Текст книги "Тайны географических открытий (СИ)"

Автор книги: С. Синякович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

На последних чистых листах судового журнала были обнаружены записи, сделанные торопливой и слабеющей рукой.

Не все удалось разобрать в этом последнем послании: “Малышка” имеет пробоину сверху… Выкачиваю насосом тонны… Крен судна… высота… ослаблять… я трепещу при мысли… остров Уайт… когда остров Уайт… Человек… следующее число… истощение может довести до безумия… час завершить…ошибаться…затопить… гавань… предел… и немедленно пойти ко дну… проклятье… я имею… передайте Т… солнышко”.

Ясно одно, что эти строки написаны, когда положение было критическим и надежда на спасение становилась все призрачнее. Он просил передать своей жене Тедди слова прощания, сам все-таки вышел на палубу, чтобы продолжать дрейф к острову Уайт. До этого острова, лежащего севернее Ирландии, оставалось всего чуть больше трехсот миль. Триста миль из трех тысяч!

Найдутся ли еще такие смельчаки, как старик Уиллис в наше время?..

Не поверите, но найдутся.

Если говорят, что он самоубийца и сумасшедший, а он молчун, одиночка и не молод. Григорий Попов – живая легенда моря, путешественник на доске-серфере. Один из рекордов -1000 км под парусом на доске, 13 дней не подходя к берегу! Бесконечное круглосуточное-напряжение. Если задремал, то холодной ночью – вводу (привязан к доске и парусу обязательно) Не говоря уж об акулах и ночном холоде Атлантики. Запасы воды – 3 л; из еды – сало изюм, орехи. По образованию физик, не женат и не был. Новый маршрут: Испания – Питер…

ЧАСТЫЕ ВЕЛИЧАЙШИЕ ОТКРЫВАТЕЛИ
 ГЛАВА 14
СЧАСТЬЕ ФРИДРИХА ВИЛЬГЕЛЬМА ГЕНРИХА АЛЕКСАНДРА ФОН ГУМБОЛЬДТА

 Придворный проповедник, наследный прусский принц, министры, генералы, дамы высшего света – все собрались у колыбели малыша знатного рода и все, нисколько не веря, по традиции предрекали ему великое будущее. Только на этот раз они не ошиблись, потому что малыша звали Александр Гумбольдт.

Затем было прекрасное образование, богатое наследство, мечта о далеких странствиях…

Вовсе не просто, даже и с деньгами, совершить задуманное. Он собрался вместе с братом в путешествие по Египту, предварительно проехав Италию, а в Вене пришлось задержаться: в Италии шла война. Попытался другим путем попасть в Египет – опоздал: к тем же берегам уже вышел флот Бонапарта. В Париже он познакомился с Луи Антуаном де Бугенвилем, первым из французов, обошедшим вокруг Земли, тот готовился в новое плавание и с истинно французской галантностью пообещал взять с собой, однако Директория молодой Французской республики, отдавая дань уважения семидесятилетнему, хотя и румяному, Бугенвилю, назначает капитаном готовящейся экспедиции Бодена.

Теперь уже сам Бугенвиль со слезами на глазах приводит к Гумбольдту пятнадцатилетнего сына и просит взять с собой в путешествие…

Но и эта мечта развеялась. Экспедицию отменили. И Гумбольдт вместе со своим новым другом, ботаником и врачом Эме Бонпланом, молодым, восторженным человеком, направляется в Тулон, чтобы дождаться шведского фрегата, шедшего вокруг Европы в Алжир. Шведский посол обещал место на корабле. И здесь неудача: фрегат разбился о скалы близ берегов Португалии и вся команда погибла. Тогда Гумбольдт покупает места на барке, идущем на север Африки, а уж там как-нибудь и в Египет можно добраться. А тут начинается тягомотная проволочка с оформлением паспортов, и барк уходит без них. Вскоре пришло известие: в Тунисе перебили всех французов, прибывших на барке.

