Текст книги "На полпути в рай"

Автор книги: Саид Насифи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Не зовите только министра внутренних дел. Пусть потоскует сегодня, а завтра мы либо совсем покончим с ним, либо заставим его быть шёлковым.

Господин доктор Тейэби ногтем сорвал бандероль с одной из лежавших на столе колод американских карт, вынул пачку из футляра, снял папиросную бумагу и начал тасовать карты. Пока господин Манучехр Доулатдуст ходил по комнатам, охотясь за влиятельными политическими деятелями, оставшаяся наедине с собой йездекая знаменитость обдумывала свои дела: как задобрить нового председателя центральной избирательной комиссии; как расположить к себе его подругу, молодую женщину, мечтающую об автомобиле, дорогом манто и поездке в Америку, чтобы легче было использовать мужа; как лучше прибрать к своим рукам Сируса Фаразджуя, о котором столько говорили и мечтали все женщины Тегерана; как справиться с этим скользким министром внутренних дел и разрешить трудности, связанные с выборами в Тегеране; как, наконец, построить работу нового состава меджлиса.

Люди, никогда не испытывавшие столь большой ответственности, не могут представить себе, какая тяжесть лежит на слабых плечах величайшего политического деятеля Ирана, господина доктора Тейэби. И один бог знает, сколько крови он пролил и сколько ещё прольёт, в какие переделки попадал и в какие ещё попадёт!

В остальных четырёх комнатах к этому времени уже собрались видные политические деятели Ирана, их жёны и взрослые дочери, разодетые в самые изысканные и дорогие туалеты. Женщины щеголяли друг перед другом своими дорогими платьями, маникюром, помадой, духами. Они расхаживали по комнатам, сверкая драгоценными камнями и золотом, украшавшими их обнажённые шеи и плечи. О чём только не говорили между собой гости, насыщая лестью и обманом и без того душную атмосферу, пропитанную запахом нефти! А в это время в соседней комнате величайший пройдоха Ирана, погруженный в глубокие размышления, продолжал тасовать неигранную колоду карт.

Среди гостей было немало таких, кто с нетерпением ждал его появления, мечтал встретиться с ним. Уже несколько известных деятелей спрашивали господина Манучехра Доулатдуста, где же господин доктор. Тех, кого нужно было свести с доктором, хозяин дома направлял в кабинет, другим отвечал, что только минуту назад видел доктора здесь, но где он сейчас, не знает.

Премьер-министр буквально влетел в кабинет. Среднего роста, седой, с постным выражением лица, за которым скрывались хитрость и лукавство, он мелкими шажками подошёл к доктору. Тот встал и, положив карты на стол, сказал:

– Алейком-ас-салям, как ваше благословенное здоровье?

– Слава богу, прекрасно, благодарю вас. На банкете, где нас так тепло принимают, среди друзей не может быть плохо.

Вскоре в просторном кабинете господина Манучехра Доулатдуста собрался весь цвет Иранского государства и народа. Четыре официанта из клуба «Иран», нанятые в помощь Рамазану Али, Омм-ол-Банин и Мах Солтан, разносили на подносах вина и закуски.

В гостиной гудели голоса. Генералы, ставшие министрами и депутатами, и новоявленные сановники, вроде Джавала Аммамеи, Кейфарбаша и генерала Меджази, подбоченившись, стояли у стен с бокалами виски в руках и сигарами во рту, решая мировые проблемы. Вокруг министров сгрудились депутаты.

Премьер-министр не стоял на месте. Он появлялся то в одном конце гостиной, то в другом, переходил из комнаты в комнату, словно стремясь помешать разговорам. Неосведомлённые новички могли принять его за армянина – торговца драгоценностями с Лалезара, за еврея-галантерейщика с проспекта Стамбули, за торговца свининой с проспекта Надери или за одного из писцов, что сидят у бань на Моншади. Он походил на кого угодно, но только не на первого министра страны с большой историей и древней культурой.

