Текст книги "На полпути в рай"

Автор книги: Саид Насифи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

После утверждения этого предложения, ценного в научном, литературном, общественном, политическом и экономическом отношениях, которое полностью соответствовало состоянию тех двухсот-трёхсот наук, которые преподавались в университете, собравшиеся перешли к обсуждению повестки дня.

Вначале господин доктор Раванках Фасед от имени медицинского факультета предложил, чтобы университет пригласил для чтения очень важных лекций американского судью и известного альпиниста мистера Дугласа, прибывшего в Иран для восхождения на две вершины Арарата, которые древние географы называли Харе и Хурис.

Несчастный господин Сеид Мохаммед Эскат, представитель богословского факультета, единственный из присутствующих не удостоенный чести быть посвящённым в тайны политической жизни, и на этот раз спросил невпопад-

– Разве юриспруденция и альпинизм имеют какое-нибудь отношение к кафедрам медицинского факультета, что господин доктор выдвигает такое предложение?

Господин ректор университета сейчас же прервал его:

– Убедительно прошу не отвлекаться от повестки дня! Что касается вопроса, то, разумеется, поскольку в судах расследуются дела и врачей, и больных, юриспруденция имеет прямое отношение к медицине. С другой стороны, на вершинах таких гор, как Арарат, много снега, а он очень похож на химические вещества белого цвета, применяемые в медицине, как, например, хинин, аспирин, камфора и сотни других лекарств, а также на сахарную пудру и соль. Кроме того, для сохранения вакцин, сывороток для прививок оспы и в особенности пенициллина, стрептомицина и прочих лекарств, которые должны храниться в леднике, снег и лёд употребляются в большей мере, чем что-либо другое, поэтому предложения господина доктора Раванкаха Фаседа, уважаемого декана медицинского факультета, совершенно уместны и он вправе обратиться к совету с этой просьбой.

Господин доктор Оуратгяр, полномочный представитель литературного факультета, совершенно разнузданный господин, тоном, которым он говорил все шестьдесят лет своей жизни, с тех самых дней, когда в Ширазе, ещё мальчишкой, играл в камушки, и до сегодняшнего дня, когда он является профессором, непререкаемым авторитетом самой основной политической кафедры факультета и преподаёт рыбий и птичий языки, тоном, по которому ещё никто до сих пор не мог понять, любезности или дерзости говорит профессор, получив слово и, с силой стукнув кулаком по столу, сказал:

– Дорогой наш друг, уважаемый и учёный коллега, чтоб его поскорее забрал мойщик трупов! – человек очень разумный и благородный. Он врач высокой квалификации, и всюду, где бы вы ни произнесли слова «господин доктор Раванках Фасед», всё, в том числе и он сам, начинают благословлять его. Однако недостаток господина доктора заключается в том, что его разумом распоряжается господин американский посол. Больше я ничего сказать не имею, умный человек ограничивается намёком.

Господин доктор Раванках Фасед в ответ на это изволил сказать:

– В соответствии с постановлением нашего совета принятым три недели назад, употребление на заседаниях какого-либо иностранного языка, кроме английского, запрещено. Поэтому я прошу уважаемого профессора последнюю фразу, которую они произнесли не то на арабском, не то на сирийском, не то на каком-то ещё другом языке, перевести на персидский язык.

Господин доктор Сеид Али Шамгах, представитель юридического факультета, профессор с мрачным лицом, свидетельствовавшим о том, что он страдает несварением желудка, расправил свои нахмуренные брови, вновь их сдвинул, образовав при этом на лбу три морщины, надул вены на шее, отшатнулся от доктора Раванкаха Фаседа и с подчёркнутым изумлением сказал:

– Странное дело, оказывается, господин декан медицинского факультета не читал даже «Калилу и Димну», если он не может отличить арабского языка от сирийского.

– Простите, что вы изволили сказать?

– Я сказал, что вы не читали «Калилу и Димну».

– А разве мне обязательно читать «Калилу и Димну»?

– Я хотел сказать, что вы, вероятно, даже в средней школе толком не изучили персидский язык.

– Именно этим я и горжусь. Мы, американцы, своё образование получили в Соединённых Штатах.

