю тебя.

Через некоторое время им удалось наконец поговорить на любимую тему.

– Слушай, а не сходить ли нам на семинар для коллекционеров бело-голубого фарфора? – предложила Энджи.

– Я даже не слышала про такой семинар, – ответила Клер. – А когда он состоится?

– Примерно через месяц. А ехать туда всего полчаса, – сказала Энджи. – Программа очень интересная, вот посмотри.

Она достала небольшой проспект, и они стали вместе изучать его.

– Да, здорово, – согласилась Клер. – Но семинар будет продолжаться целый уикенд, так что я не знаю…

– Чего не знаешь?

– Куда деть Бойда, – ответила Клер. – Не бросать же его дома одного.

– Он же тебя бросает.

– Только из-за работы, – возразила Клер. – Не по своей охоте.

– Но он же уезжал на турнир, играть в сквош, не так ли?

– Да, но он меня звал с собой, я просто себя неважно чувствовала.

Энджи проигнорировала это возражение.

– Не усложняй, – ответила она. – Ничего страшного не случится, если он проведет этот уикенд один.

– Да, но лучше бы мне с ним побыть.

– Кончай наконец с этим «да, но», – сказала Энджи. – Решайся, Клер, ты же знаешь, что нам этот семинар нужен, а мне одной ехать не хочется. Поедем со мной, ну пожалуйста.

Клер подумала с минуту и сдалась.

– О'кей, – вздохнула она. – Мне и вправду интересно побывать на таком семинаре.

– Отлично! Тогда я закажу места на двоих.

– Значит, назад поворота нет, – рассмеялась Клер.

Пока Бойд был в отлучке, Клер наконец собралась написать ответ Пшибыльской. Это оказалось делом чрезвычайно трудным.

Она исчеркала и выкинула в ведро много исписанных листков, прежде чем остановилась на окончательном варианте ответа. Ответила она очень коротко.

Поблагодарив польку за ее любезное предложение, Клер сообщила, что в их семейные планы не входит усыновление детей.

В самом конце письма она приписала: «Еще раз благодарю Вас за участие. Целую, Клер». Закончив письмо на такой ноте, Клер надеялась, что пожилая дама все поймет и больше к ней приставать не будет.

Покончив с пожилой дамой, Клер обнаружила, что ей очень трудно покончить с жалостью к осиротевшим младенцам. Чтобы отогнать от себя навязчивые мысли о близнецах, она с головой погрузилась в работу.

Пока Бойда не было дома, она могла работать сколько угодно и действительно работала очень много, забывая о еде и отдыхе. Ложилась спать поздно, наскоро перекусив сэндвичами. Утром вставала тоже довольно поздно, совершала быстрый моцион по деревне и снова садилась за работу.

Конечно, она скучала по Бойду, но одиночество нисколько не угнетало ее, наоборот, она чувствовала себя приободрившейся и отдохнувшей.

Призадумавшись над этим странным фактом, Клер вспомнила, что еще ни разу в жизни не оставалась в одиночестве на столь длительный срок. До замужества она жила в одном доме с матерью, потом с Бойдом, который, несмотря на свои частые отлучки, никогда ее не покидал надолго.

Бойд названивал каждый вечер. Мать и свекровь тоже – настойчиво зазывали ее к себе, но Клер, поблагодарив, отказывалась от этих приглашений. Ей хотелось побыть одной.

Подруги тоже не забывали. Как-то позвонила Энджи – сообщить, что на семинар они уже записались.

– Знаешь, у меня тут появилась одна проблема, – озабоченно сказала она. – Помнишь мою большую вазу, красивую, без маркировки?

– Помню, – ответила Клер.

– Ну так вот, – продолжала Энджи. – Я хотела ее прихватить на семинар, чтобы ее там оценили, но она такая громоздкая, что я боюсь ее разбить по пути. Попробовала сфотографировать, но снимок получился неважным. Все дело в форме. Вот я и подумала: а может быть, ты ее зарисуешь?

– Конечно, зарисую, – согласилась Клер. – Привези ее сегодня вечером, и я все сделаю.

– Отлично, – обрадовалась Энджи. – Тогда я скажу Иэну, чтобы он закинул меня к тебе, поболтаем, выпьем винца.

– Может, приедешь на обед? – пригласила Клер.

– На обед не получится, – ответила Энджи. – Иэн взбунтуется, он не любит есть в одиночестве.

Ясно, подумала Клер. Все мужья одинаковы.

