Текст книги "На полпути в рай"

Автор книги: Саид Насифи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Я очень ценю вас, но за вами водится грешок: стоит вашему ослу перейти мост, вы начинаете вести себя, как хаджи[58]58
  Хаджи – титул мусульманина, совершившего паломничество в Мекку.


[Закрыть]; короче, как только устроите свои дела, так и знать нас не хотите.

Господин доктор Али Акбар Дипломаси сделал такое страдальческое лицо, что, казалось, из-под его очков в золотой оправе вот-вот брызнут слёзы, и жалобно произнёс:

– Умоляю вас, не оставьте меня в немилости. Как могло случиться, что после стольких лет моего неизменного расположения к вам вы усомнились в моей преданности? Вы же знаете, я человек простой, в политику не вмешиваюсь, всю жизнь учился, дышал дымом коптилки. Видит бог, я не лицемер. Будь я таким, разве бы я смог руководить государственным университетом и ладить с ограниченными, избалованными барчуками?

– Прошу вас, господин доктор, не принимайте мои слова близко к сердцу. Вы сами понимаете, что в политике иногда необходимо встряхнуть человека, чтобы, не дай бог, у него не притупилось чувство товарищества и политического сотрудничества. Но вы опытнее всех и лучше иного политического деятеля разбираетесь в наших делах…

В этом мало кто может равняться с вами.

– Я очень благодарен вам. Поверьте, ваше расположение является для меня лучшей наградой.

– Признаюсь, я на вас тоже не в обиде. Если вы и проявляете иногда невнимание ко мне, то это ничто в сравнении с тем, что мы делали вместе.

– Мне очень приятно, что вы вспомнили об этом. Я сегодня как раз затем и пришёл, чтобы обратиться к вашему превосходительству с просьбой.

Доктор Тейэби прекрасно знал, к чему клонит его собеседник, однако, чтобы набить себе цену, он спросил:

– Разве случилось что-нибудь?

– Я слышал, что вы лишили своего расположения…

Доктор Тейэби продолжал притворяться простачком:

– О каком расположении вы говорите, дорогой доктор?

– Я имею в виду премьер-министра…

– Да… идут какие-то слухи…

– Насколько я знаю, это истина.

– Право, может, мы с вами сейчас и установим её?

– Стало быть, я вовремя удостоился аудиенции.

– Вы всегда приходите вовремя. Среди наших друзей нет человека, который бы всегда являлся так кстати.

– Меня сегодня мучила бессонница, и я задремал только под утро. А не то пожаловал бы к вам ещё раньше.

– Полно, разве можно приходить в такую рань? Чего доброго, и дверь была бы заперта. Пришлось бы вам всем на посмешище торчать на улице. Что тогда стали бы говорить о вас друзья и враги!

В то время как господин доктор Али Акбар Дипломаси лебезил перед своим собеседником, господин доктор Тейэби Йезди сидел в красном бархатном кресле, закинув короткие, толстые ноги одна на другую и барабаня по колену пухлыми пальцами. Было видно, что он нервничал, что ему надоели эти лживые, льстивые слова, которых он досыта наслушался за свою жизнь. Каждый раз, когда уходило одно правительство и на смену ему приходило другое, подобные бессмысленные разговоры неизменно кончались торгом, и Он так набил руку на этом маклерстве, что стал непревзойдённым мастером во всём Иране. Но господин доктор Али Акбар Дипломаси был в экстазе, он так упивался холодным, безжизненным и бесцветным лицом доктора Тейэби, смотрел на него такими влюблёнными глазами, что, казалось, хотел употребить все свои американизированные педагогические знания, чтобы привлечь к себе симпатии этого человека, чтобы он согласился помочь ему. Но доктор Тейэби был куда хитрее своего собеседника. Кроме того, он слишком дорожил своим временем, чтобы попусту тратить его на бесполезные разговоры с этим ничтожеством. Поэтому он начал задавать ему вопросы на первый взгляд совсем безобидные, но на самом деле таившие подвохи.

– Ну а что слышно, господин доктор, о вашем дорогом друге, господине инженере Батенгане?

– Простите, я не расслышал, о ком вы спрашиваете?

– Да о нашем бородатом инженере-ахунде, которого зовут Ашейх Мохандес.

– Вы имеете в виду Батенгана?