Всякий мало-мальски разбирающийся в психологии людей, глядя на премьер-министра, мог легко заметить, что этот несчастный человек чувствует себя здесь, в обстановке лжи и лицемерия, обмана и предательства, как бы не в своей тарелке.

Но что ему было делать? Не прийти сюда значило бы подвергнуться упрёкам со стороны этой группы. А ведь он лучше всех знает их низменные, подлые душонки. Войдя в дом, он сразу понял истинное назначение этого сборища – такой аферист, как Манучехр Доулатдуст, зря не устроит приёма, не бросит на ветер столько денег. Ишь, когда около него оказывается кто-нибудь из сильных мира сего, он от радости весь дрожит, а если чей-нибудь незнакомый взгляд остановится на его бесцветном, жёлтом и угрюмом лице, он быстро отворачивается, стараясь избежать чужих глаз.

Занятый этими размышлениями, премьер-министо вдруг заметил, что ему грозит неприятность более значительная, чем все предыдущие. К нему приближался человек, во всей фигуре и даже в походке которого так и сквозило лицемерие и ложь. Человек протянул ему руку.

Высокого роста, с лысой головой, тонким носом и длинным подбородком, господин Сеид Малал Ахтаргяр Шемирани являлся воплощением законченной тупости Этот самый свежий гостинец из Европы, последний образец марионетки, прибыл на тегеранский базар три года назад.

В своё время он прислуживал обанкротившейся тегеранской аристократии, собирал объедки с её стола. Занимался он и тем, что, приходя на званые обеды и аристократические вечера, изводил противников правительства, доводя намеченную жертву до припадка и заслуживая этим благодарность и поощрение своих хозяев. Когда последняя его жертва скончалась от паралича сердца, их святейшество совершенно неожиданно, ни с кем не попрощавшись, без копейки денег в кармане отправился в Европу для пополнения своих научных, а возможно, и практических знаний. Но, едва прибыв в Европу, он покорил богатую вдову и вступил с ней в брак. Хозяйничавший в то время в Бельгии Гитлер питал особую симпатию к мусульманам, поэтому он не тронул нашего несчастного астролога, предоставив ему возможность мучиться со своей бельгийской вдовой. Когда война кончилась, щёголь господин Сеид Малал Ахтаргяр в костюме, сшитом по последней моде, ярком галстуке, чисто выбритый и напомаженный. появился в Тегеране. На нём уже не было ни туго закрученной чёрной чалмы, ни длинного серого кафтана, ни чёрного с отливом неджефского аба, не осталось и следа от его редкой бородки.

Так как между астрологией – с одной стороны, и почтой, телеграфом и телефоном – с другой, оказывается, существует и будет существовать таинственная и неразрывная связь, то, прибыв в Тегеран, наш почтенный господин сразу направился на площадь Сепах в здание почты, телеграфа и телефона и занял там кресло министра.

С того же дня этот отросток святого родословного древа стал непременным членом справедливого сообщества, товарищем по «пещере» этого царства ангелов. Сие милейшее создание и сейчас отличается тем, что изводит всех. Он замучил даже Алака Бедани и доктора Тейэби, которые вынуждены были отступить перед его наглостью.

Раньше при создании кабинета господин Сеид старался получить министерский портфель и был на седьмом небе от счастья. Если положение осложнялось, он соглашался и на министра без портфеля. Но с некоторых пор этот астролог снова загорелся страстью к Европе и настойчиво добивается назначения посланником в Бельгию, в Брюссель. Уже порядочное время это вносит трудности в политические дела Ирана. Каждому новому премьер-министру и министру иностранных дел суют эту кандидатуру. Даже такие кровные враги в политике, как Сеид Ананати и Кавам-ос-Салтане, оба покровительствуют ему.

