Текст книги "Тайны географических открытий (СИ)"

Автор книги: С. Синякович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Все мое сердце преисполнено жалостью к вам.

Ваш Р. Скотт” К миссис Боуэрс

“Дорогая миссис Боуэрс!

Боюсь, что это письмо вы получите после того, как на Вас обрушится один из самых тяжелых ударов за всю Вашу жизнь.

Я пишу в ту минуту, когда мы очень близки к концу нашего путешествия, и оканчиваю его в обществе двух доблестных и благородных джентльменов. Один из них – ваш сын. Он стал одним из самых моих близких и верных друзей, и я ценю его удивительно прямую натуру, его ловкость и энергию. По мере того как росли затруднения, его неустрашимый дух сверкал все ярче, и он оставался бодрым, полным надежды и непоколебимым до конца”.

Сэру Дж. М. Барри

“Дорогой мой Барри!

Мы умираем в очень безотрадном месте. Пишу вам прощальное письмо в надежде, что оно, может быть найдено и отослано вам… Прощайте. Я совершенно не боюсь конца, но грустно утратить многие скромные радости, которые я планировал на будущее во время долгих переходов. Я не оказался великим исследователем, но мы совершили величайший поход и подошли очень близко к крупному успеху.

Прощайте, мой дорогой друг.

Ваш навеки Р. Скотт.

Мы в отчаянном состоянии, отмороженные ноги и т. д. Нет топлива, и далеко идти до пищи, но вам было бы отрадно с нами в нашей палатке слушать наши песни и веселую беседу о том, что мы станем делать, когда дойдем до дома на мысе Хат.

Позднее. Мы очень близки к концу, но не теряем и не хотим терять бодрого настроения. Мы пережили в палатке четырехдневную бурю, и нигде нет ни пищи, ни топлива. Мы намеревались было покончить с собой, но решили умереть естественной смертью на посту”.

Из писем Р. Скотта, адресованным другим друзьям: “Хочу сказать вам, что я не был слишком стар для этой работы. Первыми сдали более молодые… В конце концов мы показали хороший пример своим соотечественникам, если не тем, что попали в скверное положение, то хотя бы тем, что встретили его как мужчины. Мы могли бы справиться, если бы бросили заболевших.

Уилсон, лучший из людей, когда-либо существовавших, многократно жертвовал собой ради больных товарищей по экспедиции…

Мы были у полюса и совершили длиннейшее путешествие из когда-либо известных. Истинной причиной, задержавшей нас, является ужасная погода и неожиданный холод к концу путешествия.

Как много я мог бы рассказать тебе об этом путешествии! Насколько оно было лучше спокойного сидения дома в условиях всяческого комфорта!”

Послание обществу Причины катастрофы не вызваны недостатками организации, но невезением в тех рискованных предприятиях, которые пришлось предпринимать.

1. Потеря конного транспорта в марте 1911 года заставила меня двинуться в путь позже, чем я предполагал, и вынудила нас сократить количество перевозимых грузов.

2. Непогода во время путешествия к полюсу и особенно продолжительная буря на 83° ю. ш. задержала нас.

3. Мягкий снег на нижних подступах к леднику опять-таки понизил нашу скорость.

Мы настойчиво боролись с этими досадными обстоятельствами и победили их, но это сказалось на уменьшении нашего продовольственного резерва.

Каждая мелочь нашего пищевого довольствия, одежда и склады, устроенные на внутреннем ледниковом щите и на протяжении всех этих долгих 700 миль до полюса и обратно, были продуманы в совершенстве. Передовой отряд вернулся бы к леднику в прекрасном состоянии и с излишками продовольствия, если бы не вышел из строя, к нашему изумлению, человек, гибели которого мы меньше всего могли ожидать. Эдгар Эванс считался сильнейшим человеком из всего отряда.

Ледник Бирдмора не труден в прекрасную погоду, но на обратном пути у нас не было ни единого действительно хорошего дня. Это обстоятельство в связи с болезнью товарища невероятно осложнило наше и без того трудное положение.