– А как же ты вырвешься на целый уикенд? – поинтересовалась она, когда Энджи приехала к ней вечером.

– А, это другое дело, – ответила та. – Как раз на этот уикенд он сам собирается вырваться за город к своему приятелю по колледжу. Решили полазать по горам.

– А тебя не берут?

– Ясное дело, не берут. Его приятель – холостяк.

– Понятно.

Они рассмеялись и открыли бутылку вина, которую Клер остужала в холодильнике. Вскоре раздался звонок от Бойда из Австралии.

Когда Клер положила трубку, Энджи заметила:

– Тебе можно позавидовать – Бойд такой заботливый муж.

– Я уверена, что Иэн не менее заботливый, – кратко сказала Клер, не желая вдаваться в дальнейшие рассуждения по этому поводу.

Энджи расхохоталась.

– Да, наверно, – согласилась она. – Но мы настолько сжились, что скоро начнем принимать друг друга за мебель. Слишком давно женаты.

– А сколько времени вы женаты?

– Почти восемь лет.

– И мы тоже, – задумчиво проговорила Клер.

Они посмотрели друг на друга и снова рассмеялись, на сей раз смех был довольно нервным. Клер быстро наполнила бокалы, а Энджи достала из коробки свою вазу.

– Погляди, сможешь ты сделать зарисовку?

– Смогу, конечно, – ответила Клер, внимательно рассматривая вазу. – Но ведь нужно передать не столько форму, сколько этот темно-голубой цвет. А что, если я сделаю не набросок, а рисунок кистью? В красках?

– О, это было бы замечательно, – одобрила Энджи. – Но я не хочу слишком затруднять тебя.

– У меня сейчас есть свободное время, – сказала Клер, потягивая вино. – Можешь оставить мне вазу, а я ее зарисую во всей красе.

– Я так благодарна тебе! – воскликнула Энджи и тоже сделала большой глоток вина. – Ты меня просто выручила.

Они помолчали.

– Жаль, что я не могу посвятить себя искусству, как ты, – задумчиво произнесла Энджи после паузы. – Мне так надоело сидеть в офисе каждый день.

– А ты не можешь поменять свое место работы? – спросила Клер.

Энджи покачала головой.

– А что проку? – грустно вопросила она. – Перейду с одной противной работы на другую. Мне вообще хочется уйти с канцелярской работы, но я ничего другого не умею.

– Ты хорошо разбираешься в фарфоре, – заметила Клер.

– Разбираюсь. Но ведь на жизнь этим не заработаешь.

– Почему же не заработаешь?

Клер неожиданно пришла идея. Она придвинулась к подруге поближе.

– Многие очень неплохо зарабатывают на продаже предметов старины, почему бы тебе не заняться этим? – предложила она.

– То есть – открыть антикварный магазин? – спросила Энджи, изумленно уставившись на нее. – Что ты! Мне такое не по карману.

– Да нет, не магазин! Можно торговать с лотка, на антикварных рынках.

– Но для этого все равно нужны первоначальные накопления, – возразила Энджи. – К тому же придется разъезжать по аукционам, выискивать подходящие вещи, которые можно купить по дешевке… Нет, мне некогда.

– Почему некогда?

– Потому что аукционы проводятся по будням, а в будни я торчу на работе.

– Но тебе же не надо будет торчать на работе, – заметила Клер. – Это и будет твоей новой работой, как ты не понимаешь?!

Грустно взглянув на нее, Энджи покачала головой.

– Не получится, – сказала она. – Для начала своего дела всегда требуется какой-никакой капитал, а все наши сбережения ушли на покупку машины для Иэна. Наших заработков едва хватает на оплату ренты.

– А твоя коллекция? – не отставала Клер.

– Так ты что, предлагаешь ее продать? – не веря своим ушам, спросила Энджи.

– Ну, не всю, а кое-что можно и продать, – ответила Клер. – И потом, у тебя дома наверняка сыщется много ненужных вещей, которые тоже можно продать.

– Ненужных вещей полно, – в раздумье проговорила Энджи. – Но уходить с работы…

Она опасливо покачала головой.

– Ну, не хочешь – не уходи, – сдалась Клер. – Кто тебя неволит…

– Тебе-то хорошо рассуждать, – неожиданно разозлилась Энджи. – Бойд столько зашибает. Ты вообще можешь не работать, от этого ничего не изменится.