– Ну да, того хитрого типа.

– Так ведь он вчера до полуночи сидел у вас!

– Вчера? Да полно вам! Я уже давно не лицезрел его благословенной бороды.

– Но ведь, горбан, вчера поздно ночью он поднял меня с постели и велел мне сегодня утром навестить вас.

– Брешет, как пёс, каковым он и является. Опять должно быть, ночью гонялся за мальчиками и оказался по ту сторону стадиона Амджедийе, около вас. А когда его заметили, он и решил заглянуть к вам, замести следы Ну и наговорил, как всегда, несусветную ложь. Небось, болтал всякую всячину от имени «поборников ислама»' хотя они его и знать не хотят.

– Машалла, господин доктор, какой проницательностью наделил вас бог! Можно подумать, что вы или присутствовали при нашем разговоре, или сто лет прожили с этим прощелыгой!

– Дорогой доктор, ведь я его знаю как облупленного. Когда мы жили и учились в Йезде, среди семинаристов было немало таких проходимцев. Их называли у нас бурдюками, начинёнными ложью.

– Прекрасно придумано. Позвольте мне на ближайшем заседании «Фархангестана» от вашего имени предложить этот термин. Мы сможем его применить к руководителю по крайней мере одного из факультетов.

– Вы ведь, доктор, бывалый человек, язык у вас подвешен неплохо, зачем же вы даёте этим длиннобородым прощелыгам обманывать себя?

– Смею сказать, что в политике приходится ладить с каждым.

– Ладить нужно, но смотрите, как бы эти бородачи не одурачили вас. Надо иметь дело с теми, кто может дать в залог ещё кое-что, кроме своей бороды. Если хотите знать правду, отцы их – люди денежные. Не знаю, какие ещё числятся способности за этим Ашейхом Мохандесом, но на спекуляции различными товарами и других делишках он заработал немало денег. У него три сына, и все они только о том и думают, как обобрать отца. Они соревнуются в лицемерии, хитрости и обмане, стараются подражать ахундам, болтаются то у одного, то у другого мембара[59]59
  Мембар – кафедра в мечети, амвон.


[Закрыть], надеясь таким образом найти путь к карману отца, тайком выманить у него дарственную грамоту если не на всё состояние, то хотя бы на часть его. А момент вполне подходящий: ведь отец одной ногой уже стоит в могиле.

– Я поражён! Вы, машалла, больший психолог, чем я. Не мне, а вам надо читать лекции по психологии.

Господин доктор Тейэби погладил усы, поправил галстук, выпятил грудь, приосанился и сказал:

– Вы очень любезны. Премного вам благодарен.

– Да что вы, я как-то даже теряюсь перед вами. Кстати, не отнимаю ли я у вас драгоценное время? Может быть, у вас назначена встреча с кем-нибудь ещё?

Господин доктор Тейэби вынул из жилетного кармана золотые часы с крышкой на очень изящной золотой цепочке и открыл их.

– Да, через четверть часа ко мне должен прийти один из ваших соратников по первому кабинету Кавама, и он взял с меня слово, что здесь его никто не увидит.

Тогда господин доктор Али Акбар Дипломаси заторопился:

– Разрешите очень коротко доложить.

– Прошу вас.

– Горбан, университетские дела очень неважны. Студенты стали дерзки, а некоторые профессора поглядывают на нас косо и даже открыто выступают против нас. Они и в газетах пишут всё, что им хочется. Ведь это может нанести урон интересам государства. Боюсь, что мы опозоримся и нас обвинят в беспомощности наши же друзья.

– Что я слышу, господин доктор! – воскликнул господин Тейэби. – Разве можно сыскать более опытного в этих делах человека, чем вы? Бог свидетель, всякий раз, когда там – вы понимаете, конечно, кого я имею в виду, – заходила речь о реформах, моментально всплывало ваше имя. Уж не знаю, как это вам удалось заслужить их расположение. Даже покойный Хажир со своим одним глазом (господин Тейэби прикрыл один глаз), да помилует его бог, не мог соперничать с вами.

– Во всяком случае, горбан, чтобы исправить положение в университете, вы должны оказать милость и включить меня в состав нового правительства.

Господин доктор Тейэби громко захохотал.