Как я уже говорил в другом месте, мы попали в область ужасно неровного льда, и Эдгар Эванс получил сотрясение мозга. Он умер естественной смертью, но оставил наш отряд в расстройстве, а осень неожиданно быстро надвигалась.

Но все вышеперечисленные факты были ничто по сравнению с тем сюрпризом, который ожидал нас на Барьере. Я настаиваю, что меры, принятые нами для возвращения, были вполне достаточны, и что никто на свете не мог бы ожидать той температуры и состояния пути, какие мы встретили в это время года. На плато на широте 85–86° мы имели -20° [-29 °C], -30° [-34 °C].

На барьере на широте 82°, на 10000 футов ниже, у нас было довольно регулярно днем -30°, ночью -47° [-44 °C], при постоянном противном ветре во время наших дневных переходов. Ясно, что эти обстоятельства произошли совершенно внезапно, и наша катастрофа, конечно, объясняется этим внезапным наступлением суровой погоды, которая, как будто, не имеет никакого удовлетворительного объяснения. Я не думаю, чтобы кому-либо и когда-либо приходилось переживать такой месяц, который пережили мы. И мы все-таки справились бы, несмотря на погоду, если бы не болезнь второго нашего сотоварища – капитана Отса и нехватка горючего на наших складах, причину которой я не могу понять, и, наконец, если бы не буря, налетевшая на нас в 11 милях от склада, где мы надеялись забрать свои последние запасы. Право, едва ли можно ждать большего невезения – это был последний удар. Мы прибыли на 11 милю от нашего старого склада Одной тонны с горючим на одну последнюю еду и с запасом пищи на два дня. В течение четырех суток мы не в состоянии были оставить палатку – буря воет вокруг нас. Мы ослабели, писать трудно, но я, лично, не жалею об этом путешествии. Оно показало, что англичане могут переносить лишения, помогать друг другу и встречать смерть с такой же величавой храбростью, как и в былое время. Мы шли на риск. Обстоятельства повернулись против нас, и поэтому у нас нет причин жаловаться. Нужно склониться перед волей провидения, с решимостью до конца делать то, что в наших силах. Но если мы пожелали отдать свои жизни за это дело, ради чести своей родины, то я взываю к своим соотечественникам с просьбой позаботиться о наших близких.

Если бы мы остались в живых, то какую бы я поведал повесть о твердости, выносливости и отваге своих товарищей!

Мои неровные строки и наши мертвые тела должны поведать эту повесть, но, конечно же, наша великая страна позаботится о том, чтобы наши близкие были как следует обеспечены.

Р. Скотт*.

ГЛАВА 13
"САМЫЙ СТАРЫЙ ЧЕЛОВЕК НА САМОЙ МАЛЕНЬКОЙ ЛОДКЕ”

 История мореплавания насчитывает более двухсот мореплавателей-одиночек. Путешествуя по страницам нашей книги, трудно глубоко прочувствовать морское путешествие капитанов “ореховых скорлупок” в бурных сороковых широтах или даже в благодатной пассатной зоне с множеством райских островов. Добровольные и дерзкие океанические плавания совершались не только ради прихоти, жажды приключений и спортивных достижений. “Последняя экспедиция Р.Скотта.”

” Глава публикуется по материалам книги В.И.Войтова “Морские робинзоны”. – М.: Мысль, 1971. – 157 с.  Главное – это испытание духа, изучение физиологических трудностей и стихийных опасностей в критической обстановке, а также выявление психического и телесного порога человеческих возможностей и последствий длительного неестественного образа жизни. Многие из капитанов-одиночек рисковали жизнью ради спасения сотен людей, погибающих в море.

Так капитан резиновой надувной лодки “Еретик”, французский врач Ален Бомбар, пересекший Атлантический океан, своим примером показал, что, “если человек, потерпевший кораблекрушение, будет упорно бороться за свою жизнь, он может долго продержаться в океане”.

Для других это был способ самовыражения, стремление к славе или выигрыш крупного пари.