И вот его превосходительство господин Сеид Малал Ахтаргяр Шемирани, так мечтающий о Европе, стоит перед премьер-министром и дерзко просит его о назначении. А премьер-министр только бессвязно бормочет обычные пустые слова: «Слушаю, повинуюсь, пожалуйста, завтра позвоните мне по телефону…», моргает глазами и умоляюще поглядывает на Джавала Аммамеи, о чём-то горячо спорящего с начальником главного управления полиции.

Наконец министр без портфеля понял странные знаки, которые подавал ему премьер-министр, и, пыхтя и расталкивая гостей, поспешил ему на помощь. Премьер-министр не обманулся в своих расчётах, ибо недаром говорят: «Шакала лесов Мазандерана может одолеть лишь пёс Ма– зандерана». Он одобрительно улыбнулся и, обращаясь к своему спасителю, сказал: «Простите, господин Аммамеи, нет ли у вас сигареты?»

Бедный Сеид вынужден был отложить разговор о поездке в Брюссель до следующего, более благоприятного случая. Он пробился через толпу гостей и направился в соседнюю комнату, где возле печки устроился доктор Тейэби, совершая закулисные сделки со своими апостолами. Здесь, в этой схватке из-за состава нового кабинета, Сеид решил услужить йездскому святоше, чтобы, заслужив от него благодарность, завтра обратиться к нему с просьбой.

Вдруг зазвякали аксельбанты генерала Зармади. Это заставило встрепенуться оживлённо беседовавших премьер– министра и министра без портфеля. Его превосходительство корпусной генерал подошёл к ним, сверкая лысиной едва прикрытой редкой прядью напомаженных волос, переброшенных справа налево, играя бронзовыми наконечниками своих аксельбантов и заложив палец между блестящими пуговицами мундира. С такой же надменностью, с какой он держался в Луристане при расправе с населением, он подал руку премьер-министру, затем министру без портфеля. Осведомившись о здоровье и наговорив кучу стандартных любезностей, он сказал:

– Горбан, сделайте, пожалуйста, порицание или что вы там сочтёте нужным доктору Адбару, министру внутренних дел.

– Разве он нерадив в работе?

– Да, вот уже двадцать дней я бьюсь с ним и не могу уладить своё дело.

– Но ваше превосходительство всегда сами потворствовали ему.

– Верно, горбан, но это было давно, теперь он во мне, кажется, больше не нуждается.

– Право, я думаю, что и на том свете он будет нуждаться в помощи и содействии вашего превосходительства.

– На том свете мне до него не будет никакого дела. Я хочу, чтобы он не забывался на этом свете, и прошу вас помочь мне.

– Просьба вашего превосходительства, очевидно, связана с выборами?

– Вы же знаете, что мы, военные, не вмешиваемся в политику, её мы отдаём вам…

– Должно быть, вашему превосходительству хочется видеть одного из своих сыновей или зятя депутатом?

– Пока нет, но, если они изъявят желание, ничего более не придумав, я доложу вам. А сейчас речь идёт об избрании депутатом нашего старого и искреннего друга, о котором я забочусь много лет.

– Вы изволите говорить об Алаке Бедани?

– Горбан, вы очень догадливы.

– Против его избрания никто и не возражает. Пока он жив, будет избираться от Мелайера.

– Вот видите, а господин Адбар финтит.

– Избирательный участок Мелайера не входит в его зону.

– Это верно, но он говорит, что последнее время к Алаку Бедани нехорошо относится двор.

– Разве? Не слышал! Однако эти затруднения легче всего устранить вам самим.

– Но ведь то, что говорит господин доктор Адбар, – ложь.

– Я прожил век, но, клянусь, не могу понять, когда эти господа говорят правду и когда лгут.

– Во всяком случае, я не думаю, что это правда.

– Но, пожалуй, и не совсем ложь. Вы ведь знаете, как этот почтенный Бедани в бюджетной комиссии юлил, когда мы предложили утвердить новые ассигнования.