– А почему же вы тогда не остались там?

– Вот это уже вас не касается. Нас прислали сюда для дел значительно более важных, чем те, которые доступны вашему уму. Через некоторое время мы вам доложим, почему мы там не остались.

– Но, уважаемый господин доктор, я хочу сказать, что, если человек стал деканом факультета Иранского университета, он должен знать язык Ирана.

– Мы, крупные врачи, побывавшие в Америке, стоим выше этого. Зачем нам знать персидский язык, собственно зачем он нам нужен? Жена моя – американка, дети мои-американцы. Вы ещё должны благодарить меня за то, что я разговариваю здесь с вами по-персидски. Если бы всё было так, как хочется мне и господину доктору Грейди, мы даже и здесь не стали бы говорить на этом языке.

Из угла комнаты господин доктор Мехди Атеш, любезный коллега господина доктора Раванкаха Фаседа и второй учёный представитель медицинского факультета, даже не попросив слова, крикнул с места:

– Браво, браво! Я сегодня же доложу наверху о высоких чувствах моего дорогого коллеги и доведу это до сведения наших друзей, находящихся по ту сторону Атлантического океана.

Господин ректор университета, обменявшись, как и раньше, удовлетворённой улыбкой с господином Раванкахом Фаседом, сказал:

– По-видимому, господа члены совета не имеют ничего больше сказать по этому поводу. Предложение господина доктора Раванкаха Фаседа утверждается.

Все присутствующие единодушно выразили своё согласие. Разумеется, разрешение этой сложной и запутанной проблемы успокоило господина ректора университета. Ему и раньше не раз удавалась добиваться успеха, но больше всего он будет гордиться сегодняшним днём, гордиться своим искусством вести заседание, кичиться тем, что одним ловким манёвром ему удалось добиться утверждения советом университета трёх важных вопросов: во-первых, что всякий человек, приехавший из Америки, если даже он и не имеет никакого отношения к университету, с помощью снега и льда может быть привлечён в университет. А если гору Арарат можно считать частью медицинского факультета, то почему пушки, танки и пулемёты нельзя считать составной частью философии и богословия, тем более что пушки, танки и пулемёты транспортабельны и могут быть переброшены с одного конца света на другой, иногда – в Корею, а иногда – в Турцию и Иран.

Во-вторых, ему ловко удалось добиться решения совета по такому важному вопросу, как вопрос о том, обязательно ли знание персидского языка для известных учёных этой страны. Чёрт с ними, с мелюзгой, с ними можно и не считаться, но ведущие учёные, например врачи, прибывшие из Америки, и в особенности те, у которых жёны и дети американские подданные, могут знать всё, что им угодно, за исключением персидского языка. Он особенно гордился этим решением потому, что крупнейшие учёные в области медицины, права, математики, естествознания, педагогики, философии, истории, географии, литературы, археологии, иностранных языков, физики и химии, биологии и языкознания, обществоведения и экономических наук, мусульманской юриспруденции, мистики и суфизма, инженерных и горнорудных наук, машиноведения, электротехники, мостостроения, дорожного строительства, архитектуры, добычи нефти, геологии, зоологии, сельского хозяйства ветеринарии и даже изящных искусств, – все утвердили это решение, и теперь даже господин доктор Мехр Али Оуратгяр, несмотря на всё своё красноречие и настойчивость, которой он обладает, и известный сенатор господин Сарн-ол-Аман Горизанпар не посмеют даже пикнуть.

Третий вопрос, который непосредственно вытекает из предыдущих и был утверждён этими виднейшими учёными, состоял в том, что каждый раз, когда господин доктор Грейди и уважаемый его заместитель сочтут нужным, они могут выступать на совете университета только на своём родном языке. Господин ректор больше всего был доволен утверждением этого решения потому, что таким образом он мог заткнуть рты группе капризных, болтливых, нахальных и слишком много мнящих о себе лиц, которые на каждом заседании отнимают много времени. Теперь незнание английского языка заставит их помалкивать.