Теперь только одна дорога оставалась открытой – через Испанию. И Гумбольдт вместе с Бонпланом предпринимают попытку попасть в испанские владения за океаном. Они огромны, о них ходят легенды, но известно о них науке столько же, как и во времена отчаянных конкистадоров.

Наверное, ему повезло в том, что в Мадриде удалось найти человека, представившего его королю. Королевская чета не без интереса выслушивает горячую речь молодого ученого-иностранца, обещающего то, во что, по сути, он и сам еще не очень-то верил, и Карлос IV принимает благосклонное решение – он допускает Гумбольдта в свои владения в Южной Америке и даже обещает письмо, открывающее двери в глубь континента. Более того, король предоставляет фрегат, который доставит Гумбольта и его спутника к берегам заокеанских владений короны.

В порту Гумбольдт читает на борту название корабля – “Писарро” и, кажется, только именно в этот момент окончательно верит в то, что большая дорога его мечты началась…

Стоял знойный день 5 июня 1799 года. Поднявшись на верхнюю палубу “Писарро”, Гумбольдт уловил свежее дыхание ветра, пришедшего с моря.

Через полтора месяца плавания фрегат отдал якорь в бухте Куманы, северной гавани Венесуэлы. Вот и ступил он на землю, о которой столько мечтал…

Гумбольдт спешит записать первые впечатления: “Мы бегаем, как дураки. Первые три дня ни за что не могли взяться. Бонплан уверяет, что сойдет с ума, если чудеса не прекратятся…” Помедлив, он добавляет: “Я чувствую, что здесь буду очень счастлив”.

И все же этот яркий, красочный мир, в котором все необычно, не заслоняет от него главной задачи: пройти вверх по Ориноко к ее истокам и проследить, где она соединяется с Риу-Негру, где-то далеко на юго-востоке впадающей в великую Амазонку. Сезон дождей, начавшийся в верховьях Ориноко и продолжавшийся обычно до декабря, заставил отложить на несколько месяцев экспедицию, и Гумбольдт с Бонпланом продолжали вынужденно наслаждаться беззаботной жизнью на берегу Карибского моря.

Только в феврале 1800 г. они попали в льяносы – степи, почти сплошь поросшие травами. Сезон дождей кончился, раскаленные ветры сожгли, иссушили траву, и, глядя на обнаженную, потрескавшуюся землю, на пересохшие ручьи и реки, путешественники с трудом верят, что когда-нибудь вся эта необозримая равнина вновь покроется пышной растительностью.

В самом центре степей, в одном из небольших поселений, Гумбольдту рассказали о дереве, дающем молоко, похожее на настоящее коровье и цветом и вкусом. Кажется, каких только чудес они не насмотрелись здесь, но молоко из дерева – это уже чересчур! Дерево как дерево, с ярко-зелеными, гладкими листьями по верхней их стороне и темными снизу, напоминает ветвистую яблоню.

Слуга сделал косой, глубокий надрез в коре, и в подставленный сосуд из сушеной тыквы полилась густая жидкость молочного цвета. Гумбольдт с большим удовольствием пил этот необыкновенный напиток…

Но чудеса не кончаются. Проводник обещает показать место неподалеку от городка Калабосо, куда, собственно, они направлялись, где водятся электрические угри. Эти рыбы испускают столь мощный разряд, что могут поразить человека насмерть. Охота на угрей походила на охоту на крупных хищников. Льянерос – индейцы, обитатели льяносов, загнали нескольких лошадей в неглубокую речку, чтобы растревожить зарывшихся в придонном иле угрей. Те не заставили долго ждать, напали на лошадей, и лошади, пораженные током, в панике кинулись на берег, где, тяжело дыша, валились на землю. Гумбольдт внимательно наблюдает, делает предположение, что электрические разряды поражали брюшные нервы, в результате чего у животных отнимались ноги, и, верный давней своей привычке испытывать все на себе, подвергается действию разрядов угрей.