Среди” Обычных мореплавателей были и такие, которые подняли парус, спасаясь от крушения в “житейском море”. В побуждающем мотиве Джона Колдуэлла что-то от рыцарских времен.На маленьком тендере “Язычник” он, смутно разбирающийся в парусах и в мореплавании вообще, поплыл через Тихий океан, стремясь в Австралию, где его ждала жена Мэри. У Колдуэлла просто тогда не было другого, более простого выхода попасть в Австралию.

Самый главный враг морского робинзона – одиночество. Он плывет совершенно один по безграничным пустынным просторам океана неделями и даже месяцами.

Чтобы как-то разорвать кольцо одиночества, человек начинает говорить вслух или петь, чтобы услышать свой голос. Джошуа Слокам, например, отдавал сам себе команду и тут же докладывал об исполнении приказа. Чичестер с улыбкой замечает, что приобретенная в одиночном плавании привычка – разговаривать с самим собой – в обществе будет принята как симптом начинающегося безумия: ведь так ведут себя сумасшедшие. “Я так втянулся в эту дурную привычку, что уже не пытаюсь от нее избавиться”, – записал он в своем дневнике во время кругосветного рейса на яхте “Джипси-Мот-IV”.

Фрэнсис Чичестер, Робин Ли Грэхэм, Ален Бомбар скрашивали одиночество музыкой, слушая радиоприемник или магнитофонные записи. Неудачник кругосветной гонки без остановки англичанин Доналд Кроухорст в часы, когда одиночество одолевало его, подходил к магнитофону и делал подробные записи, рассказывая по возможности бодрым тоном о всех событиях своего плавания. После этого ему становилось легче.

А француз Марин-Мари совершенно не страдал от одиночества. Вообще он убежден, что плавать надо одному. Во-первых, очень трудно подобрать идеального компаньона, который был бы согласен с тобой в выборе курса или любил те же блюда, что и ты. А во-вторых, если даже нет никаких расхождений, то присутствие другого человека все равно вызовет массу волнений.

Пока ты отдыхаешь, он бодрствует у руля. Чуть он затих, и ты выскакиваешь на палубу, чтобы убедиться, что партнер, не свалился за борт.

Некоторые мореплаватели брали с собой кошек или собак. Кошки, пожалуй, лучше. Собаки же обычно страдают морской болезнью и плохо переносят отсутствие пресной воды. Однажды Слокам взял на борт козла, но тот сожрал навигационные карты, и Джошуа с удовольствием сбыл его на острове Вознесения.

Еще одна “прелесть” одиночного плавания – “молчаливая смерть”. Это гибель суденышка и его капитана в результате столкновения со встречным кораблем ночью или во время тумана.

Беда, если одиночный мореплаватель окажется за бортом. Уильям Уиллис на двенадцатый день после выхода из Кальян на плоту из бальсовых бревен “Семь сестричек” пережил самое драматическое происшествие. Около десяти часов утра он решил порыбачить, выпустив метров шестьдесят лески, надеясь поймать дельфина.

Вскоре леска стала дергаться. Было похоже, что на крючок попала акула. Так оно и оказалось.

Вытащив акулу на плот, Виллис решил освободить крючок из ее зубастой пасти. Крючок стал поддаваться, но акула так отчаянно билась, что Уиллис, потеряв равновесие на скользких бревнах, головой полетел в воду. Стремясь за что-нибудь схватиться, он левой рукой угодил в акулью пасть, сильно поранив кисть. Вместе с акулой мореплаватель оказался под водой. Вынырнув, он-увидел, как плот с распущенными парусами уплывал вдаль. Если бы на плоту был еще человек, об бросил бы конец, а так положение Виллиса было катастрофическим. К счастью, правая рука Виллиса была еще обернута леской, конец которой был закреплен к поперечному бревну на корме плота. Перехватывая леску руками, ему удалось подтянуться к плоту.

После этого Виллис стал выпускать с кормы один или два двадцатиметровых конца.

Многие мореплаватели-одиночки, чтобы предотвратить эту опасность, надевают на себя ременную или нейлоновую “сбрую”.