После этой выдающейся победы господин доктор Забани, учёный секретарь, зачитал письмо руководства литературного факультета о его согласии командировать на год в Америку для повышения квалификации господина доктора Мехди Джавали, профессора педагогики.

Как только господин учёный секретарь произнёс имя господина доктора Мехди Джавали, господин доктор Раванках Фасед стукнул кулаком по столу, покрытому зелёным сукном. От удивления у господина учёного секретаря чуть было глаза не вылезли из орбит. «Странное дело, – подумал он, – эти господа, побывавшие в Америке, действительно слишком нахальны! Я полагал, что хоть между собой они дружны и не суют друг другу палки в колёса. Ведь этот несчастный тоже принадлежит к их компании и он тоже хочет съездить в эту обетованную страну, куда они собираются отправить всех своих. А может, доктор Мехди Джавали начал это дело, не получив разрешения господина доктора Грейди, и господин посол дал указание сорвать принятие этого решения?» Когда письмо было прочитано, он спросил:

– Господин доктор, вы хотели что-то сказать?

– Да, я против.

Сердца всех побывавших в Америке и особенно собирающихся туда поехать оборвались. Все их мечты рушились, ибо их прошениям о принятии в американское подданство, которые они держали в боковых карманах у самого сердца, было суждено там и остаться, а долларам, которые они перевели в Америку, – лежать в бездействии. Они возлагали на эту поездку большие надежды, строили грандиозные планы, и вот всё это совершенно неожиданно рухнуло.

Господин ректор университета едва собрался с мыслями. «Может быть, доктор Раванках Фасед не расслышал фамилию того, о ком шла речь?» Поэтому он сказал:

– Ведь это ходатайство касается господина доктора Мехди Джавали.

– Да, да, я знаю, поэтому-то я и возражаю.

На этот раз глаза всех и даже глаза лакея Сеида-аги, который в третий раз убирал со стола чашки, буквально выскочили на лоб. Ректор университета, который прекрасно разбирался в политике, так как имел специальную подготовку и сам был одним из основателей этой новой дисциплины, к тому же человек, от природы не лишённый сообразительности, сразу понял, что тут есть веские доводы и лучше, если он не будет ставить точку над «i». Исходя из этого, он сказал:

– Может, вы изволите сообщить нам доводы, по которым вы возражаете?

– Нет, сейчас я ничего говорить не буду, а предлагаю перенести обсуждение этого вопроса на следующее заседание совета.

Все поняли, что причиной такого странного предложения являются интриги, обычные среди профессоров университета, где сам господин ректор – наиболее тренированный и ловкий интриган.

Пока разбирались второстепенные вопросы, господин доктор Раванках Фасед взял блокнот, лежавший на столе, и почерком восьмилетнего ребёнка или даже скорее девяностолетней старухи на одном из листков написал с множеством орфографических ошибок следующее: «Я приготовил некоторую сумму честным путём заработанных денег, для того чтобы переслать их госпоже, которая находится там, на покрытие расходов, связанных с похоронами её двоюродной сестры, а также на свадьбу её племянника, и, если господин доктор обещает доставить эту сумму по назначению, я на будущем заседании совета соглашусь с его просьбой. Убедительно прошу вас передать ему это конфиденциально».

Господин председатель, с исключительным вниманием прочитав эту записку, весь расцвёл. Он облегчённо вздохнул и покорно кивнул головой, как бы говоря: «Слушаюсь». Сложив записку, он хотел положить её себе в карман, но господин доктор Раванках Фасед, потянувшись через тела четырёх своих высокочтимых коллег, выхватил её из рук уважаемого председателя и порвал.

Господин учёный секретарь доложил последний вопрос сегодняшней повестки дня – просьбу студента сектора иностранных языков литературного факультета, господина Саада-Олла Эсфендияри Бахтиярн. Просьба была удовлетворена. Вкратце она сводилась к следующему: господин Саад-Олла Эсфендияри Бахтиярн, который три года просидел на первом курсе по семейным обстоятельствам, а также в связи с тем, что вынужден был срочно выехать в Европу и по возвращении оттуда стать депутатом меджлиса от города Корда, просил перевести его на второй курс.