Придя в себя, он скрупулезно описывает то, что пришлось ему испытать: “Я не помню, чтобы когда-нибудь при разряде самой большой лейденской банки я испытывал более сильный удар, чем тот, который я испытал теперь. В течение всего дня я чувствовал невыносимую боль в коленях, немилосердно болели почти все суставы…”

Он подробно исследует анатомию этих удивительных рыб, отыскивает у них источники тока, объясняет биологическое назначение электрических разрядов. Сделанные наблюдения детально описывает в письмах, и они производят настоящий фурор среди ученых Европы, никогда не пускавшихся в поиски открытий в столь далекий и трудный путь. В сущности, это он, Александр Гумбольдт, пробудил интерес к Новому Свету, какого не было со времен Христофора Колумба.

Но главные открытия ждали его впереди.

В конце марта 1800 года Гумбольдт и Бонплан с пятью индейцами пустились на пироге в плавание вниз по Апуре, сбегающей с гор к Ориноко. С обеих сторон обступил реку девственный лес, древний, как сама земля. Мириады кровожадных москитов, словно истомившись в бесконечном для них ожидании, с яростью набросились на путешественников. Стаи розовых фламинго, встревоженных появлением пироги, снимались с прибрежной воды.

Через тридцать три дня путешественники прибыли в миссию францисканцев, расположенную в долине Ориноко. Остались позади клокочущие, в белой пене пороги. Здесь, в уединенной миссии, Гумбольдт ищет – и находит объяснение удивительному, единственному в мире водному каналу Касикьяре*, созданному самой природой, соединяющему бассейн Ориноко и Амазонки. Кажется, вот отсюда, от Касикьяре, разбегаются в противоположные стороны Ориноко и Риу-Негру, несущая свои воды на юго-восток, в Амазонку. Более полувека тянулся в Европе спор о существовании этого водяного моста, и только Гумбольдт, пробравшись в дебри девственных лесов, в глубь континента и собственными глазами увидев загадочный рукав Касикьяре, поставил точку в затянувшемся споре.

А их пирога меж тем все больше стала походить на Ноев ковчег. На ней возвышались клетки с беспокойными обезьянами, с крикливыми птицами, громоздились ящики, в которые был упакован гербарий, собираемый неутомимым Бонпланом. Гумбольдт много работает, вычисляет точное местонахождение слияния Риу-Негру и Ориноко, обследует озеро Гуаяна, считавшееся истоком для многих рек, убеждается, что это вовсе не так, да и размеры озера чуть ли не в сто раз меньше того, как считалось в Европе.

В мае они уже плыли по Ориноко. Гумбольдт, приглядываясь к переменившемуся Бонплану, с тревогой отмечал в нем признаки некоей странной болезни. Его энергия исчезла бесследно, он сделался молчалив, малоподвижен.Позже начались сильные головные боли и острые боли в спине, от которых он страдал больше всего. И страшнее было то, что день ото дня ему делалось хуже…  Касикьяре – классический пример явления бифуркации рек, т. е. соединения двух речных бассейнов. Не в силах, не имея возможности предпринять что-либо, Гумбольдт в отчаянии смотрел, как угасал его друг.

Только в Ангостуре, уже неподалеку от устья Ориноко, Бонплана смог осмотреть местный врач. Еще через месяц после того, как его свалила с ног лихорадка, Бонплан, почти до неузнаваемости изменившийся, смог подняться с постели.

Однако на этом его испытания и испытания Гумбольдта еще не кончились. Окрепший, обретший былую жизнерадостность Бонплан безнадежно влюбился в индейскую девушку, помогавшую путешественникам в их делах по хозяйству. На глазах пришедшего в ужас друга Бонплан сделал ей предложение, она согласилась, но тут же сбежала с другим возлюбленным. Бонплан, окончательно потеряв голову, кинулся за ней, и Гумбольдт в течение нескольких недель терзался в самых худших предчувствиях.

Бонплан объявился так же неожиданно, как и исчез. В своей погоне он наткнулся на интересное место, забыл о возлюбленной, увлекшись охотой за бабочками и сбором растений. Гумбольдт рад необычайно, спешно собирает вещи – теперь можно ехать на Кубу, где есть надежда попасть на корабль Бодена, идущий в кругосветное плавание.