– Клянусь, доктор, – сквозь слёзы сказал он. – на сей раз вряд ли что выйдет, дело приняло довольно серьёзный оборот. И виноваты в этом вы сами. Сколько мы ни старались, нам так и не удалось замять ту историю. Простите, не хочу доставлять вам неприятности, но должен сказать, что своими опрометчивыми поступками вы лишили себя поддержки в меджлисе.

– Вы изволите говорить о делах, давно минувших?

– Люблю догадливых людей. Скандал, который тогда разразился, ещё не забыт.

– Ведь было решено – вы сами обещали – сказать друзьям, о которых вы сейчас говорили, что мы совершили ошибку, каемся и больше никогда нога наша не будет в том проклятом посольстве. Мы даже условились, что они сами дадут указание своим агентам оставить наконец нас в покое.

– Дорогой доктор, мне не хотелось говорить вам об этом, но, мой милый, душа моя, вы ведь, машалла, получше нас разбираетесь в этих делах. Зачем же вы посещали Общество культурных связей[60]60
  Здесь имеется в виду Иранское общество культурных связей с Советским Союзом.


[Закрыть]? Слушали лекции, смотрели кинофильмы? Что вам, больше делать нечего?

– Бог свидетель, каюсь, как пёс. Но неужели наши друзья так злопамятны? Почему они не могут забыть такой незначительный проступок? За это время я оказал им столько услуг! Это сторицей окупает мой промах. Помните, когда мне было приказано выгнать из университета тех предателей, я, не мешкая, расправился с ними.

– Да, всё это так. Однако вы и сами знаете, что иногда миска бывает горячее плова. У них есть такие преданные агенты, которые, если их хозяева даже и скажут им: «Оставьте в покое такого-то», всё равно от него не отстанут.

– Во всяком случае, прошу вас, внушите им любой ценой, что слуги преданнее меня им не найти.

– Я не сомневаюсь в этом, но с величайшим сожалением должен сказать вам, что тут уже поздно что-либо предпринимать.

– Как, уж не обещано ли это место кому-нибудь другому?

– Да, вчера нашёлся человек, более расторопный, чем вы, и мы обо всём договорились.

– О, я никак не предполагал, что всё закончится так быстро!

– Ничего не поделаешь, с государственными делами нельзя мешкать. Да и время очень ненадёжное, стоит только зазеваться – и останешься в дураках. Наши друзья обещали изменить обстановку в нашу пользу. Они уже закончили переговоры в высших сферах.

– Насчёт премьер-министра их мнение не изменилось?

– Да, сошлись на том, что на этот пост будет назначен наш человек. Он должен быть недалёким, чтобы не впутывался в наши дела. И министрами будут наши.

– Господин Саед со мной в хороших отношениях.

– Знаю, даже слишком в хороших. Но он безвольный человек, кого ему дадут, того он и возьмёт. В этом его великое достоинство.

– Так что же прикажете теперь делать мне?

– О, я чуть не забыл. На сей раз мы вручим вам портфель министра иностранных дел. Наши друзья хотят иметь возможность больше вмешиваться в наши внешние дела. Ведь влияние американцев значительно усилилось, и в высших сферах им покровительствуют. Я с самого начала считал, что мы должны быть абсолютно уверены в делах министерства иностранных дел и поэтому возглавлять его должен наш человек. В конце концов друзья согласились со мной.

– Боюсь, что я не справлюсь с этой ролью.

– Не справитесь? Что я слышу? Откуда такая неуверенность?

– Вы же знаете, мне хотелось бы получить министерство просвещения, а если это уже невозможно, то я не прочь стать хотя бы министром без портфеля.

– Дорогой мой, душа моя, тут не приходится рассуждать о том, что нравится вам. Надо считаться с интересами друзей и нашими собственными.

– Но, милый доктор, ведь министерство иностранных дел мне не по плечу.

– Почему вы так неблагодарны? А кому оно по плечу? Прежний министр тоже доказывал, что он просвещенец, а не успел переступить порог министерства, как развил такую деятельность, что только держись. Вы же помните, он был мозгом кабинета! А вы, слава аллаху, много лет работали во французском посольстве, позавчера ночью праздновалось тридцатилетие вашего вступления в Тегеранскую ложу. Наконец, разве не любовь к этому делу заставила вас ещё в молодости принять фамилию Дипломаси – дипломатический!