Когда заявление было зачитано, среди членов совета поднялась суматоха. Они стали стучать карандашами о стол, поднимать вверх руки, требуя слова. Господин председатель растерялся. Со всех сторон раздавались возгласы протеста: «Это невозможно!»; «Если это будет стоить нам даже головы, мы не согласимся!»; «Нельзя, в конце концов, выставлять университет на посмешище. Получается, что всякий, кто сюда поступает, пусть он хоть ослепнет, а должен учиться!»; «То, что совет факультета литературы, не разобравшись в деле и не взвесив всех обстоятельств, согласился с этим заявлением, – вообще оскорбление совета университета!»

Больше всех шумел господин инженер Мехди Батенган. Господин доктор Мехр Али Оуратгяр защищал решение совета факультета. Господин доктор Ярдан Голи, второй представитель литературного факультета, приводил философские и социальные доводы, основанные на традициях и разуме. Господин председатель всё это терпел, злорадно усмехался и с ловкостью старого волка предоставил членам совета полную свободу высказать всё, что у них на душе.

Когда все выговорились, господин председатель улыбнулся своей обычной плутовской улыбкой и, окинув присутствующих взглядом, как бы сожалея о их глупости и неразумности, сказал:

– Всё, что изволили сказать господа, правильно. Этот юноша до сих пор не имел права на то, что он просит. Дважды его заявления поступали в совет университета и дважды были отклонены советом. Но теперь он приобрёл это право.

Глаза всех уважаемых учёных снова вылезли на лоб. Десять-двенадцать человек сразу спросили:

– Каким же образом?

– Ведь он состоит в близком родстве с знаменитой фамилией Эсфендияри Бахтияри, которые, как вам всем известно, в ближайшем будущем породнятся с людьми, занимающими самые высокие посты.

Гром аплодисментов присутствующих был настолько силён, что Сеид-ага растерянно вбежал в комнату, а студенты, которые находились в саду под окнами комнаты, где заседал совет университета, поднялись на цыпочки и с любопытством стали заглядывать в окна.

Господин Мохандес Мехди Батенган, который особенно рьяно выступал против, остыл очень быстро. Безусловно, это результат того, что он автор книги «Очищение ислама», в которой разъяснил философию второго пришествия с точки зрения термодинамики. Кроме того, он с некоторых пор был занят написанием чрезвычайно важной книги, цель которой – добиться запрещения молодёжи вмешиваться в политику. Скоро эта книга с божьей помощью увидит свет.

Со всех сторон стали просить слова, и каждый говорил всё, что мог, о достоинствах таких студентов, как Саад-Олла Эсфендияри Бахтияри. Господин доктор Мехр Али Оуратгяр, который от семи своих предшествующих поколений воспринял науку угодничества и подхалимства и в этой области прошёл школу устно и письменно, на двух языках – на языке прозы и на языке поэзии, первым начал стучать кончиком карандаша о стол и, получив слово, сказал:

– Я убеждён, что университеты должны гордиться подобной честью, и, если эта честь не становится нашим уделом, мы обязаны искать её и добиваться любой ценой. Следовательно, если счастье приплыло к нам в руки само и не было необходимости тащить его насильно, тем лучше для нас.

Когда очередь дошла до господина доктора Ярдана Голи Казаби, он по своей привычке вытянул шею, поправил очки и, как бы собираясь с мыслями, провёл ругой по своему высокому лбу. Он посмотрел из-под очков на висевшие на стене против него часы и, убедившись что свою историческую речь он начал ровно в двенадцать часов и восемь минут этого знаменательного дня, сказал:

– Да, уважаемый мои коллеги знают, что я больше всех стремился разоблачить те незаслуженные выпады, которые делались в адрес нашего факультета, и, базируясь на логике, традиции, науке и технике, доказать, что всё, что говорилось по этому поводу, – абсолютная ложь и абсолют лжи. За стенами университета нас упрекают, будто наш факультет является гнездом разогнанных партий, я – да будут прокляты все они со дня страшного суда! – прошу уважаемых коллег громко произнести «салават» во славу милости божьей!