Путь на Кубу, длиной в сорок четыре дня, проходил с приключениями. Сначала за ними погнался и обстрелял пиратский корабль, потом на борту вспыхнул пожар, а прибыв на место, они узнали, что могли бы и не торопиться: капитан Воден отправился к Южной Америке другим путем, минуя Кубу.

Здесь, на Кубе, друзья подготовили к отправке в Европу гербарий. Вместе с Бонпланом они аккуратнейшим образом упаковывают коллекции и для большей безопасности делят их на три части.

Позже они возблагодарили судьбу: корабль, на котором была отправлена одна – основная часть коллекции – гербарий, коллекции насекомых, собранные на Ориноко и Риу-Негру, у берегов Африки потерпел крушение и унес на дно все их сокровища.

И снова они в Южной Америке. Двигаясь навстречу ускользнувшему от них судну Бодена, который намеревался обогнуть мыс Горн, Гумбольдт с Бонпланом пересекают северо-западную часть континента по рекам, по узким горным тропам, по болотам, где мулы вязли по брюхо.

В Кито Гумбольдт подымается на кратер Пичинчу, а через месяц – на вулкан Чимборасо, считавшийся в то время высочайшей вершиной мира. На Чимборасо они достигают с Бонпланом высоты 5881 метр. Никто прежде не поднимался так высоко. Всю свою жизнь, даже и в глубокой старости, Гумбольдт гордился тем восхождением.

Бонплан весь отдался своей любимой охоте, вооружившись сачком и лупой, а Гумбольдт собирает и узнает все, что можно узнать о целебных свойствах хинного дерева. Кора его, добываемая в тайных местах, – вся добыча отправлялась в Мадрид, ко двору короля. Простые смертные недостойны лечиться столь ценным снадобьем… Гумбольдт поражается, узнав, как мало собирают этой коры – всего сто десять центнеров в год… Все более интересуясь историей, он выясняет, что в глубокой древности хинином, называемым тогда кинакином, инки умели исцелять больных лихорадкой. То, что новым было для европейцев, индейцы знали всегда. Гумбольдт предлагает разведение хинных деревьев в землях других континентов, чей климат может оказаться благоприятным для них.

Семнадцать дней работают Гумбольдт с Бонпланом в бассейне реки Амазонки; один неутомимо охотится за растениями, другой ведет наблюдение за спутниками Юпитера, определяет расстояние до Луны, вносит исправления в старую карту. Потом они вновь направляются к Андам, останавливаются в Кахамарке, где некогда был удушен несчастный король инков Атахуальпа.

Готовясь к встрече с Тихим океаном, Гумбольдт пишет в дневнике: “Мое заветное желание увидеть Тихий океан с высоких хребтов Анд было неразрывно связано с впечатлениями детства, когда я еще мальчиком увлекался рассказами о наполненном приключениями походе Васко Нуньесе де Бальбоа”.

Они увидели берег океана вовсе не таким, как ожидали увидеть: день шел за днем, а перед ними по-прежнему расстилалась пустыня. Редкие растения, встречавшиеся в этих местах, казались совершенно сухими, хотя воздух был влажным.

Небо постоянно скрывали низкие тучи, солнце появлялось лишь к вечеру, да и сам океан раскатывал здесь мрачные, тяжелые волны.

Для Гумбольдта все это – загадка. Он много размышляет об этом – дорога располагает к тому – и все-таки разгадывает тайну странной пустыни. Узкий и длинный участок берега омертвел потому, что его омывает мощное холодное течение, идущее к северу. Вот почему здесь не бывает дождей, а земля иссохла и омертвела.

Позже это течение назовут именем его открывателя – Александра Гумбольдта*, именем человека, умевшего видеть то, что оставалось невидимым для взоров других.