“Все время, пока я нахожусь на палубе, я должен оставаться в ременной сбруе, прикрепленной к страховочному лееру – я обещал это жене, – писал Чичестер. – Кто-то великодушно подарил мне великолепный красно-белый спасательный буй, но беда в том, что, если бы я упал за борт, мне нужно было бы сперва добраться до яхты, вскарабкаться на борт и бросить самому себе этот буй”.

Правда, опытные яхтсмены говорят, что у одиночного мореплавателя, оказавшегося за бортом, имеется небольшой шанс на спасение.

Его яхта при свободном руле опишет дугу, развертываясь против ветра, и на несколько минут задержится прежде, чем упрется в ветер.

Если упавший за борт правильно рассчитает и окажется в конце дуги, то он спасен. Плыть же вдогонку за яхтой абсолютно бессмысленно.

Одиночные океанические рейсы требуют не только огромного напряжения духовных, но и невероятного расхода физических сил.

В течение целых четырех суток Джошуа Слокам не мог помышлять об отдыхе, беспрестанно меняя паруса во время плавания в районе мыса Горн, куда его отбросила буря. Его хлестал град и снег с дождем, кровь текла по лицу.

Но какое это могло иметь значение, если ставкой была жизнь.

Ровно семьдесят два часа и не часом меньше отстоял на руле Ален Жербо при подходе к Нью-Йорку.

А как тяжело дался рейс через Атлантику Бомбару!

“Я похудел на 25 килограммов, и мне пришлось перенести немало тяжелых недомоганий и болезней. Я достиг берега с анемией (5 млн. красных кровяных шариков перед началом путешествия и 2,5 мнл. – по возвращении) и с общим количеством гемоглобина, граничащим со смертельным”.

Минуя летописи одиночных плаваний, гибель десятков безвестных и уже успевших прославиться капитанов, расскажем о трагической и наверняка счастливой судьбе одного из них, носившего звание патриарха океана.

В 1954 г. Нью-Йоркский клуб приключений избрал своим почетным членом Уильяма Уиллиса за его замечательное путешествие от гористых берегов Перу до обожженных солнцем песков островов Самоа. Возможно, используя опыт экспедиции “Кон-Тики”, Уиллис также сооружает плот из бальсовых бревен. Протяженность маршрута бальсового плота американского моряка составила шесть тысяч семьсот миль. Путь плота целиком-лежал в тропических широтах южного полушария. Так же как древние тихоокеанские мореплаватели при плавании с востока на запад, Уиллис использовал попутный юго-восточный пассат, а под бревнами его плота журчали струи Южного пассатного течения, также направленного на запад. Уиллис пишет: “Это не прихоть и не простое приключение.

Я не хочу доказать какую-либо научную теорию или открыть новый путь, чтобы по нему шли другие. Я хочу доказать этим путешествием, что всю свою жизнь шел по правильному пути”.

Путешествие началось 23 июня 1954 г. Уильяму Уиллису было 60! (Составителю книги исполнилось два дня от роду.) Чтобы понять, каковы были побуждения Уиллиса совершить необычное плавание, почитаем его дневник: “Я пришел в мир с крепкой верой в природу и всегда был убежден, что если стану вести деятельную и простую жизнь сообразно ее закону, то смогу еще больше к ней приблизиться и почерпнуть у нее силы. Для меня это дорога к счастью; с самого детства я шел по ней, и прожитые мной долгие годы доказали, что я избрал верный путь. И теперь, пока я еще полон духовных и физических сил, мне хочется подвергнуть себя суровому испытанию, какому должен, по-моему, подвергать себя каждый человек. Сейчас я испытываю себя бесконечным трудом, отсутствием сна и простой, скудной пищей; я отдаю себя на волю стихий, которые мне милы; далее я испытываю себя ужасным одиночеством и, как солдат в бою, непрестанной смертельной опасностью. Эта мысль также вдохновляет меня: возможно, мой опыт когда-нибудь пригодится потерпевшим кораблекрушение”. Таково кредо Уильяма Уиллиса.