Едва присутствующие произнесли громко «салават», едва замолк голос господина доктора Раванкаха Фаседа, как господин доктор Ярдан Голи Казаби откашлялся, снова напыжился, наморщил лоб и продолжал свою речь:

– Да, моя цель заключается в том, чтобы присутствующие здесь уважаемые господа обратили внимание на это чрезвычайно важное обстоятельство и чтобы нападки наших внеуниверситетских противников и наших внутриуниверситетских недругов были ликвидированы любой ценой. Наилучший способ для достижения этой цели – по мере наших сил и возможностей привлекать в этот священный храм науки и просвещения членов уважаемых семей столпов отечества, аристократии, а не ремесленников и другой подлый люд. – Здесь он ещё больше напыжился. – Да, горбан, господин ректор университета, господа учёные коллеги, вы даже не подозреваете, какую важную роль сыграет в нашей будущей политической жизни тот голос, который вы сейчас подадите за этого благородного юношу, происходящего из аристократической семьи. Господа! Это немалая честь – содействовать юноше, который в недалёком будущем станет членом самой высокой и благородной в стране семьи.

Господин доктор Асаи, декан сельскохозяйственного факультета, торопливо поднялся с места и стоя сказал:

– Разрешите мне тотчас же позвонить на наш факультет, чтобы завтра утром, к приходу этого юноши подготовили великолепный букет цветов.

Все присутствующие встретили это предложение возгласами: «Конечно!» «Браво! Браво!» «Брависсимо!» Единственным человек, который не проявлял особого энтузиазма, не тряс бородой, не хлопал в ладоши и не топал ногами, был господин Сари-ол-Аман Горизанпар, декан богословского факультета и профессор факультета литературы. Он из-под очков рассматривал своих коллег, сидевших вокруг стола, и тихо шептал: «На всё воля божья, всё от бога». Молчание его объяснялось совсем не тем, что он не был согласен с этим решением. Просто он был совершенно потрясён. С того времени, как он, выражаясь его собственными словами, «прорвался в сенаторы», была установлена практика, что все небольшие дела, которые выносились на совет университета, поручались ему. Но на сей раз ему не только не поручили доложить уважаемому собранию этот вопрос, но даже не ввели его в курс дела и поэтому он не знал, голосовать ему за или против. В конце концов, после долгих размышлений и изучения выражения лиц присутствующих он решил, что и ему надо что-то сказать, ибо его молчание может быть истолковано против него. Но, с другой стороны, выступить тоже надо с умом. Он всегда в своих научных выступлениях старался говорить в пользу и наших и ваших. И вот, когда слово «высшая инстанция» последний раз сорвалось с уст выступавшего, уважаемый декан богословского факультета счёл момент наиболее подходящим и немедленно сказал:

– Пока что этот юноша не входит в число «самых высоких и благородных», и правильнее сказать о нём, что он принадлежит к людям, желающим войти в этот круг, ибо величие философское имеет две категории – количественную и относительную. Того человека, который находится в количественной степени величия, по арабской терминологии называют «великим», того же, который находится в стадии относительного величия, следует называть «желающим подняться до величия». Если господа помнят, титул «желающий подняться до величия», который носили фатемидские халифы[101]101
  Фатемиды – шиитская династия халифов (909-1171 гг.).


[Закрыть] Египта, появился потому, что они имели относительное величие, а не количественное. си– этому сейчас, когда разбирается просьба юноши, который ещё находится в состоянии желания достигнуть величия, но пока ещё не достиг его, – а требование чего-либо арабы относят к десятой породе глагола, означающей желание совершить что-нибудь для себя, – его надо называть «желающим достичь величия». Исходя из этих соображении, ваш покорный слуга так и предлагает пока именовать его! С божьей помощью, как только эта благословенная, счастливая свадьба состоится, он тоже, безусловно, войдёт в круг избраннейших и будет возвеличен. О боже! Заклинаю тебя именем пророков и достойных святых, ниспосылай и мне почаще райских гурий и высокопоставленных женщин.

Когда обсуждение этого вопроса закончилось, господин ректор университета изволили сказать:

– Ну, ладно, больше вопросов в сегодняшней повестке дня нет. Сеид-ага, принеси чаю.