– Да, я его потом побранил за это по телефону, но не следует придавать значения случайности. Он уважаемый депутат, и, если и ошибся раз, это не так уж страшно; ни в газеты, ни в сообщения иностранных корреспондентов ничего не попало.

– Об этом, горбан, судить не мне.

– Так вот что, ваше превосходительство господин премьер-министр, в соседней комнате меня ждут военные атташе посольства Америки, Англии и Турции играть в покер. Вам самим придётся доложить кому следует о нашем разговоре, так как дело это гражданское, а я человек военный. Когда всё будет улажено, дайте распоряжение министру внутренних дел держать себя в рамках, а не то ему будет худо. Сорок лет дружбы связывают меня с этим уважаемым, умным и милейшим человеком, Алаком Бедани, подобного которому не сыскать в целом мире, и я не потерплю фокусов господина доктора Адбара, хотя он и министр внутренних дел. Вот так!

Резкое и решительное заявление его превосходительства корпусного генерала Зармади как ушат холодной воды обрушилось на головы его превосходительства премьер– министра и господина министра без портфеля.

Его превосходительство корпусной генерал Зармади, твёрдым шагом пересекая большую гостиную, чтобы занять своё место за покерным столом, столкнулся посередине гостиной с Сиру сом Фаразджуем и Видой Доулатдуст, дочерью хозяина дома, которые, тесно прижавшись друг к другу, самозабвенно танцевали под знаменитой люстрой новое модное танго.

В последние годы, всякий раз когда его превосходительство становился военным министром, он пользовался информацией второго отдела штаба армии и получал чрезвычайно ценные сведения об интимных отношениях между девушками и молодыми людьми, принадлежавшими к известным тегеранским фамилиям. Когда же его назначали министром внутренних дел, эти сведения он получал через весьма уважаемое сыскное отделение. Теперь его превосходительство генерал Зармади стал поистине первоклассным, специалистом по вопросам семейных отношений и, чтобы иметь возможность пользоваться этими весьма ценными сведениями, его включают в большинство кабинетов.

Хотя его превосходительство является самым безграмотным из безграмотнейших офицеров шахиншахской армии, он стал таким специалистом в этой области, что даже знает такое слово, как «gigolo»[75]75
  «Gigolo> (франц.) – парнишка; здесь вульг. – любовник.


[Закрыть], но только по старинной «литературной» традиции иранской военщины он произносит его неправильно.

Кто – кто, а его превосходительство корпусной генерал Зармади лучше всех знает, что хилая, бледная Вида, с редкими курчавыми волосами, худыми плечами и руками, густо заросшими волосами, с усиками, которые она с большим трудом пытается скрыть под пудрой, на глазах у своих уважаемых родителей – господина Манучехра Доулатдуста и мадам Нахид, ханум Доулатдуст, – каждый день выкидывает тысячи всяких фокусов.

Наиболее характерной чертой этих барышень, этих представителей молодого поколения и будущих государственных деятелей Ирана, является то, что ещё в юности, подобно своим родителям, они всюду, где только возможно, завязывают знакомства, чтобы в трудную минуту использовать эти связи в своих интересах. По мнению этих уважаемых и благородных девушек, впрочем, как и по мнению их отцов и матерей, наиболее правильным и эффективным является всё то, что базируется на лжи. И любовь, считают они, бывает истинной и сердечной только тогда, когда она основана на лжи. Если же человек в раннем детстве и в юношеские годы не постигнет искусства лицемерить и лгать, он не сможет впоследствии чувствовать себя уверенным на политическом базаре в шахиншахской столице Ирана.