– Могли ли мы в то время думать, что политика станет такой сложной и запутанной!

– Что значит запутанной? Уж во всяком случае, министерство иностранных дел требует ловкости не больше, чем университет. К тому же, политику будем делать мы и наши друзья, а вам придётся лишь выполнять наши указания и сводить концы с концами. Вот и всё.

В это время в комнату на цыпочках вошёл Мешхеди Мохаммед Голи. Приблизившись со смиренным и подобострастным видом к креслу господина доктора Тейэби, он поднял свою руку над головой, затем свёл большой и указательный пальцы обеих рук и поднял их к глазам. Это означало, что прибыл тот, высокий, в очках.

Доктор Тейэби молча указал Мешхеди Мохаммеду Голи на соседнюю комнату, давая таким образом распоряжение провести посетителя туда.

Доктор Дипломаси понял, что его время истекло, пришёл новый клиент и ему пора уходить. Он поднялся и, обращаясь к хозяину, который тоже встал, произнёс:

– Ничего не поделаешь, придётся подчиниться воле вашего превосходительства, принять пост министра иностранных дел и, я надеюсь временно, отказаться от министерства просвещения, к которому, как вы знаете, я очень привязан. Но я убедительно прошу вас позаботиться о том, чтобы наши друзья забыли о своей обиде. Тогда я буду совершенно спокоен.

Два героя, два учёных доктора, два столпа политики, две торгующиеся стороны, в конце концов довольные друг другом, обменялись рукопожатиями, и фигура доктора Али Акбара Дипломаси снова продефилировала мимо лавки Плешивого Аббаса. Шофёр торопливо выскочил, открыл дверцу чёрного шевроле, и наш учёный, честнейший из честных, ректор университета, быстро помчался по своим научным делам.

Как только Али Акбар Дипломаси вышел из комнаты, наступила очередь мужчины в очках, которого так изящно изобразил Мешхеди Мохаммед Голи. Высокий, крупный, он вошёл в комнату и, подойдя к господину доктору Тейэби, крепко пожал ему руку:

– Очень признателен вам за приглашение.

– Я боялся, что вы опоздаете. Ну-с, как поживаете, как дела?

– Да какие там, горбан, дела? Разве это жизнь.

– Не огорчайся, дорогой, всё должно свершиться в течение двух дней. Мы дали обещание нашим друзьям послезавтра утром представить состав кабинета, по на сей раз…

– Горбам, а разве в прошлый раз были какие-нибудь упущения?

– Собственно, лично я к вам претензии не имею, но я поражаюсь, как это вы, при вашей, машалла, проницательности, не можете понять, что я не один решаю дела в меджлисе. Вам не следует пренебрегать и другими, особенно своей группой депутатов. Если они будут против, даже я не смогу помочь вам.

– Горбан, но ведь их претензиям нет предела. Поднеси им всё государство на подносе – они всё равно скажут, что мало.

– Это я прекрасно понимаю, но что поделаешь? Одно из двух: нужно либо оставаться и выполнять всё, что велят, либо заняться чем-нибудь другим.

– Но я не об этом. Дело в том, что эти господа не ладят между собой.

– Знаю и это, однако вы должны понять, что люди там разные: есть полезные, даже очень полезные, есть вредные и очень вредные. Нельзя мерить всех на один аршин. Верно, что каждый депутат имеет один голос, но голос голосу рознь. Иной голос равен десяти. Нужно иметь в виду авторитет человека, его способность вести политическую борьбу, устраивать дела. Большое значение имеет его внешность, роль и вес в политических кругах, в печати, в посольствах…

– Да, всё это верно, – подтвердил гость.

– Ну, раз вы согласны, давайте решать.

– Горбан, извините вашего покорного слугу, боюсь оказаться дерзким, но вы же сами понимаете, время сейчас сложное. Ведь мне день и ночь придётся иметь дело с хазаратами[61]61
  Хазарат – буквально «высокопоставленные», фам. почтеннейшие. Так иронически в Иране называют англичан.


[Закрыть]. Через два-три дня они будут здесь. Вчера до трёх часов ночи мы вели переговоры – господин Фатех специально прибыл для этого в Тегеран. Впереди нефтяной вопрос, и на сей раз они не будут торговаться. Помните, какими они были мягкими раньше, и то могли ватой горло перепилить, а сейчас они будут действовать решительно.