Надо отметить, что Уиллис приступил к постройке своего плота из семи стволов бальсового дерева, срубленных в эквадорских лесах, не пользуясь чертежами. Точную модель “Семи сестричек” со всеми деталями он держал в голове. По его словам, плот был устроен следующим образом. Ширина кормовой и носовой частей плота была соответственно 6,1 и 5,5 метра.

“Поперек семи основных бревен, составляющих несущую часть плота, я привязал для прочности три мангровых бревна, по одному на каждом конце плота и одно посередине… Затем поперек плота во всю его ширину я уложил семь бальсовых бревен диаметром от 30 до 46 сантиметров. На эти бревна была положена палуба, крепко сколоченная из расщепленных пополам стволов бамбука и состоявшая из отдельных щитов…

Далее в переднем мангровом бревне вырубили два гнезда, по одному с каждой стороны плота, в них вставили по балке мангрового дерева длиной в 4,9 метра. Эти балки простирались вперед и были несколько приподняты кверху, а на расстоянии 2,5 метра от центрального бревна они сходились вместе, образуя бушприт”.

На “Семи сестричках” Уиллис, взяв за образец мачты старинных эквадорских и перуанских плотов, установил похожую на раздвинутый циркуль грот-мачту высотой чуть более девяти метров. Фока-штаг не только держал грот-мачту, но также нес кливер или фок, которые могли быть подняты в шторм вместо грота. Задняя мачта высотой около семи метров несла большой треугольный парус. Рулевое управление “Семи сестричек” состояло из штурвала, соединенного с обыкновенным рулем.

Для хранения приборов, одежды, продовольствия и, конечно, для отдыха мореплавателя на палубе плота была сооружена из бамбука, бальсовых досок, пальмовых листьев и оцинкованного железа каюта площадью 1,8x2,5 метра.

Пока “Семь сестричек” не вошли в настоящую зону пассатов, у Уиллиса было много хлопот с управлением плотом. Многие часы проводил он, сидя на деревянном ящике возле рулевого колеса. Только на короткое время, (Закрепив концами штурвал, он отправлялся в каюту, чтобы подкрепиться. Приготовление обеда не занимало у мореплавателя много времени. Бросив в железную кружку чайную ложку муки и поджаренных зерен злака куньибуа, произрастающего высоко в Андах, он наливал туда же воду и тщательно размешивал. Густая мучная паста – главное блюдо. На десерт Уиллис съедал две-три чайные ложки черной патоки.

Теперь надо позаботиться и о пассажирах “Семи сестричек”. Черная, как смоль, кошка Микки обычно уютно устраивалась на стареньком свитере под лебедкой, а зелено-красный попугай Икки обитал в каюте. Для попугая Уиллис захватил большой запас консервированной кукурузы и риса. С кошкой было вообще просто. Ежедневно на палубу “Семи сестричек” шлепались летучие рыбы, которые составляли основу меню для Микки.

12 июля произошло трагическое событие, о котором уже рассказывалось в начале главы: Уиллис оказался за бортом. К счастью, все окончилось благополучно.

“Сегодня я оказался на волосок от смерти по собственной вине. Увидев, что на крючок попалась большая акула, я должен был перерезать леску”.

17 июля Уиллис, проводя астрономические наблюдения, вдруг почувствовал острую боль в области желудка. К вечеру боль исчезла, а на другой день появилась опять. Она становилась совершенно невыносимой, и никакие средства не могли ее снять. Почти теряя разум от боли, Уиллис даже хотел провести хирургическую операцию – вырезать ножом больное место. Но усилием воли подавил это безрассудное желание. Да, одинокий мореплаватель в самые трудные и драматические минуты может рассчитывать только на себя, на свою волю и мужество.

И все же он чувствовал, что обречен, и, проявив невероятные усилия, заставил себя написать прощальную записку жене и другую, с указанием последних своих координат, тому, кто первым ступит на палубу его плота.