Вот почему его превосходительство лучше других знает, где эта тщедушная пустышка Вида – настолько непривленательная, неживая, что она кажется картонной, обделывает свои делишки, где она капитулировала и заложила своё тело. Его превосходительству уже неоднократно докладывали, что Вида, в школьной форме, с белым передником, с книжками под мышкой, как будто она собралась идти в школу, садилась на проспекте Шаха или Шах-Реза в такси с худым молодым человеком с закрученными усиками, которого она недавно успела завлечь в свои сети, и они направлялись в Мангаль-Пехлеви[76]76
  Мангаль-Пехлеви – пригород Тегерана.


[Закрыть] или к речке Кередж. Если его превосходительство хорошенько подумает, он, безусловно, сможет перечесть по пальцам все похождения этой уважаемой девушки.

Надо отдать справедливость, на официальных приёмах Вида всегда появляется только с господином Сирусом Фаразджуем, так же как её мать – исключительно с матерью Сируса; в тех же случаях, когда на приёмах бывает отец Виды, то и он в свою очередь появляется в обществе только с отцом Сируса.

В этот вечер узкое, цвета меди, крепдешиновое платье Виды, плотно облегавшее её худое тело, и тонкие шёлковые кружева, которые едва прикрывали чёрные соски её маленьких грудей, больше, чем обычно, привлекли к себе внимание его превосходительства корпусного генерала Зармади.

Эти девушки из аристократических семей обладают особым искусством завладевать на великосветских вечерах сердцами верующего и неверующего, правоверного и христианина, старика и юноши. С удивительной находчивостью они умеют так подчеркнуть едва заметные красивые линии своей фигуры, придать ей такой возбуждающий чувственность вид, что зачастую им удаётся ввести в заблуждение даже мужчин, видавших женщин куда более красивых и лучше сложенных.

Его превосходительство с большим искусством скрывает свои шестьдесят с лишним лет под окрашенными хной волосами, которые он перебрасывает, подобно мосту, через лысину с одной половины головы на другую. Одно из удивительных явлений природы состоит в том, что чем больше мужчины предаются распутной жизни, тем позже они стареют. Создаётся впечатление, будто только умственная работа и ночные бдения над книгами ослабляют силы человека и являются врагами молодости. Если же не так, то почему эти легкомысленные распутники с каждым днём полнеют, расцветают и старость, впрочем, так же как стыд и совесть, избегают их? Ведь не случайно при виде девятнадцатилетних девушек, одетых в плотно облегающие фигуру платья возбуждающего чувственность цвета, его превосходительство, привыкший в течение долгих лет твёрдой поступью шагать по земле своими обутыми в лакированные сапоги ногами и подавать грубым голосом команду, всё ещё чувствует в коленях некоторую слабость.

Вида была ростом ровно на шесть сантиметров ниже Сируса, поэтому, когда во время танца она положила руку ему на плечо, широкая пройма её платья, как бы соединившись с декольте, придала особенно пикантный вид округлостям её маленьких загорелых грудей, касавшихся медно-красного крепдешина нового бального платья.

Его превосходительство, который за пятьдесят лет привык выискивать пикантные картинки, немедленно подметил этот дар природы и глазами знатока стал наблюдать за Видой. Вида и Сирус почувствовали на себе пристальный взгляд нового поклонника и, как видно, сговорившись, продолжали танцевать, стараясь не удаляться от корпусного генерала дальше чем на десять шагов.

Генерал поправлял свой пробор, подкручивал накрашенные хной усы и время от времени покашливал сухим глубоким кашлем, стремясь привлечь к себе внимание танцующей пары.