В первых числах декабря 1802 г. Гумбольдт с Бонпланом уже стояли на борту корвета, вышедшего из Кальяно и взявшего курс на север, к мексиканскому берегу. Гумбольдт не знал еще, что слава опередила его и что он возвращается в цивилизованный мир всемирно известным ученым. Его письма, отосланные с Кубы и из Южной Америки, коллекции, собранные с риском для жизни вместе с Бонпланом и отправленные в Европу, заставили говорить о южноамериканском континенте. О Гумбольдте уже знали и в Мексике и встретили его там как триумфатора.

Потом они с Бонпланом вновь попадают на Кубу, прихватывают часть коллекции, собранной на Ориноко и оставленной Гумбольдтом в Гаване на сохранение, и вновь возвращаются в Америку – на этот раз в Северную. Томас Джефферсон, президент, наслышанный о путешествиях Гумбольдта, приглашает его. Гумбольдт ездит по стране, по-прежнему собирает коллекции, изучает жизнь народов, их прошлое – все для него важно и интересно, а в августе 1804 г. сходит на берег Бордо. Пять лет он не видел Европы.

За его судьбой следили не только ученые. В газетах прошли сообщения о том, что Гум” В настоящее время более употребительно название “Перуанское течение”. больдт расстался с жизнью в плену у кровожадных индейцев, что он бесследно исчез в дебрях где-то на Амазонке, что его насмерть сразила желтая лихорадка, что корабль, на котором он возвращался в Европу, разбился неподалеку от африканского берега, а он жив и здоров, и ему всего 35 лет.

Результаты огромны. Он составил целый атлас карт областей Южной Америки, о которых вовсе ничего не знали географы. Он астрономически точно обозначил на картах сотни различных пунктов, в том числе крупнейшие города и столицы. Изучая горы на континенте, он создал метод профилей, с помощью которого развязал сложнейшую систему Анд – метод, без которого вряд ли мыслят теперь свою работу геологи и геодезисты. Он создал первую геотектоническую карту материка, поведал о реальных запасах полезных ископаемых, проделал бесчисленное множество метеонаблюдений, не потерявших своего значения и до сих пор.

Его биологические исследования различных американских животных – электрических угрей, кайманов, обезьян-ревунов, обладающих самой громкой глоткой на свете, – все эти исследования произвели настоящий фурор в науке. А его коллекция растений, содержащая более трех тысяч новых видов, открыла ботаникам Европы мир, о существовании которого они и не подозревали!

Но главное, пожалуй, даже не это. Он зримо видел связь жизни океанов и материков, растительного мира и земли, животных со средой обитания. Связь не случайна. Он пишет: “Одна из задач всеобщего землеведения состоит в сравнении природных свойств отдаленных областей и в сопоставлении результатов…”

Он обладал поразительным даром и мог проследить этапы развития от одного какого-то факта к явлению, а из самого явления выйти к закону, все обобщающему.

Теперь, после возвращения, пришло время более глубокого осмысления увиденного. Он должен уединиться, засесть за письменный стол, но средства, почти две трети всего состояния, ушли на путешествие. Бонплан был беден, и на его материальную помощь Гумбольдт никогда не рассчитывал. А из оставшихся денег половину пришлось уплатить за издание будущих книг. Так что денег у него оставалось только-только чтобы прожить. Бонплан вовсе не знал, как свести концы с концами, пока друг ему не помог…

Слава Гумбольдта осветила выход из положения. Прусский король, желая выказать свое отношение к заслугам исследователя, возвел его в звание камергера и определил приличествующее тому содержание, позволяющее без заботы о хлебе насущном погрузиться в работу над книгой.

С Бонпланом решилось все проще. Еще раньше, в Париже, Гумбольдта представили Бонапарту, и тот, наслышанный о достижениях немца и о том, что, говоря о славе, их нередко теперь ставили вместе, снисходительно бросил во время аудиенции: “Так вы занимаетесь ботаникой? Моя жена тоже”.

Император был и к чужой славе ревнив, но Жозефина, его жена, действительно серьезно интересовалась ботаникой, и через нее Гумбольдт выхлопотал для Бонплана превосходное место смотрителя императорского ботанического сада.