Наступила ночь, Уиллис лежал на палубе, не имея возможности даже укрыть себя от соленых брызг. Над головой расстилалось бархатное черное тропическое небо с блестящими звездами.

Один во всем мире! Один во Вселенной! Потом небо исчезло, наступил тихий, спокойный мрак.

Уиллис впал в забытье. Когда он очнулся, то почувствовал облегчение – боль отступила…

Несколько дней мореплаватель приходил в себя после болезни. Хорошо, что в это время “Семь сестричек* подгоняли попутные течения и ветры.

Следующий драматический эпизод плавания Уиллис пережил 6 августа, когда обнаружил, что из жестяных банок, хранившихся под палубой, вытекла почти все пресная вода. Это соленая вода разъела швы банок. Осталось всего сорок литров воды, а до ближайшей суши необходимо пройти не менее сорока пяти – пятидесяти дней под палящими лучами тропического солнца.

И Уиллис решает наряду с пресной водой употреблять для питья также соленую.

“Пройдя на нос к левой стойке мачты, я стал на колени и погрузил белую эмалированную кружку в океан. Наполнив кружку до краев, я поднял ее к светлеющему небу:

– В тебе сила и благо. Ты дашь мне жизнь.

Я смело тебя пью!

С этими словами я поднес кружку к губам”.

В начале сентября разразился жесточайший шторм, во время которого был в клочья разорван парус. Несколько дней и ночей бушевала стихия, грозя разбить “Семь сестричек”, но плот выдержал. И все это время Уиллис не смыкал глаз, не покидал руля. Когда шторм затих, мореплаватель принялся стежок за стежком вдоль разодранных ветром швов зашивать парус.

Так, борясь с невзгодами и непогодой, одиночный мореплаватель упрямо держал путь к островам Полинезии.

5 сентября “Семь сестричек” пересекли меридиан (142°30’ западной долготы), где “КонТики” закончил свое путешествие. “Семь сестричек” шли дальше на запад.

…Плавание завершилось 12 октября на островах Самоа.

После окончания первого плавания председатель Нью-йоркского клуба приключений вручил Уиллису диплом, в котором написано: “Почетное пожизненное членство присуждено Уильяму Уиллису в признание его замечательного путешествия на плоту “Семь сестричек” на протяжении 6700 миль от суровых берегов Перу до обожженных солнцем песков Самоа. Один против стихии моря. Мы славим этот дрейф – величайшее путешествие, совершенное одним человеком…”

Уиллису шел тогда шестьдесят второй год.

Он совершил подвиг, которого хватило бы, пожалуй, на две жизни. Однако он мечтает о новом, более дальнем рейсе на плоту, намереваясь переплыть Тихий океан в тропических широтах от Южной Америки до Австралии.

И через девять лет он снова в Тихом океане на борту плота под вызывающим названием “Возраст не помеха”.

Его новый плот был сооружен из трех металлических понтонов, к которым сверху крепилась рама из шестидюймовых труб. В свою очередь, на раму была настлана палуба из орегонской сосны. Непотопляемые понтоны были заполнены легкой коркообразной массой – полюретеном.

На “Возрасте не помеха” имелась грот-мачта высотой 11,5 метра. В остальном (если не считать материала) плот мало отличался от “Семи сестричек”. Правда, на металлическом плоту было два руля поворота.

Стартовал “Возраст не помеха” 4 июля 1963 года.

Через десять дней Уиллис обнаружил трещины в обоих рулях, в местах, где перо руля сварено с баллером – осью, на которой вращается перо. Опасаясь, что рули не выдержат, мореплаватель взял курс на Гуаякиль. Однако ветры и течения относили плот на север. И Уиллис взял курс на запад к островам Полинезии, надеясь на попутные пассатные ветры и течения, которые понесут плот к заветным островам, даже если выйдут из строя рули.

Шли дни и недели. Вскоре рули стали отказывать и, чтобы их как-то исправить, Уиллису по два-три раза в день приходилось спускаться за борт. Наконец, они отказали совсем.