Он нагло рассматривал несчастную Виду, тысячу раз пронизывал её взглядом от колен и до подбородка и набрасывал про себя план действий. В этих делах его превосходительство имеет колоссальный опыт. Вот уже несколько лет, как закон об обязательной воинской повинности является источником дополнительных благ для такого рода превосходительств и их непосредственных помощников и даже для лиц, стоящих значительно ниже их на служебной лестнице. Каждый из них по-своему наслаждается этими благами. Порой они совершенно открыто берут взятки и выдают свидетельства об освобождении от военной службы. Иногда они призывают в армию шестидесятилетнего старика вместо двадцатилетнего юноши и обирают его;

Если же они узнают, что подлежащий призыву имеет красивую жену, невесту или сестру, то делают так, чтобы она лично явилась на приём к его превосходительству просить помочь несчастному призывнику. Первым делом его превосходительство начинает расписывать перед бедняжкой нерушимость всех писаных и неписаных законов и постановлений, касающихся военнообязанного, с ходатайством по делу которого она явилась. Затем, после долгих хождений, слёз, целования сапог, клятв, ловли подола френча или пальто, что в свою очередь даёт возможность его превосходительству и непосредственно подчинённым ему лицам лишний раз полюбоваться красотой и прелестями просительниц, оказывается, что единственный выход из создавшегося положения – это свидание с его превосходительством. И вот после двух-трёх часов, проведённых бедняжкой на интимном свидании, несчастному призывнику удаётся обойти законы и постановления, которые до этого были столь незыблемы.

Сейчас в гостиной господина Манучехра Доулатдуста медно-красное, плотно облегающее тело платье Виды и то, что было прикрыто им, в мыслях его превосходительства слились воедино со сведениями о прошлом Виды, которыми он располагал. И под шум джазового оркестра, освещённого сиянием исторической люстры господина Доулатдуста, среди яств, которыми его превосходительство только что наполнил свою утробу, в голове этого славного воина созрел план.

На прошлой неделе, на семейном празднике у господина Бадпуза, к его превосходительству подошла госпожа Махин Фаразджуй и, по привычке жеманничая, сказала ему, что, как ей стало известно из конфиденциальных источников, в ближайшее время имя Сируса будет включено в списки призывников. Госпожа Махин Фаразджуй просила у его превосходительства совета, как можно добиться освобождения Сируса от призыва в армию, ибо из средней школы он уже отчислен и, следовательно, школа в этом помочь не может. Тогда его превосходительство обещал госпоже Фаразджуй, что лично даст указание относительно Сируса районному воинскому начальнику, однако, увидев на сегодняшнем вечере соблазнительную фигурку Виды, он изменил своё решение.

Он пришёл, к этому выводу как раз в тот момент, когда Вида и Сирус в последний раз промелькнули перед его полными нетерпения глазами. Его превосходительство решил не принимать никаких мер для освобождения от военной службы этого маменькиного сынка, бездельника Сируса. Пусть барчука забреют в солдаты, а когда он пробудет две-три недельки в казарме, эта самая Вида, которая не одного молодого человека подводила к самому источнику и возвращала обратно, не дав утолить жажду, Вида, которая сегодня с гордостью и без малейшего чувства смущения демонстрирует перед всеми свои прелести, но никому не даёт дотронуться до них, проливая слёзы и разрывая в клочья одежду, будет просить его за Сируса. Вот тогда-то его превосходительство не отвергнет её мольбы.

От этой мысли в глазах его превосходительства появился какой-то особый блеск. Он ещё раз подкрутил усы, поправил волосы на голове, сухо кашлянул, взялся за бронзовый наконечник аксельбанта и направился в соседнюю комнату, где его ожидали военные атташе дружественных держав. В этот вечер его превосходительство, сжигаемый страстью к Виде, в ожидании осуществления намеченного им плана проиграл военным атташе дружественных держав тысячу семьсот туманов наличными. Для того чтобы компенсировать эту неудачу, он завтра же накинет по одному туману на арендную плату во всех своих домах, находящихся на проспекте Юсеф-абад.