– Для меня многое изменится, – возразила Клер. – Конечно, я теперь не зарабатываю тех денег, какие получала на службе, но зато я столько не трачу на туалеты, и вообще…

Энджи сморгнула, невесело рассмеялась и, сделав большой глоток вина, огорченно сказала:

– Прости, я вовсе не хотела тебя обидеть.

– И себя тоже не надо обижать, – твердым тоном ответила Клер. – Ты тонкий и умный человек, Энджи; если ты по-настоящему захочешь, то сможешь протоптать в этой жизни свою дорожку.

Энджи протянула ей пустой бокал.

– Есть еще вино? Хочется выпить. По-моему, твоя идея замечательная… Но как же Иэн?

– А что он?

– Ну, во-первых, распродажи антиквариата обычно бывают по уикендам, я же не могу его оставлять одного. К тому же по субботам он всегда требует настоящей кормежки.

– А что, если брать его с собой? Может, он тоже войдет в азарт.

На лице Энджи появилось сомнение – она, видимо, не могла вообразить своего супруга в азарте.

– Впрочем, не каждый же уикенд я буду отсутствовать, – сказала она. – А с работой… можно взять работу на неполный день или на пару дней в неделю.

– Начинаешь обдумывать? – ухмыльнулась Клер.

– В конце концов, если дело не выгорит, подыщу себе место в другом офисе.

– Будем считать, что я этого не слышала, – сказала Клер. – Не настраивайся на поражение. Дело выгорит. Начнешь ездить по распродажам, познакомишься с нужными людьми, обзаведешься связями. А главное, возьмешь под контроль свою жизнь, будешь делать то, что считаешь нужным, а не то, что тебе навязывают обстоятельства.

Энджи снова сделала большой глоток.

– Ты, кажется, перевернешь мою жизнь, – проговорила она. – Только ты мне должна помочь на первых порах, слышишь, Клер? А то поначалу я буду нервничать и проторгуюсь.

– Конечно, – заверила Клер. – Я тебе обязательно буду помогать, это даже интересно.

Они еще некоторое время обсуждали эту идею, но вскоре за Энджи приехал муж.

– Похоже, вечерок удался, – констатировал он, поглядывая на их раскрасневшиеся лица. – Устроили девичник?

Энджи посмотрела на него и улыбнулась.

– Да нет, скорее дамские посиделки, – сказала она, направляясь к машине.

Ночью пошел снег. Утром, выглянув из окна, Клер увидела, что земля покрылась белым пушистым ковром.

Она принялась за вазу – тщательно срисовала ее, наложила цвета и почти управилась. Днем она решила выйти на улицу, чтобы порисовать на натуре.

Работа на свежем воздухе доставила ей много удовольствия. Домой она вернулась столь бодрой и полной сил, что начала подумывать о расширении рынков сбыта своей продукции. Она решила, что сможет наконец заняться иллюстрациями к детским книжкам – ей казалось, что синдром боязни детской темы, наступивший у нее после последнего выкидыша, стал проходить.

Энджи тоже была полна энтузиазма. Она позвонила ей вечером.

– Знаешь, – сообщила она, – я пришла в такой раж после нашего разговора, что ни о чем другом не могу и думать. Я решила так: увольняться до конца марта не стану, надо подкопить немного деньжат. Через пару недель тут у нас состоится распродажа, я выгребу кое-что из дома и продам.

– Молодец! – одобрила Клер. – У меня тоже полно вещей, так что я могу тебе кое-что подкинуть на распродажу.

– Спасибо, Клер, но тебя я грабить не стану. Справлюсь своими силами. Но ты, конечно, приезжай со своими вещичками, встанешь рядышком и поторгуешь.

Сначала Клер хотела было отказаться, но затем ей в голову пришла одна идея.

– Хорошо, так я, наверное, и сделаю, – сказала она после небольшой паузы. – У меня тут возник один проект, в который я хочу вложить средства.

Она подумала, что на деньги, вырученные от распродажи старых вещей, можно купить детские вещи и игрушки для близняшек и послать им в Польшу. Бойд, конечно, не станет против этого возражать!

Ночью сильно похолодало. Наутро Клер не решилась выйти на улицу. Она прибавила отопление и пошла на чердак собирать вещи для распродажи.

Клер обнаружила там довольно много ненужных вещей, которые можно было пустить в дело. Вполне добротные, но вышедшие из моды лампы, занавески, которые явно им не понадобятся, и целая груда рождественских подарков, обреченных на чердачное прозябание.

Среди этого хлама она отыскала коробку с совершенно новенькими детскими вещами, купленными во время первой ее беременности.