“Я посмотрел на небо, на море, на рули, болтающиеся в пене волн, и подумал, что с ними я никогда не дойду до Австралии”.

Необходимо было принять решение о заходе на какой-нибудь остров, лежащий на пути.

Удобнее всего остановиться на Фиджи. Но внезапно подули северо-западные ветры, и плот стал дрейфовать к югу.

Через сто тридцать дней со дня отплытия Уиллис увидел землю. Ветер и волны гнали почти неуправляемый плот на рифы, окаймляющие сушу. Еще немного и наступит катастрофа. Уиллис включил рацию. В эфир полетели сигналы бедствия – SOS.

Но в последнюю минуту, когда казалось, что нет спасения, он заметил проход в рифах. А вскоре плот его слегка покачивался в тихих зеленоватых водах лагуны острова Уполу, входящего в состав Западного Самоа. Лишь здесь, на твердой земле, Уиллис узнал, что рация неисправна.

“Я лишь откладываю свое путешествие, но не сдаюсь. Я обязательно доберусь до Австралии”, -заявил он.

Возобновить плавание удалось лишь 26 июня 1964 года. Надо сказать, что второй этап трансокеанского рейса проходил в более сложной навигационной обстановке. Значительную часть маршрута от Перу до Самоа отважному мореходу надежными союзниками были юго-восточный пассат и мощное Южное пассатное течение. В западной же части Тихого океана Южное пассатное течение разбивается на отдельные ветви, образуя замкнутые круговороты, а пассат заметно слабеет. Кроме того, в этой части океана щедро разбросаны пригоршни островной пыли – мелких коралловых островков, многие из которых не всегда точно нанесены на карту. Не меньшую опасность представляют и более крупные вулканические острова, обнесенные частоколом из коралловых рифов. Такие рифы в свое время сдержали порыв мореплавателя-одиночки Джона Колдуэлла. Его яхта “Язычник” разбилась на прибрежных рифах восточнее Фиджи.

Легко представить, какой опасности подвергается дрейфующий плот в океаническом пространстве во время свирепствующих здесь тропических ураганов.

“Но самая большая опасность на пути подстерегала меня у австралийского побережья”, -рассказывал Уиллис. Вдоль всего северо-восточного побережья Австралии простирается Большой Барьерный риф – огромное пространство, буквально усеянное обилием коралловых рифов, отмелей, островков.

Хенк Пенниг – школьный учитель из небольшого австралийского поселка – любил в свободное время побродить с женой по берегу реки.

Вокруг привычный пейзаж: красно-бурые склоны далекого горного массива с зеленой полосой эвкалиптовой рощи у подножия, мутные воды реки Тал ли, мангровые заросли по ее берегам в месте впадения в Тихий океан… Тишина, нарушаемая лишь криком морских птиц…

Вдруг на противоположном пустынном берегу реки человек решительно спустился к самой воде и осмотрелся, словно оценивая, где бы можно переплыть.

“Безумец! Этот человек, конечно, не знает, что река кишмя кишит крокодилами”, – подумал Пенниг. Через мгновение учитель спустился к воде, где была привязана моторная лодка. Еще через несколько минут Пенниг с женой уже подплывали к противоположному берегу. Незнакомец – высокий старик с усталым обветренным лицом и густой пепельной бородой – протянул Пеннигу руку: “Я – Уиллис из Нью-Йорка”.

Грандиознейшее плавание через самый большой океан нашей планеты завершено. Пройдено около одиннадцати тысяч миль. Об Уиллисе пишут во всех газетах мира. Книга отважного плотоводца об этом плавании переводится на многие языки. Плот “Возраст не помеха” становится одной из достопримечательностей Нью-Йорка, он экспонируется близ статуи Свободы. На вопрос корреспондентов: “Что вы собираетесь делать?” – мореход отвечал: “Я поплыву снова. Но теперь это будет Атлантика”.

В 1966 году Уиллис на крошечной яхте длиной 3 метра 36 сантиметров прошел сквозь серию штормов Атлантики, но из-за крайне болезненного состояния (грыжа) вынужден был прекратить трансатлантический рейс в районе 56° западной долготы и 40°50’ северной широты, где он встретил грузовое судно.