В тот самый момент, когда его превосходительство корпусной генерал Зармади прикупал карты и сдавал литые жетоны, стук которых был слышен даже в двух соседних комнатах, когда каждый из гостей был занят своим делом и готовил новые козни и интриги, советник американского посольства по делам иранских племён усиленно старался избавиться от господина Дельбана, весьма уважаемого депутата парламента и редактора уникальной, необыкновенно иллюстрированной, этической, литературной, религиозной и социальной газеты «Шемиране Мосаввар», а также директора зрелищного предприятия «Шемиран», поистине заслуживающего посещения. Но, увы, старания его были бесплодны. Это порождение тегеранской политики было настолько избалованным, капризным и навязчивым существом, что какому-то советнику посольства заокеанской страны при всей его наглости и опытности не так-то легко было от него отделаться.

Господин редактор в синем полосатом костюме «круа– не», с пёстрым галстуком в красную и ярко-зелёную полоску, с чёрными напомаженными и прилизанными волосами, стоял против господина советника и своим нудным, слащавым голосом, которым он, казалось, всегда назойливо старался влезть в душу каждого, вёл бесконечный и бессмысленный разговор.

Мистер Духр понимал, что его собеседник слишком уважаем и слишком близок к сильным мира сего, чтобы от него можно было отделаться, не обеспечив ему по крайней мере часовую аудиенцию у мистера Дугласа, известного американского альпиниста, который ежегодно приезжает в Иран для совершения восхождений на вершины Демавенда, Арарата, Сеханда, Савалана, а иногда даже и Бахтиярских гор, но до сих пор не поднялся ещё никуда, кроме вершин лестниц тегеранских дворцов. Но вся беда заключалась в том, что мистер Дуглас сам лично обратился в те места, куда он должен был обратиться, и сговорился на своём красноречивом английском языке с теми, для сговора с которыми он приехал, и поэтому не нуждался в посреднике.

Мистеру Духру было известно, что этот симпатичный юноша с красивыми глазами и бровями, являющийся в настоящее время наилучшей отмычкой к дневным и ночным замкам Тегерана, с того самого дня, как он начал свою карьеру в Исфахане с должности курьера в учреждении, которым он теперь руководит, всегда был любимчиком какого-нибудь влиятельного лица и самым способным его учеником в политических делах. Мистер Духр был прекрасно осведомлён, что этот молодой человек – самый бесстрашный и самый наглый воротила во всех делах, будь то сцена театра, трибуна парламента или какая– либо другая арена, куда не имеют доступа даже ближайшие друзья самого пророка. Однако мистер Духр опасался, что мистер Дуглас больше не нуждается в посреднике. Если теперь прибегнуть к помощи посредников, они, чего доброго, ещё расстроят всё дело или противная сторона, решив, что мистер Дуглас посылкой посредника хочет увильнуть от сделки, сама откажется от неё. Поэтому и коммерческая и политическая целесообразность диктуют, чтобы он не попадался в эту ловушку. Однако мистер Духр боялся, что, несмотря на врождённое и благоприобретённое умение лгать, он не сможет соврать так, чтобы его словам поверил этот уважаемый депутат меджлиса, который на протяжении многих лет на театральной сцене, на страницах газеты, в меджлисе и в интимном кругу друзей сам ловко обманывает других.

Короче, ему ничего не оставалось, кроме как продолжать этот бесконечный нудный разговор о позавчерашней речи господина депутата меджлиса, о его статье в одном из последних номеров газеты, о премьере спектакля, где господин депутат исполняет роль карманщика, и ждать, пока господь бог не пошлёт ему избавителя или же ему самому не удастся мимикой и жестами привлечь внимание кого-либо из сотни гостей, находящихся в гостиной, и тот, проявив политическое чутьё, избавит его от этого, всеобщего любимчика.