– Кому вы это говорите? Я буду знать всё раньше вас всех! Вы же знаете, они приходят сначала ко мне, а потом уже к вам.

– Во всяком случае, раз известно, что на днях появится мистер Гес и, как внезапная смерть, свалится на наши головы, разрешите обстоятельно обсудить этот вопрос.

– Для этого я и пригласил вас.

– Горбан, давайте сделаем так: ваше превосходительство изложит сейчас своё мнение, а я его запишу. Мы с радостью примем всё, что вы пожелаете для своей группы в меджлисе.

– Выражаю вам большую благодарность от своего имени и от имени наших друзей. Мы знаем, что с вами можно договориться скорее, чем с кем-либо другим. Не зря же мы включаем вас в состав большинства кабинетов. В этом кабинете вы тоже будете.

– Позвольте мне проявить ещё одну дерзость.

– Пожалуйста, я к вашим услугам.

– Нижайше прошу вас, если я принесу вам огорчение, не скрывайте, скажите мне об этом прямо. Хотелось бы сейчас, не откладывая в долгий ящик, разрешить все сомнения.

– Господин министр финансов, вы, кажется, начинаете сомневаться в вашем преданном друге?

– Клянусь, нет. Но как бы вашему покорному слуге не подбросили под ноги мыло, дынную корку или ещё что-нибудь в этом роде и он не поскользнулся бы. Время очень тревожное. Надо быть поистине семи пядей во лбу, чтобы угодить хазаратам. Ведь все мы люди, все можем ошибиться, а наши друзья в меджлисе не считаются ни с обстановкой, ни с моей занятостью, и мои ничтожные упущения, чего доброго, могут принять за серьёзную ошибку или злой умысел.

– Не надо думать о мести, пока не совершено преступление. Пока ещё и глиняный сосуд цел, и маст[62]62
  Маст – кислое молоко особого приготовления.


[Закрыть] не пролит. Мы полностью доверяем вам, и если бы у нас были хоть малейшие сомнения, я не имел бы чести сегодня с вами беседовать.

– Понимаю, в эти тревожные дни вы предпочли преданного вам слугу всем другим.

– Нет сомнения, вас мы ценим выше всех. Даже если допустить на секунду, что мы бы вас не захотели! то наши единомышленники никогда не откажутся от вас. Это и понятно. Ведь не зря всякий приезжающий из Абадана[63]63
  Абадан – город на юге Ирана, где сосредоточены нефтеперерабатывающие заводы и находится администрация английской нефтяной компании.


[Закрыть] идёт прямо к вам и только через два-три часа мы удостаиваемся чести видеть его у себя.

– Как бы там ни было, но, учитывая сложность обстановки, я должен вам сказать откровенно и прямо…

– Пожалуйста, прошу вас. Вы же знаете, я готов на всё.

– Первое моё условие: ваше превосходительство должны быть преданным моим другом.

– Разве этого не было до сих пор?

– Слов нет, горбан, ваше дружеское ко мне отношение бесспорно. Но иногда вы забываете старых друзей, предпочитая им новых.

– Честное слово, не понимаю, что вы имеете в виду! Допустим даже, что вы и правы, но, дорогой мой, ведь это же политика! Кроме того, вы знаете, что мы не распоряжаемся всем до мелочей. Бразды правления находятся в руках других, а они частенько обходят нас, заключают сделки с новыми лицами. Вот и приходится на время забывать кого-нибудь из наших искренних друзей.

– Да, горбан, именно это я и имел в виду, и мне хотелось бы, чтобы подобные вещи больше не повторялись.

– Машалла, какой же вы злопамятный. Забудьте об этом, дорогой мой. Не стоит вспоминать минувшее. Ведь мы начинаем новое дело. Что же касается прошлого, то скажу вам, душа моя, это было сделано по настоянию хазаратов. Но, слава богу, в конце концов они поняли, что более подходящего человека, чем вы, им не найти.

– Судя по переговорам, которые они вели в последние два-три дня, пожалуй, так.

– Ну а по основному делу, по нефтяному вопросу, между мной, вами и хазаратами как будто нет больших разногласий?