Наконец он засел за стол и начал писать “Картины природы”. Четким почерком вывел он на первой странице: “Мрачным душам по преимуществу предназначены эти страницы. Кто хочет укрыться от бури жизни, тот охотно последует за мной в чащу лесов, через необозримые степи и на высокие цепи Анд”.

В то время он замышляет еще одно путешествие – по странам, которых не знает совсем, и в первую очередь по России. Русский министр торговли, граф Румянцев, сделал ему предложение посетить Россию, Гумбольдт сразу же зажегся, размечтался, желая увидеть Байкал и поработать на его берегах, потом отправиться на далекую Камчатку и подняться хотя бы на один из ее вулканов. Наверное, читал он – не мог не читать замечательное “Описание земли Камчатки” Степана Петровича Крашенинникова, давным-давно уже переведенное и вышедшее отдельными книгами в Берлине. Но пришел 1812 год, Бонапарт вторгся в пределы России и который уж раз помешал Гумбольдту отправиться в задуманное путешествие.

Только через семнадцать лет он смог поехать в Россию. В Петербурге и Москве его встречали как всемирную знаменитость – пышно, торжественно, его принимают в почетные члены Московского университета – старейшего из всех русских университетов. И гостеприимства на него изливается столько, что в полной растерянности он пишет брату Вильгельму: “Нельзя ни на один момент остаться одному; нельзя шагу ступить без того, чтобы вас не поддерживали под мышки, как больного”.

Владимир, Муром, Казань, Пермь, потом Уральские земли, Сибирь, кружной, долгий путь в Астрахань, путешествие по Каспийскому морю – всего за 23 недели проехал он почти пятнадцать тысяч верст, и вновь экипаж прикатил его в Петербург.

Николай, по примеру европейских монархов, принимает его, произносит слова, к которым Гумбольдт привык: “Ваше появление в России вызвало громадные успехи в моей стране. Вы распространяете жизнь повсюду, где вы проходите”. И велел поднести соболью шубу в подарок.

С Бонпланом они расстались в 1816 г. и, хотя оба жили еще очень долго, больше не виделись.

В том, что Бонплан уехал навсегда в Южную Америку, как это ни покажется странным, виноват был Наполеон. Он расстался с Жозефиной, и Бонплан сразу же потерял ее покровительство.

Что для него могла сделать опальная императрица… Бонплан выехал в Буэнос-Айрес, чтобы вступить там в должность директора музея, а на континенте полыхала война, смысл которой никак не мог дойти до него, он и в плен попал, будучи тяжело раненным, не понимая, что происходит.

Девять лет европейские друзья несчастного Бонплана, и Гумбольдт первый из них, тщетно боролись за его освобождение. Он был мучеником, пострадавшим неизвестно за что. И когда пришла весть о том, что Бонплан наконец на свободе, в Европе прокатилась волна ликования. На бедного ботаника посыпались почести, о которых он и не помышлял, верный друг его Гумбольдт и в этом сыграл немалую роль: орден Почетного легиона, орден Красного Орла, ему дали пенсию, позволяющую безбедно жить и работать. Впрочем, он никогда не требовал от жизни многого.

А в глубокой старости, совершенно уже одряхлевший и опустившийся старик, живущий со своей многочисленной смуглокожей семьей на запущенном ранчо, неохотно принимает профессора Аве-Лаллемана, биографа Гумбольдта и, путая французский и испанский языки, уверяет гостя, что друг его молодости украл открытия, сделанные им, Эме Бонпланом…

Гумбольдт, когда узнал об этом, был потрясен…

Работал Гумбольдт до последнего часа. Он видел, понимал, что угасает, но спокойствие не изменяло ему. Сказал как-то: “Старики быстро мчатся к смерти… А я прожил так долго, что почти утратил чувство времени…” А когда его спросили, как может объяснить он свое долголетие, ответил: “Лучший рецепт долгой жизни – это путешествия. Ничто так не укрепляет здоровья, как лишения долгого и трудного пути”.

Он умер во сне, и похоронили его с королевскими почестями. Такова история подлинного счастья.