Так же неудачно сложился рейс в 1967 году, когда его в полубессознательном состоянии подобрало польское рыболовное судно. Неугомонный патриарх океана полон оптимизма и в 1968 году предпринимает новую попытку покорить Атлантику.

Рефрижераторный корабль “Янтарный” из Калининграда, имея на буксире траулер с неисправной машиной, направлялся к родным берегам. 21 сентября 1968 г. радисты “Янтарного” приняли от приписанного к порту Лиепая СТР-4486 радиограмму: “20 сентября наше судно, направляясь к Джорджес-банке, обнаружило полузатопленную одноместную яхту со сломанной мачтой. Людей на паруснике не оказалось. Завели стропы под суденышко, приподняли его, откачали воду и приняли на палубу. На яхте найдены американский паспорт на имя Уильяма Уиллиса, родившегося в 1893 году, документы, подтверждающие его одиночное плавание через Атлантику из Нью-Йорка в английский порт Плимут, начавшееся 1 мая 1968 г., письмо президента Нью-йоркского клуба путешественников, не отправленную корреспонденцию…” Обнаружив израненную дрейфующую яхту и убедившись, что на ней никого нет, тщательно “прочесал” довольно большой район океана. Поиски капитана “Малышки” (так называлась яхта) были безрезультатными.

Тщательное изучение найденных на яхте документов показало, что последняя закладка в Морском астрономическом ежегоднике была сделана 20 июля, а последняя запись координат 17 июля: 26°00’ западной долготы, 53°50’ северной широты. Правда, позже капитан “Янтарного” обнаружил в журнале еще одну лихорадочную сбивчивую запись, но там даты не было.

…Едва только “Янтарный” встал на внешнем рейде Калининградского порта, как к рефрижератору подошел буксир “Атлант” с большой группой журналистов и фоторепортеров. Всех волновала загадка гибели Уильяма Уиллиса.

Московский журналист В. Стеценко, основываясь на заключениях опытных морских капитанов, писал: “Состояние рангоута и такелажа яхты после катастрофы говорит о том, что в период плавания яхта попала в условия, когда ветер достигал штормовой силы – грот разорван, мачта переломилась, вероятно, в двух местах – в” районе выхода из палубы и выше на расстоянии одного метра. Это предположение основано на том, что передняя шкаторина грота имеет длину на один метр больше сохранившейся части мачты. Учитывая, что мачта не могла одновременно переломиться в двух местах, а также обилие обрывков тросов, закрепленных на предметы на верхней палубе яхты, можно с определенной вероятностью допустить, что Уиллис после первой поломки мачты пытался закрепить мачту с помощью растяжек.

Теперь мы с большим сожалением можем сказать, что рулевое устройство, узлы крепления мачты и такелаж не выдержали испытания при встрече со штормом: петли руля обломились и руль был утерян, вант-путенсы также обломились, петли крышки люка сорвались.

Можно себе представить семидесятипятилетнего смельчака в океане на трехметровой яхте без руля, без парусов, без “крыши над головой”, без пищи, лишенного возможности сообщить о своем бедствии миру”.

Итак, катастрофа произошла около 20 июля 1968 г., а советские моряки обнаружили яхту Уиллиса два месяца спустя. Любопытно, что за это время лишенная мачты и руля “Малышка” продрейфовала в океане всего двести сорок миль.

Уиллис боролся. Он заткнул обрывками паруса и одеждой горловину люка, чтобы уберечься от волн, ремонтировал изорванные паруса, пытался взамен утерянного руля поставить новый самодельный (об этом свидетельствуют зарубки на корме яхты). Кстати, капитан “Янтарного”^ Ю. С. Маточкин предполагает, что мореплавателя во время попытки поставить новый руль легко могла смыть волна. Самым подходящим для этой операции инструментом является топор, а его-то и не оказалось среди предметов, найденных на “Малышке”.