– Но, как я уже не раз докладывал вам. меджлис возлагается на вас, а всё, что за его пределами, будет в моих руках.

– Здесь возражать не приходится, но, как говорит пословица, самая большая голова ещё под одеялом спрятана Ведь это дело очень тёмное. Вы, очевидно, думаете, что держать в руках меджлис легко?

– И всё же, машалла, в меджлисе самое большее сто двадцать – сто тридцать человек, а за его пределами мы должны иметь дело с тысячами. Тут журналисты и ахунды, чиновники и придворные, гражданские и военные, авантюристы и мошенники. Я готов хотя бы на недельку поменяться с вами местами.

– Я, дорогой мой, тоже готов поменяться с вами. Верно, нам приходится иметь дело только со ста двадцатью – ста тридцатью депутатами, но не думаете ли вы, что претензий у депутатов меньше, чем у четырнадцати миллионов девятисот девяноста девяти тысяч восьмисот восьмидесяти иранцев?

– Мне это известно лучше, чем кому-нибудь другому.

– Тогда как же вы говорите, что вам будет труднее? Ведь если на вас обидятся один-два депутата, это будет меньше только одним или двумя голосами. А вот если они не послушаются меня, то знаете, что может произойти с государством?

– Не приведи господи случиться этому!

– Ну, давайте тогда набросаем план действий.

Словно он всю жизнь только этим и занимался, министр финансов шахиншахского государства проворно раскрыл свой портфель, с которым, словно с талисманом, он никогда не расставался, достал именной министерский блокнот с эмблемой льва и солнца, вынул из кармана пиджака автоматическую ручку «паркер» и с выражением полной покорности, как смиренный ученик перед учителем, скромно произнёс:

– Прошу вас, говорите, я буду записывать.

– Прежде всего о вашем заместителе, – начал доктор Тейэби. – На эту должность претендует тот приятель, тебризец. В нём заинтересован и председатель меджлиса. Остальное вы сами знаете.

– Горбан, ведь мне положен только один заместитель, а их уже, машалла, намечается четыре. Упаси бог, как бы, чего доброго, не стало кандидатов ещё больше.

– Вы правы, и это может статься. Но есть выход из положения: будет больше кандидатов – увеличивайте штат заместителей. Пока объявите четыре должности, а там Судет видно.

– Очень хорошо, повинуюсь.

– Затем вопрос о государственном представителе в национальном банке… Вы остановите свой выбор на вашем друге, том самом…

– Хорошо, но что я скажу этому приятелю?

Во-первых, он и так жрёт больше, чем может вместить его пузо, и вам, с вашим опытом, к лицу ли оглядываться на него? А во-вторых, ему подскажут его собственные товарищи. Ведь нешуточное дело поручать деньги, валюту и прочие ценности этому пузатому, надутому, как бурдюк, мальчишке. Наконец, наш друг Алак Бедани сам родом из Мелайера и лучше всех сможет объяснить обстановку этой начинённой опиумом утробе.

– Что ж, если друзья не будут против, я не возражаю.

– Председателя страхового общества мы вчера уже с вами наметили.

– Да, я тут же отдал распоряжение. А как вы решили относительно директора сельскохозяйственного банка?

– С этим вы сами справитесь. Посоветуйтесь с депутатами из Кермана, но скажите им, что от меня они не должны требовать никаких серьёзных изменений.

– Так, решено и это. Да, я придумал кое-что для нашего друга по ложе…

Господин доктор Тейэби забеспокоился:

– Да, да, это важнее всего, а я чуть было не запамятовал.

– Если вы не против, горбан, пошлём его в Национальный банк.

– Куда?

– В Национальный банк!

– В Национальный банк? Туда, где выпускают деньги?

– Ну, конечно. Ведь у нас только один банк…

– Простите, господин министр финансов, уж не бредите ли вы? Или, может, вы хватили немного спозаранку? Да разве можно соваться в Национальный банк! Вы же знаете, что там засело это чудовище, и рука, даже посильнее нашей с вами, туда не проникнет. Это может произойти разве только в том случае, если наши друзья уйдут из Ирана и лишат нас своего покровительства. Но такой день никогда не наступит, да и не дай бог этому случиться!

– Так что же прикажете делать? И сколько можно терпеть наглость и безумство этого господина? Он засел в Национальном банке, и для него не существует ни правительства, ни меджлиса, ни двора.