Наконец появился проблеск надежды. Этот ниспосланный небесами проблеск пока ещё маячил где-то вдали. Господин доктор Али Акбар Дипломаси – всемирно известный учёный, специалист по педагогике, единственный человек, который смог на этом воровском базаре обманывать американцев руками англичан и англичан руками американцев, – вдруг вырос перед его глазами, словно гриб из-под земли. Этот уважаемый господин приближался к ним с другого конца гостиной плечом к плечу с доктором Музани, крупнейшим учёным современности – специалистом по вопросам культуры и бессменным депутатом меджлиса от города Махаллата. Доктор Музани шёл медленно, понурив голову, напоминая собой финиковую пальму, поникшую от тяжести плодов, или человека, ещё сохранившего остатки совести. Господин Али Акбар Дипломаси, склонившись к уху уважаемого представителя народа, развивал ему последний, научно и технически разработанный план протаскивания нового законопроекта через меджлис.

Мистер Духр сразу понял, что никто, кроме этого философа, который столько повидал на своём веку, побывал во всех частях света, ездил и в Европу и в Америку, прочитал даже несколько книг и выдержал тысячу испытаний в различных делах, требующих большой ловкости, а также стал благодаря своему знатному имени одним из ведущих политических деятелей, не избавит его от цепких лап господина редактора. Конечно же, только господин доктор Али Акбар Дипломаси, этот, с позволения сказать, и учёный, и литератор, и артист, разбирается во всех областях политики, журналистики и театра, в том, о чём сейчас болтает уважаемый редактор.

Да и кому же, как не ему, доктору Дипломаси, знать, что такое журнальная статья, театр и хорошо произнесённая речь? Разве в этих вопросах понимает что-нибудь косноязычный доктор Тейэби, или бестолковый Алак Бедани, или неотёсанный Джавал Аммамеи, которому непрерывное курение и болтовня о высоких материях не дают возможности заниматься каким-либо другим делом?

Как только эти два доктора-политикана приблизились к мистеру Духру, он на своём весьма оригинальном персидском говоре, изобретённом покойным доктором Журденом, который в течение пятидесяти лет произносил на нём проповеди в церкви евангелистов, обратился к господину ректору университета и сказал:

– Кашподин доктор, фи шитали штатью кашподина редактора в журнале «Шемиране Мосаввар»?

– Какую статью вы изволите иметь в виду?

– Штатью «За штальным занавешом».

– Ну, конечно! Разве найдётся хоть один человек, который бы её не прочитал?

– Какофо мнение фашего префошходительштва?

– О, это в самом деле шедевр!

– Расфе фы ф академии наук не предлошили предштавить её к премии? Не думаете ли фы, что кашподин доштоин того, чтобы ему пришфоили зфание почётного доктора литературы?

Тут господин доктор Али Акбар Дипломаси со свойственным ему коварством, благодаря которому он всегда одним выстрелом убивал сразу двух зайцев и даже во время шутки стремился уколоть и живого и мёртвого, весь мир и всё человечество, не удержался и с лицемерной улыбкой, как бы шутя, сказал:

– Нам нет необходимости делать это. Он может, как и другие, в особенности некоторые его коллеги журналисты, которые именуют себя докторами, сам назваться доктором. Ведь он же им ни в чём не уступает.

– Ей-боху, я не иранец, но от фсех иранцев я шлышал, што они полушают ишклюшительное нашлаждение от чтения этой штатьи.

Господин Дельбан, уважаемый депутат от города Хал– хала, редактор журнала «Шемиране Мосаввар» и директор зрелищного предприятия «Шемираи», прищурив глаза, сказал:

– Помилуйте, мистер Духр.

– Нет, не подумайте, што это комплимент, я гофорю истинную прафду. Фы знаете, мы, американцы, никогда не лжём.

Господин доктор Али Акбар Дипломаси снова с коварной улыбкой сказал:

– Помилуй бог.

Господин доктор Музани не желал ударить лицом в грязь. Считая, что у него нет оснований хранить молчание в присутствии какого-то ректора университета и какого-то уважаемого депутата парламента, журналиста и актёра, а также какого-то советника посольства заатлантической державы, он тоже вмешался в разговор:

– В особенности в серьёзных вопросах, как, например, эта необычайно важная статья, которую господин Дельбан напечатал в журнале «Шемиране Мосаввар».