– Всё это верно. Но меня поражает, что вы до сих пор не понимаете одного: что бы ни произошло, наши друзья от него не отступятся.

– Так что же нам делать?

– Ничего. Помните только мой совет: в этом государстве можете протягивать руку куда угодно, кроме Национального банка. Не забывайте, сколько они положили труда, чтобы взрастить этого молодого человека. И вы хотите, чтобы они теперь согласились убрать его оттуда?

– В таком случае наш товарищ останется не У дел.

– Это не имеет значения, придумаем ему что-нибудь другое. Да, хорошо, что кстати вспомнили. Устроим его в сенате.

– Это уж ваше дело!

– Чудесно! Правда, сейчас важнее всего прибрать к своим рукам мелюзгу, засевшую в меджлисе. Ведь завтра-послезавтра они нам могут понадобиться, и нужно быть готовыми. Только прежде, пока не забыл, я хотел спросить, отдали ли вы распоряжение валютной комиссии.

– Да, горбан, в ту же самую минуту. Но вот просвещенцы решили совать нам палки в колёса. Как будто они не знают, что дети высокопоставленных особ должны обязательно учиться в Америке. Им, видите ли, подай документы на получение валюты. Но какие могут быть документы, когда речь идёт о такой незначительной сумме, к тому же предназначенной для того, чтобы дети мужественного народа могли получить высшее образование в Америке!

– Не огорчайтесь. Скоро мы доберёмся до Высшего совета просвещения и они перестанут своевольничать. Всем другим наглецам мы уже подрезали крылышки, остались, кажется, только эти слишком ретивые болтуны. Им, видите ли, больше всех надо! Впрочем, ладно, оставим это, есть дела поважнее. Сегодня же дайте распоряжение, чтобы вопрос о контрабанде в Хузистане забросили за горы Каф[64]64
  Горы Каф – высокие горы, якобы опоясывающие землю. «Забросить за гору Каф» означает «далеко, на край света», здесь «положить под сукно».


[Закрыть].

– Горбан, это не в моей власти. Такими делами ведает министерство юстиции.

– Сейчас дойдём и до министерства юстиции. Мы думаем опять назначить туда нашего человека, того старого сеида[65]65
  Сеид – почётный титул мусульманина, претендующего на происхождение от Мохаммеда.


[Закрыть]. Как ваше мнение?

– Да, пожалуй, неплохо. Правда, он иногда бывает упрям.

– Ничего, обуздаем. Во всяком случае, вы должны постараться сегодня же уладить хузистанский вопрос, чтобы это не помешало нам добиться вотума доверия. Как вы поступили с исфаханской фабрикой?

– Право, это дело прокурора.

– Напрасно вы, господин министр, так много позволяете разным ахундам. Ведь мы с вами ещё в молодости натерпелись от них, когда работали в судебных учреждениях, и разве вы не изучили эту породу людей: чем больше делать им поблажек, тем больше они наглеют. Такому только скажи: «Поправь вьючное седло», а его уже и след простыл.

– Да, это так. Но что поделаешь, у нас тысячи всяких забот и болячек. А люди совсем обнаглели и всюду суют свой нос. Да, не ценили мы времён Пехлеви, вот и наказал нас за это бог. Появились газеты, студенты, партии, которые лезут всюду, куда надо и куда не надо, а мы ещё обязаны улаживать все конфликты. Опозорят меджлис или депутата, а достаётся за это нам. Ведь народ-то знает, что мы привели и усадили этих господ. Поэтому мы вынуждены иногда привлекать кого-либо к ответственности, чтобы на два-три дня хоть немного успокоить людской гнев. Сами знаете, мы больше всех, гораздо больше, чем сами господа депутаты, стараемся задобрить народ, успокоить и убаюкать его, чтобы под шумок можно было проводить линию наших друзей.

– Прекрасно! Какое наслаждение иметь дело с понятливым человеком! Стало быть, здесь мы можем быть спокойны?

– Конечно. Если бы мы не разбирались в таких делах, мы бы за них не брались. Нельзя, едучи на верблюде думать, что ты можешь спрятаться.

– Да, опять чуть не забыл. Самая большая голова всё ещё находится под одеялом – мы не решили основной вопрос.

– Вы говорите о высших сферах?

– Люблю догадливых людей.

– Клянусь богом, это очень трудное дело!

– Придётся что-нибудь придумать. Вчера вечером я дал категорическое обещание.

– Горбан, уж слишком они алчны, а при нашем безденежье что я могу сделать? Разве только скорее выяснить, что хочет мистер Гес, и пойти ему навстречу. Если от этого дела нам перепадёт хоть шай, я готов от всей души.

– Дорогой мой, к этому делу нужно отнестись со всей серьёзностью. У них ведь тоже расходы. Хажир избаловал их, они стали такими жадными, что лишили нас и сна, и пищи. Идёшь налево – нехорошо, направо свернёшь – опять-таки неладно. Сколько раз они напоминали мне об этом. Кого бы я ни встретил: военного или штатского, мусульманина или неверного, соотечественника или иностранца, – все передают мне напоминания от них. Ради бога, спасите меня от этих господ!

– Клянусь вам, сейчас у нас нет выхода. Машалла, вы сами мастер выбираться из беды, дайте мне какой-нибудь разумный совет, и я его выполню. Единственное, что могу предложить я сам, – это пустить в ход деньги, предназначенные на перевозку останков[66]66
  Имеется в виду перевозка в Иран останков Реза-шаха, похороненного за границей в 1944 г., и постройка в Тегеране мавзолея, на что в своё время иранское правительство ассигновало большую сумму денег.


[Закрыть].

– Да помилует бог вашего отца, теперь я могу вздохнуть свободно. Это большое дело. Сделайте его – и велик аллах! Кстати, пора принять меры, чтобы перестали шуметь о создании всяких там организаций.

– Ну, это уже совсем не под силу вашему покорному слуге.

– Да что вы! Подкиньте что-нибудь журналистам. Бросьте им кость – и всё сразу кончится.

– Ничего другого не придумаешь, но и это в вашей власти. Надо позаботиться, чтобы начальником управления пропаганды стал понятливый человек, который газетной бумагой, объявлениями, змеиным ядом и ещё чем угодно смог бы заполнить брешь.

– Пожалуй, для этого подошёл бы тот парень, зороастриец.

– Что вы, что вы! Этот парень одурачит хоть само небо. Да будет вам известно, что даже южные наши друзья не верят ему, опасаясь, что он при первой же возможности обманет их.

– Ну и что же?

– Не доверяя ему, они могут и в нас начать сомневаться.

– Пожалуй, вы правы.

– В таком случае, может быть, подумать о другой кандидатуре?

– Клянусь, ваш покорный слуга не против, но боюсь, что в конце концов нам всё равно придётся обратиться к этому болтливому шарлатану – зороастрийцу. Кстати, вы ведь знаете, что он хорошо зарекомендовал себя в верхах и они поддерживают его. Взвалим всю ответственность на них – если он и обманет, мы будем чисты.

– Это очень умно придумано. Видит бог, как легко вы решаете такие сложные вопросы. Всё сразу становится на свои места. А теперь разрешите мне удалиться, нужно заглянуть в министерство.

– Думаю, что не плохо было бы вам прямо сейчас навестить Размара.

– Есть что-нибудь новое?

– Нет, ничего, но всегда перед составлением нового кабинета надо повидаться с ним.

– Но разве он может мериться силой с вами?

– Безусловно, не может. Но пока с ним приходится считаться. Потерпите, порешим и с ним. Он ведь человек неугомонный, всегда готов идти в огонь и в воду и в конце концов добивается успеха. Разве можно не считаться с таким горячим угольком, который ни днём ни ночью не гаснет!

– Слушаюсь и повинуюсь.

– Не забудьте сказать ему, что я сейчас отзывался о нём в самых тёплых тонах.

– Будет исполнено. И напоследок я бы ещё просил вас подобрать такого министра просвещения, который бы относился к нам с почтением и понимал нас с полуслова.

– Пока мы вынуждены взять этого упрямого и самодовольного сынка сеида.

– Господин доктор, бог с вами, разве вы не помните, что этот гостинец, куда мы его ни совали, всегда причинял нам только одну мороку. Сам он по уши погряз в тёмных делишках, а другим стоит только на вершок переступить черту дозволенного, как он моментально доносит.